Текст книги "Долгая история (СИ)"
Автор книги: Becky Kill
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 47 страниц)
«Что тебе понятно?» – собралась гаркнуть ему вдогонку задетая ведьма, но не захотела выставлять себя психованной перед Накамурой.
Уже у дальнего окна, перед тем, как зайти за угол, Антон развернулся и, сложив ладони рупором – хотя эхо и так вышло бы отличное – прогорланил Роме: «Две недели! Отсчёт пошёл, лисичка! Фыр-фыр-фыр!»
Сашка вспыхнула.
– Это наш кот! – развернувшись, подошла и наехала она на Рому. Кицунэ уже успел умоститься на подоконнике, поставив на него одну ногу, а другую спустив на пол. Кот сидел у него в охапке, растекшись по рукам укутанным в полосатые меха жирком. На заявившую свои права хозяйку он посмотрел левым, лениво прижмуренным серым глазом и отвернул морду.
– Правда? – обрадовался Рома, почухивая кота за ушами. – А я его в подвалах нашёл. У-у, какая киса!.. – склонился он к флегматичной контрабандной морде, трепля его за холку.
– В подвалах? – ужаснулась Сашка. – Что ты делал в подвалах?!
Рома пожал плечами.
– Я там заблудился, – без малейшего смущения признался он, задрав на ведьму голову. Ещё и улыбнулся, словно бы это было смешно!
Может, и вправду было, но Сашка едва вслух не застонала. В подвалах! Где даже без хмырей остаётся полчище кикимор, шипуг и прочей мелкой голодной дряни, а где-то там поглубже и мавки с мертвяками бродят. Где даже здешнему раз плюнуть выход не найти! К слову…
– А как же ты тогда дорогу наверх нашёл? Выучил компасное заклинание наконец-то?
– Не-а, – Рома издал смешок и потёр ребром ладони лоб. – Я его знаю. Но оно мне не помогает. Тем более, оно из-за вашего блока и так не работает.
– Что? Как может «не помочь» компасное заклинание?! Оно буквально показывает тебе, куда идти, пошагово! Ты же не слепой! – Сашка, не веря, взмахнула руками.
– Ну… как-то так. Я иду за лучом, а он заводит меня как болотник – в самое г… Ну, по крайней мере, я нашёл котика. Вот он меня вывел.
Сашка покосилась на торчащую из-под ладони Ромы усатую морду со скрытым умилением. Вот какой умный котик! Однако при повтором взгляде, который отметил явное удовольствие кота от его несанкционированного пленения, в ней взыграла уже ревность.
– Предатель! – нагнувшись к Контрабандному, шикнула Сашка. – Лисы – это порода собачьих. Ты его ненавидеть должен!
Накамура, который не мог, конечно, этого не услышать, рассмеялся.
– Да брось! Я же не оборотень какой-то. Образ лисы – это всего лишь метафора, потому что мы отличные иллюзионисты, а из этого вытекает: обманщики и хитрецы.
– Ну не знаю. Из всех моих знакомых как раз ты меньше всего вписываешься в этот образ, – фыркнула Сашка, усаживаясь на краешек подоконника и критически изучая Накамуру.
– А разве это не доказывает обратное? – лукаво воззрился на неё вражеский защитник. – Видишь, насколько хорошо я маскируюсь!
Он как будто бросал ей вызов, с поблескивающими глазами ожидая, что она на это ответит. Сашка, не понимающая, какой реплики он хочет от неё добиться, ощутила себя сбитой с толку. На всякий случай недоверчиво улыбнувшись, она опустила ладонь на кошачью холку и пальцами принялась перебирать густую серую шерсть.
– Почему ты всегда такой радостный? – слушая, как дождь за спиной тарабанит по фигурным школьным карнизам и макушкам горгулий, сменила она тему – хотя, как оказалось позднее, скорее уж её продолжила. – Тебя что, никогда ничего не расстраивает? Тебе не бывает грустно?
– Почему? Конечно, бывает! – искренне удивился Рома, поглаживая кота вдоль спины и изредка «случайно» задевая Сашкины пальцы. – Но это моё дело, разве нет? Почему моё настроение или сугубо мои проблемы должны портить настроение ещё и окружающим? Это их не касается. По мне, так это просто невежливо.
Ведьма задумчиво хмыкнула.
– Но тогда получается, что ты всех обманываешь. Выдаешь себя не за того, кем ты есть, создаешь ложный образ. Это, по-твоему, «вежливо»? – передразнила она. – Приемлемо твоими принципами?
– До тех пор, пока от этого обмана никому нет вреда, а мне – лишний процент покоя и благодати? Да! – без колебаний кивнул Рома.
– А твои близкие? Семья, друзья? – попыталась поймать его Сашка. – Что, и перед ними вечно счастливого дурака валяешь, когда в белые тапочки переобуться охота?
– А ты как будто о всех своих душевных терзаниях родителям сирином разливаешься, – вместо этого «поймал» её Накамура.
Руки их давно уже перестали елозить по кошачьей шерсти, замерев где-то на загривке. Ромины пальцы на треть накрывали Сашкины, но оба как-то отвлеклись и факт этот воспринимали фоново, как следует не обрабатывая сознанием.
После двухсекундной заминки ведьме пришлось цокнуть языком и склонить голову, признавая правоту оппонента (большая часть выпавших из косы длинных прядей при этом соскользнула с плеч и «нырнула» вперёд). Родители, конечно, у неё были хорошие, даже замечательные. Но…
– Родители – это родители. Меньше знают – крепче спят! Признаю, погорячилась, – развела она одной – свободной – рукой. – Но друзья же для того и нужны – ну, много для чего, но и для этого в том числе. Вообще тебя не пойму! Ты что, всё время всё в себе держишь? И как ты так можешь? Если я не поговорю о том, что меня грузит, хоть с кем-то, да я – ух! – взорвусь на второй день!
Накамура пожал плечами.
– А я отходчивый. Час-два погружусь – и перегружусь. А если не перегружусь – так тут сочувственные кивки и похлопывания по плечу всё равно не помогут.
Сашка хмыкнула. Вот чудак! И руки у него тёплые…
– А, кстати, – вспомнил Накамура, любопытно склоняя голову. – Что тот кучерявый имел в виду, когда вопил про две недели?
Контрабандный лениво махнул хвостом и зевнул под дальний раскат грома.
– Ой, да ничего! Ерунда! – мотнула подбородком Сашка. Но руку из-под пальцев Ромы торопливо выдернула.
Не хватало ей ещё, когда полуфинал всего через десять дней!..
Сашка скосила глаза на Накамуру (кицунэ, как ни в чем не бывало, теперь с удовольствием вычёсывал кайфующего кота двумя руками и казался этим занятием полностью поглощенным) и попыталась воскресить в памяти образ злейшего врага, непрошибаемой стеной нависшего над мордой вражеского дракона. Воскреситься-то абстрактный образ воскресился, но на Накамуру упрямо не накладывался. «Тьфу ты, да чтоб тебя!..» Некстати вспомнилась неудачная Юрина шутка на тему нейтрализации Ромы её «обаянием» – которая, похоже, всё больше выворачивалась наизнанку. Лигулова мать, да так недолго и самой вместе того, чтоб в полуфинале безжалостно защитника противников таранить, начать просто передавать ему все отвоеванные мячики – ну, чтоб такого хорошего парня не обижать!
Бейбарсова подозрительно прищурилась. А может, это у него план такой?
Фиг тебе, лисья морда!
– Ну всё, я ухожу! Дай сюда кота! – Сашка, сдвинув тонкие брови, требовательно протянула к Роме руки.
– Бери, – согласился Накамура, давая ведьме возможность с усилием стянуть тяжёлого кота с насиженного места на добросовестно утрушенных шерстью коленях. – Только, пока не ушла, повернись.
– Куда? – повертев головой и не обнаружив в округе ничего (и никого) интересного, не поняла Сашка и перехватила недовольно зашевелившуюся тушу удобнее.
– Ко мне спиной.
Озадаченное любопытство взяло верх, и Сашка, помедлив, пересела на подоконнике так, чтоб кицунэ оказался у неё за спиной (иронично, но от всей души понадеявшись, что он не планирует втыкать туда ножи). Позвоночник, всё же, напряженно выпрямила… до того момента, как Рома, стянув тугую резинку, принялся быстро и ловко расплетать то, что осталось от её косы.
– Эй, ты чего делаешь?! – мотнув головой, возмутилась Сашка.
– Красиво делаю, – фыркнул за плечом Накамура. – Сиди прямо, а то не получится!
Закончив распускать косу, он несколько раз провёл пальцами вдоль волос вместо расчески (Сашка вздрогнула) и, ладонями собрав от её лица выбившиеся из прошлой причёски пряди, начал плести заново. Пока её волосы разделяли, подергивали и перевивали между собой, Сашка послушно сидела. Ноги потихоньку немели под весом Контрабандного, сама же она в это время ощущала некоторое… смятение. Вообще-то, Сашка не любила, когда её волосы трогал кто-то, кроме Юры. Даже маминой расчёске в детстве младшая дочь сдавалась с боем.
…Но Накамуру она, пожалуй, готова потерпеть. Не так уж и неприятно. Даже, скорее, наоборот.
Рома стянул с запястья Сашкину резинку и перехватил её волосы внизу, оставив косе совсем маленькую чёрную кисточку.
– Готово! Теперь можно идти и не пугать людей, будто у тебя что случилось! – довольно констатировал кицунэ, пощекотав кисточкой ведьмину щеку. Сашка запоздало уклонилась и, непонятно отчего смутившись, резким движением потёрла это место ладонью.
– Слушай, Саш… – качнув коленом, после неловкой паузы протянул Накамура.
– Сашка, – резко поправила его ведьма.
Рома задумался.
– Хм, ну, не знаю… По-моему, «Сашка» – это как-то фамильярно.
– Нет. «Саша» – вот это фамильярно, – продолжая сидеть в полуоборот к кицунэ, выразительно подчеркнула Сашка.
Рома несколько секунд смотрел на её профиль, а затем спокойно улыбнулся.
– Я всё равно буду звать тебя Сашей.
Дальше разговаривать с ним она не стала. Подхватив кота, Бейбарсова соскочила с подоконника и, не прощаясь, быстрым шагом направилась назад на Жилой этаж. Рома проводил её разочарованным взглядом. Затем уже полностью, на спине, растянулся по холодному подоконнику, как и раньше свесив одну ногу, и, выдохнув облако пара в высокий чужой потолок, сам себя передразнил:
– Фыр-фыр-фыр!
Мишка, чувствуя себя самым несчастным человеком в этом мире и во всех параллельных, заказал старательно пережевывающей жвачку молодой официантке два салата «Кощеева смерть» и четыре латте – по две поллитровых кружки на каждого. Больше им с Софьей ничего не лезло, и жить хотелось исключительно на хитро смешанном в «Тридевятом» с кофе бодрящем зелье. Погода радости тоже не добавляла – дождь поливал его пылесос почти на всём пути до Иваново, и за три минуты до приземления водоотталкивающая магия всё-таки дала сбой. Так что оба пальто – его и Софьино – сейчас сушились на фигурных спинках стульев за спинами магспирантов, уныло капая на узорчатый пол с тяжёлых рукавов.
Народу в «Тридевятом» сейчас было немного: пара-тройка магов из постоянных клиентов, что жили в городе.Симпатичная коротко стриженая ведьма лет двадцати пяти, семейство с ещё маленькими для обучения в Тибидохсе детьми и толстенький лысый колдун – Мишка видел их едва ли не каждый раз, как бывал здесь. Ещё всегда, правда, существовал значительный риск нарваться на Свету Попугаеву – как дочка хозяйки волшебного кафе, та ошивалась в «Тридевятом» на полных правах, «за счёт заведения», не ленясь даже тащиться сюда два часа на Торопыгусе Угорелусе – но сегодня эта беда обошла их стороной. Ещё не хватало, чтоб Попугаева, вдохновившись свиданием Лоткова и Бейбарсовой, насочиняла для школы очередную порцию сопливых сказочек (которые, признаться, не нравились даже Мишке – несмотря на то, что он, вроде как, был заинтересованным в них лицом).
Приглушенно светили жёлтым ночники, расставленные на столиках и, кроме маленьких окон и ламп над витриной со сладостями, являющиеся здесь единственными источниками света. Шуршал за тяжелыми, полузакрытыми шторами (расцветкой больше напоминавшими персидские ковры) мелкий противный дождь. Уставшая, и всё равно до одурения красивая Софья, заправив вывалившиеся из причёски, успевшие намокнуть и слабо вьющиеся пряди за ухо, откинувшись на спинку стула, рисовала маркером на распластанной по круглому столу салфетке карикатуру на только что отошедшую официантку, закусив нижнюю тёмно-вишневую губу и смазывая помаду.
– Похоже! – оглянувшись на натурщицу, широким зевком заключил Мишка и подпер щеку ладонью. – Пока ты прозябаешь над котлами, поколение теряет в тебе великую художницу двадцать первого века.
– Ага. А пока ты прозябаешь под гнетом Поклепа, поколение теряет в тебе всё, что угодно! Только не лекаря, – не осталась в долгу Софья.
Мишка закусил губу и сосредоточено принялся катать по столешнице свой магический перстень.
– Ты знаешь, что я люблю свою профессию. Просто меня не любит тот, кто её преподает, – напомнил он стоящей на краю лампе.
Софья вздохнула, отбросила маркер и положила оба локтя на стол.
– Я знаю, – заверила она, открыто посмотрев на понурившегося Мишку. – Извини. Просто ты такой заму-учанный!.. – её лицо исказилось сочувственной гримасой.
Мишка мрачно хмыкнул, подумав, что с таким выражением ей впору заламывать руки где-нибудь в первых рядах завешанных чёрными вуалями плакальщиц в похоронной процессии.
«Дождь лил над Вороньим графством уже четвёртые сутки, когда рыжекосая Линда… Нет… Луиза, словно молодая ива, гнущаяся не то от ветра, не то от рыданий, провожала в последний путь своего супруга Михаила, скоропостижно скончавшегося в возрасте восемнадцати… Тьфу блин… двадцати восьми лет от кровоизлияния в мозг». Мишка рассеянно потянулся к своей кожаной почтальонке, чтоб записать начало нового рассказа, но на полпути уронил руку, вспомнив, что забыл в замке блокнот. Поиск чистых салфеток результата тоже не дал – Софья уже извела все своим маркером – и удачная фраза, ещё немного покачавшись на волнах Мишкиных мыслей, вместе с зародившейся было повестью (печальной, нуарной и любовно переплетенной красной ленточкой готической романтики) навечно затонула в океане человеческого забвения.
Вместе с тем официантка принесла им первую порцию кофе и удалилась, недвузначно стрельнув улыбкой в Лоткова. Софья, уставившись на уплывающий в полутьму крашеный затылок, возмущенно топнула под столом каблуком (Нет, Лотков, конечно, не туалет, чтоб на нем табличка «занято!» висела, но можно и не хамить ей так открыто!). Мишка смысловой подтекст мимических манипуляций обслуживающего персонала вообще не уловил. То есть, удачно сделал такой вид – чтоб Бейбарсовой оказалось не к чему придраться. Хотя симпатичная, вроде, была официантка. Эх… «А я сижу тут, как собачье сено*. Ну что ж я, дурак!..» – не без досады на себя подумал Лотков, исподлобья кидая взгляд на подружку. Софья, подтянув к себе свой кофе, грела ладони о большую разноцветную кружку, и пар, стойко пахнущий корицей, призрачно змеился перед её лицом, путаясь в нависших рыжих кудрях. Внутри у Мишки сладко засосало.
«Не дрейфь! Это у нас хорошая семейная традиция такая – в недоступных красоток влюбляться!» – хаотично вспомнился ему кусок последнего зудильникового разговора с отцом. Ну конечно, легко ему говорить – теперь-то! Что Мишка не любил – так это бытовое лжесвидетельство. Он ещё пару лет назад заметил, что люди, которые пережили что-то трудное, требующее от них физического, умственного или эмоционального надрыва, позже стремятся непременно выставить этот чем-то лёгким и плёвым для них перед людьми, которым предстоит пережить нечто подобное. Так студент распинается перед одиннадцатиклассником: «Да фигня эти ЕГЭ, да забей, не парься, я сдал – и ты сдашь!», при этом как-то разом забывая, что перед своими он месяц не спал ночами, жрал только кофе и едва-едва вытянул русский на проходной балл. Слушать подобных «данепарьсюнов» Мишка себя давно отучил, так что даже отцовские «подбадривания» на него теперь не действовали.
Погрузившись в подобные мысли, Лотков не сразу заметил, что Софья уже с минуту пристально изучает его взглядом поверх своей чашки.
– Ты чего? – отхлебнув кофе (сладкий и горячий, он обжег язык), настороженно поинтересовался Лотков. Она почти не мигала. Аж жутковато как-то стало.
– Думаю, – отрешенно отозвалась Софья и сдула молочную пенку с края кружки.
Жар-птица, сидящая в большой клетке при входе, пыхнула золотом и уронила на пол два мерцающих в полутьме пера.
Пьяный гогот, доносящийся из мальчишечьей спальни, был слышен даже в коридоре.
Слава, Лёшка и Юра, на полтуловища свесившись с кроватей в проход между ними, подойдя к делу со всей ответственностью, организовывали крысиные бега. Шесть уже ушедших в расход поллитровых пивных жестянок (настоящих, магфордских, двумя заходами купидонов контрабандно переправленных от Евгения, а не настоянных на гномьих помоях лысегорских подделок!) служили столбиками, между которыми Юра сосредоточенно мостырил заграждение из досок (выломанных из опустевшей, расставшейся со своим алкогольным содержимым посылки). Напротив него Лёшка, опираясь на локти, за длинные лысые хвосты уже держал наготове двух будущих «бегунов», терпеливо ожидая, когда Бейбарсов закончит достраивать «дорожки». Разжиревшие без хмыриной конкуренции замковые крысы, полупридушенные Контрабандным и отобранные у него же, вяло извивались и обреченно шевелили лапами в воздухе.
Слава, хохоча, валялся на кровати под боком у Юры, периодически отпихивая топчущегося тут же и громко урчащего кота, который явно был возмущён бесцеремонной человеческой приватизацией своих охотничьих трофеев и то и дело предпринимал попытки заполучить их назад. Послеобеденная гроза не сдавала своих позиций на Буяне до глубокого вечера, и дождь остервенело лупил в незадёрнутые шторами, по-ночному чёрные окна, скатываясь по ним водопадом. Мигали магические светильники, как и прочее освещение Тибидохса, временно притушенные во имя экономии ресурсов.
– Давай-давай!
– Ха-а, видали?! Левая хмыриха меня чуть не грызанула!
– Что, Лёшенька, две пива – и глазки уже в кучку? Это кры-ыса! – проржал Юра, одной рукой пристраивая последнюю планку, а другой подцепляя стоявшую на полу третью, уже начатую банку.
– Э-э, это моя! – Слава смазано огрел его подвернувшейся под руку подушкой по макушке. – Твоя вон на тумбочке стоит.
– На ней не написано, – отпивая Славино пиво, нахально заявил Бейбарсов, которому было впадлу тянуться а-аж до тумбочки. – Пошёл вон, Конт! Ну не мешай!
– Делайте ставки, господа… – Лёшка занёс бегунов над стартом, готовясь отпустить их по Славиной команде. Длинные светлые волосы Мухоморова, где-то посеявшего свой обруч, свесились в проход вместе с крысами.
На счастье крыс или на беду, дверь в комнату распахнулась раньше, чем забег успел начаться. Бледная – ещё бледнее, чем обычно, – лохматая, в длинном мятом свитере и сапогах на босую ногу, Сашка влетела к мальчишкам и, уцепившись за ручку, на какой-то момент застыла на пороге, шарящим взглядом обегая комнату. Нашла Юру, издала какой-то странный звук – то ли всхлип, то ли радостный возглас – и метнулась к нему, на пути под невнятный возмущенный оклик Славы и грохот опрокинутых банок порушив всю баррикаду крысиного стадиона. Бейбарсов только успел придать своему телу на кровати вертикальное положение, как Сашка налетела на него, толкнув под локоть (часть пива выплеснулась из банки на покрывало и на её ногу), и, крепко вцепившись в мягкую байковую рубашку, завыла у него на груди.
Весь алкоголь из Юриной башки как ветром выдуло.
– Саш, Сашенька, ты чего? – сунув полупустую банку Славе в руку, Юра взял сестру за плечи и попытался отодвинуть от себя, чтоб заглянуть в лицо, но Сашка только сильнее в него вцепилась.
Слава встал и, по пути один раз споткнувшись, тихо притворил оставленную нараспашку дверь.
Юра, сначала оглядев, а затем ещё бегло, хаотично ощупав трясущуюся, до боли вжимающуюся в него сестру и убедившись, что никаких видимых повреждений на ней нет, обнял её. Лёшка, так и застывший с крысами в руках и, судя по всему, об этом напрочь забывший, чуть щурясь, наблюдал за тем, как Юра, перебирая Сашкины волосы, тихо пытается выведать у той, в чём дело. В это время Контрабандный, спрыгнув на пол и подёргивая хвостом, пользуясь общей отвлечённостью, крался к своим вожделенным трофеям. Слава засёк кота и коленом пнул Лёшку в бок.
– Брысь, – Мухоморов, очнувшись, отмахнулся от Контрабандного правой крысой. Кот грузно подпрыгнул, пытаясь сцапать издавшее короткий тонкий писк животное, но Лёшка уже спустил ноги с кровати и, сердито отпихнув его босой пяткой, с какой-то глухой тоскливой завистью уставившись на Бейбарсова, успокаивающего Сашку. Он её брат, ему можно. «А тебе больше нельзя, нельзя».
Юра тем временем уже сам начинал психовать. Она ревела и ревела, испуганно, взахлёб, ничего не объясняя. Его фантазия насочиняла уже столько вариантов, один другого краше, что Бейбарсов начинал свято верить, что только что заработал себе первый седой волос. Сука, если эта гнида Аист опять пытался что-то сделать, или, не дай Древнир, сделал!..
– Ты объяснишь мне, наконец, или нет? – не выдержав больше, он довольно бесцеремонно отцепил от себя сестру и тряхнул её за плечи. Сашка икнула, схватив ртом воздух. Лицо у неё было красное, всё мокрое от слез, с носа текло и выглядела она ужасно. Затравленно оглянувшись на остальных мальчишек, она, ещё плача, принялась вытирать лицо рукавами свитера. Подлезла Юре под бок, уткнулась мокрым носом в ворот его рубашки и, наконец, сдавленно проскулила:
– Мне сон присни-ился-я…
Юра чуть не выругался матом.
– Блин, Сашка! Ты прикалываешься?! – вместо этого выдохнул он с таким громадным облегчением, что злиться на неё душевных сил не осталось.
– Ты не понимаешь! – а разозлилась, почему-то, она. По крайней мере, обеими руками долбанула его по груди, совсем не играючи. – Нихрена ты не понимаешь!
– Ну так ты мне нихрена не объясняешь! Тебе что, магспирантура у Поклёпа снилась, или гигантская Чумиха на ходунках?
– Не ржи! Не ржи, это не смешно! – задрав к нему заплаканное лицо, рявкнула она, хотя Юра и не думал смеяться (ладно, вообще-то – думал, но не успел). – Мне приснилось, что ты умер, ясно?! Что ты у-ум-е-ер… – она затряслась от заново накатившей волны всхлипов и уперлась лбом в его грудь.
Юра растерянно переглянулся с друзьями.
– Ну, э-э… я жив.
Аргумент не помог.
Юра вздохнул и положил подбородок ей на макушку, поняв, что тактику надо менять.
– Саш, ну мало ли, какая хрень снится? Мне вон вчера накошмарилось, что я женюсь на дочуле Умрюк-паши, чтоб нас взяли в команду Бабаев, причём в наряде невесты – я. Я проснулся и перекрестился, отвечаю! Так что, мне тоже так расстраиваться?
– Ы-ы… Расстраиваться, если… если… – от продолжительных рыданий ей начало не хватать воздуха, так что теперь она не столько плакала, сколько всхлипывала и, пытаясь успокоиться, открывала-закрывала рот, как выкинутая на берег рыбёшка.
– …Если три раза! – наконец сумела выговорить она и, кривясь и тихонько подвывая, снова боднулась.
Опа!
Под шелест дождя Слава с Лёшкой обменялись тревожными взглядами. Юра облизнул нижнюю губу. Теперь, наконец-то, стало понятно. Если вы живёте в мире магии и окружены ею каждый день, сниться вам может – и, конечно же, будет! – любой бред, максимальной тяжести, абсолютно ничего не значащий. Один раз, два раза... Но трижды снятся только вещие сны.
– Три?
– Угу.
– Подряд?
– Угу-у…
– Одинаковые?
– А-а?
– Сны одинаковые? – уточнил Юра, поглаживая Сашку по тёмным, волнистым после косы и подушки волосам и дальше, вдоль позвоночника по колющему ладонь выбивающимися шерстинками свитеру.
– Угу… То есть, нет… Да!..
– Так да или нет? – напрягся Слава. Теперь он сидел на самом краю соседней кровати, рядом с Мухоморовым, и упирался в него (в край, а не в Лёшку) руками.
– Н-нет, – определилась Сашка, отстраняясь от брата и ладонью зачёсывая назад забившиеся между ней и Юриной рубашкой, а потому тоже частично вымокшие от слёз пряди. Сдвинула тонкие брови, глядя на брата. – Содержание разное… но всё равно: ты везде куда-то падаешь. Один раз с замковой стены, второй – с чьего-то пылесоса, а в последний вообще споткнулся и свернул себе шею на ровном месте!
У Лёшки помимо воли вылетел смешок.
– Ну, с вашей-то удачей!..
Увидев Сашкино выражение лица, он торопливо спохватился:
– Простите, градус в мозгах. Я не имел в виду… – близнецы уже отвернулись.
Но Юра расслабился, даже снисходительно фыркнул.
– Вещие сны должны быть одинаковые – то есть, абсолютно, – потерев ребром ладони лоб, напомнил он. – Это, если вы забыли, как бы, их ключевая особенность. Кроме того, Сашка, у тебя же жесть с предсказаниями – ты даже на стандартных таро лажаешь! Смерть с болезнью путаешь, успех с жизненными трудностями, а на Новый Год вообще рыцаря мечей трактовала как пажа. Так что забей, – он ободряюще улыбнулся, притянув её к себе одной рукой, – Не вещий это был сон нифига, просто твоя дурь… И я тебя тоже люблю.
– Да поняла уже, – шмыгнув носом, пробормотала Сашка. – Но знаешь, как страшно было?!
– Знаю.
Контрабандный потрогал лапой одну из раскатившихся по полу жестянок, понюхал и, брезгливо отдёрнув морду, вспрыгнул на кровать близнецов, где Сашка немедленно занялась кототерапией. Спустя минуту, когда та дала первые плоды, Бейбарсова перегнулась через братовы колени и подцепила с прикроватной тумбочки початую банку, совместив полезные для нервов удовольствия. Юра, поймав кота за полосатый кончик хвоста и позволив тому выскользнуть из пальцев, посмотрел на уже оклемавшихся, активно дёргающихся крыс и устало бросил Лёшке:
– Да отпусти ты их уже!
Вика уже занесла руку, чтоб постучать в дверь, но услышала за ней громкие мальчишечьи голоса (даже, вроде, Сашкин) и передумала. Тусня в комнате ещё не закончилась, а выдёргивать Славу в половине двенадцатого было уже некуда – да и вряд ли он был в настроении. Присоединяться же у Вики не было никакого желания – и без алкоголя башка трещала. Кроме того, дальновидно просчитывая ситуацию, она пришла к мнению, что наличие в одном закрытом пространстве её, Юры и нескольких бутылок пива на каждого при раскладе вещей на сегодняшний день – затея не очень.
Оттянув ворот рубашки и обеими ладонями потирая шею, Вика побрела к себе… Но, пройдя один поворот, вспомнила, что Лиля не ложится раньше часа ночи. Снова же слушать её горестные стенания о разрушенной жизни под вечер не осталось никаких сил.
– У-уф! – с чувством проворчала Валялкина в потолок и, развернувшись на пятках, отправилась в единственное оставшееся место – Жилую гостиную. Там тлели раскалённые угольки за неплотно прикрытой створкой русской печки, разбрелась по комнатам и несанкционированным ночным вылазкам большая часть народа и можно было, пользуя право пользования Бейбарсовским диваном, растянуться на оном и первый раз за месяц, пожалуй, почитать что-нибудь, ни единым боком не относящееся к учебному материалу. Черновик курсовой был сдан сегодня академику на одобрение, а значит – можно было глотнуть воздуха мимолётной свободы.
Предвкушая, Вика даже улыбнулась и, выныривая от жилых комнат в гостиную, не обратила внимание на Виолетту, мимо которой прошла на расстоянии вытянутой руки. Запоздало зацепив Гломову краем зрения и не поверив ему, она обернулась, только когда отошла ещё на три шага.
– Ну и что ты уставилась? – едко поинтересовалась Виолетта из кресла, резко опустив на колени журнальчик по фэншую, который до того заинтересованно пролистывала. По всей видимости, Гломова была готова к нападению. Из неё только что стальные иглы не торчали. Окровавленные предыдущими жертвами.
– А что, – сморгнув удивление (и заодно убедившись, что это действительно Виолетта), елейно среагировала Вика, – на Лысой горе новый безумный виток моды «весна-лето», которая потребовала от своих рабов самой огромной в истории жертвы: одеться как психически здоровый человек?
Гломову действительно было трудно узнать: в джинсах и однотонной красной толстовке, почти без косметики – так что даже различие глаз, не подчёркнутое тремя слоями туши и карандаша, казалось мало заметным и мало значимым. Зрелище было воистину невиданное – даже в те далёкие дни, когда Вика с ней дружила и проводила рядом много времени, она никогда не заставала Гломову такой… простой. Она почти верила, что Виолетта так и спит – размалёванная и в мини-юбке. В тех редких случаях, когда не голая и не одна.
– Не волнуйся, фанатичка, у тебя даже случайно не получится, – хмуро припечатала её Ветта.
Вика, вскинув брови, выдохнула смешок – тупость Виолетты её сегодня веселила.
За спиной хлопнули двери и кто-то, по чьей вине раздался противозаконный шум, ойкнул. Зашуршали шаги, тихие смешки и голоса – магспиранты, даже гуляя в комендантский час по отдельности, почти всегда встречались в условленном месте и возвращались группками, давно постигнув недоступную наивной школоте истину, что в единстве – сила. Изловить толпу циклопам, Поклёпу и из вредности иногда помогавшим ему призракам было куда сложнее, чем перехватить одного-двух человек. Особенно хорошей приметой считалось упасть на хвост Софье – в компании со старшей Бейбарсовой не ловили никогда.
– А заметили, Торгашиха исчезла? Прикиньте, это ж значит, какой-то придурок у неё что-то купил! В замке ничей труп на этой неделе ещё не находили?.. – долетело до Вики пьяное хихиканье проходящей мимо второкурсницы с кафедры сглазов.
Она мотнула головой и переключилась на Виолетту.
– Так что у тебя случилось?
– С хрена ли у меня должно что-то… Оба-на!..
Виолетта смолкла на полуслове и, приподнявшись, отклонилась в сторону, желая получше разглядеть что-то за Викиной спиной.
– А у нас обоюдный прогресс… – подбирая челюсть, себе под нос восхитилась Гломова.
Вика заинтриговано обернулась – и уронила свою.
Не все вернувшиеся магспиранты разошлись по комнатам. В каменной арке, ведущей от двери в гостиную, застряли Софья с Мишкой и… самозабвенно целовались. Взасос.
Сие возмутительное действо продолжалось ещё минуту, в течение которой Вика с Виолеттой, забыв о своих дрязгах, молча наслаждались зрелищем. Затем парочка почувствовала, что на них смотрят, и расцепилась. Софья отлепилась от стены и обрела собственное равновесие, а Лотков убрал свои руки с того места, за пребывание на котором Софьин отец их бы ему оторвал.
– Спокойной ночи! – проходя мимо, прощебетала подругам Софья.
– Девочки!.. – волоча за ней свой заляпанный грязью пылесос, Мишка приветственно снял невидимую шляпу со смятой Софьиными пальцами шевелюры и скрылся в жилом коридоре. Но в гостиную оттуда ещё с полминуты изливалось почти зрительно различимое солнечное сияние, им излучаемое.
Виолетта плюхнулась назад в кресло. Вика присела рядышком и потянулась к упавшему журнальчику по фэншую.
Комментарий к «За отвагу» *Мишка имеет в виду пословицу «Как собака на сене» (Собака на сене лежит, сама не ест и другим не даёт).
====== В королевстве приморской земли ======
Это было давно, это было давно,
В королевстве приморской земли:
Там жила и цвела та, что звалась всегда,
Называлася Аннабель-Ли,
Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
Только этим мы жить и могли.
И, любовью дыша, были оба детьми
В королевстве приморской земли.
Но любили мы больше, чем любят в любви,—
Я и нежная Аннабель-Ли,
