Текст книги "Долгая история (СИ)"
Автор книги: Becky Kill
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 47 страниц)
====== Супы и зелья ======
– Умеешь ты жить красиво!
– Никакого умения у меня нет, а обыкновенное желание жить по-человечески.
(с) М. А. Булгаков. Мастер и Маргарита
Снег этой зимой мёл, не переставая. Как всегда взяв неспешный разгон с пасмурного и по-осеннему дождливого декабря, к началу февраля предместье Питера утопилось в сугробах уже по самые уши, а вечно запотевающие высокие окна дома регулярно покрывались снаружи морозными росписями, за которыми весьма смутно проглядывалось, что происходит на улице. Впрочем, сама зима была тёплой, поэтому всё это дело регулярно таяло к вечеру, подмерзало под утро, мело днём и снова таяло к вечеру в лучших традициях современного климата данных широт. Вследствие этого двор, на состояние которого проще было плюнуть – что с успехом и было сделано, – чем привести его в надлежащий благородный вид дольше, чем на пару часов, в это время года стабильно выглядел как поле битвы, причём такой, где проигрывали обе стороны и спешно отступали, оставляя за собой канавы, траншеи, оборонные валы и обозы с ранеными. С приездом же домой на зимние каникулы всей великовозрастной оравы он приобретал и вовсе плачевный вид, дополняясь следами снежных побоищ, сломанными ветвями яблонь, вязов и старого многострадального клёна, экспериментальными катками из неудачных попыток расширить пятым измерением замёрзшие лужи и снежными изваяниями Поклёпа (довольно схожими с оригиналом) в найденных на чердаке кружевных панталонах какой-то маминой прапрабабушки.
Большую часть каникул проторчав вне дома, начиная со двора и лопухоидного коттеджного городка неподалёку, заканчивая Питером и всевозможными «гостями», под конец все, как водится, резко вспомнили, куда и зачем, вообще-то, приехали. Так что в последние дни каникул детей и взашей невозможно было выгнать из дому. С тем же упорством, с которым они стремились податься оттуда восвояси, все трое теперь бесцельно шатались по дому, валялись на диванах, возились с младшим братом и крутились на кухне, так что это стало надоедать даже Тане, которая, за долгие годы привыкнув к постоянному суетливому дурдому вокруг, после поступления всех старших в Тибидохс периодически ощущала определённую нехватку людей на один квадратный метр жилплощади.
Мелкий снег трусил за покрытыми испариной окнами. Таня, свесив ноги, сидела на кухонной тумбе и, упершись ладонями в край, препиралась со своим перстнем.
– …Старших всех распустила и Леопольда распустишь! Всё у тебя хиханьки да хаханьки! Ребёнка нужно приучать к дисциплине. Вот моя матушка, упокой Лигул её душу да из Тартара не выпускай, порола меня розгами три раза на дню – и это за хорошее поведение порола, чтоб даже думать больно было, что будет, если я хоть что-нибудь этакое скверное выкину!..
– Дед, отстал бы ты уже от меня, а. Мне сорок два года, и я сама знаю, как воспитывать своих детей!
– Ой, посмотрите на неё, сорок два! – умилился дед. – Ха! Да ведьме с твоим магическим потенциалом хоть двадцать, хоть сорок, хоть сто сорок – в зеркале не отличишь! А ты вообще психологически из подросткового возраста только пару лет назад вышла!
Вышеупомянутая ведьма поражённо вскинула брови. Вот это была уже явная гиперболизация реальности!
– Я вообще поражаюсь, как ты ещё умудрилась кого-то хоть как-то воспитать.
– Да? – приятно удивилась Таня. – Ты же только что сказал, что я не умею воспитывать. И вообще детей распустила: сейчас одна пойдёт Жуткие Ворота открывать, а другие свистнут у Кощеева коня и ускачут с цыганским табором в закат. И Лео с собой прихватят! – она, прищурившись, уставилась на перстень.
– Кто сказал? Я сказал? – с не меньшей горячностью возмутился Феофил. – А ты на меня разговор не переводи! И на моих правнучат тоже не клевещи – ишь, языкатая! К любому слову прицепишься. И как тебя муж только терпит? Да если бы твоя бабка себе такое позволяла, я б на второй день после свадьбы её верёвкой обмотал и в речку кинул. И бежал бы со всех ног, не оглядываясь – пока не выплыла. Да-c, вот так вот!
Таня, чуть покачнувшись, расхохоталась, откинув с лица курчавые пряди. Послушать вечные возмущения деда – так и она ужас, какая мать, и Глеб не муж, а тиран, и все дети их уже одной ногой в Дубодаме. При этом дед любил её больше сына (в чём однажды весьма сентиментально признался, но после сослался на старческий маразм), плевался красными искрами от возмущения и отказывался накладывать заклинания, если внучка ссорилась с мужем, а их детям в многогранном сознании прадеда моментально прощались те прегрешения, которые не сходили им с рук даже перед чересчур пофигистичными в плане наказаний родителями. В довершение всего, любимой песней Феофила Гроттера, после арии о полном неумении Бейбарсовых воспитывать детей, была ода о том, что количество детей в семье в его времена начиналось от десяти человек, и он требует уважать эту традицию.
Так что, несмотря на всю привязанность к деду Феофилу, Тане иногда нещадно хотелось выкинуть свой перстень в ближайшее окно. Особенно когда Бейбарсов начинал спекулировать услышанным.
Впрочем, сейчас она только спрыгнула с тумбочки и, скрутив в рыжий пучок длинные непослушные волосы, принялась сосредоточенно регулировать огонь под кастрюлями на печке. Перстень ещё с полминуты поворчал какие-то неразборчивые нравоучения на латыни и – умышленно или нет – затих ровно к тому мгновению, как в кухню, вгрызаясь в раздобытый неизвестно откуда персик, вошла Софья, на ходу беспечно проведя рукою по широкой дубовой столешнице.
– Привет. Это что? – старшая дочь с любопытством указала мизинцем (остальные пальцы держали персик в плену) в сторону пыхтящих на печке кастрюль.
– Отворотное зелье и бульон, – Таня, смахнув с лица выбившуюся прядь, принялась рыться в соседнем шкафчике, выискивая банку с остатками гномьего порошка.
– И где что? – Софья, уже расправившись с персиком, отёрла сладкие руки о валявшийся на столе передник и с научным интересом приподняла крышки, сравнивая содержимое. На вид обе бурлящие субстанции отличались мало. Вместе с вырвавшимся на свободу паром кухню заполнил стойкий запах лавра.
Таня усмехнулась, через плечо оглянувшись на дочь.
– Я, конечно, достоверно не знаю, как там с преподавательскими способностями у Клоппа в наши дни, но подозреваю, что ко второму курсу магспирантуры по зельям он уже научил вас, как отличить одно от другого. Так что вперёд!
Софья фыркнула – склонившись слишком низко над первой кастрюлей, она вдохнула изрядное количество витавших в дыму специй. К тому же, кончик её рыжего, неугомонными завитками торчавшего во все стороны хвоста едва не булькнул с плеча в кипящее варево.
– В этой зелье, – не без самодовольства изрекла она, постучав ногтем по ручке крайней от матери кастрюли. – Пузырьки на свету оранжевым отливают – это из-за мандрагоры.
– В отворотное зелье же добавляют мандрагору, да? – тут же озадачилась дочь, чуть сдвинув широкие брови и что-то сосредоточенно вспоминая.
– Мандрагору или болиголов, – согласилась Таня, наконец отыскав нужную банку, и на глаз бухнула в зелье чайную ложку синеватого порошка. Как две капли воды похожая на бульон жидкость вспенилась и приобрела малиновый оттенок. В кухне, смешавшись с ароматом лавра, почему-то запахло жжёным молоком.
– Но лучше мандрагору, – после паузы уточнила ведьма, поворачиваясь к дочери и подтягивая вверх рукава синей рубашки.
Несмотря на зиму за окном, в просторной, но натопленной и затянутой паром кухне было настолько жарко, что Софье тоже хотелось, как минимум, стянуть широкую домашнюю кофту и закатать штаны до самых колен. Впрочем, она сделала только первое, пристроив кофту на спинку одного из стульев.
В одной липнущей к спине майке Софья деловито подтянула к себе досточку и принялась нашинковывать для отворотного зелья засушенные уши летучих мышей. К приготовлению томящегося на соседней конфорке супа она ровно никакого интереса не проявила. «Ну-ну. Сами такими были», – дёрнув уголком губ, подумала Таня. Не мешая дочери, она молча сгребла из овощного ящика лук с морковкой и принялась возиться с зажаркой.
– Я вот что-то не пойму, мам, зачем ты ещё варишь для них зелья? Ты ведь уже давно могла бы с тем же успехом купить всю эту лавочку и продавать там только своё, – задумчиво протянула Софья, ссыпая в зелье окрошку из ушей, и, издав смешок, пошутила: – Улучшила бы на Лысой Горе качество предлагаемой продукции – оказала бы ещё одну неоценимую помощь магическому сообществу!
Таня сморщила веснушчатый нос.
– Лавочка на Лысой горе? Нет, спасибо! Мне такая нервотрёпка не нужна. Для стабильного поддержания повышенного уровня адреналина в крови с тех пор, как я наконец-то отделалась от должности спасительницы, блин, мира, мне хватает вас четверых! Тем более, у меня есть работа, зачем мне ещё одна? – внучка Феофила дёрнула плечом, откладывая нож в сторону. – Я соглашаюсь варить только те зелья, которые хочу, исключительно тогда, когда мне это удобно, и вне зависимости от предлагаемой платы – наверное, это можно назвать хобби. В Сборной Мира, слава Древниру, пока платят достаточно, чтобы не искать себе подработку.
– Не знаю, – покачала головой Софья, – я бы всё равно открыла лавочку. Получается же.
– Доучись в магспирантуре ещё два года – и можешь делать, что хочешь! – разведя руками, съязвила Таня и отправила в рот кусок морковки.
Перечёркнутые тонкими белыми лямками сутулые плечи Софьи расправились.
– Ага. Почему-то о необходимости диплома о высшем образовании больше всего любят распространяться те, кто в жизни прекрасно обошёлся без него, – усмехнувшись, укоризненно посмотрела на мать Софья. – Ты же бросила магспирантуру после первого курса!
– Так получилось, – пожала плечами внучка Феофила и рассеянно помешала ложкой суп. – К тому же, она мне и не была нужна. Но всё равно лучше бы доучилась – больше бы знала!
Выудив из ящика у себя за спиной пучок засушенных цветков полыни, ведьма торжественно вручила тот дочери. Софья, левой рукой регулируя огонь, не глядя потянулась за ним, но только царапнула ногтями по стеблям, и пучок, юркнув у неё между пальцев, устремился вниз. Уже левой, более ловкой рукой, она попыталась подхватить его на лету, но только нелепо ударила по связке ладонью, и трава рассыпалась по полу. Тихо помянув Кощеевого коня с досады, Софья присела и принялась сгребать с дощатого пола полынь, пока раскрасневшаяся от духоты и смеха Таня скармливала бурлящему малиновому вареву треть сушеных цветочных головок с другого пучка.
– Как-то неудивительно, что ты не любишь драконбол. С твоей ловкостью проще уговорить чужого дракона самому проглотить все эти красивые блестящие мячики, чем поймать и забросить ему в пасть хоть один! – не удержавшись, поддразнила она, и тут же, спохватившись, серьёзно прибавила: – Не обижайся.
Софья – прекрасно осведомлённая о своих недостатках и, к тому же, с детства привыкшая к острому маминому языку, – только улыбнулась, растянув сложенные ниткой губы. По этому поводу она не комплексовала. Драконболистов в её семье хватало и без неё. Куда больше Софью напрягал легион случайно опрокинутых в учебное время котлов и пересыпанные сверх положенных доз ингредиенты – особенно, когда профессор Клопп был не в духе (то есть, почти всегда).
Впрочем, не желая отказываться от работы с зельями, в этом случае она довольно быстро извернулась и изобрела выход из положения. Выяснилось, что достаточно было полностью сконцентрироваться на одной задаче – и её руки начинали работать с просто пугающей машинной точностью. Но стоило только кому-нибудь начать галдеть ей над ухом, шуметь или, тем более, втягивать её в разговор – ножи немедленно начинали тяпать старшую Бейбарсову за пальцы, порошки пересыпались через края плошек, котлы подпрыгивали на огне, лягушачьи лапки ускакивали в неизвестном направлении, а мерные склянки сыпались на пол штабелями, чему Софья – вместе с Клоппом – была очень не рада. Вследствие этого на парах по практической магии вокруг неё курса с третьего и по сей день образовывалось мертвое пространство – одна из загадочных и, как это часто бывает в коллективе, сама собой всплывших из глубин общего подсознания традиций одногруппников. Хотя у старшей из сестёр Бейбарсовых, по устоявшемуся тибидохскому мнению, был лёгкий (даже чересчур) и смешливый характер, а такого, чтоб она когда-либо с кем-то открыто враждовала, никто вообще не мог вспомнить, почему-то ни у кого до сих пор не возникло желания раскрутить безобидную Софью «на слабо». Так же, как есть что-то противоестественное и напрочь ломающее восприятие реальности в плаче человека, который обычно выполнял социальную роль клоуна, есть что-то устрашающее в перспективе наконец разозлить человека исключительно доброжелательного и терпеливого – в этом случае реакция, как и возможный масштаб урона обидчику, непредсказуемы и простираются от нуля до бесконечности. У многих, к тому же, хватало ума на то, чтоб заметить, что из троих учащихся в школе Бейбарсовых именно у старшей был наибольший магический потенциал, а ещё у трети упомянутых – на то, чтоб помнить, кто её родители (а родителей Бейбарсовых знали все). Совокупность же всех этих факторов давала факт того, что пары практической магии у второго курса магспирантуры были самыми тихими и сосредоточенными занятиями во всём Тибидохсе.
Но сейчас Софья была дома, где тишина в принципе была понятием из области лопухоидной фантастики, поэтому требовать её было неимоверно глупо – да и, вообще-то, совершенно не хотелось.
Едва Танина дочь наконец сгребла с пола последний цветок полыни, в выкрашенную белой краской дверь одна за другим юркнули близнецы. Их темноволосые макушки в заволакивающих кухню парах целенаправленно подрейфовали к холодильнику. Босые ноги зашлёпали по паркету.
– Я, конечно, понимаю, что моим талантам в кулинарии и зельеварении есть, куда стремиться, но на вашем месте я бы всё-таки проветрил помещение до того, как вы перестанете различать в этой дымовой завесе кастрюли и случайно бухните нам в обед сопли тролля, – как бы между прочим заметил Юра, роясь в холодильнике.
– ...Или до того, как вместе запечётесь здесь до хрустящей бронзовой корочки, – дёрнув углом губ, воодушевлённо добавила Сашка, с ногами забираясь на отодвинутый стул и принимая добытую братом из холодильника банку шпрот. Кривые зубцы крышки угрожающе торчали вверх, что, однако, уже не защитило большую часть её содержимого от того, чтоб уплыть в последний путь по чьему-то пищеводу. Сашка проявила милосердие и вместе с прислонившимся к столу сбоку от неё Юрой принялась «добивать» оставшихся, чтоб не мучились.
– Нельзя! – потерев указательным пальцем тонкую переносицу, тем временем отозвалась Софья. – Если проветрить до того, как закончишь готовить, отворот выдохнется. Не эффективно.
– Вот гадство, – вздохнул Юра, меланхолично отправляя в рот капающую маслом шпротину.
– А вас здесь никто не держит!
Несмотря на явную провокацию и недовольство местным климатом, близнецы остались на месте. Юра только мимоходом закатал рукава толстовки. Сашка, даже не глядя угадав его действия, ухмыльнулась. В свободно болтающейся на её костлявой фигуре чёрной футболке – явно с братового плеча, – ей-то на кухне было не жарко, и вообще всё устраивало. Настолько, что она со своей драконбольной реакцией даже пропустила момент, в который Таня, обходя стол у близнецов за спинами, перегнулась через её плечо и одним быстрым движением отобрала жестянку со шпротами.
– Ну мам!
– Обед через двадцать минут, вы не падёте голодной смертью! – авторитетно заверила Таня, выуживая из банки лоснящийся маслом хвост.
Софья ладонью разогнала пыхнувший из крайней кастрюли клуб пара – завязки болтающегося на запястье браслета замельтешили у неё перед глазами – и рассмеялась, кинув взгляд на обделённые лица близнецов.
– А ты разве уже пала? – склонив голову набок, притворно испугался Юра.
– А я – мать, которая всегда права! – весело отрезала ведьма, доедая содержимое жестянки, и через полкухни запустила ту в мусорное ведро – причём так точно, что не расплескались даже остатки масла, чем внучка Феофила явно осталась довольна.
Сашка закатила глаза и перекинулась с братом усмешками, вдруг сделавшими их худые острые лица совершенно одинаковыми. Таня умудрялась напропалую спекулировать родительским авторитетом в повседневной ерунде и при этом минимально прибегать к нему в серьёзных ситуациях, зная, что любое давление закономерно усилит сопротивление – за что близнецы, которых это касалось в первую очередь, её иногда буквально обожали.
Пока Таня мыла под краном руки, а близнецы без искр пытались заставить валявшийся на столе карандаш подняться в воздух, Софья встала на цыпочки, доставая с верхней полки мешочек с шиповником, и случайно смахнула соседнюю банку. И та наверняка бы грохнулась о пол, если бы на полпути вниз её одним точным движением не перехватил как раз заглянувший на кухню Глеб. В руке он небрежно держал за край распечатанное письмо.
Обнаружив семейный кухонный клуб, Бейбарсов дёрнул рассеченной бровью. Мимоходом вернув банку на место, он молча выудил с полки нужный мешочек. Довольная Софья протянула к нему руку, но Глеб в последний момент, широко улыбаясь, вздёрнул узелок с шиповником едва ли не выше прежнего.
– Ну па-ап! – беспомощно засмеялась Софья, уронив руки. Прыгать за мешочком с её пигмейским ростом она решительно не собиралась, но всё-таки повелась на провокацию и предприняла одну попытку.
На и без того жаркой и душной кухне как-то разом стало мало места. Таня, которой Софья с Глебом не давали подойти к конфорке, брызнула на мужа водой с мокрых рук и пообещала, что если кто-нибудь сейчас «отсюда добровольно не выметется», есть они будут то, что найдут в холодильнике – буквально, железные решётки, кетчуп и банку солёных огурцов.
Три пары одинаковых яблочно-зелёных глаз недовольно воззрились на родителей. Глеб сжалился и вернул старшей дочери недостающий ингредиент.
– Вообще-то, я здесь по делу, – махнув письмом, первым отмазался он и, вытянув ноги, прислонился поясницей к резной деревянной тумбе.
– А я ещё не закончила с зельем, – демонстративно набрав ярко-алые плоды шиповника в горсть, укрепила свою позицию старшая сестра и красноречиво обернулась к бездельничавшим близнецам.
Юра с Сашкой синхронно фыркнули, но, покосившись на мать, нехотя вылезли из-за стола и зашлёпали босыми пятками к двери. Сашка на ходу вытерла перепачканные растительным маслом пальцы о задние карманы светлых джинс.
Софья осталась на кухне с родителями.
Таня вопросительно глянула на мужа за спинами детей.
– Утрируя всю нецензурную лексику, которую можно было вместить в пятистрочную деловую записку, тебе привет от тренера. Умрюк-паша не поделил вчера со стаей оборотней место в пищевой цепочке и закончил вечер в департаменте магветнадзора Магщества за «целенаправленное и особо жестокое истребление охраняемого вида». Выпускать его пока не планируют. Товарищеский матч с Болотными духами переносится минимум на конец недели, так что у нас пока выходные, – уже из коридора донёсся до них отцовский голос. Таня что-то ответила, но Юра с Сашкой уже юркнули в устланную пушистыми коврами гостиную напротив и были увлечены собственным диалогом.
– Слышал сентенцию о пользе высшего образования? – кивнув на светлую дверь кухни, задумчиво протянула Сашка.
– По-моему, уши у нас особенно одинаковые.
– Как думаешь, нам настучат по нашим одинаковым ушам, когда мы скажем, что не будем поступать в магспирантуру? – без особого, однако, страха перед будущим поинтересовалась сестра, перекинув руку через Юрину шею.
– Не, – с секунду подумав, уверено заявил он. – Она же сама сказала, что бросила, потому что ей это не нужно было – ну так нам ведь тоже! У нас уже сейчас есть приглашения в две команды, – брат покачал головой. – А отец в магспирантуру даже и не поступал.
Сашка зевнула и, всё ещё вися на брате, потянулась одной рукой, при этом чудовищно выгнув спину.
– …Но, в любом случае, у нас есть ещё четыре месяца до выпуска, чтоб составить список более или менее убедительных аргументов в пользу начала профессиональной спортивной карьеры с шестнадцати лет. Просто на всякий случай, – закончил Юра и крутанулся на месте, стряхивая с себя Сашку.
Та по инерции отскочила на пару шагов назад и, врезавшись в один из шатких журнальных столиков, скинула на пол валявшееся среди прочего «журнальностоликового» хлама зеркало. Обычное ручное зеркало в деревянной оправе. Зеркало бухнулось ребром на просвечивающую между двумя коврами полоску старого паркета и обиженно звякнуло. По гладкой поверхности стекла разбежалась паутина трещин, зловеще раздробив отражения близнецов на десяток повторяющихся фрагментов.
– Что, от Сони заразилась? – Юра вздёрнул вверх уголки тонких губ.
Сашка вздохнула, нагнувшись к выпавшим из оправы осколкам. Часть её длинных гладких волос соскользнула со спины и свесилась вниз, подметая кончиками пол.
– Да стой, порежешься! – брат перехватил её руку. – Восстановус криворукус!
Красная искра спрыгнула с его перстня. Осколки ретиво скакнули назад в раму, и прорезавшая зеркальную гладь паутина поспешно стянулась в исчезнувшую точку.
Сашка за ручку подхватила реанимированное зеркало, вернула на место и, заправив волосы за уши, поволокла Юру назад на кухню. В приметы она принципиально не верила.
====== Пижамы, чемоданы и ночник под абажуром ======
Я успел полюбить этот город так сильно, что предстоящий отъезд даже радовал меня: я заранее предвкушал, как здорово будет вернуться.
(с) Макс Фрай. Путешествие в Кеттари
После одиннадцати вечера лампы в оббитом тёмным деревом коридоре второго этажа уже не горели – таким образом Леопольду не давали повод усомниться, что в столь позднее время детям строго полагается видеть десятый сон. Разумеется, кроме самого младшего члена семьи, в доме накануне отлёта в школу в это время никто ещё не спал.
В широких пижамных штанах и растянутой майке Сашка только вышла из ванной, капая водой с мокрых волос. Вяло елозя мохнатым полотенцем по голове, она почти неслышно пошла вдоль коридора.
Дверь в Софьину спальню была приоткрыта, и оттуда, прочерчивая кривую тускло-жёлтую полоску на вытерто-красном половике, падал в тёмный коридор уютный свет заслонённого абажуром ночника. Вообще-то, у Сашки не было собрано ещё и половины вещей, а в её темнеющей в конце этажа комнате за каникулы развёлся царский бардак, который неплохо было бы тоже хотя бы чуточку облагородить до завтра – но делать это настолько не хотелось, что она ухватилась за первую же представившуюся возможность оттянуть неизбежное и, толкнув ладонью круглую ручку, ушла от проблемы, свернув к сестре.
Ещё только открыв дверь, она передёрнула плечами – в комнате стоял собачий холод.
Причина столь низкой температуры помещения не замедлила обнаружиться. Софья, кутаясь в наброшенную поверх ночнушки куртку, с ногами сидела на широком подоконнике открытого окна и периодически выдыхала в щипающуюся морозом ночь розоватый дым. Занавески колыхались. Когда открылась дверь комнаты, она испугано вскинулась и вышвырнула в темноту мигнувшую прощальным огоньком сигарету.
– Тьфу ты блин, Сашка… – узнав сестру, облегчённо выдохнула Софья, с сожалением оглядываясь вслед канувшему в сугробы под окном окурку.
– А я смотрю, ты бесстрашная! – развеселилась Сашка, захлопывая за собой дверь и плотно припечатывая ту ладонью к косяку. – Что, настроение хреновое?
– Не хочу улетать.
Софья кисло покосилась на валявшуюся у изножья кровати сумку. Её чёрно-тканевая пасть была голодно раскрыта, а на дне одиноко ютились цветастая юбка и толстый синий фолиант поверх неё.
Сашка понимающе промычала что-то, снова принявшись тереть полотенцем волосы. Скверно-упаднические мотивы настроения, столь ярко контрастирующие с её обычным поведением, были привычным явлением в Софьином характере к концу каждых каникул. Она всегда была домашней девочкой – возможно, потому, что в не столь далёком детстве со старшей дома всегда носились больше (особенно отец). Близнецам, конечно, грех было жаловаться на недостаток родительской любви, но всё же, несмотря на кайф домашнего безделья, тонны любимой еды и радость обитания в собственной отдельной комнате, для них длительные пребывания вне дома так же изобиловали приятными моментами. Потому что контролировать их на расстоянии было куда как сложнее, а на любой вид контроля у близнецов генетически была заложена стойкая аллергия.
Софья полуобернулась на подоконнике и с усилием опустила раму окна. Занавески перестали в панике штормить светлыми складками. Хмуро глянув на явно подмёрзшую Сашку, она потянулась к стулу и швырнула ей бутылочно-зелёный махровый халат.
– Мерси.
Софьин халат на Сашке сразу же превратился в шубу. Хоть младшая сестра и была на голову выше, её астеническая худоба и острые, мелкие и аккуратные черты лица делали её похожей на ребёнка. Дурачась, почти до самого носа натянув на мокрую голову капюшон, Сашка бухнулась на Софьину разобранную постель. Потолок в этой пестреющей цветочными орнаментами светлой комнате, с той стороны, где стояла кровать, был скошен, поэтому, окромя строго горизонтального положения тела, на ней можно было только полулежать, опираясь на локоть – что Сашка и сделала, отпихнув в сторону мокрое полотенце и подвернувшийся под бок край одеяла. В процессе в складках обнаружилась мятая пачка сигарет лопухоидной марки.
– Что ты с ними опять сделала? – вспомнив розовый дым, хмыкнула младшая сестра.
Софья на секунду озадачилась.
– Не помню. Что-то сделала! – беспечно отмахнулась она. – На вкус всё равно лучше не стали.
– Это что, ещё те, что ты покупала в декабре? – повертев пачку в руках, заглянув внутрь – там оставалась ещё треть сигарет – и, потеряв интерес, кинув, где была, уточнила Сашка.
– А что, ты бы предпочла, чтоб я дымила, как паровоз?
Софья соскочила с подоконника и, захватив с одеяла пачку, сунула сигареты в неприметный внутренний карман своей дорожной сумки. Ленивым движением стянув с плеч курточку – в комнате быстро теплело – она вернулась на свой насест.
– Я бы предпочла, чтоб ты вообще не курила. Мерзость.
– Если я брошу курить, я начну пить. Запойно, – мрачно пошутила Софья. – Выдержать по пять часов общения с Клоппом, а потом ещё примерно столько же с его домашними заданиями ежедневно меньшей ценой ещё ни у кого не получалось! Ты сама видела этих… ну, его пока единственный доковылявший до конца выпуск из четырёх алконавтов. Пробирки в руках не держатся – ды-ды-ды-ды-ды!.. – она, сощурив глаза, втянув голову в плечи и скривив рот, вдохновенно затрясла руками, словно припадочная.
Сашка гортанно хохотнула.
– Готова поспорить, у Панночки получится! Ну, а если вдруг…
– О-ой, у Панночки-то да! А вот выдержит ли Клопп Панночку…
– Особенно три ночи подряд…
Сашка не договорила. Вместе с Софьей её разобрал приступ неукротимого девчачьего хихиканья, перешедшего в придушенный повизгивающий хохот.
Унявшись только через пару минут, младшая, чьи руки были не для скуки, а деятельная натура не для созерцания, окинула комнату широким взглядом и вернулась к Софьиной сумке.
– Это что, из школьной библиотеки?
Сашка подползла к краю кровати и, свесившись через него, выудила из тёмного нутра толстый синий фолиант.
Софья, только прекратившая хохотать, всё ещё улыбаясь и непроизвольным движением потирая тыльной стороной ладони щёку, повернулась к ней.
– Из нашей. Это Вике – кинула сразу, пока не забыла. У неё курсовая у Сарданапала, тема – что-то вроде «Техника запечатывания тайных ходов, способы их обнаружения и…» чего-то там ещё на пару строчек. У Абдуллы все имеющиеся в наличии книги она уже выторговала, а дома у них, конечно, томов полно, но всё либо работы на философскую и историческую тематику, либо лопухоидная классика. Она меня ещё неделю назад просила поискать у нас что-то. Я спросила у папы – он дал вот эту, про «знаменитые» тайники и предположительные ключи к ним. Там про Тибидохс целый раздел… Нет, так она не откроется. Нужно ногтем постучать по нижнему левому углу обложки. Два коротких, один длинный, ещё один короткий.
Сашка вытаращила на сестру глаза, одновременно следуя указаниям.
– Здесь написано про вскрытие школьных тайников? И это было в нашей библиотеке?
– Угу, – Софья закусила большой палец, в который только что вогнала мелкую противную занозу. Но, поймав появившееся на лице сестры выражение, убрала руку и закатила глаза.
– Не обольщайся! Там почти всё – это то, что мы либо уже знали по рассказам родителей, либо нашли сами, так что ничего интересного. Во-вторых, странно, что ты так удивляешься тому, что это было в столетие собираемой библиотеке бабушкиных предков – с учётом, что вы с Юрой лет с десяти её порога не переступали!
– Это потому, что мы лет в десять облазили там каждую полку и не нашли ничего занятного, – фыркнула Сашка, сосредоточенно изучая проступающее на ещё мгновение тому белоснежном листе оглавление. – Там не было этой книги!
– Ещё бы она была! Родители конфисковали из нашего доступа всю способную вдохновить нас на ночные подвиги литературу ещё когда мне было лет пять.
– Но это нечестно! – на мгновение вскинув голову, громко возмутилась Сашка, быстро перелистывая том на какую-то страницу.
– Нет, но зато умно, – усмехнулась Софья, наконец избавляясь от занозы. – По поводу вашей внеурочной жизнедеятельности купидоны с истеричными письмами от Поклёпа и так летают домой косяками.
– Ой-ли, нашей, – красноречиво протянула Сашка.
Сморщив лоб, она уже водила пальцем по картинке какой-то безликой стены, беззвучно шевеля губами и сверяясь с текстом на соседней странице. Изредка она бормотала себе под нос: «Два… два… три вниз… полтора налево… два…»
– Меня не ловят. На «нет» и суда нет! – самодовольно отрезала Софья.
Сашка, опять отвлекаясь от книги, скосила прозрачно-зелёные глаза на обмотанный вокруг Софьиного запястья браслет и явно приготовилась что-то съязвить. Но в этот момент ручка двери щёлкнула, и сёстры разом обернулись на звук.
Дверь открылась, вместе с недружелюбной темнотой из коридора впуская в комнату с розовым ночником веснушчатого мальчишку лет четырёх. Его рыжая шевелюра была примята в разные стороны, а маленькие ноги в больших тапках наступали на края разноцветных пижамных штанов.
– Эй, Лео, ты чего не спишь? – встрепенулась Софья, соскальзывая с подоконника. Похоже, она испугалась, что своими истерическими визгами пару минут назад они разбудили брата.
– Мы с Юрой играли в шахматы, – невозмутимо сообщил Лео, глядя на неё мутно-зелёными, с карими вкраплениями отцовскими глазами.
