Текст книги "Долгая история (СИ)"
Автор книги: Becky Kill
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 47 страниц)
Сашка издала разозлённый беспомощный крик и заложила петлю в сторону, тем самым уходя от столкновения и упуская шанс забить победный гол.
Но, в конце концов, глотка была не единственным местом, куда можно было засунуть мяч дракону.
Вниз и вдоль беспрестанно извивающегося позвоночника, над основаниями двух быстро работающих мощных пар крыльев. За десятые секунды над закованной в бронзово-жёлтую чешую шеей, в слепую зону между далеко посажеными рептильими глазами. Сашка видела громадные трепещущие бронзовые ноздри дракона впереди. Звон в ушах становился невыносимым, тяжёлый мяч оттягивал руку, занесённую для броска.
Она не услышала, но скорее почувствовала крик брата.
Накамура всё-таки протаранил её. Рухнул откуда-то сверху и сбоку, таки успел развернуться и нагнать.
Гриф сямисэна вслед за сгруппированным мальчишечьим плечом с хрустом врезался в её левый бок, взрывая болью тело. Лопнувшие струны хлестнули по лицу, нога выскочила из крепления на сноуборде. Волна воздуха от взмаха мелькнувшего совсем рядом драконьего крыла подбросила Накамуру вверх, в то время как Сашка под крики трибун кубарем полетела вниз. Земля и небо смешались перед застилающей глаза пеленой из навернувшихся от боли слёз и разметавшихся из сдерживающего их узла длинных волос. Она знала, что Юра, выжимая из своего сноуборда всё, что можно, забыв про обездвиживающий мяч, мчит за ней, как и ещё несколько игроков её команды – но до земли оставалось слишком мало времени.
Ойойойс смягчил Сашкино приземление ровно настолько, чтоб она не расколола себе голову, сделав траекторию её падения косой, а не отвесной. С новым взрывом боли в грудной клетке младшую Бейбарсову ударило о землю и, кувыркая, протащило несколько метров по песку под испуганные крики с трибун.
Тиштря, оглушительно свистя в свой судейский свисток, приостановил игру, пользуясь возможностью дать отпущенному на волю обездвиживающему мячу ускользнуть от игроков.
Сашка еле-еле, со стоном перевернулась на спину, хватая ртом ледяной воздух. Над ней где-то далеко-далеко в небе метались игроки. Некоторые, пользуясь паузой в игре, спускались на поле, чтоб передохнуть. У неё над ухом уже шуршали цветастые юбки Ягге, и узловатые сухонькие руки деловито ощупывали грудную клетку. Сашка взвизгнула, дёрнувшись под ними.
– Да цела! – это Юра через санитаров пытался пробиться к сестре, и Ягге сердито махала на него руками. – Три ребра сломано, четвёртое, может, треснуто, и сотрясение. Ничего, после чего я не ставила бы на ноги учеников этой школы раньше!
В то, что самое страшное, чем Сашка отделалась – это переломы, Юре верилось с трудом при ужасающей стремительности её падения и виде залитого кровью лица. Сашка через вспыхивающие в ней огни боли и туман в голове ощущала прокатывающие по его сознанию волны паники.
Когда его всё-таки пустили ближе, так напугавшая его кровь, однако, оказалась сочащейся из рассеченного струной лба. Пока джины хлопотали вокруг сестры, подтаскивая к ней носилки, Юра, ноги у которого подкосились, сидел рядом на песке, держась одной рукой за неё, а другой за левый бок. Глядя на его болезненно кривящиеся губы, Ягге, прошуршав юбками, подошла к Бейбарсову и, велев ему немедленно подняться, деловитыми скупыми движениями, несмотря на протесты, ощупала рёбра.
– Сделай лицо проще – твои кости целы! – констатировала она и так очевидный для Юры факт.
На песок неподалёку приземлился потрепанный Накамура. Сямисэн его, кроме двух порванных и безжизненно свисающих с грифа струн, однако, после столкновения выглядел практически непострадавшим. В отличие от Юриной сестры.
Гнев вздыбился в Бейбарсове лавиной, и он угрожающе медленно двинулся к Накамуре – который, впрочем, уже сделал несколько шагов ему навстречу, через Юрино плечо разглядывая Сашку.
– Прошу прощения, что так вышло. Я её не сильно ушиб? – оранжевые отблески исчезли из его глаз, но выражение лица по-прежнему сохраняло свою жёсткость, так несочетающуюся с повседневным образом защитника Кицунэ.
– У неё четыре ребра сломано! – прорычал Юра, честное слово, не знающий, что ещё сдерживало его от того, чтоб прыгнуть на Накамуру и несколько раз приложить его головой о песок. Или хотя бы пульнуть парой-тройкой красных искры в подлую лисью морду.
Скулы Накамуры напряглись, и тон голоса упал на полградуса ниже.
– Как я уже сказал: мне жаль, – со спокойным нажимом повторил он, глядя прямо в глаза Бейбарсову. – Но это драконбол. Это опасный спорт, жестокий спорт. Люди здесь могут покалечиться. Если она хочет играть в высшей лиге – а она ведь хочет, как и ты, насколько я понимаю? – пусть будет готова к этому. И ты будь.
Юра буравил Рому агрессивным взглядом, но что-то внутри безошибочно подсказывало ему, что, на самом деле, он не бросится на Накамуру. Потому что, как бы не хотелось Бейбарсову впечатать в его лисью морду свой кулак, и как бы жестоко не звучали его слова – он был прав. Они с Сашкой знали, во что лезли, и они оба хотели этого больше всего на свете. Очень по-дурацки было, суя за мёдом лапу в дикий улей, жаловаться, что пчёлы кусаются.
Дали свисток, возвещающий, что всем игрокам надлежит вернуться на свои места. Сборной Тибидохса назначили пробивать штрафной с одурительным мячом, которым на момент перерыва владел Филипп. Накамура, кинув ещё один вопросительный взгляд на Сашку, которую на носилках уносили с поля, вновь оседлал свой сямисэн и взлетел.
Юра, посмотрев в небо, обвёл взглядом трибуны. Сашкина боль не давала ему покоя, не давала сосредоточиться ни на чём, кроме мысли о том, насколько ей больно. Раздирала сердце, жгла калёным железом сознание: он не доглядел, он не защитил. Он должен был. Юра развернулся – песок заскрипел под подошвами его ботинок – и пошёл за Ягге и джинами-санитарами.
– Куда?! – Соловей, словно на пружине, вскочил со своего места, страшно пуча свой единственный глаз. – Куда ты пошёл? Сейчас же вернись в игру!
Юра под недовольный гул тибидохских фанатов продолжал идти к тому краю купола, где располагался выход с поля.
– Бейбарсов, Лигул тебя за душу, немедленно бери свою доску и поднимайся в воздух! Вернись! Отомсти! Размажь их по полю! – хрипло гаркал сверху Соловей, на каждом новом предложении делая удар жилистой ладонью по перилам тренерской ложи и явно сдерживаясь, чтоб не засвистеть. – Это всего-то четыре ребра, а не шея!
– Да хоть мизинец! – подняв голову, огрызнулся Юра и, поднырнув под арку купола, покинул пределы поля.
Нагнав во все стороны раскачивавших носилки джинов, он забрал облегченно привалившуюся к его плечу Сашку на руки и в сопровождении бестолково витавших вокруг санитаров унёс сестру к Зое в магпункт.
Тибидохс проиграл Сборной Кицунэ со счётом семнадцать-один. После того, как Юра ушёл с поля, Филипп пробил в пасть Казуо удачный штрафной, но Иошши поймала обездвиживающий мяч. Слава с Колей вертели Ртутного юлой, не давая выдыхать пламя, но в конце концов нападающая кицунэ изловчилась между зубов влететь в его полуоткрытую пасть – вместе с мячом, пыхнувшим ослепительной вспышкой и закончившим матч. На данном этапе Юра не исключал, что его уже вышвырнули из команды. Все злились на него за то, что он ушёл с поля, а он злился на них потому, что они не понимали, что он не мог остаться.
Просидев с сестрой в магпункте весь оставшийся день – Ягге его не выгоняла – и развлекая, пока старая богиня поила её своими зельями и запускала под тугой бинт на груди костеростки, к вечеру Юра вернулся к себе. Не то, чтоб он хотел, но тут уж Мишкина прабабка с напутствием, что всему есть предел, выдворила его ко всем лешим.
Сидя вечером за столом в комнате, Бейбарсов дублировал для Сашки – с творческими вариациями – своё сочинение по нежитеведению, так что сестре оставалось только переписать всё своей рукой. Он низко склонялся над столешницей, и из выреза его кофты, слабо поблёскивая в свете лампы и покачиваясь на длинной цепочке, свешивался серебряный амулет. На круглом плоском диске размером с пуговицу виднелась чеканка какого-то мутного иероглифа, который, по идее, должен был приносить удачу. Они с Сашкой на радостях купили два таких в какой-то замызганной лавке, когда в одиннадцать лет в первый раз сами смылись на Лысую Гору. Лысегорские самопальные амулеты, как выяснилось буквально за следующим углом, конечно, нефига не работали, но близнецы всё равно какое-то время с наивной надеждой таскали их на шеях. Затем окончательно разочаровались, но привыкли, и с тех пор так и продолжали носить.
Юра, отложив перо и поймав плоский серебряный диск между средним и указательным пальцами, провёл подушечкой большого по острому краю, вспоминая, как Сашка сегодня кубарем летела к промёрзшей земле. Бейбарсов сунул амулет назад под кофту. «Бесполезная фигня!»
В дверь постучали, и в комнату вошла Софья. На ней была её старая красная пижама с пингвинами, мокрые волосы заколоты на затылке. Юра с удивлением посмотрел на часы – он не думал, что уже так поздно. Славы до сих пор не было, и Юра не видел его после матча. То ли Водолеев его избегал, то ли до сих пор компенсировал горечь поражения Викиной компанией.
– Не спишь ещё? Что там с Сашкой?
Меловую Софью, прибежавшую в замок сразу за ними, к сестре не впустили. Ягге отмахнулась от неё, сказав, что Сашка не при смерти, а Бейбарсовых на один квадратный метр магпункта ей уже хватает.
– Нормально. Костеросток на неё фигову тучу напустили. Через два-три дня выпишут, – хмуро дёрнул щекой Юра. Рёбра у него перестали ныть – но он знал, что это только у него.
Софья удручённо вздохнула, на мгновение плотно сжав губы.
– Хорошо. Слушай, я тут уже вторые сутки голову ломаю!.. Хотела у тебя спросить, – она, прикрыв за собой дверь, быстро пересекла комнату и забралась на Юрину постель. Подтянув под себя ноги и усевшись на пятки, Софья сунула сложенные в замок ладони между колен.
– Вот ты, как обладатель среднестатистического мужского разума, можешь мне кое-что прояснить?
Юра, с весёлым интересом вздёрнув брови, откинулся назад на стуле и водрузил ноги на стол. Это было что-то новенькое.
Софья почесала костяшкой пальца переносицу и снова спрятала руки между колен.
– Ты же в курсе, что я в четверг ходила с Мишкой на свидание? Ну вот: я к нему там, вроде как, приставала.
– Ты? – Юра издал недоверчивый смешок, качнувшись на задних ножках стула.
– Да, я! – раздражённо подтвердила Софья. – А он меня… отшил. И теперь я никак понять не могу… Вот смотри, если бы ты безрезультатно охотился за девушкой полгода, и в один прекрасный момент она под действием разжижающих мозг веществ резко изменила к тебе своё отношение, ты бы отвёл её домой, руководствуясь какой именно из двух мотиваций? «Я не использую этот шанс, потому что хочу серьёзных длительных отношений, основанных на искренних чувствах, взаимном уважении и бла-бла-бла, а не один весело проведённый вечер»? Или «Я не использую этот шанс, потому что твоя мать трижды отправила на тот свет Чуму-дель-Торт, твой отец бывший некромаг, и я не хочу умирать молодым»?
Софья вопросительно уставилась на брата.
Юра озадаченно провёл рукой по нелепо торчащим остриженным волосам и надул щёки, с негромким «пуф» выпуская воздух.
– Ну, если бы это был я, – он со стуком вернул всем четырём ножкам стула сцепление с полом и подался вперёд, – то я бы принял во внимание такой родительский фактор в первую очередь! – совершенно искренне соврал Юра, не отдавая себе отчёта в том, что очередь, в которую он принимал бы его во внимание, была как раз последней.
– Но в случае Мишки я определить истину затрудняюсь. Как по мне, с него может статься и первый вариант. Сама подумай – ты же его лучше знаешь! Или – как совершенно невозможное действие! – ты можешь спросить об этом у него самого.
Софья мотнула головой.
– Ясно, спасибо. Ты был очень полезен! – саркастично протянула она, вытягивая из-под себя ноги и рывком спуская их с кровати.
– Ох, я просто хочу, чтоб это всё перестало закручивать меня как резьбу, – не уточняя, что именно есть «это всё», пробубнила она, растирая ладонями лицо и упираясь лбом в колени. – А то я сорвусь.
Затем соскочила с кровати и ушла к себе. Юра, находясь в некоторой прострации, смотрел, как один из махровых пингвинов на рукаве Софьиной пижамы переступает вдоль того крошечными жёлтыми лапками, пока за ней не закрылась дверь.
Комментарий к Кометы и мёд *Глинтве́йн – горячий алкогольный напиток на основе красного вина, нагретого до 70—80 градусов с сахаром и пряностями.
**Тонне́ль – украшение большого размера, которое обычно ставится в отверстие мочки уха (а также в губу, нос и т. д.). Отличается от традиционных украшений большим диаметром сквозного отверстия.
====== Что освещают фонари ======
Если на Святой Руси человек начнёт удивляться, то он остолбенеет в удивлении и так до смерти столбом и простоит.
(с) Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
На третье утро после громкого проигрыша Тибидохской сборной окрестности замка тонули в белоснежном ватном одеяле. Снегопад, начавшийся в тот же день после обеда и с мелкими перерывами засыпавший Буян в течение двух суток, окончательно прекратился только к сегодняшнему дню.
В это режущее искрящейся белизной изо всех окон утро Ягге выписала младшую Бейбарсову из магпункта – или Сашка, вскрыв заколкой наручники и взломав дверь, сбежала оттуда (как утверждала её версия событий). Занятия в замке шли полным ходом, и все ученики от мала до велика – включая Юру – были заперты по холодным, продуваемым сквозняками кабинетам. Что оставляло Сашку единственной непорабощенной преподавателями юной душой в пределах всего острова. Ну, или практически единственной.
Сашка, маясь, какое-то время побродила на четвёртом этаже, где у пятого курса проходили пары нежитеведения. Юра выскочил к ней на минутку из гремящего, блеющего и взвизгивающего девчачьими голосами кабинета. Когда дверь открылась, из-за его спины оттуда донеслось зычное «НА АБОРДАЖ!», явно принадлежавшее Гломовой, и старавшийся перекричать её охрипший голос Панночки, вставляющей в указания классу украинские слова, не поддающиеся расшифровке, но по интернациональной интонации явно смахивающие на мат.
– Там трое сатиров! У Лёшки (мы сегодня вместе со светлыми) не сработало контрзаклинание, они хрен знает откуда извлекли свои дудочки, вырастили из учительского стола дуб, а теперь окопались на верхушке и обыгрывают оттуда всех, кто пытается к ним сунуться. Оля коза. У Славы хвост – он, правда, не показывает, но по той очаровательной кисточке, что высунулась из его штанов, рискну предположить, что ослиный. Панночка псешит, потому что у неё самой теперь не получается копытных унять, и, скорее всего, придётся посылать за Горгоновой. А ты же знаешь, как она это терпеть не может! – кайфуя, доложил сестре Юра.
– Классно, что Ягге тебя так оперативно реанимировала! Без тебя тоска зелёная, – заверил он, вытягивая руки и обнимая Сашку.
Хлопок его серо-зелёной клетчатой рубашки ткнулся ей в нос.
– Ага, конечно, – иронично ухмыльнулась Сашка под звон и грохот рухнувшего за дверью шкафа.
Короткая чёлка Юры хаотичным дикобразом торчала вверх. Бейбарсова весело улыбнулась и дёрнула за одну из прядей, ладонью прилепив ту ко лбу брата.
Перекинувшись с сестрой ещё парой-тройкой фраз, Юра вернулся воевать в класс, а Сашка продолжила свой дрейф по этажам. В комнату возвращаться не хотелось: она знала, что никого там не обнаружит. Был вторник, а значит, Софья должна была вкалывать на Клоппа в ассистентской до самой ночи (со своими одногруппниками она чередовалась на этой должности по дням).
Сашка запахнула плотнее длинную шерстяную кофту и связала на животе края широкого пояса – зимний ветер свистел в щелях старых рам и гулял по коридорам Тибидохса, шевеля отдельные, тонкой паутиной слетающие на её лицо волоски. Вытащив из кармана своих чёрных джинс резинку, Бейбарсова подняла руки, чтоб убрать волосы – и с шипением поморщилась. Ягге, может, её и выписала, но ниже уровня груди тугой бинт всё ещё корсетом стягивал её многострадальные рёбра, и заканчивающие свою работу костеростки неприятно щекотались под ним, заставляя Сашку то и дело вздрагивать.
Спускаясь по широкой главной лестнице, Сашка заметила в одном из выходящих на площадки коридоров Рому Накамуру и мысленно послала его в задницу. Но послала с определённой долей уважения: она умела оценить эффективный манёвр в игре. Пожалуй, она бы даже им чуточку восхитилась – если бы этот манёвр не стоил ей четырёх рёбер, вечера вертолётов в голове и двадцати минут совместного с братом упрашивания Ягге соврать за них родителям, что ребро было одно. «Мудак!»
Сашка, скользя ладонью по перилам, миновала пролёт и продолжила спускаться.
Но заметить её успели.
– Эй! Извини!.. – Сашка закатила глаза, когда мальчишечий голос нагнал её на пятой по счёту ступени. Вслед за голосом её нагнал, легко простучав по лестнице кроссовками, и сам Рома.
– Привет, – Накамура махнул ладонью, опережая её и на ходу заглядывая в лицо. Выражение у него было такое позитивно-доброжелательное, что Сашка ощутила в себе типично Юрино желание его немедленно огорчить.
– Ты как, нормально? У вас тут так быстро лечат!.. – Рома смутился, осознав неоднозначность реплики, и тут же добавил: – В смысле, это хорошо, классно, что тебя уже на ноги поставили.
Сашка молчала, легонько постукивая чёрными ногтями по скользящим под её ладонью перилам.
– Вы хорошо играете, – после паузы заметил Рома. – Иошши вроде как предупреждала меня насчёт тебя и твоего брата. По крайней мере, она говорила, что вы в вашей команде единственные, от кого могут быть проблемы. Но ты мне больше понравилась. В смысле, твоя игра! Я бы хотел извиниться за матч. Я, конечно, по-другому бы не поступил, но всё равно неприятно получилось. В общем… прости, пожалуйста.
Сашка остановилась, с прищуром уставившись на Накамуру. Кицунэ, соединив руки за спиной в замок, выжидающе смотрел на неё, робко улыбаясь кончиками губ. Девяносто процентов людей скорее бы согласились сожрать кактус, чем поверить, что именно вот этот славный малый два дня назад намеренно проломил девчонке грудную клетку.
– Чувак, у тебя раздвоение личности! – хмыкнув, констатировала Сашка, отворачиваясь и возобновляя движение по лестнице.
Рома озабоченно нахмурился и припустил за ней.
– Надеюсь, нет. Просто адреналин на нас действует немного… иначе, чем на вас, – охотно пояснил он. – Кроме того: это драконбол. Если ты хочешь быть хорошим игроком, ты должен играть агрессивно! Кого из действительно классных игроков не возьми – никто из них не нянчился на поле с соперником, – Рома покачал головой. – Вот Белла Снежное Ядро, например, или Илья Муромец, или твои родители…
Рома нервно облизнул губы.
– Таня Гроттер и Глеб Бейбарсов – это же твои родители, правда?
– Не Гроттер. Мама использует эту фамилию только в драконболе, – дёрнув углом губ, исправила Сашка. – Вообще она Бейбарсова.
– Ну да, конечно, – тёмные глаза Ромы восторженно загорелись, и он спрыгнул с последних двух ступенек лестницы. – Слушай, а ты можешь… Ну, можешь взять для меня автограф?
Сашка снова остановилась, удивлённо обернувшись к нему. Нет, Накамура, конечно, был не первый, кто просил у них автографы родителей (которые Мишка Лотков с радостью подделывал), просто это был… ну, Накамура.
Что не мешало кицунэ с наивной надеждой взирать на неё посреди школьного холла.
– Сам у них возьмёшь! Того и гляди подружитесь.
– В смысле? – озадачился Рома.
Сашка, сложив руки на груди, подняла тонкие брови.
– А ты что, не в курсе, что тебя хотят забрать?
– Куда? – тупо спросил Накамура.
– Что значит куда? В Сборную Мира, конечно! – фыркнула Сашка. – Ты не знал?
Кицунэ пришибленно покачал головой. Его узкие глаза выглядели, вроде бы, больше, чем обычно – хотя на этот счёт Бейбарсова была не уверена. Сложно как-то было понять. Да и в холле темно…
– Мне ещё не приходило письмо, – тем временем ответил Накамура. – И, в любом случае, не думаю, что госпожа Венлинг меня так запросто отпустит. У меня контракт ещё на два года, до совершеннолетия, – улыбнулся он.
– Но, Чума побери, это было бы, конечно… Пф! – Рома взъерошил свои угольно-чёрные волосы и мечтательно улыбнулся.
– Ага, «пф»! – согласилась Сашка и, оставив кицунэ наедине с его грёзами, ушла уламывать молодцев из ларца расстелить обеденные самобранки на три часа пораньше.
Во второй половине дня существенно ничего не изменилось. Занятия у пятого курса кончились, но Юра как в воду канул. Сашка, угнетённая днём полного безделья и замученная костеростками, строила смутные планы свернуться с ним на кровати и посмотреть зудильник – до тех пор, пока отчётливо не поняла, что брата нет не только в замке, но и на острове. И ладно бы он свалил куда-то – мало ли, домой там, или на Лысую гору – не событие. Но почему её не взял? Сашку данное обстоятельство так озадачило, что она забыла обидеться – хотя настроение у неё подпортилось ещё на один градус.
В шкале настроения у Сашки были две критические отметки. Как у человека по натуре деятельного, первая отметка обозначала черту, на которой вся её деятельность начинала медленно высасываться из неё, словно вынимали затычку из заполненной водой раковины. На этом этапе ей уже не хотелось играть в драконбол, заниматься археологической деятельностью в школьных подземельях, взламывать потайные ходы в Башне Привидений или доставать золотого сфинкса на директорской двери (который, должно быть, мечтал о выпуске близнецов больше Поклёпа). Пиком Сашкиных желаний была кровать, зудильник и Юрин тёплый бок, иногда – книга как альтернатива (но книги надолго обычно не хватало). В этом вялом состоянии она пребывала, пока планка настроения не поднималась до своего базового уровня, либо пока не опускалась ещё ниже, до второй критической отметки.
На этой отметке Сашку снова раскочегаривала активная деятельность, но теперь та приобретала саморазрушительный характер. Если Сашку тянуло летать – то так, чтоб земля со всеми болотами, деревьями и постройками внизу размывалась в одну полосу; если рыскать по Башне Привидений – то непременно там, где она рисковала напороться на призраков, куда менее безобидных, чем Поручик Ржевский и Инвалидная коляска; если дразнить Сарданапалового сфинкса – то до тех пор, пока тот не спрыгнет с двери и, взбешенно рыча, галопом не прогонит её через полшколы по коридорам.
И ближе к вечеру Сашка почувствовала, как счётчик её настроения, тихо дзенькнув, переместил хромированную стрелку именно на эту конечную отметку. Что привело её к копанию в ящиках Софьиного письменного стола.
В несколько раз сложенный тетрадный лист с придирчиво выписанным столбцом ингредиентов обнаружился там же, куда, как Сашка видела, сестра сунула его в последний раз – между рисовальным альбомом и толстой и невероятно скучной монографией кумира профессора Клоппа – знаменитого зельевара Колбочки Швырляндева. Ни к тому ни к другому Софья не прикасалась неделями. И для того и для другого требовался особый, очень тонкий душевный настрой. Но если настрой всё же снисходил на неё, и с тем и с другим Софья способна была просидеть в одной позе по полдня.
Выудив из ящика список ингредиентов, Сашка хлопнула его на стол и, с поджатой ногой усевшись на стул, принялась сосредоточенно сканировать взглядом клонящийся влево почерк сестры. Пункт номер два, четыре и пять был второпях обведен карандашом – под этими номерами значились многоглазка, дьяволов хвост и трилистник. Все они сейчас ютились в пустой шкатулке для украшений в нижнем ящике стола, рядом с приготовленными на продажу зельями.
Пунктов, карандашом не обведенных, оставалось в два раза больше.
Напротив некоторых Софьиной же рукой и тем же карандашом были сделаны некоторые пометки. Пометки были сумбурными и плохо поддающимися расшифровке – но расшифровывать Сашке было и не нужно. Все они делались при ней, в тех перерывах между охотой за ингредиентами, тренировками и уроками, когда они втроём, вооружившись новенькими, оснащёнными выходом в Международную Магическую Сеть зудильниками и укрывшись в крепости из награбленных в библиотеке книг, сушили головы над проблемой поиска содержимого аккуратно уложенного Софьей в центр всего этого списка.
Кое-что они придумали. Кое-что – до сих пор нет. Пока что более реальным из всего перечисленного казалось добраться до Дурмана и Живой воды: они хотя бы точно знали, где их можно было найти (что не делало задачу проще).
Живая вода была ценным лечебным средством – самым крайним, самым мощным. Она, без каких-либо побочных эффектов, в прямом смысле, могла поднять мёртвого из могилы – с условием, что лёг он в неё не позже, чем двенадцать часов назад, а смерть наступила не мгновенно (как, например, от боевой искры). Набрать её можно было у единственного на весь земной шар источника где-то в Тибетских горах, местоположение которого было строго засекречено и охранялось совместными усилиями Магществ всех стран – что давало широкие просторы для фантазий, насколько колоссальные охранные меры были там задействованы. В год из источника набиралось стандартное количество бутылей Живой воды, которые рассылались в магические лечебницы всего мира, где вёлся их строгий учёт.
Разумеется, в школьном магпункте Ягге её было не найти. Живой водой располагали только действительно крупные магцинские центры. В одном из таких работала Мишкина мама, Катя Лоткова. После часа прикидок и планирования было установлено, что без родственных связей в этом случае им не обойтись. На добычу Живой воды Софья должна была мобилизовать Лоткова, а значит, этот пункт сейчас для Сашки отпадал.
С Дурманом ситуация обстояла не намного иначе. Жёлтый порошок, сыплющийся из крошечной трещинки между двумя параллельными мирами на территории России хранился в недрах отдела по борьбе с преступностью Магщества для вооружения магфицеров, патрулирующих в ночное время места, густо населённые нежитью – такие, например, как Лысая гора. Горсть порошка, брошенная в любую атакующую нежить, оказывала утроенный эффект эквивалентного ей антизаклинания. Но чутьё обычно подсказывало мертвякам, вурдалакам, упырям и прочим подобным держаться от вооружённого Дурманом магфицера подальше – нападали на таких только самые голодные или самые тупые.
К трещине между мирами – к тому же, опять же, конкретно охраняемой – соваться никто не собирался. Ограбить магфицера – что ж, эта задача казалась проще.
И именно этим Сашка сегодня и надумала развлечь себя.
Вика Валялкина обнаружилась на широком подоконнике Общей Гостиной. Загородившись ото всех шторой и подсунув под попу подушку, она умирала над своей курсовой.
– А чего не в комнате? – отодвинув тяжёлую бархатную ткань и рассекретив Вику, поинтересовалась Сашка.
– Там Лиля ноет. Я пыталась успокоить её первый час, а потом мои нервы сдали.
– А чего ноет-то?
Вика махнула пером и поморщилась, не отрывая бегающего взгляда от только что написанных ею строчек. Пачка бересты лежала у неё на коленях, а увесистый фолиант, с которым она сверялась, был прислонен к раме окна.
– Что-то в семье. Её папа вроде опять подсел на пчелиный яд – говорит, он в молодости баловался. Потом стало хуже, серьёзно так – но его отвадили. А тут, видно, пороки юности аукнулись. Стрёмно это всё. Неприятно, – Вика неуютно пошевелила торчащими под её серым «кенгурушником» плечами. Она явно не хотела над этим задумываться и развивать тему, так что Сашка переключилась на другую, куда более заботящую её саму.
– Ты в курсе, где Юра? Он оставил в комнате зудильник.
– Ага, – Вика широким жестом зачеркнула что-то в своих записях. – В Питере.
– В Питере? – удивилась Сашка. – Что за лешего он там забыл?
– А ты не в курсе? Я без понятия! Высаживаю и забираю его на набережной возле Адмиралтейской.
– Это что, ещё и не один раз было?
– Да уже раз сто пятьдесят! Заколебал! Правда, позавчера он притащил мне из своего круиза вот такенную коробку песочного печенья и офигенную рубашку из мужского отдела «Резёрвд»*, так что я добра, не жалуюсь и не любопытствую. Ты что, правда не знала? – недоверчиво переспросила Вика, взглянув на Бейбарсову через стёкла очков и двумя пальцами придерживая те за широкую чёрную оправу.
– Нет, – Сашка покачала головой.
Насмешливая судьба, похоже, не замедлила вернуть ей её сюрприз Накамуре. Правда был он совсем не таким приятным. Ей стало нехорошо.
Если до этого она и не была на сто процентов уверена в своих планах, то теперь точно стала.
– Ладно, – Бейбарсова куснула нижнюю губу. – А ты можешь подбросить меня до Лысой горы?
Вика с сожалением мотнула светлым хвостом.
– Извини. А то он вернуться сегодня не сможет.
Сашка вздохнула.
– Ну да, точно. Тогда я сама!
– Эй, на улице зима, а до Лысой горы тащиться несколько часов – напоминаю на случай, если ты это не учла! – окликнула её Валялкина уже на середине комнаты.
– Учла! – заверила Сашка, выходя из гостиной.
Что-то в мрачности её тона Вике не понравилось. Откинувшись на угол между стеной и рамой, Валялкина с минуту поразмышляла, не набрать ли по зудильнику Софью, но потом выкинула эту мысль из головы. В конце концов, Сашка без семестра выпускница, и до темноты ещё далеко.
Из команды Соловей его всё-таки не выпер, от чего Юре, тем не менее, лучше не стало. Он подозревал, что своим членством в Тибидохской сборной до сих пор обязан исключительно маячившему на горизонте матчу полуфинала и крайней степени отчаянья их тренера – которому нужны были все его игроки, даже если за теми наблюдалась тенденция сваливать с поля в разгар игры.
Соловей, однако, основательно прополоскал ему мозги на этот счёт. У Бейбарсова до сих пор звенело в ушах от свиста, и ему ясно дали понять, что в следующий раз покинет пределы стадиона он либо со щитом, либо на щите** – и уложит его туда в случае ещё одной самоволки лично Соловей О. Разбойник. Прошло уже два дня, а команда и половина Тибидохса до сих пор смотрели на него, как на предателя – хотя Слава, завалившийся в комнату только к двенадцати часам ночи после проигрыша, дал понять, что претензий не имеет (что, на ряду с облегчением, вызвало у Юры очередной приступ раздражения на святость Водолеева). Учитывая всё это, тусоваться с одноклассниками было не очень-то приятно. Поэтому Юра, проводя половину своего свободного времени у сестры в магпункте, уже второй день подряд сваливал в Питер к Лере.
Сегодня он возвращался около семи вечера. Было уже темно, на козырьках домов, на бетонных придорожных и декоративных – кованых и кокетливых – столбах горели фонари, отбрасывая белые, жёлтые и синие пятна на снег. Юра только что довёл Леру до угла детдома и теперь возвращался на набережную, сунув руки в карманы и мысленно снова прокручивая в голове подробности сегодняшней встречи.
