Текст книги "А может?.. (СИ)"

Автор книги: atranquility

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 52 страниц)

– Пошёл вон.

====== Глава 59 ======

Soundtrack: Artik pres. Asti – Зима

Йен, задержав дыхание, сжал губы и на несколько мгновений закрыл глаза. Он ждал этого. Он знал, что другого просто не заслуживает. Но в момент, когда он услышал эту наполненную ненавистью фразу от человека, от которого её услышать было страшнее всего, его сердце дрогнуло. Кажется, его счастливое прошлое, настоящее – сложное, но дававшее надежду, будущее, ради которого Йен жил, – всё рушилось в эту секунду. Винить в этом было некого: лишь себя самого. И от этого было ещё больнее.

Сомерхолдер распахнул глаза и вновь увидел перед собой Нину. Девушка покраснела и, стиснув зубы и тяжело, с шумом дыша, смотрела на него в упор. Нина не моргала: глаза были полны слёз, и она очень хотела сдержаться, чтобы он не видел, как она плачет, не видел её слабости, – но сердце просто не способно было вынести очередной удар. Потому, что удар этот был не от какого-то соперника, а от близкого человека, который в эти страшные дни, когда она одного за другим теряла родных людей, оставался единственным, кто мог понять, что ей нужно, кто, вопреки всему, всё ещё крепко держал её за руку, не давая сорваться вниз.

Йен понимал: ему не хватит сил послушаться и уйти. Наверное, это эгоистично. Но перед своими чувствами к девушке, которая в этот момент горячо ненавидела его и при этом всё-таки любила одновременно, он был безоружен.

– Нина, умоляю, выслушай… Ни о чём больше не прошу, – едва слышно произнёс он.

– Можешь не оправдываться, – с презрением ответила Нина.

Она почувствовала, как по щекам, вопреки её попыткам держать себя в руках, текут предательские горячие слёзы.

В этот момент Йен, словно бы на миг забыв обо всём, сделал шаг в её сторону и положил руки ей на плечи, пытаясь успокоить, как раньше.

– Нина, пожалуйста… – словно молитву, шептал он. Но какие слова теперь могли всё исправить?

– Не трогай меня.

Эти слова девушка произнесла абсолютно спокойным тоном, не переходя на крик, но они резали слух гораздо сильнее самого неприятного звука, потому что в каждом из них отчётливо слышалось, какое отвращение сейчас она испытывает по отношению к человеку, который стоит перед ней.

Болгарка, пошатнувшись, сделала несколько шагов, села на ближайший диван, закрыла лицо руками и с шумом сделала глубокий вдох: дыхание сбивалось, а сердце стучало так быстро, что от этого даже болела грудная клетка.

– Я не знаю, будут ли что-то значить для тебя эти слова, – нервно сглотнув, пересохшими губами произнёс Сомерхолдер. – Но, Боже мой… Нина, умоляю, прости меня… Я полный урод, я знаю это! Ты даже представить себе не можешь, как я сейчас себя ненавижу.

Нина молчала, и Йен чувствовал, как эта тишина медленно, секунда за секундой, убивает его.

– Я не знаю, поверишь ли ты мне. Наверное, так глупо звучат эти слова от меня после всего произошедшего, но… Я люблю тебя, Нина. Люблю так сильно, как умею. Я никогда не думал, что буду так зависим от человека, но ты… Войдя в мою жизнь, ты навсегда изменила её, позволив узнать, каково это – просыпаясь рядом, понимать, что день ото дня влюбляешься только сильнее; находясь в разлуке, бесполезно пытаться сконцентрироваться на работе, а внутри думать только об одном – о том, что совсем скоро ты будешь со мной, и я вновь смогу тебя обнять; как может кожа покрываться мурашками от одного лишь прикосновения, а от поцелуя – просто сносить крышу.

Йен с шумом выдохнул и едва заметно покачал головой.

– Я уже не умею жить без тебя, понимаешь? – сказал он, посмотрев Нине в глаза.

Она отвела взгляд.

Сомерхолдер тщетно пытался подобрать такие слова, которые могли бы растопить лёд, который слышался в каждой фразе, произнесённой этой девушкой.

– Нина, – произнёс Йен. – Посмотри на меня. Скажи всё, что думаешь обо мне, крикни, что ненавидишь меня. Если хочешь – дай мне пощёчину, я заслужил это, – в голосе Сомерхолдера было отчаяние. – Только не молчи… – умолял он.

Наконец, болгарка снова подняла на Йена глаза, и он почувствовал, как у него начинают гореть щеки.

– Йен, помнишь, – вдруг произнесла Николина, – когда наши отношения ещё только начинались, я попросила тебя только об одном: чтобы в них не было лжи.

Сомерхолдеру было невыносимо слышать это: он помнил тот разговор до мельчайших подробностей. «Если ты встретишь другую – просто уходи», – сказала тогда Нина. «Я не буду делить тебя с кем-то ещё и не позволю тебе вести двойную игру. Я сама никогда не стану тебя удерживать рядом с собой, если увижу это в твоих глазах. Прошу, обещай мне одно: что ты не будешь мне лгать. Это подло. Это предательство». И Йен пообещал.

– Почему ты не сдержал обещание? – тихо спросила она дрожащими губами.

Сомерхолдер был в растерянности и не мог что-либо ответить. Он понимал, что произошедшее прошлой ночью, было страшнее обычной неверности: это как раз было самое мерзкое предательство, потому что всё случилось тогда, когда Нина стала более всего уязвима. И когда он был на самом деле так нужен ей…

– Потому, что я не люблю Никки, – наконец сказал Йен. – Она не «другая девушка». Я не знаю, как объяснить произошедшее, правда… Это просто какое-то помутнение рассудка. Я был сильно пьян, мысли об этом противны мне.

Нина устало провела руками по лицу.

– Будь проклят тот день, когда я с тобой познакомилась… – прошептала она. – Если бы не тот кастинг, я бы никогда не встретила тебя. Не было бы этой чёртовой любви, которая столько времени отравляла мою жизнь. Мне не нужно было бы каждый божий день бороться со своими чувствами к тебе и всё равно ждать моментов, когда мы могли бы с тобой остаться наедине, в собственном мире, даже когда мы ещё просто были друзьями, а по ночам плакать в подушку, как девятиклассница. Не было бы тех двух лет безумия, когда ты ушёл. Я бы не узнала о том, каково это – потерять ребёнка. Не было бы сегодняшнего дня, когда, позвонив тебе, я услышала в телефонной трубке голос другой девушки. Ничего бы этого не произошло в моей жизни, если бы мы не были вместе, понимаешь?

В каждом слове Нины ясно читался упрёк, и Йену было больно это слышать: сейчас она не задумываясь отрекалась ото всего того, что между ними было на протяжении этих восьми лет, предпочитая навсегда забыть о том, что их связывало все эти годы.

– Как же я сразу не поняла, насколько уязвимой меня делают мои чувства к тебе…

Она сама дала себе ответ на вопрос о том, почему, несмотря на всю ту боль, которую приносили им обоим эти отношения, она так и не смогла их разорвать.

– Нина, прошу, – чуть слышно проговорил Йен, – дай мне шанс вновь стать твоей поддержкой, опорой и защитой. Позволь мне сделать так, чтобы тебе не было жаль, что ты со мной, а не с кем-то другим. Хотя ты и так не жалеешь обо всём, что между нами было, несмотря на всё то, о чём ты говоришь, я знаю, – в его голосе впервые появилась уверенность, – я видел это в твоём взгляде на протяжении восьми лет, что бы между нами ни происходило. Твои глаза никогда не обманывали меня.

Йен вздохнул.

– Но ты уже хочешь обо всём забыть…

Сомерхолдеру так хотелось, чтобы она услышала его, чтобы взглянула на него, как раньше, с любовью и той невероятной нежностью в глазах, которая всегда так грела ему сердце. Он забыл о том, что она просила не прикасаться к ней, и, присев на край дивана, с горячностью взял лицо Нины в ладони. Она машинально накрыла его руки своими, чтобы он отпустил её, но он не двинулся с места. Он почувствовал, что сердце пропустило несколько ударов, когда ощутил на своей коже прикосновение её тёплых рук. Он смотрел на неё и никак не мог понять, как эту ласковую, искреннюю, смешливую, такую родную девушку он мог променять на одну ночь с той, которую не любил даже тогда, когда был с ней.

– Остановись, Нина… Пожалуйста, остановись… – шептал он, с отчаянием глядя в её шоколадные глаза. – Может быть, у нас ещё есть возможность просто начать всё заново? Как в первый раз. Как восемь лет назад…

Нина несколько секунд внимательно смотрела на него, но затем едва заметно мотнула головой и отстранилась от брюнета.

– Ты правда думаешь, что после всего этого я смогу лечь с тобой в одну постель? – с искренним недоумением спросила она. – Да даже просто сидеть по утрам за завтраком вместе за столом, разговаривать, улыбаться, как ни в чём не бывало? Тогда скажи мне, как забыть всё, что я ощутила в тот момент, когда, позвонив, надеялась услышать твой голос, а трубку подняла Никки? Как мне вновь начать верить тебе? Я бы очень хотела этого: за это время я потеряла слишком многих дорогих мне людей. Но я знаю, что не смогу. Ты противен мне, Йен, – с невероятным отвращением, чётко выговаривая каждую букву, сказала она. Сомерхолдеру казалось, что с каждым словом в его тело кто-то вонзает острые кинжалы: в грудь, в живот, в спину. – Ты обманул и меня, и её. Но больше всего ты обманул себя.

– Нина, я совершил ошибку. Я признаю это. Но я…

Договорить Йену болгарка не дала.

– Не легче ли думать о том, что делаешь, до того, как ты совершаешь тот или иной поступок? – с плохо скрываемой едкой усмешкой спросила она, встав с дивана. – Чтобы потом не пришлось вымаливать прощение.

Сомерхолдер не знал, что сказать. Он стоял, не сводя с неё взгляд, и не мог сдвинуться с места; ему казалось, будто бы у него в душе кто-то натянул тугие струны. Дышать стало тяжелее, словно на грудь положили огромный камень.

– Что же мне тогда делать, Нина? – наконец обессиленно и испуганно прошептал он, подойдя к ней и разведя руками.

– Продолжать свой путь, – спокойно ответила она. – Наверное, я была права, когда думала, что отношения с бывшими лучше не начинать заново. Прошлое нужно оставлять в прошлом, Йен. Нам пора с тобой это понять.

Йен провел ледяными ладонями по волосам, а затем, закрыв глаза, по лицу.

– Мне всё равно, куда ты сейчас свернёшь. Я уже не буду на твоей стороне, Йен. Хватит.

С этими словами Николина подошла ближе к нему и, сняв с пальца тонкое золотое помолвочное кольцо, которое он подарил ей год назад, когда попросил стать его женой, протянула украшение мужчине. Он так и не надел на её руку обручальное, хотя так долго об этом мечтал. Наверное, этому больше не суждено сбыться.

Голос Нины был полон решимости, она уже не плакала. В этот момент пришло осознание: это действительно конец. Ещё несколько минут назад у Йена была призрачная, совсем слабая надежда на то, что всё будет иначе, что в её голосе не будет столько железа. Нина ни разу не сказала ему, что ненавидит его. Но он читал это в её взгляде, полном презрения, отвращения и вместе с этим – невероятной боли. И это было страшнее.

– Уходи, – наконец произнесла Добрев. – Забирай все свои вещи, чтобы к вечеру их не было. Я не хочу видеть тебя.

«Ты проиграл, её не вернуть. Смирись».

– Хорошо, – выдохнул Йен. – Пусть будет по-твоему. Только… Пожалуйста, будь счастлива. Я очень этого хочу, правда. И что бы ни случилось… Я буду рядом, если тебе когда-нибудь это будет нужно. Просто помни об этом.

Нина ничего ему не ответила: она понимала, что теперь она больше никогда не позовёт его, даже если ей будет плохо.

Больше Йен не сказал ни слова. Он, не помня себя, в полубессознательном состоянии, как какой-то запрограммированный робот, кидал свои вещи в чемодан. Сомерхолдер вспомнил, как точно так же, четыре года назад, собирал свои вещи, чтобы уйти из этого дома навсегда. Но Нина тогда умоляла его остаться… И он так же, как и она сейчас, был непреклонен, не уставая твердить: «Это предательство». Что ж, если вести такой счёт, то они квиты: каждый из них в своё время нанёс близкому человеку рану, которая не заживёт так быстро. Вот только Йен, пусть и не сразу, а спустя время, всё-таки простил её, поняв, что это ему сделать легче, чем жить без этой девушки. Поможет ли им время в этот раз? А может быть, Нина права, и стоит оставить всё как есть и найти наконец в себе силы перевернуть эту страницу… Да только где их взять, когда ты одержим женщиной, которая ещё совсем недавно была твоей? Когда единственное желание сейчас – это прикоснуться к её мягким тёплым губам и услышать тихое: «Я люблю тебя», а ты слышишь: «Уходи»?

Пока Йен собирался, Нина ушла из дома: она не хотела находиться рядом с этим человеком, но даже не потому, что ей был мерзок его поступок – ей было просто больно видеть его. Она просто бродила по улицам небольшого города, который уже давно ей стал таким родным именно из-за него, кутаясь в осеннее пальто. Глаза болели от ветра и слёз, но она не обращала на это внимание: едва ли какая-то физическая боль сейчас могла сравниться с тем, что она потеряла за эти три месяца.

Добрев вернулась только через несколько часов. В доме было темно и тихо: значит, Йен уже уехал. Раздевшись, она прошла в глубь гостиной. Девушка долго рассматривала помещение, разглядывая элементы декора, и вспоминала, как ещё несколько месяцев назад они с Йеном занимались обустройством этого дома и мечтали о том, как в нём будут резвиться их дети и собираться друзья. Этот особняк был их мечтой, но теперь в нём стало так холодно и пусто… Привыкнет ли она когда-нибудь к этому? Нина не знала. Ей было страшно думать об этом, но для себя она понимала: такая пустота всё равно лучше жизни с человеком, который её предал. Она, наверное, и правда очень хотела его простить, он был нужен ей, но она осознавала: она не сможет смириться с мыслью, что в тот момент, когда она в очередной раз набирала его телефонный номер, писала СМС Полу и старалась гнать от себя страшные мысли, он раздевал другую, шепча в темноте отельного номера совершенно чужое имя, что он был так же нежен с ней, как и с Ниной, что она, быть может, тоже оставляла на его спине следы от ногтей, будучи не в силах больше сдерживать эмоции от ощущений, которые накрывали ее с головой. Она не сможет простить ему, что, пусть даже только на один вечер, но он стал совершенно другим и предпочёл забыть о том, как обещал никогда не оставлять и не обманывать её.

Впервые Нина прокляла свою любовь к этому человеку. Она не хотела чувствовать ничего, ей просто хотелось всё забыть: было слишком больно.

Вечером Сомерхолдеру пришла СМС от Никки:

Не хочешь забрать свой бумажник?

Сначала, увидев, что она написала ему, он пришёл в бешенство, но когда он понял, что в бумажнике остались не только деньги, но и все визитки с нужными ему контактами и банковская карта, ему стало ясно: встречи с ненавистной Рид не избежать. Ему оставалось только корить себя за рассеянность и стараться держать себя в руках, потому что единственное, что ему хотелось сделать, – это залепить ей звонкую пощёчину.

– Где бумажник? Давай быстрее, я тороплюсь, – с порога грубо выпалил Сомерхолдер после того, как Никки закрыла за ним дверь.

– Хоть бы поздоровался, – презрительно фыркнула девушка.

– Может быть, мне ещё нужно было к тебе с букетом цветов и шампанским заявиться? – со злостью выплюнул Йен.

– Если твоя инициатива, то я не против, – усмехнулась Никки.

Он смотрел на неё и ощущал во рту горьковатый привкус. Его мир рушился, а она смеялась. Он горел от исступлённой злобы, а она только распаляла её в нём, будто бы специально. Неужели она действительно любит?

Рид зашла в глубь номера. Сомерхолдер не сдвинулся с места. Секунд через десять она вновь появилась перед ним и протянула аксессуар ему.

Йен начал пересчитывать деньги и проверять наличие всех карточек. Наверное, при Никки это делать было некрасиво, но ему было абсолютно наплевать: он не доверял ей.

– Как с Ниной поговорили? – вдруг как ни в чём не бывало спросила девушка, и, услышав этот вопрос, Сомерхолдер даже на мгновение отвлёкся от бумажника. Он смотрел на неё ошалевшими глазами и просто не мог поверить, что после всего произошедшего у неё хватало совести что-то спрашивать про Нину.

– Бедный, бедный Йен… – с нескрываемой насмешкой произнесла Никки, сделав шаг к нему. – Ты уже оказался не нужен ей? А мне Нина всегда говорила, что любимых людей надо прощать.

– Замолкни, – рявкнул он, стиснув зубы.

– А мне ты нужен любой, – прошептала она, проведя рукой его щеке. – Подумай, Йен…

Сомерхолдер резким движением схватил её за шею, так что девушка даже захрипела, и с силой прижал её к стене.

– Оставь меня в покое, – прорычал он. – Ты сделала всё, чтобы разрушить самое дорогое, что у меня было. Хватит! Неужели ты действительно думаешь, что ты – дешёвая, грязная подстилка, с которой я по пьяни переспал, – можешь быть действительно привлекательнее девушки, которая все эти восемь лет была рядом со мной и вытаскивала из таких передряг, которые тебе даже не снились?

– Если ты так любишь её, почему проводил вечер в баре с бутылкой виски, а не со своей единственной?

Рид полоснула острой бритвой по ещё не успевшей зажить ране. Йен оттолкнул от себя Никки, так что она чуть не упала.

– Хочешь узнать? – с отвращением спросил он. – Хорошо, я расскажу. В мае у Нины погибли родители. Пошли в торговый центр и не вернулись. Теракт. Нина была беременна и два месяца назад она потеряла ребенка. На позднем сроке. До его рождения оставалось полтора месяца, – надтреснутым голосом произнёс Сомерхолдер. – Только вот когда в тебя на полной скорости врезается какой-то ублюдок на внедорожнике, это никого не волнует. Мы три месяца жили в аду. Я ненавижу тебя всей душой, но даже тебе я никогда не пожелаю пережить то, что вынесли мы с Ниной.

Никки, не моргая, смотрела на Йена широко распахнутыми глазами. В её взгляде читался испуг, и ему показалось, что рассказанное им даже на неё произвело сильное впечатление.

– Ты – та ещё мразь, да только я ещё хуже, потому что оставил Нину в такой момент. И сейчас я действительно проклинаю себя, что дал слабину и пошёл в этот чёртов бар, в котором встретил тебя. Исчезни из моей жизни, – сквозь зубы процедил Йен, наклонившись к ней и сверкнув на неё глазами. – Если в тебе осталась хоть капля человечности.

С этими словами Сомерхолдер вышел из номера и громко захлопнул дверь, оставив шокированную Никки наедине со своими тяжёлыми мыслями.

– Я же обещал, что это навсегда, – с полуулыбкой шептал Йен в образе Деймона, легонько прислоняясь своим лбом ко лбу Нины.

Пятый час съёмок. Работа для Нины и Йена была настоящей пыткой. Они оба были опытными актёрами, но играть радость воссоединения двух возлюбленных, целоваться друг с другом на камеру, раз за разом поддаваясь воспоминаниям, а затем возвращаться в реальность, где им пришлось друг с другом попрощаться, было невыносимо.

– Я люблю тебя, Деймон Сальваторе.

– Стоп! – кричит Крис Гислер, один из режиссёров. – Хорошо, ребята, так держать. Всё идёт по плану, только расслабьтесь немного. Я не знаю, может быть, только мне так кажется, но видно, что вы оба напряжены. В этой сцене такого не должно быть.

Нине и Йену не остаётся ничего, кроме как обессиленно кивать и снова и снова бороться прежде всего с самими собой, чтобы показать нужные режиссёру эмоции.

Наконец, Гислер объявляет перерыв, который приходится очень кстати. Йен не отрывается от экрана телефона, просматривая какие-то посты в инстаграме, даже не вникая в их содержание, Нина куда-то уходит. За время небольшого двадцатиминутного перерыва они перебрасываются лишь парой слов с коллегами и друзьями. Со стороны заметно, что каждый из них находится глубоко в своих мыслях, где-то далеко от этого мира.

Наконец, оторвавшись от телефона, Сомерхолдер вышел на крыльцо павильона. Перед тем, как выйти на улицу, он предусмотрительно надел тёплую куртку: сентябрь выдался на удивление холодным, а над городом уже третий день стоит дымка. На ступеньках в тоненькой кофточке и джинсах сидела Нина. Йен несколько секунд стоял, будто в забытьи, не решаясь подойти к ней и посоветовать либо уйти в павильон, либо надеть что-то потеплее, но, наконец, сделал пару шагов в её сторону и просто снял с себя куртку, оставшись в одной футболке, отчего по коже сразу пробежали мурашки, и накинул её девушке на плечи. Она вздрогнула и мгновенно обернулась.

– Нина, на улице холодно, – объяснил брюнет. – Простудишься.

– Спасибо, – произнесла болгарка, встав со ступенек, сняв куртку и отдав её владельцу. – Не нужно.

С этими словами Добрев зашла в павильон и скрылась в полутёмном помещении. Йен ещё с полминуты стоял на крыльце, не обращая внимание на холод, и смотрел ей вслед, будто бы до сих пор не веря в её безразличие.

Свидетелем всего этого был Пол. Съёмки «Дневников» продолжались уже две недели, и он давно начал замечать изменения во взаимоотношениях Йена и Нины, но до поры до времени вмешиваться не хотел. Однако Сомерхолдер ходил как в воду опущенный, было видно, что его не интересовал даже рабочий процесс: что-то грызло его изнутри и не давало покоя, но вот что – непонятно. Наконец, Василевски набрался смелости поговорить с другом.

После окончания рабочего дня, Йен решил ненадолго задержаться на съёмочной площадке: возвращаться в отель ему не хотелось. Он сидел на том же самом крыльце, на котором днём сидела Нина, выпуская ртом воздух, и смотрел на небо, украшенное россыпью сапфировых звёзд: наконец-то дымка больше их не скрывала. Звёздное небо всегда вселяло в него какое-то успокоение.

– Почему ты до сих пор не уехал? – спросил Пол, и Йен от неожиданности вздрогнул: он думал, что будет уезжать с площадки последним.

– Встречный вопрос, – усмехнулся Смолдер.

– Да вот, караулил тебя, – с такой же усмешкой сказал Уэсли. – Поговорить бы нам, – уже серьёзно добавил он.

– Садись, – Йен похлопал ладонью по деревянной ступеньке, и друг выполнил его просьбу. – О чём?

Поляк решил не начинать издалека, а задать свой вопрос напрямую.

– Что происходит между вами с Ниной? – спросил Пол, и Йен, кажется, от неожиданности даже вздрогнул. – Полагаю, в её излюбленных словах «всё нормально» нет ни доли правды, потому что сегодня вы даже не смотрели в сторону друг друга.

– И всё-то вы замечаете…

– Это невозможно не увидеть, Йен, – невозмутимо ответил Уэсли. – Вы с Ниной ведёте себя совершенно по-другому, когда у вас действительно всё хорошо.

Сомерхолдер вдохнул холодный воздух и ртом выдохнул пар.

– Пол, мне реально хреново, – с горечью задумчиво произнёс он, глядя в звёздное небо, которому, кажется, не было дело до его боли.

– Что произошло? – с беспокойством спросил Пол, потому что Йен ещё никогда раньше не признавался ему напрямую в том, что ему плохо. Значит, причина была действительно была веской.

– Я переспал с Никки, Пол. Я изменил Нине, и она об этом узнала.

Уэсли не верил своим ушам. Он около двадцати секунд, почти не моргая, смотрел на друга, пытаясь привыкнуть к тусклому свету уличного фонаря.

– Что ты сейчас сказал?.. – несмело прошептал он.

Йен взглянул на друга и опустил голову.

– Йен, ты серьёзно? – только и смог ошарашенно произнести Василевски, хотя и понимал, что шутить на такие темы Сомерхолдер не стал бы. – Но… Млять, как? Что за чертовщина?

– Тебе в подробностях описать? – со злостью рявкнул Сомерхолдер.

– Так вот почему Нина была в таком состоянии… – пробормотал Пол.

От его дружелюбного тона не осталось и следа: он был в ярости. Уэсли видел, как на Нине отразилась гибель родителей и сына, и у него просто не укладывалось в голове, как можно было с ней поступить так, как поступил Йен. Пол вскочил на ноги.

– Что ты творишь, Йен?

– Блять, давай! – крикнул Сомерхолдер, поднявшись вслед за ним и всплеснув руками. – Скажи мне, какой я придурок и моральный урод! За это время я уже уяснил это, но повторение – мать учения, так ведь?

Сомерхолдер устало провёл ладонями по лицу.

– Зачем?.. – недоумевал Пол.

– В тот день, когда я рассказал тебе о ссоре с Ниной, после деловой встречи в фонде я поехал в бар. Я напился там, как последняя скотина, а потом встретил Никки: она приехала сюда на какие-то пробы. Мы разговорились, выпили ещё. Я сам не помню, как всё произошло. Утром мы проснулись в одной постели. Звонила Нина, а Никки взяла мой телефон. Доволен обалденной историей?

Пол в упор смотрел на Йена. Он вспомнил ту ночь, когда Нина написала ему СМС в двенадцать часов, и спрашивала, где может быть Йен. Она волновалась за него, и их общему другу понадобилось некоторое время, чтобы её успокоить.

– Она звонила тебе несколько раз, а ты не брал трубку, – нервно сглотнув, покачал головой Василевски. – После всего того, что произошло… Ты… О Господи, – пробормотал поляк, схватившись за голову. – Ты мог хотя бы сделать это так, чтобы Нина не узнала, раз уж тебе так хотелось трахнуть кого-то? – в голосе Пола слышали ноты плохо скрываемого сарказа.

– Спасибо за совет, в следующий раз буду конспиративнее, – съязвил Йен.

– Она не заслужила этого, Йен, – покачал головой друг.

Сомерхолдер опустил голову.

– Я знаю.

Брюнет помолчал немного, а затем, сам не зная для чего, добавил:

– Она сказала, что больше не хочет меня видеть.

Пол с шумом выдохнул.

– Я всегда старался понять тебя, каких бы вопросов это ни касалось, – сказал он. – Но, чёрт, Йен, так нельзя… Ты сам переживал с ней всё это, ты видел, как ей больно…

– Ты пришёл читать мне морали? – спросил Смолдер. – Спасибо, я в этом не нуждаюсь. Я и так потерял уже всё, что было дорого мне. Ты решил сделать мне ещё хуже? Вперёд.

– В этой ситуации жертва уж точно не ты, – с немыслимой злобой выплюнул Пол и отошёл от друга. – От тебя я такого не ожидал…

– Чего ты не ожидал? Что я могу переспать с другой? Что я могу обмануть Нину? Чего? – с раздражением крикнул брюнет.

– По крайней мере, того, что ты сделаешь это в такой момент, – произнёс Уэсли. – Знаешь, Йен… Ты действительно мудак. Мне больше нечего сказать.

Поляк покачал головой, слегка разведя руками, и, судя по всему, задарживаться рядом с Йеном не собирался. Впервые в его тоне Сомерхолдер слышал такое презрение. Всё рассказанное им действительно пришлось Полу далеко не по душе, и сейчас больше всего на свете ему было жаль Нину.

Василевски уже хотел было уйти, как на мгновение задержался, снова оглянулся и негромко сказал:

– Она ведь любила тебя. Сильно.

Йен не обернулся, но эти слова вновь разбили его сердце на тысячи маленьких осколков.

– Я до сих пор её люблю… – шепнул он в темноту.

Комментарий к Глава 59 Некоторые части я выкладываю без редакции, в том виде, в котором они были в первоначальной версии фанфика, какие-то корректирую: добавляю некоторые эпизоды, работаю над диалогами и т.д. Эта глава полностью изменялась по содержанию три раза. Думаю, если бы я составил список глав, которые дались труднее всего, она бы заняла в нём твёрдое место в первой тройке, если даже не первое.

Пока редактировала её, задумалась: а сама бы я такое простила? И ответить самой себе на вопрос я не смогла.

Поэтому хочу поинтересоваться у читателей: смогли бы простить любимому человеку такой поступок?

====== Глава 60 ======

Каждое новое утро было похоже на предыдущее: серая дымка дождливого Ковингтона, головная боль и ломота во всём теле – последствия обильного возлияния накануне, и единственное желание – закрыться ото всех у себя дома, пусть один на один со своими чувствами, но хотя бы не видя человека, один взгляд которого бередил в душе ещё свежие кровоточащие раны, и не изображая на камеру фальшивые эмоции.

Именно такой была жизнь Йена и Нины сейчас, и теперь они не знали, когда можно было бы ждать хоть каких-то изменений в ней. Они оба понимали только одно: произойдёт это нескоро – только тогда, когда хватит сил забыть и отпустить.

Напрасно Нина думала, что ей это сделать будет легче. Жизнь сложилась так, что ей пришлось попрощаться с Йеном не в первый раз, и мысли о его поступке вызывали в ней омерзение… Вот только её душа, каждая клеточка её тела желали другого. Она была связана с этим человеком тысячами незримых нитей, и когда его не было рядом, сердце кричало оттого, что так по нему скучало. «Если я его люблю, то почему мне так сложно его простить?» Этим вопросом в последние дни Нина задавалась не раз, но ответа на него найти так и не смогла. Возможно, она не до конца это осознавала, но в ней говорила невероятной силы обида: она не могла смириться с мыслью, что хоть на одну ночь, но любимый человек предпочёл другую. Перед этим фактом все логичные доводы меркли, и вновь и вновь глаза застилала ненависть. И в такие минуты, как бы это страшно ни звучало, становилось немного легче. Однако это были лишь мгновения. В душе же шла борьба двух, казалось бы, противоположных чувств, – любви и отвращения, которая разрывала её на части. Но отвращение было даже, скорее, не к самому Йену, хоть Нина пока это и не понимала, а к его поступку – возможно, именно поэтому оно так легко сменялось нестерпимой тоской по всему тому, что между ними было.

Нина впервые начала искать утешение в алкоголе, и причиной этого было не только расставание с Йеном: всё, что происходило в её жизни на протяжении трёх этих месяцев, медленно, день за днём, ломало её, забирая из неё жизнелюбие и веру в лучшее, убивая ту Нину Добрев, которую окружающие и она сама привыкли видеть в ней.

Съёмочный день начался как обычно, однако сконцентрироваться на работе Нине было тяжело: ночью она провела несколько часов в клубе и поэтому совершенно не выспалась. Её состояние оставляло желать лучшего: сильно болела голова, тошнило, прошибал озноб. Добрев не понимала, из-за чего это могло происходить: накануне она выпила немного и домой вернулась вполне трезвая, что, к сожалению, для неё было уже непривычно. Но делать было нечего: съёмочный процесс был в разгаре, и Нина просто не имела права разболеться, а потому, выпив несколько таблеток аспирина, она вернулась к работе.

Сцена за сценой, десятки испорченных дублей, несколько часов съёмок нон-стоп – актёры выкладывались по полной.

– Я так больше не могу, вы сводите меня с ума! – на пределе голоса кричал Гислер. Нервы уже не выдерживали. – Йен, Деймон – не мученик! Что за взгляд исподлобья, как у нашкодившего школьника? Что за чертовщина? Мне нужна страсть, мне нужна химия, мне нужен взрыв, понимаете вы это или нет? У вас и в помине этого нет, вы как будто бы прикасаться друг к другу боитесь!

Режиссёр, встал с кресла, упершись руками в боки, запрокинул голову и с шумом выдохнул. Нина и Йен совершенно обессилены, но переступить через себя уже не могут, как бы им ни хотелось. Боль не спрятать за привычными масками: она возвращается, как только видишь эти глаза, которые не дают душе покоя.

– Ребят, ну что такое? – уже примирительным тоном, боясь перегнуть палку, спрашивает Крис, подойдя к Нине и Йену. – Мы снимаем этот крошечный эпизод уже почти час, всего лишь небольшой диалог, пара реплик. За вас всё должны говорить не слова, а жесты и взгляды. А вы оба находитесь, кажется, не здесь. Я понимаю, усталость, совершенно другие желания, но мы заканчиваем эту историю. И каждая секунда должна держать зрителя в напряжении, он должен видеть эти искры между героями, понимаете?