Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Яна Ильинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 44 страниц)

Карташ смотрел в землю. Он изо всех сил пытался не смотреть в сторону. И Иллар понимал почему.

– Если вы вдруг встретите её, – сказал Иллар, – вы передайте ей мои слова.

– Слова кого? – спокойно спросила женщина, внимательно слушавшая его слова. – Кто вы такой, Брайт, что предполагает в наших воинах телохранителей? Это ваши собратья? Вы кого-то охраняете? Кого, если не секрет?

– Скорее он тот, кого охраняют, – буркнул Карташ, кивая на остановившихся неподалеку двух всадников, делавших вид, что их интересует исключительно открывшаяся панорама города и окружающая местность.

Иллар покачал головой, грустно улыбнувшись:

– Это скорее надзиратели. – И добавил. – Идите лучше в Стокс. Но если пойдете в Нарту, дайте мне знать. Я постараюсь помочь вам.

– И кого нам там спросить? – серьезно спросила женщина. – Солдата Брайта или, может лорда Брайта?

Иллар сел на лошадь, натянул повода, обернулся и сказал:

– Иллара. Спросите Иллара Илонийского.

И ускакал.

– Слишком умен, он догадался. Может его стоит убить? – недовольно проговорил Карташ.

– Нет, – поспешно сказала, не произнесшая до сих пор ни слова, девушка.

– Вы знаете, кто такой Иллар, ваше величество?

– Лорд Иллар, сын принца Интара, внук короля Корна, – задумчиво произнесла Тайлис, королева завоеванной Кордии.

Иллар подъехал к палатке Хайдира. Привязав лошадь, он подошел к входу. Охрана была другая, его не пропустили. Иллар терпеливо дождался старшего, попросил доложить о себе.

– Лорд Иллар! – Хайдир оторвался от своих бумаг и холодно посмотрел на юношу. – Вы пришли попрощаться?

– Попрощаться?

– У вас какие-то еще тут дела?

– Да, я хотел бы еще кое-что обсудить с вами.

– После чего я настаиваю на вашем отбытии. Я не хочу, чтобы во время сражения вы стояли у меня над душой.

– Я умею воевать.

– Вы только что уверяли меня, что, возможно, вы уже король.

– Короли тоже бьются в сражениях. Вот Матас…

– Король Матас не мальчишка. И у него есть наследник, а вы – еще всё же не король.

– Хорошо, я уеду.

– Приятно слышать. Надеюсь перед следующим сражением не увидеть вас.

– Командующий, я бы не вмешивался.

– Как, например, вы не вмешались в ход переговоров. Хотя обещали мне то же самое.

– Господин Хайдир, простите, эти переговоры были не вашего уровня.

– Лорд Иллар, какое у вас дело? – устало и обреченно спросил мужчина. – Давайте с ним покончим, и я с удовольствием с вами распрощаюсь. Мне очень не нравится ваше тут присутствие. Я был рад, что тут нет вашего отца, хотя мне и жаль, что повод для его отсутствия такой печальный. Я все последние годы боролся с самоуправством вашего кузена. Единственный адекватный человек в королевской семье – король, хоть он не диктует мне, что делать. Вы можете хоть немного походить на своего деда, милорд?

– Хайдир, – Иллару в самом деле было жалко опытного военачальника. Он помнил слова деда о том, как тяжело человеку делать свое дело, имея рядом того, кто может оспорить его действия. – Мне действительно жаль, что так получилось. Но сейчас мы не позволительно выясняем отношения, мы на одной стороне, чтобы вы об этом не думали. Из-за наших пререканий, я так и не обсудил с вами еще один важный вопрос.

– Я слушаю вас, милорд, – сухо проговорил Хайдир, но юноша не уловил в его словах ни толика раскаяния.

– Курхот при нашей встрече подтвердил, что его армия стремительно пополняется. Но это для нас не представляет новости, мы это и так знаем.

Хайдир согласно кивнул.

– Но вот что для меня было неожиданностью, так его предположение, что король Альтам не останется в стороне.

– В каком смысле?

– Явно не в том, чтобы оказать нам в случае чего военную поддержку, скорее всего, наоборот.

– Откуда у Курхота такие сведения? Блеф, запугивание?

– Я думаю об этом несколько дней. Со стороны Курхота выгоден любой вариант, кроме наших мирных переговоров с Альтамом, которые сейчас идут.

– Я не в курсе о них.

– Сейчас вы в курсе. Король с королевой занимаются этим. Но дело не в этом. Курхоту не выгоден этот мирный договор, хотя по идее, он и не должен знать о нем. Но знает. И ему исключительно важно, чтобы мы ощущали угрозу со стороны Торогии и не смели переводить свои восточные войска против него. Либо же… – Иллар сделал паузу.

– Он хочет, чтобы Торогия напала на нас.

– У меня тоже не выходит это из головы. Мы явно видим, что с Сеготом у него налажены взаимовыгодные связи. Никто не мешает ему сделать тоже самое с Торогией.

– Это говорит о его очень дальновидных планах, не переоцениваете ли вы его, милорд?

– Отец ничего не писал об этом. Ему так не показалось, когда он разговаривал с Курхотом, но это еще ничего не значит.

– Что вы планируете предпринять, милорд?

– Я уже послал сообщение Королевскому Совету. И вот, я говорю с вами.

– Чтобы я не ждал пополнения?

– Войска Шесбина мы, даже заключив с Торогией договор, не собирались снимать с границы. Об этом вы знаете и так. Пополнение же будет поступать вам, как и планировалось. Но будьте готовы к самому невероятному.

Хайдир внимательно посмотрел на него:

– Я рассматриваю в своих планах отступление до Нарты, таково указание вашего отца. Вы хотите, чтобы я рассматривал вариант, что Альтам нападет на Илонию.

– Да, именно это я и имел ввиду.

– Хорошо, милорд, я учту это. Это все?

Иллар вздохнул. Ему не показалось, что командующий отнесся к его словам серьезно. Но в данном случае он больше ничего не мог сделать. Если у Королевского Совета будут какие-либо дополнительные сведения, Хайдир получит соответствующий приказ. Если бы тут был отец, уж его бы слова приняли безоговорочно.

– У меня к вам одна просьба.

– Просьба или приказ?

Иллар уловил толику колкости в словах Хайдира, но решил всё же заглушить в себе резкий ответ.

– Присмотрите, пожалуйста, за группой беженцев из Кордии. Они остановились около вашего лагеря. Командует там капитан Карташ.

– Странная просьба, милорд. Мы оказываем содействие каждой группе беженцев. Что такого в этой?

Иллар открыл было рот, но закрыл. А если он не прав? К тому же, ведь возможен и такой вариант, что Тайлис сама не желает раскрываться. Не ему принимать за неё решения.

– Просто присмотрите.

Мужчина неприязненно посмотрел на юношу:

– Хорошо, милорд. Я прикажу приглядывать за ними.

Иллар попрощался и вышел.

Через день он достиг Эрда.

Глава 12
Овета одна.

Карета громыхала, несясь со всей возможной скоростью. Но Овета даже не видела куда. Устроившись на полу возле каретного диванчика, на которой лежал отец, она не отрывала от него глаз, держа его за руку. После того как она дала ему «мнимую смерть» она убедилась, что снадобье действует. Слишком хорошо. Несколько раз она была убеждена, что отец уже мертв. Тело коченело, лицо заострилось. Тогда она плакала и кляла себя, что не смогла ничего сделать. Но каждый раз заставляла себя поверить, что это действует снадобье и ещё не всё потеряно.

Карета остановилась, кто-то зашел, подошел к отцу.

– Он жив, так надо, – крикнула она в отчаянье, когда её телохранитель попытался отвести её в сторону. Обернувшись к мужчине, который посмел подумать об отце, как о покойнике, она яростно прошипела, – я лекарка, я знаю, что он жив, уйдите!

Человек отшатнулся, но отступил. Ей принесли еду. Она неосознанно поела. Надо было бы переодеться, вся одежда была липкой от крови, но у неё не было сил. Спать она тоже боялась. Какие-то ещё звуки были в карете. Какая-то возня, чьи-то стоны. Она не обращала внимания.

Потом она, видимо, ненадолго заснула.

Ещё в темноте, разбуженная начавшимся движением кареты, она встрепенулась. Отец был в том же состоянии. Ни жив, ни мертв, и, скорее всего, мертв. Отчаянье охватило Овету. Она затрясла его. Глупо. Она знала, что не поможет. Отец, даже если жив, не очнется. «Второй день, – затвердила она вслух. – Сейчас идёт второй день. Завтра всё решится. Надо ждать».

В карете опять были какие-то непонятные звуки. То ли плач, то ли стоны. Она недоуменно оглянулась. Какой-то длинный тюк на полу в углу кареты. Она отвернулась. Впервые возник вопрос, когда же они, наконец, приедут? Хотелось выйти, хотелось глотнуть свежего воздуха, наконец-то переодеться. В карете неприятно пахло. Она открыла створки окна. Они неслись мимо деревьев и холмов. Рядом похрапывали лошади. Видимо сменные. С козлов слышались тихие проклятья кучера Фета, такие привычные и знакомые, и свист хлыста. Но дорога не походила на ту, которую помнила Овета, когда они ехали от Алмике к Переправе, лес наступал на карету, а ведь она помнила широкую равнинную дорогу, реки и каналы.

На ближайшей остановке она впервые вышла из кареты, недоуменно оглядываясь по сторонам. Они были среди гор и явно не по дороге в Алмику. Краем глаза заметила Версу, понуро склонившую голову и неторопливо объедающую листья низкого кустика. Сил подойти к любимице у Оветы не было.

– Фет, где мы? – удивленно спросила она кучера.

– Горы, юг Арилазы, миледи.

– Но почему мы тут?

Ответил один из ее телохранителей:

– Приказ лорда Стенли, леди.

– Но почему сюда в горы? Безопасней по дороге в Алмику.

– Не можем знать, – её воины переглянулись. – Командующий Дегорт прислал проводника, он ведёт нас.

– Кто проводник?

Ей кивнули на мужчину, сидящего у костра. Овета подошла к нему. Это был единственный незнакомый ей человек среди окружающих знакомых лиц.

– Куда мы направляемся?

Тот встал, почтительно поклонился.

– Сюда в горы, миледи. Здесь есть заброшенные шахты и рудники. Я отведу. Мы переждём тут.

– Чего переждём? Мы должны соединиться с королем Матасом, в Алмике. Кто отдал приказ об этом?

– Приказ командующего Дегорта, миледи.

– Как именно звучал приказ Дегорта? Он приказал уводить кареты в шахты?

Проводник замялся.

– Ну, вообще-то нет, миледи. Сначала я должен был привести пополнение тоготцев, когда они подойдут ближе, и только ждал приказа. Но началась битва, мне приказали уводить карету в потайное место.

– Какое место?

– Если по правде, не понравилось мне оно. Там ручей сворачивает к речному броду и рыскают сеготцы, я только что оттуда, знаю, о чем говорю. Уж если принца надо отправить в безопасное место, то неподалёку от того места есть один подходящий горный рудник.

– Кто передал вам приказ? Лично Дегорт?

Овета нахмурилась. Проводник взволновано засопел. Телохранители тревожно переглянулись. Картина представилась не утешительная.

– Погони не было? – Овете стало страшно.

– Не видно. Но за нашей шестеркой не каждый конь угонится. Да и едем, значит, мы не в ту сторону.

– Тогда надо уходить!

Её телохранителям не нужно было говорить очевидное. Они уже начали действовать.

Овета обернулась к проводнику:

– Что это за рудник? Кто о нём знает, кроме тебя?

– Это заброшенный медный рудник. Раньше-то он поверху шёл, но уже в пору моего деда вглубь горы углубился, потом иссяк. Ещё мальчишкой я туда бегал, играл в детстве, знаю его как свои пять пальцев.

– Мы сможем там укрыться? Туда есть дорога? – Получив утвердительный кивок, скомандовала, – едем туда.

– Миледи, – один из телохранителей, подсаживая её в карету, умоляюще спросил, – его высочество правда жив?

Овета судорожно вздохнула:

– Да, он жив. Но очнется он ещё не сейчас.

– А что делать с пленным? – спросил проводник.

– С каким пленным?

– Тот, которого лорд Тарлин велел взять с собой. А лорд Стенли приказал лекарям спасти его. Сейчас он в карете.

– Что?

Овета вгляделась в полумрак кареты. Тем тюком оказался связанный юноша, который ранил её отца. Весь в повязках, через которые проступала кровь, с кляпом во рту, он был без сознания и уже даже не стонал.

– О, Небеса!

Овета чуть не расплакалась. Попадись чуть раньше на её глаза нож, она убила бы его, не задумываясь. Но увидев сейчас своего врага в таком плачевном состоянии, поняла, что рука не поднимется. Овета зарычала от бессилия и обернулась к своим людям и проводнику:

– Не оставляйте следов. Едем дальше.

Пусть парень умирает сам.

Через несколько мгновений карета мчалась дальше.

В карете опять стало темно, когда она, наконец, остановилась. А может, и останавливалась раньше, чтобы поменять лошадей, Овета не помнила. Сейчас она выглянула из кареты, они стояли посреди дороги возле заросшего густыми кустами невысокого каменистого холма. Туда вела заброшенная, еле видимая дорога. Проводник и кучер выпрягали лошадей, ее телохранители обследовали окрестности.

– Мы прибыли? – подбежала она к ним

– Да, миледи. Тут недалеко вход, но карета с длинными оглоблями не пройдет

– Ты хочешь, чтобы туда зашла вся карета?

– Там широкий вход и полно места. И не стоит оставлять карету на виду.

Овета наблюдала, как обратно в карету впрягли двух лошадей, укоротив оглоблю, и проводник, взяв их в поводу, осторожно повел по дороге, которая плавно огибала гору. Её люди, по его требованию, убирали с дороги поваленные ветви, стволы, отводили низко висящие ветви кустов и деревьев. Ни одна веточка не должна быть сломана, чтобы не навести врагов на их след. Когда карета проезжала, большие стволы старались вернуть на место. С заброшенной дороги проводник свернул на еще более неприметную широкую тропу:

– Тут раньше ходили телеги и возы. Я ещё помню это, – пояснял проводник. – Главный вход обвалился. Вернее, его специально обвалили, чтобы мальчишки типа меня туда не шастали. Но, этот ход был безопасней, он никогда не обваливался. Туда войдет карета, а уж внутри места, хоть отбавляй. Там раньше озеро было, холоднючее – ужас! А уж от него отходят туннели. Красиво там! Жаль, что рудник оскудел.

То, что в открывшийся проём войдет карета, проводник явно преувеличил. По ширине карета, может, и прошла бы, но вот с высотой были трудности. Под свет факелов пришлось срочно выкапывать колеи для колес, обрубать висящие корни деревьев и кустов, и прикладывать усилия всех присутствующих, чтобы карету протиснуть через низкий вход. Дальше туннель был широким, потолок подпирали стоящие по бокам бревна подпорки и лишь кое-где на земле лежали кучи обвалившейся земли и камней, через которые карета все же переваливалась, хоть и с трудом. Проводник с факелом уверенно вел их дальше, и остановился только тогда, когда они дошли до широкого высокого грота.

Пораженные илонийцы остановились. Факел проводника не в полной мере освещал огромную пещеру. Стены терялись во мраке, тени причудливо уходили ввысь, а озеро в неярком свете факела переливалось таинственным отсветом.

Оставив Овету с кучером у озера, остальные вернулись к выходу.

Карета протиснулась, зато снаружи остались следы, в лунном свете однозначно указывающие на то, что недавно тут тащили что-то тяжелое. Растительность, которая прикрывала вход, делая его невидимым, была сорвана. Вход зиял чернотой, прямо-таки предлагая войти и поискать беглецов. Илонийцы с проводником обошли вокруг холма.

После некоторых споров, собрав с земли и внеся внутрь остатки растительности, они взобрались на склон над входом и спустили вниз поросшие мхом поваленные деревья, а затем свалили несколько сухостоев, которые своими голыми густыми ветвями совершенно закрыли вход, сделав его невидимым и непроходимым. К рассвету они закончили. После чего возвратились к карете. Без проводника среди множества туннелей и боковых входов найти ее было бы трудно.

Овета сидела рядом с отцом у разведенного кучером костра. Из мха и веток им соорудили лежанку, накинув на нее покрывала из кареты, после чего Интара переложили на нее.

Вернувшись, ее люди жалостливо переглянулись. Со стороны было определенно видно, что смерть коснулась черт их принца. Но все их попытки убедить в этом дочь Интара разбивались об её яростное шипение, сопровождаемое всхлипами и слезами.

Мужчины стреножили коней, сняли с кареты сундуки и тюки. Один из Оветиных телохранителей занялся их пленником. Робкие попытки привлечь Овету, как лекарку, встретили её полный ненависти взгляд. Девушка явно не собиралась лечить убийцу отца.

Как ни странно, тот был еще жив. Некоторые из многочисленных ран выглядели хорошо. Страдания ему приносили те, которые воспалились. Кое-как промыв раны, и наложив чистые повязки, юношу устроили подальше от Оветы и ее отца, с другой стороны кареты, соорудив возле него небольшой костерок.

Посовещавшись со своими, Фет достал из своих запасов цепь, которой связывались сундуки на крыше и на запятках кареты. Один конец закрепили на ноге пленника, замкнув замком от сундуков, другой – к железной оси кареты, также сцепив два звена цепи вторым замком. Теперь можно было не беспокоиться, что пленник убежит.

В дополнение кучер старыми вожжами несильно, но надежно связал руки пленника за спиной, закрепив запястья в петли, и соединив петли, оставив между ними небольшое расстояние. Теперь юноша был связан, но доступ к ранам как спереди, так и сзади был открыт, и у пленника была относительная свобода, не угрожающая, тем не менее, окружающим.

Дым от костра тихо стелился вдоль озера, рассеиваясь и не выходя наружу, поэтому опасений, что он будет замечен снаружи – не было. Костер поддерживали всю ночь. Около него было тепло и уютно. Слегка поужинав, Овета опять задремала возле постели отца, не выпуская его руки. К завтрашнему дню ей нужны были все силы.

На следующий день мужчины ушли на разведку. А Овета приступила к решающим действиям. Укрепляющий и восстанавливающий силы отвар был приготовлен, добавлено красное вино. И она по капле капала отцу в рот, следя, чтобы та проскользнула вовнутрь, а не вытекала обратно. Приходилось поднимать голову отца, даже вдувать эту драгоценную каплю в рот. Была забыта усталость, не чувствовался голод. Каждое мгновение она ожидала, что отец очнется, и, не дождавшись, капала отвар все снова и снова.

Огонь потихоньку загасал, дров не было, становилось темно. Мужчины не вернулись. Отец не очнулся. Овету охватил страх. Все было напрасно.

Внезапно почувствовав на себе взгляд, она резко повернулась. На нее смотрел юноша-пленник. Больные измученные глаза излучали тревожное ожидание. Увидев ее отчаянное лицо, он издал радостный вздох облегчения. В глазах мелькнуло торжество.

Ярость и злость придали девушке сил. Она встала и прошлась вокруг. Да, дров не было около костра, но вокруг лежало достаточно щепок и веток, а возле озера даже палок. Она насобирала не одну охапку, поднося все новое и новое топливо для своего костра, намеренно обходя затухающий костер пленного подальше. Насыпала в торбы лошадей оставленного тут же для них овса. И даже ласково погладила гриву обиженной Версы.

Она сделала еще один отвар, добавив туда несколько капель того пузырька, что дали ей лекари напоследок. Надежда не покидала ее. Если бы отец был мертв, следы разложения коснулись бы его. Он был холоден, да, мышцы окоченели, но не разложение, запаха тления не было и в помине. За последние дни она видела достаточно мертвых, чтобы быть уверенной – отец был жив.

И Овета продолжала, все вливая и вливая в рот отца приготовленный отвар. Отросшая на лице отца щетина мешала. В карете были бритвенные принадлежности, но Овета совершенно не знала, как ими пользоваться, приходилось бороться, ждать и надеяться.

Не забывая про огонь, она уснула, просто упав рядом с отцом. И проснулась от еле слышимого вздоха. Вздоха отца. Она вскочила. Засмеялась. Заплакала. Опять засмеялась. Подбежала к пленнику, тормоша и крича:

– Жив, он жив. Ты так и знай, он жив. Я победила, не ты.

Не обращая внимания на полный отчаянной ненависти взгляд, бросилась обратно. В костер полетели последние приготовленные ветки, в маленькой кастрюльке опять забурлил отвар. С удвоенной силой Овета принялась за дело.

Она не знала, что там снаружи, не знала, ночь сейчас или день. Однажды прошла гроза, она слышала раскаты грома, но они прозвучали глухо, вдали. Вся жизнь её сосредоточилась на костре и отце и лишь изредка обмен взглядами с пленником. Полный радости её, и ненавистный и яростный его.

В поисках дров она начала обходить боковые туннели. Осторожно, с опаской, привязав себя веревкой к карете и неторопливо разматывая её, углубляясь в неизвестность. Она уж и не помнила, в связи с чем всплыл в ее памяти этот рассказ, скорее всего, как обычно, что-то поведала из своих приключений тётя, не подозревая, как это сейчас пригодилось её любимице. А уж не найти в недрах необъятной кареты моток веревки мог бы только идиот. Впрочем, Овета частично обозвала себя парой ругательных слов, услышанных от кучера, когда обнаружила целую коробку свечей. И ведь знала же, что они были, но страх мешал думать.

Она расставила и зажгла свечи. Принесла из одного из туннелей целую кучу палок, все, что осталось от сломанной и брошенной телеги. Обмыла отца, предварительно набрав большой котелок воды и разогрев на костре, чтобы разбавить ледяную воду, переодела его в чистую рубаху.

Не отдавая себе отчета, сама от себя не ожидая, разожгла костер возле пленника. Она даже принесла ему напиться. Озеро было рядом, прямо под ногами, но от слабости он не мог двигаться, как не мог поднять и руки, чтобы взять кружку в руку, и девушка напоила его, приподняв ему голову и держа кружку у рта. Видимо жажда мучала пленника давно. Он жадно приник к кружке и после обессиленно опустил голову.

Не обращая внимания на его взгляд, осмотрела его раны. Ран было много. Когда стражники ворвались в палатку, где убили их принца, в пленного вонзилось четыре стрелы. Но с близкого расстояния практически все они пробили тело насквозь и по большой случайности, к счастью для юноши, ни одна не пробила жизненно важного органа. Когда Тарлин приказал спасти его, лекари вытащили стрелы, промыли раны, вовремя остановив кровотечение, и перевязали его. Этого оказалось достаточно, чтобы пять из восьми сквозных ран постепенно заживали. Воспаление пошло только по оставшимся трем.

Любое движение причиняло ему боль, он изо всех сил силился не стонать, но стон вырывался и от этого взгляд его полыхал еще большей ненавистью.

Овета промыла раны, наложила новые повязки с бабушкиной мазью. Осмотрела связанные руки. Ей показалось, что руки чуть опухли, но она не решилась трогать узлы. Услышав яростное шипение с островным диалектом: «Я все равно вас убью», только рассмеялась.

Отец был жив, она спасла его. Что ей до всего остального.

Она еще раз принесла пленнику отвар, придающий сил, протянула ему кусок сыра. Но, выпив отвар, он в изнеможении откинулся на землю. Овета оставила сыр на месте и принесла плащ, расстелив его рядом с юношей. Захочет, переползет. Она не собиралась давать ему больше, чем он заслуживает. Какие-то мысли о том, что с пленными надо обращаться милосердно, посещали её, но прежде всего он чуть было не убил её отца. В первую очередь она помнила об этом.

От полученной помощи юноше стало сразу намного лучше. На следующий день он сидел, облокотившись на колесо кареты, сыр был съеден, а руки, к ужасу Оветы оказались впереди, а не сзади.

Овета приглушенно ахнула и отскочила подальше. Юноша одарил ее злобным радостным смехом.

– Все равно там цепь, – тряхнула головой Овета.

Но стало страшно. Весь день, или ночь, ей не ведомо было, что снаружи, она занималась делами и с опаской посматривала на пленника. Он ожесточенно пытался выпутаться из ручных пут. Надо было что-то решать. И Овета в остаток приготовленного для отца и себя отвара добавила сонного отвара.

Осторожно, на глаз оценивая длину цепи, она оставила кружку и сверток с очередным куском сухаря и сыра на приличном расстоянии от пленника.

К её ужасу, юноша встал. Она отскочила. Насмешливо глядя на нее, он подошел на расстояние вытянутой цепи. Цепь оказалась еще короче, чем считала Овета, потому что изрядный кусок ее проходил теперь перед связанными спереди руками. До кружки оставалась пара шагов.

– Если отойдешь, передвину, – предложила девушка.

Пленник неохотно отошел к карете. Овета быстро передвинула еду с кружкой и метнулась обратно. Вслед несся смех.

Но дело было сделано. Когда юноша уснул, Овета была уверена, что он уснул крепко. Она осторожно подошла, держа перед собой отцовский меч. Как она будет им пользоваться, она понятия не имела, но он добавлял ей смелости.

Подойдя, она осмотрела руки юноши. К ее радости, до освобождения ему было далеко. Пленник изо всех сил пытался выбраться из своих пут. Но вожжи – это не веревки, которые можно упорным трудом перетереть острой кромкой камня. С твердой промасленной кожей это не прошло. И хотя предусмотрительный кучер связал юношу, крепко, но не жестко, натруженные руки кровоточили, распухли и еще сильней впились в вожжи, которые от крови становились еще жёстче. Пленник сам усугубил свое положение.

Для рук ничем хорошим это не кончится, если он будет так продолжать, но зато Овета была более уверена в своей безопасности.

Раз уж она решилась подойти к нему, она осмотрела его раны. Вот если бы её отец выздоровел также хорошо, как этот пленник, с грустью думала она, проделывая свою обычную работу.

Раз её пленнику было лучше, она оставила возле него небольшое количество еды: сыр и сухари. Вода у него была, больше она не собиралась поить его своими отварами. Подумала, принесла чистую одежду. Не представляла, как он смог бы в нее переодеться. Но от его старой грязной одежды сильно пахло. Захочет, пусть моется в ней, решила она, и пусть на нем же и сохнет. Принесла еще пару одеял и кинула рядом. Осмотрела ту часть кареты, куда он мог бы достать и наверняка уже осмотрел. Но её сопровождающие знали свое дело. Дотянуться до дверцы и тем более залезть в карету он не мог, мешали колеса, которые пришлось бы огибать, но длины цепи не хватило бы. Тюки и сундуки с вещами намеренно перенесли на другую сторону. Пленнику были доступны только костер и спуск к воде.

Милосердие выполнено, пусть ею даже гордятся, но она лучше оставила бы пленника и без еды, и без воды.

Проснулась она от яростных проклятий пленника, который понял, чем она его опоила.

Рассердившись, она крикнула ему:

– Хочешь, мойся в одежде, а если будешь пытаться выбраться из пут, то твои руки отвалятся.

Если первое её предложение пленник не сразу, но выполнил, то второе и не подумал. Ещё долго до Оветы доносилась яростная возня.

Через несколько часов возня стихла. Теперь до девушки доносился лишь скрежет зубов, пленник изо всех сил пытался не стонать. Она подошла к нему со стороны кареты, куда, по её расчетам он не мог достать, и попыталась что-либо рассмотреть. Юноша услышал, резко развернулся и в очередной раз обжёг её взглядом ненависти.

Она отшатнулась.

– Я предупреждала, – крикнула она, идя прочь.

Он отвернулся.

А потом ей стало не до него, отец очнулся. Он открыл глаза, увидел перед собой в неясном свете счастливое, хоть и утомленное лицо дочери и прошептал:

– Мама?

Овета расплакалась. И от счастья, что отец наконец-то очнулся и от огорчения, что вместо её бабушки, такой умной, такой умелой, её отцу досталась такая никчемная дочь.

Поить отваром отца стало гораздо легче. Он сам глотал. А перед Оветой стала проблема – необходимо было что-то есть. Сухари, сушеные фрукты и сыр, которые она нашла в карете, стремительно заканчивались.

И она занялась тюками и сундуками. В одном она нашла целое богатство, немедленно мысленно обругав себя. Ведь у них был походный столик, стулья. Она бы вспомнила это, если бы удосужилась. А потом в одном из ящиков обнаружились и приличные запасы еды.

Конечно, они часто заезжали в трактиры, но сопровождающие их люди были приучены к походной жизни. В сундуке были крупы, свежие овощи, караваи еще не засохшего хлеба, копченые окорока, колбасы, просто обилие бутылок с вином. Несколько тюков оказались мешками с овсом. Что не могло не радовать девушку. Овета начала опасаться, что лошадей придется выпускать наружу, на вольные хлеба. Оставленный овёс стремительно заканчивался для восьми-то лошадей. Хорошо хоть, что воды было вдоволь.

В одном из сундуков нашла свои рисунки и не смогла удержать слёз. Казалось, совсем недавно она ничего не боялась и жизнь только-только начала казаться ей интересной, и она что-то значила в ней. Одно мгновение – и всё изменилось. Больно и страшно. Метнув в юношу ненавидящий взгляд, она засунула рисунки подальше и вернулась к тяжелой реальности.

После нескольких неудачных попыток сварить легкий суп для отца, у неё, наконец, получилось что-то похожее. Вроде бы, чем приготовление супа отличается от приготовления отвара. Тем более что она не раз видела, как это делали другие. Но между тем первые варианты ее кушаний – была ни на что не похожая подгорелая или пересоленная мазня. Без зазрения совести она решила предложить всё это пленнику.

Тот не отозвался. И Овета только сейчас поняла, что давно не слышит его, а сам он не сидит, а лежит.

Она осторожно подошла к нему и нагнулась. И поплатилась за это. Внезапно оживший пленник грубо схватил её за плечи и кинул на землю. Овета закричала от страха. А он быстро сорвал с её пояса кинжал, и, торжествующе вскрикнув, одним движением перерезал ту часть пут, которыми были связаны руки. Придавив поверженную девушку коленом к земле, он занялся петлей на руке. Овета затихла. И внимательно смотрела на руку. Как только последняя нитка петли разорвалась, она бросилась прочь. А юноша не смог сдержать протяжный стон. Возобновившееся кровообращение рук было невероятно болезненным. Овета знала об этом и готовилась. Юноша только успел ухватить её за платье, но она рванулась, и кусок ткани остался у него в руках.

Вслед неслись проклятья и стоны. Разрезав вторую петлю, пленник еще долго скрежетал зубами. Отбежав на безопасное расстояние, Овета в отчаянье расплакалась. Теперь у пленника был кинжал и неизвестно, сможет ли он с ним освободиться окончательно или нет. И виновата в этом Овета.

Теперь она не расставалась с мечом. И не спускала глаз с пленника. Это мешало заниматься отцом. Но ей было страшно. Она видела, как пленник снимал боль в руках в холодном озере. Видела, как яростно растирал он запястья и опять опускал в воду. Руки долго не приходили в норму. Но потом стало ещё страшней. Он начал кинжалом ковыряться в карете. Овета не могла видеть, что он делает, но предполагала, что каким-то образом он пытается снять цепь с обода кареты. Надо было бежать от него, пока не поздно. Но отец хоть и приходил в себя несколько раз, всё еще не узнавал её.

Она вымоталась за день, хотелось спать, но пленник не спал, и она боялась сомкнуть глаз. На всякий случай она сварила себе и укрепляющий отвар, и бодрящий. Когда шум со стороны пленника утих, она решилась на еще один отчаянный шаг. Подождав для верности некоторое время, она, держа наготове меч, тихо пробралась к пленнику.

На этот раз он явно спал, совершенно её не опасаясь. Ведь за всё то время, что он находился в её власти, она не причиняла ему вреда, а повторно связанных рук он не боялся. Мужчин не было, а одолеть ей его было невозможно. У неё просто не было ни умения, ни сил.