Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 77 (всего у книги 78 страниц)
Вот они сидят у огня, пиво пьют. Забот не убавилось – просто на смену одним хлопотам пришли другие. Меньше сговариваться самим, больше – послеживать. Не только за сильными людьми, за слабыми – тоже. Кто должен устыдить, подать пример, а то и отвесить пинок? Люди, увы, ленивы, недальновидны, трусливы – или станут такими, если дать им полную волю.
Пример – одна кумушка, наговорившись с греками, стала проповедовать, что, мол, отнимать жизнь – не женское дело. Что, мол, у греков женщина не ходит в походы, а почитаема как мать и жена. И никто не думает лишать ее прав на имущество…
Немайн на нее не было! Перед самым отъездом уронила:
– Власть – дочь острой стали! Закон – внук.
То–то сама каждый день с клинком упражняется и сестер гоняет.
Ничего, другие нашлись. Самую чуточку злые… Разоружить женщин – на треть убавить силу народного ополчения, что уже плохо. А совсем плохо – невозможность выбрать храбрую жену или невестку! Сын получается из матери… и если трусихи не будут умирать старыми девами чаще, чем героини – от рук врага, во что превратится народ Камбрии?
К тому же многие видали этих «полноправных гречанок» в Кер–Сиди, и оказываемый им почет. Да, мужья и сыновья их любят. Зато говорят… «Послушай, что говорит женщина и сделай наоборот». «Волос долог, да ум короток». И просто: «бабья болтовня». Чего стоят слова, которые не подкреплены правом отстоять их с оружием в руках? Чего стоит мнение каких–то гречишек, когда еще вчера по городу хаживали две римские императрицы, и у каждой на поясе – шашка?
Вот и еще одна оружная. У этой к поясу привешен легкий клевец. Сиан… пожалуй, она стала тем, чем была Эйра еще в прошлом году. Не ходит – шествует, умеет правильно поклониться и найти верные слова для приветствия. И больше сама подносов не таскает – для этого есть выделенные кланами помощницы. Лучшие: разносить яства и поддерживать беседу с гостями – не самая тяжелая из работ. Конечно, водяные колеса поменяли многое: и жернова крутит, и тесто месит, и белье стирает – речка. Сида научила воду даже чистить кольчуги и надраивать до блеска котлы! Но у котлов и жаровен на кухне стоять приходится живым поварам. А еще нужно стелить постели, прибирать комнаты… И все–таки нововведения означают для простых женщин дополнительные годы красоты и жизни. Так и должно быть в земле, в которой хранят правду!
Правда заметна даже по настрою в пиршественной зале. Почти как при Дэффиде! За стойкой – свой, такой же воин и герой, не помешанный на приумножении добра скупец из Гвента. Хозяин заезжего дома теперь Кейр, а второй зять Глэдис председательствует в Сенате. Как раз по торгашеской душе работенка!
Когда сида назначила нового принцепса – или, как она выразилась на выспренной латыни, «настоятельно рекомендовала кандидатуру», сестры ее чуть не разорвали – Глэдис спасла. Сказала, что Ушастая сделала как сказала мать… А если Гвен так мила кухня, а Тулле – торжественные наряды и перо за ухом, так они и при свояках могут трудиться. Заодно и присмотрят, чтобы мужчины не тащили из большой семьи в малую…
Сестры переглянулись – и ну обнимать свою Майни… Слезы, сопли, всепрощение. Да только у Немайн улыбка не такая, как обычно при обнимках. То ли насмешливая, то ли снисходительная. Так или иначе – а тот же Кейр теперь под двумя каблуками разом. Вон, Гвен то и дело в зал выглядывает. Посматривает, значит. Гордая–гордая: раньше состояла у мужа в подчинении, а теперь у свояка, зато почти на равных. Даже готовить лучше стала – при том, что и раньше ее стряпня была выше любых похвал.
Кейр тоже доволен. С женой – никаких ссор. Та по вечерам домой из Сената – не идет, бежит, так по мужу успевает соскучиться.
Нет, право – хорошо, когда Немайн рядом… но – за углом, за поворотом, за речной волной, за текущей водой! Иными словами, у себя, в волшебном Кер–Сиди, где, верно, жители умеют дышать переменами, как рыбы – водой. А этому городу нужно от ее явления отдохнуть.
Чем город и занимается – все, от короля, до полусонного стража на воротах. Соседи–союзники разъехались, горцы поднялись в прохладу вершин – иным только теперь пришло время сеять.
Оживленно лишь на подворье, занятом патриархом Константинопольским. Пирр не стал месить грязь на весенних дорогах, решил подождать корабль, который спешно чинят на реке. Преимущество высокого сана и старости – не нужно ради нескольких дней выигранного времени мокнуть и мерзнуть. Заодно – повод заняться любимым делом, решением богословских проблем.
Которые – есть! Самая простенькая: по городу и миру ползут привычные слухи, что водоход лишь пытались сжечь, но текущая вода не позволила… Те, кто не видел, а слышал, азартно спорят с людьми, помогавшими тушить корабль. И – переспаривают.
Вот же он, бывший водоход! На нем стучат топоры, возле – сложены ошкуренный сосновый кругляк, корабельные ведьмы с ведьмаком споро черкают ножами по духмяному дереву огамические знаки… Корабль перестраивают для морского похода, а пожар – может, приснился? На сгоревшие корабли не ставят стянутые железными обручами составные мачты, головешки не откидывают в высоком борту громадную дверь. На том, что сгорело и пропало, не должны скрипеть тали, загружая в трюм строевое дерево и железную крепь.
Пирр ходил смотреть. Трогал ирландские письмена, даже ладонь в смоле испачкал. Никакая не магия, разумеется – всего лишь цифры. Что удивило – буквы на греческие не похожи, но числа обозначают те же самые. Альфа – один, гамма – три, мю – сорок, ро – сотня… Стоило объявить о странности вслух, приставленная для объяснений «ведьма» – на латыни эта профессия называется «инженер» – объяснила:
– Так ирландцы до букв не сами додумались, увидели, как греки по вощеным дощечкам стилом скребут, захотели такое же. Запомнить можно все, но не все пересказать! Не поставишь филида у каждого могильного камня, у каждого приметного места, вместо всякой вывески. Даже ученика. Вот и взяли буквы. Но резать по дереву и камню что альфу, что бету, что омегу… Долго. Муторно. А так…
Быстрые движения ножа. Буква, другая – номер… Готово.
– Это будет балка в платформе для большой пращи. Колесницами перевезти – подвод двести нужно, а тут мы… Только везти все равно разобранной. А соберем – где скажет Немайн. На любом берегу, у любого города!
Может быть, такой команды вообще не будет. Может быть, императрице достаточно того, чтобы враги ждали нападения – на всех берегах и на всех реках. Потому девица с всклокоченными патлами так словоохотлива. Здесь – Камбрия, женщины любят болтать, как везде… но камбрийки умеют и молчать, если надо.
И все же главная забота – клир. Королевские свадьбы и признание двух август притянули в столицу Диведа аббатов и аббатис, епископов, черное духовенство и монашество всех сортов. По камбрийским меркам – почти Собор. Есть и новенькое – белые священники из Кер–Сиди. Горожане уже отсмеялись над выстриженными на греческий манер тонзурами. Ну, плешинка… И что? Портит она крепкого хозяина и славного воина? Прежде Камбрия обходилась монахами – теми, кто спасает души свои, и, по мере сил – чужие. Дело священников белых – не столько самим спасаться, сколько служить миру.
Потому свита патриарха Пирра вызывает уважение именно прежними, мирскими заслугами. Они духовенство белое, им жить рядом с прихожанами, показывать пример. Потому и выбраны – из тех, кто уже стал примером.
Одному из таких и доверено – стоять на низеньком крылечке и зачитывать послание. Сперва – латынь, потом – перевод. Полностью… Святейший Пирр сказал – ничего от братии не таить, зачитывать письмо от приветствия до подписи. Сам сидит рядом – ему кресло вынесли. Сказал, тоже слушать будет, если надо – скажет слово другое для пущей ясности.
«Святейшему отцу Пирру, вместе с уверениями в неизменном почтении и уважении – мое приветствие!
После того, как мне пришлось покинуть Константинополь – с некоторых пор для строго держащегося православия священника оставаться там значит совершить грех самоубийства – я, хотя и числюсь легатом в Константинополе, пребываю в городе святого Петра. Поскольку за мной сохранены прежние должность и звание, занятий у меня немного, а потому я, по мере слабых сил, помогаю вести переписку с теми землями, что остались верны православному вероисповеданию. В Константинополе истинное исповедание ныне называют дуофелитством и громко анафемствуют… Во времена, когда во главе заблуждающихся стоял ты, этого не было.
По правде говоря, добрых вестей я узнал немного. Большая часть писем приходит из королевств, которые еще недавно были языческими, теперь же отчаянно нуждаются в просвещении. У вестготов очередная усобица, двум королям франков лень даже воевать друг с другом, и вместо них этим занимаются все прочие вассалы. У берегов Фрисландии видели корабли северных варваров, делавших нападения на франкское побережье в позапрошлом столетии. Тогда держава франков была сильна, и нападения отразила без особого труда. Что будет, если вторжение язычников произойдет ныне, и подумать страшно.
Хорошие новости пришли из Африки. Базилевс Григорий, да хранит его Господь, существенно увеличил свои силы. К сожалению, прознатчики сообщают о скором вторжении агарян, как и о том, что сами неверные прекрасно осведомлены о нашем знании. Уверенные в пособничестве своего ложного бога, они намерены сокрушить последний оплот истинной веры в Империи. По этой причине святой и вечный Григорий не сможет в этом году провести какие–либо операции против узурпатора в Константинополе. Что ж, возможно, победа над иноверцами отзовется в сердцах, не источенных ересью насквозь – ты сам прекрасно сознаешь, что колеблющихся, искренне заблуждающихся и обманутых среди монофелитов гораздо больше, нежели искренне преданных ложному учению.
Должен тебе сообщить, что истинное месторасположение оружейных мастерских, помогающих Григорию оснастить новые легионы, престолу святого Петра известно. Тем большее недоумение вызвало полученное нами послание из Британии, а точней, из королевства Кент, от архиепископа Кентерберийского. Я бы охарактеризовал его как «недоумение, доходящее до веселья».
Полагая, что ты сочтешь это письмо занимательным, я поручил сделать его копию в части, затрагивающей интересующие тебя предметы, исключив лишь незначительные моменты, касающиеся исключительно престола святого Петра.
Мартин, полномочный легат святейшего папы Римского»
Пока читали письмо из Рима, вмешательство Пирра не понадобилось. Главное поняли все. Архиепископ Кентербери, что пытался решить проблему разграничения диоцезов острой сталью, не просто проиграл сражение – удостоился в Риме насмешек! Немало: отныне епископы франкского и вестготского королевств не станут слишком внимательно прислушиваться к увещеваниям, идущим от осмеянного Папой варвара–сакса. Значит, у него будут проблемы с приобретением союзников.
С другой стороны, престол святого Петра не стал вмешиваться в островные дела напрямую, навязывать решения… Признание того, что в Британии достаточно людей, способных управиться с кризисом – по усмотрению!
Которое зависит от копии чужого письма.
Интересно, что вызвало в курии «недоумение, доходящее до веселья». Оправдания? Попытка сделать вид, что ничего не было? Неуклюжий шаг к примирению? Или – новая атака?
Клир слушает. Священник–чтец всего лишь старателен, произносит слова четко и размеренно – но как же слушателям хочется его поторопить! Увы, архиепископ–сакс начал с безличных жалоб на упадок нравов и дурной характер времен, перечислил обиды, полученные миссией святого Августина от короля Пенды. Мерсиец, оказывается, не долго думая, потребовал от расположенных на его камбрийских землях монастырей службы, чиновной и проповеднической, на всех землях королевства. Камбрийские монахи явились… и произошло столкновение церквей. Разные службы, разные дни праздников…
«… доходит до того», – писал епископ–сакс, – «что полухристиане отказывают в причастии крещеным по римскому обряду, требуя произведения над ними нового крещения, поскольку не считают сакса–священника способным совершать таинство. Я со скорбью заключаю, что вальская
note 21
церковь впала в обычную для Британии ересь пелагианства…»
Вот тут святейший Пирр разлепил уста.
– Точнее, – сказал, – по нашему с преосвященным Дионисием Пемброукским совету, стали спрашивать у новокрещеных символ веры. На старых землях Мерсийца отвечали. Зато на новых, отобранных у Уэссекса… Матушка Редин, твой монастырь в Мерсии. Что говорят «крещеные» саксы?
Сухонькая аббатиса – и в чем душа держится – развела руками.
– Я своего епископа проповедовать отправила! И еще двух, из дочерних монастырей. Уж они порассказывали… Многих еще при прошлом короле загоняли в реку силой оружия. При нынешнем многие «раскрестились» – какой–то глупый обряд с текущей водой… Для них крещение – не таинство, а колдовство! Другие… «мне обещали новую рубаху!» Третьи… «Местных богов нужно почитать. Я почитаю Христа! Говорят, он пировал с дружиной, когда его предали и зарезали. Но на третий день он воскрес и перебил всех врагов! Уважаю! Так даже Вотан не может!»
Собрание грохнуло смехом.
– Чему радуетесь, братия? – возмутилась аббатиса, – Плакать надо! Потому, что эти люди христианами считают себя, а язычниками – нас. Одно спасение, над ними Пенда насмешничает… Он–то весь Новый завет прочел прежде чем жениться на христианке! Бывает, задаст вопрос, выслушает ответ, восхохочет… И в Мерсии становится как–то неловко числиться христианином, не ведая ни символа веры, ни молитвы Господней!
Смешки стихли.
Аббатиса Редин в гневе – хуже дракона и вполне сравнима… да, все с той же императрицей. Таков обычай местной Церкви: в делах, не касающихся таинств, аббат старше епископа, а женский монастырь может быть богаче и сильней мужского. Все зависит от рук, что правят хозяйством, и шансы на хорошее управление, пожалуй, равны. Если у иной мужской обители все труды крутятся вокруг пивоварни, то монахини, бывает, чрезмерно увлекаются вышивкой нарядов для праздничных служб и выпечкой…
– Читай дальше, сын мой, – сказал Пирр, – дальше интереснее.
Гленец продолжил, все так же невозмутимо, будто в третий раз читает:
«Главная напасть пришла с востока, от вальского королевства Дивед. Когда до меня дошли слухи, что там случилось явление демоницы Немхэйн…»
Чтец остановился. Почесал тонзуру – как раз на темечке.
– Это он так нашу хранительницу?
Пирр улыбнулся.
– В Константинополе святую и вечную августу Немайн именуют кровосмесительным отродьем… что, увы, не ложь, а грубость. Все–таки брак дяди с племянницей – немного слишком.
– Сиды не демоны! – выкрикнул один монах, и прибавил чуть тише, но отчетливо. – Тупые саксы…
Особенно тупые – теперь. Ни один камбриец не скажет этого вслух, но все они – кровосмесительные отродья, правда, в далеком поколении. Таково уж происхождение их родоначальника, Брута, что отплыл из горящей Трои для того, чтобы основать новую страну. Он ушел дальше на запад, чем беженцы, выбравшие Родос, чем избравший устье Тибра Эней… В Камбрии эту историю знает каждый крестьянин. Каждый священник скажет, что грех и вина лежат на родителях, а на детях – лишь последствия: более тяжелый путь, чем у прочих смертных, но если одолеть – и более славный. Из таких выходят великие герои, как тот же Брут, великие злодеи, как Мордред, зато надежд на спокойную жизнь у них мало: родительский грех словно притягивает зло, которому можно поддаться – или биться с ним, но не остаться в стороне.
И у сидов такое случалось, да и у греков…
Тут и прозвучал вопрос, который Пирр давно ждал. Настолько давно, что почти позабыл о нем!
– А как сида может быть одновременно и гречанкой? Причем августой!
Первый ответ – тот, которого обычно хватает.
– Так сида же… с ними никогда не угадаешь.
– Стойте! Ну, допустим, ее тут не было века. Могли ее базилевсы удочерить… вот как Дэффид! Но… Святейший Пирр, Немайн в бытность Августиной была ребенком?
Патриарх кивнул.
– Взрослой я ее только здесь и увидел. Она была очень умным ребенком… и очень шаловливым.
Такой и осталась. Ребенком – в том числе.
Чей–то неуверенный голос:
– Может, казалась?
Шиканье со всех сторон:
– Да не умеет она казаться! Даже золото фэйри делать не умеет! Она даже чудеса – изготавливает! Как суп варит или меч кует.
Греческие священники могут лишь пожимать плечами и переглядываться. Сказать нечего. Дионисий Пемброукский попробовал вставить:
– Может, она вообще не сида?
На что немедленно получил:
– Но ты же ее видел! Кто же она еще? Лицо, уши… Скорее, не августа.
– Августа! Ее сестра признала… и, что важней, она сестру! Сиды же не лгут.
– Забыл, святой отец. Но тогда… Как она могла родиться сразу у двух пар?
– Да, это даже для холмового народа – слишком. Да что там, даже для греков!
– Она армянка.
– Или персиянка.
– Нет, римлянка!
– И сида…
– Причем коннахтская, заметьте!
– Как это может быть?
– Да это невозможно!
– Но так и есть!
– Черт побери!
И – трубное, диаконское:
– Матушка–аббатиса, не поминай нечистого!
На мгновение наступила тишина… которой патриарх и воспользовался.
– Позволено ли мне будет вставить слово?
Встал, сдвинул брови… такому не позволишь. Пророк, готовый остановить солнце.
– Молчите, значит, согласны послушать.
Снова только умный старик.
– То, что я вам теперь скажу – не истина. Всего лишь суждение, умствование скромного служителя божия, один раз уже оступавшегося из–за излишней веры в собственный разум.
Иные слушатели улыбнулись. Узнали манеру… Хорошо. Пусть видят: ученица не ушла далеко от учителя. Пирр продолжил:
– То, о чем вы спорите, возможно… Сейчас в Кер–Сиди собирают и записывают старые сказания, среди них многие – о сидах. Некоторые мне прочли – я все–таки боюсь слишком нагружать глаза, даже с большой лупой. Так вот, очень часто бывает, что в странных местах, например, внутри холмов, время идет иначе. Иногда – вспять, иногда – на годы. Насколько я понял, в Камбрии такие случаи считаются почти обычными.
Пирр остановился, перевел дух.
– Я верно понял?
Нестройный хор согласия. Уточнения: например, совершенно точно есть такие острова. Или если вступить в хоровод Добрых Соседей, то можно проплясать сотню лет… Один король пропировал полвека в холме. И, в отличие от танцоров, в прах потом не рассыпался. Сверг внука–бездаря, и отправил еще лет двадцать – пока саксы не пришли… Патриарх поднял руку. Дождался тишины, продолжил.
– Значит, может быть, бежав с Родоса, базилисса Августина попала на такой остров или в холм. Дальше… Нужно спрашивать филидов и друидов – упоминается ли Немайн в древних легендах как ребенок? Если нет… то она, и правда, может быть той самой. Августой, удочеренной парой из народа холмов. Но это – только пример того, что могло быть. Сама она не говорит…
Один из аббатов пожимает плечами.
– Я некогда числился в гильдии филидов. Знал две сотни больших историй, и малых без счета, имел право на девять человек свиты. Так вот – я говорю совершенно точно – во всех дошедших до нас историях Немайн – взрослая!
Пирр улыбнулся.
– Но ведь могли быть и не дошедшие до нас истории, не так ли? Как бы там ни было, сама мысль о том, что наша Немайн – демон, смешна. Читай дальше, сын мой.
– … демоницей Немайн, прежде почитаемой глупцами за богиню, я полагал, что случилось всего лишь отпадение от Церкви и обращение к дряхлому язычеству. Увы, я ошибся. Когда войско простодушных язычников–хвикке, вступило в отдавшийся под покровительство сил тьмы край, их простому оружию были противопоставлены силы ада! Хвикке народ молодой и не испорченный в своей наивности. Они еще не приняли щит истинной веры и оказались бессильны против великого зла, от какого их могла бы спасти лишь сила креста. Их встретило чудовище с синей кожей, звериными ушами, рыбьими глазами и голосом, подобным зловонию виверн. Сильные от него становились слабыми, слабые погибали на месте. Не будь явлена сила Сатаны, саксы не бежали бы от бриттов!
Чтецу снова пришлось остановиться – слушать было некому. Рты хватают воздух, руки придерживают животы, даже строгая аббатиса меленько хихикает в кулак. Ну да, никогда… Как будто алые хоругви короля Артура не реяли победно при горе Бадон и еще в одиннадцати битвах, как будто Кадуаллон не разбил «христианнейших и равноапостольных» королей Нортумбрии, отомстив за резню тех, кого они надменно называли «полухристианами». Как будто Господь не показал своего благоволения Камбрии, послав победу в решающей битве прошлой кампании именно в день светлого своего Рождества. Как будто «страшный демонский крик» не оказывался на деле то – молитвой, то доброй воинской песней, призывающей, помимо чести и правды, отстоять на поле брани святую веру…
Когда веселье чуть стихло – новые перлы.
– Она обучила колдунов и ведьм, и они метали камни, слишком большие для греческих машин – или слишком быстро. Она проходила сквозь стены городов и проводила за собой армии, и вот Хвикке более нет, а на их землях вместо народа, готового принять проповедь святой веры, поселились отступники из Диведа и закоренелые язычники Мерсии…
Смех. Кто тут отступники? Да Дивед крещен на триста лет раньше, чем Рим – и назло тогдашней языческой империи. Саксонскому же христианству сто лет в обед! Что до Пенды… У короля–язычника жена и дети – христиане. А сам закоренелый язычник настолько требователен к исповедающим христианство, что не исключено – выйдут святые!
note 22
– Она искушала людей ересями. Монофелитством, ибо уверяла, что человек может стать Богом.
Тишина. Пирр снова встал… пока молчит. Улыбается… Так улыбаются рыбари морские, дельфины да косатки – ласково и зубасто.
– Пелагианством, ибо не упоминала, что для спасения требуется помощь святой Церкви, а от священников требовала святости.
Улыбка святейшего стала шире.
– Манихейством, ибо отвергла Ветхий завет, а из Нового оказывала ложное почтение посланиям светлого апостола Павла…
Патриаршая рука поднялась, и речь смолкла.
– Обвинения отвергаю, – сказал Пирр, – В монофелитстве – оттого, что святая и вечная рассуждала не о природе Христа, а о нашей, человеческой. В пелагианстве, оттого, что она не отвергала таинств, а от священства требовала всего лишь доброго примера пастве. В манихействе… Так ведь именно в Ветхом Завете сказано: «Вы – боги!» Одно правда…
Он вздохнул, тяжко зыркнул из–под сдвинутых бровей.
– Немайн еще не перевела ни единой книги Ветхого Завета на камбрийский язык… Причина одна – ее отвлекли. Эти самые саксы, не исключая архиепископа! Полагаю, это действительно упущение, которое ей следует исправить. Полагаю, нам следует просить ее перевести для начала книгу Псалмов, как необходимую для отправлении служб на камбрийском языке…
2
Бесконечное небо, тени перистых облаков. И крылья! Маленькие и трепетные. В небо ввинчивается жаворонок, уши ласкает трель, несущая любовь и радость. На полях вдоль римской дороги зеленеют всходы, в прозрачных водах под мостами стоят наевшиеся мух форели, играют в догонялки стрекозы – у них, как и людей, дележ владений, войны…
Ни нежные звуки, ни красоты камбрийской земли, ни раскалившее доспехи солнце – ничто не может заставить графа Окту, посла короля Мерсийского, сдержать бег колесницы. Он торопится домой. На сей раз – надолго. Он по–прежнему специалист по Камбрии – и по Немайн, но именно потому ближайшие полгода проведет дома. Сиде нужно строить флот, и это означает поставки леса, руды, кож, вина – морякам, оказывается, положена винная порция – и конопляного волокна. Канатную фабрику сида ставит у себя, но половина подмастерий на ней будет из Роксетера. А жена уже, наверное, подбирает благородных юношей и девиц, которые будут учиться в Университете. Девиц, разумеется, окажется больше. Куда их еще девать? Руки у них слабей, чем у мужчин – так пусть поработают головами. Длинноволосый народ хитер, да и колдовство всегда было женским уделом.
Какие у девиц еще преимущества?
– Стойте! Сиятельный посол, стойте!
Звонкий голос, коса через плечо. Белый плащ республиканской службы схвачен железным значком, вьется по безветрию, конь храпит, с морды пена срывается, под глазами юного создания мешки – верно, недосыпает. Поднятый к виску кулак – приветствие.
– Почтовая служба Глентуи, младший курьер Анна ап Вэйлин. Вилис–Кэдман!
Кэдманы – клан Немайн, и она этим горда. Как и скакуном, как и кожаной сумой при седле. А еще она весит меньше, чем парень! И карьера уже понятна – выйдет замуж, будет сидеть в городской почтовой конторе. А теперь – ветер в лицо, бешеная гонка, восхищенные взгляды парней…
– У меня к тебе свиток от хранительницы. Вот… распишись, сиятельный муж, и палец приложи.
Чернильница, перо, коробочка с влажной губкой внутри. Пергамент свернут в трубку, схвачен нитью, запечатан – не свинцом, золотом. Признание, немногим меньшее, чем шелковые наряды. Римские императоры королям франком и вестготов вешают буллу в два солида… аварскому кагану, кстати, в три. Здесь один… для графа неплохо. Сорвать печать. И что с ней делать? Ну, не совать же в кошель. Гонцов искони наградами жалуют, а какие вести принесены, толковый правитель не смотрит. Главное, что доставлено быстро, да по неспокойным землям.
Печать ложится в ладонь, узкую, несмотря на грубую кожу перчаток.
– Благодарю за старание. Служи своей августе честно…
Снова кулак к виску – четко, заученно. А голос срывается от волнения:
– Спасибо…
Уставный отзыв явно забыла. Теперь мнется.
– Сиятельный граф, мне ждать ответа?
Зависит от послания. Так, почерк Эмилия. Восстание в Корнуолле нарастает… оказать поддержку, помочь переправить оружие… помочь снабжению трех яхт в Кер–Глоуи… Все можно. А вот совсем интересное – имена. Вожди восстания. Сэр Кэррадок, рыцарь… и ведьма Мэйрион. Да это ж те самые! Рыцарь, что влюбился в Немайн и невесть куда пропал, и ведьма, которую саксы собирались приносить в жертву. Живы! Хорошие новости.
А вот куда менее понятное: «По некоторым сведениям, архиепископ Кентербери выпустил ценные бумаги, обеспеченные другими ценными бумагами. Если ты пожелаешь потратить некоторые деньги, чтобы увеличить вероятность того, что этот прелат не сумеет по ним расплатиться, то…»
Граф Окта свернул свиток. Дело требует размышления и совета – хозяйство–то на жене. Решать надо дома – и вместе! А потому…
– Ответа не будет. Просто передай, что я послание получил и благодарю за него могущественного Эмилия.
Девчонка повторила – слово в слово, только с вопросительной интонацией. Кажется, курьеров филиды натаскивают, пусть и самую чуть.
– Именно так. Ну, да хранит тебя твой Бог.
– И тебе благословения Тора, сиятельный граф.
Повернула коня – и только плащ по ветру!
3
Кони с трудом поднимают облепленные грязью копыта, колеса чуть ворочаются в раскисшей колее, дождь и ветер хлещут наотмашь по полотняному верху повозки, но полдесятка всадников и колесница упрямо ползут вперед. Погода, кошмарная даже для Камбрии! Кому взбредет куда–то ехать в такую гнусь?
Верховые закрываются от острых, что стрелы, струй, капюшонами некогда белых плащей, кутаются в посеревшую ткань. Сторонний глаз выхватит разве тонкие жала дротиков да кончики ножен. У одного из воинов – большой круглый щит, тяжелое копье. Этот держится вплотную к повозке. Телохранитель? На плаще сверкает золотое шитье… Пожалуй, стоит взять повыше. Рядом с возницей сидит русоволосая девица – голова открыта непогоде, из–под плаща тускло поблескивают пластины доспеха, волосы схвачены в хвост, но уши украшены ленточками. В прошлом – благородная воительница, теперь чиновница. Но щит прикрывает не ее, а полотняный полог – хотя тому, кто щит держит, кажется, хочется наоборот. Могущественный Эмилий, более не сдерживаемый службой, позволил себе… нет, не влюбиться. Полюбить.
Разница? Ну вот хотя бы та, что магистр оффиций нисколько не поглупел. И, по привычке следя за окружающим – нет ли опасности? – продолжает размышлять, оценивать, взвешивать факты. Их много набралось, и некоторые попросту вопиют.
Песня? Нет. Пусть она – свидетельство, что славяне могут принимать христову веру, и намек на то, где довелось постранствовать беглой базилиссе – это не срочное. Сейчас славяне, даже балканские – проблема узурпатора Константа, и им лучше оставаться именно проблемой. Новое оружие? Да, хотя на деле оно не слишком новое. Пневматические ручные баллисты есть на каждом дромоне: тетивы торсионных на море отсыревают. Принцип известен, а вот исполнение… Другое. Можно сказать – чуждое. Даже по виду!
Никаких подвижных плеч. Ни ворота, ни рычага для ручного взвода. Насос? Отдельно, и им не успеешь воспользоваться в бою. Нужно рассчитывать каждый выстрел, и верить в каждую из полусотни стальных, медных, деревянных, кожаных деталей.
Принцип – стар, даже старинен. Что нового? Подход. Точность. Дотошность. Кропотливость. То, до чего нельзя дойти в одиночку! Немайн требует многого, очень многого – но она точно знает, чего. И точно знает, что это – возможно!
Значит, где–то это было. Не пыльная запись в книгах, не озарение одинокого гения – школа! Школа, которая, будь теперь жива, давно бы – выползла. Слухами, образцами, победами. Ничего этого нет? Значит, снова просрали.
Как некогда – разведку. Очередной император решил, что сила есть – ума не надо, обрезал финансирование… Ничем хорошим, понятно, не закончилось. Теперь разведка снова есть – но кто знает, каким был бы Рим, если бы тогда не совершили глупость? Похоже, история повторилась – в науке и ремеслах. Страшно подумать, что отняла у Империи очередная смута. Сердце захватывает, когда только пытаешься представить – чем мог бы стать Рим, если бы…
Эмилий хотел было выругаться – но глянул на повозку и улыбнулся. Невесте – и той, что сидит внутри. Выходит, Немайн – именно хранительница и есть. Не столько по титулу, сколько по сути своей. И тот Рим, который должен быть – будет. Просто чуть позже, потому как прорастать ему придется из далекой провинции, не самой отсталой, зато уж точно самой дальней…
Гремят колеса. Спешит по дороге на Кер–Сиди тяжелая колесница: три оси, широкие шины. Навстречу свинцовому небу, как навстречу врагу, выставлено длинное копье с флажком, только длинные косицы промокли и, словно отвес, указывают на хляби под колесами. Цветов не разглядеть. Поворот! Вес валится на одну сторону… не хрустнут ли спицы? Нет. У колес – два ряда спиц: один наклонен внутрь, другой наружу. Такие, как ни кренись, не подломятся. Зато колеса окончательно вязнут. Всадники нехотя спускаются из седел, хлюпают сапогами – толкать. Негромкие слова, и те промокли. Из–под полотна выглядывают две девичьи головы, одна темна, как тучи на небе, другая – как медь в ночи.
