Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 78 страниц)

Безумные слухи, которые нельзя проверить. Торопливые обсуждения, короткие сборы. Болтанка в море, вонь на суше. Страшный греческий корабль в устье Туи. Греки всегда готовы принять любой ирландский корабль за пиратский – если он меньше, медлительнее и зажат в узости. Хорошо, дромон оказался потрепан штормом. И, под конец, слухи о войне богов – сразу обретшие зримое и осязаемое подтверждение. Засыпанный землей тулмен на холме Гвина ап Ллуда. Руины лагеря Немайн, которая уже второй раз поменяла веру. В первый раз – на римскую. А римляне к друидам относились куда хуже христиан. Если не опасались восстания, то на уровне: увидел – убил. Что она утворила с местным божеством, настораживало. И метод действия богини был до отвращения римским. Без почести врагу, без доблести и славы – ни славных поединков, ни громких вызовов. Ни подвигов силы и ловкости, ни ран, в которые пролетают стрелы. Только рассудочный труд и молитва матери Христа над опустевшим холмом. В котором некогда были жизнь и веселье. Валлиец показывал находки из тулмена – обычные вещи, почти как у людей. И оттого запустение холма казалось особенно печальным.

И венцом новостей – известие об отравлении богини. Настороженные лица, оружие, огни. Попытки заснуть под вонючим боком курраха. Ну и какое настроение должно к утру быть у друидов? Конечно, усталость и недовольство у каждого проявятся по‑своему.

Один так и не заснул – ходил с капитаном по корабельным делам, прислушивался. Вернулся, ссутулившись вдвое изначального. Хотел поделиться новостями, но товарищи уже спали. Погладил седую бороду. Почесал лысину. Будить не стал. Вместо того добрел до римского корабля. Присел на швартовочную тумбу.

– Кто такой? – окликнули сурово.

– Ирландец. Видите корабль на берегу? Вот с него.

– И знаешь греческий? – голос был уже другой. – Прекрасно! Тебя тоже в город не пустили? Ясно. Ну сиди. Наш капитан с вашим уже договорился – если что, держаться заодно. Ужасная страна! – В голосе звучал затаенный страх. Не перед битвой. Перед чужим.

Друид припомнил молодость. Тогда он мечтал стать воином. Как, наверное, все мальчишки в Ирландии. Не стал, как шесть ирландских мальчишек из семи. Но знания о военном деле оставались.

– Слушай, римлянин, а тебя не вздуют за то, что ты на страже, а со мной болтаешь?

– Нет. Часовые тут отдельно. Молчат. А я просто воздухом дышу. Душно под палубой. А с кормы меня выселили ради пассажиров. Это целого комеса! Впрочем, они там как сельди в бочке. Ничего приятного.

– Ты сказал как ирландец. Или бритт.

– Я сказал как несчастный римлянин, которого судьба заносит в Британию уже второй раз. А мне и первый не понравился. Тут все поставлено с ног на голову. Право, я почти рад, что пока не сошел на берег. Что там интересного? Разве женщины. Но и с ними не все в порядке! В прошлый раз подкатил к одной. А она оказалась… – Римлянин осекся и добавил по инерции: – Теперь и с другими… Слышал новости?

– Слышал. Кричат, что богиню отравили.

– Какую еще богиню? Я имел в виду…

Друид прервал римлянина:

– Ты вообще хоть что‑то о старых богах знаешь? Или вы все уже забыли?

Римлянин обиделся:

– В Карфагене? Не скажу за неграмотное отребье, но римлянин образованным почитаться не может, не зная Вергилия и Гомера. Я помню «Илиаду» и «Энеиду» наизусть.

Друид кивнул. Его представление о том, как и что должен знать культурный человек, было сходным.

– Тогда отгадай загадку: о ком речь идет? Воительница. Ездит на колеснице, которую сделала сама. Закрывается кожаным щитом. Бросает огромные камни и дротики. Разгоняет армии людей и не‑людей в одиночку или с собственной армией. Эта женщина сведуща в ткацком ремесле и торговле. Осчастливила рецептами новой посуды – хоть и пустяковой – стекольщиков. Усовершенствовала арфу. Изменила конскую упряжь – у здешних всадников ноги вставлены в какие‑то петли…

– Стремена, – вставил римлянин.

– Есть название, значит, вы их используете. Еще она ознакомила всех с горячим напитком из ячменя и цикория. И вот совсем недавно усовершенствовала пиво… За что ей искренне благодарна половина горожан. Нет, больше. Камбрийки любят пиво не меньше мужчин. И вся гильдия углежогов.

Замолчал было, но сразу хлопнул себя по лбу:

– Совсем забыл, вот ведь память стала… Она девственница. И у нее большие серые глаза. Кто это?

Римлянин молчал. Пытался переварить. Ему не нравилось то, что он слышал. Но спорить было трудно.

– Она крещеная, – наконец, выдавил он.

– Мы не говорим об исповедании, – заметил друид. Ему все больше и больше нравился разговор. Он ощутил вкус к проповеди иноверцам – к проповеди с позиции не силы и меча, но истины. За ним были факты. За римлянином – нежелание верить очевидному. Преодолимое. – Мы говорим о том, кто она.

– По описанию выходит Минерва. Но этого просто быть не может! Она человек! Ее узнали как человека.

Жалкое сопротивление. Агония разума, цепляющегося за прежние предрассудки.

– Кто? Все местные жители уверены, что она богиня… Не такая, как христианский бог, и даже не такая, как римский Юпитер. Она из плоти и крови. Хочешь проверку? Когда ее дни? Главные, а не августовская суета?

– Откуда мне знать! Я христианин.

– Знать и соблюдать – разные вещи. Поверишь ли ты мне, если я скажу, что минервины в Риме приходились на весеннее равноденствие?

– Допустим. И что из того?

– Сегодня осеннее. Если то, что с ней случилось, обычный яд, подсыпанный в кушанье земной женщины, – она умрет до утра. Если же это болезнь, вызванная поворотом годового колеса, – в ней нет ничего опасного. И если она не умрет к утру, это богиня.

– А какая разница, богиня или нет? – риторически вопросил римлянин. – Все равно… Хотя мне нравится твоя версия, ирландец. Но если так, что Минерва делает в приемных дочерях у трактирщика?

– Боги – странные существа, – заметил друид, – а крещеные боги и вовсе непостижимы. Они и должны быть непонятными. А притворяться человеком – любимая игра богов. Или дело. Возможно, ей нужно занять чье‑то место. Для чего‑то. Ты знаешь о проделках Манавидана?

– А кто это?

– Морской бог. И большой ходок… Любимая шутка принять образ мужа.

Комес улыбнулся. При всех неприятностях гораздо приятнее быть обманутым богиней, чем влипнуть в историю по собственной дурости. А истории про идеального ходока Манавидана оказались достаточно занятными, чтобы под них дождаться рассвета. Тогда друид ушел расталкивать товарищей.

Нион Вахан, не отрывая глаз от ровно, очень ровно дышащей Неметоны, перегоняла в голове по кругу мысли. Привыкла. Что бы ни было вокруг – смотри на то, что действительно важно, а мыслить можно про что угодно. Так ее учили, и этот урок она усвоила очень хорошо – очень уж помогал. Не будь его, может, не было бы сейчас глупенькой пророчицы, была бы красивая черноволосая оболочка. Делающая только то, что скажут. Но лет с пяти она научилась убегать от учителей внутрь себя и там гоняла по кругу простенькие да глупые мысли свои. В том была главная ценность, что свои. Была и вторая – наружу не пробивались ни глупости, ни важное и интересное. И это сейчас снова пригодилось. Нион поспешно оборвала ценную мысль. Эта мысль ей сейчас не по чину пусть ее богиня думает. А Луковке довольно и мыслей, скажем, про сестер. Странные существа – сестры. У Нион Вахан их никогда не было. У нее и матери не было. Умерла родами. Была б мальчиком – мачехи б души не чаяли, обычной девочкой – затравили б до смерти. А так – отдали друидам. Отец при этом был весел – и тогда Луковка решила забыть его имя. Потом поняла – можно быть очень радостным снаружи, печальным внутри, а если там, в глубине, есть и кусочек не своей, божественной души, то и сама не поймешь, какое у тебя настроение. Но к этому времени имя надежно забылось. А друиды не напоминали. И в этом были правы. У Нион есть Неметона – не мать, не отец, не сестра. Ближе. Гораздо ближе.

А сестры – они странные. Любят друг друга – это хорошо. Это непонятно, как такое получается, без общей‑то души, но правильно. Эйлет и Сиан беспокоятся за богиню. Что непонятно: почему не замечают, что Неметона в сознании. Ладно, Сиан маленькая. Но старшая могла бы догадаться! Заметно. Хотя глаза и закрыты. И уши! Дрожат, поворачиваются. Из обоих тянутся черные полоски засохшей крови. Нион бы вытерла – но теперь и дотрагиваться до богини стало страшно. Только надавишь на кожу посильнее – сразу начинает сочиться красное. Анна говорит, это хорошо. И говорит, что так Неметона говорила. Не врет. Тогда Нион еще была богиней и ложь различала. Теперь сила ушла и осталась только слабая, глупая, изнеженная и ничего не умеющая девочка, считающаяся посвященной второго уровня… А богиня молчит. Только морщится временами. Эйлет вышла. Вывела Сиан. Пора больную перевернуть – а это кровь…

– Луковка, это ты? – едва слышное.

Нион встрепенулась. Пусть у нее ничего иного нет. Только верность. Сильнее собачьей, нежнее дочерней. Но разве этого мало?

– Я всегда рядом. Если не прогонишь. Все сделаю. Скажи что.

– А что тут сделаешь?… – Слова давались с трудом. Приходилось их ловить как… как капли вина жаждущим ртом. – Кровь идет… Значит… заразы нет. Так всем и передай.

Неметона болезненно сморщилась. Челюсти напряглись. Губы, как их Нион ни смачивала, все равно выдавили капельку крови. Но ни стона.

– Ведьма говорила, у тебя есть трава, которая может снять боль.

– Опий? Нет… Расскажи, что снаружи… интересно.

Слова продирались сквозь горло, как зазубренный наконечник из раны.

– Хорошо… А почему ты при сестрах притворилась, что спишь?

– Эйлет… всех позовет. Расспрашивать будет.

Нион захотела себе язык вырвать. Дрянь любопытная! Не лучше смертных сестер богини!

– Прости, что спрашивала… – вспыхнула виной. И торопливо заговорила, спеша исполнить просьбу больной. – Сначала тебя в храм занесли. Людей всех прогнали, чтобы воздух был. Мэтр Амвросий сказал, что яд виноват. Тогда все ворота закрыли и начали искать. Повара, что пир готовили, до сих пор все под замком. Хуже них пришлось только королю и варварскому послу. Король оказался кругом виноват – его пир, а хозяин за гостя отвечает. А тут не просто на пиру – за его столом отраву подносят! Тут и отец твой взвился. Знаешь, сколько людей твоего клана в городе живет? Мно‑о‑ого! И воинов сразу много собралось. Сколько пальцев на руках и ногах вместе. Те, кто в поход с тобой ходили, да местные, да твоя семья. Вот их Дэффид разослал ко всем воротам да на все стены – не доверял городской страже. А потом другие кланы своих привели. Стало как в осаде! Но главными все равно оказались твои родичи – все понимали, что они в своем праве и раз король не против, так пусть командуют. Так что Кейр взял восточные ворота, Эйлет – западные, северные – лично Дэффид. А на юге ворот нет, там луг заливной… Глэдис внутри осталась, со мной и лекарями. А у дверей храма твои большие встали. А в качестве командира при них – Эйра. Взяла щит, копье – и ну командовать. Видела бы ты их физиономии! Но ничего, скоро оценили – у Эйры голосок тоненький, почти как у тебя, и когда она кричит – все слышат. Даже кто очень не хочет. Что еще? Принц Рис тоже нашел своему войску применение. Приставил как охрану к послам. Он же на них подумал – не знаю почему, но тогда я была тобой и все‑все понимала. Что Дэффид подумал на короля, принц – на саксов, саксы – на епископа, епископ – на кого‑то, кого нет в городе, ученица твоя – на бога Мабона. Мне даже смешно стало. И о тебе очень беспокоюсь, и понимать стараюсь – а мне это трудно. Особенно командовать. Я ведь только часть тебя на самом деле. Поэтому я только один раз и распорядилась. Но ведь не подвела?

Неметона согласно взмахнула ресницами. И снова улыбнулась – до крови. Не удержалась. Уж больно молитвенно задала вопрос Луковка.

– Вот. Я твоим голосом говорила, кто будет слушать меня саму?

– Я, – выдавила Неметона. И даже ухом слабенько дернула.

– Спасибо. Ты правда меня слушаешь? То есть чего я хочу, а не когда я рассказы рассказываю, вот как сейчас? – В другое время Нион бы от счастья прыгала. Сейчас сил на это не было. А оттого вдруг приблудилось понимание, такое, что ладошки рот закрыли. – Ой! Ты же меня насквозь слышишь… Ты, пожалуйста, не делай всего, чего я хочу. Я иногда злая бываю. Нажелаю кому‑нибудь гадостей, а потом сама жалею. Или, по крайней мере, делай не сразу.

– Не буду. Что… еще?

– Еще? А привезли тебя сюда. Люди на Совет Мудрых собираются. Много людей, не то что у нас внизу. Чудно! Не все даже друг друга знают. А Сиан к тебе редко пускают, а она плачет часто. Говорит, ты ей веселье на Самайн обещала. А вышли слезы…

Чуть не прокляла длинный язык – но Неметона улыбалась.

– Сделай ей на Самайн тыкву, – прошептала, – хорошую, с глазами… Скажи – от меня. И вот что… – налилась красная капля в углу рта. И тут же розовое от растворенной в воде крови полотно смахнуло ее. – Повтори то, что ты говорила как я.

Нион покраснела.

– Я сейчас не смогу, наверное. Тогда‑то я была тобой. А теперь – теперь у меня даже и настойки нет.

– А тогда была? Учись без… Брови нахмурь. Вспомни: ты – это я…

Нион решилась попробовать. Ну как можно отказать самой себе, да еще больной, в такой малости? Ну смешно получится. Так пусть развеселится.

– Я – это ты, – начала Луковка. Получалось несерьезно, спохватилась, нахмурилась, представила растерянно‑обеспокоенные лица там, в церкви. Даже глаза прикрыла. – Я – это она.

И еще раз, более уверенно, чувствуя, что тоненькая струйка силы от богини все‑таки просачивается в душу:

– Я – это она. А вы ступайте и берегите моего сына. Как зеницу ока!

И распахнула веки. Из ее глаз снова смотрела Неметона.

– Как кривой зеницу последнего ока! Ясно вам?!!

Она еще несколько мгновений стояла в величии и силе, наслаждаясь единством с богиней. Потом сила ушла, оставляя радость. Получилось. Даже без настойки. Собственным желанием. Такое, говорят, умели пророки в эпоху героев. Это была уже не вторая ступень посвящения.

Нион чуть в ладоши не захлопала – кончилась власть друидов! Будь хорошей девочкой! Веди себя, как говорят! Скромнее! Послушнее! Тише! Еще тише!.. А вот теперь! Богиня все равно главнее, но теперь и Нион на первой ступени. И никто ей не указ!

Но тут взгляд упал вниз – и восторг как корова слизала. Снова красное. Уже не капля – полоска. Изо рта, из уголка глаза. Но Неметона даже привстать пытается. Рука красит простыню красным… Красный – цвет богов, и кровь у них тоже красная…

– Можешь… Я… любовалась.

– Тебе хуже? Ты слишком много сил отдала мне! Не надо! – Нион осторожно помогла больной улечься снова. – Я лучше буду твоей Луковкой. Горем луковым, неумехой, только и годной настойку хлебать… Чем тебе мучиться.

– Я не страдаю. Но… Позови. Мать, сестер… Бриану… Кто есть… Пусть сыночка принесут… Заразы нет. Значит, можно… Ну!

Нион еще не дослушала, а уже голосила в дверях. Звонким и грозным голосом. Очень надеясь, что Эйлет и Глэдис прибегут быстро. Потому что на этот крик явно уходили силы богини.

Володеньку принесли. Эйлет, и правда приладившуюся всплакнуть на груди у очнувшейся сестры, Глэдис отослала за епископом. А Бриана сама метнулась за отцом. Чтобы тот расспросил больную о самочувствии.

В отличие от Пирра, друиды наблюдали процессию лишь до забора заезжего дома. Один, позевывая, предложил зайти к христианскому епископу – отметиться. Правило было ирландское – если друид выезжает за границы туата, ему необходимо по прибытии в другой туат навестить монастырь и сообщить аббату о своем прибытии, обещать не вести языческую проповедь и соблюдать закон.

Здесь монастыря не было, и друиды сунулись к епископу, отложив поселение в трактире на потом. Епископ Дионисий из формальной процедуры учинил форменный допрос – но тут, по счастью, к нему явился прибывший на корабле единоверец, и римлянину стало не до друидов.

А уж в трактире им и места не нашлось. Широкоплечий парень за стойкой, едва разглядев белые балахоны и серпы на поясах, сделал знак охране.

– Выметайтесь.

Один из друидов только посох поудобнее перехватил. По хвату и повадке стало ясно – подраться вовсе не дурак, и в руках сила пока имеется. Другой запустил руку в седую бороду.

– Не по обычаю из заезжего дома гостей выгонять, которые никому не чинят обиды.

– А меня метлой и не выметешь, – заметил третий. – тяжеловат.

И правда был кряжист. Волосы темные, руки едва не до колен…

Чтобы человек за стойкой заезжего дома нарушил все священные правила, безосновательно отказал путникам в гостеприимстве – такого доселе не бывало. Но случилось.

– Вам здесь не место. Вы поклоняетесь старым богам. Возможно, не Гвину он наша боль, но уж Мабону – точно. Вы его Энгусом зовете. Он пытался убить мою сестру.

Седой пожал плечами.

– Мы поклоняемся всем старым богам. Немайн тоже.

– Это ее ты зовешь сестрой? – уточнил темноволосый.

– Зову. Она говорит: она сида. Крещеная. И она – сестра моей жены, если точно. И ей вы не поклоняетесь. Она выпала из вашей военной триады.

– Но это не мешает нам почитать ее.

– Как и Мабона. Я не могу рисковать, пустив в дом врага.

– Зачем же врага? – седой поднял бровь. – Мы несем хорошие известия – твоя сестра останется жива. И полностью оправится.

– Откуда вам знать.

Вопроса в этих словах не было.

– Мы многое знаем о богах. А вот вы, кажется, уже ничего… А ведь даже римляне кое‑что помнят. – Друид запустил руку в бороду. Главное – разговор начался, теперь пора сделать маленький подарок. – Вот ты на нас гневаешься. А ведь мы принесли добрые вести. Не умрет ваша сида. Что то же самое, что и богиня, на самом деле. У сидов божественность – скорее положение, чем состояние. Сид‑бог от сида‑не‑бога отличается деяниями и обязанностями, и только. Как король или хозяин заезжего дома от крестьянина. А Немайн та скорее как кузнец или ведьма от свинопаса. Злая или добрая, в хлопотах или забавах, почитаемая или изгнанная – всегда останется при своей силе…

Люди начали подходить поближе. Ирландский знали многие. А про сиду было интересно. Кейр – а за стойкой‑то был он – заколебался, когда в ту дверь пиршественного зала, что со стороны города, вошел епископ. За его спиной маячили фигуры викария и еще одного священника, постарше.

– Мы явились, дабы соборовать болящую. – Дионисий огляделся: – Где она? Семи пресвитеров у нас сейчас нет, но три – тоже число хорошее.

Камбрийцы дружно закивали. Они втайне подозревали, что число три лучше. По крайней мере, тут, в Британии. Три священника, соборующие богиню, – это можно вставить в легенды и байки. А если их будет семь, придется четверых забывать… Потому что в легендах их все равно будет трое!

– Что делать?

– Лечить. Словом Господним и освященным елеем, – объяснил епископ.

– Вот эту помощь мы примем. Эйра! Проводи святых отцов в дом, где устроили Немайн. Это не пустые слова. Недаром сида в нашу веру перешла.

Друидам предложить оказалось нечего. Точнее, нечего, что было бы можно упомянуть при христианских священнослужителях. И вообще в людном зале. Кряжистый потоптался и направился к двери.

– Раз тут не уважают обычая, то тут и не заезжий дом вовсе, – возгласил по дороге, – а потому и нам тут делать нечего!

Седой поднял бровь. Ожидал, что парень за стойкой одумается. Не тут‑то было. Кейр закусил удила. Позже он получит за это от Дэффида и нагоняй, и благодарность. Первый – за то, что старые обычаи нарушить вздумал. Вторую – за то, что выдержал. Сохранил лицо, не мотался как щепка в ручье или тряпка в стиральной машине. Воля, она поважнее традиции. Которую спас незнакомый пожилой священник. Шел последним, не успел выйти вслед за Эйрой. Но успел сказать:

– Сын мой, эти люди принесли обещание епископу Дионисию не вредить ни христианам, ни вере. Сами, без принуждения. А потому не отказывай им в приюте. Если же опасаешься чего от тех, кто Иудин грех не почитает и за постыдный поступок, вели присматривать хорошенько.

Кейр вздохнул с облегчением.

– На сколько дней вам нужно жилье? Больше одной комнаты предложить не могу – много постояльцев. А скоро будет еще больше.

Бровь седого друида вернулась на место.

– Одной комнаты нам и хватит.

– Мы наверняка найдем другой ночлег! – стукнул посохом об пол тот, что собирался драться. – Я вот, например, кузнец. И в городе найдутся люди моего ремесла.

– И не только, – раздался голос из‑за уставленного пивными кружками столика в углу. – В городе найдется и общинный дом клана Плант‑Инир. Который всегда откроется для тех, кого неправедно гонят Кэдманы. В любом случае не рекомендую здесь останавливаться. Наверняка ограбят. Да так, что заметишь, только когда окажешься на улице с пустым кошелем…

– А чего тогда ты тут делаешь, Варрел? – ухмыльнулся Кейр. – Или пьешь тут пиво потому, что доверяешь МНЕ?

– Ты хотя б горец. Я не доверю тебе спину на ночлеге, но яд в пиво или мелочный обсчет… Для этого ты еще недостаточно городской!

Говоривший вылез из‑за столика – и в пиршественном зале сразу стало малость тесновато.

– Совет у нас будет. Большой. Три века не было такого, – объявил он, – и нескоро повторится, видать. Но теперь мы припомним городским да приречным все обиды! Дело идет к войне. К большой войне! И Гулидиену понадобятся не торгаши, а воины. А настоящие воины растут только в горах. То‑то король велит вернуть нам все, что вы у нас захапали. За четыре‑то века. А то мы воевать не пойдем!

– Прошлый раз Совет Мудрых созывался двести двадцать четыре года назад, – уточнил Кейр. Спроси его кто об этом месяц назад – нипочем бы не сказал. Но как узнал, что придется помогать тестю в организации такого важного события, поинтересовался историей Совета Мудрых у королевского филида. – Тогда утвердили нынешнюю династию. С тех пор как‑то обходились…

– Я и говорю – четыре века.

– Как с вами, Инирами, на войну идти прикажете? Разведку всяко не поручишь! Двести двавадцать четыре года – это два века. И еще двадцать четыре сотые доли века.

Варрел захохотал. Потом принялся с подозрением рассматривать свою кружку, точно мог сквозь синеватую глазурь и слой спекшейся глины определить, есть ли внутри отрава.

– Ты окэдманился, Кейр. Пожалуй, я не буду допивать эту пинту. Ты считаешь века столетиями, учитываешь сотые доли… Для воина деньги – куски металла или мычащие четвероногие, а века – человеческие жизни. Ты стал даже не горожанином – римлянином.

– А я всегда был римлянином, – заявил Кейр, – мы, Плант‑Монтови, и произошли от тех солдат, кто некогда остался в прибрежных фортах и на заставах. Потому у нас и клановая крепость не одна большая, а много маленьких. Мы так привыкли. Ну и потому, что лучшие воины в Диведе – это все‑таки мы.

– Нет, мы!

Кейр мысленно сощурился. Как сида. Заметил, мелкие пакости выходят много легче, когда представишь на себе ее лукавый прищур

– Хорошо, Варрел, будь при своем мнении. Могу даже приказать подать тебе долю героя. Бесплатно и без отравы, хочешь?

– Ты серьезно?

– Вполне. Выбирай – тебе говяжий окорок, свиной, молочного поросенка?

Горец потер руки. Доля героя, официально поднесенная не на сельской пирушке – в заезжем доме Дэхейбарта! Получалось, что его только что признали самым что ни на есть героем – самым сильным, храбрым и жестоким воином в западной половине Южной Камбрии. Таким можно гордиться…

Не обратил он внимания – в трактире собрались представители многих кланов. Еще не всех. Но долинные были все – хотя бы потому, что население Кер‑Мирддина из этих трех кланов и складывалось. Были местные ирландцы, которые считались младшей ветвью Мак‑Дэсси. Явились на совет представители трех кланов из Глиусинга – пришли морем, с ветром повезло, вот и прибыли раньше прочих. А ведь на совет собрались люди непростые. И глава, скажем, кланового ополчения пропустит вперед какого‑то овцепаса? Да если такое случится, прощай, репутация. А в скором времени – и положение.

Так что едва Варрел выбрал и провозгласил, что требует себе долю героя, и хорошо бы это был свиной окорок, как на него обрушился возмущенный хор. Пожалуй, ни один мужчина не усидел на месте – пусть Плант‑Инир высок да плечист, так гуртом ведь любого героя стоптать можно. Особенно хорошо это знали Монтови. Кейр улыбнулся, вспоминая семейные легенды. В том числе рассказ о римской высадке на остров Мэн. Это было лет пятьсот назад, но прапрадед запретил менять в истории хоть слово. Потому как хотел, чтобы потомки узнали вполне достойную правду. Описание последней, самой отчаянной атаки заканчивалось словами: "Мы, римляне, от страха обгадились. Но они разбились о наш строй как волна о скалу. И вот тогда мы пошли вперед и сполна расквитались за перепачканные штаны." Да, британские легионы уже тогда ходили в штанах. Погоды не те – ляжками светиться.

Дополнительное веселье вызвал растерянный вид Варрела. Веселье и заботу. Затопчут его не сразу, мебель пострадает. Да ежели гостя изувечат – не дело, а ведь под горячую руку и прибить могут, даром что оружие на входе сдали. А кулаки? А сапоги? А мебель та же?

– Благородные воины желают драки? – поинтересовался Кейр громогласно. – Так прошу – во дворе да на кулачках. И вам забава, и чинно выйдет. За распорядителя будет Тулла. А врач и тем более священник, надеюсь, не понадобится. В крайнем случае неподалеку есть Бриана.

– А мэтр Амвросий? – спросили.

– Отсыпается.

– За лекаря и я могу, – предложил седой друид. – Да не смущайтесь, я ничем не страшнее обычной клановой ведьмы…

Старший из друидов остался наблюдать за поединком – второго не понадобилось. Варрел довольно быстро признал поражение, не ожидая, пока сильный да опытный противник не расквасит ему чего‑нибудь в кровь. Втравливать клан в новые распри ему не хотелось, да и честь ушла – победить всех посетителей "Головы Грифона" по очереди он не надеялся. Потому получил пару‑другую тумаков, сам нанес неплохой удар и запросил пощады. Драка на пиру – не дуэль, отрезанная голова в финале не требуется. Победитель место "царя горы" занимать не стал, вместо того пощупал кошель и предложил по кружке "угольного пива" каждому зрителю. И даже Варрелу, у которого таки появился в списке небольшой подвиг. "Воин, которому предлагали долю героя четверти Камбрии." Вес поднял – не удержал. Бывает. Но перспектива, выходит, есть.

Двое же свободных друидов сочли за благо договориться с Кейром о комнате. Предложение Иниров забыли. Темноволосый еще заметил, что Кэдманам с такими врагами и друзей не нужно.

– Нужно, – уверенно возразил Кейр. – Из‑за того что мы дружим со всеми сильными кланами, во врагах оказался.

– То, что осталось?

– Вот именно.

Теперь его речь звучала почти намеком. С учетом предыдущей сцены оставалось заключить: намек и есть. И потому, не дожидаясь первого среди равных, двое друидов начали тихонько обсуждать – что же такое можно предложить хозяину заезжего дома, чтоб он допустил их посмотреть на болящую богиню. А то и побеседовать с нею…

Лечение, между прочим, оказалось первейшим вариантом. Исцелить Немайн – если это действительно Немайн, а все шло к тому – друиды не могли. А вот облегчить страдания – вполне. Что дело серьезно – было понятно. Но успех‑то гарантирован. Если там богиня. А если нет и отравленная просто зажилась маленько? Бывают и медленные яды. А ведь случись что, виноватыми окажутся друиды, и ни один служитель старых богов более не ступит на землю Диведа. А скорей всего, всей Камбрии.

Потому первым вспомнили самый надежный и самый одиозный метод – жертву. И с ужасом поняли, что приходится оценивать не способ проведения запрещенного на христианских землях обряда, – но его действенность. Смысл жертвы – замена. Подставить судьбе вместо одного человека другого. Если сила, которую умиротворяют, не дюже разумна или подслеповата, появляется шанс подсунуть ей что‑то не совсем равноценное. Петуха за свинью. Корову за человека. Раба – за свободного. Воина – за короля…

Чем опытнее друид, тем больше выбор, тем мельче жертва. Но если при смерти богиня, что можно предложить мировому равновесию взамен? Человека мало. Даже друида.

– Бога бы поймать, – заметил кряжистый. – Гвина того же… Нашим, кто еще остался, было бы не обидно.

Друид‑кузнец поскреб темя. Кряжистый с завистью последил – у самого блестела плешь, не хуже епископской тонзуры. Правда, совершенно естественная. А если учесть, что лоб приходилось подбривать, сущая глупость получалась. И неблагообразие.

– Где ж его возьмешь, – сказал. – Да и не хорошо. Как‑то же обходились раньше цыплятами и овцами… Ты вообще коров резал. Может, взять много скотины? Целое стадо?

Обсудили. Выходило – без толку. Богиню не подделать…

Вернулся седой. Выслушал. Поочередно поднимал то одну бровь, то другую, то обе разом. Временами чуть прижмуривал морщинки вокруг глаз.

– А зачем? – спросил наконец. – Самозванке, если человек, и корова сойдет. Управимся. А сида выживет сама. Наше дело только облегчить. А это травы, отвары. Спину помять, конечности, чтоб не застаивалась кровь. В общем, завтра предлагаем помощь Дэффиду ап Ллиувеллину – так хозяина зовут. А для начала попросимся хоть одним глазком на сиду посмотреть – чтобы установить, какие именно зелья варить придется.

– Мне проще, – сообщил кряжистый, – я руками лечу и языком. Только вот от отравлений обычно не помогаю. Ну а эллилов прострел или одержимость – всегда пожалуйста.

Родичи собрались, чтоб не отнимать воздуха, в соседних комнатах. При Немайн осталась только мать и целители. К тому времени, когда Дионисий со свитой вошел к болящей, мэтр Амвросий уже заканчивал допрашивать сиду.

– Пульс бешеный, – констатировал врач. – Немайн взрывается изнутри, как мех с перебродившим вином. Но это ненадолго. Хотя бы потому, что сердце долго такого не выдержит.

– Не надо долго, – сида едва говорила, – надо достаточно. Это… испытания. Как новой колесницы… Органы… Как механизмы… По очереди… Сейчас сосуды. Потом другое… Я скоро забудусь опять. Надолго… Не навсегда… Надо только ухаживать. Знаете лучше… чем я.

Немайн замолчала в чуткой тишине. И епископ, понявший главное, спросил:

– Сколько у нас времени, мэтр?

– Не знаю…

– Хорошо, начнем. Возможно, успеем…

Пирр до рези в глазах всматривался в багровое от болезни пятно лица. Глаза серые. Рыжая. Волосы коротко отрезаны – да, про это сообщали… Спокойна. Молчит. Не узнает? Не подает вида? Или измучена болью? Скорее последнее.

Начали читать обычную заутреню – самый короткий вариант.

– Что вы делаете?

Луковку Пирр видел впервые. Дионисий – нет. Решил – проще и быстрее объяснить.

– Лечим твою подругу. Соборование есть таинство, исцеляющее тело и душу через молитву и прощение грехов. Не мешай – она едва в сознании, а для покаяния сознание необходимо…