Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 78 страниц)
– Ничего не тяжело. И заметь, у тебя кольчуга в два раза легче. Давай перевязь надену. Так. Хорошо. Теперь плащ. Под фибулу, чтобы не вышло против обычая, цветастую ленточку. Шлем.
– А почему мы едем не на «Пантере»?
– Так считать нужно. Как ты думаешь, зачем я поручила Эмилию сдохнуть, но доставить в последний из магазинов две тысячи лопат?
– Ох, и любишь ты в земле копаться!
– Люблю? – Немайн задумалась. – А знаешь, действительно люблю. Земля – хороший материал. Простой в обработке, податливый. Живой. Особенно – мокрая земля.
– Ты еще зыбучие пески расхвали, – фыркнула сестра.
– Зыбучие пески не обещаю, но что земля будет на нашей стороне – обеспечу.
Ни тени шутки. Закончились.
Немайн рассматривала себя в зеркальце. Белый плащ. Алый шелк вокруг шеи. Через красную, одного цвета с волосами, лорику – белый крест перевязей. Шашка и кинжал заняли свои места. Чуточку искривленная «Руд» скромно спряталась в ножнах вместе с рукоятью, торчит только крюк. За который и полагается извлекать оружие. Такими рукоятями пользовались иные сарматские офицеры, и в Камбрии еще помнили, как их изготавливать. При некоторой сноровке можно немедленно нанести рубящий удар или перейти в стойку. Но только рубящий! Увы, колоть с такой рукоятью оказалось практически невозможно. Зато, стоило сомкнуть пальцы вокруг рукояти, непременно хотелось чего‑нибудь рубануть… На другом боку пристроился кинжал. На борту колесницы ждут клевец, булава и «скорпиончик». Богиня войны готова к работе по специальности!
ГЛАВА 4
Прибрежный тракт, окрестности Кер‑Нида, река Нит. Год 1400 ab Urbe condita, вторая половина декабря.
Вини саксы врага или природу, но все бритты, кто желал уйти, ушли. Надвигающиеся саксы идут по враждебной территории, пусть и замиренной. И если храбрецы вступают в бой, поднимая диведские значки, то люди поосмотрительней, не надеясь на мелких правителей и непрочные земляные крепости, хватают семьи в охапку и подаются на запад. Что будет, если Хвикке решат чуть‑чуть нарушить договор, жители приграничных земель представляют себе слишком хорошо. По счастью, войско Хвикке еле ползет. Обоз, запряженный волами, постоянные стычки охранения с диведцами и мерсийцами, настолько жаркие, что время от времени приходится разворачивать в боевой порядок часть основных сил, никак не прибавляют хода. А завалы на дорогах? А сожженные мосты – рек много, и все поперек пути. И где поначалу взятый саксами неплохой темп в полтора десятка миль за сутки? Черепашье ползание, да и только. Попытка решить дело кавалерийским сражением закончилась плохо – и виной тому оказались мерсийцы. Те самые посольские два десятка, в пользе которых сомневался король Гулидиен. Воины, выросшие и возмужавшие во время непрерывной войны с Нортумбрией, не знавшие ни дня мира. А их противник, хоть и превосходил числом, да вдосталь нахватался стрел и дротиков от камбрийцев. Которые, дав врагу увязнуть, навалились со всех сторон – и вот тут сказались стремена. Удары рыцарей Диведа оказались куда сильней и смертоноснее обычного, а сами всадники не боялись вывалиться из седла, что сплошь и рядом происходило с уэссексцами. Тут не спасают никакие кольчуги: спешенные не в состоянии противостоять конным атакам без строя. Бежало не больше трети. Головы прочих были отрублены и аккуратно сложены пирамидкой на пути армии. Для поднятия супостату боевого духа. Доспехи достались пополняющим отряд добровольцам. Принц Рис, когда выкупал брони у взявших трофеи стрелой и копьем воинов, вздыхал совсем как скупая сида – но дело того стоило. Тем, кто собирался сражаться копьем и топором, они были нужней, чем лучникам. Получившуюся «полурыцарскую» конницу присоединили к мерсийцам. Вскоре пополнения значительно превзошли числом изначальный отряд, и граф Окта оказался командиром не столько мерсийцев, сколько западнокамбрийских бойцов.
За спинами отряда и происходил очередной исход. Как пытались себя уверить камбрийцы – временный.
Если бы карабкающийся по горным тропинкам Эмилий знал, каково придется Немайн на дороге, живо прекратил бы ворчать под нос о несправедливостях судьбы. Тем более что мог бы и догадаться. С его‑то опытом!
Римская дорога покрылась густой массой из повозок, людей и скота, медленно смещающейся на запад. Через которую, как ни старайся, пройти можно только узкой ниткой, по обочине. С колесницами же совсем беда. Немайн, такого никак не ожидавшая, вслух изумилась. Мол, никак не думала, что в Глиусинге, да и восточном Диведе, столько людей. И с ней согласилась половина старожилов.
– Это ведь только часть, – вдумчиво рассуждает Ивор, выглядящий в седле и доспехах моложе, – правда, большая. Кое‑кто подался на север, в Брихейниог. Ну, это у кого где родня. Не забывай, у нас не Ирландия, земли клана с землями королевства не совпадают. Потому и идут – к родне. И это очень хорошо. Случись что – помогут держать стены.
Немайн старательно поддакивает. А в голове переплетаются мычание и детский плач, скрип колес, ржание и ругательства, сливаются в песню горя и страха. Песня‑стон чуть притихает, когда вблизи показывается знамя маленькой армии с диковинным черным зверем, обнявшим древко. В глазах загорается надежда. Войско идет под красным знаменем Камбрии. Идет навстречу. Этого довольно, чтоб его пропускали. А шеи беженцев поворачиваются, взгляды не хотят отпускать невиданную столетиями боевую колесницу, о которой ходило столько слухов, да треугольные уши, торчащие из‑под римского шлема воительницы. Сидящей почему‑то в другой, обозной, повозке. Слух доносил из общего гвалта: «И коней у рыцарей два – один для похода, другой для боя». «Неметона! Неметона идет на саксов!» Слухи о явлении старой богини ходили по Камбрии давно. В другое время ее Дикой Охоты боялись бы. Но теперь все чаще звучит, и все чаще – громко: «От Гвина не уйти, Неметону – не разбить!» Это значит – чем быстрее волшебная армия доберется до врага, тем меньше поляжет добрых бриттов! И безропотно валятся с моста телеги с пожитками – чему изрядно помогает немедленно вручаемая расписка крещеной богини, любое содержимое пробки заталкивается с обочины в лес да топь. А люди стараются помочь. Протащить. Протолкнуть. Пройти на восток.
Но при том глазеют на ушастую фигурку в колеснице. И когда встречают взгляд серых глаз – или свои опускают, чтобы уныло брести дальше на запад, или припоминают, что на поясе висит оружие, а под седлом – добрый конь. И чем больше людей поможет Неметоне, тем хуже придется врагу. Короткое прощание с родичами, если те рядом. Попытка пристроиться в хвост колонне. Потому как единственный отряд, готовый принять пополнение, плелся позади трехосных, как у Кухулина, колесниц обоза.
Аннонцы нетвердо сидят в седлах, да и к стременам пока не привыкли. Потому включить их в ряды гленского ополчения оказалось невозможным. Но пятеро хороших лучников никогда не вредили войску. Разумеется, они спросили командира – стоит ли принимать в ряды верхних неумех.
– Да, – отрезала Нион голосом богини. – Мы никого не отталкиваем. Даже пеших. Слабые отстанут. Неумелые погибнут. Достойные – победят.
Сначала она просто хотела увеличить маленькое свое войско. И совсем‑совсем не ждала трудностей. Где пять человек – там и семь. И десять…
А где десять – там и сто. Родня цепляется за родню, и стихийная мобилизация нарастает, как снежный ком. Скоро Нион пришлось задуматься о том, чем кормить всю свою ораву. Чью ж еще? Богиня в голове молчала. Богиня в колеснице выслушала бегущую рядом с бортиком пророчицу.
– Первый привал – без проблем. Не зря запас заложили. Сразу от магазина отправим гонца к Эмилию – пусть пополнит следующие. А то вдруг твоя армия станет больше моей?
– Моя армия – часть твоей, – отрезала Луковка, – как я – часть тебя.
На ее лице замерло недоумение, подобное попытке понять глупую, неуместную шутку. Пришлось надавать советов и указаний, подбодрить – и отпустить обратно в хвост довольную и веселую.
Если б эти части хоть толику любопытства на себя отвлекали! Общее внимание Немайн снесла бы куда спокойней, если бы считала свой внешний вид хоть чуточку менее дурацким. И неважно, что шелковые ленточки на ушах оказались неизбежны и необходимы. Совершенно так же, как шарф на шее. Без них нежная кожа быстро натирается о вырез шлема. Пришлось набросить на уши широкие тканые петли, завязать… Вот теперь – шлем снят, а кончики лент вьются на легком ветру, путаясь с короткими красными прядями. Выглядит легкомысленно, зато можно крутить ушами, сколько душе угодно, и все слышать.
Когда к полудню до первого магазина добраться не удалось, стало ясно – сроки придется сместить. За счет отдыха. Иначе никак, все рассчитано. Немайн решила отказаться от намерения поспать в колеснице – вместо этого, показывая армии пример бодрости, стояла столбиком. Чем привлекала еще больше внимания. Время от времени отвлекалась, оглядывая доски, на которых ученицы играли странную партию: позиции обозначают поселения выше по реке, магазины, переходы по дороге или реке. Фишки – войска, речные кораблики, скорее напоминающие лодки, продовольствие, военные припасы. Если бы не пополнение, мозаику можно считать в целом разложенной – но приходят новые люди, много людей, и следует дать новые распоряжения и указания.
А заодно продолжить планирование – в расчете на победу, на поражение, на стояние армий друг против друга.
– Стояние нам выгодно, – говорила Немайн ученицам, – а саксам – нет. Мы подтянем еще силы, снабжение наладим, если надо. Зато саксам ни фуража, ни продовольствия взять неоткуда! Кроме собственного обоза.
Дорога становилась все более забитой. Наконец Немайн, тяжело вздохнув, признала: все планы на кампанию пошли прахом. Подвел образ отличной римской дороги – и недооценка числа беженцев. Нет, она‑то успеет. Но пешая армия северных соседей, с большим обозом, не меньше, чем пара подвод на десяток бойцов, встретив встречный поток людей, к сражению опоздает безнадежно. Значит, Гулидиену – и ей – придется встречать саксов не равными силами, но в два раза меньшими. Что ж, как говорит Ивор, и не такое случается. Место выбрали хорошее. Резервная позиция – на несколько миль западнее. Но туда нет римской дороги с севера. Тогда под полновесный удар всей силы саксов попадет уже войско Кейндрих. Гораздо более слабое. У них шансов выстоять вовсе нет. Вот и приходится думать да шипеть, как змея, которой на хвост наступили.
– Ладно, – мысли катились лавиной, и следовало отлить их в хоть какую‑то форму, – ладно. И ведь на западный берег не отойти! Придется принимать бой, имея за спиной реку и болото, что вдоль берега. Мост, похоже, лучше перед боем сжечь. Чтоб не было искушения к бегству. Все равно снабжение пойдет по реке. Оборона. Большого вала насыпать не успеем, да и отдохнуть нужно. Частокол между валом города‑форта и лесом Гулидиен и без меня поставит. Надо же прикрыть лагерь! Что не особо и поможет. Римский форт стар и мал. И вообще, сейчас он скорее напоминает обычный камбрийский городок. Туда не спрятаться и не продержаться. Что‑то я упускаю…
– Майни, ты говорила, что земля будет на нашей стороне!
Сестра богини в сверкающей броне привлекает не меньше взглядов, чем сама Немайн. А еще – чего не знают ни Анна, ни Немайн – она их охраняет. Ведь если саксы достаточно хитры, они могут подмешать в эту толпу человека с самострелом. Так Харальд сказал и отправился расчищать дорогу. Вот и приходится вполуха впитывать мудрость, а остальными чувствами следить, что вокруг происходит. Но теперь можно и о непонятном спросить. Потому как Харальд снова рядом. Только‑только сменился из передних рядов. Которым приходится тяжелее всего. Именно им пробиваться через толпу. И исполнять приказ: темп превыше всего.
– Если бы земля… А там за спиной болото! Строй, значит, в нитку – через дорогу, от леса до города, и никакого движения сзади! Всего счастья, что не обойдут.
– А что такое болото? – вопросила спереди правящая колесницей Анна. Ей приходилось малость полегче, чем всадникам – вперед, в самое месиво, колесницы не лезли. – Земля и вода. Ты же с водой возиться обожаешь! Это ведь твое! С ней должно быть проще.
– Вода лишняя, – отрезала Немайн. – Не нужна там вода!
– Вот и отлично. Уговори ее уйти!
И замерла, ожидая. Все‑таки Неметона – богиня только проточных вод. Вдруг гнилая вода не ее епархия? Сида открыла было рот – возразить. И осеклась. А потом расплылась в улыбке. Совершенно дурацкой, несмотря на длинноватые клыки.
– Спа‑а‑асибо, Анна Ивановна, – протянула.
Ведьма пожала плечами. К новому титулованию она привыкла – сида объяснила, что подобное употребление имени означает у народа холмов особое уважение. А вот «спасибо» – просто вежливость, благодарности она совершенно не заслужила, напомнив очевидное. Зато вызнала то, что и сама Немайн позабыла. И не рассказала бы. Если же заодно и саксам не поздоровится – совсем славно. Теперь можно спокойно ждать, пока наставница не займется воплощением задуманного. Если ты Анна Ивановна, конечно. А если – Эйра, которой все нужно знать вчера? Тогда ты немедленно лезешь к треугольному уху, шепчешь:
– Придумала?
– Точно. Теперь главное – успеть. Лопаты Эмилий доставит. Как хорошо, что я попросила две тысячи лопат! Как жаль, что не три!
– Ожидается работа? Я понимаю, заклинание будет большое, придется помогать? – интересуется Ивор, возле штабной повозки становится тесновато. – Мы не против.
– Но как к этому отнесутся остальные? Не мои войска?
– Без восторгов, – соглашается Ивор. – Но будут еще жители самого Кер‑Нида. Которые захотят отстоять город. И ради этого лопатами помашут в охотку. Готов поспорить – они и так укрепляют вал, подновляют частокол, строят баррикады…
– Их мало, – отмахивается рукой Немайн, – сколько там людей останется? Сотни три?
– Полтысячи, не меньше.
– Все равно – мало.
– А остальным воинам хочется жить. И славы. И добычи. И… Интересно им будет.
Последнее означает – проблемы нет. Хотя ворчать и будут, но незло и больше для порядка.
Теперь, когда стало ясно, что делать, сон навалился с новой силой – глаза слипались. Немайн пожалела, что придумала торсионные веревочные рессоры – швыряй и дергай колесницу, как древние бриттские, стало б совсем не до сна.
Но что там, впереди? Сквозь сетку голых ветвей белеют паруса шатров! Вот и яичный, ошкуренных бревен, сруб блокгауза. На крыше, на шесте, ловит ветер раззявленной пастью узкий красный дракончик. Общекамбрийский символ. Посты на мосту, пытающиеся регулировать движение толпы. Одна из девочек Нион машет руками и радостно что‑то орет – такой гвалт вокруг, что слов и сиде не разобрать. Эмилий руки сложил на груди, мрачен, как туча. Уже знает о пополнении, поэтому озабочен – продажные запасы многих кланов вычерпаны до донышка, пришлось выбирать: или упирать на патриотизм, а заодно платить втридорога, или организовывать волок. Это деньги, которые пока есть, и люди, которых взять попросту неоткуда. Ничего, вывернулся! Теперь Эйлет верх Дэффид налаживает волоки между Туи и Нитом.
– Она потребовала треть для клана и четверть для себя лично, – сообщил Эмилий, – остальное мое и короля. Если ты выбьешь из Гулидиена привилегию. Зимний путь нужен. Даже в мирное время.
– Лучше корабли нормальные строить, – буркнула Немайн, – которые не тонут зимой. Но – пусть будут и волоки… Постараюсь. Как сестра‑то, справляется?
– Лучше, чем я ожидал. – Тень забот и усталости на мгновение покинула лицо римлянина. – Местами лучше, чем я…
Долг сильней сна, злей голода. Немайн вдвойне привычно – как по стройке, пробежалась по лагерю: так поступал некогда Клирик, так и сама по новому городу носилась. Короткие вопросы: как устроены, хороша ли пища, есть ли больные, и напоминания: времени мало, отдыхайте, не отвлекайтесь на мелкие дела, все должны сделать римлянин и Эйлет. Вы же ее знаете! Не подведет. Машинально цапнутый из котла кусок. Проверки сида в мыслях не держала. Но удержаться не было сил. Ложка‑другая – и все, людей объедать нельзя, а желудку чуть полегчало, ведь он невелик. Когда ноги принесли в свой шатер, оказалось – сыта. Закрыла глаза – почувствовала, трясут. Перед распахнувшимися глазами – знакомый носик. Чуточку островатый для японки. Темные косы вдоль щек. Тьма глаз, веселых и серьезных сразу. Нион. Луковка.
– Вставай!
– Уже выступаем?
Глаза разлепились, а уши не совсем. Словно ватой набиты. Вот и рожков к выступлению не слышно.
– Нет, но стража минула. Четыре часа. Тебе же больше нельзя… Гейс!
Как хорошо было на дромоне, без умных пророчиц! Но Луковка права. В войске достаточно ирландцев, чтобы уважать их обычаи. Да и камбрийцы воспримут нарушение ограничения Хранительницей как дурное предзнаменование. Значит, всем дрыхнуть еще пару часов, а Немайн нельзя? А не надо было быть дурой, когда договаривалась с подданными…
Зато есть повод – и время – проверить посты. Спящих нет? И на том спасибо. Теперь найти местечко, укромное, но заметное остальным, и рассчитать давешнюю придумку хотя бы приблизительно. Достаточно ли сил? Хватит ли времени? Люди, лопаты, кубометры. И часы. Часы, которые кто‑то, совсем недалеко, покупает кровью, скупо стараясь подсунуть судьбе вражескую…
Но только перо потянулось к пергаменту, с дороги донесся детский крик. «Голодный», – шепнуло что‑то внутри. Сразу вспомнился маленький. Может, ее сокровище тоже плачет. Пусть и на родные руки оставлено, но и родные – не свои. И та же Нарин. Раз отдала ребенка, что с нее станется на другой?
– Не плачь, мой маленький, – прошептала Немайн. – Мама только отгонит злых вражин от порога. И сразу вернется…
Эмилия во сне никто не ограничивал, а дремать в седле – невелика наука. На этот раз он ехал – слава Господу! – по настоящей римской дороге. Для того чтобы проинспектировать – вот именно! – настоящий римский магазин. Впереди – свои, позади – свои, на дороге людно, но не так густо, как днем. Опять же рядом все, кто должен опередить армию и помочь ей быстро и удобно отобедать. Можно бы и поклевать носом. Никакого ущерба чести – потому как опального чиновника Эмилия на деле‑то и нет, а есть личина, которая со временем исчезнет в тартарары. Пусть ее и зовут так же, как и самого разведчика.
Иное дело – мысли. Голова пухнет! Вовсе не от проблем снабжения – эти‑то, по сути, уже решены, и наемному интенданту остается только контроль за исполнением да оперативные поправки, вносимые разрастанием ополчения. За сутки перехода к армии Глентуи пристало больше полутора сотен человек. Отстало – сорок два. Непонятная девица, крутящаяся при базилиссе, Луковка, всех переписывает на каждой остановке. Толковая. Благодаря записям можно представить, что произойдет на следующем переходе. А значит, наскоро прикинуть, сколько и чего понадобится, да какой запас взять сверху. Мелькали даже идеи о том, как потом переправить вдогон армии излишки. Римлянин улыбнулся: да всю эту рутину он может переделать, не просыпаясь.
Покоя не дает оружие, виденное на поясе базилиссы. Одно к одному – славянское имя приемыша, камнемет, рассуждения о Дунае. Теперь вот и кривой меч, получивший прозвище, схожее со славянским словом, обозначающим кровь. Изо всех соседей Рима таким оружием пользовался только один народ. Авары. Те самые, которые возглавляли славянские орды, затопившие балканскую часть империи. Те самые, отвратить которых от стен Константинополя смогло только чудо. Потому что стены они уже разнесли в щебенку! Те, что во время очередной осады на Пасху пропустили в голодающую Солунь обозы – вроде как поздравили. Это язычники! Солунцы ждали подвоха. Не оказалось! Ни спрятанных воинов, ни яда, ни заразы. Авары, что сидят на дунайской торговле и получают от нее гораздо больше, чем платит откупающаяся от набегов империя. Мир же с таким соседом недешев, особенно когда другие границы не просто пылают – несутся к столице, как пожар в поле. То‑то Немайн, как она себя зовет, все твердит, что платить дань нельзя никому и никогда. Начиналось‑то с сущих медяков… Те самые, чей каган Баян стал регентом империи при малолетнем сыне Ираклия – как раз тогда, когда тот отправился в свой персидский поход. И чей данник, болгарский хан, был назначен наблюдать за передачей власти после смерти императора. С ханом император и породниться был не против, старшую дочь в жены наследнику предлагал. Сговорились, багрянородная выехала – да тут у болгар случилась усобица… Тут вам и свадьба, и гарантии, и вспомогательные силы против славян! Только свист кривых мечей да арканов у низовий Дуная – теперь болгарам своих невест пристроить некуда.
А багрянородная была слаба здоровьем, да вскоре после неудачного путешествия своего умерла. Эмилий хмыкнул. Слухи и эту смерть приписывали Мартине. Вот уж не в ее стиле деяние. О, как рвал на себе волосы начальник разведки, когда зачитали завещание, назначавшее вдовствующую императрицу регентшей! Боялся, что та пойдет по стопам Юстиниана и отменит разведку в принципе.
Эмилий оглянулся, словно мог рассмотреть августу за несколько миль и сквозь полдесятка холмов. Кривой клинок. Осадные машины. Имена. Уж не ее ли готовили в невесты степняку? Если так – зря. Такую не стыдно и на собственный трон. А что женщины, по римской традиции, не допускаются к власти, так традицию можно и обойти. Или проще – сломать. Вот только сама августа заниматься этим не хочет. Ей проще построить новую империю и новую традицию.
Нашла провинцию, отпавшую после очередной гражданской войны лет двести назад, да так и не возвращенную. И теперь решает все те же вопросы, что и в Константинополе пришлось бы. Пополнение казны. Торговля. Разбойники. Варвары на границах. И пока справляется.
Пела Немайн теперь только во сне. Увы, и в снах сосредоточиться на упражнениях для укрепления голоса не удалось. Сперва Немайн попыталась выбраться в музеи, но самые интересные залы оказались на реставрации, пришлось пялиться на экспонаты, которые она и так хорошо помнила. Впрочем, несколько мелких деталюшек сида все‑таки подсмотрела. Например, подъемные шверты на бортах модели голландской херрен‑яхты. Для суденышка, ходящего и по морям, и по рекам, самое оно.
Всякая польза от прогулки в Петродворец прервалась у знаменитого фонтана, где вместо Самсона, разрывающего пасть льву, довелось увидеть «БелАЗ», разрывающий кардан «Катерпиллеру». «Призрак» назвал сию кошмарину дивным образчиком конструктивизма, бегал вокруг, охал, ахал, да так, что забыл накормить даму пирожными – сладкими, и критикой – кислой с горчинкой. Слушать его оду конструктивизму и футуризму пришлось до самого пробуждения!
На этот раз, однако, стоило смежить веки – и перед Немайн встал консерваторский класс. А время исчезло! До тех пор, пока не отворилась дверь и не заглянул сухопарый седовласый джентльмен. Замдекана.
– Мы пошли вам навстречу, – сообщил, невозмутимо дослушав очередную невысокую – «у тебя проседает середина, девочка! Ее и тренируй» – трель. – Тем более расписание позволяет. Так что вместо фортепиано теперь будете ходить на арфу. Кстати, если вы намерены петь ирландскую и валлийскую народную музыку, сразу разочарую. Современная арфа от традиционной отличается как рояль от клавира.
Немайн распахнула глаза шире обычного. Совершенно не ожидала, что ей уступят. И только собралась поблагодарить, как замдекана оглянулся, юркнул в класс, плотно затворил дверь, заговорщически зашептал:
– Пой. Арию. Из тех, что тебе разрешают. Или со вступительного.
При этом седой живчик словно ниже ростом стал. Точно – подогнул коленки. Как за прикрытие присел.
– Чего ради? – удивилась сида.
– Пой, кому говорят! – Вот уж не ожидала, что можно прикрикнуть шепотом. – Потом объясню… Ну! Быстро!
– Мне нужно работать середину, – напомнила Немайн спокойно. – Вот ее я и буду распевать.
И продолжила упражнения как ни в чем не бывало. Певец‑математик между тем чуть на стену не лез. Говорить и даже шептать уже не осмеливался, зато устроил пантомиму. Много махал руками: выше, выше! Но Немайн вверх не лезла, упорно пропевая заданные куратором ноты. И с интересом разглядывала солидного человека, лицо которого вдруг исказилось, подобно театральной маске скорби, а руки метнулись к горлу, изобразив сцену самоудушения. Потом замдекана разом превратился в себя обычного, укоризненно покачал головой. Осторожно приоткрыл дверь.
– Ушел, – выдохнул, – ушел. Ну просил же я… А ведь заглядывал настоящий ценитель. Нет, вру. «Настоящих» и «истинных» – как грязи. А этот… Профессиональный, вот. Проходит иногда мимо классов, чтоб узнать – кого можно будет сходить послушать годика так через три в театре‑студии. А если он придет на студентку больше раза – все уже знают, это звезда… Что с вами?!
Немайн выскочила из класса, как бросившаяся на добычу хищница. Уж ей ли не знать манеру Клирика! Увы – среди струящихся под ногами лестниц и смазанных от быстрого бега стен она так и не увидела знакомой фигуры. Не догнала! Может, потому, что часто оглядывалась. Боялась не узнать со спины того, кого знала лучше себя самой…
Граф Роксетерский старался не подавать вида, что ему не по себе. Его люди уже дважды отгоняли от колодца разъезды саксов. Кто‑то из варваров догадался подкрепить конницу легкой пехотой. Лучниками и метателями дротиков. В результате бездоспешные диведцы стали действовать очень осторожно. А его отряд терял лошадей. Но с главной задачей справлялся – продвижение саксов задерживал. Вот только делать это приходилось не только мечами и копьями, но и насосом.
Идею об отравлении колодцев он выдвинул сам. Способ – простейший и верный – кусок гнилого мяса. Камбрийцы переглянулись. И сказали, что получить войну с братьями‑бриттами им вовсе не хочется. А отравления своих вод бежавшие или спрятавшиеся жители Глиусинга не простят. Король же у них рано или поздно снова заведется. Скорее всего, Артуис. Хороший вояка, получше отца. Другое дело, если удастся сделать воду непригодной только для саксов. Тогда никаких политических проблем. Тут все уставились на Неметону. А на кого еще? Кто лучше в воде разбирается? Та подергала ушами и спросила, устроит ли командование, если воды просто не будет некоторое время. Или будет, но очень мало, для саксов недостаточно.
Вот теперь и приходилось защищать ровно половину городской пожарной команды – вторая половина осталась в городе на случай осады, – которая, пыхтя, наполняла пожарные рукава водой, убегавшей ручейком в сторону ближайшей речки. Наследники римских вигилов почитались, по старой традиции, едва ли не выше рыцарей. Да так оно и было – подолгу качать воду ручным насосом не легче, чем бить из лука, а иной огонь пострашней врага‑человека. Некогда Рим запрещал провинциям заводить пожарные службы, боясь, что в случае восстания пожарные легко одолеют легионеров. Впрочем, Рим Камбрии уж триста лет как не указка! Максим, Вортигерн, Артур – всякий правитель Британии заботился о пожарных службах. Короли Диведа не были исключением.
– Быстрее! – Граф обернулся. Десятник пожарных, несмотря на прохладу, скинул рубаху – и то блестел от пота, как и все его люди, да как медные шлемы на головах. – Быстрей, лошаки!
Прикрытие о помощи он не просил – случись еще раз саксы, кто мечами махать будет? Но это не означало, что он останется совсем без поддержки. Окта не был христианином. И виды колдовства делил надвое: полезные ему лично и вредные. А потому решил рискнуть. Иные страшные слова, которые говорила Неметона, напутствуя передовой отряд, граф запомнил. И как они цеплялись друг за друга – тоже. А если от повторения заклинания у глиусингцев не будет в колодце воды лишнюю неделю – переживут. К соседям побегают.
– Насколько уровень опустился? – бросил Окта.
– Как всегда. – Десятник притворился, что принял ритуальный вопрос за практический, чтобы разогнуться и утереть пот со лба. – Но эта зараза глубокая. И зачем такую копали, ослы?
Ослы бы рассказали, что колодец старый, а при римлянах вода стояла ниже. Но ушли. То ли далеко, в Дивед и Брихейниог. То ли в близкое укрепление в холмах.
– Сейчас сформируется воронка депрессии, – объявил Окта, – грунт глинистый, коэффициент фильтрации низкий… Ожидаемый срок восстановления грунтовых вод – неделя.
Он оглянулся, уточняя условия заклинания.
– Река далеко, восполнение происходит через питание дождевыми водами… – Вдруг до графа дошло: часть доселе страшных слов вполне рациональна и понятна. Впрочем, у кого мать валлийка, у того бабушка ведьма. Наверняка какие‑то способности есть! Ведь ясно же, хоть никто не объяснял: если почва – глина, она сама похожа на воду, только медлительна – недаром из нее горшки лепят, не из песка. Ее водяным колдовством уговорить придержать собственно воду или напустить саксам одной грязи куда легче. И дождь… Тиу, норманнский Тор, бог грома и дождя – честный и бесхитростный воин. Он склонен помогать защитникам земли, а не грабителям. А особенно ему, Окте, с детства посвященному носителю молний! Не случайно его и в графы призвали – ведь король дал Роксетеру на выбор несколько кандидатур. Но все остальные больше Вотана жаловали. Значит, дождевые капли, собравшись вместе, помнят власть Тиу? Окта обалдело помотал головой. Новое знание не исчезло. И преотлично, вождю такое на пользу. Водяная магия, значит… Окта потер руки, потрогал на всякий случай висящий на шее знак бога – молоточек и спокойным тоном опытного ведьмака пояснил. – Сейчас сухо. Боги на нашей стороне. Не только Неметона.
Ведь настроение порой значит не меньше, чем сила. Особенно в ведовстве. Тут труба зафыркала, из нее выскочил сноп брызг, другой.
– Воздух!
– Все, – подытожил десятник. – Ниже не откачать. Да и грязь там уже. Вот не знал, сиятельный посол, что ты так хорошо в этом деле разбираешься.
– А я плохо разбираюсь, – честно выпалил Окта, – но Неметона пару слов на ухо нашептала. Сворачивайтесь и в путь.
Кто заставил его вот так взять и вывалить голую правду, граф тоже не сомневался. Впрочем, так оно и следовало – с добрыми союзниками на войне. Торг в длинных залах и шатрах – дело другое, там его боги за язык не хватают. Что ж. Он получил знак и, если выживет, расскажет королю Пенде главное. Что было знамение. В том, что диведцы не предадут. Если, конечно, выстоят.
Возле следующего колодца он, припомнив заклинание, с видом знатока растер кусок земли.
– Кажется, в этой глины побольше…
– Тут недалеко ее и добывают. Для горшков.
– Вот и хорошо. – Граф напряг память, вспоминая, какая воронка лучше, какая – хуже. Что это такое – смутно догадывался. Водовороты‑то видеть приходилось. Наконец объявил: – Воронка депрессии будет узкой… А вы чего смотрите? Качайте! Без пота заклинания богини не работают!
