Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 78 страниц)
– Это берег моря и река Туи. Кому нужен порт в устье? Иноземным купцам. Вон римский дромон чуть не утонул в реке, не доплыв до столицы. А тут у нас и починка, и отдых, и товары сверху можно спустить. Вывод – римлянам уже нужен. Опять же свежую еду и сладкую воду кораблям продают люди принца Риса – значит, и с ним нужно поговорить…
Пока Немайн недужила, греки построили себе подворье – не меньше размером, чем заезжий дом. Так что для визита к Михаилу Сикамбу пришлось переходить дорогу. Ту, что от моста до городских ворот. А это препятствие: Немайн вернулась в образ византийки, а значит, снова напялила башмаки на платформе и длинную сестрину рубашку, чтобы задрапировать удлинившиеся ноги, как положено благородной девице.
Вышагивая меленькими шажочками – а посох‑трость сошел за балансир канатоходца, – Немайн утешала себя тем, что внушительное сооружение из толстых бревен отлично перекрывает дорогу и простреливает мост, замечательно вписавшись в систему обороны предместья. Так что и разговор начался именно с этого. Если, конечно, исключить взаимные реверансы – точнее говоря, Немайн приветственно разводила руки, не рискуя слишком нагибаться, чтоб не рухнуть, а вежливость выражала больше радушной улыбкой. Михаил же отвесил практически поясной поклон. Разогнувшись, рассмотрел улыбку и слегка вздрогнул. В прошлый раз Немайн обошлась «китайской внимательной», а на этот перестаралась и выдала голливудский оскал. А клычки‑то для человека у нее были, увы и ах, малость островаты.
– У меня и желудок такой, – пожаловалась, пока римлянин расставлял фигуры и выбивал каждой по шахматному столику короткую дробь – руки меленько дрожали, – так что преосвященный Дионисий мне разрешил мясо во все дни, кроме рыбных, – ибо рыба мне тоже полезна. Я хищник, Михаил, но хищник благонравный и к тебе весьма расположенный, так что пусть тебя не беспокоят знаки приязни, немного превосходящие требуемые по этикету.
Выиграв первую партию – Немайн старалась поддаваться незаметно, а в эндшпиле спустила ладью, после чего честно сопротивлялась, – Михаил успокоился и стал пригоден к серьезному разговору. Конечно, выдавить некоторую сумму, пока собеседник в шоке, Немайн могла. Но то, что римляне – не американцы, успела уяснить. Римский купец столь же прагматичен, но не чужд благодарности и чести, потому как в темные века репутация человека надежного окупается стократно. У римлян – как и у других традиционных народов, одобряющих торговлю, – неудачник выглядит именно как беспринципный рвач, которого любая открывающаяся возможность урвать сводит с ума и не дает делать медленное, надежное – но оттого лишь более доходное – дело.
Потому следовало озаботиться правильной репутацией для себя. Та, что не воспользовалась минутной слабостью партнера по переговорам, не станет ли более желанным клиентом? Не стоило, конечно, забывать, что римлянин к западу от геркулесовых столпов совсем не то же, чем он же, но к востоку от них, – однако это правило касается аборигенов. А два римлянина договорятся. Разве только у одного из них будет приказ!
Приказ у Михаила, разумеется, был. Как можно в темные века заниматься дальней торговлей и ни на кого не шпионить? Совсем невозможно! Сикамб работал на экзарха Африки Григория – можно сказать, в силу порта приписки. Но даже если бы не работал… От нового порта, через который после открытия навигации должно устремиться оружие и припасы для войны с наступающими арабами, а в обратную сторону – шелк и зерно, слоновая кость и золото, деньгами пахло сильнее, чем треской да селедкой, а ведь и простое рыбацкое поселение при грамотном подходе способно приносить немалый доход. А то, что ушастая дама, между делом загоняющая его короля в угол – а пат – это тоже поражение, – способна обращаться с деньгами ловчей константинопольских аргиропратов, купец давно уяснил. Еще одно доказательство, что перед ним сидит беглая базилисса.
Михаил беседовал с епископом Дионисием. Околичностно, разумеется. Но пришел к выводу, что если искореженное господним гневом тело базилиссы было наказанием для ее родителей – за кровосмесительный брак, то Господь сполна возместил девочке ущерб, даровав разом греческий острый ум и деловую хватку армянских предков. А в придачу – Михаил уже слышал рассказы о ее военных подвигах – мужество и сметку парфян Арсакидов, от которых и числил свой род император Ираклий. Ее отец…
Так что Михаил довольно быстро согласился, что порт в устье Туи нужен для крупных перевозок больше воздуха, торговался же за суммы и преимущества – для африканских купцов вообще и для себя в отдельности. Если учесть, что в Кер‑Мирддине он начал постоянную, неярмарочную торговлю, не поддержать развитие инфраструктуры было бы сущей глупостью. Заодно предложил спуститься на первый этаж, в лавку, и познакомиться как с новым делом, так и с новым товарищем, Эмилием. Который на деле приходился Сикамбу не только партнером и приказчиком, но и начальником – по линии разведки.
Немайн с интересом навестила лавку и обнаружила, что большинство товаров – местные. Эмилий, который взялся руководить камбрийским филиалом и после отбытия старшего партнера, объяснил:
– Товара из Африки мало пока, в основном шелк и пряности кое‑какие. А я хочу, чтобы люди привыкли, что у меня можно купить все.
Потому лавку отгрохал огромную и нескольких приказчиков нанял – частью из местных, частью из греков‑беженцев. Было у него на деле и еще одно соображение: закупая местные вещи, резидент увеличивает количество знакомств и мотивирует непрерывную суету и переговоры.
– Рекомендую поговорить с мерсийцами, – посоветовала Немайн. – У них, насколько я знаю, постоянного агента пока нет. А сухой путь действует круглогодично. Будет совсем неплохо, если и их товары можно будет купить круглый год.
– А чем они торгуют? Старший товарищ мне о них говорил только как о покупателях.
– Да так оно и есть! Двадцать лет непрерывной войны не способствуют производству чего‑либо, кроме оружия. Но они сбывают сырье, что тебе малоинтересно, и военные трофеи – поскольку король Пенда пока удачлив. Опять же и над нами тучи сгущаются. Но если повезет – будут трофеи. Стоит подумать, не находишь?
Немайн вздохнула. Вот, казалось бы, всего ничего на ногах, а уже гудят.
– Но о войне мы сможем поговорить и позже. Меня же ожидают хлопоты более приятные. Не покажешь, что у тебя есть из готовых нарядов?
К собственному ее удивлению, наряды оказались не римскими, а камбрийскими – что поделать, торговля готовым платьем вообще не была распространена. Отметила, что фасон, видимо, не новый – молодых девушек в таком видеть приходится редко, а вот замужние дамы похожее носят часто. Немайн припомнила, что в Средние века мода вообще ходила поколениями, причем люди в возрасте наряду юности обычно не изменяли. Может, и теперь новое поветрие? Что ж, древней сиде дозволительно встать над такими предрассудками и напялить, что нравится. Несмотря на похабный разрез на груди. Конечно, подол придется укоротить по росту. У всех платьев, кроме одного: хватит ради прогулки на платформах сестер грабить. Тем более с собой в новый город удастся прихватить только Эйру.
Вернулась в «Голову» в сопровождении небольшого отряда, во главе с Эмилием. По камбрийскому обычаю пригласила в дом, угостить – но грек уклонился от застолья, заявив, что клиентов не объедает, но если угоден как друг, то навестит в любое иное, удобное хозяевам, время.
Немайн проводила гостя до ворот, вернулась обратно – а там Анна с Эйрой добычу обсуждают. Но свести разговор к делам тряпичным не довелось.
– Вон… – сида, торопливо скинув деревянные подошвы, плюхнулась на циновку, будто ей ноги подрубили, благостно потянулась, – …ту коробку смотрите. Самую тяжелую. Тысяча, и не серебром. Сейчас коротко обсудим условия – вы ведь по‑латински плохо понимаете? А потом все вместе пойдем к принцу Рису.
Который гостит на королевском подворье. Впрочем, на этот раз Немайн роста стесняться не стала – уж во время осады холма принц Рис насмотрелся на сиду – и маленькую, и перепачканную, и валящуюся от усталости с ног. А потому совсем не удивился, когда, не успел он приказать подать кресло, как увидел ушастую, уже устроившуюся на пятках.
– Быстро устаю, – пожаловалась, свесив ушки, и сразу взяла быка за рога: – А еще мне деньги нужны…
Рис разулыбался. Ну не вызывала грозная языческая богиня – правда, крещеная – у него иных чувств, кроме умиления. Да еще, пожалуй, уважения к другу и бойцу, умному и стойкому. Которое просыпается, когда… Когда сида не свешивает уши вот так, к плечам! А теперь – обиженный ребенок, и только!
Так что, едва услышав, что Немайн нужны деньги, принц заявил, что его кошелек в полном распоряжении соратницы.
– Жену позови, – предложила Немайн. – Дело‑то у меня большое, а Гваллен твоя – умная. Лишний советчик мне сейчас никак не повредит.
Зачем обижать доброго знакомого? Но кто в левобережье Туи хозяйственными делами занимается, за месяц походной жизни не догадалась бы только последняя дура! Право, Рис для своих семнадцати лет хорош – храбр, честен, рассудителен и влюблен в жену. И не бешеным пламенем, как можно было бы ожидать от принца, женившегося по любви на фермерской дочке. Чувство Риса ровное и гладкое, как шелк… Вот, и так ведь лучится довольством – а вошла жена, расплылся, как кот, которого с кровати на печку переложили. Гваллен же, подавив желание погладить сиду по головке, что в присутствии учениц было бы совсем уж неуместно, сразу сказала – в обустройство гавани, пристаней и складов вложится. И меньше чем на половинную долю не согласна, а что до остального…
– Сколько?
Услышав сумму, поморщилась.
– Сейчас столько золота у нас нет. Так что ограничимся портом. Хотя кожи тоже дело нужное: как раз сейчас на них спрос, Дэффид щиты и шлемы римлянам делает.
– А золото и не нужно. Нужен скот. Нужен хлеб. Рыба. Овощи. Баржи нужны речные, припасы возить. По цене летнего рынка могу зачесть за золото.
– Тогда… – Гваллен задумалась. Летний рынок на мясо дешевый.
– Все будет, – заверил Рис, – чего не хватит, сговорю у соседей. Как раз вся наша семейка в городе. И со старейшинами кланов нужно говорить.
– Но цены лучше взять, скажем, сегодняшние, – добавила жена. – Как ни крути, а телята, например, подросли. Так что продавать их по летней цене неуместно. А на вес – так тебе же нужно много. Замучаемся.
– Тем более что многое нам придется покупать самим. Это вопрос обмена между областями: у нас, например, мало овец, но избыток рыбы. Да и соляные промыслы все мои, так что всегда есть что предложить в обмен.
Теперь, когда принц понял, что речь шла не о том, чтобы выручить симпатичную сиду небольшим подарком, а о доходном деле, он стал дотошней и практичней жены. Немайн попросту любовалась на славную парочку, но торговаться не забывала. А соль – это хорошо, это валюта получше золота! Надо бы составить этим симпатичным людям конкуренцию. Или хоть обеспечить собственные нужды. Кусочек побережья есть, значит, хотя бы морскую соль добывать можно.
Вернувшись домой с подписанным договором и еще одним кошелем, полегче, Немайн отдышалась и объявила, что собирается навестить Тристана. А потому до полудня ученицы свободны – они‑то уже умеют владеть оружием, так что, буде пожелают освоить длинный меч по‑сидовски, многое из того, чем сейчас занят сын лучшего в городе врача, им не пригодится.
Тристан был во дворе. Упорно и немного зло отрабатывал мулинеты. При этом явно воображал нарисованный круг головой врага. Не абстрактного, вроде злого сакса, а знакомого, например соседского мальчишки. И настолько увлекся, что не услышал стука деревянных подошв.
Ну что ж… Немайн осмотрелась. Ноги гудят, а в ноябре, даже в начале, на травке особо не посидишь. А на камушке – тем более. Другое дело – ветка дерева. Хорошо, что у этой ивы развилка между стволами где‑то на уровне пояса. Кстати, спасибо ей за ветки, одна где‑то затерялась после того, как помогла победить вождя норманнов, а вторая в руках ученика. Залезть – недолго. Устроиться поудобнее, подтянуть поближе посох, подпереть подбородок сложенными в замок руками. И только после этого…
– Молодец. Хорошо получается у тебя, – сказала. Почему‑то стало весело.
– Майни! То есть… Учитель! А меня к тебе не отпускали. Я даже сбежать не смог.
– Не большая это беда. Я слабая очень была. И хожу теперь еле. Шагов несколько ступила, а мучает одышка. Мышцы ноют. Новым научу упражнениям быстро и спать отправлюсь.
– Так утро еще!
– Так научу пока, не будет утро… – Немайн осеклась. Что‑то ей не нравилось в собственной манере речи. Что именно – уловить пока не удавалось. Разве что голос стал немного скрипучим.
– А я думал, ты обиделась. Или вообще про меня забыла!
– Не забываю ничего я. Это знай! Только после обновления… Ну, болезни моей. Но и тогда старое я забываю, не то, что недавно было. А теперь как скажу, делай…
Упражнения на развитие силы, ловкости, выносливости. Хочешь пораньше взяться за настоящий меч? Тогда отложи на время палку. Вот так. Нет, не то. Теперь правильно. Запыхался? Ну, передохни немного. Тем более что загонять себя до пота и боли в мышцах ты уже научился, и теперь придется скорее сдерживать.
– Кстати, ты лупил мишень когда, воображал кого?
Тристан потупился. Признаваться было стыдно. Но Учителю сказал. Оказалось, врагом назначен брат. Не самый старший, который, посмотрев на упражнения, объявил:
– Баловство, но кисти рук у тебя, может, станут посильней. А это совсем не вредно. Так что играйся пока, а через пару лет займешься серьезно.
Это как раз Тристан стерпел, и легко. Возраст – дело наживное, а сида показала, как набрать силу пораньше. Значит, все в порядке… Наказанием оказался средний. Тот про меч и палку вовсе не слушал. Только ревел от хохота, как осел. А еще рыцарь!
– У сиды учишься, – говорил, – значит, будешь ведьмой. А что? Надо уравновесить. Раз уж Бриана решила стать хирургом и освоить мужское ремесло, тебе и правда стоит заняться девичьим! Ткачихой у нас Альма будет, так отчего бы тебе не заделаться ведьмой?
Ну и как обиженному мальчишке не вообразить его морду на месте мишени для битья?
Сзади – шаги. Знакомые. Эйра… И еще кто‑то… Мужчина. Довольно тяжелый, топает этак размеренно.
– Ведьма мужеска пола именуется колдуном! И вполне может быть добрым и правильным, как Мерлин, например. Соглашайся, Тристан! Рыцарей много, волшебников мало. Больше славы достанется, – раздался веселый голос. – Наставница, тут тебя один благородный воин ищет. Из твоего королевства!
– Какого королевства? – Немайн чуть с ветки не упала.
– Я сегодня не Тристан, – сообщил ученик. – Сегодня латинский день, так что я Аргут…
Эйра на такие мелочи, как пытающиеся перебить мальчишки, внимания не обращала никогда.
– Из того, которое выделил тебе Гулидиен. Раз уж ты никому не подчинена, то и защита народа, на твоих землях живущего, от потусторонних сил работа твоя. Королевская работа.
– Я не могу. Я дочь принцепса, – объяснила Немайн, искренне жалея, что у нее не два рта – слушать двоих получалось замечательно, как раз по уху на язык, а вот отвечать приходилось по очереди. – Думаешь, старый обычай на пустом месте взялся? Принцепс не должен быть королем, да лучше бы ему и в близком родстве с королями не состоять! Потому как, если правитель заделается тираном или покажет себя негодным правителем, именно Хозяин заезжего дома должен созвать Совет, поднять народ и свергнуть дурного короля. А родную кровиночку ему, может статься, отстранять не захочется…
После этого перешла на латынь и напомнила Аргуту, что частные уроки фехтования – это одно, а полноценное ученичество – совсем другое. И посоветовала раз и навсегда решить этот вопрос с родителями…
– Так что, нам обратно к Гулидиену проситься? – печально спросил Ивор, который уже свыкся с мыслью, что стал человеком государственным. Почему‑то возвращаться в прежний беззаботный статус крепкого хозяина не хотелось. – Или к Рису? Будет не принцем, а королем!
Еще утром Немайн сказала бы: да! Одно дело – получить землю под застройку, другое – область в управление. На второе она не подписывалась. Но два мешочка с деньгами, взятыми под дело, перевешивали личное хотение. Впрочем, тут стоило подумать.
– Не обязательно, – заявила она. – Но король ведь не только от потусторонних сил защищает? Есть и другая работа?
– Не только.
– Тогда так… Сейчас я закончу занятия с учеником. Приду домой. Поем. Посплю. И часов через шесть буду свежая и умная. Тогда все и обсудим? Договорились?
Ивор и этому был рад. По крайней мере, что‑то определенное. Эйра между тем продолжала длинное рассуждение о глупых рыцарях и умных ведьмах… Половину историй она почерпнула у Анны. Но от некоторых пассажей Немайн ощутила гордость за сестру. Например, та предложила Тристану спросить у братика, на какие деньги приобретены его боевой конь и доспехи. Желательно – при матери и Бриане. Отец‑то хоть и приносит семье доход, да все‑таки больше статусом и уважением. Уж больно часто лечит бесплатно – или за натурные благодарности, реализацией которых занимаются старшие дочери. Жене некогда – несмотря на постоянную беременность, Элейн руководит гильдией ткачей, и если кто‑то и заработал на прошлой ярмарке больше, чем семейка Дэффида, так это она!
Потом из дому выглянула рыжая – чуть‑чуть светлее мастью, чем сама Немайн, радостно завизжала, на правах неученицы полезла обниматься – и с ветки сида сверзилась. Впрочем, любовь к нежностям ее после обновления не покинула. Так что в результате заглянуть в дом, поговорить и откушать сидовского напитка довелось существу умиротворенному и размякшему. Впору веревки вить.
– Где все старшие, кстати?
– Отец у пациента, у мамы какая‑то проблема с новыми прялками… Да сама она разберется. Сиди.
Немайн и сидела: поджав ноги и уши. Манера сидеть не на стульях, а на подушках больше всего понравилась детям. Ну, им часто новенькое нравится. Вопрос один – наиграются или нет? Но приятно, что случайная пустяковая вещь прижилась. Еще больше радовали успехи кофе. Был он не ячменный, а цикориевый! Впрочем, у врача неудивительно. Сиду в гости не ждали – а значит, напиток понравился. Это было приятно. Сказала.
– Цикориевый только у нас, – похвасталась Альма. – Но ячменный тоже ничего. Особенно когда дождь за окном.
А здесь почти всегда дождь за окном. А если нет – значит, собирается.
– Майни, а ты правда теперь днем спать будешь? Всегда‑всегда?
– Буду. И мясо прописали. Кроме четвергов.
– Мясо ладно, а вот историю расскажи. Раз для тебя, получается, вечер. Страшную. Я потом сестренкам перескажу. Под завывания ветра!
Историю им, значит. Тристан, который сегодня Аргут, ждет легенду про Кухулина. Альме подавай чего‑нибудь страшненького. Будет. Чего‑чего, а страшненькой дряни к двадцать первому веку понавыдумывали немало. Вот, например, про колодец и маятник. История ничем не хуже, чем про бочонок амонтильядо. Только Эдгар По, мерзавец, написал от первого лица – уничтожая всю интригу. Да хеппи‑энд приделал, как настоящий американец. Нет, его ошибок повторять не стоит… В Камбрии предпочитают печальные концовки.
Рассказчица сида хорошая – вот облака разошлись, вот солнышко выглянуло, вот и рассказ окончен, а слушатели сидят тихонько и молчат. Первой дар речи обрела Альма.
– А почему его не спасли? Почему франки не пришли до того, как он в колодец свалился?
– Не успели. Кони устали. Проводник подвел. Это же взаправдашний случай. Так вышло.
Неадаптированная, всамделишная история на деле произошла не в Испании, а в Италии, и генерал Бонапарт опоздал спасти узника. Сиды же не лгут! Зато душераздирающих интонаций, которые так славно получились у эксцентричного виргинца, сида не пожалела. Завывала, что та баньши.
– Майни, – голос Альмы чуть дрожит, – ну скажи, что это неправда! Сочинять и врать – это же разные вещи!
Немайн стало стыдно. Как намеки на императорское происхождение епископу делать – так пожалуйста. А как истории детям рассказывать – так я не вру!
– Правда, я многое придумала.
– Я так и знала! – Альма снова повисла на шее. Хорошо‑то как!
Когда довольная и отдохнувшая сида ушла домой спать, хмурый Тристан немедленно испортил сестре настроение.
– Она многое придумала, – заявил он, – вот только не так, как тебе кажется.
– То есть?
– А вот есть. Смотри: сиды не врут. Значит, история – правда.
– Выдуманная правда.
– Выдуманная правда – это вранье. Зато разговаривать загадками они умеют здорово. Так? А еще Немайн добрая.
– Так. – Девочка уже чуяла подвох. Но что ей оставалось? Закричать на брата, чтоб не смел ничего говорить, что она знать ничего не хочет? Не той она породы!
– А раз так, то вот тебе загадка: все эти штуки, колодец, маятник, подвижные стены – кто их вообще мог придумать?
– Ты плохой, – сказала Альма брату. – Майни не такая! Вот я ей расскажу, и она тебя учить не будет.
– Будет, – отрезал Тристан, – только ты лучше не говори. Тогда она решит, что я умный, и будет меня как колдуна учить. А я хочу быть рыцарем!
Лес. Суровый и вдохновенный. Прозрачный аромат смолы. Хрустящая сушь подстилки под ногами. Сида идет! Разбегайтесь, звери, – не то кабан в камышах, не то медведь не в настроении. В руке – любимый посох. Идет, почти бежит. Как наяву бегала! Теперь и во сне… Поляна. Шелест ольхи. Тут, во сне – лето. Друиды. Жрица с золоченым серпом на поясе. Поет. Знакомое. «Casta Diva» из «Нормы»! Подносят снопы для благословения. Та что‑то делает с ними серпом. «Явись, богиня!»
– Ну, я пришла, – громко сообщила Немайн. – Дальше что?
На Неметону особого внимания не обратили. Все правильно, обряд прерывать нельзя… Но один друид обернулся. Немайн с удивлением узнала старого доброго призрака оперы.
– А ничего, – сурово пожевал тот губами. – Петь тебе хочется, только и всего. Это ведь страшно: обладать таким голосом – и не петь! Я композитор, мне проще: оторвите руки, ноги, фугу… носом напишу. А тут… Это ведь не просто – поток воздуха, резонатор, прочая физика. Это… Это как руки.
Так некогда в разросшихся хвощах,
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья… –
процитировала Немайн. – Прошу прощения, что не в рифму, я даже не знаю, переводили Гумилева на немецкий или нет…
– Русский поэт? Не знаком.
– Да и не стоит уже знакомиться, пожалуй. Это в юности, когда легкая толика пессимизма и безнадежности воспринимается как перчинка, Гумилев хорош. А после тридцати – только тем, кто не вырос дальше и не умеет грустить сам. Правда, мне подходит? Тварь скользкая… Я такая. Вылупилась из хорошего человека, как Чужой, – пригорюнилась Немайн. Ноги гудели, и она присела на случившийся кстати пенек. Судя по шуму, с него только встал один из друидов. Как бы не вознамерился занять место обратно.
– Как это – вылупилась? – заинтересовался мертвый композитор. Он как‑то незаметно сменил жреческий балахон на привычный фрак. – Вы же не птица…
– Это целая история. Если коротко – был человек, неплохой, смею надеяться. Он заболел, потерял сознание, а вместо него появилась я. С его памятью, но другая.
– А‑а‑а. Ну, это нормально, – успокоился призрак. – В сущности…
Немайн дернула ухом.
– …это с нами происходит каждое утро. Один человек засыпает, другой просыпается.
– Это не то.
– Любое подобие не отражает полностью свойств объекта… Простите великодушно, но, пообщавшись с немцами, поневоле станешь дрянным философом! А почему вы говорите – он?
– А это был мужчина. – Про подобие и объект он бы лучше Анне растолковывал, уж кто‑кто, а лучшая ведьма королевства в подобиях разбирается! Вот бы свести. И послушать разговор!
– Даже и так? В таком случае должен вас порадовать – если вы и были безумны, то выздоровели. Что‑то, конечно, осталось, что‑то остается всегда, но и это вам на пользу. Припомните‑ка оперных героинь. Взбалмошные экзальтированные особы, повинующиеся не разуму, а чувствам. Иные на грани безумия, иные туда соскальзывают… В наше время это принято играть – так вам будет попроще.
Немайн хмыкнула:
– Ну вот уж Норму я точно сыграть не смогу. Убить детей…
– Она же не смогла убить!
– А я не могу даже подумать!
Церемония закончилась.
Одна из жриц со снопами обернулась, откинула капюшон, разлив по плечам черное золото прямых волос. Просияла. Какие у нее глазищи!
– Я – это ты!
– Нион? Луковка? Ты куда исчезла?
– Ты знаешь! Ты все знаешь. Но тут все сложнее, чем я думала. Я трусиха, моя богиня.
– Я не богиня.
– Я знаю, но я привыкла. А что обещала – сделаю! Я боюсь и топи, и стрелы, и снова топи – того, что меня туда бросят по приказу друидов. Но я все сделаю!
– Возвращайся, Луковка, – предложила Немайн, представившая, как маленькая и неприспособленная Луковка пытается проповедовать язычникам. Одна‑одинешенька. Да с ее характером. Как бы не вышло первой в Уэльсе мученицы. – Мне ты ничего такого не обещала. По крайней мере, я не принимала твоих обещаний. Или, хочешь, я пошлю тебе охрану? Желающие найдутся.
– Никого мне не надо, кроме тебя, – не согласилась Нион, – а ты со мной всегда. Я все сделаю, только, может быть, не очень быстро. И к тебе вернусь. Обязательно. Во сне или наяву, живая или мертвая… Ведь я – это ты!
Серебряный смех… Немайн раньше и не замечала, что Нион выше ростом! Какая‑то была маленькая, беззащитная – а вот выросла, вдруг и сразу. Хотя маленькой Нион казалась до болезни‑обновления, тому, кем Немайн тогда была. А теперь все выглядит таким, каким и должно быть…
Нион стоило как следует отругать – за то, что ввязалась в авантюру до выздоровления Немайн да в одиночку, но – роща сменилась дымчатой тьмой, пророчица и старик‑композитор исчезли, а вместо щебета птиц и шума разговоров раздался ровный, немного механический голос:
– Говорит Сущность. Сообщаю о вашем текущем балансе свершений. К настоящему моменту они составляют одну целую шестьдесят две сотых доли процента от необходимого для обратного переноса.
И на этот раз, прежде чем крутящаяся тьма утянула сиду в глубокий сон без сновидений, Немайн успела выкрикнуть:
– Да пошли вы со своим обратным переносом! Лесом, полем да торфяником!
Лорн ап Данхэм любовался на свою работу. Только что закаленный меч тускло сверкал, как рыбья чешуя. Триумф омрачало только одно – скоро такую же красоту сможет изготовить любой грамотный кузнец. Раз идею высказала сида, то о том, как делать такие мечи, будет знать половина Камбрии. Не признает богиня тайн мастерства. Чужие уважает, но свои – выбалтывает. Хотя нет, не выбалтывает. Наверняка гейс на ней такой, мистическое обязательство. Ведь за тысячи лет все, что ни напридумывала – людям раздарила. Так что и сварной клинок в руках – просто первый. А скоро их будет больше.
Не намного больше. Всех пока радует сталь и то, что из новой печи ее выходит много. Лорн припомнил – с другими мастерами сида говорила о ремесле, и они охотно поддакивали, когда Немайн рисовала подобия мельничных жерновов – для заточки литых, да грубо прокованных заготовок. Всего несколько бесед – и стало ясно, что римляне все‑таки получат не секиры, как изначально договорился Дэффид, а старые добрые гладии. Уродливые короткие пыряла, рядом не лежавшие с благородными листовидными формами, но прочные и острые. А баланс обеспечит рукоять.
И что останется Лорну? Разве только создать гильдию кузнецов‑оружейников да выставить свой клинок как образец шедевра. То есть работы, после которой ученик обретает право именоваться мастером? Сделал не хуже – молодец, можешь, нет – не позорь профессию, оставайся на подхвате у тех, кто достоин. Создать эталон – слава, но небольшая, раз уж ее всякий повторит. А скольких хлопот потребовала вещь! Долгая плавка не в большой общей печи, а в малом ее подобии, которое Лорн устроил у себя в кузнице. Да не одна – две плавки на сталь, три – на железо. Сварка клинка из кусочков. Проковка. Немайн говорила, что можно сделать много проковок, и тогда меч выйдет еще лучше. Но это работа не художника, а ремесленника. Значит, не то! Ведь незадолго до болезни сида даже не намекнула – сказала прямо, что для нее следующий меч сделает он, Лорн. А что такое меч Девы Озера? Новый Эскалибур! Уж он‑то не может быть получен простым повторением рутинной работы.
Кое‑какие шаги по изготовлению меча – спасителя Британии кузнец уже предпринял. А именно, позаботился о сырье. Пока сида болела, он поговорил с одним из ирландских друидов, который сам был не чужд огненному ремеслу. И добился своего: тот согласился послать за железом из древних друидических закладок, куда более старых, чем время жизни человека. Дюжина дюжин лет это будет или малость постарше – неважно. Важно, что в Камбрии лучшего железа не сыскать! За древнее железо друид просил лишь одного – присутствовать при изготовлении клинка, и Лорн неохотно согласился выполнить это условие. И через три дня после завершения навигации получил сверток с изъеденными ржавчиной крицами.
Но, прежде чем переводить на окалину драгоценный металл, следовало отработать технологию.
А потому Лорн ап Данхэм загнал бьющееся в груди «Пора!» на обочину сознания. Да, сида принесла два славных ремесленных способа. Но именно он, Лорн, должен придумать лучший – третий. Первый дает достойную и дешевую вещь. Второй – дорогую и отличную. Третий должен произвести чудесную. Лорн задумался. Надолго. Следующую плавку он начнет только через три дня, в строгой тайне. Взяв для нее одну из своих двадцатилетних закладок.
Немайн зашла «со второго утра» посмотреть на сына – да так и осталась. Не удержалась, взяла на руки. Даже в походе всегда старалась держать на руках – и только если передние конечности были уж очень нужны свободными, совала в скрученную из плаща переноску. Маленький сыт. Следовательно, спит, но почему не побаюкать? Нет, открыл глазеночки. Чует мать? Ей так мало приходится бывать со своим сокровищем!
Нарин нашла себе дело снаружи, спросилась и вышла. Краем сознания сида понимала – за время ее болезни та заново привыкла к ребенку. Которого сама и родила, но по странному стечению обстоятельств подарила рыжей и ушастой. Так что теперь числилась в кормилицах, матерью же считалась Немайн. Приемышей и родных детей в Камбрии различать не принято – и этот обычай славно лег на отчаянное детолюбие сидов.
Так что издевательством это не было. Так, озорство. Захотелось почувствовать, как это – быть матерью не по обычаю, а на деле. Причем – очень‑очень. Снова инстинкт… Накатывало и раньше. Но всегда находилось срочное дело или свидетели – стыдно же! И наряд особо не позволял – разве если раздеться до рубашки. А на этот раз Немайн надела новенькое верхнее платье с ненавязчиво осуждаемым церковью разрезом чуть не до пояса. За который молодые замужние валлийки упорно продолжают держаться. И будут, видимо, аж пока пуговички не изобретут. Дэффид на эту обновку нахмурился было, но Глэдис на ушко пошептала – и как рукой сняло. А вот до сиды только и дошло, для чего эта похабщина. Детей кормить.
