Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 78 страниц)
Зато пращники видели падение камня. Хорошо ударил: троих саксов снес, как клюшка – мяч. Остальные шарахнулись, и тут кое‑кто из команды Этайн успел. Пули полетели внутрь приоткрывшегося строя, а как только саксы убрали щербину, снова раздался голос камня. Кто‑то из пращников объявил, что против сиды он в хоккей на траве играть не согласен! Особенно на воротах. Гленцы ответили смешками, некоторые стали уже прикидывать, что после окончания войны сиду, и верно, нужно затянуть в местную команду. Сглазили, негодники: второй снаряд рухнул в глубине строя и какие потери нанес – было неясно. Все‑таки Этайн прокричала своим людям, чтоб пули берегли – следующий камень может вновь открыть строй. И точно, вскрыл – да так, что под снарядами ее моряков саксы встали, строй прогнулся – середина выправляется, фланги продолжают идти вперед. Еще гудение, еще камень упал перед линией, обдав щиты нескольких воинов землей. Еще один – в глубь порядков. Еще раз – удача! Сидова праща бьет по центру саксов – и линия под ударами выгибается, как лук от натяжения тетивы. И, если натянувшая ее рука дрогнет, прежде чем возьмет прицел…
Дрогнула! Десятый камень саксы не перенесли. Ринулись в атаку. Без команды те, у кого убили соседей, не выдержали, бросились мстить. В кольчугах да поножах, с тяжелыми щитами, догнать ирландцев? Невозможно. Но сократить разрыв и метнуть дротики – вполне. Отомстили. Зато за их спинами, не обращая уже внимания на приказы, перешла на бег вся масса саксонского войска, утомленная необходимостью терпеть удары больших камней. Волшебных камней. Что существуют машины, способные метать ядра без всякого колдовства, саксы знали, хотя баллист и катапульт не применяли. Но знали они и то, что стреляют те хорошо, если три раза за стражу. А тут не поймешь: то ли богиня, по слухам, вовсе не великанша, их рукой бросает. Так по скорости выходит. То ли камни метает машина – так по силе получается. Как ни возьми – а без страшных ирландских заклятий не обошлось!
Отбегая к проходу в рядах копейщиков, ирландка жалела, что передовая стычка оказалась настолько короткой. Но до чего же здоровская штука – большая праща! Главное – до чего часто стреляет. Вот уж чего никак не ожидаешь от такой махины…
Над полем разносится пронзительный голос, значит, сюрпризы от Немайн еще не закончены. Вот только они уже не касаются рыбаков и пиратов. Тем пора выставить ивовые щиты и дротики вровень с деревянными щитами и длинными копьями тяжелой пехоты. Принять удар – в тех самых промежутках, которые им оставили для спасения.
– Три часа вправо – поворачивай! – Голос с башни кружит над городом, как цапля перед перелетом – над родным гнездом.
– Заводи тали! Тяни! – откликается эхом внутри стен Кер‑Нида. Машина, которую Неметона обзывает диковинным словом «перрье», куда как хлипче оставшихся дома, стерегущих морские ворота. Зато легче. Подкладывая валики, два десятка человек могут ее развернуть. Легко. Увы, не мгновенно.
А времени мало. Саксы строились далеко. Лучшему лучнику не достать, и даже Эйре из «скорпиончика». Но все равно – идут быстро. Слишком быстро! До боя Нион ожидала, что успеет сделать полтора десятка выстрелов. Оказалось – только десять, а люди работают куда слаженнее, чем на тренировке. Успеть же между выстрелами нужно вот что: стрелу спустить к земле, праща должна быть разложена, ей самой – такое никому не доверить – внести поправку кольцами у крюка, а у этой машины их целых десять. Только после этого можно ставить расчет к веревкам и давать отмашку. Вроде и немного – если б саксы стояли на месте и ждали! Раз машину приходится поворачивать – значит, вот‑вот сцепятся с армией в поле. А то и на стены полезут. А какие тут стены… Не Кер‑Мирддин – вал да частокол.
Наконец машина развернута, снаряд в праще. Нион готова: одна рука на верхнем кольце, чтоб, услышав поправку, быстро‑быстро сдернуть лишнее. Во второй – кольцо, чтобы, услышав поправку, быстро‑быстро его надеть. Но голос с башни все рушит…
– Полчаса влево, поворачивай!
Снова подкладывать кругляши, впрягаться в тали. Снова тратить драгоценные секунды на старческий скрип крепи… Луковка не ворчит на богиню. Не сердится. Ее посетило понимание, которое следует отогнать на время. Или навсегда – как получится с саксами. «Неметона может ошибаться».
– Прицел восемь!
А Луковка не смеет поторопить расчет. Ее людям нельзя слишком устать. Им за веревки дергать, запускать скалы в небо.
До чего же хочется сделать что‑то самой! Тело готово биться в судорогах, будто голову оторвали. Стукнула в щит Харальда стрела… Немайн, приплясывая на месте – взгляда это не сбивало, – оглядела камбрийскую рать. Три густые линии, вплотную друг к другу – копейщики. Позади еще три – через интервал, эти отстоят друг от друга на несколько локтей. Стрелки. Слава Диведа. Пусть в руках не знаменитый длинный лук – и нынешний лук из вяза довольно серьезное оружие. Не хуже индейских девятнадцатого века, а индейцы Великих Равнин хваленой американской кавалерии наносили весьма болезненные потери. По эффективности, как оружие, лук напоминал револьвер – без его компактности, зато бесшумный.
– Луки, готовьсь!
Кейр вытянул стрелу из дерна перед собой – куда сам недавно и воткнул, наложил на тетиву. Так их брать скорей, чем из колчана, и от раны, нанесенной стрелой, попробовавшей сырую землю, горячка приключается. Есть и другие способы, более скорострельные, но ими владеют не все. Тогда придется стрелять вразнобой, а залп целым рядом – лучше. Больше надежд на прореху в неприятельском строю. Куда смогут ударить копейщики первых трех рядов. Расширить, раздвинуть, навалиться вдвоем на одного – в отличие от саксов, камбрийская фаланга сомкнута плечо к плечу. Теперь лучникам ничего не видно из‑за спин. Какая разница? Стрельба навесом – занятие привычное, а что врагов не видно – хорошо. Спокойней малость.
Самая широкая из спин принадлежит Дэффиду. Так получилось, что он единственный из знатных людей королевства не обязан находиться вместе с кланом – в рядах ли лучников, в рядах ли копейной фаланги. Принцепс сената – важный человек, но куда его в бою приткнуть? Ни богу свечка, ни черту кочерга! А почета требует, да и человек что надо. Вот и стоит позади копейного строя, смотрит, как дело пойдет. У него, как и у младшей дочери, забота не в бой вести, а говорить, чему настало время, а с чем погодить пока. Стоит не один – за ним войско младшенькой. Славные ребята. У Кейра среди них много родни.
Впереди шум. Саксы надвигаются. Первая линия копейщиков стала пониже, зашумела доспехами и щитами. Воины склоняют копья к бою – только что держали вертикально, так их можно упереть в землю и не уставать, держа на весу. Иные стали меньше ростом, сгорбились, словно выгнувшись вперед. Так рука при выпаде дальше достанет, и щит закрывает больше. А в плотном строю особо не позакрываешься – щиты перекрывают друг друга, оттого и стук стоит. Это немного неудобно, но куда надежней старого, римского способа. Вторая линия выставила копья в промежутках между бойцами первой. Очень маленьких промежутках. При учебе никогда без порезов не обходилось. Впрочем, на учебе первый ряд не весь в кольчугах – сейчас же впереди стоят лучшие. Вожди да знатные воины, которым самим бы кого поучить. И король! Вот вторая линия вскинула щиты над головами первой. Значит, скоро окажутся в досягаемости саксонских луков. А камбрийские лучше. Так когда? Понятно, что легатам из первого ряда виднее. А ну как затянут с командой?
– Луки – в дело!
Кейр, не тратя времени на слова, вскинул оружие – так, чтобы стрела летела выше голов копейщиков, и выстрелил. Краем глаза заметил – так поступил весь ряд. И два ряда лучников за ним – тоже. Слушать свист, созерцать стремительные тени в небе – некогда. Выдернуть из земли следующую стрелу, наложить на тетиву, поднять лук. Чуть подождать, убедившись, что все в ряду готовы. И только тогда выстрелить снова.
Саксы остановились. Ошибка! Маленькая, но ошибка. Пусть они поступают так всегда, обычай въелся в кровь и плоть глубже любого устава – он отольется тяжелыми потерями. Может, и поражением. Харальд вон не понимает – смотрит на радостно подпрыгивающую сиду, как на безумную. А она и есть безумная, врагов зубами рвать хочет! Только дела это не меняет. Строй, красный слева и пестрый справа, замер против наклонного частокола из копий и вертикального – из щитов. Стена против стены. Из красной стены полетели дротики. Разбить щиты врага, отяжелить их – вот их цель. Но через головы камбрийцев сыплются стрелы. Больше тысячи луков стараются. Без остановки, но, увы, не без устали.
Хвикке могли с хода ударить в копья, ворваться, войти в ближний бой – ножи‑саксы против ирландских кинжалов. И бросить в бой гвардию, созданную для таких мясорубок. Но гвардия ждет позади.
Значит, и диведской коннице, и колесницам, что притаились за городом, у новеньких, широченных задних ворот, выходящих на бывшее болото, тоже придется ждать. А строю между городом и лесом – выстоять. И ухитриться понемногу заменить ирландских пращников, что заняли разрыв строя, на одоспешенных копейщиков.
То же происходит возле городских ворот – только тут с обеих сторон войска похуже. Одни – потому как ров и частокол – какая‑никакая защита, другие – потому, что главная задача саксов – сокрушить полевую армию. И желательно перерезать. Чтоб никто не мешал спокойно и раздумчиво осаждать кельтские городки. В основном и прикрытые, как Кер‑Нид, земляным валом и частоколом. Правда, круглым, и башен обычно нет. Эти‑то построены на месте римских, каменных. Разрушенных в незапамятные уже времена.
Город держит собственное ополчение, да отряд Луковки, да лучники. Сто двадцать человек «регулярной армии», построенные все в те же три ряда позади основных сил, сейчас как раз выполняют сложнейший маневр – меняют в первой линии легковооруженных. Саксы следят, готовые воспользоваться любой заминкой или неурядицей.
– Что делают вожди? Я их потеряла…
Вожди заметны по лучшему вооружению да по красивой одежде. До сих пор они в основном равняли ряды, перекосившиеся после пробежки. Чуть отвлеклась на положение дел при воротах – и узость поля зрения сыграла злую шутку, ничего не поделаешь. Харальд простер руку. Немайн – привычно уже – скользнула взглядом вдоль. Напротив трудного гленского участка обороны наметилось уплотнение в строю, вождей больше, чем надо бы на такой короткий кусочек фронта. Саксы собираются ударить!
– Прицел восемь! – Пальцы добела впились в холодную сталь брони. Рукам нельзя дать воли, а работы хотят – так пусть сами себя и держат!
Луковка явно не готова, но пусть получит команду заранее. Мало ли что… Тем более по башне начали стрелять – Харальд уже раза два ловил щитом «ее» стрелы.
Камень упал хорошо. Но саксы все равно бросились. И бросились бы, даже если не заметили бы небольшого замешательства в строю камбрийцев, когда тяжелый дротик, пущенный могучей рукой, пробил ивовый щит высокой женщины, что вела вылазку пращников.
Шанс был так себе – да каждый знал: время поджимает. Как и в битве у плавучего моста. Вожди объяснили: победим сегодня, особенно с утра – все наше. Если же лишних две тысячи камбрийцев выйдут во фланг и тыл – дай Вотан ноги унести. А он обычно не подыгрывает тем, кто боится рискнуть. И тем, кто не желает получить все и сразу!
Другое дело, что от напрасной пробежки войско подустало и командующий правого, сильного, крыла первой линии, кто бы он ни был, решил: лучше выстоять несколько минут под ливнем стрел и потерять сотню воинов, чем ломиться на свежего врага, когда запыхались все. Немайн видела опущенную личину шлема – даже не робот, идол, – но действия говорят о человеке больше, чем лицо! Раз дикие пришельцы с континента покорно стоят и ждут команды – враг силен и жесток до божественности. Абсолютное уважение? Страх перед зверской жестокостью? Неважно. Он держит в порядке тех, кто б иначе не замедлил сбиться в неуправляемую толпу.
Впрочем, передовые шеренги саксов рады даже отдыху, оплаченному смертями. Каждый верит, что его удачи хватит, а нет – так у первого ряда лучшие доспехи. Самые тяжелые.
Так что, насколько серьезно повлиял на готовность саксов к атаке камень, сразивший стоявшего рядом с вождем сотника – остальные увернулись, камень летел достаточно медленно, – неизвестно. У любых нервов бывает предел, а день только начался. Да и душ из крови человека, только стоявшего рядом и что‑то доказывавшего, проймет и языческое божество!
Так или иначе, а в атаку бросились лучшие из лучших. Герои, способные впрыгнуть поверх копий в порядки врага и разить. Пока кольчугу не пробьет единственно удобный в тесноте бриттских шеренг кинжал. Но в проделанную храбрецами брешь двинулся копейный строй.
Мужественные – и сильные – люди водятся не только у саксов. Это вообще‑то кельтский прием – прыжок на вражеский щит с разрубанием щита мечом. Сохранившийся, правда, скорее как военное упражнение. Так инструктор проверяет качество сбитой воинами «стены». Сначала ее из луков расстреливают – стрелами с тупыми охотничьими наконечниками. И если ученики держат первое испытание – на них начинает прыгать могутный дядя в тяжелом железе. С боков следит еще парочка ветеранов – насколько «стена» пошатнется?
В бою это художество применяли редко. Еще римляне – а в Диведе народ на осьмушку числится от римлян – отучили бриттов от нанесения красивых героических ударов. Попросту оковав навершия щитов железом. И начав испытывать выстроенные новобранцами черепахи‑«тестудо» на прочность ничуть не менее сурово.
Так что у гленцев нашлись свои желающие выяснить, что сделает новый стальной меч с саксонским щитом. Для оружия это ничем хорошим не оканчивалось – меч пробивал оковку, если была, но застревал в толстом дереве. Северный круглый щит – не ивовая плетенка. Кто‑то из экспериментаторов погиб на ответном выпаде, кого‑то спас щит или кольчуга. Такие хватались за запасное оружие, что имелось у каждого.
Топор, булава, кинжал… Один из топоров и сыграл решительную роль в отражении прорыва. Лихой бритт, оставшись без меча, зацепил верхний край вражеского щита топором, дернул на себя – а сосед не растерялся, успел ударить открывшегося врага мечом.
Ивор как старейшина и легат бился в первом ряду. Увидев такое – обрадовался. Тому, что пару недель назад поставил на своем да не променял верный бил на листовидное копье, более приличествующее вождю.
Хороший большой тесак‑кусторез. Загнутый острием вниз. Насаженный на длинную рукоятку, бил становится весьма опасным оружием. Не хуже копья. Которое и заменяет большинству небогатых воинов, неспособных потратиться разом на оружие и инструмент. Ивор предпочел бил не из бедности, а из любви к грубым приемам. Вот нравится человеку клюнуть острием подошедшего слишком близко врага да посмотреть на изумление воина, которого сталь вдруг достала за щитом. Чего тут плохого?
– Нет, это делается так! – объявил буднично, как будто сливы прививать собрался. И, никуда не прыгая, сделал короткий выпад. Дернул щит стоящего напротив сакса. Сосед по строю немедленно нанес укол копьем. Следующий сакс тоже оказался не готов к подобному приему…
Билов в гленском воинстве едва не половина, больше во втором ряду. Заметили. Приноровились. На гленском участке прорыв заглох. Больше того – гленцы отвоевали шаг. Потом – второй…
Ближний бой понемногу растянулся на всю линию. Возникали все новые бреши, до поры затыкаемые третьим рядом.
Тут и начали сказываться недостатки и преимущества обоих построений – саксы в разреженном строю несли большие потери – каждый из них оказался против двоих бриттов. И смениться, как во время боя метательным оружием, уже нельзя. Но бритты, устав, истекая кровью, стоят от начала. Впрочем, в противники им теперь все чаще доставались вставшие на место убитых «ножовщики» – воины без кольчуг, с короткими мечами. Самое дешевое постоянное войско на островах – король платит воину, но сильно экономит на экипировке. Так что эти, ожидая очереди к риску и славе, уже обзавелись царапинами. А щиты, их единственная защита в ближнем бою, скорее напоминали ежей – настолько успели их утыкать стрелы.
Кейр поднял с земли очередную стрелу. На каждого из выстроившихся перед ними саксов стрелки уже выпустили дюжины по полторы‑две. Сколько раз он уже натянул лук? Пятьдесят? Сто? Руки – особенно правая – гудели, но пока выдерживали заданный им самим ритм. В ряду уменьшилось число стрелков: женщины несли только один колчан. Расстреляв, побежали за новыми – для себя и для мужчин. Которым сбегать за стрелами нельзя – так можно и панику поднять! В первом ряду женщин нет, значит, пока в тыл бегут только они – строй стоит и причин для беспокойства нет. Особенно если столько же возвращается в линию. Заодно у девочек руки немного отдохнут. Кейр сам подивился старообразно‑начальственным мыслям: многие «девочки» ему годились в матери. А все одно – начальник, значит, старший! Но скоро вторые шесть десятков стрел закончатся, их придется брать из свежепринесенного колчана. Скорость стрельбы упадет. Враг может принять это за добрый знак…
Вот тут‑то Дэффид развернулся к Кейру:
– Уводи своих к повозкам.
Повторил то же самое другим легатам над лучниками. После чего повернулся обратно к трещащей от напряжения линии. Трещит – ничего. Не расползлась пока, и ладно. Хорошо бы вытащить из битвы легковооруженных. Их и так погибло слишком много. Но ирландцы завязли, утратили организацию. Нет, придется бедолагам терпеть до последнего. Иначе, отступая, увлекут за собой копейщиков. То же и гленцы. Впрочем, эти‑то отборные, дочкой особенно ученые. Выстоят.
Прохаживаясь, легче ждать. Копейщикам без поддержки тяжко, но лучникам нужно время. Пока займут новую позицию, приготовятся. А саксы, точно, ободрились. Еще бы – теперь перевес в метательном бое склонился на их сторону. Да и камбрийцы чуют за спинами пустоту. Знают, зачем она возникла. И от этого знания у задних шеренг небось ноги чешутся – хоть ненадолго удалиться от опасности. А вот у первой – сердца тоскуют. Их‑то ожидает самое трудное…
Солнце! Яркое, горячее – но отвратительно низкое, лезет под козырек, прилаженный к парадному шлему, норовит полоснуть по глазам горчицей. Впрочем, из‑под руки видно достаточно – фронт полевой армии вот‑вот рухнет. Даже ослепнув, трудно не понять – симфония работающих лучных линий оборвалась. Остались глухой стук дротиков и копий о щиты да лязг мечей о доспехи и умбоны. Но поделать сида ничего не может. Один камень раз в пятнадцать секунд – вот и вся подмога. Пусть момент много раз обговорен и даже разок отрепетирован. Все равно – опасность бегства сохраняется…
Стоит чуть сместить взгляд, чтоб понять – на городском валу дела немногим лучше. Здесь саксы собрали большую часть лучников. И, тщательно оберегая стрелков большими щитами, навесом засыпают стены. Причем вялой атаке подвергаются сразу двое ворот – восточные и южные. И если Немайн довольно короткого взгляда на каждые, чтоб убедиться – пока защитники города держатся, то каково приходится тем, кто не вознесся над битвой на высоту дозорной башни? Для того и пришлось выделить из скудных сил небольшой резерв – из самых дурно вооруженных – небольшие отряды, стоя за спиной защитников каждой стены, самим спокойствием своим показывают – положение пока не отчаянное. Как говаривают Монтови: «до триариев дело не дошло».
И пусть гонцы со всех укреплений по очереди просят подкрепить их – ответ у сиды один:
– Рано.
Уши сердито топорщатся, и гонцы поспешно уходят, не смея сбивать поправки для перрье, в блаженном неведении о том, что «Пора!» не наступит вовсе. Зато уносят с собой уверенность, что битва идет по плану.
Заодно спокойствие распространяется и на тыл: легкораненые, идущие на перевязку, санитары, что выносят тяжелых, говорят одно: трудно, но стоять можно. А ежели что, есть резерв! Одна беда – образованного грека, вовсе ничего не читавшего из многочисленных «Тактик» и «Стратегик», найти в империи сложно. Слишком уж сильно врезалась война в жизнь восточного Рима за последнее столетие. А хороший священник разбирается в людях достаточно, чтобы понять – на деле последняя надежда и кладезь боевого духа только и годятся стоять и подбадривать. Обычный прием, во многих сочинениях описанный. Причем именно с рекомендацией набирать такое демонстрационное войско из худших воинов.
Началось все с того, что нескольких раненых не донесли. Умирающих так и так пристраивали в сторонке – мэтр Амвросий, хирург с опытом, в первую очередь брался за тех, кого точно мог вытащить и кто точно не мог подождать. Кто полегче – доставались лекарям попроще, тяжелее – ждали, когда у мэтра появится возможность потратить время с риском потерять его впустую. Так что священники занимались ожидающими операции. Исповедовать и причастить следовало всех неходячих – в случае прорыва саксов они были обречены.
Однако, когда на носилках притащили очередное тело, еще теплое, но совершенно очевидно расставшееся с душой, отец Адриан не вытерпел.
– Я, преосвященный, под стрелы соваться не собираюсь, – успокоил встрепенувшегося епископа, – устроюсь за ближайшими к восточной стене домишками, да и только. Глядишь, спасу душу‑другую.
– Ступай, мой друг. Тем более на северной стене как раз гленцы стоят. Твоя паства. – Дионисий согласился легко, ибо не знал за своим заместителем ни склонности к лукавству с друзьями, ни ложного честолюбия. Только желание выполнить обязанности как можно лучше. А внутри города – опасность примерно равная…
Вот тут Адриан и насмотрелся на «резервы». Да что насмотрелся! Одного взгляда хватило, чтобы понять: случись что – побегут. Назад, не на стены. И смысла воодушевлять и ободрять тонкие унылые линии нет никакого. Не по силам. Как тогда, с холмом. Но это не означает, что не стоит и пытаться…
Тем более что поток раненых схлынул – из основной сечи их не выдернуть, а на стенах самые неуклюжие да невезучие свое уже получили. И все равно – здания бань не хватало, и госпиталь выплеснулся наружу, под заблаговременно приготовленные навесы. Другое дело, что не хватало и персонала. Старшая из аннонок трижды падала в обморок, а до того невозмутимо ассистировала при самых тяжелых операциях. Одна рана, пусть самая страшная, ее не пугала – а вот тысяча… Тристан похожее уже видел после набега викингов. Зрелище тяжелое, но рыцарю следует переносить самые страшные картины – ведь зло, которому должен противостоять рыцарь, не постесняется совершить любые преступления.
Знамя графа Окты скучало в резерве. В настоящем. Том, что начал просачиваться через новенькие, западные, ворота на бывшее болото. Первыми, конечно, прошли колесницы. И раз уж эти не завязли, значит, остальным ничего не грозит. Вслед двинулись конные лучники. А вот тяжелой, по камбрийским меркам, кавалерии следовало портить дорогу последней. Зато в бой идти вторыми, закрывая броней уязвимых, но быстрых рыцарей‑бриттов. Но не колесницы. «Скорпиончики» не умеют стрелять навесом. Что ж, возницы и стрелки укрыты за добротными щитами по бортам. Колесниц всего семь‑шесть по числу кланов, прежде соперничавших на гонках, теперь же готовых помериться славой в битве. И еще одна – богини. Эта и поведет. Как утром, когда пришлось двух лошадей отрезать, чтобы вернуться. Сестра богини – на нее чуть‑чуть похожа, хоть и не родная – тоже схлопотала стрелу. Теперь морщится и растирает больное место. Синяк! То ли кольчуга особенная, то ли она сама, но жало, сумев немного раздвинуть тонкое кольцо, разорвать не смогло. Как и прорезать толстый поддоспешник.
Вот чем хороша война в декабре – не жарко. Летом тоже приходится надевать под доспех стеганку толщиной в полтора пальца. Приходится терпеть – лучше вспотеть, чем погибнуть. Окта хмыкнул, покосившись на принца Риса. Который, чудом уцелев в паре стычек, признал, что для командира хорошая броня не роскошь и не трусость, простое средство выживания. Начальник – всегда первая мишень. Все понял, но продолжает хмуриться.
Как тут не хмуриться, когда старший брат кругом прав? И жена… Особенно противно сознавать, что ты опять сморозил глупость. Из детского упрямства, желания поступить наоборот. Взрослый, женатый человек, брат короля, самостоятельный правитель, магистр конницы, назначенный в обход братьев и сестер, за заслуги, повел себя наподобие сопливого мальчонки. Соображения не хватило догадаться, что если Гваллен и Гулидиен о чем‑то талдычат хором – так правы они, а не наивные понятия о приличествующем, вычитанные из древних поэм.
То‑то у его и Гулидиеновой семьи настроение поднялось, как увидели на командире кирасу. Поняли – из головы дурь вымело. Точно как сказал брат. Сам, кстати, не посчитал постыдным бегать, спину врагу показывать – пока – на учении. Собственно, если конным лучникам отойти – не позор, почему копейщикам нельзя?
Чего не знает принц Рис – брат в это самое время умным себя не считает. Зато радуется, что младшенький чему‑то научился, ибо, похоже, скоро ему придется стать королем Диведа. Что поделать, если старшего понесло в первый ряд копейщиков! Как восторженно кричала армия, когда король слез с коня и укрепил монаршей особой боевой порядок! Оно и понятно. Воины первого ряда перестали считать себя жертвами. Поскольку искренне полагали, что король пребывает в здравом уме и на верную смерть не пойдет. А риск – куда без него на войне? И раз становится в пеший строй – значит, ни удрать, бросив армию, ни оставить на растерзание именно первую шеренгу у него в мыслях нет. Еще, конечно, грела душу возможность отличиться на глазах верховной власти, а то и спасти короля. Отчасти этим и объяснялось едва не эпическое геройствование иных удальцов. Сам король никаких подвигов силы и ловкости не совершал – прикрывался щитом, слегка шевелил упертым в землю копьем, не позволяя перерубить древко, да иногда подавал голос, чтоб заглушить возможные слухи о гибели. Пока – преждевременные.
Прекращение обстрела саксов разом воодушевило – многие решили, что трусливые бритты бежали – и обеспокоило. Кое‑кто догадывался, что не все так просто. Отреагировали и те, и другие одинаково: усилили напор. Само собой, особенно отчаянно бросались на короля, тут их разреженный строй стал плотным. А попадали в зубы четверым – по числу сторон света и пятин Диведа – телохранителям, стоящим рядом и сзади. Гулидиену тоже довелось разок сделать меткий выпад в горло врагу, щит которого оказался пригвожден стрелой к соседнему. Один из телохранителей одобрительно крикнул, мол «король завалил вепря». Для него, по должности, правитель мыслился чем‑то мягким, малобоеспособным и нуждающимся в охране. Потому скромное, по общим меркам, достижение и заслужило громкую похвалу. В строю подхватили – воины смотрели на врагов перед собой, не по сторонам – и решили, что правитель наконец‑то совершил подвиг и достал некоего совершенно исключительного сакса, вождя или героя.
Оставалось только гадать, кого запишут на его счет в легендах. Оно и хорошо. Король Диведа и, без малого, Британии не может погибнуть просто так. А жить… Это зависит скорее от Дэффида и его чувства сообразного. Впрочем, у Хозяина заезжего дома и отца сиды чутье должно быть ого‑го! Но до чего тоскливо ждать… Наконец‑то принцепс решил, что лучники достаточно обустроились на повозках, и занялся копейщиками.
– Знамя – назад! Резерв – строй пила.
Сзади сразу стало свободнее. Знаменные отошли к повозкам. Пусть в бою третья линия почти не помогала, но в затылок ощутимо дохнуло холодом. Пусть рядом саксы не прорвутся, отходить – не стоять, где‑то да побегут. Те, кто будет отходить строем, шаг за шагом, не получат ли удар в спину? И редкая цепь резерва надолго не спасет.
– Общий отход! Держать строй!
В этот момент короля выдернули из строя – мощным рывком сзади. Лакуну в строю заполнил собой один из телохранителей.
– Без тебя войско побежит, – объяснил не оборачиваясь, – а без меня – обойдется…
Возразить нечего и некогда – король повернулся и побежал к повозкам и собственному знамени. Для того чтобы развернуться, зацепить щит за крюк на шее, перехватить копье обеими руками. Ждать неизбежного удара рядом с единственным телохранителем. У которого неплохие шансы вскоре оказаться последним. И только теперь заметил – Дэффид ап Ллиувеллин все так же неторопливо прохаживается между линиями.
– Де‑е‑ержи… – начал напоминание принцепс.
И вот тут рухнуло. Саксы пробили дорогу сквозь тонкую линию, которую больше некому было пополнить. Хлынули, как река через прохудившуюся дамбу – не остановить. Но хотя бы смягчить удар? Саксы рванулись вперед толпой. Двумя толпами.
Маленькое войско Глентуи, впитав в свои порядки остатки ирландцев, стоит, как утес на стремнине, и медленно, шаг за шагом подается назад. И саксам приходится тормозить, разворачиваться к нему, чтобы не получить копьем или билом в спину.
Что и позволило спастись многим беглецам из первого ряда. Наконец саксы сомкнулись вокруг клубка из копий, достигли разрыва в новом строю. Поздно! Их ждут не спины, а копейный частокол. Иные ударили – с разбега, с безудержной тевтонской ярости – да так и остались на остриях. А сверху, с выстроенных в линию повозок, защелкали тетивы валлийских луков – и на этот раз прицельно да почти в упор!
Вот тут и пришло время испытать самые быстрые способы стрельбы. Пока саксы не сбили строя, не превратились снова в «стену». Кейр зажал стрелы для первых выстрелов в зубах. Такой вот специальный прием, для командира неудобный – рот занят. Потом пришлось лезть в колчан, но многие выхватывали стрелы из колчана пучками, левой рукой, которой держали лук. Так выходило еще быстрее, но требовалась изрядная ловкость, чтобы не оцарапаться наконечниками.
Вихрь из острого железа, дерева и перьев продолжался недолго, но достаточно, чтоб вымести передних. Те, кто перешагнул завал из тел, встретили не спины, а новый частокол.
Пока камбрийки таскали колчаны, саксам пришлось равнять ряды, сбивать строй – уж какой получится. Диведцы – кто сумел отойти в порядке – выровняться, а те, кто принял на себя удар человеческой волны – стряхнуть вражеские тела, остановленные поперечинами копий. Обеим сторонам после всех потерь приходилось начинать то, что не доделали, заново. Понемногу. Методично, но тем более верно.
Быстрый взгляд скользит по шеренгам камбрийцев, саксов, не успевая заметить деталей, если его придержать на секунду, нетрудно различить перекошенные лица бойцов. Но если его замедлить – можно упустить изменение ситуации. Которая для камнемета ох и хороша. Враги стоят боком к линии огня. Пять рядов – узковато, но достаточно, чтоб точно попасть по ширине. Конечно, будь ядра разного веса и формы – это оказалось бы невозможно. Так что не зря мучились каменотесы, не зря ушастая сида каждую пару камушков друг с другом сличила. Зато все теперь летят одинаково. И ветер хотя и есть, но ровный, не порывистый, да еще и попутный – по своим не попадешь. Прицел менять приходится лишь в зависимости от того, где именно среди саксонского строя стоит упасть подарку. А взгляд скользит дальше, и кажется, будто это не люди, а специальные кегли, при попадании шара разлетающиеся красными брызгами. Напротив – свои фигуры. Почти шахматы, и даже то, что над белеными щитами реют красные знамена, а над червлеными – белые, для шахмат характерно. Часто фигурки короля и ферзя исполняют с включением цвета противной стороны. Неужели ничего не переменится? Вот оно!
