Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 78 страниц)
– Спасибо тебе, великая сида…
Новая мать старую не слышала. Мир сузился до прекрасного существа в руках.
– Мой… Мой…
Охрана остолбенела и не мешала прежней матери радостно выть, скорчившись в земном поклоне.
Сида преобразилась. Куда и усталость девалась. Лицо запунцовело, уши на голове места не находили, порхая словно крылья бабочки…
Анна затаила дыхание. Как и все, у кого в ближайшей округе были глаза. Наверное, даже муравьи дивились из травы тому, как внезапно и вдруг измотанная воительница и лекарка, суровая наставница, еле стоящая на ногах после трудов и битв, обратилась во мгновения ока в девочку, которой подарили щенка. Исходила нежным счастьем, как костер теплом.
– Наставница, нужно обязательно пробиться в состав суда. Иначе…
Смотрит на ребенка. Бессмысленно воркует, как ухитряются только матери. Уси‑сюси. С самой такое было… Хотя не настолько и не по приемышу. Не слышит! Анна заглянула в склоненное к младенцу лицо. В глазах сиды стоял волшебный май. Бесконечное счастье. Бесконечная радость. Ни тени мысли…
Анна испугалась. Но ухватила сиду за плечи, встряхнула. Развернула голову к себе.
– Ты меня слышишь?
На короткое время в глазах Немайн появился смысл.
– Слышу. А суд… Пошел он… – сида словно пыталась вспомнить слово – Анна мельком испугалась проклятия, – полем, лесом, холмом да торфяником! Маленький важнее.
– Да чем?!
– Он мой… Неужели не понятно?!
– Он этой разбойницы!
– Нет! Мой! – Сида прижала ребенка к себе, в глазах начала подниматься темная волна. – Не отдам! Теперь мой. Моя прелесть…
– Ясно…
Анне захотелось напомнить Немайн, что сейчас сэр Эдгар вполне может присудить разбить ее прелести головку о ближайшее дерево, но поостереглась. Чего доброго, начнет петь. А что разбирать, где свои, где чужие, не станет уж точно.
– Я займу твое место. От клана. Ты меня понимаешь?
– Ты умная, Анна. Хорошая… Я чуть‑чуть соображаю. Потом буду больше. Наверное…
– Кивнешь, когда надо? Сможешь?
– Да… Ох напасть, – чуть опустила взгляд, – напасть ты моя ненаглядная…
Викарий чуть слезу не пустил. С Августины‑Ираклии можно было писать Мадонну. И как этот свет неземной сочетается с той яростью, которая встает из глаз гневной базилиссы? Пожалуй, силой чувства. Теперь понятно, как она могла спастись, когда схватили ее сестру и мать. Ярость отбрасывает, любовь смиряет…
Снова картина встала перед внутренним зрением. Рушащиеся двери последнего укрытия. Солдаты самозваного регента Валентина, горя злобой и сладострастием, врываются в кабинет. Половина сразу проваливается в тартарары: вопли, будто ловушка под ковром вела прямо в ад. На остальных рушится мебель. Немногих, что прорываются, отбрасывает страшный взгляд маленькой девушки с тяжелым, скругленным на конце мечом в руке. Она идет на ряды убийц и насильников – и те расступаются, пока она не выходит из дворца… В неизвестность.
Любимый голос заставил Кэррадока поднять взгляд. Он сразу понял, что сиде не до него, что она ничего не заметит. И залюбовался. Забыв сомнения, потому что сида не могла быть злом. Пусть он ее недостоин – но хоть она достойна любви. А значит – его боль и его крест остаются с ним. Плакать было нужно. Но рыцарь улыбался. Впрочем, многие улыбались… Хмурился сэр Эдгар. Вот и уел сиду! Ответ оказался куда интереснее… Какой бы приговор он теперь не вынес, одно существо напрочь выпало из‑под власти командующего. И к добру. Казнить младенцев – штука неприятная. А больше несмышленышей среди красных курток не нашлось… Выходило, что сида поступила правильно. Укусила, но не в ущерб, а в пользу. Странная. Как хорошо, что остались только суд, дневка да возвращение в город. И целый год король не будет призывать на службу исполнившую свой долг сиду!
– Мы нас окрестим, вот прямо сейчас, только батюшка Адриан освободится, – сорокой трещала над младенцем сида, любуясь. – И вырастет из нас хороший валлиец, а не бандит какой‑нибудь. Как же назвать‑то, а? Надо, чтобы и короткое имя звучало, и полное вышло подлиннее, да покрасивее… А полное имя у нас будет длинное, вот слушай, что к нашему добавим: ап Немайн, ап Дэффид, ап Ллиувеллин, ап Каттал, ап Барра, ап Карган, ап…
Малыш, видимо, испугался причисления к такому длинному роду. И заорал.
– Кушать хочешь.
Откуда‑то Немайн точно знала, что новообретенный сын именно проголодался, а не описался, к примеру. Затравленно оглянулась. И протянула бывшей матери: мол, покорми. Но из рук не выпустила.
– Не отдам! – объявила сида, глядя, как малыш с ее рук сосет чужую грудь. – Никому не отдам… Ну почему у меня своего молока нет… Ребеночек есть, а молока нет…
– Наставница…
– А?
– Вот. Надевай. Через голову… Осторожней. Вот так, теперь пропустим край под ремень, вытянем наружу… Да никто не посмеет у тебя маленького забрать.
– Что это?
– Твой плед. Свернутый для переноски ребенка. В холмах так не носят? И зря, очень удобно. Руки не заняты… Я и двоих так таскала. Средних своих, близнят. Один на левое, другой на правое плечо. Так и вышли – один ангел, другой чертенок, а лица одинаковые… Скажи, если можно, отчего тебе этот разбойник так глянулся?
И только тут схлынуло. Нет, ребенок не превратился в привычную Клирику розовую амебу, оставаясь милейшим существом, расстаться с которым и на миг совершенно невозможно. Но по крайней мере, переносное наваждение теперь не мешало думать. Если сосредоточиться. Теперь вместо ругательств или "Он мой!" с языка слетело рассудительное:
– Потом. С губ на ухо… А теперь надо кормилицу искать. Слушай, Анна, по хуторам младенцы часто мрут?
Знания о Средних веках подсказывали, что часто. Но валлийцы были весьма здоровым народом.
– Бывает… А еще, сама знаешь, маленьких крадут. Иной раз не возвращают даже после того, как подменыша узнают… Конечно, если рядом приличные тилвит тег живут, еще можно как‑то договориться. Но именно здесь крепость Гвина неподалеку, и все холмы у ней в подчинении. Подменыша можно даже убить, да без толку, своего не вернешь. А молоко остается. Бывает, озерные шалят, пацанов крадут… У них своих мало. Но это редко. Поход окончен. Поездим, поспрашиваем. Такие вести расходятся… – Анна смерила взглядом «фэйри». – Ступай к своим.
Наклонилась, прошептала в ухо:
– Этой, мы, пожалуй, казнь отложим. Пока другую кормилицу не найдем. Многие у фэйри по такому делу прирабатывают. А уж коли не в холм, да за те же деньги, да к сыну самой Немайн… Любая охотно пойдет. Хоть какая благородная.
Судебное заседание ожидалось очень коротким.
Роли были уже распределены. Судья – сэр Эдгар. Для пущей важности поднялся в седло. Представители кланов. От Вилис‑Кэдманов – Анна. Никто из своих возразить не посмел. Викарий – юрист‑консультант, а заодно – секретарь суда. Разложил письменные принадлежности: перья, чернильницу – любопытное местное изделие, которое можно перевернуть вверх дном, и ни капли не прольется, и пергамент. Скобленки, разумеется. Много чести разбойникам – новенькие листы на них пачкать. Присмотрелся…
– Не понимаю! Эти скобленки – протоколы процесса Немайн! Совсем не затерто: « Передайте пирожок с курятиной…» Вот что у вас в Камбрии хорошего, так это кухня…
– Точно, поесть мы любим, – согласился один из видоков. – Но тебе повезло с поварихой. Даже Гвен так не умеет, а Альме всего двенадцать – а вот умеет же! Некоторые, по слухам, нарочно болеют – чтобы кусок пирога у врача в доме перехватить. Вдруг повезет и стряпала Альма?
Викарий не слушал. Он вытаращил глаза и продолжил изучать тонкую кожу, как будто от тщательного разглядывания полузатертые следы букв на ней могли поменяться.
– Но как?! Их же положено хранить пять лет! – стонал он.
– Они твои! Так ты и объясняй как.
– Я в королевском архиве спросил скобленок! И сунул во вьюк не глядя…
– Сэр Эдгар, от имени короля говоришь ты, – встряла Анна. – Как это понимать?
– Я вообще ничего не понимаю в крючкотворных делах. Но если грамота бесполезно валяется, ее следует выскоблить и пустить в дело. Таково мое мнение, которое и филид, хранитель архива разделяет.
Грек схватился за голову.
– А для чего же мы их писали?
– Так положено на вашем греческом судилище. Грамоты как‑то обеспечивают справедливость. Я не думал над этим, отец Адриан. И не собираюсь. Не мое дело.
– Но чтобы они обеспечивали справедливость, их нужно хранить!
– Не понимаю. Если дело решено справедливо, какие еще записи? Ну может, само решение… Чтоб не забыть.
И тут раздался дуэт:
– Пресвятая Богородица!
– Ну сколько можно!
Слова на разных языках. Но тон одинаков. Анна с викарием переглянулись. Грек увидел безнадежную усталость в глазах лекарки, и, будучи истинным представителем бюрократической цивилизации, понял: ученица августы – своя. Еще не гречанка‑ромейка. Но уже не варварка.
Анна, в отличие от грека, к непониманию роли времени за долгую ведьминскую практику привыкла. Объясняй не объясняй, что снадобье нужно пить в день по ложке, пациенты все норовят выжрать пузырек с зельем в один глоток. Потом обвиняют – сглазила злая ведьма! Или жалуются: мол, не помогло. Что толку, если справедливости нужно устояться, прорасти в мире. Иначе ее унесет ветром, как носит любые слова, не закрепленные иначе чем в памяти. Недаром даже большие нелюбители писанины, друиды, главное высекали на дереве. Не потому же, что боялись забыть. Но придавали знанию твердую вещную основу. Вот и Немайн – Библию знает наизусть, но таскает с собой книгу. Правильно делает. Прочитать и сказать – вещи разные, и присягу на памяти не принесешь…
– Поскольку соблюдение греческого закона будет без правильного делопроизводства невозможно, предлагаю судить разбойников без красивостей. По обычаю.
Викарий остолбенел. Ученица августы – и ляпнуть такое? Хотя… Лучше не марать правильную процедуру.
Сэр Эдгар не принять предложения не мог. Хотя опять испытал приступ раздражения. Как рану посолили. Получалось, либо он ведет процесс, как хочет сам, но по предложению Анны, либо под руководством грека занимается воспроизведением византийского. Не понимая, что и как.
– Предложение принято, – объявил сэр Эдгар. – А потому, по обычаю, прежде чем повесить разбойную шваль, мы ее послушаем. Недолго. Для начала выведите вот этого, краснорожего…
Ткнул пальцем в ирландца, который вроде командовать пытался перед сдачей…
– Ты главный?
– Теперь как бы я…
– Говорить за всех можешь?
– Если не будут против…
Против не были. Видимо, действительно командир. Или самый уважаемый воин. Из тех, кто выжил.
– Кто таков? Откуда? Что из Ирландии – ясно, мы слышали, на каком языке вы кричите от ужаса. Но какое королевство должно наказать за вашу дерзость? Или вы ничейные тати?
– Я воин из пятины Мунстера, как и все мы. Ни одному королю Зеленого Эрина ни я, ни мои товарищи отродясь не служили. А зовут меня…
– Ллиувеллин. Как дедушку? Нет, Дэффид может не так понять, ты все‑таки приемыш. А жаль… Красивое имя… – Тонкий голосок сиды, негромкий совсем, легко пробился сквозь шумливость зевак и речь ирландца.
Все посмотрели на сиду. Перевязь так и висела пустой. Ребенка баюкала на руках. Сытого, тихого. Сэр Эдгар стиснул зубы.
– Продолжай, – бросил ирландцу.
– А что продолжать? И так ясно. Только тебе бы мы не сдались, так и знай. Немайн ирландка, с ней шанс был… Но ей, видишь, только младенчик понравился. А зря. Хорошие наемники нужны всем. Даже сидам.
– Такие, как ты? – Валлийский рыцарь не пытался скрыть насмешку.
– А чем мы плохи для Немайн, если Гвину сошли!
– Какому Гвину? – уточнил сэр Эдгар.
– Вашему. Гвину ап Ллуду. Он нас нанял в войско. Обещал отправить на войну. Обещал сделать фэйри. Мы его люди. И для его людей мы вели себя очень мирно… И даже для простых ирландских наемников… Фениев видали? А мы тихие.
– А уши зачем восковые? И где золото, которое вы получили в оплату службы?
– Он нам не деньгами платил. Он обещал сделать нас фэйри… Тех, кто выживет. А если вы нас повесите, Гвин отомстит. Обязательно отомстит, иначе никто больше не пойдет к нему в наемники.
– Дураки, жадные до обещаний, всегда найдутся, – заметил сэр Эдгар. – Но у короля фэйри репутация рыцаря. Пусть и выбравшего сторону зла. Он не откажется от своих слов. А вот ты – так и не назвавший своего имени – лжешь. Тут ведь до главной крепости Гвина, до Кричащего холма, один переход. Поехать и спросить…
– Не назвать ли тебя Константином? – Немайн, казалось, ничего вокруг не видела. Анна вспомнила – зрение у сиды узкое. Точно, росомаха. У воронов обзор шире. – Да нет, нельзя, очень уж греческое…
Викарий, который валлийского пока не понимал, оглянулся на царское имя.
– Имя выбирает. Это тоже не понравилось, – коротко объяснил воин из клана Вилис‑Тармонов, а заодно ремесленник из Кер‑Мирддина, что знал местную латынь.
Чему тут нравится… Но Константинов в семье много – традиционное имя. Должна была припомнить. Взвесить. И отбросить… Тут ему и про Гвина с фэйри перевели. Ирландский горожанин тоже знал. Торг есть торг, без языков никуда.
– Но как такое может быть? – спросил отец Адриан. – Что значит – сделать фэйри? То есть вроде животных? Ведь бессмертные души есть только у людей и ангелов Господних. Получается, их оболочки должны служить этому колдуну. Но от человеческих душ они уже отказались…
– Вот взять озерных – у них душа есть? Крестим же, – заметила Анна, – и получаются люди.
– Кельвин? Речной. Я тоже в некотором роде речная. Но это не главное. И очень уж коротко. – Тонкий голосок сиды. Совсем не хриплый…
– Какая разница, есть ли у них душа? – спросил сэр Эдгар. – А вот разница, разбойничали они сами или по велению короля, есть. А Гвин – король Аннона. А то и всех фэйри. Стоит вопрос, разбойники они или пленные.
Он задумался. Вилис‑Тармон перевел.
– Да… Церковь в таких случаях исходит из того, что решение возносится на Бога, а мы на земле делаем все, чтобы заблудшую душу не потерять. Например, в случае если неизвестно, был ли ребенок крещен прежде, его крестят, не опасаясь, что таинство свершается второй раз. Лучше крестить два раза, чем ни разу. Так и тут. У озерной девы настоящей души, конечно, нет. Но если она примет святое крещение, Господь ее может и наделить таковой. Разумеется, если она покажет себя достойной жизни вечной. Но мы не можем просто так крестить заново существо, уже отдавшее свою бессмертную душу дьяволу!
– Но они могут себя оговаривать. Ирландцы вообще странные люди…
– Верно. Тогда получится, что, казнив этих грешников и самозванцев, не предложив им раскаяться, грех совершим уже мы.
– Ну про душу можно проверить быстро, – сказала Анна, и отцепила с пояса флягу. – Зверобой. Хорошая травка. От нее создания говорящие, но бездушные мучаются. Впрочем, если тварь, отказавшаяся от собственной души, чуток помучается, какой в том убыток? А, красное рыло? Рискнешь?
Последние слова произнесла уже по‑ирландски.
– Что за яд? – ирландец понюхал снадобье.
– Зверобой.
– Это которым скот травится?
– Для людей он лекарство. Даже если ты уже не человек, ни одно говорящее создание от такого не померло.
– А если пить не буду?
– Помолимся за грешника, да повесим. И следующего попробовать уговорим.
– Давай сюда.
Вырвал флягу. Вылакал в три глотка. Утер пасть красным рукавом. Дорогая одежка, верно, тоже Гвин выдал. Хорошая идея – всех своих одеть одинаково, чтобы с врагами не путать. Анна решила, что непременно посоветует ввести одноцветную одежду в королевской армии. Да и ополчение обязать на службу являться не иначе. Хотя хватит ли у короля денег, оплатить один наряд в несколько лет для всех воинов королевства? Это ж две трети всех людей! Ну пусть хоть рыцарей оденет в пурпурные пледы, белые штаны и зеленые куртки. Зеленый всегда был цветом Диведа. А белое… белое – это Камбрия!
– Ну – спросил краснорожий, – что? Горькая гадость, и только.
– На фэйри обычно действует сразу, – сообщила Анна, – а скот я травить не пробовала… Наверно, душа у тебя еще есть.
– Он лжет про Гвина? – уточнил сэр Эдгар. – Набег был, в конце концов, нежестоким. Свои ж валлийцы подчас гадят серьезнее. Если про Гвина правда, солидный выкуп нас вполне устроит…
– Не знаю. Он же, с их слов, только обещал сделать ирландцев фэйри. Но не сделал пока…
Ссориться с Гвином не хотелось. Сэр Эдгар развязать войну не рвался. Хаживал сопливым пацаном под знаменами Кадуаллона. В последнем походе. Принес домой два золотых, три шрама да репутацию храброго и разумного воина. И напрочь утратил любовь к войне. По счастью, Кричащий холм всего в дне пути. Пришлось примириться с недолгим продолжении похода – к холму.
– Если Гвин вас не признает, всех вздернем, – вынес вердикт сэр Эдгар. – если признает, ему надлежит выплатить возмещение за нанесенные кланам и королю обиды. И штраф. Не заплатит – всех повесим прямо перед его сидом, и пусть злится, если хочет. А сегодня дневка!
Как раз времени хватит получше разобраться, что происходит. Отправить гонца с донесением. И даже получить ответ.
Оруженосец, гордый важным поручением, немедленно получил второй пакет – от викария преосвященному Дионисию. В коротком, но емком отчете описывалось главное – поведение Немайн как единственной христианки, не пораженной языческими пережитками. Упоминался Гвин ап Ллуд, старый соперник многих святых, который вылез вновь – вредить добрым людям по мере сил. И поминалось имя, данное Немайн приемышу при крещении. Странное имя – Владимир. Третье письмо принесла сида. Для Дэффида ап Ллиувеллина.
– Пусть знает, что стал дедушкой, и снова приготовит мою старую комнату. Я пусть замуж и не вышла, но сын у меня теперь есть… Как хорошо отец Адриан детей крестит! Побрызгал сверху – и все, и не надо из рук отдавать сокровище свое… Стой. Ты будешь скакать быстро. Будь осторожен. И осторожнее со стременами – если при падении застрянешь, будет неприятно.
Курьер, умиленно разулыбавшись, обещал быть осторожным, взял письмо – и пустил коня в галоп, пока еще посланий не притащили. Воины стали подозрительно приглядываться к стременам. Теперь‑то все, что изрекала сида, снова было откровением! Снова стала светом в окошке! Однако Немайн этого не замечала. Заорал маленький, и пришлось ей идти в палатку – осваивать науку пеленания детей…
К вечеру краснолицый ирландец стал фиолетоволицым. Валялся по земле, прижимая одну руку к животу, другой тер уши, скреб нос… Позвали священника, горожанина – перевести – и Анну. Та сосредоточенно готовила колесницу, ставшую из квадриги тригой, к недолгому походу. А кому еще? Немайн только и напомнила что надо. Еле‑еле историю про ворону выслушала – пленная фэйри как раз кормила маленького, Немайн ревниво следила, стараясь не выпустить дитя из рук. А прежняя мать, конечно, и сама подержать хотела. Гвин и Мабон что‑то затевают… Они и есть цапли?
– Гадание по птицам – суеверие, караемое позором и изгнанием, – сурово напомнила сида про осторожность в применении старого знания, отняла маленького от кормилицы. – Кэррадок – дурак. А если кто нас тронет – трогалки оторву. И голову, для верности.
Анна убедилась – сида вменяема. Ну почти. Тем более та сразу нашла ученице множество дел. И в первую очередь – стирку. А кровь на белом платье уже засохла, вот беда… Так что на работенку по ведьминской специальности Анна согласилась скорее с облегчением. Однако, увидев страждущего, ничего удивительного не обнаружила. Так, любопытное.
– Отравление зверобоем. Похоже, Гвин – или кто другой – души‑то того… Но надо же – они не фэйри, тем становится дурно сразу. А это овцы! Или коровы… То‑то им хотелось стать фэйри. Те хоть живут долго. А тут ни долгой жизни, ни спасения души.
– Душа овец… – задумался викарий, – сам я такого вопроса не решу. Агнцы, они невинные…
– А если козлища? Да у них просто души скота! А уж какого…
– Да уж… Никогда с таким не встречался. И курьер уже ускакал, как назло. Хорошо, что великолепная младенца спасла, крестила. Ты его проверила?
– Нет пока. Да и не подпускает. Ну ей виднее. И не должно ничего с ним быть – душу нужно отдать добровольно, а какая у маленького воля?
– В любом случае он теперь христианин, и верю, душа у него будет, и на снисхождение благодати Господней уповаю. А что с прочими делать‑то? И вот именно с этим.
– Ну брюхо пройдет дня через три. Как у коров. Особенно белые аннонские часто травятся, кстати. А уши… Позвали бы меня раньше, я б их глиной намазала. Но хороши охраннички, добрый фермер раньше травницу к скотине позовет. Теперь же видишь, какие ожоги? Да еще и руками разодранные… Кожи, считай, вовсе нет. Надо бы их отрезать. А этого… бывшего человека – в темный чулан. Он еще неделю солнечного света бояться будет. А уши заберу, замочу в уксусе, чтобы не сгнили. Уши человека‑животного!
Про уши кер‑мирддинец переводить не стал. Священнику. Хотя греха и не видел. Они же это… овечьи. А овечьи – хоть в уксусе, хоть в вине. Хоть хранить, хоть в зелье пустить. Да хоть вовсе с кашей да под пиво! Но греки – они же ненормальные. Вдруг не понравится что.
Зато перевел столпившимся вокруг пленным. Еще и прибавил:
– И ведите себя тихо. Вся ваша надежда теперь на Гвина. Потому как вам теперь не два пути – наверх или вниз, а один. Кто помрет – будет просто гнить. И больше ничего.
Вот тут начался вой. Ирландцы, уверившись, что их вождь потерял душу, взвыли. Многие валились на колени, просили у Анны глоток зелья – провериться. Надеялись.
А надеялись оттого, что про Гвина только один человек и говорил… Ведь это со стороны Бога жестоко: за глупую – пусть жестокую и доходную шутку над соседями – совсем лишать души.
– А нет больше, – разводила та руками, – все, что с собой взяла, баран ваш выпил. Это ж не просто так. Это я всю ночь в июне траву собирала, потом мяла, растирала, в глиняном тигле выпаривала… Одной травы ушло двенадцать марок веса. Я думала, мне экстракта месяца на три хватит. Да и зачем вам зря мучиться, скотинки?
Шок был слишком велик. Некоторые требовали, чтобы их повесили! Поскольку они‑де лгали о работе на Гвина.
– Мы не можем точно этого знать, а потому не примем грех на душу, – твердо отвечал викарий. – Вдруг вы лжете, а король фэйри вас выкупит? Вы слышали приговор. Подождите немного. Опять же я уже отправил с гонцом письмо в столицу и очень надеюсь, что преосвященный Дионисий даст мне добрый совет, что с вами делать. Если бы вы просто добровольно отреклись от Христа, тут было б ясно. Но вы и от семени адамова отрешиться ухитрились, Гвин там или не Гвин! Впрочем, молиться за вас не грешно – вне церкви, конечно. Просите христиан молиться за вас – это за любую тварь делать не возбраняется.
– И повесить вас можно, – обрадовала Анна. – Без исповеди и причастия, конечно.
– А он не солжет? – заволновался викарий насчет Гвина. – Смотри, сиятельная Анна…
– Да какая я сиятельная?
– Ты ученица великолепной. Ты просто не можешь быть ниже, – объяснил викарий. – Но если Гвин ложно не признает этих не‑людей…
– Будем их называть «фэйри». Животными – слишком, а настоящие Добрые Соседи на эту кличку обижаются.
– Хорошо. Этих фэйри не признает – мы их повесим. А если они правы, и вешать их необязательно? Выкупить их жизни могла бы и церковь. Конечно, очень недорого. В надежде, что некогда бывшие христианами существа смогут вновь обрести душу. Хотя бы для Ада. Ибо даже это лучше, чем никакого посмертия вовсе…
– А сиды не лгут. Даже те, которые склоняются к службе Аду. Ну наша не испорченная, как ее бывший братик. Но пример хороший. Ее, бывает, не поймешь, это да. Но неправду не сказала пока ни разу.
– А где у нас ближайшая крепость Гвина?
– Кричащий Холм. Съездим. Людей он чарами отгоняет, но Немайн, пусть крещеную, да сиду, наверняка послушают. А пленных… Я бы их под конвоем в город отправила. Поживут пока близ предместья. Если они фэйри, пусть бы жили до первой большой вины… Но сэр Эдгар вздумал их повесить у Гвина на виду…
Викарий понял – августу бросят в пасть к демону! С другой стороны, ни одно житие, где поминается Гвин, не оборвалось мученичеством во славу Господню.
– К Гвину пойду я. – Вид у викария стал отчаянный и немного лихой. – Он любит насмехаться над священниками. Но ни одного не убил, потому рисковать я не буду. Насколько легче принимать решение, когда оно не грозит ничем, кроме словесных поношений.
– Почему нет? – хмыкнула Анна. – Только не забудь это сэру Эдгару сказать, а то он и знать не будет…
Как они летели к подножию сида, где должен быть расположен вход во внутреннюю часть холма! Вились конские гривы и хвосты, крыльями расправились за спинами всадников плащи и пледы. «Пантера» скромно плелась позади, как и положено прикрытию, глотала пыль. То, что у сиды на плече ребенок, никого особо не волновало – обычное дело для воительницы. Дитя в валлийской подвеске ни копьем колоть, ни из лука стрелять не мешает.
Наконец у подошвы холма остановились.
– В качестве посла отправится отец Адриан, – объявил сэр Эдгар.
Немайн не возражала. Но священник повернул с половины пути.
– Не по силам мне, – признал. – Страшно. Знаю, что вера сильнее, а вот…
И его стошнило.
Так что спустя полчаса сида бодро шагала наверх. Даже напевать под нос начала, пробуя новый голос. Да, сопрано, и превысокое. И сильное – приходится сдерживаться, чтобы внизу не услышали. И все‑таки – расстояние дальше, голос громче. Негромко, не в полную силу. Но застольная песня из «Травиаты»… раньше Клирик ее пел, как один из гостей – низкому баритону в Альфредах делать нечего. Впрочем, для друзей сходило. Теперь – Виолетта, безусловно. Потом – Аиду. «Ritorno Vincitor!» Голосу очень хотелось вырваться на свободу окончательно, заполнить все. Но пока было нельзя. Хотя Клирик и предполагал, что, прогнав с вершины холма «барабашку», попеть можно будет в открытую. Прогоняя нечисть. Вопрос – что?
Ближе к вершине приятные размышления сменились практическими мыслями. Клирик поочередно припоминал кандидатов на роль пугалочки. Из описаний – утробное ворчание «самой земли», белесые фигуры сидов на гребне, производящие первое осеннее камлание, дрожащая земля – он вывел, что поработали две родственные силы: текущей воды и пенного пива. Подземный ручей, например, вполне мог прорыть себе в теле холма русло и журчать. Мог стучать, шевелясь от малейшего дуновения, сильно выветренный камень… В любом случае, искать следовало звук, а потому Немайн прекратила петь и насторожила ушки. Оставайся Клирик человеком – намучился бы с поисками. Но длинные стоячие уши хорошо различали и сами звуки, и направление, с которого они доносятся, – если точно на них навести. Хорошо кошкам – ушки на макушке. А у сиды они хоть и вращаются ничуть не хуже – и да каждое по отдельности! – но, вот беда, торчат горизонтально. То есть поворотом можно легко определить вертикальный угол, с которого доносится звук. А направление в горизонтальной плоскости… Предстояло покрутить головой – как при игре в «холодно‑горячо». А если источник звука скрыт под землей – и походить. Пройтись в одну сторону. Прислушаться, есть ли звук, и не переменился ли? Ослаб, усилился, стал ниже или выше? Звук хорошо расскажет, какие породы и пустоты внизу, – а значит, что нужно делать, чтобы его укротить.
И тут взревело! Земля ушла из‑под ног, на голове поднялись волосы, по коже пробежала морозная волна. Желудок взлетел к горлу, дыхание остановилось, а сердце застучало с частотой процессора. А над гребнем, обращенным в сторону залива, закачались бледные высокие тени. Ноги у сиды подкосились, и она кубарем покатилась вниз, пересчитывая ребрами корни и булыжники. Соображения хватило только прикрыть голову руками. И остро пожалеть, что Анна вчера сняла лубки…
Немайн повезло. Затормозила она не о булыжник. И не об ствол дерева. На ее долю достался куст чертополоха. Вот тут пригодилась и длинная ряса, и фехтовально‑рабочие перчатки, и высокие сапоги. Лицо спасли руки. Пара‑тройка заноз не в счет.
Некоторое время лежала неподвижно. Потом заплакала. И наконец сквозь рыдания пробился смех. Не истерический – веселый. Клирик смеялся над собой.
– Какой я дурак, – приговаривал он под нос, выдирая из волос репьи. – Даже не дурак. Дура. Шестая блондинка в семье Дэффида! Ну как, как можно было поверить, что такие солидные, уравновешенные, мужественные люди, как Лорн и Дэффид, Гулидиен и сэр Эдгар, как лучшая ведьма округи, умница и сорвиголова Анна, будут бояться безобидного барабашки, а викарий, искренне верующий человек, решившийся на подвиг, испугался глухого шума подземной воды и повернул, не доходя до вершины?
Немайн, выходя на ловлю привидений, вела себя беспечно. Может быть, оттого, что суметь оставить дитя – хоть и на время – было оглушающей, сияющей победой над собой? На фоне которой сумрачного настроения провожающих Клирик попросту не заметил. Как и того, что викарий перекрестил Немайн в спину. А Эгиль тайком утер скупую мужскую слезу. Вели они себя точно техники, провожающие летчика в бой. Мол, помочь ничем больше не можем. Но постарайся вернуться назад. И если бы Немайн не скатилась на другую сторону холма, к морю, во второй раз никуда не отпустили.
Викинги, кстати, собирались пойти с богиней, – но тут она им сообщила, что физическая сила будет бесполезна. И оставила в лагере…
Клирик продолжал рассуждать – толку не было. Зато изнутри угрызало. Принялся копаться в себе. Оказалось, стыд. За трусость, за девичью плаксивость. И за то, что оставила ребеночка! Пусть с Анной и с родной матерью – но мало ли что… И если второе можно было пропустить по части женской физиологии, третье – сидовской, то первое попросту не имело объяснения. Особенно после боя с викингами. Тогда он полез против топора – а это страшно. По описаниям и по обморочным видениям. Наяву же было совершенно безразлично. Присутствовало теоретическое ощущение, что могут при неудаче и убить. И, наверное, убьют. Чего не хотелось. Тоже теоретически – шансы‑то не считались и даже не чувствовались.
Теперь же от короткого взгляда в сторону вершины живот прихватывало. Немайн скрипнула зубами. Подобрала рясу повыше. И начала восхождение.
В конце концов, ее прихватили врасплох. Второй раз не выйдет! А если и получится точно так же, наблюдения будут не заполошными, а рациональными. Может, удастся понять, что там происходит, наверху. А заодно восстановить самоуважение.
На этот раз сиду накрыло на первых шагах. У самой подошвы. Ноги подкосились, но руки судорожно вцепились в желто‑зеленый летний дерн. По глазам полоснуло темными пятнами. По печенкам‑селезенкам пробежал холодок. Но уже через минуту сердце Немайн стучало ровно. Животный ужас отступил.
– Это малый сабантуй, – сообщила «барабашке» Немайн. – Это даже разочаровывает. Посмотрим, на что ты еще способен, "братец".
