Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 78 страниц)
Зачем‑то придумала в тигли с рудой добавить уголь и горьких кругляков, которые она обозвала «доломитом». В результате должен был получиться некий чугун. Что‑то вроде шлака, выбиваемого из крицы, только лучше. Потом следовало прокаливание повторить. Еще раз. И еще раз. И, если надо, еще. Пока не получится сталь. Опять новое слово! Лорн пока молчал. Глупые вопросы нашлось кому задавать. Немайн отвечала.
– В печи будет очень жарко, железо будет плавиться как медь или свинец, – объясняла она, – и сплавится с углем. С чистым, с коксом.
Огонь очищает. Это Лорн знал и сам.
– Станет хрупким и нековким. Зато очень твердым. Это я и называю – чугун. Если из него выбить шлаки, которые скопятся внизу, а крицы заложить в формы, то уже на второй плавке получим что‑то вполне приличное – не оружие, но толстые противни, пращные пули, оголовья кувалд. С каждой новой плавкой воздух и огонь будут уносить немного угля из чугуна – можно сказать, что он будет выгорать. Рано или поздно мы получим сталь – упругую и твердую. В самый раз для оружия. Ну а если еще продолжить, то вернемся к обычному железу, мягкому и ковкому. И выйдет его из руды раза в два больше, чем обычно.
– На угле не разоримся? – спросил кто‑то.
– Угля в округе много, – заметил Лорн, – так что немного уголек‑то подорожает. Зато углекопов да углежогов, чую, станет побольше. Опять же на кувалды и одной плавки хватит. Нужно попробовать. Каких размеров будет печь?
Услышал и понял – разориться доведется на постройке.
Так и сказал.
– Ничего страшного, – утешила Немайн. – Постройка – самое дешевое из всего. Кирпич тут местный. А стен ставить не будем. Отроем ровик, обложим кирпичом дно и стены – дорого ли? Вот свод придется строить, это да. И меха большие.
– Свои деньги вложишь? – спросил Лорн. – Мне любопытно, я участвую. Но в одиночку такое не потяну.
Подумал: а заодно и рискну поменьше.
– Строить печь может только член гильдии, – напомнили ему, – а Немайн…
– А я за городом строить буду и даже за предместьем, – огорошила сида. – И подмастерьев себе, если нужно, найду. Но хотела бы иметь в доле солидных, уважаемых людей, опытных в кузнечном ремесле. Опять же, если из Африки и не приплывут – тут своя война на носу. Оружие понадобится. И работа найдется как тысяче грубых поделок, так и десятку шедевров…
Лорн вздохнул. Войны не хотелось. Но деваться некуда. От всей Британии остался крайний западный угол. Дивед пока оставался в стороне от саксонских нашествий, но долго это продолжаться не могло. Сколько лет понадобится тем же Хвикке, чтобы опустошить и заменить собой немногие валлийские королевства, еще существующие к востоку от Диведа? Лет пятьдесят? Неметона пришла вовремя – но войны не хотелось. И пусть он, Лорн ап Данхэм, будет решать судьбу своего народа не с мечом и копьем, а с молотом за наковальней – все равно участь тех, кто в последний раз попытается скинуть варваров в море достанется ему и его поколению. И частичное решение, как при Артуре и Кадуаллоне, – не изгнать, а на время остановить – на этот раз не спасает. Теперь земель под саксами больше, и лучших. Теперь время служит им.
И вот началось. Как Неметона околдовала мерсийцев, он не знал. Похоже, ради этого ей и пришлось поколотить Гвина. Бей своих, чтобы чужие боялись, – так? Но старый лис Пенда поверил в ее силу и под старость снова ставит на валлийскую квадригу. Это означает, что пойдет война не бриттов против саксов, а бриттов и саксов против других саксов. Самых злых. При должной ловкости это шанс. И сыграть его нужно так, чтобы внукам не пришлось выбирать между смертью, рабством и изгнанием. Хотя, если больше всех выиграет Пенда, будет выбор между рабством или превращением в саксов…
О делах проговорили до обеда. Для работы день пропал – но Лорн о том не жалел. Зато улучил момент прошептать в длинное ушко:
– А шлем готов.
– Какой шлем?
Удивила. Это как – какой шлем?
– Парадный. Ну заказывала же через отца… За три золотых! Деньги еще вперед передала…
– Не заказывала. – Голова повернулась к стойке, за которой Дэффид невозмутимо беседует с очередным правильным человеком с холмов – какой‑то клан уже успел прислать лучших людей на Совет Мудрых, который и будет решать вопрос о войне окончательно. Лучших людей – значит, вождя, выборного судью (король рассуживает только межклановые дела), хранителя памяти – филида, хранителя общинных сумм, который очень рад, что смог эти суммы везти по неспокойным дорогам в виде расписок сиды под передаточную запись, легата – так по старой памяти назывался начальник ополчения клана – и колдуна. Или ведьму. С хозяином, похоже, общается казначей. Судя по тому, что достал пачку пергаментных листков и взамен получил несколько золотых кружочков. Наверняка чуть меньше, чем некогда внес. Плата за хранение! Честная штука. И почему еще пару месяцев назад правильным казался рост? Бесовщина какая‑то! Тогда, а не сейчас.
– Значит, сам заказал. Взгляни! – И сдернул полотно.
Сида аж зажмурилась – так ей работа показалась. А может, и солнечный зайчик в глаз попал.
– Хорош. Загляденье! Как буду в город с армией въезжать, непременно надену. А Дэффид что – вот лично зашел и попросил мне парадный шлем сделать? Или здесь, под пиво?
– Нет, прислал амвросиевого отпрыска. Тот еще все уверял, что обязательно с личиной нужно.
Неметона улыбнулась. И одновременно брови сдвинула. Думает, значит.
– Это он зря. У парадного шлема лицо тем более должно быть открыто. И уши.
– Я так и понял. Честно говоря, я делал вещь скорее красивую, чем надежную. А потому сделал простой четырехдольный шлем. Вместо забрала и назатыльника кольчужная бармица, ее можно снять. Поверху – продольный гребень, как у полководца. Остальное – работа, да двадцатилетнее железо, да чеканка. Но ведь стоит той работы?
– И тех золотых. Стоит. Стоит, Лорн. Я была не права… Прав ты, нельзя твое время тратить на проковку болванок! Но речка сильнее двух лошадей, и от нее можно привести тяжелый молот, который никакому работнику не поднять. Это же инструмент, пойми. А гнать вал или создавать красоту – твой выбор. Когда у нас получится хорошая сталь, сделать мне новый меч я попрошу именно тебя.
Лорн задохнулся от гордости. Его работу признала та, что создала Эскалибур! Да, на новый меч пойдет металл, плавленый по ее указке. Но работа будет его. Потом Лорн кое‑что вспомнил. Стало грустно – от предложенной чести следовало отказаться.
– У меня нет закладки на пятьдесят лет, – признался он, – мне и самому пятидесяти еще нет. И я еще пожить хочу. А такой меч нужно закалить в крови мастера. Почти во всей.
– Сколько нужно крови?
– Литры четыре. Но обычно выпускают больше. Выживают, создав последний шедевр, немногие.
Сида задумалась. Ненадолго.
– Я выкуплю у одного из старых мастеров пятидесятилетнее железо. Потом мы переплавим его в тигле с хрупкой сталью второй или третьей плавки. Получится хорошая сталь. А кровь… Одну литру дам я. Вторую – ты.
– Третью – я, – вступила ученица, тенью следовавшая за сидой, и досель не встревавшая в разговоры. – Кровь лучшей ведьмы… или уже не ведьмы… Но все равно ведь подойдет?
– А четвертую я, – сказала с лестницы аннонская пророчица, завернутая в простынь на голое тело, и чихнула. – Моя тоже подойдет. Ведь я – это ты. И если надо – бери всю. А для чего тебе кровь?
– А почему ты ходишь тут неодетой? Ты – это я или кто? Изволь соответствовать!
– Так я и хочу… Но вся моя одежда куда‑то пропала, а твои сестры только хихикают. Они тоже не богини, а только сиды?
Неметона закрыла лицо руками. Не помогло – смех прорвался наружу, сотряс и опрокинул, – хорошо, вовремя табурет нащупала, на него и плюхнулась.
– Пошли, горе луковое, подберу тебе что‑нибудь из своего. То, что было на тебе вчера, это уже не одежда, а лохмотья.
– Спасибо… Луковое – это потому что я камбрийка, ясно. А почему горе?
– Это потому, что я с тобой наплачусь… И луковое – потому же.
– Мне очень жаль, если так. Но пока‑то ты смеешься?
– Угу. Тогда будешь просто Луковка. Пойдет?
– Луковка? Нионин? Это мужское имя, надо чуть поменять… Я укорочу. Нион. Нион Вахан! Это у меня прозвище такое. Пусть меня так и зовут теперь.
Маленькая – значит луковка. Или незрелая.
– А волосы мне тоже нужно отрезать, как у тебя?
– Совсем не обязательно… Слушай, Луковка, ты вышивать умеешь?
– Да.
– Тогда, как мы тебя нарядим, помоги мне – собери в комнату все, что для этого нужно…
Снова возня. Докучливая – с пророчицей. Радостная – с Володенькой. После обеда – на репу уже смотреть не хотелось – Клирик решил сдержать данное себе на холме обещание. Сел‑таки вышивать. Украшать парадную форму перед парадом.
Что оказалось довольно несложно. Вычертить прямые линии углем – границы фигуры и места, куда будет входить игла, чтобы зацепить нить на основу. Все остальное с сидовским зрением и мелкой моторикой труда не составило. Поначалу шло медленно. Потом – все скорее и скорее. Работать было легко и весело, и малыш, кажется, стал кричать пореже. А к вечеру дело было сделано.
Пелерина обзавелась рисунком. Даже двумя одинаковыми – на обеих полах. Простенькими, без изысков. По сути, это была работа вышивального робота с элементарной программой. Но Клирик остался доволен.
А вечером, на семейных посиделках – маленький тоже участвовал и даже немного посерьезнел, когда глава семейства начал отчитывать дочерей, – выяснилось – в ученицы к сиде сестры не рвутся. Ну Тулле незачем. А остальные…
– Сестрой быть уютнее, – высказалась Эйлет, – как маленького от титьки отнимешь, перебирайся снова ко мне. Одной скучно.
– Я в своем деле хороша, – сообщила Гвен, – и оно мне нравится. Другим я заниматься не хочу. Ни войной, ни землей, ни зельями вонючими. Мое место – хорошая кухня с десятком поваров. На твоем месте, пап, я бы женихов мне поискала в заезжих домах – Гвинеда, да Поуиса, да Гвента. Вот бы мне и вышло счастье.
– Я маленькая. Мне рано учиться, – заявила Сиан, – я играть хочу.
И только Эйра четко спросила:
– Когда начнем?
– Сегодня же. Переселяйся к Анне. И отучайся слушать отца.
– Что? – У Дэффида брови встали домиком, кулак приготовился по столу грохнуть.
– А то. Вассал моего вассала не мой вассал. Она теперь моя ученица, на три года. И я ей, как и Анне, отец, мать – прости, Глэдис, – и все остальное начальство! И она мне не старшая сестра, а ученица! Ну или забирай дочь обратно…
– Что скажешь, Эйра? – поинтересовалась Глэдис. – Пока не поздно…
– Я, в отличие от сестричек, ХОЧУ быть ведьмой, – объявила Эйра. – И замуж за принца хочу, и на колеснице ездить с такущим копьем, и зелья варить – да‑да, Гвен, вонючие‑превонючие. Но на арфе мне играть будет можно?
– Можно, – отрезал Клирик. – Если хочешь, так и уговоримся – каждый день по часу. Кроме походов. Кстати о походах – завтра со мной и Анной на колеснице поедешь. Будем блюсти римский обычай.
– Какой?
– Ну мы будем торжествовать, а ты нам гадости говорить. Чтобы, перепыжившись, не лопнули от гонора…
С первым заданием новая ученица сиды справилась отлично. Не спасли ни радостные клики горожан, ни звон церковного колокола – по русским понятиям, тусклый и безыскусный. А языкастое чудовище пришлось сразу, перед королем, народом и иноземными послами провозгласить своей новой ученицей.
Войско распустили, и на глаза немедленно явился Тристан. Разобиженный.
– А я тебе не ученик? В поход не взяла, на колеснице не прокатила. Норманны вчера на порог не пустили…
– Эйра меня обзывать должна была, дразнилки рассказывать на ухо. Сам пойми – девчоночья работенка. А еще приходи на ипподром. Там я тебя из баллисты стрелять научу.
Это сразу перевесило обиду. Тристан засиял.
– И еще. По закону ты леди Немайн пока не ученик. А потому на официальных делах пока ее сопровождать не можешь. Уговаривай родителей, – прибавила Анна.
– А я думал, ты за шлем обиделась. Лорн, он по своему все сделал, я иначе говорил.
– Так получилось даже лучше… Мастер есть мастер. Кстати, а почему Дэффид послал за шлемом тебя, а не одну из моих сестричек? И не Кейра?
– Это потому, Учитель, что послал меня за шлемом вовсе не Дэффид. А сам король!
Вот, значит, как. Интересно. Значит, Гулидиену и правда очень нужен был этот парад и эта пыль в глаза. Шлем отдавать обратно не хотелось. А принять чужое оружие… Впрочем, король все еще должен десять золотых за найм рабочих. Теперь будет должен семь.
Сразу после парада начался пир. Погода не подвела, в небесной канцелярии взглянули на потуги Гулидиена благосклонно, немногие пробегавшие над торжественно гарцевавшим войском тучи разошлись в белизне яркого неба, как само войско – в ликующей толпе. Потому столы вынесли на улицы. Сиду, конечно, попросили за королевский. Слева сам король, справа – принц Рис. Золотая рыба, алое мясо… А сиде уже и овсянка счастьем кажется! Но и овсянку нельзя. Зато можно соленья. Соли в Диведе много… И можно немножко пива. Проклятая инструкция. Если б не знать, что от несоблюдения режима питания будет такое…
А ведь завтра – праздник Мабона, в Ирландии именуемого Энгусом. Бога Солнца и мужской силы. Снова большая обжорка… Клирик с тоской представлял, как жует зелень, когда все кругом набивают желудки действительно вкусными вещами. Одно радовало – по чужим домам в день Мабона ходить было не принято. Защита пропадает. Так что в трактире будет пусто. Семейный день. Отдохнуть, поговорить…
Потому король и начал пир около полудня. Чтобы успеть до наступления праздника бирюков.
Саксы за столом, против ожидания, вели себя очень воспитанно. Даже ели ложкой и ножом. До вилок у них, конечно, не дошло пока… Граф Окта ловко поддерживал разговор ни о чем да хвалил диведское войско – за те десять дней, что он в Кер‑Мирддине с королем обговорил все что только возможно, и теперь ему остается только ждать, пока соберутся верхушки всех кланов западной половины Южной Камбрии. Одиннадцать валлийских да двенадцатый ирландский, королевский. От каждого прибудут человек по пяти – семи. Всего около семидесяти. Заседать примутся неторопливо, этак с месяцок провозятся. И все это время Дэффиду их кормить, поить, обеспечивать жильем. Бесплатно. Сплошное разорение.
Король расспрашивал про мангонель, граф Окта интересовался колесницей – и оба получали ответы туманные и нечеткие. Небо темнело, мир вокруг наполнялся красками. Собеседники наконец достаточно захмелели, чтобы продолжить разговоры между собой, не обращая внимания на скучающую Немайн.
Клирик тихонько отодвинул стул, встал, намереваясь уйти способом вероятного противника. Но мир вдруг поплыл перед глазами, краски вымылись. В уши хлынула ватная тишина. Сердце сдавило, как в кулаке – до брызг, до пронзительной боли. Клирик попытался крикнуть – и не смог толком вдохнуть, густой воздух не шел в легкие. Вокруг суетились. Полупрозрачные тени. Король. Дэффид. Мэтр Амвросий. Хороший врач, но решится ли хоть на что‑то с организмом нечелевека? Воздуха в груди не оставалось, но легкие чуть‑чуть расширились. Понемногу возвращались звуки – неправильные, непривычные, словно каждое слово било в барабан. Глаза слипались.
– Пульс четкий, – голос Брианы, – но медленный очень. Раза в два медленнее обычного. Яд?
Что бы это значило? Клирик вспомнил одну из глав руководства – но этого просто не могло быть! Он же делал все правильно… Но если это не то, о чем было сказано в руководстве, то что угодно. Разнообразные болезни, косившие людей в Средние века и раньше, описаны плохо – а встречаются в наше время еще реже. К большинству из них у людей попросту выработался иммунитет. К этому шло даже с чумой. Кроме того, сида не человек. И если местные микроорганизмы пробили ее иммунную систему… Об этом и думать не хотелось.
– Не яд. – Даже не шепот. Но Бриана как будто умеет читать по губам. – Болезнь. Меня – вон из города. Под крышу. Немного еды, воды. Кто заболеет – так же. Если многие – покинуть город, но недалеко. Карантин, посты, желтый флаг…
Торопился, боясь потерять сознание. Которое не уходило. Сердце заполнила боль, голову кружил безумный страх смерти, который только и положен полубессмертному существу. Сверху переговаривались.
– Яд. Наверняка. – Мэтр Амвросий.
– Зачем желтый флаг? – Король.
– Желтый – цвет предательства, кажется… – Гваллен.
– Или замена золотого.
– Если яд, понятно…
– Под крышу сказала…
– К нам. – Бриана.
– Имя назвала?
– Сказала – Карантин. Римлянин? Причем тут римляне?
– А ведь уже вечер! – Анна. – Наступил день Мабона… Твари прожорливые, да вы ж ее убили! И не к врачу – в церковь! Быстрее, быстрее…
Небо заливало тьмой. Это было неправильно! Ведь так старался, инструкцию соблюдал до буквы… Но похоже, началось то, из‑за чего он так тщательно ее и соблюдал. Или нет?
Свет померк. Понемногу уходили звуки… И все‑таки Клирик сумел выдавить из себя членораздельные слова.
– Анна.
– Наставница?
– Пойдет кровь – хорошо. Выживу. Нет – плохо. Умру – сжечь. Не подходя.
– Я прослежу.
Звуки ушли. Потом ушло и осязание. Осталась только боль. Уже не связанная с сердцем, радужная, переливчатая, разная…
Скамью с задних рядов подтащили ближе к алтарю, чтобы получилось почетнее. Анна затаила дыхание, ожидая, что наставница встанет – священные своды прекратят влияние Мабона и сида оживет. Но воздух вырвался из легких раз, и другой, и третий – а Немайн продолжала молча лежать. Глаза открыты, только помаргивают изредка, уши ворочаются, будто прислушиваются к нездешнему.
– Яд – это подло, – заметил оказавшийся за плечом Эгиль. – Узнаю кто – убью. Если окажется бог – убью бога.
– Как? – У Анны опустились руки. Казалось, из жизни вместе с наставницей уходит цвет… Можно вернуться к мужу, можно снова стать обычной главной ведьмой клана. Безо всяких конкуренток… А толку? Все это было в прошлом, было, прошло, отрезано петушиной кровью. А того, что должно стать, и не оказалось. Не окажется, если Немайн сейчас уйдет.
– Из камнемета. Я сделаю. Оружие богини…
– Оружие христианки, – преосвященный Дионисий был мрачен. – Она отходит?
– Не знаю. Она успела сказать, что может выжить. Но до следующего вечера ей лучше быть здесь…
– Здесь‑то на нее никто не покусится.
Вот и все мечты о кардинальской шапке. А так все шло хорошо! Язычники‑саксы были от августы в восторге. Можно было надеяться через нее зацепить самого упрямого язычника на острове – короля Пенду. И получить уже не епархию – диоцез. Но…
– Я не знаю, кто это сделал, но он должен быть пойман и наказан, – объявил епископ. – И если это христианин, я его немедленно отлучу. Пусть даже заочная формула интердикта и не будет включать имя.
Анна горько усмехнулась.
– Я отдал распоряжения замкнуть ворота и опросить стражу – кто выходил за последнее время, – объявил сэр Эдгар. – Больше я сделать ничего не могу. Если отравитель внутри стен, пусть в них и останется.
Поодаль событие обсуждали мерсийцы. Оно им очень не нравилось. Кельтская богиня была союзником. Не зависящим от благоволения совета кланов или еще каких обстоятельств. Армия в себе. Она явно приняла сторону партии войны – с доводами посла Окты согласилась, на параде блистала воинским рвением. И что теперь? Да рискнут ли сонные диведцы вступить в войну с вдесятеро крупнейшим государством без ее поддержки? Оставалось обсуждать, кто из врагов мог так крупно подгадить. Ну и рекомендовать королю Гулидиену буде Немхэйн выживет, пылинки с нее сдувать…
Растерянная Эйра, только ставшая ученицей. Тристан, который не ученик – и не растерян. Стоит рядом с викингами, обсуждает планы мести. Мулинет он не разучил полностью, но все удары нарисованы. Это техника Учителя. Она пригодится.
Принц Рис нехорошо зыркает на саксов, шепчет на ухо королю. Подозревает. Если Окта узнал о настоящей позиции Немайн в отношении войны, мог и устранить. У Гулидиена сжимаются кулаки. Вот тебе и два зайца, вот тебе и бегут в одно место. Не бегут, а идут. Все планы на счастье, на славу, на добрую память. "Король, при котором сиду отравили" – вот так его и запомнят…
Глэдис спиной чувствовала, как позади накапливается семейство. Первой прижалась к матери Эйра. Потом прибежали Кейр, Дэффид, Эйлет. Стойка оказалась на Тулле… Маленькую Сиан и занятую Гвен не взяли. Ну почему на пир от семейства отправили ее? Ну почему она не следила за одной из своих девочек? И следила бы, будь на месте Немайн, скажем, Эйлет?
Дэффид сжал руку жены. Как будто сейчас лежала, отравленная, и чуть дышала родная дочь, а не приемная. И верно – родная, хотя и вовсе не человек. Вот так, сверху вниз, это было особенно заметно. Широкий и высокий лоб, чуть нависший над глазами, задранный пик носа, широковатые, низкие скулы… И серые глаза, упершиеся в роспись на потолке, бессмысленно, но упрямо. Но кто бы Немайн ни была, она крепко цеплялась за жизнь, а вместе с ней – за неодолимую силу древних традиций, которые словно и были воплощены с ней самой. Ведь, право, только нос показала – и вдруг выяснилось, что клан Вилис‑Кэдманов, не имеющий право претендовать на трон, не только силен, но почтенен, а сам Дэффид едва не поважнее короля! А главное – она его дочь. Которая принесла ему первого внука! Приемного. Да какая дочь, такой и внук, и права она, а то, случись что, и такого не будет. А так вырастет человечек, станет носить ее имя. И имя Дэффида чуть позади. Оба их имени, вместе.
– Лечить леди Немайн можно и здесь, – заключил мэтр Амвросий, – но ей же нечем дышать! Все вон отсюда! Анна, Бриана, останьтесь. А, владыка Дионисий, вы тоже можете остаться.
– И я! – раздался голос. Девушка. Платье по‑детски коротко. Женщины узнали сразу – с плеча Немайн. Невелик у нее гардероб, все по пальцам считано да давно знакомо. – Я тут нужна!
– Это еще зачем? – сурово спросил врач.
– Я – это она, – отрезала девица и, подойдя к больной, села на пол рядом с ней. – Я – это она. А значит, я должна быть здесь. – Голос у нее вдруг переменился, стал высоким и властным. – А вы ступайте и берегите моего сына. Как зеницу ока.
Немного подумала и прибавила:
– Как кривой – зеницу последнего ока. Ясно вам?
Глава 9
САМАЙН
Дромон по гречески – «гонщик». Быстрый корабль. Очень быстрый. Самый быстрый в мире. Но тот дромон, что вползал в устье реки Туи днем двадцать второго сентября 1399 года от основания города, явно вознамерился опровергнуть название и репутацию. Он еле полз. Ветер дул ему в спину – и почти ничем не помогал. Вместо гордой мачты торчал обломок, к которому моряки исхитрились присоединить рей и треугольный парус. Весел осталось мало, не больше четверти от полного набора. За борт непрерывно выплескивали воду. Ведро за ведром.
Несмотря на тяжелый поход, настроение на борту царило отличное. Все живы, берег, и дружественный берег, больше того – тот, к которому стремились, – вот он. Только что с юркой кожаной лодки на борт поднялся местный лоцман, деловито сунул в кошель предложенную монету.
– А вы осели, – сообщил безразлично, – так что придется чуток попетлять. Глубина у нас тут того… Извилистая. Но завтра вечером будем в столице. Если не изволите задержаться.
Он говорил на дурной смеси латыни и греческого, добавляя в нее общеморяцкие словечки и жесты. Но и очевидный смысл, и столь же очевидную шутку все поняли. Кому придет в голову задерживаться, когда доски обшивки разошлись – еще в проклятом Бискайском заливе. Свежую воду и провизию корабль, конечно, возьмет – на тот самый день пути – прямо с лодок, которые уже отчаливают с пологого восточного берега. На крутом западном, возвышается холм, который местные жители всегда почитали за убежище старинного демона. Ходят слухи, что тот иногда губит корабли, нагоняя страх на команды и заставляя их выбрасываться на пологий восточный берег. В старые времена, когда чудовище почитали как божество, народ вдоль берегов реки жил убийствами и грабежом «законной» добычи, выброшенной морем и демоном. Но последние годы нравы изменились. Теперь потерпевший крушение купец мог рассчитывать на спасение и починку в обмен на треть груза. В противном случае корабль так и оставался гнить на отмели.
– Нет вознаграждения, нет и труда, – так объяснила жена местного властителя особо жадному купчине. И напомнила, какой прием его бы ждал еще несколько лет назад.
Михаил Сикамб вздрогнул, припомнив вдруг, что в августе – сентябре чудовище, бриттская Сцилла, просыпается и особенно опасно. Рука поднялась для крестного знамения… да так и застыла.
Возле холма, за полуразобранным частоколом, являющим знакомое – слишком, увы, знакомое – зрелище заброшенного военного лагеря, стояла осадная машина. Очевидно сломанная, очевидно покосившаяся – но до чего же большая.
– Локтей двадцать пять, – оценил ее размеры его новый спутник, Эмилий из Тапса. Точнее, тот, кто велел называть себя Эмилием из Тапса, позабыв все иные имена. Тихий гром Бизацены…
Незаметный чиновник судебного ведомства, вхожий, впрочем, к экзарху, вдруг впал в опалу и ради прожития согласился принять место приказчика у далеких северных полуварваров… Такова легенда. Истина же… Центенарий. Офицер имперской разведки, верный теперь только экзарху Григорию. Чиновнику легко изобразить чиновника, и потому легенда идеальна. А еще – непосредственный куратор Михаила. И многих других агентов. Недаром на дромоне множество переселенцев. Ради чего пришлось пожертвовать метательными машинами и – даже! – частью абордажной команды. Так или иначе, население Кер‑Мирддина вскоре должно умножиться почти на сорок человек – беженцев из Египта, не пожелавших затормозить в Карфагене и остаться там нищими. Беженцев, добежавших аж до Оловянных островов. Заполучив по пути за свою боязливость немного подъемных, отчеканенных отнюдь не из олова.
– Надо бы пристать.
Капитан помнил инструкцию – к купцам прислушиваться. Но…
– Мы еле держимся на плаву, – заявил он. – Если угодно прогуляться на берег – вокруг полно лодок. Но ждать не будем.
Сикамб оглянулся. Его приказчик изображал полнейшее безразличие ко всему.
– Вас просили проявить к нам внимание. – Михаил вздохнул, ибо в глубине души был согласен с капитаном, а не с коллегой навыворот: шпионо‑торговцем, не торговце‑шпионом. – Напомнить кто?
Капитан выругался. Потом попробовал зайти с другой стороны.
– Это может быть ловушка. Жители побережий иногда заманивают корабли…
– Жителей этого побережья вы знаете хорошо. Этим они не промышляют года три.
– Будь по вашему… Лоцман уверяет, что тут есть хорошее место, где мы можем бросить якорь, не сев на мель.
Причина чудесной предупредительности лоцмана выяснилась быстро. На берегу выбирающихся из лодки африканцев – а прогуляться пожелали многие, в том числе два офицера с дромона и сопровождающий переселенцев священник – уже ждал плен. Дружественный, но алчный.
– Благородные чужестранцы интересуются? – раздался веселый голос. – Я так и знал!
Он говорил на смеси плохонькой, но не особо вульгарной латыни и койне, языка средиземноморских портов.
– А я могу многое рассказать. Я один догадался! Можно продавать на корабли сладкую воду, можно продавать свежий хлеб и добрый эль, и мясо только с огня – но все это требует затрат. А у меня ни кола ни двора, зато уйма соображения, и вот я подумал: а почему бы не продать историю. Я не могу запретить вам самим осмотреть великую машину низвергнувшую языческого бога. Но за восьмую долю серебряной монеты я расскажу вам историю очевидца… Ах да, медь я беру тоже!
– Хорошо, мы заплатим, – встрял Эмилий.
– Вам какую – покрасивее, пострашнее, поинтереснее? Я не бард, но байки рассказывать люблю.
– Поправдивее, да поскучнее.
– Можно и так, деньги‑то ваши. Ну так слушайте… Работал я над этой машиной на принеси‑подай. Но видел многое. Вон тут бревно видите? Это лапа. Она была привязана к раме. И метала камни. Много‑много людей трудилось и фэйри. Те все молиться за них просили, чтобы Господь души им даровал… Метали землю и камни – Немайн и здешний правитель, принц Рис. Вон в ту дыру. Орало оттуда. Страшно так. Но прекратило. Тогда великолепная взошла наверх и окончательно изгнала нечисть молитвой.
Греки переглянулись. «Великолепная». Титул первого класса, но не императорский.
– И сама очень сердилась, и хотела забрать обе машины с собой в город, но ее убедили не делать этого, – продолжал проводник. – Тогда она велела вырвать железные крюки и отвязать все веревки, и машины распались. Крюки и веревки она увезла с собой. Крюки были вот тут.
И показал дырку в торце лапы.
– Ты говоришь о двух машинах. А где вторая?
– А вот видите домик? Его из второй машины собрали. Наш клан решил последить, не вернется ли нечисть снова. А потому поселить смотрителя. Ну и проверить заодно, придется ли овцам и козам по вкусу трава с Гвиновой цитадели… Мы, Вилис‑Тармоны, люди предприимчивые. Все‑таки произошли от Брута из Трои! Лучше, конечно, подошел бы священник или монах, да и часовенку над местом победы над злом поставить бы надобно. Но сейчас в Диведе плохо с монахами…
Проводник горестно вздохнул. Предложил осмотреть пещеру – разрушенное логово Гвина ап Ллуда.
Офицеры обсуждали увиденное.
– Странная машина, – заметил комес баллистариев. – Даже если веревки сняты, непонятно, где крепились мотки. Оси вращения нет, высокая балка явно ограничитель. Очень хлипкий. Может, просто пугали?
– Бритт уверяет, что осаждающие победили, – заметил Эмилий. – Кроме того, снаряды метали в пещеру, которую мы идем смотреть. Да, чудовище – моряцкие сказки‑пугалки?
– Не байки, – отрезал Михаил. – Я сам в молодости слыхал вопль. По счастью, наш кормчий удержал руль, на мель не сели. Половина экипажа наложила в штаны – а кто был без штанов, те прямо на палубу. Ох и драили потом…
– Эта машина действует, – тихо проговорил священник.
– Святой отец, ну что вы понимаете в осадных машинах! – воскликнул баллистарий.
– Достаточно, сын мой, я видел их в действии. Почти такие же, только поменьше. Такими камнеметами авары снесли Длинные стены, когда штурмовали Константинополь. Спасла город только Богородица…
На вершине было ветрено, тихо. Скалы торчали как иглы тернового венца. Жерло пещеры оказалось закрыто деревянным щитом с врубленным проходом. Внутри земля, редкие камни. Большие камни. Человеку не поднять.
– Многие говорят, остатки одежки попадались, – продолжал проводник. – И я так говорил, пока последний кусок не продал.
– Ну и дурак. Мог бы и сам кусочков дерюги нарезать, да в земле измазать… А еще хорошую одежку запачкать слегка и продать втридорога. А на деле это была не одежда?
Разведчик улыбался. Михаил не понял, зачем он искушает бритта на ложь и мошенничество, решил спросить позже. Вдруг ответит.
– Нет, это куски мешков были. Землю ведь без мешка не забросишь. Рассыплется. Внизу, наверное, еще остались – да копать глубоко. Опять же, там и настоящее что может попасться. Нехорошее.
