Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 78 страниц)
– Особенно на срамных местах, – буркнул Дионисий.
– Там воспретим, или вставим тексты попроще. – Немайн зашлась смехом‑кашлем‑карканьем. Вот и всего оборотничества в ворону! – Теперь как поставить на поток. Нужно, чтоб разом работало несколько станков, и каждый повторял нужные движения. Или один – но по программе. Без ткача. Стоп. А ведь это возможно! Движения ткача повторяющиеся, даже сложные, можно задать как в музыкальной шкатулке. Помнишь орган Герона Александрийского?
Епископ смотрел куда‑то внутрь себя.
– Ладно, – сказал Клирик, – механика тебе не интересна, да? А вот Анне, кажется, интересна. В общем, я с ней еще побеседую. Слушатели очень помогают мышлению, знаешь ли. Заодно слазим на колокольню. Кер‑Мирддин с высоты, ночью… Должно быть красиво.
Анна позволила себя увлечь наверх. Чего ждать – не знала. Было уже все равно. Жизнь не удалась, последний шанс убит. С тем, что сида сильнее, и бороться смысла нет – Анна смирилась.
Внизу пестрел огнями город. Шум. Военно‑веселый.
– Не дошло б до пожара. – В голосе Немайн сквозила искренняя озабоченность. – Насчет же моей силы. Ты то поняла?
Анна марионеточно кивнула. К чему вообще этот разговор? Поиздеваться? Вороны любят выклевывать раненым глаза. Еще живым. Да и росомахи немногим лучше. Анне захотелось сразу шагнуть через парапет. Вниз. В ад – а куда ж еще отправляются ведьмы? Но ответила:
– Ты создала проход. Я так и не поняла как.
– Значит, не поняла, – фыркнула богиня. – Проход там еще от римлян.
– Вот именно, – согласилась Анна, – вот именно. Не появился – был всегда… Это и есть сила богини. Я унижена. Я склоняюсь перед тобой, древняя. Но скажи: что же мне делать теперь?! Руки на себя наложить? Решила ж тебе, мерзавке, помочь, затеяла игру с церковным судом. Ведьма! Все ради того, чтоб ты поскорей своего добилась. Вы ж, боги, кто принял христианство, хотите стать святыми?! Так пожалуйста! Становись! Если бы Церковь вчера признала, что вся твоя сила исходит от Бога… Из колдовства получилось бы чудо! И мне, убогой, было б хорошо. Святая‑то чудотворица ведьме хоть и конкурент, да все ж не прямой. И ученицы твои монашками стали б, не знахарками. Но ты ж безумная сида. Отреклась от преподнесенной святости. Ведьмой предпочла оказаться! Радуйся, древняя! А мне жить больше незачем…
Клирик сперва обалдел. Потом – не знал, что сказать. И, только уловив начало движения – к падению и смерти, влепил ведьме пощечину. Чуть кисть не вывернул – но Анну отшвырнуло внутрь, к колоколу. А как припомнил, что Немайн тоже женщина – и второй раз припечатал. Наружной стороной. Рубиновой камеей.
– Первая – от истерики. Вторая – за Альму. Твоя работа, крыса охоты, больная страхом тела рек?
Клирик, того не заметив, воспроизвел манеру кораблестроителя ругаться кеннингами. Сам оторопел. А ведьме пришлось расшифровывать…
– Ну и пусть сука бешеная, – сказала она тускло, – а ты добренькая? Спасла… Ну не спрыгну вниз. Так повешусь в уголке. Или утоплюсь. А хочешь – грудь себе отрежу и на трофей подарю? А голову пусть муж отрубит. Я б и сама, так не успею. Только горло перережу… А детей моих сама дави. Я их многому уже научила, подрастут – мстить будут… Хотя раньше с голоду подохнут…
Клирик с неожиданным удовольствием влепил ей еще одну плюху. Тыльной стороной, по носу. А вот кольцо повернул камнем внутрь. Хорошо, первым ударом лицо в кровь не разорвал.
– Встать, – прошипел, – быстро. Плевать мне на твоих детей, ясно? Личинки, семечки людей… Я таких как жертву не принимала, ягнятами не питалась… Но хочешь в семью ведьму сидовой школы? Да или нет?
И еще пощечину. Не слишком сильно. Для концентрации внимания. Старый, вполне средневековый прием. Когда свидетелей‑простолюдинов нещадно пороли – чтобы запомнили, что нужно. Анну пороть нельзя – ведьма и воительница. А вот когда богиня последней целой рукой в морды, это даже почетно. Анна почему‑то рухнула наземь.
– Да‑а… – почти воет.
– Тогда – даю тебе неделю. С мужем побаловаться, детишек поголубить. Потом – ко мне в ученицы. Не как Тристан, мелкий он еще, а как к ткачихе. На три года. Мои – наука, одежка и стол, твое – полное послушание. Раз в полгода буду отпускать к семье на неделю‑другую. А трофеи, – не удержался, созорничал – подкинул на ладони тяжелый и мягкий «трофей», – оставь себе. Жаль резать, ей‑ей. Рука не поднимется. Слишком красивые. Мне б такие…
– Правда? – заглотила. И хорошо…
– Ну почти. При моем росте да узких плечах именно твои, боюсь, большеваты будут. А вот чтоб ровно настолько поменьше, насколько я мельче тебя – точно не отказалась бы.
Анна подняла руку к лицу, отняла…
– Била зачем?
– А не понравилось? Добренькая я тебе не по вкусу, – улыбнулась Немайн. – Хотя годика через три такой же будешь. Если доживешь, конечно. Сразу, как ученице, говорю: могла по‑добренькому. Вот бросилась бы к тебе на грудь, уткнулась между шейкой и плечом – и ну реветь! Хотя нет. Ты высокая, ткнулась бы я в твои роскошные, как грудничок. А ты бы рыдала мне в макушку! Куда б делась? Волосы во рту, слезы, сопли. Я‑то добренькая, мне бы даже понравилось. А потом я бы сказала: "Поплачь"…
– Поплачь, – шептала богиня, гладя Анну по голове, ткнувшуюся в ее маленькие груди, – поплачь. Отдохни. Успокойся. Мы все решим. Всем будет хорошо. Всегда были сиды. Всегда были ведьмы. И никогда не мешали друг другу. А убивать себя грех. Ты же веришь, веришь как я… У тебя даже имени языческого нет…
Анна успокоилась. Пришлось ей носовой платок одолжить – при рабочем платье не носила, а сморкалась, видимо, в рукав.
– Я тебя не слишком сильно? Нос не своротила. Крови нет, царапин, значит, тоже. А синяк пройдет. Пошли.
Ведьму Клирик пропустил вперед. На всякий случай, и чтоб не видела, как сида тихонько отплевывает белокурые волосы. Внизу все оставалось по‑прежнему. Епископ то ли молился, то ли просто размышлял у древнего креста.
– Постой, дочь моя, – сказал он, когда Немайн проходила мимо. – Я ничего не понимаю в ткачестве, но Господь напомнил мне, что я тоже книжник. Уток же ходит в две стороны? Возможно, тебе будет удобнее ткать книги ходом пахаря. Когда‑то мы, греки, писали именно так. А панегирики императорам так пишем и посейчас… А с тобой что? – прелат заметил состояние лекарки, прижимавшей к лицу платок.
– Помолодела, – буркнула Анна, – лет на пятнадцать.
– Это как?
– А так… Была замужняя после вдовства баба с полдесятком детей, – стала ученица Немайн. Будешь предавать мечу – не забудь убить обеих.
Дионисий смолчал и повернулся к кресту, показывая всем видом, что не желает дальнейшего разговора. Но разве он мало сказал? Как сложно все начинается. Это совсем чужая страна, очень странная. Нужно врастать, медленно, упорно, сродняясь и с местными людьми, и с их странной, но все‑таки не еретической церковью. А тут… Качаются весы, на них два долга – и каждый тяжелее горы. Епископ вспоминал толпы, побивавшие «колдунов» – знахарей, шарлатанов, книжников… Толпы, так похожие на ту, что кричали: "Распни его!" Сиракузы, Неаполь, самый Рим! И вот девочка‑августа. Вышла по проклятой здешней традиции, допускающих женщин к воинскому делу, на поединок с вражеским богатырем. Победила. В протоколах допроса пленных ни слова о волшбе! Отвага. Везение. Может быть, даже чудо! Но ни пленный, ни дружинник не могли свидетельствовать в пользу. А на стенах видели колдовство. Видимо, из‑за уродства девицы. Неправильные уши. Люди не понимают, что тело ничего не решает! Вон, святой Христофор вообще псоглавец. И ничего, удостоился благодати… А у этой только уши звериные. Такой талант дал Господь. Пометил за непристойное рождение. Так это крещением снимается. И что теперь? Хорошо, хоть не нужно бросать ее толпе ради церкви. Наоборот, местные ее любят. И это тоже плохо. Потому, что ей нравится быть холмовой сидой, а церкви нужна католическая православная царица! Ну и что делать с Давидом в юбке?
Достойные истинного бенедиктинца смиренные амбиции кружились смерчем, хотя лицо оставалось доброжелательно бесстрастным. И именно сквозь пелену честолюбивых замыслов рождался образ, очень сильно отличающийся от того, что изначально виделось через рубиновый дым. Может быть, и правда, крещеная богиня куда полезнее еще одной претендентки на высшую власть? В конце концов, тот же патрикий Григорий тверд в истинной вере и является достаточно близким родственником великого Ираклия…
Гулидиен Мак‑Десси, король Диведа, не спал. Сидел за резным столом в казначейской комнате, и писал письмо. Вокруг топтались шестеро рыцарей. Валлийский король все‑таки немного друид. А потому, вместо споров с комендантом, попросту засел с личной охраной в точке, овладение которой означало победу в битве за город. Алчные‑то викинги пришли за деньгами! В конце концов, в отличие от тех же нортумбрийцев, они были варварами и язычниками, и резня не была для них самоцелью.
Письмо же писал, чтобы скоротать время. Рыцари недовольно косились на выбегающие из‑под гусиного пера штрихи ирландской огамы. Они значили – король снова пишет письмо соседской гордячке. Жениться ему, конечно, пора. Но надменная девка заявила, что ее устраивает только брак при главенстве жены. И мало того – она еще и ирландка! Мак‑Десси всегда помнили свое происхождение и старались жениться на камбрийках. Чтоб не обидеть подданных. А этот вот влюбился… Угораздило! Может, пройдет?
Король уже притерпелся к осуждающим взглядам. Пока он пишет письма, дальше взглядов не зайдет. Но стоит принять условия прекрасной Кейндрих, как жди несчастного случая. Открыто убивать не рискнут, памятуя о хороших отношениях с братьями.
Какая надежда вспыхнула в нем, когда ему сообщили о появлении в городе сиды! Потом выяснилось, что в любовной магии сида слаба, травного зелья не смогла перешибить, да и вовсе по другому делу. А ведь ему многого не надо – всего только, чтобы Кейндрих на равный брак согласилась. Пусть Брихейниог меньше Диведа и состоит из леса да горных торфяников, но это приращение. Общие дети унаследуют оба королевства! А храбрые горцы охладят пыл северных соседей. Уж больно недобро те присматриваются к его, Гулидиена, землям.
Увы, Бригита и Бранвен, богини домашнего очага и любви, уже промелькнули над землей, в святости вознеслись на небо. А ему досталась богиня паники и ужаса. Несущая страх. Женщина‑ворон. Ворон на знамени испокон веков означал "пленных не берем". Еще бы Морриган явилась!
Немайн означала и еще кое‑что. Король помнил недавние легенды. Легенды о последнем веке богов. Крещеных богов. Веке Артура. Маленькая, трогательно похожая на озерную деву – только в ее прозвище из артуровской легенды слова стояли наоборот – Дева Озера должна означать скорое появление Меча. А значит, и истинного короля Британии. Это означало походы, битвы и осады. Возможно, победу. Возможно, славную смерть. Чего вот прямо сейчас королю совсем не хотелось.
Надежда воскресала понемногу. На этот раз богиня пришла с крестом. Жила тихо и смирно. Отреклась от былой родни, от былой славы. Демонстрировала силу своей новой веры. Веры в Бога, который есть Любовь. И король решился. Проверить богиню на искренность. И если епископ признает ее доброй христианкой – просить о помощи. А если нет – гори, Британия, синим пламенем. Казнить не посмеют, зато изгнать неудобную гостью из королевства будет славный повод!
– Мой король, мы атакованы, сообщил от дверей часовой, – противник просит тебя на переговоры.
Гулидиен кивнул и вышел на крыльцо.
Несколько подростков. За главных – две девки. Разумеется, на них цвета Вилис‑Кэдманов!
– Вы блокированы, – Эйра старалась говорить важно и торжественно. – Мой король, сейчас мы подтянем силы, достаточные, чтобы сломать сопротивление твоих рыцарей. Только гарнизоны башен вырежем… Поэтому предлагаю сразу согласиться на достойный выкуп.
Кровожадные слова совершенно не вязались с застенчивым тоном. Загнать улыбку внутрь стоило королю немалого труда.
– И какой выкуп ты хочешь?
– Леди Немайн говорит, что по серебрушке на воина будет в самый раз. Всего тридцать два. Она также полагает, что этот расход должно отнести к судебным издержкам.
– Дороговато мне ваша леди обходится, – пробурчал счастливый король. Немайн еще раз доказала силу. Осталось, чтобы епископ подтвердил ее праведность. – А где леди Немайн? И ярл Тристан?
– Ярл на себя самое трудное взял, башни штурмует. А леди сида говорит, не женское дело – города грабить, развлекайтесь. Будет чего нужно, позовете. Осталась с греком в церкви вести скучные беседы. Ну да для ворот и Альма сошла. В темноте не видно, что она толще! Зато рыжая! А стоило ей сделать вид, что запеть собирается, все так и порскнули… Знали, что уговор, что пугать насмерть не будут, но кому охота прилюдно штаны испачкать?
Кому скучные беседы, кому добрый знак.
– Ладно, – на радостях согласился король, – велю с утра выдать ярлу Тристану тридцать один милиарисий. Слово короля. Ну что, бой окончен?
– Не‑а. В городе еще много богатых домов. Будем грабить. Серебра не дадут, но чего‑нибудь вкусненького… С вечера к празднику напекли‑нажарили. Ей‑ей ополовиним!
Дальнейшее напоминало Святки. Группы детей стучались в каждый дом по очереди и решительно заявляли:
– Мы грозные и ужасные северные варвары! Мы все сожжем и разорим дотла. Если нам не дадут достойный выкуп…
Настоящие «варвары» быстро обросли малолетними коллаборационистами. Ярл на это смотрел без интереса. Неужели жалко куска пирога малышне, когда его воины получат по серебряной монете? Куда подевалась сида‑проводница и почему не участвует в веселье – не задумывались. Сиды, они вообще странные и непредсказуемые…
А Клирик завалился домой, в «Голову». Глаза слипались, задор иссяк, и остаток ночи хотелось проспать. Не получилось. Только сомкнулись веки, раздался голос в голове.
– Говорит Сущность. Сообщаю о вашем текущем балансе свершений. К настоящему моменту они составляют двадцать три сотых доли процента от необходимого для обратного переноса. Следующее сообщение – через месяц.
Ну и какой тут сон?!
Рядом вскочила Эйлет.
– Что случилось, сестра?!
Стиснуть зубы. Помотать головой.
– Ничего. Пока ничего. Немного волнуюсь перед приговором.
– Тебя приголубить?
– Не надо. Спи.
А потом вжать голову в подушку. И стараться плакать тихо. Впервые с раннего детства пришлось вот так реветь – горько, безнадежно, бессильно. Одна десятая доля процента – вот и все, что насчитала ему Сущность за второй месяц в Камбрии. За все подвиги и всю торговлю! Этак тут можно прожить до эльфийской старости. И сделать ничего нельзя. Даже поспорить. Даже пожаловаться некому. Через полчаса слезы закончились. Немайн перевернулась на спину сухие глаза из‑под покрасневших век изучали неровности побелки на потолке. Клирик был себе весьма и весьма противен. Развел хляби морские. Сохранил бы хоть проблеск сознания – сам себя по щекам нахлестал, да хоть башку стену разбил, а такого позорища не допустил бы. Так нет, даже с Эйлет пообниматься не захотел. А ведь полегчало бы. Неужели и правда женщинам так нужно реветь?
– "Разберемся, почему все так. – Немайн закинула руки за голову, губы неслышно шевелились в такт мыслям. – Допустим, Сущность играет честно. Допустим. И рассмотрим мои достижения непредвзято. Корнер организовал Дэффид, без него и без Элейн у меня бы просто отобрали товар по суду – и с убытком. Византийцы и их спрос на амуницию – вообще добряк… Да и контракт пока не подписан. Технологии, которые и не прижились толком? Саксы и норманны снесут… Зайдем с другой стороны – а с чего это я Сущность оправдываю? Комплекс заложника? Шутка подсознания в стиле: террорист меня не убьет потому, что хороший? Или вот еще: я слабак, мне так и надо? Мазохизм какой‑то. И вообще, что‑то я непоследовательно себя веду. С одной стороны, окапываюсь в Камбрии, как сурок. С другой – жду, что мне засчитают свершения и отпустят домой. Противоречие… Ну и наконец – с коих это пор я пляшу под чужую дудку? Если это игра, так мастер всегда прав, и не о чем спорить. А если жизнь – так пошли они, генераторы вводных, полем, лесом да болотом! И без них проживу. Так, как захочу. Так, как смогу. Осталось выбрать: игра, пусть на голову, или жизнь? Ладно, после суда разберемся. Спи, леди Немайн".
Сида перевернулась на бочок, поерзала немного и заснула. Без картинок и видений. Утром вскочила бодрая и веселая. Не снова – по‑новому! Пора идти слушать приговор. В компании сестер, ученика, очень хмурой Анны и… И почти всех детей Кер‑Мирддина, поджидающих за воротами вместо стражи!
Небо над городом просквозила свинцовая тяжесть. Смолкли слова приговора. Запахло сыростью. И на город упали струи теплого дождя… Того, что называется грибным. Дионисий осторожно высунул руку под дождь. Ласковый, никак не походящий на дурное предзнаменование. О таком молятся. Кроме как когда…
– Урожай уже убрали?
Комендант крутанул ус.
– О да. Сегодня праздник последнего снопа, преосвященный. По этому поводу должны были состояться рыцарские ристалища, но в дождь тетивы отсыреют. Да и паства твоя отсыпается. Похоже, у нас появилась новая традиция. Не могу сказать, что не полезная. По крайней мере, новые двери и замки на тайном ходе скоро будут готовы, а пост выставлен уже сейчас. И я с нетерпением жду следующего года – очень хочется узнать, что новенького вытворит сида, чтобы снова взять город! Но отчего ты наложил на Немайн такую суровую епитимью? Сто поклонов перед образом Спасителя, каждый день, три месяца…
– Она очень гордится книжной мудростью, сэр Эдгар. И ей не помешает вспомнить, что есть нечто выше траченных молью страниц.
Черная темень перетекает по небу с востока на запад. Хмурятся лики на своде, поигрывает языческими знаками старинный крест. Раба божия Августина бьет поклоны. Земные, не вставая с колен. Первую сотню из девяти тысяч двухсот. Мысли вне тела, и даже хорошо, что тело занято. Чтоб не отвлекало. Пора делать выбор. Играем или живем? Увы, уши поклонами не заняты и ловят рядом тихий шелест одежды. Кто‑то встал на колени рядом.
– Сицилиец глуп, но прав. Он хотел тебя слегка унизить, но разве может унизить человека поклонение Богу? – Голос короля.
Сида молчит. А как давать ответы, если не решено главное?
– Я могу убавить это наказание. Призвать тебя как подданную на воинскую службу на шесть недель. – Голос короля.
Сида молчит. Только сгибается и разгибается.
Король молится рядом. Вздыхает.
– И я в любом случае призываю тебя на службу с завтрашнего дня. Вне зависимости от твоего желания. Нужно разбить банду фэйри на юго‑восточном тракте. Доложишься сэру Эдгару, отряд формирует он.
Гулидиен поднялся с колен и затопал по каменному полу к выходу. У королей так мало времени на молитву…
Глава 6
ДЕНЬ НЕМЕТОНЫ
Август 1399 года ab Urbe condita
Анна шла в Кер‑Мирддин в странно приподнятом настроении. Верный валлийский дождь, полосатый, как оса – то морось, то ливень – ничуть этому не мешал. Словно, и верно полтора десятка лет сбросила. Такой свободы она давно не испытывала. А то и никогда. Всегда кто‑то стоял рядом – впереди, рядом, за спиной – родители, муж, дети… Но петух в священной роще правильно истек кровью, подтверждая – на три года не будет у Анны ни роду, ни племени. Только ушастая сида, ждущая в столице. И та – пока! – не имела над бывшей ведьмой никакой власти. Наоборот, сама несла обязательство выполнить уговор и принять великовозрастную ученицу. А впрочем, бывших ведьм не бывает. Чувство было пьянящее и, как любой дурман, не совсем приятное. Сладкое до гнильцы. Свежее до морозного ожога. Соленое до трещиноватой корки.
Впрочем, на большее, чем просто вдохнуть это чувство, распробовать, насладиться – и выпустить из себя – Анна не претендовала. Просто радовалась, что случился в жизни такой удивительный момент, и старалась не думать о цене. Может, поэтому и шла пешком – как бедная будущая ученица ведьмы. И как шла Неметона. Или Немайн, как сида предпочитала называть себя, зачем‑то напоминая, что, как и король Гулидиен, ирландка. А впрочем, за невообразимо длинную жизнь сида накопила столько имен, что и правда впору цепляться за самое первое в надежде хоть как‑то связать себя нынешнюю и себя минувшую.
Поля слева убраны, ежатся остатками срезанных стеблей, луга же белеют пятнышками овец. Ближе к городу по правую руку пошло мокроземье. Еще не болото, но и не добрая земля. При римлянах, Анна слышала, тут тоже колосилось и паслось. Но империя ушла, и болота понемногу возвращаются. Вместе с камышом и цаплями, что поселились на обвалившихся склонах старых римских канав. Зарастание и осыпание ирригаций – такой диагноз поставил Клирик, – но Анна пока об этом не знала. Впрочем, кустарниковые изгороди, разделявшие прежние поля, еще держались.
Вот из изгороди и раздавались мычащие крики цапель и карканье – чуть хриплое, чуть саркастическое. На секунду показалось – Немайн смеется. Но оказалось – ворона. Обычная, черная. Очень похожая на грача, только без белой оторочки вокруг клюва, а еще – не по грачиному хищная и нахальная. По крайней мере, достаточно наглая, чтобы схватиться с рыжей цаплей – птицей сильной и вдвое более тяжелой.
Кусты всколыхнулись, и Анна восхитилась черной злодейкой. Цапель было две. Ворона дралась в гордом одиночестве. На Анну птицы внимания не обращали: цапли явно махнули на нее крылом и спустили по категории «прочих опасностей», ворона либо слишком оголодала, либо справедливо сочла себя невкусной целью номер три. Учесть, что иногда среди людей встречаются романтики, способные помочь цаплям отстоять от нее гнездо, ворона никак не могла.
Вряд ли разбойница догадывалась, что присутствие в большом человеческом гнезде в римской миле от места схватки особы с вызывающими у птиц инстинктивную ненависть ушами лесного хищника делает ее положение совершенно безопасным. Ну не будет же ученица оборотня бить птиц, настолько похожих на птичью ипостась учителя? Получится что‑то между невежливостью и оскорблением.
Ворона выглядела истинной представительницей тьмы – расчетливо махала иссиня‑черными крыльями, громко и немелодично орала, показывая красный язык.
Анна скорее сочувствовала цаплям, защищающим птенцов, чем голодной вороне. Но храбростью – и ловкостью – не восхититься не могла. Пропусти ворона всего один удар длинного мощного клюва – и ей будет не до поисков пропитания. И если бы цапли разделились, чтобы атаковать с разных сторон… Вместо этого рыжие лезли в драку по очереди – и огребали тоже по‑очереди.
Ворона двигалась в прибрежных кустах очень ловко, и цапли каждый раз оказывались в невыгодной позиции. Наконец вороне удалось точным клевком сбить одну из птиц в падение спиной вперед по тонким веткам, проскочить под носом у другой и метнуться к гнезду. Один точный удар – и в клюве у вороны бездыханное тельце… Цапли бросились в погоню. Но до кустов ворона добраться успела, и драка пошла по‑прежнему. Если не считать изменившейся задачи – прежде вороне нужно было прорваться, теперь – смыться с добычей. Цапли от ярости совсем потеряли соображение. Их большие крылья очень мешали в кустах. А ворона скакала поверху, и, чтобы на нее напасть, цаплям приходилось подвзлетать. Обычно за этим следовал короткий встречный клевок в крыло, и потерявшая равновесие птица летела вниз. Продолжалось это довольно долго. Пока вороне не повезло. То ли удачный клевок, то ли, скорее, неудачное падение обернулось для одной из нападающих сломанным крылом…
Уцелевшая цапля заметалась вокруг искалеченной пары, а усталая, но предвкушающая пиршество ворона с добычей тяжело перелетела через дорогу. Склонила голову, серые бусинки глаз задорно блеснули. Птица поняла, что перед ней ведьма, и удостоила разговора. Басовито похвасталась: «Кра‑а.» Гордо поворочала головой, ухватила свое мясо и тяжело поднялась в воздух.
Если бы не разговорчивость птицы, Анна запомнила б занимательную сценку. Ненадолго. Потом или позабыла, или сделала из нее сказку для детишек. Но прямое обращение к человеку означало, что Анна имеет дело с оборотнем. Сиды ведь хоть и не лгут, но и прямо и понятно изъясняться не любят. Предпочитают намеки и загадки. Немайн с ее относительной понятностью – редкое исключение.
Но не по достоинству Немайн в ворону обращаться. Ее форма – ворон, птица и крупнее, и чернее и внушительнее. А норманны говорили, что она росомаха, и тому, что сида переросла и ворона, легко верилось. В легендах же предпочитала оставаться женщиной, меняя внешность и возраст. Что несколько раз и проделала уже в Кер‑Мирддине.
Это полностью касалось и старшей сестры Немайн, огненной Морриган. Божественная воительница могла превратиться в кого и во что угодно, предпочитая для боя форму животных. Но ворона для нее тем более мелковата. Уж скорее Морриган превратилась бы в волчицу.
Оставались Бадб и Маха. Эти послабее, и ворона подходила обеим как нельзя лучше – как и Немайн в далекой ирландской молодости. Вот только Бадб с молодости на ножах с сестрой. Жениха увела из‑под носа. Богиня мародерства – дурной выбор для бога войны. Но любовь зла, а Нит – красив, силен, да глуп. Тогда‑то Немайн и превратилась в Неметону – уехала с горя из Ирландии в Камбрию. Свободное место в триаде воительниц Эрина, которое и поспешила занять Маха, став из простой сиды – сидой при должности.
Кто из них и что хотел сообщить, Анна так и не смогла понять. Пока не решила – послание, скорее всего, адресовано Неметоне. И вообще, не дело ученицы лезть поперед наставницы. Ее дело – пересказать все в точности. А расшифровывает послание пусть сида.
До города ей прекрасно удавалось держать в голове птичью историю. Но уже предместья гудели как раскопанная шмелиная нора. С ипподрома доносилось слабый гомон публики. Как будто проходили предварительные заезды пасхальных колесничных гонок. Или рыцари невесть с чего вдруг турнир устроили…
Анна улыбнулась концу недолгой свободы от всего и направилась к ипподрому. Где в городе происходит новое и непонятное, там и следует искать Немайн. В самой‑самой середке!
Покрывать голову хорошей кельтской девушке неприлично. Но напялить при дожде капюшон, а перед битвой шлем – фривольность, допустимая для мирянки. Вроде глубокого декольте позднейших времен. Из‑за странного сооружения из сосновых брусьев, колес и скрученных веревок виднелась голова, неприличная вдвойне: и в шишаке, и в капюшоне. А что поделать, если нужно защититься и от дождя, и от случайного удара?
Анна узнала сиду по голосу: уши и волосы скрылись под шлемом. Похожей на человека Немайн это не сделало, зато глаза‑блюдца засверкали из тени зловеще и потустронне. Тем более что рядом помимо вороха любопытствующей детворы обретается и пара взрослых представителей человеческой породы. Вполне достойных – но едва ли не самых вонючих. Может, потому и ребятня держится на некотором расстоянии.
В баню‑то викинги ходили. Не реже камбрийцев. А толку, если кожаную броню для сохранности нужно салом смазывать. Которое летом протухает мгновенно. Самих норманнов это не смущало. Издержки власти над северными морями. А богиня морщит нос. И корабельный плотник Эгиль в который раз заводит объяснение.
– Вот ты, Нэмхэйн, мятой пахнешь. Потому, что носишь лен, и травами его перекладываешь. Твоя сестра Гвен пахнет хлебом, ибо присматривает за пекарями. А от нас несет тухлым салом – потому, что без сала кожаную одежду в море съедает соль. И оружие. Кстати, твоя повозка тоже любит сало.
– И деготь. – Немайн провела тыльной стороной руки по лбу, за ней потянулась грязная полоска. – И паклю, и веревки. Которыми я сейчас и пахну. Ну еще дождем. И в этом правда: чем больше в вещи души, тем больше ей нужно ухода. Ну‑ка поставьте мою красавицу на ноги…
Красавица, к удивлению Анны, была гоночной колесницей. Пока до нее не добралась сида. А вот чем стала теперь… Корпус, переплетенные ивовые прутья, покрыла толстая бычья кожа и схватили железные полосы. И длиннее стал раза в два. Колеса тоже сверкали не успевшей потускнеть железной обивкой. Но места внутри не прибавилось. Зато появились два сиденья – спиной к спине, перед задним деревянная рама с крюком.
Внутрь немедленно залез Тристан – колесница странно покачнулась одним корпусом, колеса стояли ровно. Мальчишка между тем по‑очереди попрыгал на сиденьях, колесница при этом недовольно, как живая, поскрипывала.
– Тебя выдерживает, – подвела итог Немайн, – а если Харальда с Эгилем? Вдвоем? И похоже, мы пожалели смазки.
Викинги осторожно забрались в кузов, замерли, не дыша. Вокруг суетилась сида, выглядящая в рабочей рясе сущей замарашкой, теребила:
– Поелозьте. Бортики попинайте. Вы же не хотите, чтобы это вот развалилось подо мной в бою?
Не хотели. Совсем. И чтобы колесница развалилась здесь, сейчас и с ними внутри – тоже. Потому елозили очень осторожно. А осторожность в исполнении двухметроворостых верзил иной раз выглядит весьма забавно. Анна не устояла.
– Хотите, я вам венки из яблоневых веток совью? – предложила. – Или из веток сливы? Можно даже с плодами. Уже спелыми и красивыми. И сколько ж их уродилось в этом году! Как и должно быть, судя по всему…
Норманны не удивились. Ученица богини непременно должна быть чуток не в себе. А если не чуток, так и тем лучше: будет правильнее понимать богов. Те‑то совсем непредсказуемые. Немайн еще ничего. Почти понятная. К примеру, повозка ей и правда нужна. Лезть со сломанной рукой в военное седло глупо. А пристраиваться в женской посадке – самоубийство. Кто ее вообще придумал? Колени чуть врозь, пятки под задницу – и балансируй на лошадином хребте, храбрая амазонка… Пешком идти – хорошо, но задержит конных. Повозка в самый раз. Но зачем неустойчивое сооружение на двух колесах?
Тем более изначально единственная ось колесницы была хорошо, прочно закреплена под кузовом, но сида заменила простое и надежное крепление на мешанину палок и веревок. А раз колесница при этом не развалилась, то и заклинаний. И вот теперь извольте‑ка ее пинать и раскачивать!
– Веночки – трогательно, – согласился скальд Харальд. – Человек – это дерево, и мир – это дерево… Но почему именно из яблони и сливы? Листья дубов и кленов не менее красивы.
– Стоит ли портить деревья, приносящие пользу? – Корабельный плотник Эгиль был настроен практичнее.
– Подойдут любые – из ветвей плодовых деревьев. Только такие одевают на предназначенных в жертву Неметоне. Обычно это девственницы или быки. Кем вам быть приятнее, выбирайте сами… Для простого привлечения внимания подойдут ветви ольхи…
– Анна! Легка на помине, мы как раз о тебе говорили!
Ведьма стоически перенесла ласковый напор. Прабабушке повезло с учителем‑любовником. А ей досталось ласковое недоразумение. И ведь в первую секунду кажется, что вот сейчас, на виду у пяти десятков зрителей, посреди ипподрома… А вместо этого сида просто прижимается, как дите к мамке, и мордочка становится такой сладкой и доверчивой, что на нее и сердиться ни за что невозможно. В том числе за перепачканную дегтем, салом и еще невесть чем одежду.
