Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 78 страниц)

Строки ровные. Ни кляксы, ни помарки – а их так легко сделать заостренной деревянной палочкой, какими иные ретрограды и посейчас пишут, не желая признать, что гусиное перо куда удобней. Да еще ворчат, что птичек жалко.

– Я напишу сагу, – сказал Харальд, услыхав перевод. – Сагу, эпичней сказаний об Инглингах! Суметь отомстить через долгие годы после смерти… Когда это случилось?

– Семьдесят лет тому назад. Хвикке тоже помогали уэссексцы, тогда и они совсем зверьми оставались. Потом город еще несколько раз из рук в руки переходил. Возвращаемся! Документ нужно сохранить. А еще – послать к Артуису. Архив префекта Западной Британии римляне отсюда перевезли в Кер‑Леон, значит, он мог уцелеть. Мне нужны планы города, каменных зданий, канализации, укреплений… Все, что найдут! Кто у нас хорошо знает латынь… Эйра, сдается мне, что это твоя работа!

Которую никто не возьмется делать в одиночку. Вся небольшая дружина Немайн – в сопровождение. Дороги пока опасны. Оруженосцев, что послания возят, за три поездки, даже если ни одного врага не видели, в рыцари посвящают. А опоясанные рыцари такие рейды считают, ибо это почетно, сказать в старости внукам, сколько раз ты прорывался сквозь страну врага. Но блокгаузы – еще одно сидовское слово прижилось – стоят, а на них – все те же ведьмочки, уже ничуть не усталые. Свыклись. Да и работа стала не то чтобы легче – обыденней. Одна, выписывая в толстую книгу расход фуражного зерна, даже успехами похвасталась.

– Вот!

И продемонстрировала висящую на шее монету с дырочкой. Золотой.

– Мне это дал Эмилий, – объяснила, – за то, что я с деревянными дощечками придумала.

– Но это ведь просто монета. Зачем было делать дырку? Солиды принимают на вес.

– Три причины. Чтоб не потерять. Чтоб все видели награду…

– А как понять, что это награда? Солид и есть солид. Ценная денежка, да и только.

– Так она ж в книги все вписана. «За сообразительность, сбережение средств и времени – Ллиувелле из Аннона, один солид». И в мою, и Эмилия. А с нее и в контору в Кер‑Мирддине внесут. Так что разменяю – и не будет награды. Это третья причина, зачем дырочка. На высверленное я поросенка купила. Люблю вкусное!

Мясоедка. Наверняка пример с Майни берет! Снова дорога, снова станции, уже без ведьмочек, и гарнизон похлипче. Своя земля. Гвент. Тут местные грамотеи сидят. Но ей не за серые стены шершавого камня. Ей в лагерь рядом с городом. У армии Гулидиена – дневка? Нет, не дневка, вредные гвентцы дальше не пускают. А Майни пропустили. Впрочем, Артуис тогда еще короноваться не успел и боялся, что соседи оспорят трон. Теперь же подтянул войска из Эргинга, задобрил гарнизон столицы и почуял силу. Значит, раздать письма, помочь епископу в поисках – и назад во весь опор. Не хватает к битве опоздать!

Вот уж не ждал преосвященный Дионисий, что в далекой Камбрии нахватается архивной пыли больше, чем за все расследования в славном городе Риме! Не один, но людей не хватает, а сводная сестра Августины совершенно ничего не понимает в архивных делах. Архив же в пристойном состоянии, и знающему человеку не придется перебирать все свитки и тетради подряд. Сказано предками: хранить – вот и хранят. Даже не перемешали почти! Пыль, правда, вытирать ленятся. Король Артуис мог бы помочь грамотеями, да не верит, что малый клочок телячьей или козьей кожи может спасти тысячу жизней. И дел у него полно: в поход собирается. Слава Господу, на саксов, а не на Гулидиена. А ведь усобица могла и произойти. Если б не треугольные уши сиды! Одно шевеление – мир вместо войны, союз и гарантия приращения границ в обмен на присягнувшие владетелям юго‑западной пятины земли Глиусинга.

Вряд ли король Гвента при этом сильно выгадал – ему пришлось признать западного соседа верховным правителем Британии. А обещанные земли по Северну хороши, но не населены. Даже хуже – еще населены. Теми, из кого подданных не сделаешь. И воевать за них нужно. Но земли богатые. И размером, как оба его нынешних королевства, Гвент и Эргинг, вместе взятые, да и половина Глиусинга влезет. А добрые подданные найдутся. Во внутренних королевствах, не тронутых войной, всегда найдутся желающие рискнуть пограничным житьем ради жирных полей. А не хватит – есть Ирландия, есть Албания и Дал‑Риада. Скотты не саксы, договориться можно. Есть и зажатый между Нортумбрией и пиктами Стратклайд, переполненная безземельными беженцами после уэссекских завоеваний Думнония, да и из Бретани, глядишь, потянется струйка обратных переселенцев…

Собственно, торговаться Артуис торговался, а выбора не имел: неизвестно откуда взявшиеся стихи ползали по Кер‑Венту, заставляя хватать оружие и готовиться к походу. Не со своим королем – так с чужим. Оно и лучше – добровольцам не нужно служить бесплатно.

Строчки были нарочито безыскусны, кое‑где хромал размер, где‑то сбивался ритм. Да и структура проста, даже топорна. Ни рифм в середине строки, ни сложных аллитераций. Только слова поднимали ярость, которая вела и не отпускала. Хотя бы потому, что от проклятых строк перед глазами вставал образ друга и красная пелена ярости. И где она слова такие отыскала? «И пока его не убил, помолчи о своей любви». Епископ подозревал, кто написал гимн ненависти, и намеревался очень серьезно поговорить с Августиной. О грехе гнева и о достойном христианки милосердии. Но булаву к поясу привесил.

Гулидиен уже раздал больше половины пока не завоеванных земель: что на западе – Гвенту, что на севере – Роксетеру, так и у мерсийцев будет меньше поводов ворчать. Странная судьба ждет восток и юг: король Британии станет вассалом собственного вассала Пенды как граф Кер‑Кери. Подати будут те же – люди другие. Король Мерсии согласится, предателей в жизни не прощал! А если кто из саксов не хочет уходить – к его услугам северная часть страны. Если и Окта не возжелает гнать изменников поганой метлой.

Но самая странная часть договора – доля августы. «Некоролева» писала, что титул принять не может, но не смеет и отказаться от наследства Сибн. А потому решила принять то, что на момент написания письма еще не топтала нога сакса: каменную базилику, а буде сгорит при занятии города, землю, где та стояла, и реку Северн. Текучую воду. Даже от прав на лов рыбы отреклась. Мол, берега были уже саксонские – те могли оттуда сети забрасывать. Камбрийцы изумляются – мол, все как в сказке. Ищут не то чтоб подвох, а выгоду. Не замечая истинно рыбные места, лучше любых заводей и плесов: права на подорожные сборы от устья и до владений Окты Роксетерского. Который уже договорился о взаимном беспошлинном проходе.

А еще Артуис доволен, что любому обидчику с востока напрямую до истерзанного войнами Гвента не дотянуться. А если дотянется, так окажется в ссоре с двумя большими королевствами. И главное – с «некоролевой» Немайн…

Под мысли о местной политике глаза Дионисия бегло обшаривали маркировки архивных укладок. Пока удалось найти лишь отчеты о ремонте городских укреплений двухсотлетней давности. Но и это уже неплохо. Стоп! Вот оно. Планы застройки Антониновых времен. Есть. Тысячи душ, святая и вечная? Вот они, твои души. И ведь скажи им – не поверят, что не получат копье в брюхо только из‑за того, что некогда один из последних чиновников префектуры не освободил помещение архива, раздав свитки и тетради беднякам на растопку, а перетащил на чердак, не поленился. Да еще и сложил как следует. А потом придумал гейс, мистическое ограничение для городского головы: чердак управы следует содержать сухим. И ни единой грамотки не выбрасывать.

Увы, он не догадался придумать еще один гейс – не орать в архиве!

– На‑а‑ашла‑а‑а!

Громкое чихание. Голова, седая от пыли, платье с чужого плеча в паутине. Такая сестра у базилиссы. Временами кажется, что родная.

– Нашла! Подземелья нашла! Ой…

Стеллаж узкий. И древний. Подкосился, зашатался да и рухнул. Зацепил другой – и вот уже половина архива на полу валяется. Остается закрыть рот краем мантии, да к выходу поскорей. Такая пыль и молодым легким вредна. За спиной – чихание. И деловитое:

– Нет, так содержать записи нельзя! Нужно непременно сделать городским властям внушение, чтобы поставили устойчивую мебель, регулярно вытирали пыль. В углу пристроить корытце с водой, а то слишком сухо, полки все потрескались. Возмутительная бесхозяйственность! Эти гвентцы совершенно ничего не понимают в архивном деле.

И снова оглушительный чих.

– Все, что просила Немайн, мы нашли, – заметил Дионисий. – Теперь ты снова поедешь к сестре?

– Угу! – Энергичный кивок. – Только не сразу. А жаль! Я ей сваха? «Поговори с Кейндрих, поговори с Кейндрих!» Сама от этой кошки бешеной целый день бегала. Ну, это когда в поход выступали… Ну не то чтобы пряталась, но старалась не встретиться. А мне – поговори! Да тебе, верно, это неинтересно, преосвященный?

– Отчего же? Весьма любопытно узнать, как в Камбрии королей женят. Занятный процесс, оказывается.

– Поучаствовать не желаешь? А то, боюсь, закончится сперва выдиранием волос, а там и до поединка на длинных копьях дойдет. Я дочь принцепса, меня за волосья тягать только отец может. Мог…

А теперь всхлипы и глаза на мокром месте. Но достает платок, сморкается. Все‑таки Августина патологически чистоплотна и скупа – остальные и в рукав не брезгуют. После чего коротко сообщает:

– Упакую бумаги, соберусь в дорогу – заскочу договорить. Боюсь я этой ирландки! Хуже саксов…

Все верно: девочка работает – забывает горе. А вспоминает – еще яростней за работу хватается. Но с Кейндрих и Гулидиеном, и верно, следует поговорить. А начинать именно ему и именно с короля. Уж больно момент подходящий настает, чтобы проявить благородство и руку протянуть. Не оценит ирландка – так и не надо, корона Британии обойдется без взбалмошной дуры. Оценит – так куда денется от короля?

А положение у нее проигрышное: Совет кланов Гулидиена признал, и не командующим, а именно верховным королем. Титул, который бритты скромно переводят на латынь словом «император». Которым, кстати, и был их легендарный Артур. Хорошей римской фамилии человек. Артории – старый римский род. И служили в Британии. Мог кто‑то из них остаться, не пойти на континент с Максимом Магном? Варварские нашествия так все перемешали…

Итак – титул, это во‑первых. Решение привез Кейр, парень светился от радости, что одержал первую политическую победу. Зря! Кейндрих это запомнит. И не она одна… Во‑вторых, кередигионцы признали командование Немайн. Артуис в обмен на земли и обещания военной помощи тоже подтвердил империум Гулидиена. И поставил в общий строй еще полторы тысячи воинов. Теперь у короля Диведа самое большое войско. Значит, и командовать надлежит ему.

Для полного счастья, северная армия плетется в хвосте. Кейндрих снялась с поля битвы последней, как обещала. Теперь воины боятся упустить добычу и славу. Они б и поднажали – да кто ж их теперь пропустит? Дорога узкая. А, стало быть, ворчат. И все чаще вспоминают, что кланы у них общие – у кого с диведцами, у кого с гвентцами. Того и глади, перебегать начнут из войска в войско. Держат прошлая удача Кейндрих и боязнь насмешек со стороны соседей. Пока.

Только Эйре с ирландкой разговаривать не стоит. Если вообще получится. А вот ему, иноземцу да монаху, в самый раз. И наивность в местных делах извинительна, и в душу лезть – прямая обязанность. Если же сестра Немайн в это самое время пойдет Гулидиену весточку передавать, вовсе хорошо. В подобном деле ревность – лучшая приправа. Вот так и округляются епархии: получится, королева обязана епископу. Да и король тоже. Можно будет просить подчинения северных монастырей. Валлийские монахи, конечно, себе на уме. И сотня Адриану не замена! Но больше священников взять неоткуда. А приманка им будет знатная: десятина с гленских земель, с Кер‑Тафа, когда его построят, с Ронды…

А Немайн достанутся благодарность короля и острая ревность королевы. Что в считаные месяцы, если не дни и недели, поглотит эту благодарность, как пучина – дырявый челн. Если только… Скорей всего, Августина сама уже знает, как вести партию дальше. Но если нет – нужно вовремя оказаться рядом и дать добрый совет. А еще почаще говорить с Кейндрих. И лучше начинать, не откладывая!

Анне ход понравился. Первый, под Кер‑Мирддином, она и не запомнила толком. А тут хорошо: залитые маслом лампы через каждые два десятка шагов, стража, на случай, если саксы полезут навстречу, – ну и масло в светильники подливать. Пара бардов‑аннонцев возятся с дубовой панелью, маскирующей проход. Открывается тяжело, а повредить – опасно. Если верить Сибн, ход ведет не просто в подвал базилики. Помпезное здание, некогда служившее присутствием префекта Западной Британии, после переноса административного центра провинции в Кер‑Леон, служило языческим храмом, а потом церковью. Теперь в нем снова обосновались язычники – только поклоняются не Аполлону, а Вотану. И вот результат: камбрийцы сдвигают ветхую панель – и под ноги им сыплется золото чужого бога.

В отблеске факелов светлое, богатое серебром золото Британии обращается червонным златом! Хищно блестят лица римских владык, сверкают самоцветы на боках чаш, звонко шуршит под ногами почерневший прах серебра и меди, дрянной биллон разменной монеты. И странные кусочки кожи.

– Что это?

Бард‑аннонец. Что‑что? А иначе и быть не могло. Хотя шутка вышла занятная. Раз уж храм не сожгли, а приспособили к собственным нуждам – то для чего можно использовать отгороженную крепкой дверью в подвале клетушку? Запереть кого или что‑нибудь! Так уж повезло: запереть тут решили храмовую казну.

Стены носят следы грубоватого ремонта. Потолок черен от сажи. Но приходится признать: варвары поддерживают храм в пристойном состоянии. На собственный манер. Вместо масляных светильников – стойки для факелов. И плевать, что лепнина на потолке прокоптится.

Немало ценностей скопилось тут за десятилетия. Хвикке постоянно воюют – значит, ищут благосклонности богов. А для скитальцев, ищущих добычи и славы, Вотан – лучший покровитель. Ему и обещают при победе отдать часть добычи. Плохо пойдут дела – и половину. А как жадные твари зарвутся – так и всю посулят, лишь бы тот помог ноги унести да не взял до срока в дружину. Оно, конечно, пасть с мечом в руке почетно. Но лучше на годик позже. А еще лучше – на десять…

– А я еще сомневался! – торжественно возглашает Харальд. – Славная добыча. И брать ничего не нужно: уже в руках. Эх, таскать нам, не перетаскать! Жаль, придется делиться с армией наверху.

Сверлит Немайн вопросительным взглядом. Понятно, нормальный вождь добычу от войска не спрячет. Щедрость на чужое, бережливость к своему – таков хороший вождь. А Немхэйн…

– Отсутствие сокровищ заметят.

– И пусть заметят. Зато как приободрятся!

Старшая ученица лезет в висящую на поясе сумку.

Перо, бумага, медная чернильница‑невыливайка. Начинает что‑то писать. Покусывает кончик пера, хихикает – пакостно, как только ведьмы и умеют.

– Чтобы саксы больше приободрились, оставим письмо. Мол, вора не ищите: деньги Неметона взяла. Наставница, приложишь пальчик?

Сида заглянула. За Анной Ивановной переделывать не надо. Коротко и доходчиво: «Взяла казну, возьму и город». И правда, осталось расписаться и припечатать.

Начали таскать добычу. Харальд деловито спросил:

– Кожу забираем?

– Бери все подчистую! Наставница, веники зачем?

– Подметем.

– Услышат же!

– Если остальную возню не заметили – караула за дверью нет. А есть замок. Большой. Висячий. А что там дальше – потом посмотрим. Когда сестра планы привезет. Если отыщет. Зато смотреться как будет…

Добычу в лагерь внесли тихо‑тихо. До палатки Немайн. А вот уж оттуда – со всей помпой и с фанфарами! Чтоб саксы заметили. Тут часовые в подземном ходе ожиданием истомились: отыщут, не отыщут. Не нашли. Зато саксы обнаружили записку. И стало им совсем весело. Настолько, что горевать начали тут же, на месте. И не столько по деньгам.

Девичья любознательность Луковки принесла новую огромную добычу. Ох, и недаром уговорила она слазить в подземный караул именно воинов, говорящих по‑саксонски. А чтоб сидели тихо, приставила аннонскую лучницу в надсмотрщицы. Сама напросилась: тоже хлеба не надо, дай чего подслушать. Потом и не рада была: саксы за ширмой стенают и чуть не бороды себе с горя выдергивают. Воины, что понимают, перемигиваются, руки потирают. Большие пальцы – кверху. Это у одного. Другой рот зажал, на спину свалился и ногами сучит. Тихо. И уже ясно, что, как пост сменят, будет что послушать, а потом всласть пересказать ватессе. Но это же сколько ждать! Если бы беседа была еда, на слюнки б изошла. Целиком. А так выжила. Все выслушала. Ахала, охала, смеялась. А там потащила рассказчиков к Нион.

Ватесса смеяться не стала. Немедленно послала за Анной, богиней и Харальдом. Ну а кто еще в верованиях саксов разобраться может?

Харальд подтвердил: саксы боятся сглаза. Кружочки кожи, что вынесли с ценностями, не что иное, как жертвы. В Норвегии, когда воин посвящает себя Отцу Дружин, довольно простого пореза. А саксы народ подлый, им без залога веры нет – вот и оставляют в храме кусочек кожи. Имея часть чужого тела, великий ас такого может натворить, если кто обета не сдержит… Тут Харальд задумался, а подумав, пришел к выводу, что и представить не может, каков тут будет предел власти. Впрочем, посвящение Одину обычно означает согласие воина погибнуть в следующем бою – лишь бы войску досталась победа.

Анна, пожав плечами, заявила, что уж она‑то не ас. Но натворить гадостей человеку, имея кусок добровольно пожертвованной кожи, может немало. Даже со света сжить. Но никогда этого не делала, как христианка. Ей‑ей. Грех это. А что заказчик якобы может взять грехи ворожеи на себя – дурацкая байка. Опять же – на войне дозволено больше, да что епископ скажет? Если уж сиду за бой перед воротами судил.

Тут все на Немайн уставились. Мол, решай, матушка‑командирша. Как скажешь, так и будет.

– Я не черная колдунья, а честная христианка! Потому колдовать не будем, – решительно заявила Немайн. – Более того. Я не могу совершить многие таинства, но погребальная служба – то, что мне дозволено. Подобно капитану корабля. Еще, кстати, могу повенчать и окрестить. Только сейчас это не нужно, саксы же язычники. Останки саксонских воинов мы предадим земле со всем должным уважением. И пусть со стены видят – против мертвых врагов мы ничего не имеем. Мертвый враг – хороший враг.

– Там и останки живых! – встрепенулась Нион. – Ой, что я сказала…

– Верно сказала.

Тут и до Анны дошло. Великолепно! Те саксы, кто перед осадой посвятил себя Вотану, и так чувствуют себя неважно. Теперь у них нет уверенности, что они погибнут ради общего торжества. А если еще и церемонию провести – будут уверены, что полягут зря. Только…

– Наставница, кожи лучше сжечь. Саксы язычники.

Да и заставлять человека гнить заживо неделями слишком уж жестоко. Пусть умрут быстро!

К утру церемония была готова: перед широкими восточными воротами, посреди римской дороги – перед самыми рвами контрвалационной линии установили жаровню. Нион слегка развернула «скорпиончик» – не точно на ворота, а так, наискосок, веревки по земле валяются, в праще дорогущие свинцовые пули. Но со стены видно только расчет, что и камень пока к машине не тащит, и вообще – глазеет на сидовское волхвование, пока начальства рядом нет. У других зевак под плащами луки, а стрелы уже воткнуты в землю за частоколом, чтоб видно не было.

Началось с раздачи добычи. Что на поле развернут театр, в городе не догадались, у самих так и происходит: свары за каждую вещицу, раскроенные пополам тарелки. И даже чаша‑дароносица. Харальд прекрасно сыграл жадного варвара‑язычника. Может быть, именно потому, что он и есть жадный варвар‑язычник! Которому ничего не стоит упереться и от всякого разумного выкупа отказаться. Хочу половину золотой чаши, и точка. Понравилась.

Пришлось рубить. А церкви можно новую подарить.

Саксы смотрели со стены, как примерно равный по силам противник делит их добро. Даже не взятое с боем – краденое. Непостижимо, мистически, но именно краденое. Впрочем, когда уводят столько золота, с точки зрения кельтов, это подвиг не хуже прочих. А если учесть, что родная сида чужое божество раздела – так и вовсе повод сочинить сагу. А щедрость? Сама ведь взяла, с малой помощью, а делит на всех…

Они тоже готовились с вечера. Всем гарнизоном. Вязали фашины. Чинили большие щиты. Разбирали завал между воротами. К каждой створке приставили столько людей, сколько вошло по ширине, – чтоб распахнуть быстро. Хоть какая‑то внезапность. Страх перед чужой богиней, загнавший за стены, после нескольких осторожных вылазок начавший подтаивать, вновь полыхнул полной силой. Неметона доказала божественные способности, не побоялась ссоры с самим Вотаном… И не то что ссоры – храм‑то под защитой величайшего аса. Мечом туда пройти можно, мечом можно пройти всюду. Но иным путем – только если твоя сила не меньше той, что защищает. Неужели она настолько могущественна? Жуть!

Но именно жуть, пронизывающая до костей, как злой январский ветерок, гнала вперед изрядную часть саксов. Даже обычная ведьма сживет человека со света, заполучив большой кусок его кожи. Иной и пряди волос довольно или ногтей – потому, соскоблив, их следует сжечь. А богиня? Хорошо, ночью заняться не успела. Но вот сейчас поделит добычу, и… Жаровня стоит явно не для плавки золота. И все‑таки саксы ждали. Чтоб не делать вылазку напрасно. Ждали, пока Неметона не закончила радовать войско и не перешла к камланию.

Если б саксы знали фарси… Текст – точнее, латинскую транслитерацию – и перевод короткой речи Немайн переписала и раздала важным людям для сверки и хранения. Каждый подписала и пальцем запечатала.

Анна поняла: сида собирается ходить по грани между молитвой и колдовством. Потому и зафиксировала слова – одну букву изменить, и получится не так, но теперь ее речь в тисках чернил и чужого языка. Как страшно звучат слова из далекой страны на востоке… Кожи приносят на плаще, а плащ – на носилках из сложенных вместе мечей и копий. Копья камбрийские, мечи – ржавь из той же сокровищницы. Предельный почет. Саксы видят, но не успокоятся: казнь тоже бывает почетной.

Под жаровней разводят огонь. Вот он – обряд призвания. Не демонов, не фей – саксов! Ворота распахнулись, толпа за ними бросилась вперед. Быстро, но недостаточно быстро. Люди Луковки навалились на веревки – первую шеренгу смело под ноги бегущим, торопящимся забрать роковой заклад. Они не видели картечного выстрела, до этого камнемет только булыжниками кидался – и снес‑таки пару зубцов со стены. В первый ров летят связки хвороста. Полить бы маслом, да поджечь, – но ближний ров мешает. Остается следить, как лучники рассыпаются вдоль частокола и начинают дергать из земли стрелы. А саксам еще второй ров заваливать. Нион лихорадочно готовит камнемет к новому выстрелу. Анну с Немайн ждет иная работа. Тренога уже стоит, водрузить на нее «скорпиончик» дело недолгое. А что взводной механизм с «Пантеры» не снять, так на то есть ворот. И ворот крутить ей, Анне…

В крепость вернулись немногие. Назначенных Вотану среди них не осталось. За линией камбрийских укреплений полыхал костер. Немайн почтила ярость обреченных и с павшими врагами поступила достойно. Это немного утешало, как и то, что павшие в бою избегли мучений колдовской гибели и удостоились чертогов Вотана. Иные вспомнили – Отец Дружин еще и Предатель Воинов. Ему угодна смерть героя, потому рано или поздно, но помощь его заводит в безвыходное положение. И теперь он это сделал, потому и храм не защитил.

Ударь камбрийцы на приступ, пока гарнизон во всем изуверился – глядишь, и одолели б. Но Немайн вместо приступа продолжала углублять рвы и готовить предполье, радуясь, что поредевший гарнизон почти не вредит работам. А десять дней спустя из‑за дальних холмов показалась стена алых щитов. Ополчение Хвикке явилось выручать столицу.

В маневренной войне один всадник стоит десятка пехотинцев. А в осадной? Саксы осторожничали, и понять их было можно. В прошлый раз они атаковали вдвое уступающую армию, стоящую без укреплений, и проиграли вчистую. Попробовали засаду – трое на одного, – не вышло, а ноги унесли немногие. Теперь их было впятеро больше, но червяк сомнения глодал и угрызал. Хотя бы оттого, что вдоль дорог продолжали действовать камбрийские всадники.

Ополчению удалось собрать достаточно людей, но совершенно недостаточно припасов. Рыцари Клидога недаром считались доками по доставлению соседям мелких неприятностей – угонять скот и грабить обозы у них получалось весьма ловко.

Увы, если пищу и корм для лошадей кередигионцы находили в изобилии, стрел им не хватало. Их обоз давно и благоразумно стоял внутри одного из лагерей – напротив южных ворот Глостера. Теперь, когда Хвикке вернулись к столице, это означало: каждый новый рейд отныне будет начинаться прорывом. Впрочем, у саксов не оставалось времени – армия Британии подходила к границам. Несколько дней – и появится конница. Еще через пару дней силы сравняются. А ведь у бриттов еще и богиня! Ну и как ее атаковать?

Вот и медлили. Построили лагерь. Принялись совещаться в который раз. Ничего не выходило. Все путал крик Неметоны. Но, натешившись буйной перепалкой в большом шатре, идея на саксов снизошла. Пленники, кого захватить удалось, все признавали: богиня поет опасливо. Своих задеть боится. По легендам тоже так значилось. Выходило: если перемешаться в кучу, ничего у нее не выйдет. Или петь не станет, или распугает вообще всех. Что тоже неплохо: саксов больше, саксы храбрей – значит, оправятся раньше. Решено: ставка на свалку! А как добраться? Конницы нет. Место вокруг голое, а еще лезть через рвы и частокол… Но придумали!

Расходились веселые. Но больше всего довольны оказались не они, а пятеро аннонских бардов. Если бы счастье было светом, ночи бы не было. Стало можно уволочь взбалмошную сиду, вздумавшую лежать в десятке шагов от чужого лагеря. Хорошо хоть одеться в черное согласилась и личико сажей перепачкала. Не целиком, как все, а полосками. Долго убеждала, что так лучше, да так и не уговорила. Ну что она понимает в скрадывании, налетчица! Зато счастливая: белки глаз и не видны совсем. Их‑то сажей не замажешь.

Если бы возмущение было тьмой, утро в тот день не наступило бы вовсе. Немайн совсем сошла с ума – захотела лезть в город. Перед тем, правда, подняла Анну, Ивора да пророчицу. Велела отобрать лучших лучников. Придать аннонцам, выставить в дальний караул, за рвы. Осторожно. Чтоб на готовые саксам подарки не наткнулись. Бить всякого, кто попробует пустить к крепости летучую стрелку. Саму стрелку вместе с запиской немедленно ей. Как из города вернется.

Пророчица тоже умом тронулась.

– Жаль, что до Роксетера долго плыть. Заказать бы веревок и бубенчиков. Немайн, конечно, ночью видит хорошо…

Анна же Ивановна только улыбнулась хитро. Одно слово сказала:

– Стрекала.

Нион Вахан смотрела непонимающе.

– Люди, когда им очень больно, кричат, – пояснила Анна.

– А‑а‑а‑а, тогда ясно. Бубенчиками будут саксы!

У нее есть имя. Главная тайна и секрет. Настоящее имя, не кличка! Тэсни. «Солнечное тепло». Почему же так холодно? Хозяйка все ж решила сжить со света? То ли мужу свою волю в домашнем хозяйстве доказать, то ли заметила в глазах надежду. Так у многих злоба проскакивает. Не у нее. Она спокойная. Она попросту хочет уйти. Посмотреть, как живется в стране, где слово «бритт» не значит раб. Лучше в такой, в которой рабов и вовсе нет. Временами мечталось – занять место хозяйки, а ту с дочками – к жернову да квашне. Потом понимала: нельзя. Слишком захочется отыграться. До смерти загоняет. А рабы дороги. Вот ее хозяйка ненавидит. Почти как ту, что муж временами пользует. Убить нельзя. Накладно. Тем более испортить. Пусть хозяйство и богатое, а дорого выходит, калечить ту, что смирная и работящая. А за то, что временами – когда думает, что и не видит никто – шею выпрямить пытается, губить как‑то непроизводительно. Так что до осады жить было можно. Другие рабы говорили: мол, у тебя не жизнь, а муки пекельные. А другой‑то не видела, привыкла. Всех мук – лишняя работа и разные шутки с насмешками. Нет, хозяйка не настолько на нее зла. Не была – до войны, до слухов о поражении.

С началом же осады жизнь стала вовсе невыносимой. Саксы, безжалостные в торжестве, от неудач обезумели. Хозяин – подслушивать не пришлось, при скотине не стесняются – сказал, что рабов надо бы убить. И христиан. Не то произойдет вред. Ворота им не открыть, конечно. Но мало ли что. Многие закивали, да тут хозяйка руки в бока уперла и заявила, что, выходит, мужики свободных женщин решили к квашне да жерновам приставить? Или воины намерены молоть да месить сами?

Вот и жива пока. Кто бы знал, что жернов, проклятущий, спасителем окажется?

Но что хозяева сделать догадались – так это вышвырнуть рабов из дома. На январский морозец. Мычащую скотину оставили. Мычащую не боятся. Ну, кроме быка. А говорящих разогнали по нескольким подсобкам, чтоб вместе не сбились, да подперли на ночь тяжелым. Ее – к малому жернову, да одну. Несмотря на холод, улыбка наползла на лицо. Боятся. Ее, жалкой. Приятно. И грустно: лестно, да не про нее. Это там, за стенами – грозные люди. И не только люди! А у нее… Всего и есть что имя. Немножечко тайной гордости. И много‑много терпения – сносить скотью долю.

Холод и сон – не спать нельзя, спать страшно: можно не проснуться. А не спать все равно не выйдет.

Шуршание. Скрип. Холод. Дверь приоткрыта. Кто‑то «выпустил». Со света сжить хочет. То ли ее, то ли всех. Понятно же: отперли – дура‑девка вылезет. Вылезла, значит, злоумыслила. Ей – веревка на месте, а там и остальных под нож. Потому как саксы уже и теней боятся. Пока леность сильней страха. Да намного ли?

Тени, они страшные! Особенно лунные, а лунный свет проник в щель вместе с морозцем. Вот одна, в углу, и зашевелилась. Крыса? Нет, большая… Наверное, это тучи бегают по лицу Луны. Вот сложили невысокую фигуру. Почти человек. Человечек.

Лунный человечек откинул капюшон. Тускло блеснули засохшей кровью волосы. Странное лицо – полосками. Заворочались легендарные уши. Она их по‑другому представляла.

– Ты – бриттка. Значит, ты и нужна.

– Зачем ты пришла? Я слабая. Я рабыня и дочь рабыни, я ничем тебе не могу помочь.

– Я не нуждаюсь в помощи. Чего не скажешь о женщинах Кер‑Глоуи. Да и мужчинах: есть же сыновья у пленных валлиек? Теперь, наверное, и внуки.

– Есть…

– Пусть выберут: кто они. Саксы‑рабы или бритты, желающие свободы. Но это их дело, и я не хочу вмешиваться. Я только хочу, чтоб мои воины не перерезали невиновных. А то и родичей. Что делать, решай сама. Я пойду, навещу еще кого‑нибудь. Зимняя ночь длинная… Зато последняя.