Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 78 страниц)
И ткнула пальцем в рыжую.
– Девушка? Да? – протянула рыжая. – А по‑моему, чебурашка. Неведома зверушка. Родила царица в ночь… Багрянородную с ушами. Извольте мотивировать всучивание мне бижутерии с историей, невозможной для эльфийки «Забытых королевств». А также непредоставление мне банальных сведений о собственной физиологии. Даже из чисто ролевого подхода – у моей эльфочки должны быть родители, воспитатели… Даже у последней в роду! Потом, ей сто двадцать лет. По личному опыту знать должна о себе самой хоть что‑то. Мне надоели сюрприз за сюрпризом! Ну правда, жить же невозможно, когда не знаешь, что тело отколет в следующий момент.
– Я не намереваюсь… – напыщенно начала Сущность. Но рыжая ее перебила.
– А я намереваюсь. Прекратить участие в вашем балагане. По причине бездарности мастеров. Точнее – второго мастера! Ты же второй спорщик? Вторая Сущность? Голос тот же, но слова‑то другие. И я не самоубьюсь, не дождетесь. Просто начну тихую обывательскую жизнь. Без попытки каких‑либо свершений. Уеду, скажем, в Норвегию, и буду доить коров до старости… Харальд на мне женится без разговоров. Или Эгиль…
– Какой старости?! – возопила Сущность. – И вообще, в отличие от этого бездаря… – Осеклась. – В отличие от первой Сущности, назовем ее Сущностью А, я могу почти все. Но я не понимаю, почему именно мне нужно разгребать чужие ошибки! Впрочем, вечно мне за других отдуваться. Ладно. Будет тебе информация. А зачем то кольцо… Вот это моя работа, чем и горжусь, заслуженно. Это единственное кольцо в реальном седьмом веке, за которое можно было бы выручить пятьдесят тысяч номисм. При некоторой ловкости, конечно. Я был против – но позволил себя уговорить и проделал отменную работу! Оно настоящее. Император велел переплавить и лично следил за уничтожением, но я взял камень за микросекунду до того, как его расщепили, заменил на рубиновую крошку. Я подменил кольцо прямо в тигле, на слиток золота нужной пробы! А ты тут еще возмущаешься. Кстати, вот тебе информация. С собой не дам. Смотри тут, память у тебя теперь абсолютная.
И протянула выхваченный из воздуха фолиантище. Клирик аж крякнул под грузом. Бывшие сопартийцы чуть ошалели от зрелища: страницы мелькали под пальцами эльфийки, так, чтобы она только успевала увидеть текст. Изредка темп чуть замедлялся и слышались реплики: "Ага. Нехорошо. Ну‑ну. Не знал… Вот засада! Обидно… Здорово! Ну не свинство? Только представьте!"
Когда Вор попытался заглянуть через плечо, Клирик процедил:
– Убью.
Вор понял – не убьет, так попытается.
– Так, – подвел итог Клирик, захлопнув книгу, – уже неплохо. Теперь еще один вопрос по существу. Как так получилось, что Галочка замуж выходит?
– Так и собиралась же. Нас обоих в свидетели звали… – удивилась Колдунья. Вместо тебя теперь… Ну ты его не знаешь.
– А вопрос‑то не к тебе, – объяснил Клирик, – а к Сущности. Вы нас обещали вернуть в ту же секунду.
– И вернем. Никакой проблемы. Все равно четыре мира готовили. Ну сделали один контрольный. Копию исходного. Проще, чем слепки прошлого делать.
– А что с этими мирами будет после эксперимента? – поинтересовался Вор. – Обидно работать в мусорную корзину.
– А это проблема самих миров. К тому времени, когда они разовьются настолько, что смогут встретиться, пройдет столько времени, что они даже не поймут, что у них общие корни. Никого распылять или уничтожать мы не собираемся. Пусть живут. Может, даже понаблюдаем их некоторое время.
– Так Галочка что, понарошку замуж выходит? – удивилась Колдунья.
– Для твоего мира – нет, – объяснила Сущность. – И вообще, ты же отказалась играть? Поэтому ты навсегда останешься в сдублированном мире. Просто из соображений гуманности он сделан копией прежнего. Кроме присутствия вот этих трех личностей. Мы, видишь ли, решили узнать, как их отсутствие повлияет на развитие твоего мира.
– А мое – на развитие их мира?
– Нет, тебя я скопировал. Там будет точная твоя копия. Только до входа в нашу игру.
– И что, тамошняя я и знать ничего про этого… Эту… Змею подколодную ничего не буду?
– Именно. Впрочем, вернуться в тот мир ты уже не сможешь. И узнать о судьбе двойника – тоже. Там‑то время остановлено, как и уговаривались. А когда будет запущено, мы прекратим всякое вмешательство и контакт между вернувшимися и оставшимися во вновь созданных мирах прервется.
Бывшая Колдунья задумалась. Ненадолго – чтобы повернуть голову к эльфийке.
– А почему зеркало в гравировке? Не видно же ничего.
– Так считается красивее…
– Странно. Слушай, тебе же все было интересно… Ну и как? И не говори, что не попробовала за три месяца‑то!
Клирик принялся рассматривать руки. Потом сообщил:
– Можешь считать, попробовал. Ребеночка заполучил…
– И на каком ты месяце?
– На первом. Привыкаю. Странно очень – вот существо, да? Сосет, орет, писается – и больше ничего, но хорошее! Как это так получается? Ах да, он еще сидеть умеет.
В последних словах звучала гордость. Колдунья замолчала, пытаясь уяснить, как начало беременности связано с "орет и писается". Этим перерывом воспользовалась Сущность.
– Итак, мы несколько отвлеклись от главного. Текущий баланс свершений. Воин – семь целых шестьдесят четыре сотых процента. Вор – два целых восемнадцать сотых процента. Жрица – или Клирик? – ноль целых пять десятых процента.
– А чего у рыжей так мало? – возмутился Воин. – Она вон вроде не в цепях…
– А ты не помнишь? – удивилась Сущность. – Ну не буду рассказывать. Это уже вмешательство получится. Скажу только, что абы кого в Монголию на показ Великому Хану не возят.
– А какая разница? Если в плен попался? – Воин грустно прозвенел цепями. Он пытался думать, а с его интеллектом, что в игре, что в реальности, это было очень печально. И сам процесс, и последствия. Но печальный и почти мелодичный звон цепей Клирику невольно напомнил…
– А ну‑ка, орочья башка, скажи: "Во имя всего святого, Монтрезор!"
– Зачем?
– А затем. А еще приляг. И руки над головой в стороны разведи…
– Лучше ноги, – хихикнул Вор.
– Зачем? – переспросил Воин.
Клирик снова полез в глубины рясы.
– И чего только не приходится таскать с собой порядочной девушке, – с этим комментарием на свет божий появился аккуратненький геологический молоток, – помимо приемного дитяти! Хорошая, кстати, вещь. И образец отколоть. И в лоб засветить. И кольчугу пробивает только так.
Сущность поняла первой.
– Так нельзя.
Воин просветлел лицом – дошло. Лег на каменный пол, как сказали. Клирик встал рядом с ним на колени, примерился… Все‑таки обернулся к Сущности.
– Можно. И что ты со мной сделаешь? Из царевны в лягушку превратишь? Про русский принцип – сам погибай, а товарища выручай – слышать доводилось? Да и интереснее же! Будем считать, что цепи разорваны в припадке боевой ярости. Мне вот, например, ужасно любопытно, что может сделать полуорк раскованный с полусотней монголов из гвардейской тысячи Бату‑хана… Ты учти, рубить буду посередине. Так что оружие у тебя выйдет коротковатое. Ну что, готов?
– Угу.
Молчание. Бездействие.
– Руби, чего ждешь.
– Скажи: "Во имя всего святого, Монтрезор!"
Вор хихикнул. Потом почесал затылок. Что‑то казалось неправильным…
– Глупости. Руби.
– Скажи. И тихо позвени цепями. Бубенчиков, жаль, нет.
– Ты что, того? С прибабахом?
– Конечно, того. После трех месяцев девушкой.
– Нелюбленой, – встряла Колдунья, – или беременной. Не пойму…
– Вот‑вот. И вообще, я эльфийка. Ди‑и‑ивная. Мне положено быть того и с прибабахом. Говори. Жду.
– Бред какой‑то.
– Бред. Ну не хочешь…
– Хочу.
– Говори. И не забудь печально звякнуть цепями. Обязательно тихо и печально.
– Во имя всего святого, Монтрезор! – звон вышел громким и возмущенным, но Клирик решил не придираться.
– Да, во имя всего святого! – провозгласил он и обрушил геологический молоток на облюбованное звено. Клирик никогда не любил рассказов Эдгара Аллана По. И с Брэдбери тоже не во всем соглашался. С первого удара цепь не подалась – но зазубрина осталась внушительная. Оставалось долбить.
– Премии за деяние не жди, – склочно вставила Сущность между равномерными ударами.
Клирик безразлично пожал плечами.
– Сумасшедшая, но наша, – объявил Воин. Немного подумал. – А раз наша, так прочее побоку. Кстати, как у тебя дела, рыжуня?
– Ноль пять процента, – напомнил Клирик. Бил он не слишком сильно, но точно, и Воин, который одно время подумывал забрать инструмент да покончить с цепью одним ударом, решил оставить дело специалисту… Все‑таки Клирик очень многое успел перенять у Лорна ап Данхэма. Даже не осознавая того.
– Прискорбно, – отозвался Вор, – но в женском теле ожидаемо. Хотя уже за одно то, что ты ухитрилась оставаться девственницей три месяца, лично я бы дал процентов шестьдесят. Я вот на грани Возрождения, Америку еще не открыли… И то. Дикость и разврат, уж поверь собственному психоаналитику его святейшества Иоанна Двадцать третьего… А у тебя там темные века!
– Но это ж двадцатый век… Или я что‑то не так понимаю, или ты прибился не к папе, а к антипапе. Постой, постой… Уж не к Балтазару ли милейшему, к Коссе? На могиле которого постоянно приписывают: "Бабник и пират?"
– К нему, – раздулся Вор от гордости, – самому. Неплохой мужик, большая часть того, что про него писали, – пасквили. Но бабник и пират – святая правда, так он и не скрывает. А антипапой он у нас получился, потому что проиграл. А у меня он будет папой. Хотя бы потому, что читает мои книги! Но цена человеческой жизни просто пугает… Пришил человечка – на тебя обиделись, накропал эссе – простили и от восторга визжат поросятами. Ценят творцов, ценят! Но какие они все в этой Пизе горячие, не той походкой мимо прошелся – за рапиру. Я, конечно, сюрикеном в лоб… Потом родню мужского пола. Потом любовников родни женского, а это категория, которая не переводится. Приходится утешать лично. Так что знаю, о чем говорю. Кстати, тоже создал репутацию. Хоббиты – они только наружно маленькие, а так гиганты!
Выяснилось, Вор за месяц успел, не разгибаясь, накропать и опубликовать на собственные средства два труда по психоанализу. Приобрел славу. Примерно как у Макиавелли, только хуже. Был отлучен от Церкви и прощен лично папой – пусть и всего одним из трех, – принявшим сочинения к руководству!
После одной из уличных дуэлей – его к тому времени прикрывала группа поклонников, так что дуэль выглядела средней руки уличным сражением, – был взят под стражу. Но обещал создать проникновенный труд против колдовства. Выпустили условно. Вот тогда Вор и совершил главный свой труд – трактат о кошачьей анатомии и о невозможности для нечистой силы подробно воспроизвести их облик в качестве фамилиара. Препарированные – иные живьем – кошки ему теперь по ночам снились, но он утешал себя мыслью, что гораздо большее число животных он избавил он плачевной участи…
Как только Воин разогнул надрубленное звено, а геологический молоток снова скрылся в бездонном кармане, Сущность объявила, что всем пора обратно. И Немайн оказалась рядом с мангонелем.
То, что сида споткнулась два раза подряд, никого не удивило. Но тут она начала искать деревянный молот, что только что держала в руках. Занятие было безнадежное – киянку она забыла у Сущности. И совершенно не подозревала, что только что дала начало новой валлийской поговорке. "Потерял, как Немайн". То есть вдруг и с концами…
За матерчатыми стенами палатки снова раздался мощный скрип, зашумел рассекаемый гигантской пращой воздух. Мангонель продолжал ежедневный труд.
– Рабочие – на привод блоков! Тяни!
Тянуть предстояло много. Еще один мешок с землей устроился в сетке пращи, чтобы через час уйти в сторону крепости Гвина. Звякнуло било. Полуфэйри вздрогнула. Малыш на било внимания не обратил. Даже спать как‑то ухитрялся. Впрочем, на руках у сиды. А било теперь будет регулярно брякать почти час. Этот неприятный звук… Если подумать, самое плохое из всего, что с ней приключилось за год. После того, как родители, отчаявшись свести концы с концами, продали дочь в рабство. Потом… К рабыням не сватаются.
Жену храбрый гезит‑копейщик с собой на опасное, хоть и прибыльное, дельце в Уэльсе волочь постеснялся. Для мужских надобностей вызвал рабыню. Опробованную. С сыном. Этот‑то отпрыска от рабыни и за щенка не держал. А новая хозяйка добрая, мало что сида да ведьма. Какая разница? Сын же, пусть и будет носит имя сиды – так ведь все равно, кровь‑то чья? А станет благородным. И не разлучила. Все таки к хорошему привыкаешь быстро, и Нарин уже начинало казаться, что война богов длится вечно. И будет длиться вечно. И хорошо. Вот только било…
И лишь к тому, что каждый день по шестнадцати мешков, каждый из вот такущего куска ткани, отправляется в пасть Кричащему холму, кормилица сидовского приемыша привыкнуть не могла.
Пусть грубая, конопляная, но ткань. Пока Нарин не попала в Уэльс, лен и шерсть ей доводилось только стирать. Носила вот как раз коноплю. Ну может, спряденную и вытканную получше, чем мешковина. И все равно третью неделю каждый день… А мешки большие, каждый в два человека весом. Материи на них нужно много.
Когда кормилица робко спросила сиду, как же это получается, та только ушами дернула.
– Надо будет, городами стрелять буду. Главное – иметь на это средства. На мешки средства есть. На кормежку пленных – тоже.
Очень странные средства – не золото‑серебро. Поцарапает грязным перышком кусок тонко выделанной кожи, прижмет испачканный в зелье пальчик – и заплатила за товар. И никто не жалуется, не кричит, что кусочек кожи вместо монеты взял. Нарин проверила – видят купцы именно кожу. Чудеса… А сида удивляется обычным житейским поворотам.
– Бред какой‑то… – привычно возмущалась Немайн, глядя, как ребенок сосет чужую грудь. Последние дни она уже переносила кратковременную разлуку с малышом. Если тот оставался в пределах видимости. – Родительница, живая, числится кормилицей, а матерью считается девица. Незамужняя и вообще, э…
– Невинная. – Анна возится с очередным зельем. Из глиняной реторты валит пар.
– Вот именно. Что ж это такое?
– Жизнь. И не такое случается. Ты, наверное, и более странного повидала.
– Да это как сказать, – Клирик припомнил сказки. – Если уж у фэйри ум за разум заходит от того, что обед варят в скорлупе и одно яйцо варят на семерых работников, то от этого вот и вовсе можно свихнуться…
– А пар – это сущность воздуха или сущность воды? – вслух задумалась Анна. – Стоп. Не отвечай, нет, не отвечай. Я сама. Я опять не до конца разложила вопрос. Пар – это вода, дождь, только незрелый, верно? А дождь – это часть воздуха. Точнее, то, что из воздуха падает. Когда созреет. Значит, пар – это и вода и воздух. Воздух с сутью воды. Интересно, стоячий или подвижный? Можно додуматься, а можно…
Клирик с удовольствием слушал. Взрослый человек, а потому вмешиваться нужно только тогда, когда опыт становится опасным, а размышление превращается в муть. Иногда стоит молчать даже в ответ на прямые вопросы. Когда Анна работала сама – получалось интересное. То, что он себе недавно и представить не мог. Научная магия в действии. Теорию взяла из ТРИЗа
note 10
, Альтшуллера – по рассказам – сочла великим магом, посильнее Мерлина. При этом у нее совершенно отсутствовала присущая большинству инженеров зашоренность. Она ведь совсем не представляла себе конструкцию даже элементарных, для Клирика, машин. А раз так, то и готовых, шаблонных решений у нее не случалось. А дифирамбы, которые спел Клирик применению физических эффектов вместо движущихся частей, оказали дополнительное действие…
Вот сейчас Анна осторожно поднесла тряпочку к носику реторты. Та фыркнула, лоскут взвился…
– Подвижный. То есть ветер. Наставница! Выходит, моряки, когда нет ветра, могут сделать его из воды, вскипятив ее? И не брать с собой весел, а ходить только под парусом?
– Могут, – немедленно согласился Клирик. – Ты думаешь, тут подойдет обычный парус?
– Обычный парус ловит обычный ветер. Особый ветер следует ловить особым парусом. Но каким – я пока не вижу…
Полог откинулся.
Немайн отвернулась от полуденного света.
– Кто?
– Селиг Муллан, леди сида. Я из Пенгверна. Беженец. С матерью и сестрой пробираюсь к Арбет, к родне. Нашу ферму саксы сожгли.
Обычная для Уэльса история…
– Я тут видел, как у тебя молоток пропал, и понял кое‑что. О Гвине. Не согласишься ли поговорить со мной наедине?
– Хорошо. У камнемета устроит? Через… – Клирик в который раз проклял отсутствие часов. День, правда, ясный. – Ребенка перепеленаю, на перевязь возьму – и приду.
– Да какое ж это наедине?
– Самое лучшее. Скрип, команды, все при деле. Ну и секретов никто не рассказывает в таких местах, – значит, и подслушать некому.
Мангонелем командовал Эгиль. Неплохой моряк, а работа расчета осадного орудия мало чем отличалась от работы экипажа драккара. Разве что качки нет да сырость иногда отступает. А так… Мерный бой била. Вместо весел в руках веревка. Не грести – тянуть. Под тот же монотонный ритм.
– Диннь! Рывок, вращаются блоки, и немного поднимается над землей ящик с камнями – источник метательной силы. Падают деревянные храповики. И когда люди ослабляют хватку, груз не опускается, оставаясь там, куда его возвело это усилие. На пядь выше чем до предыдущего…
– Диннь! Не отдохнуть, не утереть пота… Еще пядь. А всего нужно шестьсот. Пядей‑рывков.
– Диннь! Еще пядь. А если рвануть слишком сильно, храповики не удержат груз. А веревка неудержимо рванется под блоки, и везунчик, кто успел отпустить. А кто не успел – покойник.
– Диннь! Еще пядь. Вот будет их шесть сотен – и пленные фэйри отдохнут. А Эгиль прищурится – у него не получается так хитро, как у сиды. Но это без разницы. В конце концов, если сида придумала и объяснила, что сделать, то норманн попросту сделал это.
– Диннь! Еще пядь. Он построил эту машину что адски пытает два десятка человек. Что возносит к небу ящик с камнями. Чтобы потом его уронить. Греческое слово для галеры – «каторга». Что будет обозначать в Камбрии слово "мангонель"?
– Диннь! Еще пядь. Скоро Эгиль даст команду – било умолкнет. К мангонелю подойдут валлийские воины. Закрепят крюк. Заложат мешок в пращу, так похожую на рыбацкую сеть. Трижды проверят спуск. И рядом с мангонелем останется только один Эгиль.
– Диннь! Еще пядь. Он наклонит рычаг, и груз упадет, и праща взлетит и соскочит одним концом с крюка, раскроется. Мешок с землей – весом в два человека – важно двинется в путешествие по небу.
И фэйри, тяжело дыша, повалятся на землю. А валлийцы будут делать ставки – попадет, не попадет. И многие проиграют свою плату и примутся играть на скот и землю. А другие выиграют и на следующий выстрел поднимут ставки. И снова прицепят веревки и блоки. И зазвенит било…
Муллан в «такелажную» команду мангонеля вызвался добровольно – за полную солдатскую плату. Чтоб не прийти к родне в Арбет, владение еще одного из младших братьев короля Гулидиена, нищим. Успел показать себя малым ловким и хорошо ладящим с деревяшками, веревками да железяками.
Теперь, до начала его работы, оставалось почти триста ударов била.
Наконец, явилась сида. Улыбнулась.
– Вот этот шпион нас подслушает, – указала глазами на сына, – но не поймет… Что ты хотел сказать?
– Я хотел упасть в ноги великой богине, но не смею себя выдать. – И все‑таки немного поклонился.
– Ты веришь по‑старому? У нас за это не наказывают. Только следят, чтобы христиан старой верой не прельщал. И я христианка. Мне поклоняться не надо. Если хочешь, можешь изучить мою веру, и принять, и верить, как я.
– Я знаю это. Возможно, так и поступлю. Потом. Сейчас важно другое… Я не из Пенгверна – из Аннона. А люди Аннона хотят жить по старому. И я пришел тебе это сказать. Мы не с востока. Мы снизу. Не бежали пришли вынюхивать. И женщины, что со мной, не мать и сестра, а друид и пророчица. А я лишь проводник. Но я решил рассказать. Потому что они решить не могут. Скажи, если Аннон примет новую веру, твою, многое в жизни людей изменится?
Клирик задумался.
– Ничего, – сказал наконец, – и все. Как примете. Разумом? Сердцем? Или только ртом, который произнесет молитвы как заклинания, не понимая ни смысла их, ни того, кому они назначены?
– А хоть и так, – сказал проводник из ада. – Просто… Просто пророчица безумна, а друидка слишком верна Гвину. Кто‑то должен решить. И я взял это на себя. Я хочу, чтобы Аннон выжил, богиня. И потому хочу, чтобы он оказался на победившей стороне. Я долго склонялся на твою сторону – за тебя новый бог, который много сильнее тебя, слабому ты б не кланялась, и целый мир, а за Гвином – только труп прошлого мира. Немного теплый.
– Ты говоришь, как поэт.
– А я и есть поэт. Не филид. Всего лишь бард. Но я не закончил речь. Я колебался. Гвин одним воплем разогнал великую армию – это чудо. Но ты говоришь, что мешки помогут. И швыряешься ими – и сила твоя, или нового бога, – велика. И я ждал, пока кто‑то из вас не покажет слабость. И я увидел и понял – когда у тебя из рук исчез деревянный молот, – что Гвин вне своей крепости способен только на такие пакости. Он не участвовал в вылазке, не разогнал твою армию. Все, что он может, – сидеть в холме и ждать падения. И киянки воровать! А ты его осаждаешь. И если не помогут мешки, попробуешь что‑то другое.
– Мешки помогут, – заверила Немайн. – Я уже слышу изменения в…э‑э‑э… голосе Гвина. Он стал выше. Ты заметил?
– Это страх?
– Нет, это поражение. Его сила в низком тоне. Нам осталось всего несколько дней – и можно идти на приступ. Наверное, уже и сейчас можно – но я хочу для верности еще мешков полтораста закинуть ему в глотку.
– Тебе виднее… Я всего лишь проводник. Все, что я могу сделать, чтобы Аннон услышал то, что я хочу. Пророчица безумна – и я не могу знать, что она выбрала, хотя, кажется, тебя. А друид не вернется в Аннон. Сделает шаг с безопасной дороги. Случайно. Это я тебе обещаю.
Еще раз поклонился и ушел. Делать свое дело.
Свой мангонель Рис ап Ноуи запускал как собирал – точно так, как первый. Было лишь одно маленькое отличие. Пришла ему в голову мысль – выстрелить не мешком с землей, а камнем подходящего веса. В низовьях Туи легко найти булыган нужных размеров. Веревкой снаряд обвязывать не стали. Наверняка порвется при ударе о скалу.
– Не попадем в зев, так тряхнем супостата! – провозгласил принц, и простер руку к крепости Гвина. Наградой стал восхищенный взгляд жены. В которую он, кажется, ухитрился влюбиться еще раз: поверх и посильнее прежнего. Нет, Гваллен и раньше ему помогала в королевских делах. Но то все были игрушки, способ немного украсить скучную в общем‑то жизнь: суды, пошлины, хозяйство. Теперь же началась война. И Гваллен постаралась сделать суровый походный быт романтичным, пиры веселыми, а уж совершать подвиги на ее глазах было сущим удовольствием! Подвигов Рис пока за собой числил три. Во‑первых, восхождение на холм. До вершины добраться он не сумел, но выдержал один крик и поднялся выше всех, исключая саму Немайн и викария Адриана. Во‑вторых, три раза делал поправку на ветер для машины Немайн – и все три раза точно попал в «Гвинову глотку», как прозвали вход в тулмен рыцари. В третьих, первым заметил саксов. Любовался природой с наблюдательной башенки лагеря. Бдительность молодого принца все заметили, хотя саксы оказались мирные. Даже союзные. Мерсийское посольство к брату. Узнали, проезжая через его домен, что армия короля, брат короля и крещеная богиня войны осаждают крепость языческого бога Гвина. Ну не могли они пропустить такое эпическое событие, завернули. Командующий спал с лица совсем, но не пустить союзников – и таких же вассалов короля Британии, пусть и отсутствующего сейчас, – понаблюдать за осадой не мог. Впрочем, эти саксы оказались не совсем и саксами. Посол, граф Окта Роксетерский, выглядел как бритт, разговаривал как бритт, родился от матери‑камбрийки и правил городом, который не был саксами завоеван, но вошел в состав Мерсии добровольно, в надежде найти управу на вражин нортумбрийцев. Свой король погиб в сражении со всеми наследниками, вот король Пенда и прислал в графы отличившегося воина. Который, по его разумению, был способен поладить с бриттами.
Окта поладил. Настолько, что, заговариваясь, постоянно обзывал свой Роксетер Кер‑Гуриконом. Свита посла тоже была разбавлена несаксами и полукровками. Секретарем оказался камбрийский монах. Который немедленно вылупился на отца Адриана как на диво дивное и даже на уши Неметоны внимания после того не обратил. Ходил и бормотал под нос:
– Что за глупость брить затылок?
А у викария и правда была плешинка. Рис поначалу думал – лысеет человек. Оказалось – нет, специально выстриг. Так ему положено, бедняге.
Оставалось признать – правление Пенды‑язычника пошло Мерсии на пользу и она, кажется, за все эти годы превратилась в нечто пристойное. Такое, которое доброму камбрийцу и союзником назвать не позор. Ну а Окта вообще милейший человек.
Явилась Немайн. Посмотрела. Машина взведена, камень в праще. Осталось выстрелить.
– Поздравляю, мой принц, – сказала совершенно искренне. – Ты меня удивил, я совершенно не ожидала такого достижения… Радуюсь за твой народ – у них очень умный и распорядительный правитель.
Ради первого выстрела она принарядилась и совсем не выглядела монашкой! Белое платье, красный плащ с золотой фибулой. Под плащом плед – красно‑зеленая увязка с сыном. Четыре цвета, как и положено дочери хозяина заезжего дома.
Но сейчас главным был выстрел.
Рис опустил рычаг. Храповик соскочил с оси, и ящик с камнями рухнул вниз – а другая сторона рычага, лапа с пращей, – вверх. Лапа поднималась, и верхний конец пращи норовил соскочить с большого крюка – единственной металлической части устройства. И наконец сорвался. И камень пошел вверх. Его провожали взгляды… А провожать оказалось и некуда, пришлось встречать. Камень не захотел лететь к холму, просто поднялся в небо, осмотрелся – и ринулся вниз! Обратно на мангонель!
Первой среагировала сида. Заорала:
– Ложись! – и плюхнулась наземь, сдвинув маленького на живот и свернувшись вокруг него, как гусеница. Сверху немедленно упал Харальд.
Рис немедленно сгреб жену в охапку и повторил маневр. Вздрогнула земля. И больше ничего. Принц поднялся, протянул руку жене.
– Прости, родная. Я зря зазвал тебя на первый выстрел…
– Ты меня спас! Но посмотри – камень воткнулся в основу машины…
Точнее, в основание. Слишком прочное, чтобы разворотить его даже таким ударом. Рис не знал и знать не мог, но подобные деревянные конструкции подпирали броню на первых броненосцах. И держали чугунные ядра куда как тяжелее и быстрее непослушного камня…
Сразу нашлась работа лекарке – пара зевак получила таки по щепке. Но ничего опасного. Еще одну щепку вынул из кольчуги один из телохранителей посла – закрывший своим телом не пожелавшего кланяться графа.
– Земля сотряслась, – улыбнулся Окта. – И, если возможно поправить прицел, то я не могу назвать это неуспехом.
– Можно, – сообщила Неметона, из‑под руки разглядывая вознесшийся на полдюжины человеческих ростов крюк. – Вы зачем все четыре накладных кольца на лапе оставили?
– А для чего их делать, если не одевать на крюк?
– А для того, чтобы при желании можно было вот такой трюк проделать – "огонь на себя" называется. Так что взводите заново. И снимите три кольца из четырех…
С пятого выстрела второй мангонель засветил точно в пещеру. Принц Рис ходил в героях. А вечером произошел разговор с мерсийским послом…
– Она и правда армии стоит. – Окта был непривычно серьезен. – А королю Пенде нужна армия. Знаешь, зачем я еду к твоему брату?
Рис промолчал. Понял – началось настоящее дело. Не хуже войны с Гвином. Граф Роксетерский продолжил:
– Я рискну изложить дело сначала тебе. Потому что вижу – ты разумный человек и даже при небольшом домене союзник очень ценный. Потому хочу знать твое мнение… До недавнего времени Мерсия прекрасно справлялась с Нортумбрией одна, защищая и себя, и вас, бриттов. Некоторых даже под свою руку приняла – и мой город лучшее тому подтверждение, что мы друзья и дела иных столетий стоит забыть. Мы не только друзья – мы родня. Тому доказательство и я, и законный король Гвинеда Кадуалладр, сын Кадуаллона, внук Пенды. К сожалению, север Камбрии все еще боится нортумбрийцев. И терпит самозванца и предателя на престоле великого королевства.
– Мы все сочувствуем Кадуалладру, – согласился Рис. – И он законный король не только Гвинеда…
– Но и Британии? А вот тут ты не прав. Король Британии – это тот, кто способен поднять знамя британского единства. Я знаю Кадуалладра. Он почти святой – но именно поэтому не годится в короли. Тем более Британии. Он скорее годен в епископы. Тут же нужен властелин сильной, уверенной в себе державы, увитый славой побед. За ним должны пойти все.
Рису стало скучно и смешно.
– Ты говоришь о Мерсии и Пенде? Но Камбрия никогда не пойдет за саксом и язычником. Дружить мы сможем, и Кадуаллон вернейший тому пример. Но подчиниться – никогда!
– А мы никогда и не хотели вас подчинить, – улыбнулся Окта, – мы знаем, чья это земля. Вот только она теперь уже и наша… А потому мы хотим жить вместе. И не возражаем против верховного главенства Камбрии. Но если север слаб и более не может вести за собой остается юг. А юг – это Дивед. Потому я и еду к твоему брату.
Рис остолбенел.
– Это не может быть просто так, – выдавил наконец.
– Не может. Твой брат Пенде не родня, да и репутация у вашего королевства до недавнего времени была не воинственная. Но нам, Мерсии, нужен союзник. Видишь, я говорю прямо. Почему нам нужен союзник? Да потому, что две недели назад наш король получил от короля Уэссекса, мужа сестры и союзника, роскошный подарок, даже четыре подарка: сестру обратно. А также ее нос и оба уха. Отдельно.
– Сволочь! – выдохнул Рис. – Подлец! Вот так… свою жену… Да его в порошок нужно растереть!
Граф положил ему руку на плечо.
– Вот мы и просим помочь наказать мерзавца. С убийцами из Нортумбрии мира быть не может, и вся наша армия там. Наши южные земли открыты перед предателями! Ради мести за родную кровь Пенда готов на многое. Даже признать себя вассалом короля Гулидиена. Если тот согласится помочь ему расправиться с мерзавцем. Или хоть задержать его, пока Пенда не покончит с врагами на севере и не развернется на юг. Резню Кер‑Легиона тоже ведь не простишь…
– Нельзя простить, – посуровел Рис, – ты прав.
Этот город был занят Нортумбрией тридцать лет назад. Ни одного бритта победители тогда в живых не оставили. Даже молодых женщин, для которых обычно делали исключение дикие саксы, приплывавшие с континента в Хвикке…
– Я говорил с богиней, – продолжал граф, – и она признает: если падем мы, падете и вы. Она говорит – наоборот тоже верно. Так получилось, что у нас общие враги. Так не пора ли прекратить лить кровь и сказать: мы одно? И ради этого Пенда готов переступить через гордость и склонить голову перед Гулидиеном. Ты поддержишь меня?
