Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 78 страниц)
Немайн вернулась к анкете. Дата рождения – 22 марта, год неизвестен. В паспорте так и написано. А в анкете графа – возраст. И что писать? Честно – четыре недели без малого? Не поймут. Тоже честно – несколько тысяч лет? Неточно, и эффект такой же. Взять возраст Клирика? Уже натяжка… Врать не хотелось. Немайн начала покусывать стилус. Точно, как отец Адриан. Заразилась…
– Не грызите, не ваш.
Немайн подняла голову. Как ее назвал замдекана? Валюша. Плохо назвал, Валюша это мягкое и объемистое, а тут ежик в джинсах. Причем концлагерный ежик. Припомнилось оброненное как‑то знакомым биологом понятие – «еже‑час». В этом, оказывается, измеряли количество энцефалитных клещей в лесу. Сколько их за час на ежика осыплется…
– Не буду.
– А поздно. Уже испортила. И заразила.
Скорее заразилась, раз тут такие змеи…
– Выпишите счет, оплачу. И кстати, на сколько лет я выгляжу, не подскажете?
– Думаешь, уши прицепила и вечная эльфийка? Судя по глупости, ты и школу не закончила…
Этого было довольно. Немайн припомнила: Клирик закончил в семнадцать – и то, потому что пошел туда на год раньше остальных детей.
– Не закончила, значит, – пробормотала под нос Немайн и вписала в графу «Возраст» цифру 17.
Место рождения: Ирландия, Мунстер. Немайн фыркнула. Похоже, у нее паспорт сиды. А впрочем, кто еще может светить на фотографии такими ушищами? Тут в паспорте буковки вдруг пересобачились, запись «год неизвестен» исчезла, вместо нее четко обозначилось: 2020. Оставалось пожать плечами и продолжать.
Образование: высшее техническое. Два диплома: основной и магистра логистики. Немайн с интересом заглянула внутрь – а вдруг там имя Клирика? Но нет, все в порядке, для полного счастья страничка на английском. Такие дипломы выдавали иностранцам. Но недурное ж образование у семнадцатилетней! От удовольствия уши провернулись вперед и назад.
– Девушка, не хулиганьте.
Немайн снова подняла взгляд. Ну, брюнетка жгучая – и крашеная, колец на пальцах нет, хотя по нынешнему времени это ничего не говорит, возраст – ровно полдороги от осознания себя женщиной до последнего приступа молодости. Почти красива – если бы не обиженное выражение лица. И вокруг глаз уже появилось, а кремами и масками не злоупотребляет. Считает себя еще молоденькой. А потом, когда стервозная красота станет собственными следами, поздно будет. То ли дело Анна! Как‑то успевает – и всегда успевала, чуть не с детства. Так и выглядит – в седьмом‑то веке – моложе, чем ей дали бы в двадцать первом…
Объеденный стилус бежал по анкете.
Семейное положение – не замужем.
Специальность – могли бы и не писать, но – вокальное искусство, подготовительное отделение.
– У тебя какой голос определили? – спросила вдруг «ежиха».
– Сопрано.
Если совсем точно, то колоратурное сопрано.
– Тогда тебе тут нечего делать. Сейчас только один преподаватель не калечит сопран. Но он не берет группу на подготовительном. Никогда. Если не дура – забирай документы…
Ее, возможно, и правда испортили. А может, просто надежда на то, что слабый голосок подрастет, не оправдалась. Но…
– И который не калечит?
«Ежиха» назвала имя. Немайн впервые слышала.
Хотя… Клирик не слышал, видел. Этой фамилией были подписаны спецификации по проекту… Да, купол под Северным полюсом.
– Это он с «Рубина»?
– Да. Но он не берет подготовительных групп…
Немайн широко улыбнулась:
– Спасибо тебе. И принимай документы.
– Дура…
Сзади зашелестела дверь. Замдекана.
– Ну что? Все готово? А тот преподаватель, я тебе говорил, конструктор, он здесь как раз. Уговорили поступающих на подготовительное послушать, другой член комиссии заболел… Так что пойдешь сегодня, через час. Я бы, кстати, тебя за одни дифуравнения в уме взял, но я сам баритон, и учить получается тоже только баритонов. Черт его знает, почему. А этот… Но он обычно групп на подготовительном не берет – хотя и уговаривают. Так что… Готовься.
– Я… Мне распеться надо.
– Аудиторию ищи. Или вот что… тут распевайся.
– Здесь не класс, – отрезала «ежиха». Теперь, когда у непонятной толкиенистки засветила впереди дорога, помогать ей уже не хотелось. – Хочет распеваться – пусть ищет свободную аудиторию.
– Ну, Валенька, – взмолилась Немайн, надеясь, что некоторую искусственность не заметят. – Ну вдруг из меня что‑то выйдет? Я же тебе всю жизнь буду обязана… Ты же мне сама советовала…
Собственно, она могла просто заявить, что замдекана главнее, встать в позу и начать петь. Клирик, пожалуй, так бы и действовал. Могла отправиться поискать свободный класс. Могла… много чего. Но решила попробовать достучаться. Даже слезу без лука выдавила. И старательно заглянула – снизу вверх, заполненными влагой блюдцами.
– Ладно, – отрезала «ежиха», – но это единственное исключение…
Хотя начала догадываться – не единственное, а первое. И жесткость тона была жесткостью отступающей болезни. Скоро у деканата будет хороший и веселый сотрудник. Девушка, смирившаяся с тем, что великой ей не стать. Но свято уверенная в том, что быть первой подругой великой тоже нужно. Иначе их не будет, великих… А великая рано или поздно попадется…
Как только Немайн издала первые звуки, внутрь заглянула Колдунья.
– Можно послушать?
– А что тут слушать‑то? Обычные упражнения…
– Тем более…
Через полчаса она достала блокнот и принялась водить внутри стилусом. А когда пришло время, сообщила об этом слишком уж увлекшейся Немайн. Ухватила за руку. И отвела на экзамен – под самую дверь, только паркет мелькнул под ногами. Немайн успела подумать, что запись – это хорошо, никакой тебе толпы, разве пара‑тройка ожидающих. Из класса, где тот проходил, как раз вышла девчонка, заплаканная и злая.
– Срезали, – сообщила она.
– За что?
– Снегурочку пела. Сказали, растаяла неубедительно…
Немайн скептически свесила голову набок. Что для поступления нужен голос, и еще раз голос, а никак не драматический талант, из ожидающих прослушивания осознавали не все. А потому…
– Следующий.
Все переглядываются. Страшно, видите ли… Немайн юркнула в дверь.
Через несколько минут Немайн стояла перед комиссией и не знала, куда деть руки. Места не находилось. Когда пела – были при деле, а тут вдруг… Догадалась, сцепила в замок. А комиссия совещалась.
– Вы можете спеть что‑нибудь еще? Кроме этих двух арий?
– Могу… Дочь полка могу, Линду ди Шамуни могу. Даже Лючию.
– Хм… А что, кроме Доницетти, других композиторов в мире нет? И народных песен?
– Есть. Ну, я Леонору могу спеть, наверное… Но я ее не готовила. Не впелась.
– А в Лючию ди Ламмермур вы, значит, впелись?
– Не особенно… Но пробовала петь… Кстати, это вы конструктор с «Рубина»?
– Я, а что?
– Скажите честно: вы певиц готовите так же качественно, как проект полярного купола?
– Надеюсь, что да. Но вы откуда, вообще, знаете, что я работал над куполом?
– Оттуда… Кстати, спасибо. Если б не ваши требования, затопило бы купол к чертям. Я ж с вами по подписи вашей знакома…
– Вы там когда были?
– В тридцать пятом. До ноября.
Конструктор окинул взглядом ушастую, как египетский фенек, девушку. Немайн догадалась: ловит себя на стариковском кряхтении. Мол, в его время молодежь тоже умела поиздеваться над собственной внешностью, но вот это – уже новое. А ведь, поди‑ка, приживется. Но в тридцать пятом – смотрит документы – ей было, было ей… Пятнадцать лет. Впрочем, иностранные специалисты на куполе были, иные и с семьями…
– В тридцать пятом, говорите? То есть Инцидент тоже застали?
– Именно.
– Наверху или внизу?
– Наверху.
– Тогда вот вам вопрос по сольфеджио. Повторите, пожалуйста, звук, который издает «Аргунь». По тону, не по громкости. Вы не могли его не слышать, если были там.
Немайн вздрогнула. «Аргунь» была многоствольной зениткой – первой гауссовой многостволкой в мире. Собственно, если бы не этот аппарат на верхней монтажной платформе, запитанный напрямую от реактора, «неопознанные» ракеты превратили бы платформу в груду рваного металла, а недостроенный купол внизу – в братскую могилу. По счастью, «Аргунь» достала ракеты, а несколькими секундами позже и носитель. И все, кто были рядом, запомнили ее пение… А заодно постарались разузнать характеристики.
Немайн вдохнула поглубже, припоминая, на сколько секунд «Аргуни» хватает погребов… А как вспомнила – класс залил звук. «Аргунь» делала 1354 выстрела в секунду. Почему так – неясно, но факт. Потом ее снаряды разделялись, и тысячи превращались в десятки тысяч, но пела зенитка именно на этой частоте. Громко пела. А 1354 Герца – это фа третьей октавы.
Немайн спокойно и ровно тянула ноту полминуты. Замолчала. Доложила:
– Боезапас исчерпан.
Тогда певец‑учитель‑конструктор повернулся к замдекана:
– В этом году я, так и быть, возьму подготовительную группу – пять человек. В том числе и эту девушку. – И, обращаясь к Немайн, прибавил: – Вы приняты. Пригласите следующего.
За порогом Колдунья радостно помахала блокнотом. У нее была самая страда, и отрывать было совестно. А выбраться наружу и побаловать горлышко хотелось. После нескольких минут пения в полную силу. А что творится с вокалистами после концертов и спектаклей?
– Поздравляю, сударыня. Подозреваю, вы мечтаете вот об этом? Смазать связочки? – Старый мертвый итальянец, разумеется. Улыбается, в руках большущий поднос с эклерами. – По поводу поступления, полагаю, пара парижских «заячьих лапок» вам не повредит. Кстати, вы меня очень порадовали выбором репертуара, я был с Гаэтано дружен, к тому же если оперу в целом он мог написать небрежно, то ключевые арии обычно получались выше всяких похвал. А вот Лючию вам, правда, петь рано…
– Спасибо. Хотя я предпочла бы кусок мяса, и чтобы прожарен был до хруста. Но это тоже неплохо… Вот поэтому все тенора толстые, да?
– В мое время очень выручали глисты, – сообщил призрак, – но от диабета они, увы, не спасали. Опять же нынче их так легко вывести… Позвольте, я провожу вас наружу. Кстати, как вам мои упражнения?
– Чистейшее счастье. Почти как сын! Очень боюсь забыть о времени и допеться до боли в горле. Просто таю…
– Полагаю, скоро наставник порекомендует вам Генделя. Это хорошо, это правильно. Вообще, не торопитесь, не пойте слишком много. То есть во сне – сколько угодно, а наяву – нельзя.
– Не беспокойтесь. Мне и во сне‑то не дадут.
– Каким, интересно, образом?
Самым простым. Ухватив за плечико и тряхнув как следует.
– Наставница, вставай!
Немайн разлепила глаза.
– Уже вечер? – После дневного сна для нее это было то же самое, что «уже утро».
– Нет. Но пришли известия… Война!
ГЛАВА 3
Глентуи, Кер‑Мирддин, дороги Диведа. Декабрь1400 годаab Urbe condita.
Позевывая, Немайн пыталась понять, с чего ее вообще разбудили. Ну, приговорил Совет Мудрых принять союз с Мерсией, так этого следовало ожидать. Ну, часть удальцов уйдет со стройки искать более лихого заработка – так и это предусмотрено. Самые тяжелые и неквалифицированные работы – земляные – в основном окончены. Дальше нужны мастера – а этих Немайн собиралась мобилизовывать сама. Якобы для охраны речного рубежа. Точно, как с Гулидиеном уговорились. Прикрыть королевство с моря – разве малая заслуга? За отдельную плату и дело сделают. Между тем ученицы торопили. Оставалось заключить: после всех поражений, которые бритты понесли за два последних века, само слово «война» вызывает у них крайнее беспокойство.
В результате сида вышла к гонцу как была – в двух длинных не подпоясанных рубашках, шелковой и шерстяной, босая и нечесаная. В голове билось желание завалиться обратно в кровать и добрать свое. Перед этим, конечно, высказать гонцу из Кер‑Мирддина милость и благоволение, подтвердив ее золотым – премией, вполне пристойной для рыцаря. Как известно, медали произошли именно от таких наградных монет.
Впрочем, первые же звуки чужого дыхания разрушили сети сна. Серые с красноватой от усталости каймой белка глаза поднялись на едва стоящего рыцаря. Черное с желтым под алым плащом. Память услужливо воспроизвела лекцию приемного отца о расцветках. Эта – с востока, с границы… Гвент!
– Неметона! – Гонец через силу улыбнулся. – Слава богу… Успел… Мы разбиты. Хвикке… Теперь – все на тебе.
И заснул раньше, чем его уложили. А вот Немайн было уж не до зевоты…
– Та‑ак, – протянула она, – а я думала – зря меня будили. Дежурный! Поднимай семью.
То есть дружину. Что поделать – в клановом обществе иначе просто нельзя. Доверенный человек, служащий не только из денег, но и из чести, должен стать немного родственником. Но только рыцарь потянулся к рожку, остановила:
– Сам. Тихо. И не буди тех, кто только сменился со стражи. Ясно?
– Да, Хранительница.
– И сразу троих – для верности – к Гулидиену. Передать: «Гвент атакован Хвикке, потерпел поражение». Как только этот добрый сэр проснется – созывай Совет. А я пойду, приведу себя в порядок. Ох, как назло, вчера легла поздновато… Все равно этим утром уже недоспать.
Ведро холодной воды на голову! В мозгу – ледяной ветер: воспоминание обо всем, что позабыла или не успела. Например, хоть мало‑мальски переучить своих рыцарей. И перевооружить. Ни новых седел, ни луков, ни копий. Только стремена, с которыми ее маленькая семья – иначе в Камбрии дружину и не называют – уже хорошо освоилась. Двадцать человек от родного клана, двенадцать успела нанять сама. Шестнадцать рыцарей и столько же оруженосцев. Для крохотной Глентуи – огромная сила. Хвикке, способному выставить несколько тысяч человек, на один зуб.
Ополчение гленцев (все‑таки гленцев, с вашего позволения, разумеется) – в первозданном виде. Конь не валялся. Зато вот канализацию начали перекрывать… Тяжелое оружие: замечательно. В принципе один камнемет можно снять. Вряд ли найдутся два сумасшедших капитана, которые поведут местные скорлупки сквозь зимнюю Атлантику. Но камнемет – это десятки телег и около сотни людей… И дни на постройку.
Колесница – одна. «Скорпиончик» – один. Ну и что может молодая республика предложить тому же Диведу в качестве помощи? Одну недоученную вокалистку?
Оставалось не дергаться, сидеть тихо, работать дальше. Надеяться, что король Диведа справится сам. И молиться за него, потому как все прекрасные планы претендента на корону Британии только что пошли прахом. Гулидиен собирался воевать вместе с Хвикке против Уэссекса. А придется драться с самыми худшими саксами, какие только есть, в одиночку…
Что за плюханье? Эйра тоже окатила голову, глупая! Вот она точно простудится…
– Марш в дом! И пока не высушишься, чтобы носа твоего во дворе не было! И не повторяй за мной, не спросясь! Я все‑таки сида.
– Да, наставница… А ты не забудь соответственно одеться!
Последние слова говорила уже не ученица, а старшая сестра непутевой младшей. С которой станется выйти к старейшинам кланов в той же рясе, в какой по стройке шныряет. Как сложно‑то все… И в то же время – проще некуда. Даже думать не надо, само собой выходит.
Соответственно – значит, как Хранительница. Не королева – но что ново под Луной? То‑то, завидев Немайн в официальном наряде, друид похихикивает, отец Адриан улыбается, и римляне косятся… Итак – для начала – чулки, которые по неразумению называют обувью. Белые. Хотя могли бы быть любые. Кто их увидит‑то? Нижнее платье. Короткое, всего лишь до щиколоток – чтобы рубашки торчали. Да, обычной девице из хорошей семьи и одной бы под платья хватило. Но не дочери принцепса и лицу государства… Ей положено три: две простые, белые, одна на два локтя длиннее пят, другая на один, третья – точно до пола. У этой подол вышит белым по белому. Вот это зачем? Не видно же ничего. Разве что самой сиде. Но положено, и точка. Рукавов нет ни у одной. Зато у нижнего платья есть. Еще пару месяцев назад шнуровались бы, но теперь на каждом красуется полдесятка крохотных пуговиц. Нет, право, с деревом работать в Камбрии умеют! Верхнее платье сшито так, будто детей у сиды нет и быть не может. Если доведется прозаседаться, маленького покормит Нарин, но грудь опять будет болеть.
Немайн взмахнула руками, чтобы просторные рукава верхнего платья избавились от складок. Широкий пояс‑кушак лег на талию. Которую, собственно, и замаскировал. Наконец, круглая «греческая» пелерина. Собственноручно вышитая. Правда, черные кресты пришлось спороть и вышить заново – невидимые, белые.
Короткий взгляд в зеркало. Да, вся в белом. Как римлянка времен Пунических войн, как друидесса. А еще это очень напоминает облачение римского епископа для рождественской службы! Но чего‑то не хватает… Немайн ойкнула, поспешно разомкнула фибулу на пелерине, подсунула черно‑красно‑зеленую ленточку. Родной клан забывать нельзя! Да и дочери Дэффида ап Ллиувеллина нельзя носить меньше четырех цветов. Хочет она того или нет. Теперь оставалось ждать. И думать.
Как это хорошо – открыть глаза! Хотя бы щелочкой! Какая радость – понять, что правда – это колышущийся свет за окном, дробный стук дождя в дешевое непрозрачное стекло, смолистый запах и яркие доски свежего пола. А никак не крик умирающих лошадей, злой лязг оружия и последнее дыхание короля: «Неметона… К ней… Больше никто…»
И не безудержная скачка, не украшенные пеной лошади, выжатые хуже губок, из боевых друзей, которые подчас ближе любого человека, вдруг превратившиеся в средство расплаты: столько миль на очередную лошадиную душу. Не перепуганные лица хозяев придорожных ферм, у которых приходится требовать новых – именем мертвого короля, живой богини и своего доброго меча. Что все ужасы – сон, кошмарный – и минувший.
Явь же – теплый и по‑доброму тревожный запах, как от подгоревших лепешек. Чуточку иной, но чем‑то похож.
– Проснулся, сэр рыцарь? На‑ка, выпей. Не бойся, это хорошее питье. Называется кофе. Отвар жареного цикория. Не взбодрит, но укрепит сердце, придаст сил. Да и просто горячее питье с утра – это хорошо. Жаль, что это утро нельзя назвать добрым.
На мгновение показалось, что перед ним – фурия из кошмара: огонь вместо волос, огромные нечеловеческие глаза нараспашку… Наваждение прошло так же быстро, как и накатило: на светлом полу, в старинной позе, сохраняющейся разве у самых диких горных кланов, да и то – для торжественных случаев, сидела девочка. Глаза скромно опущены вниз, да еще и ресницами занавешены. Рыжая. Даже темно‑рыжая, как молодые ветки ольхи. В вытянутых руках – через тряпицу – горшочек с ароматным питьем.
– Тут еще сливки и мед и немного ореховой настойки, – уговаривала та, – и всего этого большая пивная кружка! Вот как пьют кофе по‑гленски!
Рыцарь взял горшок. Ручки у того не оказалось, но сквозь ткань горячо не было. Отхлебнул раз, другой… Вкус оказался незнакомый, но приятный. В голове, кроме ощущений, собрались мысли.
– Где я, красавица?
– У меня в гостях. Ты же скакал ко мне. В Кер‑Сиди.
Девочка подняла серые, без белков, глаза Неметоны.
Усталые и мудрые. То ли от бесконечных лет, то ли от бессонной ночи. Но рыцарь все никак не мог поверить, что страшный сон последней ночи произошел на самом деле. Понимал – но не принимал. Что, впрочем, не мешало рассказывать. Все, что помнил. И еще чуть‑чуть – отвечая на подсказки богини.
– Мы узнали о них по сигнальным дымам, – говорил он, удивляясь спокойствию и отстраненной пустоте в груди. – Король сказал: мол, как здорово, что армия не разошлась после подавления мятежа. Можно будет побить саксов и спокойно зимовать. Они к нам каждый год лезут, но мы их бьем с помощью Господней… – Рыцарь осекся, Немайн ожидала уже «Били…», но услышала: – И твоей, конечно. Тут же с самого начала все пошло необычно. Саксы прислали послов, хотя всегда лезли в драку без разговора. Стоило задуматься, наверное, но Мейриг тогда только рассмеялся. И они пошли вперед, а мы отошли малость повыше, чтоб стрелы дальше летели. Поставили обычный строй…
– Лучники впереди, плечом к плечу? Копейщики по флангам и чуть позади? – Немайн уже знала, как привыкли воевать камбрийцы.
– Да. Король с дружиной встал справа от пешего строя. Потом выскочил отряд их конницы. Собственно, это и была вся конница Хвикке – и на этот раз ее вел сам король. Обычно они прикрывали пехоту и держались позади. Мейриг сказал, что Господь лишил саксов разума и что победа наша. Мы ударили – вниз, под гору. Они бежали. Мы прорвались за пеший строй, но тут они развернулись… И их стало много!
– Ты говорил: тот отряд, что выскочил изначально, это все всадники Хвикке?
– Да. Мы много лет держим рубеж. Мы их знаем. Не иначе саксам помог дьявол!
– Может быть, это была посаженная на лошадей пехота?
– Тогда б мы их разметали! То есть нет. Там были все умелые наездники. Никакой слабины! Нас взяли в кольцо… Король сумел прорваться. Но «Черный Дракон» на холме к тому времени уже упал, наше войско бежало… Я не видел, как это случилось. И почему они не отступили. Правда, внизу кто‑то рубился…
Немайн кивнула. Это было странно. Камбрийцы не стеснялись отступать перед сильным врагом. Особенно если тот нахватался стрел. Пойдет дальше – получит еще. Главное – чтобы шел медленно, чтоб люди успели сбежаться в город. И уже там – или оборона стен, или полевая битва и разгром измотанного неприятеля.
А рыцарь продолжал говорить, и из кусочков, выхваченных одним бойцом, понемногу проявлялась картина страшного разгрома. Который был бы хуже – не цепляйся король со своими рыцарями за каждую пядь, не утыкай он стрелами преследующую конницу врага. Камбрийцы рассеялись по лесам, но вырезаны не были. Уже неплохо: мертвых не воскресишь, а разбежавшихся можно и собрать. Было бы кому!
Король слишком долго не обращал внимания на раны. А дружина‑семья оказалась связана кодексом чести. Выжить после смерти короля считалось непристойным. Хуже только нарушить последний приказ, который и получил гонец. Других распоряжений, даже по престолонаследию, король отдать не успел, а потому последним, что запомнил рыцарь, была атака его товарищей – безнадежная, с пустыми колчанами, да и копья уцелели не у всех. И «Золотой Дракон» над копьями преследователей – знамя Уэссекса. Так что собирать беглецов оказалось некому.
Немайн продолжала спрашивать. Ее интересовало все: особенности вооружения и доспехов врагов, последовательность, в которой остатки дружины встречались с врагами и беглецами. Подробности понемногу приоткрывали истинную картину постигшей армию Гвента катастрофы. Она хотела понять не только, что произошло, но и как. Мозг, приспособленный к созданию картинки по памяти да на слух, понемногу превращал батальное полотно в схему из военного трактата. «Битва при…» Пока неважно, какая деревня или река была ближе всего. «Приграничное сражение» – так будет вернее.
Король Мейриг недооценил вражескую конницу и хитрость командира саксов. Впрочем, он ждал старого врага, год за годом убивавшего о частокол копий и ливень стрел лишних переселенцев с континента. На этот раз враг оказался другой – с несколько иной армией и куда более высоким уровнем воинского искусства. Больше того – в рисунке сражения проскакивало что‑то знакомое.
Первая линия саксонского строя не включала королевской гвардии и лучников – только ополчение. В сущности – фаланга. Как ее романтично называют варвары: «стена щитов». Справа, под знаменем короля – под «Белым Вепрем» – всадники. Позади, за ними, не поднимая до времени значков, еще отряд конницы – побольше, пообученнее, сплошь окольчуженный. Еще дальше – пешая гвардия Хвикке. И немногочисленные лучники.
Строй расчленен, а Мейриг слишком быстро спустился с холма, не рассмотрел глубины неприятельского фронта. Привык, что строятся в одну линию. Вот и попал под фланговый удар уэссексцев. Советы которых явно слушали Хвикке.
Пока дружина Гвента пыталась вырваться, небольшой отряд обошел линию камбрийцев и ударил по коноводам. Подать помощь тылу было невозможно: первая линия саксов двинулась вперед. На расстоянии излета стрелы – когда еще можно прикрыться легким щитом – постояли, передохнули. И рванули вперед так, как могут только варвары! Первые ряды наверняка полегли, но камбрийцы воевали с оглядкой назад. Лучники плечом к плечу, без щитов и доспеха – а позади, там, где верное спасение жует травку под присмотром немногих коноводов, крики и шум схватки…
Центр камбрийского строя побежал еще до столкновения. Но копейщики удар приняли. По‑римски – сначала метнули дротики, а потом двинулись навстречу саксам. На левом фланге их остановили, окружили и выбили. Но на правом копейщики прорвали саксонскую линию, разорванную бегом, отразили удары с фланга и пошли вперед – клубок, окруженный бессильными врагами.
Тогда в бой вступила гвардия Хвикке: воины с двуручными топорами. И поддерживающие ее лучники. Своих стрелков у камбрийцев уже не было, а в ближнем бою отборные ветераны в добрых доспехах быстро одержали победу. Им даже не пришлось применить свои топоры, которыми следовало перерубать копейные древки, чтобы создать пустоту в линии жал. Лучники и схватка с ополчением сделали свое дело: брешь нашлась. В дело пошли мечи.
Слухи быстрее лошадей. Старейшины кланов не съезжались – слетались, едва не обгоняя топот своих коней. Новости – тоже. Сида сидела неподвижно, словно кукла или статуя. Приветствовала, выслушивала – не двигая головой, только губы шевелились, да уши то пускались в безумный танец, то успокаивались в настороженной готовности. Огромные глаза изучали пол. Вокруг мелькали имена: Артуис, Вриог, Паул, Иднорт, Корнерег, Гвидген, Кейдио, Брохвайл, Гендог, Ллеухонерд, Кадваладр… Король Мейриг наплодил немало сыновей, и у всех были равные права на престол. Впрочем, серьезная армия была только у одного – Артуиса, короля Эргинга. А в придачу – военный и государственный талант! Принц Рис, например, о нем вообще без придыхания не говорил. Храбрый воин, славный полководец. Вот только сидит непрочно. В конце августа вышиб из города недовольных объединением с Гвентом мятежников во главе с дядьями. И, чтоб хоть немного успокоить народ, объявил себя независимым от отца правителем. Что не помешало ему остаться одним из наследников Гвента.
Амбиции, верно, будут у многих, но что‑то сделать может только он. Или не может? Старейшины поглядывали на сиду. Недаром Мейриг послал именно к ней.
Когда собрались все, Неметона попросила гвентского рыцаря повторить свой рассказ. Потом заговорила сама. Коротко описала обстановку. Подытожила:
– Гонцов с известиями к королю Гулидиену я направила. Дальнейшее – не мое дело.
– Как это? – растерянно спросил гвентец. Он пока пребывал между небом и землей. Меньше чем за сутки привычный мир успел превратиться в ад – а из этого ада его отправили пусть не в рай, но в волшебную страну, всплывшую из морских глубин на страх врагам и радость добрым людям. И вот теперь дивная страна вновь уходит на дно. В волшебный туман, от которого ни помощи, ни надежды.
– Я не королева этой земли, – привычно напомнила сида, – решение не за мной, но за кланами. Кроме того, нас мало. По договору с Диведом, в грядущей войне с саксами мы прикрываем спину. На пиратов наших скромных сил еще хватит. Но биться с Хвикке и Уэссексом… Светлейшие мужи, на какое количество воинов мы можем рассчитывать в случае созыва ополчения?
Первым встал Ивор ап Ител. Крутнул ус.
– Плант‑Монтови выставит три сотни воинов, – сообщил он. – Из них две сотни лучников и сотню копейщиков. Из них сорок – в доспехах.
– О'Десси дадут пятьдесят копий, десять луков и шесть десятков пращ, – сообщила ирландка, – и у нас есть два хороших корабля, ходких под веслами и парусом. Вот только погода… – Она развела руки.
– Вилис‑Кэдманы: две сотни воинов. Из них половина лучников.
– Из этих двух сотен треть – женщины, – уточнил Ивор. – Я же говорил о людях, которые могут идти в поход. Я не о тебе, Этайн О'Десси! Ты, конечно, поведешь своих людей. И ирландец с пращой – воин серьезный. Тем более что кинжалы у них тоже есть. Но кто‑то должен остаться охранять город. И поддерживать порядок. Рыцари уйдут. Значит, нужно оставить часть ополчения. Рабочие, кто нанялся на стройку, – эти или подадутся к Рису и Гулидиену, или попросят денег за службу.
И вопросительно посмотрел на Немайн.
– Если бы речь шла только о жалованье, – сида дернула ухом, – но у них же ни оружия, ни лошадей. Да и работы прекращать нельзя. Потом переделывать будет трудней, чем начинать сначала. Опять же вооружение. Впрочем, тем, кому взводить камнеметы, да коноводам, да обозникам… Пара дротиков, топор, кинжал – и хватит. Общая картина ясна, не так ли? Шестьсот человек. Десяток рыцарей. Одна колесница. И что нам делать в схватке гигантов?
– Помогать в меру сил, – пожал плечами Ивор. – К тому же у нас есть ты. Сколько сотен воинов ты стоишь?
– Одного, – приподняла кончики губ Немайн. – Я же одна. И еще – все ли почтенные советники полагают, что нам следует вступить в войну с саксами?
– Все.
– Хорошо. В таком случае я вынуждена напомнить, что мы с вами не настоящий Совет Мудрых. Потому как созваны не Хозяином заезжего дома. Да и королевство у нас с мышиный след. Потому: по причине разногласия между старейшинами кланов и Хранительницей правды надлежит созвать Совет Свободных. Все кланы вместе! Пусть те, кому сражаться и умирать, решат сами. Полагаю, времени до завтрашнего утра хватит, чтобы оповестить всех граждан республики Глентуи. Засим я завершаю беседу.
Немайн встала. Поклонилась легонько. Повернулась к двери во внутренние покои. Чуть‑чуть не запуталась в длинной одежде, на подол наступила. Нога быстро зашарила в поисках пола. Нашла. Как ни в чем не бывало удалилась.
– Хитрая, – сказал вслед Ивор и хлопнул по плечу хмурого гвентца. – Очень‑очень хитрая. Ты думаешь, драться не хочет? Богиня‑то войны? Но рассудила она верно. Одно дело – приказ вождя. Другое – твой собственный выбор. Пусть каждый наш воин знает – он сам отправился выручать братьев в Диведе… и Гвенте. Это доля славы…
– Что?
– Она читала нам Писание. Неметона же крестилась, слышал? Так вот, в книге сказано: Бог оставляет человеку право на выбор. Ведь если все предопределено – в чем тогда будет слава и честь? Потому нам и оставлена наша доля славы. Или позора, кто как выберет. Но – наша. Значит, когда Хранительница оставляет долю славы вождям, а те – простым воинам, это по правде. А правда удваивает силы…
Совет Свободных собрался на следующий день – к самому вечеру. Немайн к этому времени уже – глаза нараспашку. Как раз не надо щуриться – ни от яркого света, ни от темноты. Но не в этот раз. Свет факелов, плотный и колючий, бил в лицо, приходилось прикрывать веки. Людей… Сейчас Немайн видела только первый ряд – рост, что поделать. Трибуну, увы, сколотили маленькую, точно по Вегецию – на одного оратора. Как полководцу для обязательной перед боем речи. У Немайн горло пересыхало от одной мысли, что этим полководцем наверняка окажется она. Настроение у граждан агрессивное. Что и неудивительно. Полтора месяца назад все они числились диведцами. Теперь же Дивед в одиночку противостоял сильному врагу.
