Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 78 страниц)
Никакой помощи от бывших владений короля Мейрига ждать не приходилось. Слабая родня попряталась по городам и клановым крепостям. Сильный Артуис прислал монаха. Видимо, опасался, что иному посланцу и рыло начистят. Хотя положение нового короля Гвента настолько же хуже губернаторского, насколько король выше. И посол в рясе, бедняга, оказался принужден говорить неприятное в лицо нескольким тысячам человек. Причем не больно добрым да умиротворенным – торопливо собирались, шагали или ехали – иные и по пять римских миль, не самый ближний свет. Покидали семьи – причем знали, что скоро доведется это сделать надолго. Кое‑кому и навсегда. А им говорят это:
– …может удерживать города ополчением. Какое‑то время. Но столица осаду бы не выдержала. Ополчение осталось в поле… На стенах женщины и дети. Саксы требовали только свободного прохода! У короля не было выбора. Ему пришлось их пропустить. Тем более что там были уэссексцы. Эти – христиане. Можно взять клятву.
– Сестре Пенды их король тоже давал клятву! – крикнула Этайн. – А только без носа и ушей оставил. Так что я бы не верила!
И гордо посмотрела на Немайн. Мол, знай ирландцев. Пришлось в ответ слегка кивнуть. Мол, слышала.
– Нам нужно время, – сказал посланец Артуиса, – вывести людей из Кер‑Вента. Хотя бы в крепости кланов на холмах. Потом…
Все решится гораздо раньше этого «потом»: или саксы захватят Дивед, или будут разбиты. Тогда королю Артуису придется думать – как жить. Либо зажатым с двух сторон саксами – история учит, что в таких условиях жизнь кельтского королевства недолга, – либо получив в соседи короля Британии, попробовавшего вкус победы… И не испытывающего особой благодарности к стране, пропустившей врагов. Впрочем, сейчас король Эргинга и, уже очевидно, Гвента западным соседям ничем не обязан, а потому сможет загладить. Если будет перед кем.
Хорошо хоть подробности прислал. Не сражения – тут он знал меньше Немайн – обстановки. Хотя наверняка описал ее более бедственной, а саксов более грозными, чем на самом деле. Что плохо – гленцы сочувствовали своим и рвались на помощь. Стоять против этой силы было глупо. Оставалось возглавить.
– Значит, война и поход?
– Война и поход!
Орут, кажется, единогласно. Можно понять. Странно другое – они вроде рады. Да, давно Дивед не воевал… Опаску же перед саксами – никак не страх, но вбитое горечью поражений уважение к варварам как военной силе – сняло присутствие богини войны. Да, великая и ужасная! Вот только враг – совсем не дуболомы. А гленцы… Гленцы смотрят в рот и ждут истины. Скажи им, что у богини в одном широком рукаве припасена маленькая бутылочка вина, а в другом – кубок, решат, что так и надо. Верно, надо. Теперь уже видно, что надо…
– Хорошо. Договор помните? Так вот. Раз мне доведется вести вас в бой, слушайте. И если кто скажет, что не слышал, живо станет короче на голову, будь он простой воин, вождь или рыцарь. Первое и главное – полная власть главнокомандующему. То есть мне. Как скажу – делайте. Спрашивать «зачем?» можно. Пока приказ не отдан. После – исполнять. Не успели спросить до – зададите вопрос после того, как выполните. Ясно? Второе. Я жду от кланов не только бойцов, но и запасов. Или денег на их приобретение, хотя лучше – самих запасов. Воины, знаете ли, деньги не едят. Война может продлиться больше установленного срока в шесть недель. Дальше. Крепость нужно отстроить. По договору. Она реку защищает. Так что в поход пойдут не все. Для дальнего похода я прошу от кланов сто двадцать копейщиков. Девяносто лучников. Всех – снабженных наилучшим образом. И отряд ирландских пращ. Две сотни человек для службы снабжения. Всех – с лошадьми. Что еще? Ах да, я завтра выезжаю в Кер‑Мирддин. Договариваться о совместных действиях. Как раз дромон наверх пойдет… За меня командовать остающимся ополчением и поддерживать правду и порядок в республике будет человек, уже показавший себя достойным. Ему же продолжать строительство, пока я буду в походе. Сэр Эгиль, подойди!
Викинг стоял тут же, рядом с трибуной. Подходить не надо – скорее уж повернуться. И смотреть, как льется красная струйка в чашу. Красная, как волосы богини. Кровь лозы, кровь христианского Бога, кровь власти.
– Я, Немайн Шайло верх Дэффид, сейчас назначаю моего рыцаря сэра Эгиля Создателя Машин комесом Южного Берега и Города. В свидетели чего беру всех свободных воинов Республики Глентуи. Принимаешь ли ты это назначение?
Викинг ухмыльнулся.
– Я бы лучше подрался с саксами, – заявил он во всеуслышание, – но драться и знать, что кто‑то запортит мою да твою работу… Этак можно и мечом себе по ноге попасть! Принимаю, Хранительница.
Осушил кубок – одним глотком. Недоумевающе оглянулся. Бутылка исчезла в широком рукаве, будто и не было. Студенческий навык Клирика служил новой хозяйке честно.
– Маловато? – спросил Харальд. – Ох, боюсь, нашего конунга прозовут: «Неметона, Прижимистая на Золото и Вовсе Скупая на Выпивку».
– После похода доберете, – утешила норманнов Немайн. – Пивные дни никто не отменял…
Многие улыбнулись. Хранительница выговаривала рыцарям, как хозяйка домашним. Это было забавно и правильно разом. Дружина – семья, а у справной хозяйки не забалуешь. Улыбалась и Немайн. Хотя и чувствовала, что до утра ей – глаз не сомкнуть. А отсыпаться на дромоне…
Больше шести часов проспать так и не вышло. Явилась Нарин. Мол, маленького пора кормить. Ну и как ей было сердиться? Разве когда проглоту ненасытному опять не хватило ее молока и пришлось добавлять кормилицыного. Отгоняя дурную ревность, Немайн и проснулась окончательно. Зато сын заснул. Словно знал, что матери пора и делами заняться. Вот подрастет – и понятливость эту как рукой снимет…
Сперва грамоту выписывала. Ленный договор на владение куском речного берега. Когда Немайн весело спросила Эгиля, что он предпочтет принять в оплату новых трудов – сокращение срока службы или звонкое золото, викинг вдруг отчаянно махнул рукой и попросил землю.
– Хм‑м, – сказала тогда Немайн, – а тут проблемы. Ты что, сам пахать будешь? Рабов у нас нет. Им, понимаешь, оружия не дашь.
– Дашь, – парировал норманн, – еще как! Только рабами они от этого быть перестают.
И был прав. Вручение оружия – самая простая из церемоний освобождения раба.
– Тогда как?
– Я думал, – сообщил Эгиль. – Работников можно ведь и нанять. Но – я привык возиться не с землей и скотом, а с деревом. Да и земли пахотные не твои, а кланов. И пастбища. Но вот кусок речного берега я бы взял. И лес. Под сведение. Я вот на дромон смотрю: хлипкая посудина, но ходкая. А как достигнуто, уже понял.
– Ты смотри, – предупредила сида. – Земля – не моя и не твоя. А республики. Возьмешь – будешь должен служить, пока не вернешь.
– Знаю. – Эгиль пожал плечами. – Как на континенте. Я тебя понимаю – если раздать земли навсегда, кто служить потом будет? Но сыну я смогу завещать и землю, и службу?
Здравствуй, феодализм… А что делать? Мешок с золотом уже на четверть обещан за расписки, а впереди война. И что‑то говорит, что придется за средствами на военные траты лезть в собственную мошну. А общество вернет отнюдь не все.
– Сыну, дочери, неведомой зверушке, – подтвердила сида, – если та будет в состоянии исполнять обязанности, соответствующие твоему званию. Или выставлять корабль первого ранга с экипажем. Я в дороге набросаю договор. Вернусь – посмотришь…
Вот и готово. Немайн помахала листом, чтоб высохли чернила. Свернула в трубочку и спрятала в тубус для документов. Как чертеж. Собственно, это и был чертеж – а точнее, лист пояснительной записки. Озорство озорством, но отучать своих людей от бессмысленных украшательств и приучать к точности – стоило. Мода – штука заразная, и если все увидят, в каком стиле сида оформляет документы – для Камбрии и Ирландии этот стиль очень быстро превратится в стандарт. Хотя бы потому, что красив и удобен.
Свернула плед, на правую руку привычно пристроила сына. Вышла на палубу. Скорей спустилась – поскольку для отдыха и дел воспользовалась любезно предоставленной капитаном каютой. Хозяин каюты стоял тут же, на кормовой площадке. Переход до Кер‑Мирддина, даже против течения, занимал немного времени, а дромон для этой реки был все‑таки большим кораблем. Потому отсыпался капитан, пристав к берегу. Зато особенности русла изучил едва ли не лучше местных жителей. Тем большие корабли по устью Туи гонять не приходилось. Завидев сиду, немедленно подошел, спросил, как великолепная переносит путешествие. Услыхав, что все в порядке, сообщил:
– Задерживаемся. Течение усилилось. Видимо, в верховьях прошли сильные дожди, даже вода немного поднялась. Ветер тоже южный, нам точно с носа. Так что идем на веслах. Река!
Тут капитану нашлось более насущное занятие, чем беседа со знатной пассажиркой.
Впрочем, сида в одиночестве не осталась. Не спал и Михаил Сикамб. Купец немного волновался от полученных известий. Война – это не игра по маленькой, это разорение или богатство. Он уже вступил в игру – и тут ему подсунули еще одну доску!
Михаилу явно хотелось немного успокоиться. И сверить сложившуюся в голове картину с видением ситуации более осведомленной особой.
– Река, – буркнул он, тихонько косясь на сверток в руках Немайн, – да не совсем. Те же дельфины заплывают, а они в реки ни‑ни…
– Знаю, – так же тихонько, шепотком, откликнулась сида. – Видела плавники. Даже мысль была – поплавать с ними, поиграть. Увы, времени так и не удалось выкроить. Но заметь – по стремнине вода пресная. На глаз заметно. Так что это устье. Широкое устье, понемногу переходящее в залив. Потому и дельфинов сейчас не видно! Пресной воды нагнало, ушли. Не любят, да… Знаешь, что это значит?
– И что? – Михаилу и правда стало интересно. Та, которая сумела удивить баллистиариев, а главное, его товарища, занятого в первую голову отнюдь не торговлей, могла рассказать новенькое и тому, кто кормится дальней морской торговлей всю жизнь. Тем более местные жители как‑то связывали ушастую августу с реками.
– Туи когда‑то была много полноводнее. Скорее всего, когда таял ледник.
– Но Камбрийские горы нигде не покрыты льдом. По крайней мере, все так говорят. И никогда не были. Не Альпы все‑таки.
– Это сейчас. А тридцать тысяч лет назад…
– Постой! – Римлянин опешил. – Но разве мир не был сотворен пять тысяч лет назад? И мы не живем в шестой эпохе?
– Он мог быть сотворен и пять тысяч лет назад, и вчера, – сида немного нервно хихикнула, – и ты не заметил бы разницы, Творец‑то всемогущ. Почему бы ему не создать долину возрастом в тридцать тысяч лет? Трехсотлетний лес? Купца, которому за сорок?
– Мне не нравится эта мысль. И на ересь похоже, и вообще… – Михаил замялся, подыскивая слова. – Это ведь почти умереть: узнать вдруг, что всей твоей жизни и не было никогда!
– А вот со мной очень похожее произошло. – Немайн, взгрустнувшая было, приободрилась. – Однажды я просто появилась. Взрослая, умная. А до меня был другой человек. Который исчез, как не было. Желал бы ты такой судьбы этой долине?
– Нет… – Откровения базилиссы Сикамба не удивили. Был у восточных римлян обычай – после долгой комы или летаргии считать очнувшегося другим человеком. Помимо прочего, каждая такая малая, одолимая, смерть укрепляла веру в окончательное воскресение. После нее «обмиравшего» полагалось крестить заново – имя менять. Родственных же связей, рукоположения, пострига малая смерть не отменяла. И коронации тоже. Так что оставалось вставить на место очередной кусочек головоломки. Заодно и прикинуть, что за этот кусочек дадут резидент Григория и епископ. Которому эта подробность, пожалуй, даже более интересна. Августа же продолжала расписывать странности своей реки:
– Тогда она старше тридцати тысяч лет. И около восьми тысяч лет назад там, на вершинах, таял ледник, и Туи, полноводная, как нынешний Дунай, несла песок, ил и глину, лепила из них себе ложе. Со временем вершины оголились, и теперь реку питает только дождь…
Сикамб вздрогнул. Дунай августа помянула обыденно, не как дальнее заморское чудо, а как реку неподалеку. Знакомую. Виденную. И это тоже было весьма и весьма ценной информацией. Особенно после камнемета. Камнемет, по свидетельству греческого священника, аварский. А где сидят авары? На Дунае. Еще одна монетка в копилку!
Разговор утих. Река подошла к очередному повороту. Сида принялась разглядывать берег. Она помнила поход, в котором присмотрела место для города, но тогда на долины и холмы любовался все‑таки Клирик. Когда спускалась по реке, преспокойно проспала половину дороги. Вниз‑то по течению путешествие быстрее. Вторую половину пришлось просидеть над вышивкой! Черные кресты на белые поменять… Зато теперь время поглазеть на свои земли нашлось. И верно, холмистые! С реки они смотрелись особенно живописно. Вот на пути кручи, которые приходится обходить под самым обрывом, вот суровый лес поднимается выше мачт. Деревья приветственно помахивают кончиками голых ветвей, изредка роняя последние, словно отложенные для такого вот торжественного случая, листья. Дуб, бук, ближе к воде – ольха да ива. Но поворот пройден, впереди расстилается долина, посреди которой торопится донести взбухшие свинцовые воды до старшей сестры Туи речушка поменьше. Вдали встают холмы повыше – или уже горы? – с вечнозелеными от сосновых шапок вершинами. По пологим склонам – буро и коротко. Трава выедена или скошена. Скот загнан в стойла. Дома – небольшие, жмутся друг к другу кучками. Здесь не селятся длинным домом, как те же норвежцы, одним на огромную патриархальную семью, и не строят круглых домов‑коммуналок, как ирландцы или некоторые горные кланы. Семейная пара без собственного дома – это, по валлийским понятиям, даже не нищета, а просто непристойность какая‑то. Если человеку клан не строит дом, значит, он или не нуждается в отдельном жилье, или изгнан… Но ничто не мешает родичам селиться рядом! Даже крутые склоны, из‑за которых выходит, что дома стоят не столько стена к стене, сколько фундамент к крыше. Земля порождает национальный характер. Не случайно в любой стране завоеватель из века в век или превращался в новое издание все того же народа, перенимая привычки побежденных – пусть они и полегли до единого, либо погибал. Либо менял ландшафт. Так что, разглядывая страну, сида заново знакомилась с характером народа.
Высокие холмы раздвигают горизонт, камбриец привык видеть больше, чем равнинный житель. Даже и горец. Камбрийские горы пологие, открывают больше, чем прячут. Но и ограничивают, отсекая незримое далеко. Оттого, может быть, у этого народа так развито чувство малой родины. И нет ни малейшей склонности мыслить широкими категориями. Не то чтобы возвышенных материй тут не понимали, но до сердца лучше дойдут понятия размером в такую вот долину.
Не свобода – а свободы, личные права. Свои и знакомых людей. Не Родина без конца и края, крестьяне в Гренаде и сапоги в Персидском заливе, а те самые три березы, которые нельзя отдать врагу. Или, если угодно, сырье для заводика, который скрипит крыльями ветряков неподалеку. С которого кормится половина города. И кстати, не абстрактный Творец, а святой, построивший первую церковь в округе. А то и фэйри из‑под ближайшего холма. Добрые соседи, да. С которыми можно просто, по‑житейски, поговорить – и договориться. Даже с самыми злыми.
Немайн хмыкнула. Получалось, что самый главный ресурс для пропаганды в Камбрии – это она. Неприятно, но деться от этого некуда. А вот использовать как нужно вполне реально.
Прежде любой интриги, прежде любой войны – семья. Впрочем, под сводами «Головы грифона» в полной мере положение понимал только Дэффид. И то по‑своему, днюя и ночуя в Сенате да гоняя молодых ополченцев. И был прав. Глэдис вполне способна управиться с прочим. Не впервой. И все равно ей было страшно. Дочурки‑то настоящей войны не видали. Кроме одной. Увы, встреча с Майни привнесла лишнее успокоение: домашних забот полно, у Туллы живот уже здорово округлился, ушастая своего младенчика привезла. Вот это девочкам интересно, а с войной сида пусть разбирается, ее епархия! Если надо помочь – конечно‑конечно, сразу‑сразу! Со всем удовольствием. Лишь Тулла поглаживает живот с таким видом, будто сделала сиде мелкую гадость. На стены не пойдет, а вот за племянником присмотрит с удовольствием. Заодно и опыт наберет для своего ребенка. И Эйлет дуется за то, что ее отец замуж выдавать вознамерился, да срочно. В общем – молодые и глупые.
Впрочем, опора нашлась. Немайн. Что оказалось чуточку неожиданно. Все‑таки сида настолько вжилась в роль младшей… И легендарная проказливость после болезни да трудов никуда не подевалась. И в росте сида не прибавила. Хотя формы стали взрослее. «Кормит», – объяснила Эйра, пока Майни блаженствовала в объятиях остальных сестер. Заодно решая проблему с Эйлет.
Для дочурок‑то главным оставалось обычное, девичье – женихи. При встрече Эйлет так набычилась на Майни, что Эйра, заметив, вызверилась на сестру. Наставницу защищать приготовилась. Ну и собственное будущее – в делах семейных в Камбрии старшинство считается, и замуж сестры по очереди идут. Впрочем, скоро все снова стали подруги не разлей вода.
– Разберемся, – предложила Немайн сестрам. – Помните мои уроки? Пошел разговор всерьез. Эйлет, замуж ты хочешь. Просто желаешь жениха выбрать сама. Верно?
– Да, но…
– Тебе ничего не мешает. Отец не дурак, перед походом сговариваться не будет. Вдруг парня убьют?
– Так меня тоже могут…
– Вряд ли. От семьи в девять душ у нас в поход идут четверо: отец, Кейр, да я с Эйрой. Больше не надо, да и нельзя. Риск для вас будет, если войско поляжет, и на стены становиться придется. Ну а тогда ты любому жениху рада будешь. Мало мужчин останется… Потому я буду просить отца и коменданта отпустить тебя, Эйлет, в поход со мной в качестве заместительницы начальника службы снабжения…
Сестра просияла. Выходило‑то наилучшим образом. И с самыми храбрыми да деловыми мужчинами перезнакомиться доведется. И себя показать с лучшей стороны. Как хозяйку и воительницу разом. Только вот…
– А начальник кто?
– Эмилий. Только – тсс! Он об этом еще не знает. – Сида засмеялась.
Скоро ей стало не до смеха. Поставщики щеголяли шлемами, щитами и копьями. Весь разговор об обеспечении продовольствием и фуражом сводился к пожатию плечами:
– Так война.
– Война войной, договор договором.
– Так я тоже иду…
Хотелось рычать!
– Мне нужны припасы. До похода, во время похода и после похода тоже. Кого‑то ты же оставишь на хозяйстве? Урожай собран, работники тебе не нужны. Товар ты мне уже обещал! А возниц я своих пришлю…
Не хватало ничего! Припасов, подвод, лошадей и волов, оружия, людей, а главное – времени! И именно на время приходилось разменивать занятое под совсем другое дело серебро…
Вечером сбившуюся с ног сиду отловил Дэффид. За длинное ушко.
– Попалась, градостроительница! – возгласил довольно.
– Ай! – Сида сразу обратилась из деловитой хлопотуньи в щенка, поднятого за шкирку. Не гроза врагов, а домашний зверек с просительными серыми глазами… Почему‑то Дэффиду захотелось, чтобы его младшая дочь почаще была такой – беззащитной и домашней. Которой можно быстро и просто помочь. Но – увы. Накатывалась война. И даже налюбоваться напоследок дочерьми было некогда.
– Вот тебе и «ай». Дай на тебя погляжу. Дышит тяжело, мясо жует на ходу… Значит, выше головы хлопот. И захлестывает. Ну, жалуйся. Авось не захлебнусь.
Немайн не стала запираться и вывалила на приемного отца все. Тот лукаво и самодовольно щурился – превзойти эту дочь в таком деле, как подготовка похода, было приятно. Законный повод для гордости. Пусть то, что она наладила с нуля за пару часов, он нарабатывал годы – но здесь и сейчас именно Дэффид может сделать больше! Подождал, пока та иссякнет, спросил строго:
– А что на свете есть отец, забыла, конечно? И что он кое‑что значит на этой земле – тоже? И что дела ведет не первый десяток лет?
С делами немедленно полегчало – по крайней мере, доверенные люди Дэффида взялись доставить все нужное для стройки.
Но снабжение армии Немайн наладила сама. Старые методы ей не годились! А для нового нужны не просто исполнители. Нужны очень толковые люди. Где их взять? Известно… Вот сида и перехватила запирающего лавку Эмилия.
– Воин из меня, наверное, неважный, – заявил тот, – но послужить поставщиком для армии я смогу… И Михаила уговорю. И остальных греков. Все равно делать нечего, а тут и польза, и барыш. Ты ведь разрешишь нам скупать военную добычу?
– Да, но при условии немедленно отвозить все ценное в Кер‑Мирддин. Иначе… Вы знаете историю Александра. Приказать спалить ненужное барахло с меня станется. Или бросить вас без охраны. А, да – скупку производить за мои расписки. Пусть золото полежит в безопасности. И еще – записи будут вести мои люди. По моей системе. Тебе понравится, уверяю.
– Посмотрим, – не стал тот спорить. – И с расписками разумно. Но мы и свои векселя предлагать можем.
– А их возьмут? К моим‑то уже привыкли. Опять же, я Хранительница правды, для меня расплатиться – вопрос не только чести, но и власти.
– Как для епископов? – уточнил римлянин.
Эту штуку Немайн уже знала. Расписки духовных лиц очень высоко котировались в империи. Дело в том, что епископ не имел права иметь неоплаченных долгов и в случае отказа платить по векселю автоматически лишался сана. Потому их бумаги считались очень надежными.
За делами срочными настал и черед дел нужных, но неприятных. Пришлось брать – спасибо Дэффиду, научил, как – за ушко Тристана да вести к родне. А чтобы не воспринял как подлое предательство, поговорить.
– Обстановка изменилась. – Сидя на полу, она была меньше ростом и заглядывала в лицо мальчишки снизу вверх. – Теперь у тебя есть обязательства. Перед кланом и семьей! Ты не слишком взрослый, но в поход, бывает, берут парней и помладше. Особенно умных и расторопных. Помогать. Так что в тебе может быть нужда. От тебя может быть польза. А потому ты должен явиться к родителям. И лучше, если сделаешь это сам…
– Но ты меня хотя бы проводишь?
– Нехорошо. Не по‑рыцарски. Выйдет, что ты боишься. – Тристан опасно хлюпнул носом, и Немайн понизила планку. – Но до городских ворот, пожалуй, пойдем вместе. У меня вполне может быть дело. К тому же навозному чиновнику, например.
– Спасибо, Учитель. – Вот теперь он грустный, но смирившийся с необходимостью. Опять же, идя на головомойку, он совершает подвиг ради семьи и клана. Рыцарское деяние! Ради такого можно немного и пострадать.
Ночью Немайн и Анна занялись колесницей. Втайне от всех. Только часовые и могли припомнить, что скромно запряженная парой «Пантера» выезжала на дорогу в сторону холмов, а ближе к утру вернулась. Караульные даже докладывать не стали. Внутри колесницы‑то сидели сида и ведьма. Ну, травка какая у них закончилась, а собирать ночью положено… Житейское дело.
Короля предупредили. Больше того – он послушался! Вот и прохаживался неспешно по Via Principalis свежеотстроенного лагеря, ждал чуда. Гулидиен, до того старательно давивший растерянность и тревогу, отчего выглядел сурово и нелюдимо, вдруг обратился в ребенка, ожидающего подарка. Его радостное ожидание не осталось незаметным окружающим.
Ополчение заволновалось. Люди стояли шпалерами вдоль улицы, боясь помешать командующему, на которого то ли Святой Дух снизошел, то ли явился архангел Михаил и пообещал через полстражи подбросить пару тысяч ангелов из небесного воинства. Многие поминали имя Пенды Мерсийского. Отчего зажатый в толпе возле королевского шатра посол Окта чувствовал себя не лучшим образом.
Гонцов он, конечно, отправил. И ожидал, что через неделю Пенда будет знать. И развернет войска с севера – все, что сможет, так быстро, как сумеет. Нортумбрия выжила – это уже ясно. А вот что собирается делать Гулидиен? Гонцы докладывали о том, что над марширующей через Гвент армией вьются не только «Вепри» Хвикке, в два раза большего и в три раза более населенного, чем Дивед, но и желтые знамена огромного Уэссекса, превосходящего после покорения большей части Корнуолла по размерам даже Мерсию!
Граф Окта на месте камбрийского короля стащил бы припасы в столицу да сел в осаду, ожидая помощи мерсийцев. Урожай собран, до весны можно сидеть за стенами всем народом. Потеря сельских домов – штука тяжелая. Но, пока не перевелись руки, умеющие держать топор, вполне поправимая. Король, однако, не предпринимал пока ничего. Только наблюдал, как стягиваются войска братьев и сестер, чьи владения расположены к западу от Кер‑Мирддина. Силы с востока не подходили, и это могло означать только одно: король планирует дать полевой бой где‑то на границе. Окта не представлял – как он собирается победить или хотя бы уцелеть. Но Гулидиен вдруг из рубахи‑парня превратился в зачарованного истукана, к которому подходить с добрым советом или вопросом без толку. Все равно в ответ падают камнями напыщенные, ничего не значащие слова. «Сбор войска идет по плану». «Мы с братьями обсуждаем этот вопрос». И даже – «Окончательное решение будет принято после завершения концентрации главных сил». Черт побери, да он словно в римлянина превратился! А теперь – это. Выходит, он все это время чего‑то ждал. Чего же?
От сборов в поход на неравный бой оторвались и королевские рыцари, изо всех сил пытающиеся поднатаскать на мечный бой самых неумех из числа клановых ополченцев. В том числе и сэр Кэррадок. Был он, как все в последнее время, собран и мрачен. Даже общее оживление его задело мало. После давешней истории с походом на «фэйри» жизнь не доставляла рыцарю радости. Потому как вбил он себе в голову простую мысль: погибни он на лесной опушке в схватке с фэйри Гвина ап Ллуда, вступи в бой и согласись с судьбой, достойной воина, товарищи, павшие в схватке с лишенными душ ирландцами, сейчас ходили бы по земле вместо него. Раз уж Неметона назначила его главной целью для вражеских клинков и стрел, следовало принять выбор богини мужественно.
Рыцарь намеревался, сколь возможно, загладить свою вину перед братьями по оружию и той, которая его обрекла и кого он по‑прежнему любил, боясь себе в этом признаться. Пасть в битве с саксами за отечество. Хорошая, если вдуматься, судьба для воина. При этом играть с врагами в поддавки Кэррадок не собирался, намереваясь отомстить негодяям за собственную гибель лично, заранее и как следует.
Приняв решение, как добрый христианин сходил исповедаться. Отчего‑то ноги принесли его не к тому священнику, которого оставил в городе епископ, но к африканскому паломнику, что прижился в городе и не спешил к другим святым местам. Впрочем, это было неудивительно: в церкви стоял дохристианский крест, возведенный кем‑то из древних волхвов, и у священника проснулся интерес к камбрийским древностям.
– Если библейские пророки знали о приходе Спасителя, если три волхва явились его приветствовать, не будучи иудеями, – отчего бы истинному пророку было не обитать и в Камбрии? – спрашивал он. – Может быть, и не одному… Это интересно!
«Интересно». Слово, которым камбрийцу можно объяснить почти все. Даже супружескую измену. Простить не простит, но поймет. А уж после таких речей жители Кер‑Мирддина бывали весьма польщены и дальнейшие расспросы обычно прекращали.
Выслушав рыцаря, изыскатель радостно потер руки.
– Грехов я в тебе, сын мой, не вижу, кроме уныния. Рекомендовал бы вино – но, право, в этих обстоятельствах оно только усугубит печаль. Посему придется ограничиться доброй пастырской беседой. Дело в том, что в тебе сильны языческие пережитки, мой друг…
После чего распекал, долго и не всегда понятно. Грехи же отпустил, так что на смертный бой сэр Кэррадок собирался с чистой душой и совестью. Перемена в вожде его не особо заинтересовала, но не отрываться же от товарищей? Тем более что с трибуны амфитеатра, возле которого был разбит лагерь и происходили тренировки, все было прекрасно видно: неровные ряды шатров, летящее от порта длинным путем по правой стороне облако пыли, колесница, в которую оно превратилось, осев после остановки. И девушка в белом плаще, с волосами, пылающими, как пламя над языческим жертвенником, упавшая на одно колено. Неслышные издалека слова. Но вот она вскочила… и бросилась королю на шею!
Гулидиен едва устоял. Сида, несмотря на маленький рост, оказалась тяжелущей! А в уши уже лез свистящий шепот:
– Что стоишь? Возьми за уши, расцелуй в обе щеки и тащи в шатер совещаться.
– Но…
– И обними. Крепко. Руки устали. Грохнусь… Ну!
Король сделал, как сказано.
– Молодец. Теперь за уши и в щеки. Сам только что назвал меня младшей сестрой… Так и веди себя, как старший брат!
– А‑а‑а! – громко и облегченно выдохнул Гулидиен, взял сиду за уши. Не удержался, почесал за одним, как кошку. Безнаказанно. Та только прищурилась хитро. Шепнул: – Стратегия?
– В шатре. Теперь в щеки, троекратно…
Король исполнил. После чего торжественно объявил, что зовет любезных братьев, сестер и легатов на совещание. Которое произойдет у него в шатре немедленно.
– Что это было вообще? – спросил он у Немайн по дороге.
– Любовное зелье, – хихикнула та, – и немного стратегии, да. Ты же просил привадить Кейндрих? Теперь у нее появился повод ревновать. Поверь, мужчина, рядом с которым дева из холма, земной красавице покажется стократ привлекательнее. Так что, если ты ей хоть немного в сердце запал, явится отбивать. В то же время ты вел себя хотя и вольно, но именно как старший брат. Никаких упреков – только что я признала себя твоей младшей сестрой, по должности. Ну, ты и повел себя так, чтобы закрепить мой сомнительный статус: я ведь не совсем королева. Этого хватит даже отцу…
Сида грустно вздохнула. Веселая часть закончилась. Теперь пора оставить на время прекрасную ирландку и заняться саксами. И, для начала, успокоить короля.
– Их не может быть очень много.
– Они разбили Гвент. А это не мирный Дивед. Это настоящие воины…
– Они умылись кровью в Гвенте! Настолько, что не посмели добить. Это означает – сил у них не слишком много. Еще сражение, еще осада – и саксы потеряют надежду нанести нам поражение. Теперь смотри: как давно ты собираешь войска? Насколько это незаметный процесс? А у саксов было куда меньше времени. Так что там идет дружина, приезжие с континента, да те немногие, кого Хвикке успел поднять – явно не все ополчение. Хорошо, если треть. Уэссекс? Этот осадил у Пенды аж три города. И что, смог развернуть на Дивед осадные армии? Нет. Они послали, что всегда под рукой – крупный кавалерийский отряд. Это и решило дело. Мейриг не ждал у Хвикке сильной кавалерии, погиб в конной сшибке, его люди растерялись. Бывает. Кстати, тебе урок: вождь не должен подставляться без крайней необходимости. А саксов… Их тысяч шесть. Сейчас. Было больше. Но Мейриг дрался. Гвентцы дрались. Даже потерпев поражение. Даже в безнадежном положении. У нас оно получше – мы уже знаем, с кем имеем дело. Потому что Мейриг, умирая, в первую очередь подумал не о сыновьях, не о королевстве, а о всей Камбрии.
