Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 78 страниц)
Ощущать себя персонажем легенды оказалось неприятно и неловко. Неловко, потому, что мальчишество это – ехать по родной земле как по удивительному и непонятному волшебному миру. А с каждой милей армия все глубже погружалась в сказку. Сэр Эдгар почувствовал себя Пуйлом, богом и древним королем Диведа, который однажды проснулся, обнаружив, что все люди в королевстве, кроме него с женой, исчезли, а страна превратилась в дикую, неухоженную и незнакомую.
Немного утешало то, что армия шла на юг. Юг, насколько сэр Эдгар помнил, числился домом Солнца, стороной добра. Это могло быть хорошим предзнаменованием. С другой стороны, шла она с севера, со стороны тьмы и зла. Это было плохо. Получалось, что разбойники‑фэйри – добро, а он, Эктор Арборский, зло? Или это такая языческая шутка?
Сэр Эктор перекрестился и прочел молитву Богородице – по‑ирландски и на латыни. На него оглянулись священник и сида. Ну этот ясно – латынь услышал. А на что Немайн намекает? Вот взбрело ей поговорить с озерной. С дружелюбным волшебным существом… Зачем? Что вообще мистического на носу? Такого, чтобы не друид догадаться мог? Лугнасад уже прошел. До Самайна далеко… Что между? Мабон? Тоже нескоро… Да как такое можно забыть! Послезавтра день Неметоны! День, когда покровительница священных вод Британии незримо присутствует в каждом доме – если позовут!
А лес с разбойными фэйри – завтра. Лучше всего атаковать, когда сила богини на подъеме? Наверное. Все‑таки там десятки фэйри. А Немайн, пусть и сильнее их всех, одна. Решено. Пусть в свой день Неметона вместо призрачного путешествия повоюет немного. Так что, когда показался известный хуторок, сэр Эдгар попросту объявил дневку.
– Не дело уставшими в бой идти, – сообщил он, – а сэр Кэррадок за это время нам попытается пленного взять.
Вдруг, осененный, подошел к колеснице и спросил тихонько:
– Немайн, тебе озерная не в жертву нужна? Не то чтобы я против, но ее клан – это пятая часть королевского домена. Их даже больше, чем Вилис‑Кэдманов. Учти это. Про Гвина не говорю – раз девка крестилась, для него отрезанный ломоть.
– Я христианка, – поспешил напомнить Клирик, – а ты нет?
– Забыл. Прошу меня простить.
– Извинения приняты. Но впредь постарайтесь, добрый сэр, не забывать исповедуемой веры. И того, что я тоже верую в Христа.
Сэр Эдгар слегка поклонился и отправился раздавать распоряжения.
Анна хихикнула.
– Что тут смешного?
– То, что в твоем присутствии, похоже, христианкой остаешься только ты. Остальные вспоминают старую веру.
– А ты?
– А я ведьма. Я и не забывала. Поэтому мне сида‑христианка очень по душе. Не надо на половинки разрываться. Но посмотри на Христово воинство! Ни одной целой ольхи не оставили! Весь Дивед ободрали!
Клирик присмотрелся к эскорту. Воинство гляделось грозно. И удивительно современно – до камуфляжа не дошло, но на шлемах у рыцарей красовались венки из зеленых веток. Обрадованное, что палаток ставить не придется, войско шпорило коней, спеша наперегонки договориться с хозяином о занятии под квартиры всяких на то пригодных пристроек да о прибавке сена к овсу из тороков. Такой корм для лошадей куда полезнее. Скоро немало монет поменяют хозяина – разбой разбоем, служба службой, а ферма, пусть и зажиточная, не заезжий дом, чтобы кров, стол и уход за лошадьми воинов обеспечить бесплатно.
Анна могла всадников обойти на четыре корпуса, но не торопилась – для сиды‑то с ученицей место в доме найдут. А для этой сиды да в эти дни все находят. Иначе не уродятся ни яблоки, ни груши, ни слива, ни вишня, ни смородина. И рыба ловиться не будет. Да и купаться в реке станет ой как небезопасно.
– Не понимаю, – признался Клирик. – До боя далеко, завянут. Ну это ладно – на марше тоже всякое случается. Так что ребята с холмов, кто в темном да в зеленом, кругом правы. Но вот рыцари все в белом и красном. В лесу – самое заметное сочетание, хуже только желтое с красным. Может быть. И чему тут помогут несколько веток на голове?
– Это чтобы тебе было легче своих отличить. Нас даже за Дикую Охоту принимают. За твою. Оттого и крестятся – по доброй твоей славе. Ну а как еще можно понять в эти дни поезд сиды со странной посадки всадниками?
– Так они правы! Мы и есть охотники королевской службы. Дикие. Но симпатичные. А что командует сэр Эдгар, им с холмов не разобрать.
Анна не ответила. Задумалась. Ненадолго.
– Наставница, взгляни. Озерную ведут.
Немайн развернулась к стреломету спиной, к хутору глазами. Каждый дом в Камбрии был чуть‑чуть крепостью. Так что прикрытый постройками и частоколом двор был оснащен входом, по монументальности немного уступающим воротам Кер‑Мирдина. Только за этими воротами не было вторых. Немудрено: они были самым крепким укреплением в усадьбе. Вот в эти распахнутые настежь створки и выводили навстречу судьбине очень несчастную молодую женщину. Словно на заклание. То есть все – с чувством исполняемого долга. Жертва – с недоумением, за что ее так жестоко… Вот именно по поведению Клирик озерную и определил. И по белому одеянию. Традиционному для дев Аннона – такое у озерных правильное название. Красителей у них, под водой, что ли, других нет, кроме солнышка? Отбеливать холст трудно, пачкается белая одежда легко, стирать… Что такое стирать в седьмом веке, Клирик уже повидал. Именно из‑за этого процесса благородные девы и дамы время от времени приставали к мужьям, пытаясь вызнать, не прокормит ли хозяйство рабыню‑другую? Вон у ирландцев рабыни и стирают, и тесто месят, и свиней пасут… Лепота. Да и в Камбрии при римлянах так было. Пока свободных да благородных не набилось невпрокорм. Тогда вдруг и выяснилось, что если хозяину нужно делить с рабом свой кусок да кусок жены и детей, рабский труд совсем неэффективен…
А озерная, несмотря на испуг, хороша. Золотистые, с уклоном в червонное золото, волосы. Белая – да и не слишком – кожа. Издали повиделась очень высокой. Оказалась – тонкая. Росточку маленького, хоть и повыше Немайн. Зато вся узенькая, вытянутая. Кисти рук почти как у сиды. Мальчишеские бедра, при этом ноги от ушей. Лицо овальное, острое. И ступни пусть узкие, но длинные. Даже слишком.
Получалось, общие черты есть, но перепутать с круглолицей сидой – действительно позор. Сэр Кэррадок оказался прав по всем статьям. Озерные в Диведе водятся. Клирику пришлось напомнить себе ктулху фтхагн, с которого началось камбрийское бытие. Нельзя верить первому взгляду! Зато озерную стоит хорошенько расспросить.
Клирик еще не решил фундаментальный вопрос бытия – "играть или жить". Но роль пытался соблюсти как можно точнее. А потому выпрямился, опершись здоровой рукой на сиденье, а зажатой в лубке – на щит. Больная рука ответила недовольным прострелом. Повернулся к хозяевам. Так удалось затушевать единственное, что в образе лунной эльфийки было не сидовского, – рост. Ну и выражение лица вышло неласковое.
Озерная увидела сиду, ноги подкосились… Но ничего, в обморок не хлопнулась. Да и остальные смотрят с почтением, трясутся, но в ножки, как придорожные свинопасы, не падают.
– Что вы ей про меня наговорили, что дева Аннона и на ногах не стоит? – набросилась на хуторян Немайн, пытаясь сообразить, не устроить ли очередные обнимки. – Мшелые байки про худший день в истории Коннахта? Так это было давно, далеко и неправда! Подойди сюда, девочка. Успокойся, я добрая. Сегодня по крайней мере. Вот так. Посмотри мне в глаза. – Клирик припомнил общее, с трудом сдерживаемое желание, возникающее при первом знакомстве, наклонился. – Пощупай уши. Да‑да. Тебе разрешаю. Можешь даже чуть‑чуть подергать… Заметь, такую фамильярность я позволила только сестрам – каждой по разу. Иначе какие они сестры, если меня за уши не таскали, спрашивается? Теперь покажи свои.
Клирик откинул соломенное золото назад. Не удивился, когда ушки оказались островаты. Вот если б оказались как у него, – звериные. А так… Обычные. Самую малость заострены в верхней части. Таких «полуэльфов» в двадцать первом веке он на улице встречал. Оставалось констатировать: озерная – человек, хотя немного странный. Не писаная красавица, как в сказках, но весьма симпатичная особа. Остаток какой‑то старой расы, вроде пиктов, что ли? И о чем с ней говорить?
Живую озерную Клирик потребовал у сэра Кэррадока в качестве Луны с неба. Перед самым походом. Зашла речь о давешней истории с проверкой на счет. Рыцарь, зачастивший по вечерам в «Голову», очень потешался, насмехаясь над принявшим сиду за озерную деву недотепой. Настолько едко, что Клирик заступился за фермера, вживе не видевшего ни тех ни других. Специально, чтобы не раздражать неверием в мифологию, оспорил не существование озерных в принципе – а вот именно здесь. Заявил, что уж в Диведе озерных‑то нет. Вот и не с чем сравнивать – сиды‑то редки. Кэррадок на это пожал плечами и сообщил, что озерные есть, только очень Немайн боятся. Потому ни одной на эту ярмарку, и верно, не приезжало… Вот Клирик и попросил познакомить хоть с одной. И рыцарь на ясном глазу дал – и легко сдержал обещание.
Теперь нужно о чем‑то с ней все‑таки говорить. Немайн попыталась потянуть время…
– Считаешь до скольки? – вот с этого, традиционного уже, и начала.
– До пяти. – страх в глазах озерной вырос и плещется, выбрасывается на брови, щеки, губы…
– Врет. Она в дун на рынок ходит, – гуднул один из благородных воинов, сбив ольховый венок на ухо. – У моего дяди, пасечника, за мед торговалась. Хорошо считает. И даже обсчитывает, зараза!
– Но я же теперь крещеная! А в Анноне не умела. Ей‑богу… Ой…
– А если вернуться придется? – Немайн скептически склонила голову набочок. По сказкам, возвращение озерной – обычное дело, если муж не понравился. Мычащее приданое, понятно, при этом исчезало вместе с озерной. И со всем приплодом. Что, в общем, вполне соответствовало кельтской традиции брака с равными правами мужа и жены.
– А не придется. Добрый у меня муж. Семья богатая, клан сильный. И на земле хорошо. А в Анноне всегда сыро. Вечно вода под ногами хлюпает, – озерная, словно для иллюстрации, хлюпнула носом, – и земля под ногами проседает.
Клирик начал что‑то понимать. Образ проседающей земли был знаком и отзывался неприятной виноватой печалью. Ну не был он любителем ни рыбалки, ни охоты. А знание, что не слишком приятный, но в чем‑то и притягательный ландшафт, через несколько дней будет полностью уничтожен, немного меняет его восприятие. Это называлось программой омоложения древних озер. Результат восхитительный. «Зеленые» рвут чубы друг другу, а концерн получает сорок рыбхозов в качестве подшефных хозяйств. Наверное, именно после этого за Клириком и укрепилась репутация специалиста по невозможному.
– А выходить из Аннона страшно было? – болотные тропы – штука подлая. Хотя как‑то ведь и скот выводить ухитрялись. Гати, известные только нескольким посвященным? Иначе все бы про них уже знали. – Наверное, шаг в сторону от друида – смерть.
– А как ты узнала, что меня друид вел?
– А кто? Гвин, что ли?
– У нас и другие боги есть! Гвин – он король сидов, да. Но есть еще Амаэтон, Гверн, Мабон… Талиесин захаживает. Но редко. И ты! Тебе по два человека каждый год приносим. На день Неметоны и весной, чтобы ты страну не затопила. Но боги, конечно, невест не выводят. Иногда себе берут…
Наверное, в омут. В наступившей тишине отчетливо скрипнули зубы сиды. Одно хорошо – епископский викарий по‑валлийски ни бельмеса.
– У кого это – у нас? – поинтересовалась Немайн вкрадчиво, точно епископ Дионисий на суде.
– У нас в Анноне…
– Ты же не хочешь туда возвращаться?
– Но там отец, мама… То есть и родная и три остальных. Тетки, сестры…
Кажется, с мужским полом у них дело швах. Не рождаются?
– Братья у тебя есть?
– Нет. Но это только нам не повезло. У соседей и по два мальчика случается. Зато у меня все мамы живые…
– И это фэйри обвиняют в подбрасывании подменышей… Дураки. Это не работает. Сколько ваших каждый год тонет в болотах?
– Тонут. – Озерная задумалась. – Я тогда так далеко считать не умела. Больше пяти… Может, семь?
– Как видишь, жертва не помогает. Так вот родне и передай при оказии…
Разговор понемногу прояснял картины подземной жизни – а на деле жизни на плотных растительных покровах да мелких островках среди торфяных болот. Успокоившаяся озерная, поняв, что от нее требуется и правда именно разговор, охотно вспоминала детство да девичество. Клирик уже почти и не слушал, только поощрял подробности, чтобы было потом что спокойно проанализировать. Не нравилось ему соседство с цивилизацией, приносящей человеческие жертвы. Пусть и обреченной. Память подсказала – подобная история произошла с инками. Осколок жестокой империи ухитрился пережить ее на полвека в недоступной горной долине. Потом испанцы вызнали нужные тропы. Здесь же сложилось равновесие – а все потому, что болотная община приобрела репутацию волшебных существ.
Праздник, как любой новый день, должен был начаться с вечера. Раз уж в день Немайн нельзя жечь огонь – кроме как для отправления кормящего мастера ремесла, – вечерний пир сразу после захода Солнца был единственной горячей трапезой суток.
Немайн отвели самое почетное место. Стол круглый, но южная, добрая, сторона считалась более почетной. Клирик понимал – происходит неладное. Но сэр Эдгар против подобного ущемления своего статуса не протестовал. По правую руку сел хозяин, по левую пристроили викария. Осторожно поднесли первое блюдо. Овсянка! И все дружно принялись коситься на сиду. Видимо, желая посмотреть, как она будет давиться этой гадостью.
Или что? Клирик припомнил – в патриархальных семьях едят после того, как даст отмашку глава семьи. Похоже, сейчас эта роль на нем. Взял ложку. И – вовремя – вспомнил.
– Святой отец, благословите трапезу, – громко попросила сида по‑валлийски. И тут же тихо повторила по‑гречески. Молитвенно сложила руки. И принялась повторять за греком молитву Господню. Громко. По‑валлийски.
На первых словах только выпученные глаза хозяев и гостей. Но уже с третьего слова вступили воины Вилис‑Кэдманов, за ними королевские рыцари. А там и все остальные. Только озерная сидела с открытым ртом. На ее глазах происходило странное, но только теперь, воспитанная в многобожии, она начала понимать – разница между людьми и божествами предков гораздо меньше, чем между ними обеими и Творцом вселенной. Раз уж сида не считает зазорным молиться его сыну. Который еще и человек…
А потом все равно была овсянка. И беспокойные взгляды хозяина. Алана ап Милля очень беспокоило поведение Неметоны. Жертвы он принести не успел. И теперь совсем не был уверен, как и какие требуется приносить в дальнейшем – раз богиня крестилась. Пытался помочь делу, подав излюбленную сидами пищу, – и вот угрюмо ковыряется в тарелке. Неужели старые былины врут? Не может такого быть! А там подробно описано, что сиды, у которых овес в холмах не родится, сидят на ячмене, и хлеб из него пекут. Овес ради праздников у людей выменивают. И сама светлая Дон, бывало, заглядывала к фермерам разодолжить тарелку‑другую овсяной муки для маленьких дочерей…
От ненавистной каши Клирика спас разъезд. Картина была – заглядение. Особенно сэр Кэррадок впереди – ух хорош. Ухваченный одной фибулой – свежее поветрие по неторопливым меркам мод раннего Средневековья – плащ колышется в такт быстрым шагам. Венок на голове, от чего вид слегка вакхический, на щите вязь букв: "Иисус Христос, царь Иудейский". В руке, за волосы ухвачена рыжеволосая бородатая голова. Без тела, естественно. Сам при этом доволен, точно кот, принесший хозяйке мышь. Того и гляди, начнет лапкой усы умывать. Ох, ты… Ну не умывать, подкручивать, но начал!
– Это человек. – Рыцарь обращался к командующему, но косился на сиду. – Все тело я тащить не стал. На ушах у него было вот это.
Воск!
– И вот этих мы терпели почти месяц? – Алан грохнул кулаком по столу, развернулся к сэру Эдгару: – Утром у тебя будет половина моих родичей в качестве воинов…
– Много чести разбойной швали. Лучше дай мне проводника, чтоб эту рощицу хорошо знал. К утру разбойников в живых не будет! Выступаем немедля. А то обеспокоятся отсутствием этого, – кивнул на мертвую голову, – сторожкие будут. И до утра обойдемся без попа. Пусть посидит в безопасности.
Сэр Эдгар собирался сунуться в лес. Ночью. Против врага, превосходящего числом. На радостях, что враги – люди. Немайн поспешно сообщила викарию. Что разбойники люди, что возможна бессудная расправа. Тот резко кивнул. Потом запнулся – как всегда. И вдруг тихо и быстро выпалил:
– Тут же никто не понимает греческого… Святая и вечная! Ты переведешь мои слова к этим людям? Хозяевам?
– Да, говори скорее. И впредь обращайся ко мне попроще. Хотя бы на людях.
– Хорошо, сиятельная дева, – понизил викарий августу на пару рангов.
Скороговорка. Ответ хозяина. Перевод. Прощальные кивки. Колесница. И тут… Сэр Кэррадок спрыгивает с коня. Смотрит – весело и пакостно. Ну да, его ж обидели. Мертвую голову не оценили. Вместо того – трепались с викарием.
– Перед боем, ввиду грозящей мне смерти и выполнив твое желание, я прошу у тебя, благородная дева Немайн верх Дэффид, знак благосклонности.
Клирик знал – эта формула не означает сватовства. Но… Рабыню никто и не спросит. «Свободная» после такого должна вешаться рыцарю на шею и болтать ногами. И не особо их смыкать. «Благородная», кажется, действительно дарит вещичку. Типа платочка‑шарфика, и рыцарь становится официальным ухажером. Предженихом, имеющим право отгонять от предмета привязанности соперников.
Что полагается делать богине, Клирик не знал. Но делать‑то что‑то было нужно, и срочно. Как бы поступила святая? Или… Оно! Кэррадок обнаглел? Пусть получает!
– Подойди ближе, мой верный.
И, едва Кэррадок подошел к колеснице, Немайн ухватила его голову руками, приблизила… Пауза получилась непроизвольно – у Немайн вдруг ослабли колени. Мир пошатнулся. Именно поэтому из задуманной милой шалости – материнского поцелуя в затылок – вышло то, что вышло. Все видели. Твердо и четко сида чуть наклонила голову своего прекрасного рыцаря – и поцеловала его в лоб. Как покойника.
– Теперь ступай и исполни долг, – объявила Немайн.
Перекрестить в спину как собиралась изначально – совершенно забыла. Не до того. Внутри клокотала злость. На Кэррадока. На себя. На тело. На…
– Анна, куда ты переложила рубашки? В бой идут в чистом.
– Так мы ж с утра и оделись…
– Давно это было.
– Ясно… – понятливо потянула Анна. Немайн захотелось ее пришибить. – Вот.
Сида схватила рубашку, метнулась к дому. Оттуда раздалось:
– Тазик с водой и комнату без мужчин! И быстро!
Сэр Эктор с недоумением поглядел на покинувшую боевые порядки сиду. Только что рвалась в бой… Что с ней?
– Догоните, – кинул Анне, – а лучше тут ждите. С людьми и без калек управимся.
Он был слишком обрадован прекращению мистики, чтобы думать дальше. Сил было достаточно. Надежда на внезапность хорошая. Чего еще желать? И отряд вышел за ворота быстрой рысью, оставив на месте колесницу – и двух викингов при ней.
Обратно выскочила сида скоро. Настолько, что запнулась. Настолько, что не успела закрыть лицо руками. Хорошо, ткнулась не в камушек и не коровью лепешку, а всего в клумбу. Поднялась, отряхнулась… Вытерла лицо платком. Во двор посыпались обитатели фермы.
– На щеке забыла… – Озерная смеется.
– Спасибо. Нельзя сиде замарашкой в бой идти…
– Только размазала.
– А так?
– А у тебя зеркальца нет?
– Пока нет. В городе заказала.
– Возьми мое. За факелом сбегать? А тебе этот рыцарь правда настолько нравится?
– Я его убью… И не надо света, я и так хорошо все вижу…
– Правда убьешь? – Лукавый взгляд.
– Еще слово – и тебя убью… Анна, гони.
А перевалиться через бортик – не успела. Возникло новое препятствие – девочка. В руках кукла. Очень грубая: полено из неошкуренной ольхи, замотанное в разноцветные тряпочки.
– Не уезжай.
– Почему?
– Праздник. Твой. А обычно у нас вместо тебя кукла сидит. Взрослые говорят, если есть кукла, то и ты есть. Как бы. Я не понимаю.
– А, это я? Не скажу, что похожа. Наряди ее в белое. Хочешь страшный секрет? Я и без куклы есть. Без всяких как бы. И на празднике буду. И вот что – если я не вернусь, продолжай наряжать деревянную куклу. Каждый год. И я буду.
– А рыцари говорят, громить разбойников очень легко и совсем не страшно.
– Они рыцари. Им не положено бояться. И мне тоже. И дай ухо, пошепчу. – Сида перешла на шепот. – А все равно страшно‑то. Аж жуть. Говорю, потому что никто тебе не поверит. А для других – для других я уже кто‑то. Богиня, учитель, царица, ангел, сида… Им нельзя бояться. А я пока для тебя – ольховое полено, которое нужно наряжать. А куску дерева не стыдно немножко трусить.
Ведьма – не сида. Но слух у Анны хороший. Расслышала. Поняла – все не смешно, все плохо. Если сама Немайн немного боится. Если симпатичного ей рыцаря, вполне готового под каблук, в лобик чмокнула, оттолкнула. А сама не то что сохнет – мокнет… Значит, есть шанс умереть. Всем. Даже ей. С кем же это воевать придется? Как бы не с Гвином. И про ворон забыла рассказать…
От бездорожья не спасают и рессоры. Особенно на галопе.
– На Лжедмитрия совсем не похожа, – произнесла Немайн, разглядывая свое начисто протертое отражение. – И даже на Марину Мнишек… Ну за что мне такое?
По бортам колесницы скачут норманны. Этим на приказы сэра Эдгара наплевать. Старый феодальный принцип: вассал моего вассала. Богиня идет в бой отдельно от остальных? Отлично! Больше чести!
Сэр Кэррадок мчался в общем строю – да полно, можно ли назвать толпу строем? Первые секунды, когда пьянила ярость погони, когда не выветрился из памяти и крови мятный запах рук богини – был беспечен как все соратники, успел даже отвесить шутку‑другую про разбойников, которые уж точно не ожидают, что на них навалится почти четверть королевской армии… То, что «красные куртки» оказались людьми, Кэррадока не разочаровало в Немайн. Напротив, это означало, что ее заступничество помогает и от злых людей. О чем он тоже поспешил всем сообщить. Потом же посвежевший к ночи ветер вымел восторг. Кэррадок начинал понимать, что только что натворил. До этого вечера он мог надеяться. Теперь надежды не было. Немайн еще утром вела себя как закадычный друг и свой парень в юбке. Он этого не только позволил себе не заметить. Обнаглел. Принял воинское братство за знак женского внимания. И устроил игру, как с деревенской девчонкой! И сида, само собой, четко показала ему место. Как заигравшемуся псу. А виноват, конечно, сам. Даже простая дочка хозяина заезжего дома имеет право на то, чтобы любая ее мелкая просьба не воспринималась как испытание жениха. А уж показать озерную – не служба, службишка.
Снедаемый черными мыслями рыцарь перестал подгонять коня и понемногу отстал от войска, впав в глубокую задумчивость. В угаре ночной скачки товарищи этого не заметили и уверяли потом, что в лес он примчался вместе со всеми. Что весьма и весьма отразилось на разбойничьих судьбах. Да и Немайн аукнулось.
Но самую злую шутку в День Неметоны сыграли "красные куртки" – и сами с собой. Уж в этот день нападения они никак не ожидали. Даже караулов не выставили. Чем и сделали свое положение безвыходным. Ну а кроме этого, у сэра Эдгара был козырь в рукаве, пусть он и отказался его учитывать. Потому как сида, оставленная без приказа, не есть сида, оставленная без дела. Дело она нашла себе – и двоим своим викингам – сама. Колесница с ленцой болталась вокруг леса, изображая весьма и весьма импровизированное оцепление. Немайн, конечно, видит ночью лучше, чем днем. Но лезть в лес колесницей и днем – не лучшая идея. Хорошо, Клирик был сердит и не поддался общему благодушию. Перечить командующему – не стал. Просто натянул на «скорпиончика» тетиву. Но поскольку был зол и торопился – забыл перетянуть торсионы. И не стал ждать, пока местный клан пришлет ополчение.
Из леса доносились звуки битвы. Ночной бой – штука непредсказуемая. А сопротивление оказалось яростно‑отчаянным… И это можно было просчитать заранее. Разбойники, осмелившиеся нацепить личину фэйри, люди безусловно наглые и неверующие – иначе не решились бы выдать себя за потустороннюю и злую силу. Но у всякого неверия есть предел. Особенно после праздничного – а праздновать они начали заранее – возлияния хмельных напитков. Не богине в ручей, а в себя. И тут, когда веселье бьет волшебным родником из мехов и бочонков, – страшные всадники в венках из веток ольхи. Крики умирающих под мечами. В мужество камбрийцев разбойники не верили – и тем легче приняли рыцарей за Дикую Охоту. Те из "красных курток", кто не распознал в темноте листьев ольхи и вспомнил охоту Гвина, от которой не убежать, обратились в загнанных в угол крыс. Их хватило на обеспечение рыцарям – не то, чтобы совсем веселья, но нескучного занятия. Те, кто узнал листья и вспомнил, что Дикая Охота Немайн непобедима, опрометью бросились прочь из леса… Быстрее преследующих всадников. Поскольку бежали на одной панике, без соображения. Что интересно – почти не расшибались.
Анна медленно вела колесницу сквозь кромешную тьму, напоминая Клирику штурмана, ведущего подводную лодку по приборам. Прибор – это Немайн, которой пришлось споро ворочать головой между дорогой впереди и нацеленным на лес «скорпиончиком» и давать советы вроде держать прямо или взять чуть левее. То, что объезд по левой стороне, – акт символический и злобно‑враждебный, Клирик, не знал. Угадал, можно сказать. С точки же зрения Анны, сам факт, что лес с фальшивыми фэйри по левой стороне объезжает сида, делал положение защитников разбойничьего логова совершенно безнадежным. Безотносительно к успехам королевской конницы.
По бортам так же осторожно перемещались два всадника. Страшная сила. Два первых на Британских островах норманнских рыцаря, как ни крути. И уж на этих никаких веточек! Ноги вдеты в стремена. Чего стоит гнилая похвальба вроде крылышек на шлеме, они уяснили на собственных шкурах. Длинные мечи северного типа – дизайн норвежский, сталь Лорна – наголо. За эти мечи викинги были обязаны Немайн едва не больше, чем за выкуп из плена. По деньгам, конечно, вышло дешевле. Но ради заезжего иноземца кузнец не достал бы из тайной закладки железо двадцатилетней выдержки.
Эта винная классификация качества металла объяснялась кельтским поверьем – если дать слитку полежать в земле, то в окалину обратятся самые нестойкие части. Обычно железо закладывали в землю – так, чтобы дождь доставал, но и воздух проникал. Для простой работы годилась закладка на год. «Марочные» трех‑ да пятилетней выдержки слитки шли на оружие. Десятилетний слиток означал тонкую работу под дорогой заказ. Двадцатилетний – работу, выполняемую для близкого или важного человека. Пятидесятилетний – шедевр, завершающий карьеру мастера. Такое оружие в старые времена мастер закалял в собственном теле, передавая ему всю не истраченную на предыдущие изделия часть души…
Выскочив из леса, строй можно сбить довольно быстро. Но не мгновенно. Да и то, что происходило, ничего знакомого не напоминало. От валлийцев в оцеплении толку оказалось никакого: ночь, темно, лучшие бойцы ушли в лес вместе с командиром… Против одиночек они бы управились, как на ночной рыбалке с острогой (плотная тень, неспособная укрыться от пламени факела, превращается в фигурку напуганного человечка – ненадолго, до удара сверху вниз – копьем или мечом). Да и собирать толпу было особо некому.
Тогда на них и обрушилась колесница… Стремян в Ирландии еще не знали. Мало того, колесница была не просто призраком прошлого – квадриг видеть им не доводилось. Не водилось таких в небогатой лошадьми стране! Даже на мирных праздниках у бриттов: на четверках гоняли только в равнинном Диведе, да и не похожа была ночная «Пантера» на спортивные квадриги, разве упряжкой – узкая и длинная, закрытая овалами щитов. Инстинктивной реакции пристойно обученной и вооруженной пехоты на атаку тяжелой кавалерии – сбить плотный копейный строй – не произошло. А осмысленно отреагировать "красные куртки" не успели. Похоже, вообще не поняли, что за чудовище возникло перед ними. И возопило тоненьким девичьим голоском:
– Бросить оружие, встать на колени!
Увы, у баллисты ночью тот же недостаток, что у пистолета с глушителем, – не бабахает. Предупредительный выстрел не то, чтобы никого не испугал – остался не замечен. Клирик не сразу вспомнил: ясный сумрак, как от обложных дождевых туч, – это для него. Для остальных – безлунная темень и тени закрытых колесницей звезд. Этакая туманность, заметная лишь по дрожанию земли под копытами. Которая ужас вызывает, когда вокруг начинают орать благим матом и биться в агонии насаженные по двое на один вертел люди… Ирония – на Немайн набросились беглецы от гнева ее Дикой Охоты! Успели увидеть страшную тень, успели испугаться, замешкались было – но сзади неслось злобное ржание, хэканье рубящих ударов, предсмертные вопли, впереди же поджидало всего лишь чудовище. Возможно, виверна. Или дракон. Да какая разница? То, что сзади, не одолеть. Так что отдуваться тому, что спереди… И это был уже не бездумный эффект крысы. Два страха уравновесили друг друга. Самые храбрые из "красных курток" бросились на плюющееся смертью чудовище – осознанно. Две стрелы их не остановили – а третья ушла мимо.
Клирик замешкался с командой, а у Анны оказались крепкие нервы. Вместо того, чтобы отвернуть и отрываться, что можно было уже и не успеть, она подняла лошадей в галоп – и впервые за сотни лет боевая колесница выполнила атаку наездом. Большую часть работы выполнили лошади. Ужасных серпов на колесах «Пантеры» не было, но ирландцам хватило копыт и крюка. Анна шарила копьем во тьме на рефлексах. Чтобы защитить лошадок. О себе она доверила позаботиться Немайн. У которой – зрячей среди слепых – были на то все шансы.
Сида била обухом геологического молотка. Сказался рефлекс от встроенного умения работы булавой. Точнее, ее разновидностью – брусом. Оно и верно – клевец нужен для пробития доспеха, а кольчуг на ее противниках не было. Впрочем, пара ударов – и завязшую в людях и кустах колесницу догнали викинги. Меч в умелой руке – это не неподвижно закрепленный ножик серпоносной колесницы. Анна пытается развернуть упряжку. Получилось! Прощальный шарящий выпад – уже сбоку от лошадиный морд.
Зацепленный воин не был вождем или героем – но храбрецом. А еще молодым неумехой. Вот и подвернулся под крюк колесничного копья. Колесница повлекла его за собой, орущего благим матом – но уже вполне мертвого, поскольку зацепило его за живот. Клирик страшное не наблюдал – пришлось сесть на пол, заткнув уши. Наконец, кожа не выдержала… Крюк напоследок разорвал внутренности и отпустил затихшую добычу.
