Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 78 страниц)
– Если это и правда Немайн, – утешил Лорн, – так просто песенку споет. А если пожалеет город – то зарежет. И голову оставит себе на память…
Впрочем, до утра ничего не произошло. А утром сида ушла из трактира. Завернула, на прощание, к уже занявшему обычную позицию за стойкой Дэффиду:
– Меня не будет некоторое время, Дэффид. Дела. Комнату оставьте за мной. И еще. У вас тут какое домашнее животное – хорек, кошка, поросенок? Впрочем, не важно. Вчера я его оставила без ужина. Миску кто‑то поставил около моей двери, я ее пнула случайно и все разлила. Покормите существо, а?
И вышла из трапезной, закинув за плечо кожаный дорожный мешок и посох с крестообразным навершием. Не заметив, как трактирщик украдкой перекрестился.
Глава 2
КАМБРИЙСКИЕ ХОЛМЫ
Год 1399 ab Urbe condita
Перемалывая скопившуюся в голове информацию, как корова жвачку, Немайн шастала по окрестностям Кер‑Мирддина, осматривая следы деятельности ирландских монахов. По счастью, те не стали хлопать дверью, и полностью рушить возведенный ими монастырь. Очевидно, рассчитывали вернуться. Шансы на это были неплохие. В Камбрии белого духовенства не водилось искони, монастырь в Диведе оставался один, и его закрытие привело к неофициальному отлучению королевства от церкви. Во всяком случае, в королевстве не осталось ни одного рукоположенного священника. Пока народ терпел, ожидая, что мудрый король что‑нибудь придумает, а на крайний случай – повинится перед ирландцем‑аббатом, и все вернется на круги своя. Если король окажется недостаточно мудрым, против него могут, почтительнейше и никоим образом не нарушая присяги, устроить мятеж. А то и пригласить в короли другого принца. Обычаи дозволяли и не такое.
Так что монастырь был хотя и пуст, но сохранен. Все самое ценное вывезли монахи. Все полезное в хозяйстве растащила их бывшая паства.
Стоя в бывшей трапезной, Немайн не чувствовала ничего, кроме гудения в ногах. И даже доски, закрывающие сложенные безо всякого раствора из плоских булыжников стены, содержащие не жалкие выписки, а полностью вывешенный, для лучшего запоминания, монастырский устав, не радовали. А ведь именно ради подобных крох знания Клирик сюда и тащился!
Увы, дорога отняла все силы, а оснащенный увесистым навершием в виде кельтского креста посох исполнял разом роль и опоры, и обузы. Конечно, можно было купить лошадь. Клирик и намеревался это сделать, но вовремя вспомнил, что навыка езды на лошади у Немайн точно нет. А как увидел то, что в седьмом веке считалось дамским седлом, припомнил, что апостолы ходили пешком. Наградой за «ролевой» выбор стали восхищенно‑жалостливые взгляды горожан, провожающие навьюченную для дальнего похода фигурку сиды. Того, что великая богиня войны не умеет ездить верхом, они, разумеется, и предположить не могли. О том, что можно взять какую‑нибудь скотинку под вьюк, Клирик попросту не додумался. Отдувались, разумеется, ноги.
На одном из привалов Клирик, шутки ради, решил измерить площадь своей ступни. И сосчитать удельное давление на грунт. Возникло у него подозрение, что изящные эльфийские ножки Немайн слишком уж малы, чтоб годиться для долгих переходов.
Тут выяснилось, что мерить – нечем. Линейку в мешок с ролевым барахлом Сущность упаковать не удосужилась. С ужасом Клирик понял: множеству его знаний грош цена. Поскольку они привязаны к стандартной – для двадцать первого века – системе измерений. Метру, килограмму, секунде, градусу, радиану молю, калории, амперу, канделе. Все прочие единицы измерения производные от этих. Но средства измерить ни одну из трех главных базовых величин не было!
Если бы можно было определить хоть одну! Клирик припомнил, как некий книжный персонаж остроумно вышел из такого положения, измерив собственный рост. Который знал с точностью до сантиметра, для темных веков не такой уж и плохой. По крайней мере, для большинства практических нужд такой метр вполне бы подошел.
Прием можно было б и повторить – одна беда, Клирик не знал роста Немайн! Ну пигалица. Сам делал. Скрытая имитация ребенка. Рост около восьми десятых среднеэльфийского. Около – потому как слайдер на глазок тягал. Поднапрягшись, можно было попытаться припомнить, каков средний рост эльфа в мире подземелий и драконов. Точность, конечно, вышла бы еще та. И если Сущность воспроизвела все параметры аватары до отвращения буквоедски, то отношение разработчиков онлайнового мирка к бумажным изданиям ролевой системы, скорее всего, было не столь скрупулезным. Хотя и с них могло статься.
Так и не прийдя к решению, Клирик неохотно полез в палатку: спать. Свернулся в неудобной позе – и сердечко Немайн простучало ответ. Тук‑тук‑тук. Пульс. Нормальный человеческий – шестьдесят ударов в минуту. Удар – секунда. И точность неплохая – если в качестве секундомера использовать невозмутимого человека со здоровым сердцем.
Сида‑эльфийка тут не годилась: ее сердце билось слишком медленно. По ощущениям. Но ведь и ощущения тоже не остались прежними! Впрочем, найти подходящий живой хронометр было несложно.
Тем более, все равно нужна была колокольня. Или – колодец. Или…
При всей кажущейся пустынности, Камбрия оказалась довольно плотно населена. Немайн постоянно набредала на фермы и хижины пастухов. В основном это приводило к пополнению каши в котле сиды свежими овощами и бараниной, а мешка – овсяной выпечкой и фруктовым хлебом. Иногда – бесплатно. Иногда – за мзду. Но в крове и пище ни разу не отказали. И обращались очень вежливо. На одном хуторе удалось подслушать считалочку про фэйри:
Скажешь: «Нечисть» – ты мой враг.
Жизнь твою забрать – пустяк.
Скажешь: «Фэйри» – промолчу.
Ну а после – подшучу.
Скажешь: «Нету никого»?
Не случится ничего.
Скажешь: «Наш сосед чудной»?
Уживусь вполне с тобой.
Мало слово «Друг» сказать.
Дружбу нужно доказать.
Будешь вправду друг – тогда
Дружба будет навсегда.
В друзья к сиде пока никто не набивался. Немайн уже заметила, что дружба здесь накладывала большие обязательства, и неуловимо сливалась с родством и подданством.
Так что, измеряя высоту западного, крутого берега реки Туи, сида не могла не попасться под любопытствующий взгляд. А чуть погодя – и разговор последовал.
– Эй, славная соседка, что ты делаешь?
Уже привычная картина: фермер в затрапезном. Темно‑синий цвет одежды, башмаки из свиной кожи, плед висит на локте, спешно прихваченный с собой в качестве верительной грамоты. В городе такой выглядит совсем иначе. Там – даже в деловой поездке – работа чистая. Можно и себя показать. И перед кланом и королем нужно выглядеть благородным воином, а не перепачканным в земле крестьянином. Или, того хуже, пастухом.
Разговаривать с фэйри и боязно, да надо. Может, пакость какую делает. Но совершенно не обязательно, что продолжит после беседы. Обидеть славный народец легко. А мстить фэйри способны не годами – веками. В то время, как часто достаточно просто извиниться.
За спиной у мужа жена – рубашка узкая, поверх рубашка широкая, передник – дети прячутся за мать. Не захотела ни мужа одного отпустить – а вдруг приглянется соседке, да та его и заберет? – ни отпрысков одних оставить. Детей‑то воровать фэйри тоже любят. Куда больше, чем мужей. На лице, помимо беспокойства – досада. Что приходится стоять против чаровницы‑фэйри ненаряженой и босоногой.
Как должна себя вести сида, Клирик теперь знал. И вел разговор именно так, как и положено было по легендам.
– Бросаю камни в реку, добрый человек. Это земля твоего клана?
– Моего клана и моя… Вон мой дом, поля. А зачем ты бросаешь камни, озерная?
– Нужно. Успокойся. Вреда тебе не будет. Сейчас отправлю на дно еще парочку, и хватит…
Камень вместе с очередным ударом сердца Немайн ушел вниз. Раз, два, три, четыре… Плюх! Пять. Отличный обрыв! Переменной высоты. Удалось найти место, с которого камень падает ровно пять ударов спокойного сердца Немайн. Оставалось: отмерить высоту веревкой с грузом на конце, да узнать частоту собственного пульса.
Фермер с интересом наблюдал как фэйри пользуется ловчей веревкой. Нормальные люди ею стреноживают скот. Эта осторожно потрогала грузиком воду, и стала сворачивать снасть.
– Ты что, агиску ловишь? Водяную лошадь?
– Нет. Я ловлю метр.
Коротко и непонятно – значит, в самый раз.
– А это что – метр?
– Хочешь помочь? Подойди сюда. Давай руку. Вот так… Занятно. Все. Спасибо. При случае отблагодарю.
Свернула скотью веревку, и двинулась от обрыва в лес.
– Озерная! – фермерское семейство тянулось следом.
– Я сказала: при случае. Случай еще не наступил.
– Так я не про то… Ты замуж не хочешь? У меня брат есть. Неженатый и хозяйственный. И добрый. Бить не будет. А Метр – это быка водяного так зовут?
Немайн хмыкнула. Похоже, озерные фэйри пасли водяных быков и лошадей. И считались выгодной партией для местных фермеров. Клирик зарубил в мозгу, вопрос: а как валлийцы со всем этим межвидовым скрещиванием вообще ухитряются воспринимать себя единым народом? Нацией? Вообще людьми? Это ведь похлеще многонационального советского народа!
– Замуж я пока не хочу, – это чтоб не подумал, что фэйри цену себе нанимает. – Да и брат твой великой сиде, думаю, не пара. Подозреваю, умер бы от страха, узнав, кого ты за него просватал.
– Не хочешь – не надо, земную девушку подберем. Но какая из тебя сида? Они‑то ростом повыше будут. И покрасивше. Говорят, такую увидишь, сразу втюришься до изумления. И что‑то я в тебя не влюбленный, озерная?
– В семье не без урода. И неужели ты думаешь, что сиду можно полюбить против ее воли?
– Слушай, озерная, врать соседям нехорошо! Я ведь сейчас проверю, и будет тебе стыдно, – заявил фермер. Выставил перед собой кисти рук, загнув три пальца.
– Сколько пальцев?
– Ну семь… – Клирик пытался припомнить хоть что‑нибудь про «озерных». И какое отношение имеют распальцовки к определению вида фэйри.
– Угадала, – объявила фермерская жена, – угадала. Ты на цвет ее лица посмотри. Бледная. Не под солнцем живет. А личико хорошее, гладкое. И глаза как у Божьей матери… Озерная дева, кто же еще.
– В холмах тоже, небось, не солнечно… – буркнул муж, и загнутым оставил только один палец, – Извини за назойливость, соседушка, но интересно ведь. А теперь сколько?
– Девять. А мне вот интересно, как тебя зовут. Соседей‑то надо знать. Назовешься?
Фермерша прикрыла рот ладошкой. Имя – главный компонент многих сглазов. И даже бытовое прозвище в руках сильного колдуна будет иметь немалую силу. А где видали колдунов могущественнее сидов? Но муж махнул рукой.
– Великой сиде назову. Такая зазря не обидит. Но, для верности, скажи: сколько будет семь да еще восемь?
– Пятнадцать.
– Ты взаправду сида! Прости за глупость, но все, что я наверное знал, так что озерные девы умеют считать только до пяти… А я – Перт ап Реннфрю. Клан Вилис‑Кэдман. Виноват, что сразу великую не различил.
Вилис‑Кэдман… Клирик что‑то такое припоминал. Да и цвет пледа…
– Привет тебе от Дэффида ап Ллиувеллина. Я у него недавно гостила. Не подскажешь, в какой стороне гэльский монастырь?
– Там… Леди сида! Не сочти за дерзость, но новости мы раз в месяц слышим. В город и того реже выбираемся. А уж таких, как ты, и за жизнь можно ни разу не повстречать. Не окажешь ли милость, отобедав с нами?
Отказывать – значило подтвердить, что сида обиделась. После чего все неприятности будущих десяти лет будут приписаны ведовству фэйри. Разделить трапезу – значило заключить мир. Не навсегда, и даже – не надолго. Но преломившим хлеб для новой вражды нужен хотя бы повод. Одна беда – национальная хлебосольность и разговорчивость валлийцев. Когда б в гости ни пришел – уйдешь утром.
– Рада бы, да у меня работа неотложная есть, – Немайн улыбнулась. – Да и у тебя, наверное, тоже. А вот завтра к вечеру – пожалуй, навещу тебя. И насчет всей жизни – не зарекайся. Так что – до свидания.
До вечера Клирик собирался еще килограмм заохотить. С этим было уже не просто – а очень просто. Если исключить необходимость отпилить ножом и ошкурить небольшой деревянный кругляшок. Опустить его в котелок с водой. Дать немного поплавать. А потом измерить высоту смоченной части.
Плотность воды – килограмм на литр. Плотность бруска – отношение объема к водоизмещению. Плотность умножить на объем – вес. Вот и первая гирька…
Еще немного механики, еще немного вычислений, и выяснилось, что на грунт легонькая сида давит, как пресловутый «Тигр». Разумеется, при всем походном вьюке. Но у танков хоть катки не болели! Зато гнулись и перекашивались. Захотелось заполучить вот сюда в темновековый лесок морду художника, наградившего эльфиек ступнями такого размера, что у китаянок получался только путем вивисекции. Ходить бедняжки после "подрезания ног" и вовсе не могли. Немайн могла. Недалеко, недолго. И, желательно, без груза за плечами…
Совсем в тоску вгоняла мысль о неизбежности новых марш‑бросков. А они ожидались. Для основания монастыря нужно было еще очень и очень многое, и разрешение короля занимало очень скромную очередь. Для начала стоило окончательно определить место и придумать устав. От созерцания стены бывшей монастырской трапезной, а заодно и кухни, Немайн отвлек шорох, донесшийся со стороны единственного входа. Множество легенд о пробитых пастырскими посохами ногах (из которых Клирик наверняка знал только про святого Патрика и Ивана Грозного), свидетельствуют не только о готовности крестимых язычников (или неугодных посланников) терпеть эту самую боль, но и о боевом назначении подтока этих самых посохов.
Лорн, принимая заказ на навершие двойного назначения, вовремя напомнил про подток, так что посох Немайн был опасен с любой стороны. Теперь, ухваченный возле навершия, он упирался подтоком в поджарый живот… самурая. Иначе воспринять этого могучего человека с выбритым – от уха до уха – лбом, пучком волос на затылке, в халате и сандалиях, Клирик не мог. И оторопел. Но после достопамятного ночного похождения, делать выводы не торопился. Пришелец, между тем, сделал пару быстрых шагов назад, и лишь потом дал себе труд удивиться.
– И за что такой прием неласковый? – поинтересовался он. – Ты бы, дочь Дон, пыряло от моего живота убрала. Мне на тот свет рановато. Обеты не отпускают. Так что – зашибить не зашибу, а оглоушить могу вполне.
Немайн тоже отступила и перехватила посох за середину. Превратившись из импровизированного эстока в булаву, в опасности он только прибавил, но выглядеть стал куда более мирно.
– А ты зачем подкрадывался? – спросила Немайн. – И вообще кто такой?
– У меня шаг такой, воинский. Тихий. Хорошо учили. На людях – нарочно приходится пришаркивать, бесшумность многим не нравится. Но кто же знал, что тут есть люди… Все ушли. А кто я такой? Великий грешник, обуянный гордыней – и бывший епископ этого монастыря…
Который, как оказалось, очень нуждался в исповеднике. Грехов Немайн отпустить не могла. Да и были они отпущены, и не по разу. Зато, повесив на плечо малополезный против опытного воина посох, сида вытащила епископа за рукав рясы из‑под каменных сводов на травку, усадила, примостилась рядышком и принялась слушать. Ни разу не перебив ровную речь, лицом и ушами она реагировала на каждое слово. И от этого епископу хотелось говорить еще и еще.
История, и правда, была занятная. Епископ оказался не просто воином – в прежней, до пострига, жизни он был королем. Типичным ирландским королем, вассалом короля рангом постарше, неограниченным владыкой нескольких тысяч подданных. Его сосед, "тоже король", несколько лет откладывал все доходы на некое богоугодное дело. И, наконец, совершив путешествие на континент, привез оттуда Библию на латинском языке. Всю, целиком, в одном громадном томе.
Гордыня и щедрость – греховное сочетание. Король дал почитать Книгу более бедному, но более ученому соседу. И при этом взял с того слово, что тот не велит снять с нее копию. Но любовь к знанию и упорство – сочетание хоть и достойное, но ничуть не менее разрушительное. Король Камлин – а именно так тогда звали знатока латыни – переписал Библию сам. Он обошел букву договора, но дух был нарушен. Третейский суд старшего короля дела не решил – в ирландских законах был прописан раздел любого имущества, но уж никак не права на копирование! В результате оба короля остались при своем мнении и дело закончилось войной. Битву Камлин выиграл, но зрелище поля, покрытого телами убитых по его приказу людей, разбудило совесть короля. Камлин отрекся от престола, принял монашеский постриг и дал обет крестить столько же людей, сколько по его вине погибло христиан. Вновь брать на себя власть, которой он так дурно распорядился в миру, королю Камлину ставшему братом Теодором, очень не хотелось, но от епископского сана, позволившего спасать души человеческие не только лично, но и через посредство рукоположенных им священников, отказываться он не стал.
Число обращенных язычников‑пиктов и крещеных младенцев‑камбрийцев росло быстро, обет выполнялся уже сам собой, и преподобный Теодор ослабил рвение. Что неизбежно привело его к падению более глубокому, нежели прошлое.
Причиной стало послушание. Аббат, ведавший делами монастыря, поссорился с королем Диведа. И преспокойно перенес монастырь, успевший стать единственной опорой церкви в королевстве. За последние двадцать лет территория Диведа сильно уменьшилась – отец нынешнего короля, Ноуи Старый, выдал замуж нескольких дочерей, пораздавал земель в приданое, да и младших сыновей не забыл наделить уделами. Так что некогда самая могучая держава Камбрии съежилась до размеров едва ли не рыцарского манора. Старый валлийский монастырь святого Давида по весне загорелся от молнии. Монахи решили: Бог послал им знак, что они засиделись на месте. Собрались и ушли. Все остальные монастыри оказались за новыми границами. Когда епископ Теодор осознал, сколько невинных младенческих душ, не крещенных вовремя, может по его вине отправиться в ад, ему ничего не оставалось, кроме как немедленно пуститься в обратный путь, чтобы рукоположить на скорую руку нескольких священников. Хоть каких. В конце концов, святой Патрик поступал именно так.
Когда епископ высадился на берег Диведа, до него дошли странные вести о том, что в столицу королевства явилась фэйри в монашеском облачении. Епископ забеспокоился. Сошел с тихоходного парусника и купил себе лошадь. Пара дней в седле – и ему рассказывали о сиде, совершающей чудеса. Перед самым Кер‑Мирддином он слышал уже про Неметону Немайн, Морриган и Аранрод. В оставшемся без священства королевстве происходило страшное и непонятное. Его преосвященство вспомнил, что некогда был воином, и поднял коня в галоп.
Город, по счастью, стоял на месте. Жители предместья выглядели удивительно счастливыми для жителей отлученной, пусть и неофициально, земли.
Епископ остановил коня, делая выбор. Сунуться сразу к королю или сначала собрать слухи? А вдруг король будет неласков? При уходе‑то заказал возвращаться, кроме как по торговым делам на ярмарку, и тяжким гневом угрожал. Становиться мучеником Камлину было рано… И он повернул коня к гостинице.
Там тоже веселились – но сумрачно. Лорн ап Данхэм, старый знакомый, цедил сквозь зубы сидр, явно намереваясь надраться в стельку. Трактирщик, по работе, был трезв как стеклышко, и сердито косился то на старшую дочку, то на младшего отпрыска скотовода с холмов, что поставлял в "Голову Грифона" баранину. Ветеранский клуб молчаливо смаковал пиво, стараясь не глядеть на пустое кресло у огня.
– Кто умер? – спросил епископ.
– Все здоровы, – буркнул трактирщик, – все живы, все как обычно… Только молоко с яйцами не помогло. Придется мне Туллу вон за того оболтуса выдавать. Обвенчаешь?
Что ж – свадебный пирок, хмель рекой, вольные речи между своими – лучший способ узнать городские новости. Лица светлеют, даже кузнец Лорн разгладился лицом. И язык развязал.
– Ваша Немайн, наша Неметона. Сама, сама. Сразу не узнал. Ты пойми – она человеком быть пытается. Тихая, вежливая. А норов‑то внутри. Как бард запел на нее хулу, проступил. Краешком. Это она еще петь не стала… Так пугнула. Вот и стали с ней носиться, как с огнем. Знаешь, как на ладьях: кругом все смоленое, искра из фонаря наружу – и выбирай: гореть или тонуть. Ну она заметила, конечно, и обиделась.
– И что?
– Ушла. А что ей делать оставалось, скажи? Она сама поняла, первой. Знаешь, как в первый день было? Все перед ней на цыпочках ходят. Глаза бегают, голоса дрожат, коленки подгибаются. Кланяются, любое слово поддакивают. Сладкие, будто патокой смазали. Ну монах латинский не испугался – так он и не знает ничего о народе холмов. Нормально себя только Кейр вел – и тот как штырь железный заглотил. И только попривыкли – начинай сначала! Только хуже. Ну она же чует. Но зла не затаила, убедилась, что все плохо – ушла. Пешком. Великая сида. На плечо фурку с мешком, как солдат, в руки – посох. А платила за посох с киркой золотом. Настоящим, не листвой зачарованной.
– А ты?
– А я… Ну поначалу вроде держался. А как узнал, кто она – не лучше других стал. Все понимаю, – но страшно ведь! Ходит по Кер‑Мирддину древнее нечто, способное угробить всех обитателей даже случайно. По неловкости. Или под настроение. И так потом руки дрожали. День работать не мог, все заготовки запорол. Хорошо, не покалечился. И так весь город. Я вот думаю – не уйди она, и мы б сами себя так отделали… Безо всякой сидовской волшбы.
Епископ Теодор кивнул. Неизвестно, до чего дело могло дойти. Все зависело от силы загостившегося божества. Иное могли попытаться изгнать или прикончить – кельтские боги смертны. Иному – начать приносить жертвы. А от иного – бежать, бросив город. Причиной окончательного выбора, могло послужить что угодно. И все‑таки, прежде чем озаботиться спасением дальней души, следовало озаботиться душами ближними.
– Как все, – заметил епископ, – это не оправдание. «Все» вон, на Пасху "Распни его!" кричали. Душа‑то у каждого человека есть, какая ни грязная, а у толпы – нет души. Ну тебя хоть совесть теперь ест, – подсластил пилюлю, – а многих и нет. Ты хоть понимаешь, чего вы натворили‑то? Что она сделала дурного? Склеила пару надломленных юных судеб? А заодно не дала согрешить до свадьбы. Наказала бродячего барда за языческие песни сильным испугом? Так поделом! Тому, кто Немайн для забавы спеть просит, надо сразу язык вырывать! А как увидела, что в городе ее еле терпят – ушла.
Епископ Теодор махнул рукой. Сердце снова тревожно ныло. Он чуть‑чуть не совершил очередную ошибку! Разминулся с адом всего на сутки! Ведь мчался спасать город – и наверняка напал бы на языческую богиню войны, чтобы защитить от нее Кер‑Мирддин.
А нужно было поступать наоборот.
Большой беды не случилось. Случилась огромная. Горожане, как не крути, обидели богиню. Совсем не добрую. Триста лет в язычестве упорствовавшую. И вот, когда, приняв истинную веру, смирив грозный норов, она вышла к людям… Полуязычники ее оттолкнули.
Теперь она бродила в холмах, и ангелы бились с демонами за огромную душу. Демоница – или святая. Третьего пути у детей Дану не было. Раньше она откладывала выбор. Но – время пришло!
Епископ был настоящим ирландцем. А значит, здорового упрямства ему было не занимать, да и конь у него был хороший. Четыре ноги – больше, чем две. И если грозная Немайн намерена ходить пешком, то Камлин ее догонит! И хотя бы посмотрит на сестру святой Бригиты.
Перехват оказался делом непростым. Немайн упорно предпочитала нехоженые пути и козьи тропы. Всякий раз Камлин опаздывал, настигая только рассказы крестьян и пастухов, и все ярче перед ним вставал образ неуловимой богини.
Острые, как морда хорька, черты лица, высокий, но постоянно охрипший голос. Огненная грива волос неряшливо откромсана чуть выше плеч, зачесана назад. Темный бесформенный наряд. За спиной – мешок. В руках – маленькая, словно игрушечная, кирка. Которой сида колет камни и ковыряет холмы. Кусочки и комочки отправляются в мешок. Нормальные монахи так место для монастыря не выбирают, но что может взбрести в голову той, для которой жизнь в холме куда привычнее жизни на холме?
И все‑таки Камлин добился своего. Да, Немайн оказалась немного не такой, как рисовало воображение епископа. Волосы не отсвечивают огнем – наливаются темным соком молодых почек ольхи – ее священного дерева. Лицо скорее круглое, чем острое, и лишь глаза, что постоянно щурятся, придают сиде хитроватый вид. И через напускную шаловливость все равно сквозит нечто… бездна столетий, стылая, как осенние дожди. Немайн верх Ллуд относится к первому поколению рожденных на земле. Как Каин и Авель. Даже не глядя на огромные уши, которые, не просвечивай они на солнце нежно‑розовым, Камлин мог бы и за рога принять, перепутать это создание с человеком невозможно. Живой ужас, черные крылья битвы, оборотень‑стервятница. Сидит рядом, стрижет ушами, как жеребенок. Слушает.
Камлин возрадовался, что отринул гордыню и рассказал сиде историю своих грехов. Воистину блаженны нищие духом! Милостыня сочувствия отвлекает от собственных горестей, и злая обида, горевшая адским пламенем в глазах сиды при встрече, сменилась искрами приязни.
Клирик, и правда, был рад. Начал‑то с наигрыша. Решил изобразить детскую непосредственность. Но – увлекся разговором, и понемногу позабыл про игру. Епископ оказался человеком с сильной логикой, да и в душах читал, как сам он не смел и надеяться. Объяснил поведение горожан. Отвлек от гудящих ног и грустных мыслей интересной байкой, скорее всего, почти правдивой. А под вечер – помог развести костер, и глазом не моргнул, наблюдая позорище – женщиНу не умеющую толком управиться с огнивом и трутом – для зажигательного стекла к тому времени было уже слишком поздно. И доброжелательно отвечал на самые глупые вопросы.
Камлина эпизод с разжиганием огня окончательно убедил – Немайн именно та, за кого ее приняли. Неспособность развести огонь – и где, спрашивается, искать настолько рафинированную аристократку, что хотя бы додумается это подделать? Багрянородную базилиссу в Константинополе? Тем более, Немайн разводить огонь действительно не умела. По крайней мере, епископ льстил себе мыслью, что человеческое притворство он видеть научился. Зато дрова собрала и костер сложила – правильно, и заранее, не дожидаясь темноты. Вывод: прежде она разжигала огонь иначе. Щелчком пальцев, движением брови, инвокацией – какая разница?
Потом начался разговор о будущем строительстве и хозяйстве. Сида снова показала свою суть. То есть что, где и когда сеять, какие земли отвести для овец – не понимала ни бельмеса. Епископ вспомнил прежнюю должность короля, и подробно рассказал, как и что. Немайн внимательно слушала.
Да, Камлин больше рассказывал о том, как землю мерить и делить, чем как ее возделывать, но Клирик подозревал, что искусных землепашцев на свете куда больше, чем толковых королей. А Камлин был именно толковым. Его маленький народ твердо верил в мудрость и благоразумие короля, и тот много раз доказывал оправданность этой веры. В конце концов, даже злополучное сражение за книгу он выиграл практически без потерь. Со своей стороны. Зато о том, что такое земля как источник сырья, строительный материал и оборонительное сооружение, Камлин никогда не задумывался.
Немайн говорила, и перед бывшим королем вставал таинственный мир подземных рек и ручьев, способных утолить жажду и предотвратить подкоп, покрыть склоны холмов льдом или предательски засосать человека. Мир, в котором не мертво ждут урочного часа – терпеливо растут, зреют, а иногда болеют и гниют самородки и руды, скалы и пески, озера и острова.
Так что сида искала для поселения именно холм – «сид», от которого и пошло нынешнее имя ее народа. Только поселиться собиралась не внутри, как фэйри, а на вершине, как человек. И холм видела крепостью. Так что первое попавшееся место ее не устраивало! Когда Камлин предложил использовать бывший ирландский монастырь, сида очень серьезно поблагодарила. Очень искренне извинилась. Потом объяснила, что для заполненного здоровыми и неплохо вооруженными мужчинами поселения ирландский монастырь был, действительно неплох. С такими насельниками любая деревня, будучи оснащена каким‑никаким тыном и нормальным караулом, будет хорошо защищена! Но ей‑то, сиде, придется основывать женский монастырь. Женщины вообще немного хуже воюют. Руки, можно сказать, коротки.
Клирик точно знал, что ему нужно. И знал, что Камбрийские горы такими местами изобилуют. Геология как наука родилась именно в этих местах, и все классические примеры были родом отсюда. Преимущество, о котором он не подумал, когда выбирал Уэльс в качестве нового места жительства, и которое всплыло из рядов забытых с третьего курса аксиом в тот вечер, когда на полу «Головы Грифона» валялся седой бард, а сам он сидел в комнате этажом выше, зажав в руках чашу с водой. В чаше плавало отражение ужасной сиды. Вода покачивалась, шла волнами или зыбью – и симпатичное личико превращалось в морду монстра. Вот тогда он и принял решение – следующее пристанище Немайн будет крепостью. Неприступной крепостью. Которой он подберет такой гарнизон, чтоб вернее псов и тверже камня. А заодно – вспомнил, что силур, девон, ордовик – это рядышком. Кельтские племена, ставшие под напором извне одним народом. А уж кембрий лежал точно под ногами.
Но знать примерно – не знать точно. Да и месторождение, отличное по меркам девятнадцатого века, по меркам седьмого могло оказаться непригодным к разработке. Вот и пришлось искать не столько место, пригодное для строительства, сколько материалы – известь и гранит, глину и лес, а с прицелом на будущее – уголь и железо. И как раз хотел начать объяснения, что и как нужно строить, когда недоумевающий епископ задал вопрос:
– А почему бы тебе не основать общий монастырь? И женский и мужской разом?
Сида сначала покраснела. Потом закрыла рот руками. А потом ну хохотать! До слез, до колик. Чуть не задохнулась. Отдышалась, отряхнула с лица соленую водицу.
– Спасибо, – сказала, – славная шутка. Давно так не смеялась. И не плакала… Говорят, женщине нужно время от времени плакать. Так лучше с веселья, правда?
Вот тут епископ Теодор понял – что бы там ни говорили легенды, нравы у сидов были строгими
note 3
. Очень строгими. Откуда только дети брались…
Болтали об интересном – дотемна. Но все время епископу казалось – что‑то с Немайн не в порядке. Потому – он вызвался сопровождать позевывающую сиду в ее странствиях.
– А закончился мой поход, – огорошила его Немайн. – с утра двинусь обратно в Кер‑Мирддин, к королю. Просить холм в лен. Ах, да – меня в гости пригласили. Не знаю, что и делать: и нахлебника с собой приводить неловко, и платить за ужин в гостях некрасиво. И хозяева небогатые.
