Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 78 страниц)
– Решать будет брат, – Рис положил руку на плечо посла, – хоть я не думаю, что он откажется. Он хороший король, он настоящий рыцарь, и он не сможет отказать ни в старой дружбе, ни в святой мести.
– Разумеется, – граф повторил жест принца, – решать будет король Гулидиен. Но я благодарю тебя – мне был очень нужен разговор с умным человеком, который бы мне напомнил чувства истинных камбрийцев. Теперь я не усомнюсь ни в помощи, ни в дружбе.
Крепко сжал плечо принца Риса и вышел из шатра. Тут же шевельнулся полог. Появилась Гваллен – коромысло через плечо, как простая хуторянка тянет тяжелющие ведра с водой.
– Это волшебные ведра и волшебная вода. – Принцесса улыбалась. – А вредная сида сказала, что я все должна сделать сама…
– Что?
– Сейчас. Сниму ведро. Возьму в руки… Получай!
И вода устремилась на принца. Больше половины не долетело. И все‑таки – в лицо брызнуло, да и весь перед промок мгновенно.
– Ты чего? – Рис глупо улыбался. Какая‑то новая игра? Гваллен большая затейница…
– А того. Охолони. Неметона вон после разговора с послом на себя вылила три и час с ученицей весь разговор по словечку разбирала. А тебе одно словечко велела сказать. А если не поможет, так и заклинание прочитать.
– Какое словечко?
– Кер‑Глоуи.
Рис дернулся. Это слово было ближе. Вот там и оставили в живых женщин. Точнее, позволили выжить тем, что смогли… А Гваллен продолжала:
– Так, глаза еще глупые. Точно, околдовал злой сакс моего умницу. Ну да на это у меня и заклинание есть, от самой Неметоны. Слушай‑ка, муж мой: Хвикке все еще союзник Мерсии. А резню в Кер‑Глоуи устроили Хвикке!
Рис сел на подушку. Точнее, в лужу, замаскированную подушкой.
– Так Окта что, все наврал? – опустошенно спросил он.
– Ни словечка, – хихикнула Гваллен.
– Но тогда как?
– Он повернул правду своей стороной. А мы должны видеть свою.
– А какая она?
– А вот это, дорогой, только наше с тобой дело. И даже Неметона не берется советовать. Говорит, Господь дал вам волю и разум. Вот и думайте. Тем более вы умные. Мангонель построили.
Принц улыбнулся. Притянул к себе жену.
– Что ты делаешь? – игриво спросила она.
– Я думаю. Точнее, начинаю думать, а начинать размышления решил с безусловной и несомненной истины. Я люблю тебя, Валли…
У рабочих шатров не было. Но долго ли поставить шалаши? Рядом с лесом? Сначала, конечно, вокруг лагеря поставили частокол. Но после этого кто заставит людей спать под открытым небом? Перед треугольным сооружением – закопченный котел. В нем помешивает варево – дурманящий мясной запах – пожилая женщина. Совсем на друида и не похожая. Немайн сглотнула слюнки. Инструкция Сущности не велела кушать мясо. Иначе… Иначе грозило такое, про что и думать не хотелось. А вот рабочим мясо никто не запрещал! Они предпочли бы рыбку. Но рыбку нужно было покупать. А дичь бегала по лесу бесплатная.
– Доброго дня, – поздоровался Клирик. – Дай‑ка на тебя посмотреть. Вот. Та, за которой богини бегают!
– А ты богиня?
– Конечно, нет.
– Так я и думала… А если и да, так я сюда от ворот Аннона волоклась, – пробурчала друидесса, – с моими костями, да моими суставами, да с прочей старой требухой. Можешь и ты навстречу шажок сделать.
– Двести сорок три шага, если точно.
– Неужели христианский мир столь мелочен?
– При чем тут мир? Это я. И не мелочна. Всего лишь точна.
– Тогда ты сильно поменялась. По поведению – помолодела лет на восемьсот. Метишь смертью, воюешь с родней. Ушла из одного мира в другой. Снова обозвалась ирландской кличкой. Что на месте‑то не сиделось?
– А меня не спросили, – честно признался Клирик.
– Даже и так?
– Именно.
Друидесса задумалась. Пришла к ей одной известному выводу.
– У каждой веревки два конца, – сообщила наконец, – но если завязать ее кольцом, то концов и не найдешь… Неважно отчего, важно что. Делать теперь что?
Клирик пожал плечами. Друидесса нахмурилась:
– Наше дело, да?
– Больше ничье. И никогда больше ничьим не было. Больше, чем вашим.
– И совсем не твое?
– Ну почему – совсем? Не совсем. Но в первую и главную очередь – ваше. Впрочем, могу дать совет.
– Слушаю тебя.
– Уходите из Аннона. Вокруг есть куда лучшие земли. Или попросите меня убрать топи. Я одна не управлюсь, помочь придется, поработать. Впрочем, ты знаешь мой метод. Вот как я глотку холма заткнула, так и лишнюю воду могу прогнать. Если поможете.
– А если нет?
– А если нет, так не обессудьте – ничего не сделаю. Не смогу.
– Хм.
– Я хотела спросить у Гвина. Ходила на холм. До того, как он ушел.
– И что?
– И пугнули меня. Скорее всего, просто не узнали. А ты вот разговариваешь. Но тоже ведь не признала. Ватессу безумную признала, а меня нет.
– Милая девочка, – улыбнулся Клирик, – и совсем не безумная. Наоборот. Мне очень понравилась. Но ей ведь от того не легче, правда?
– Она – это ты. А в остальном пустышка.
– Но я не она.
Друидесса кивнула.
– Гвин пугает. Мабон молчит. Ты зовешь. Но неужели нельзя оставить нас в покое…
Клирик снова говорил не своими словами.
– По мне, так можно. Но если вы потерпите поражение вместе с другом, то сможете рассчитывать на его помощь. Если победите вместе с ним, сможете рассчитывать на его благодарность. Если же вы останетесь в стороне, то без надежды и без чести станете добычей победителя. Потому друг обычно протягивает руку, а не просит отойти в сторону. Вот мой совет. Да или нет, вверх или вниз, горячее или холодное… Выберите. И держитесь своего выбора. Любого и сделанного вами самими. Но я буду рада видеть народ Аннона рядом с собой, а не против.
Друидесса помолчала.
– В беде нас приютил Гвин, – сказала она, – и я не хочу быть неблагодарной. Помимо воли богов есть человеческая честь. А честь зовет на сторону Гвина. Но я обещаю серьезно поразмыслить над твоими словами. Не для самоуспокоения. И не вредить тебе, пока ты осаждаешь дом Гвина. Может, когда у него останется только Аннон, он чаще будет вспоминать о нас?
Снова молчание. Клирик ждал. Долго. Когда совсем собрался уходить – друидесса сообщила:
– А ты все‑таки богиня. В нашем, в старом смысле. От этого отречься тебе не удалось. Только убежать. Ненадолго. Но твоя суть тебя догонит. Ведь так уже было один раз, верно?
И улыбнулась. Задумчиво, иронично, окончательно.
Вот после этого Клирик чуть поклонился – друидесса хихикнула, но ничего не сказала – и ушел.
И вот пришел день. Проводив взглядом очередной мешок, Немайн попросила сэра Эдгара созвать командиров. Объявила: пора!
– Кажется, с утра мы хорошо накрыли глотку. – По расчетам Клирика, холм был безопасен уже неделю как, но для верности в пещеру закинули в полтора раза больше мешков и камней, чем было необходимо. – Помните, для чего все было? Гвину для пугалки, чтобы орать наружу, нужна большая дырища. Вот, теперь она достаточно уменьшилась, чтоб я могла спеть внутрь, а он наружу не мог.
Немайн – не верилось Клирику, что это выделывает он сам, – сняла перевязь с ребенком. Поколыхала. Уронила слезу. Отдала Анне.
– Пойду прогуляюсь. А остальным рано. Вдруг мы Гвину не до конца пугалку отбили?
И отправилась навстречу воплям – все еще грозным, но уже истошным. Петь пещера не перестала. А вот пугать… Тембр голоса ветра явно повысился. Может, и с частоты страха ушел?
Час спустя Немайн лежала в траве, открыв глаза облакам. Дело было сделано, можно было слушать пение моря без боязни, что Кричащий холм снова оживет. «Барабашка» усмирен, а затупленный геологический молоток ждет услуг кузнеца. Какой‑то он оказался хлипкий: то ли из‑за плохого железа, то ли узковат получился, но острие практически стало вторым обухом. Поработать пришлось немало – и без толку. Гвозди из мягкого железа плющились о скалу. Пришлось искать щелочки, вбивать туда благоразумно прихваченные с собой щепки – и так закрепить перед полузасыпанной дырой тканевый пластырь. Теперь осталось заменить его деревянным щитом – и холм безопасен.
Хотелось хлопнуть стакан «противошокового» греческого коньяку по привычке "пожарной команды" концерна. Закурить – сказался образ из боевиков. И – Клирик различил послание организма с ужасающей отчетливостью – под мужчину.
– Тьфу на меня, – сообщил Клирик облакам. – Тут такой триумф, а вместо этого… Ну ладно. Встаем. Работаем. Финальная показуха. Интересно, внизу услышат? Все‑таки полтораста метров.
Сошло бы и без пения – но нужно убедить людей, что Гвин с холма убрался насовсем. Выбора в репертуаре не оказалось. Из того, что четко держалось в памяти, подходила одна единственная песня. Которую не нужно переводить. Которая не будет сочтена за языческое заклинание… А Гвина нужно побеждать правильно. Тем более внизу сидит викарий и пишет отчет епископу. Что ж. Немайн встала. Взяла в руки посох. И нехотя двинулась к свежезаткнутой пещере.
Отец Адриан и правда сидел и писал. Покуда тихо, без имен. Не доклад, не отчет. А историю жизни святой и вечной. Которая неизбежно обязана со временем превратиться в житие. В этом он окончательно уверился, когда августа сумела взойти на холм Гвина. Повторив подвиг святого Коллена. Повергнуть нечисть мановением руки и святой водой не смогла. Нашла другой способ! Достойный не святого‑отшельника, а святого‑царя. И теперь намеревалась повергнуть зло окончательно…
Маленькая фигурка добралась до вершины. Прибила к зеву пещеры покров. Отдохнула. Забивать гвозди в камень – работа нелегкая. Наконец встала, в последний раз повернулась лицом к упорствующему, не сдавшемуся врагу. И запела.
Викарию не пришлось переживать ни секунды. Голос августы, поющей в полную силу, легко прорезал расстояние и ветер… И это было не заклинание.
– Она может вести легион, – заметил сэр Эдгар. – В смысле ее услышат в любом шуме. Весь строй. Оба фланговых охранения. И в глубину – от передовых дозоров до обозников!
Викарий молчал. Слушал насквозь знакомые слова. Которые сам повторил сотни и тысячи раз. Молитва звучала немного странно – некоторые слова Августина повторяла, словно боялась сбиться и что‑то пропустить. Ну а голос ангела… "Ave Maria". А что сильнее этой молитвы и молитвы Господней?
Чудо длилось недолго. Молитву потребовалось спеть всего один раз.
А потом августа спустилась с холма, и вверх бросилась армия.
Кончено.
Что там происходило, в холме, кто кричал, кто бежал, кто убит… В полузасыпанном тулмене остались только земля и обломки скал. И куски мешковины, которые явившиеся к холму поживиться остатками добычи фермеры примут за остатки одежды убитых рабов Гвина…
Последняя крепость последнего языческого бога на земле Диведа пала.
Глава 8
СНОВА КЕР‑МИРДДИН
«Пантера» прокралась в город совсем не по‑танковому – неторопливо, спокойно, и даже не очень громко. За ней стелилась вечерняя тьма, помогала прятаться от любопытных взглядов. Немайн возвращалась почти тайком. Прекрасно понимала – грохнет лишний раз по камням римской дороги железный обод, высунут носы на улицу любопытные, найдется горластый – набежит толпа. Окружат, заморочат, чего доброго к королю поволокут или к епископу. А они не главные. Главный сопит у Немайн под боком, наполняя сердце ласковым теплом.
Что так случиться очень даже может – стало ясно на хуторе, где ночевал небольшой поезд. А ночевать пришлось. Курьеры добирались до города и обратно за день – с заводными лошадьми. Потом валились с ног… «Пантера» могла повторить подвиг, но к чему беспокоить ребенка? Да и викинги первый день пути чувствовали себя не лучшим образом. Что представлял собой осадный лагерь позавчерашним утром, Клирик для себя описал словами "Утро стрелецкой казни". Паролем было "Лучше бы я умер вчера", а отзывом "Лечи подобное подобным". Как можно напиться до такого похмелья слабеньким пивом и фруктовыми настойками, он не понимал – но местные ухитрились. Найдись поблизости какой‑нибудь враг – и все войско было бы вырезано без особого сопротивления. Часовые, которым не повезло со жребием, были трезвы и бдили – но их было всего четверо. Ни о каком марше с утра не могло идти и речи, так что сэр Эдгар, сам находясь не в лучшем состоянии, объявил дневку. А сиду отпустил сразу. Чтобы глаза не мозолила, как на победном пиру. Трезвая – от пива только пену схлебнула, голодная – набила желудок салатом. А под носом груды мяса – жареного, вареного, копченого. И рыбки. Морской и озерной. Соленой, вяленой и тоже – копченой, вареной, жареной… А сыр! Не швейцарский, не сычужный, напоминающий скорее творог, зато свежий, вкусный. И тоже на выбор. Многие предпочитали овечий. Клирику в начале похода очень по нутру пришелся козий. И все это под носом. Ешь не хочу. А нельзя! Кто угодно озвереет.
Что сида с первого выстрела по холму начала строжайший пост, заметили все. Зелень, маленький ломоть ячменного хлеба. Яблоко или несколько слив. Пиво – понюхать. И все. Ни мяса, ни даже каши. На глазах синела. Но зато взошла на вершину! Все ожидали, что уж на победном пиру разговеется. Нет. Обет дала, что ли? Это никого не удивило. Раз уж сида стала христианкой. Только Анна поинтересовалась, что за техника такая.
– Сидовская, – отвечал Клирик сумрачно. – Собственно, это и есть обычное питание такой, как я. Если не буду сейчас так питаться, заболеть могу. Очень нехорошо. Тяжело и довольно надолго.
Ученица сразу утратила интерес. Подслушавшая кормилица принялась в голос сидов жалеть: мол, бедненькие, привыкли в холмах на траве жить… И явно намерилась разболтать. Клирик заметил, представил, как его дружно, всей армией жалеют. И пригрозил Нарин отрезать уши, если проболтается. Как остальным фэйри. А то сидит, шпионит… сверхкомплектная.
Может, и зря. Пожалели бы да успокоились. А так… Слухи разошлись самые разные. И верно, одним из источников был отец Адриан, которого все чаще начинали именовать ласкательно‑уважительно: батюшка Адриан. Иначе с чего на обратном пути на колесницу с красно‑зеленым вымпелом на копье крестились? Не торопливо, как на пути туда, – размеренно. Как на икону или звон церковного колокола. Клирик утешался надеждой, что хотя бы часть такой реакции вызывал наперсный крест отца Адриана. На сей‑то раз викарий не был затушеван сонмищем языческих воителей. А на ферме… Ничего, в общем‑то, страшного. Только количество явившихся к утру, на проводы, соседей оказалось уж больно велико. Среди них – свекор озерной. Который сразу начал распространять свою точку зрения на произошедшее.
– Защитила, значит. Хотя грамота и вовсе не на меня выписана была. Кому надо уши посекла, у Гвина холм забрала.
– Король войско‑то послал.
– И много бы оно сделало, это войско?
Так вот Клирик и выяснил – продавал он отнюдь не страховки. "Крышу" он продавал. Правовые услуги в области сверхъестественного.
Похоже, светила карьера охотника за привидениями. А почему нет? В одиночку трудно, но можно же создать организацию. Очень интересную организацию – загадочную и способную совать свой нос под благовидным предлогом куда угодно. Всю оставшуюся дорогу оставалось продумывать, кого из родни и знакомых стоило привлечь к такой работе. Напрашивалась Анна – но вот как раз на ведьму у Клирика были совсем другие виды. Которые тоже терпели несколько дней. Устроиться. Привыкнуть к новой жизни. И отдохнуть, хотя бы немного. Последние дни усталость наваливала волнами – и ни одна не догадалась схлынуть. Даже сон приносил вместо свежести лишь ощущение разбитости. Пару раз ни с чего нос оказывался заложен. Сморкание показало – засохшая кровь. Знак был нехороший, и Клирик принялся еще старательнее блюсти предписанную Сущностями диету.
И все‑таки, когда показался знакомый мост через Туи, и впереди замаячили дома, стало легко и радостно. Возвращение домой… С некоторых пор солидное каменное сооружение, гордо носящее имя "Головы Грифона" воспринималось им именно так. Прочные стены, теплый очаг, любящие люди. Крепкое плечо, к которому можно прислониться…
Немайн помотала головой. И увидела.
Возле речки, в болотистой пойме, образовавшейся из‑за неистребимой любви равнинных рек к вилянию, прорыт канал, срезавший изгиб и протянувшийся напрямки вдоль городского вала и домов предместья. В нем прилежно хлюпает деревянными плицами водяное колесо. Доселе тут невиданного наливного типа. Который раза в два эффективнее прочих. Подливные‑то колеса на Туи не прижились. Медлительная речка нагло отказывалась вращать колеса, обтекая их кругом. Римляне смирились. Клирик нашел управу. Стоп! Канал тянется не к городу, к кузнице Лорна, которому были оставлены чертежи, а к заезжему дому. Странно.
Что ж. Караульная будка. Веселые и любопытствующие взгляды часовых на мосту:
– С возвращением, с победой, леди сида. Это твой приемыш?
– Мой сын. – Застенчивый взгляд из‑под ресниц, откуда он? Раньше так не получалось и нарочно. – Ребята, я устала. Домой хочу засветло. Лучше завтра вечером загляните к Дэффиду. Там‑то я байки и буду травить, довольны останетесь.
– Это можно, завтра нам первую ночную не стоять. Непременно будем. И остальным передадим, чтоб пока не беспокоили.
Стало ясно – в "Голову грифона" явятся все, кто не на посту. Ну и ладно. Россказнями заниматься нужно. Всегда лучше выложить свою версию событий первой.
"Пантера" повернула домой. У самого трактира отец Адриан откланялся, соскочил с лошади – те по‑прежнему не допускались в цитадель – и направился к воротам. Не терпелось обсудить сложившуюся ситуацию с владыкой Дионисием. А ситуацию он находил довольно противоречивой. Немайн вела себя очень жестко. Не как простая прихожанка. Скорее как власть имущая, не смеющая рассчитывать на должную строгость со стороны окружающих, и потому обращающаяся с собою гораздо суровее, чем положено даже по узаконениям церкви. Взять хотя бы добивание раненого. Это не волшба, это три года покаяния по меньшей мере. И что? Августа – а кто ж она еще? – сама, без пастырского напоминания, наложила на себя пост. Более строгий, чем полагалось. Осторожные намеки ничего не изменили. Смиренная гордыня сиды все чаще напоминала отцов церкви. И великих ересиархов, вроде Ария.
– А у нее учитель был неплохой, – заметил Дионисий, выслушав отчет. – Я его знаю. Умный человек. А как еще себя должна вести правящая августа? Достойного прелата рядом может не оказаться… А принять отпущение грехов от недостойного она полагает недостаточным.
Викарий удивился.
– Но, преосвященный, это же пелагианский хаос! Отрицать право на совершение таинства за недостойными священниками, тем не менее должным образом рукоположенными. Тогда никто не может утверждать, что достоин, ибо мы не можем знать, на ком сияет благодать Господня!
– Нет, это учение валлийской церкви, а она вполне православная. С точки зрения совершения таинства личность отпустившего грехи и верно значения не имеет. А вот в глазах мира – имеет, и еще какое. Каков поп, таков и приход. Потому приход смеет требовать для себя истинного пастыря, а не подделку. Пусть даже канонически безупречного. Это создало страну святых, не забывай. Да и нас сюда привело. Так вот, если такое правило не бесполезно для простых мирян и хорошо для церкви, поскольку сдерживает искушения клира, то для нобиля, вокруг которого искушений предостаточно, оно жизненно необходимо. И некоторая жесткость по отношению к себе в таких условиях допустима и оправдана.
– Она же в гроб себя загонит, – помрачнел викарий. – Лица нет, одни глазищи. И вокруг круги фиолетовые. Но ты уверен, что это именно строгость к себе, а не совесть?
– Уверен. По твоим словам, пост Немайн начала только после окончания строительства лагеря и метательной машины. Когда от нее не требовалось более физических усилий. Это решение рационального аскета, а не раскаявшегося грешника. Похоже, она считает, что сама себе церковь и духовник.
Викарий не задал больше вопросов. А кто из мирян еще может додуматься до такого, если не та, чей официальный титул "святая и вечная"? Именно та, которая помазана вести христианский мир сквозь кровь и боль несовершенного творения – к Царству Божию? Та, которой дозволена кесарева доля – и в злате, и в крови?
Молчанием он себя выдал. Епископ улыбнулся.
– Адриан, похоже, не я один знаю, кто она.
Викарий пожал плечами:
– Я догадываюсь, как ее зовут. Но сказать, что знаю, кто она, не смею. Для этого нужно читать ее душу. А душа у нее…
– Странная. Сильная. Большая, – перечислил епископ. – Для духовника головная боль и вечная забота. И слава, если ему удастся хоть немного облегчить ей путь к Богу. Как ты смотришь на то, чтобы принять этот труд на свои плечи?
На этот раз сначала были не обнимашки. Сначала был очень недовольный Дэффид.
– Явилась, – буркнул вместо приветствия. – Вот посылай девок воевать. На месяцок отлучилась – уже в подоле принесла. Как это понимать прикажешь?
– Можешь меня выпороть и запереть, – голос Немайн был тусклым и безразличным, – только завтра, хорошо? А сейчас твоему внуку нужна теплая вода… Или ты не озаботился встретить внука? Кто‑то меня уверял, что родных и приемных детей в Камбрии не различают.
– Не различают, – уверенно откликнулась Глэдис. – Вот уж не ждала, что бабушкой меня сделает младшенькая. И не слушай моего ворчуна. Все сделано, все готово и без его участия…
Вот тогда из‑за материной спины и полезли сестры. Немайн хотелось плакать, смеяться, в душе пела гордость за сына – и рычало желание отогнать всех этих назойливых существ от своей прелести. Разум рвало на части. И все, что она смогла сделать, – это обнять покрепче драгоценный сверток и сообщить не слышанную еще семьей радость:
– Он мой. Совсем мой, понимаете?
Ее виноватая улыбка оставила Дэффида в одиночестве. Он оглянулся на Кейра – тот гладил Туллу по не начавшему еще расти животу. Его отпрыск будет вторым внуком Дэффида ап Ллиувеллина. Или первой внучкой. Внуком или внучкой – вот тут неясно, вот тут разница. А уж каким по счету – в Камбрии подобных глупостей не различают!
К ужину и глава семьи немного отмяк. Особенно как посмотрел, как несчастная дочь ложкой мешает в тарелке овощи.
– Ладно хоть парень, – переменил гнев на милость, – но чтобы больше такого не было.
– Пока этот не вырастет, не будет, – порадовала Немайн. – Тут в чем штука. У нас, у сидов, детей мало рождается. И редко. Ну раз в сто лет, скажем. В таких условиях каждый ребенок – это даже не сокровище. Это вопрос, будет род жить или нет. У тилвит тег так же. Собственно, мы ведь и есть тилвит тег. Только самые‑самые. Оттого мимо бесхозного или дурно присмотренного младенца пройти не можем. Если собственных нет. А человеческие младенцы от наших малоотличимы. Второго не возьму – у нас близнецов не бывает, дети родятся редко. Так что на ближайшие лет пятнадцать можешь быть спокоен.
– Эк загнула – пятнадцать лет, – возмутился Дэффид. – Вот выйдешь замуж, будешь рожать по ребеночку в год. Мы, Вилис‑Кэдманы, не какие‑то сиды, мы плодовиты. Изволь не нарушать традицию.
– Значит, эти пятнадцать лет не буду замуж выходить.
– А кто тебя спросит? Несколько годиков подождать придется, конечно – пока старшеньких не распихаю. А как Сиан под венец отправим – ей‑ей, шести годков не пройдет, – тут и твоя очередь. И не смотри, что уже с дитем, – моей дочери жених всяко найдется.
– После Сиан так после. – Клирика такой вариант вполне устраивал. Тем более что вполне мог обернуться и двумя десятками лет – сестрички демонстрировали стремительно нарастающую переборчивость. Кейр с Туллой успел, а остальные решительно не желали смотреть на простых благородных воинов. А как же? Одно дело – всего навсего богатые невесты. Другое – сестры богини и дочери самого важного человека в нескольких королевствах. Так вдруг оказалось. Тоже не без участия Немайн.
Когда в город влетел первый гонец от армии – порадовались избавлению от разбойников, да забеспокоились, не случится ли война. Случилась. Тогда над Диведом словно туча повисла. Война есть война – да и слишком долго не знали бритты настоящих побед. Чтобы враг не просто умывшись кровью уходил восвояси – а чтоб земля супостата стонала под поступью британского войска и качались в петлях на воротах собственных городов и погостов те, кто отдавал приказы резать «полухристиан» до последнего человека. Только Артур да Кадуаллон и вспоминались. А таких, после которых области, реки и города возвращают полузабытые имена и в бывших владениях варваров снова звучат валлийский и латынь, и вовсе не случалось. Разве в седых легендах.
Эта стала первой. И пусть враг был тот же, что в песнях, – старый и усталый, а не молодой и жадный. Какая разница? Диведцы затаили надежду, узнав, что холм супостата обложен осадой и не смеет огрызнуться. В этот самый момент и явилось посольство короля Пенды Мерсийского. Чужие воины, закаленные десятками битв, с уважением и трепетом рассказывали о громадных машинах, дрожащей земле и неприятеле, не смеющем высунуть нос из норы, – целом языческом боге. И явились они не с пустыми руками. Явились – склонить головы перед величием Диведа и просить помощи. Предлагая поддержать своим весомым голосом претензию короля Гулидиена на престол Британии.
Вот тогда и выяснилось: Дэффид из клана Вилис‑Кэдманов – человек не менее важный, чем король. Он один имел право созвать совет кланов королевств Юго‑Западной Камбрии. А только этот совет давал право королям поднять ополчение для похода за границы. Это означало большие расходы, большую честь и еще большую власть – и все это разом свалилось на хозяина заезжего дома Дэхейбарта. А неосторожные языки болтали, что пусть король Гулидиен и молодец, но причиной внезапного предложения мерсийцев‑язычников стала младшая дочь Дэффида. Богиня войны. Которая сама по себе стоит армии.
Как зашел разговор о сестрах, те похвастались: мол, не у одной тебя теперь рабыня есть. У нас тоже.
– Это кто? – Клирик испугался. Он понимал, что в нынешнем Уэльсе нет крепостных да холопов не из высокоморальных соображений. Но искренне надеялся, что не послужит причиной возрождения позорного и вредного института рабства. – И Нарин не рабыня, а кормилица. Моего сына рабыня кормить не может.
Пусть хоть мода будет на свободных слуг. Статус. Мол, у тебя рабы – ты не крут. Задумались.
– В общем, на нас теперь речка Туи работает! Муку мелет, тесто месит. Даже стирает. Правда, плохо…
– Кузнец сказал, с мехами и лошади управляются, а стоит конный привод дешевле, так и пустил четырех по кругу вместо двух, – объяснил Дэффид. – И с углем у него все получилось… Но это сам пусть тебе рассказывает. А мне вот захотелось работника, которого кормить не нужно. Так что водяное колесо поставил я. А ты заработала подзатыльник. Почему не показала эту штуку мне, а понесла чужому человеку? Хорошему. Нужному. Но не нашего клана! Иди сюда, подставь головку…
Похоже, на радостях выпил пива лишку. Забыл об уговоре. Поссориться или поиграть? Думать сил уж нет, а надо. Другой родни в этом мире нет.
– Не надо мне подзатыльник. Я умной не вырасту…
– А ты еще не выросла? Вон дитем обзавелась.
– Ну раз я младше Сиан – не выросла. А с дитем – разное бывает.
Глэдис торопливо пошептала мужу на ухо. Напомнила – если Немайн не маленькая, тогда – великая. И не ее мужу богине подзатыльники давать. А еще вежливая. И держащаяся избранного места…
Тогда Дэффид принялся бурно хвалить зятя. Кейр действительно здорово отличился – изобрел первую стиральную машину. Ради жены. Потому как над жерновами да тестом – самый тяжелый труд – хозяйка с дочерьми сами не гнулись. На то работницы имелись. А вот обстирывать своих мужчин считали семейным долгом. После речки приходилось еще много полоскать – но работа стала полегче. А когда в ту же стиральную бочку вместо золы или щелока песочку забросили да ржавую кольчугу чуть не римских времен заложили – вышла сверкающая, как ни один оруженосец не надраит. Получилась услуга – чистка доспехов.
Семейка явно собиралась засидеться допоздна, обсуждая политику да женихов. Эйлет вон на посла, графа Роксетерского, глаз положила. Однако Немайн объявила, что маленькому пора спать. А она не может пока отдельно. Ушла в свою комнату. Почти не поменявшуюся. Только вот колыбелька прибавилась. Уложила маленького. Проверила засов. Хитро посмотрела на сына.
– Ты хоть и Вовка, но камбриец, – объявила. – Одна беда – валлийских колыбельных я не знаю. Зато знаю одну шотландскую. Скрипки с оркестром у меня не найдется, извини. А вот волынщика научу, дай срок, и будет он тебе играть… А пока слушай так…
Утро – а ночью было пять или шесть детских тревог – Клирик начал, тоскливо следя, как Немайн целует спящего младенчика. Очень хотелось отвернуться от телячьих нежностей или зажмуриться. Увы. Со стороны‑то наверняка смотрелось мило и трогательно. В том числе и ручонки, тянущиеся к ушам…
– Хороши нашел игрушки – мамины ушки, – приторно пищала сида. – Ох ты и сорванец, не соскучусь я с тобой. Ну пошли кушать. Сегодня тебе без меня, а мне без тебя прожить как‑то надо полдня. Справимся? А справимся! Ты же вон какой нахал‑уходранец, так и я не хуже…
Потом – в церковь. По дороге косой дождь в морду, волосы хоть выжимай, на лице глухая тоска по дитятку мешается с радостью побыть хоть немного полностью собой. Знакомая форма тренажера. Непривычно потяжелевшее тело. Неужели растолстела за поход? Не может быть!
И снова и опять – владыка Дионисий. Никак, бедняга, не доберется до своей резиденции в Пемброуке – все дела, все политика. Ну и души прихожан. Особенно сиды.
– Дочь моя, я хотел бы поговорить об убитом тобой рыцаре.
– Фха? – удалось придать выдоху вопросительную интонацию.
– Тебе не совестно?
Клирик разогнулся. Поклоны давались очень тяжело. Немного отдышался, приводя в порядок мысли. Не отвечать же с бухты‑барахты. Прислушался к себе.
– Мне стыдно. Совесть не причем. Хотя… вру. Совесть и стыд. Да. Могла попытаться спасти – только попытаться! – не взялась. А сидеть и молиться воспитание не позволило. Опять вру! Да что со мной такое? Отчасти – гордыня, отчасти – жалость. Он правда мучился. И душой больше, чем телом. Ждать страшно.
– А жить страшно? – спросил епископ. – Вся наша жизнь – ожидание завершения. Уж к какому придем. Так почему ты сочла возможным оборвать последние минуты, которые Господь даровал этому человеку? Чтобы он успел подумать, сказать или даже сделать что‑то очень важное.
– Потому, что трусиха… Потому, что эти минуты были последними из‑за меня. Потому, что я не смогла смотреть, как уходит человек, которого я отказалась спасти. И не выдержала.
– Ты понимаешь свою ошибку?
– Да. Надо было рисковать и делать операцию. И пусть бы говорили, что зарезала!
– Я не про то, хотя здесь ты права. Наверное, надо было. Я не врач. Это обсудишь с мэтром Амвросием.
– Обязательно! Может он сможет делать такие операции. Придумает, как…
