Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 53 (всего у книги 78 страниц)
– А как ты вообще сюда попала? Прилетела? Или через туман?
– Сквозь стену прошла, – буркнула Неметона. – Ты точно наша: сама околеваешь, а любопытство еще живехонько. Эх, дала б тебе плащик погреться. Так мало что назавтра отберут, еще и допрос устроят. Ну, до свидания.
Скользнула к дверям, и только тут рабыня подхватилась, окликнула:
– Так назавтра что, приступа не будет? – а из двери холод. Даже дрожь бьет сильней.
– Будет. Только не мы, а нас. Ополчение снаружи, гарнизон изнутри. Как бы не с самого утра.
Сида вышла. Зябко потерла руки. Хорошо, если эта – смолчит. Чем‑то симпатична. Но предатель найдется. Или хоть болтун. И это очень хорошо!
Наконец подземный ход. Там уже подпрыгивает от нетерпения Луковка.
– Есть письмо! Я уже и чернила подобрала – похожие.
– Погоди. Сначала прочту.
Взгляд шарит по строчкам. Главное – вот: атака без условного сигнала. На шум боя. Это следует изменить. И забросить в город отравленное ложью письмо летучей стрелкой. Чтоб в городе знали: атака по условному сигналу. Тем, что битва стихла – не смущаться, отступление ложное!
Последний день перед битвой Немайн проспала. Впрок. Раз уж сказанула сдуру «ночью не больше, а днем не меньше четырех часов» – так тому и быть. Засветло обошла позиции. Проверила бочки с маслом и жиром, факелы. Запасы стрел. Позавтракала ужином из солдатских котлов. Бодрилась. Шутила. Навестила Луковку – эта тоже перешла на дневной режим. Что поделать – камнемет разбрасывает триболы, железные шары с четырьмя шипами: три – в землю упереться, один – врагу. А это ночная работа, иначе саксы увидят, куда те легли, и не полезут ноги колоть. Убедилась – все готово. Оставалось лезть на одну из дозорных вышек и ждать атаки.
Проходит час, другой. Ночные краски сгущаются, понемногу превращаясь из ярких в мрачные, когда Луна, пособница саксонская, прячется за холмом. Но саксы показываются. Может, догадались, что письмо перехвачено? И ударят утром, по невыспавшимся?
– Пора?
Граф Окта. Кони, впряженные в колесницу, и те фыркают тихо, соблюдая тайну. Предпоследняя команда, которую следует отдать шепотом.
– Выступай. На тебя очень надеюсь. Если они не полезут ночью, то, что ты выбрался из лагеря, станет главным моим достижением на сегодня.
– Не беспокойся. Когда в Роксетере ковали наконечники стрел, там знали, что пользоваться ими буду я. По крайней мере, большими. И сестру твою сберегу.
Ушел. Интересно, как он Эйру опекать собирается? Ее и все пять колесниц, что все еще на ходу. Все‑таки как судно назовешь, так оно и поплывет. Две из семи «Пантер» сломались на переходе в полторы сотни километров. Без боя. Кажется, пора пересматривать конструкцию. Чтоб получился «Т‑34‑85». Или хоть «Шерман». А заодно придумать применение для трехосной рессорной повозки, помимо обозного. В Рождественскую битву только обоз и спас! А если сделать на основе таких колесниц специализированные подвижные укрепления?
Тут и выяснилось – просто взять и представить вещь у Немайн не получается! Клирик, если нужно, видел чертежи в голове, а ей нужна картинка перед глазами. Иначе образы путаются и сливаются, рождая невнятных чудовищ. Сида принялась вспоминать задачки из полузабытого курса начертательной геометрии, но проявить перед глазами абстрактные линии не получилось. Зато, взяв за пример один из окрестных холмов, удалось мысленно дорисовать простые сечения плоскостями… И тут абстрактная линия взбухла вражескими воинами. Саксы все‑таки начали атаку.
Колонна старалась идти тихо, крадучись, и сиду никак не покидало ощущение, что перед ней разворачивается бездарная кинопостановка и орда статистов сумеречным днем изображает ночь и скрытность. Впечатления впечатлениями, но… Этот шепот – последний.
– Готовьсь!
По лагерю пробегает шелест. В спящих гленцы не играют давно. Теперь же стрелы ложатся на тетивы, руки перехватывают копья и билы покрепче. А вот теперь громко:
– Свет!
Загораются факелы. Не фонари – ориентиры. Прямой крест, косой, круг с крестом…
– Альфа! Прямой, возвышение два, – значит, две ладони. – Бей!
– Гамма! Круг, возвышение один. Бей!
Враг успевает понять, что замечен. Уйти от стрел – нет. Даже щиты подняли на звук. Два лагеря работают, третий ждет. Одна колонна? Не верится, другие просто поотстали. Вот и они. Хорошо, что есть река: Немайн со своей вышки видит все позиции войска. При полностью круговой обороне такое бы не получилось.
– Бета! Прямой, возвышение один. Бей! Альфа, круг, возвышение два. Бей!
Вторая колонна успешно влипла в «минное» поле. Не простенькое, наспех набросанное прошлой ночью, а любовно вкопанное. И если трибол всего лишь пропорет ступню, то стрекало и до живота доберется. А ведь простейшая вещь. Даже без пружины. Грабли, да и только. Но грабли, верхняя часть которых вооружена железным острием. Простеньким, без режущих кромок. Дешевка. Даже не дротик. Вот только что должен подумать враг, напоровшись ночью на засаду из сотни‑другой подобных штуковин? Особенно если римские военные трактаты наизусть не учил, зато слыхивал сказки о сидовском колдовстве, обращающем траву и кусты в непобедимые армии?
Этой колонне хватило капканов и стрел. Зато первая прорвалась ко рвам. Теперь врага видит уже не одна сида. А тем, кто бой еще только слышит, стоит напомнить:
– Все хорошо! Все держим! Бей!
Фашины летят в ров, а в фашины – зажигательные стрелы. Наконечник у каждой – клетка с раскаленными углями, да крюк острей рыболовного: за крыши цепляться. Ну, или вот – за фашины. А то, перелетом, и саксу за щит. Или за рукав. Или за штаны. Жаль, мало огневых наконечников. Фронт широкий, саксов много. Господи, до чего же их много! Даже в одной колонне. Один ров уже перешли – во второй защитники льют масло, поджигают. Кое‑где уже и билами отмахиваются.
– Все укрепления держатся!
Пока это так. Пусть это и будет так! Окта, где ты? А, вот и он. Рукой машет. Где проплутал лишний час? Непонятно. А что поделать – ночь. Спасибо, вообще вышел куда собирался…
После битвы Немайн пришлось перед Октой извиняться за дурные мысли: причиной опоздания стали не блуждания в потемках, а третья колонна. Вот она как раз блуждала, хотя должна была атаковать вдоль берега Северна. А в результате столкнулась – лоб в лоб – с группой графа Роксетерского. Окта спешил зайти в тыл первой колонне. Они могли разминуться в безлунной тьме. Тогда кто первый заметил врага, тот и победил. Но вышло иначе, и пять колесниц, шедших в голове британско‑мерсийской конницы, врезались в пешие порядки саксов. Те успели поступить «правильно». Слухи о колесницах ходили давно. Потому вожди припомнили слова уэссекского советника, отзывавшегося о боевых колесницах с крайним пренебрежением. По его словам выходило: достаточно расступиться и забросать возниц дротиками.
Саксов подвела заносчивость греков и римлян. Впрочем, жизнеописатели Александра и диодохов ругали колесницы серпоносные, а Цезарь удостоил умеренной похвалы британские именно за то, что, способствуя маневренной партизанской войне, в битву не лезли.
Саксы расступились, но до дротиков дело не дошло. В брешь ударила кольчужная конница. Посыпались удары. Проходя сквозь строй, колесницы вреда особого не нанесли. Разве Анна вновь окровавила крюк, а Окта любезно вернул врагам ту самую франциску, из‑за которой остался без любимого скакуна и на ближайшие недели лишился способности ездить верхом. Зато, прорвавшись, ударили болтами в спины.
Вслед за ними на тыл саксов обрушились всадники. Штурмовой строй, не приспособленный к таким перипетиям, рухнул. От резни саксов спасли только крики фанфар. Окта собирался выполнять главную задачу, а не головы резать – хотя новый меч в который раз показал себя оружием надежным, – и просил рассечь острием десяток бегущих. Но гоняться за славой, когда союзники изнемогают? Теперь, поднявшись на холм, граф увидел всю картину. И в который уже раз подивился предусмотрительности бриттской богини.
Этот холм она собиралась окопать. Включить в линию укреплений. Хотя бы гребень. Но лишние полторы мили удлинили бы циркумвалационную линию вдвое. Выбирая между вторым рвом и холмом, Немайн выбрала ров. Теперь ров был завален, а с холма, под гору, катились саксы. Возле иссеченного частокола единственный небольшой резерв пытался не пустить врага внутрь укреплений. Зато теперь на вершину холма взошла его конница. У четырех других колесниц иная работа. Прежде чем возглавить таранный удар, Окта приветственно помахал огням лагеря. Знал: сида увидит.
– Слава графу Роксетерскому! – донеслось со стороны лагеря. – Все позиции держатся! Альфа! Прекратить стрельбу. Холодное оружие наголо. Гамма. Прекратить стрельбу…
Увидела. Колесничий опустил длинное копье. Всадники так же поступили со своими, покороче. Теперь нельзя было сказать, кто из них мерсиец, кто камбриец, тем более что многие из воинов уговорили свои общины признать правителем Окту. Тех прав, которыми он как граф обладал в Роксетере, в новых владениях он не получил и близко, – зато воинов и кое‑какие доходы приобрел. Вместе с необходимостью постоянно навещать Камбрию для отправления суда.
– Слава! Роксетер! – орут защитники укреплений.
– Роксетер! Камбрия! – Крик всадников бьет по растерянным врагам раньше копий. Бежать тем некуда – впереди стена, позади конница. Опасно! Окта понял: удар получился не прижимающим, а рассекающим. Конец самой успешной из колонн оказался и самым страшным. На этот раз преследование сдерживалось лишь необходимостью поддерживать порядок. Которому очень способствовало покрикивание с башни.
– Все укрепления держатся! Вижу огни!
На вершине холма Эйра запаливает три костра. Поддельный сигнал к вылазке гарнизона.
– Всем – к внутренним линиям! Альфа, косой, возвышение два. Бей! Альфа, возвышение один!
Гарнизона в городе после истории с кожами сотен семь. Еще полстолько женщин, подростков, стариков. Тех, кто может стоять на стене, но не годится для вылазки. А еще кому‑то нужно рабов стеречь. Если их не перебили. Сколько из них вышло? Половина. Меньше, чем надеялась, но тоже неплохо. Плохо, что дорогу им стрекалами не устелешь – самим нужна. Вот эти самые четыреста шагов между частоколом и воротами. Саксы прорвутся – но там, где не преуспели тысячи, сотням ловить нечего. А потому следует ждать, пока отойдут от города подальше. Пока перелезут ров, другой. Пока ввяжутся в рукопашную схватку… Пора! Над полем боя разносится:
– Лу‑у‑уковка‑а‑а!
Войско радостно подхватывает:
– Лук и Камбрия! Лук и Дивед!
Лук для всех – символ страны, боевой клич. Но это и прозвище Нион! Сигнал. Пора засадной сотне выплеснуться из базилики, превращенной в храм Одина. Еще вчера саксы тут приносили жертву. Но собственную кожу пожалели. Свиньи – обычной жертвы – показалось мало. Пришлось вспомнить старину и принести человека. Даже не одного. Гудели рога, и важные жрецы следили, как истекают кровью одурманенные священным вином жертвы. Молились бы о священном – сожгли б или удавили. А для войны чем больше крови, тем лучше. И все равно Нион морщилась. Это обычная замена, жизнь за жизнь. Но вряд ли жрецы, что лежат с перехваченными глотками у ее ног, были столь великими друидами, чтобы ценой нескольких рабов купить неуязвимость сотен воинов. А христиане сильны: их Бог дозволил собственную плоть и кровь приносить в жертву. Так на что они надеялись? Теперь под сводами базилики вновь собрались христиане. Не молиться. А впрочем, многие шепчут под нос молитву.
– Готовы? Вперед!
Странно и смешно: осаждающие захватывают ворота для того, чтобы закрыть! Пока ушедший на вылазку гарнизон не понял, в чем дело.
Ушли не все, половина. Остальные – их пятеро на каждого камбрийца – размазаны по стенам. Укрепления – старые, римские – все, на случай предательства, открыты сзади. Римляне и бритты боялись заговорщиков, не народа. Да и подвиги защитникам легче совершать на глазах у тех, кого они обороняют. А потому все решает – кого куча, да кому с башни Неметона покрикивает. Не только Луковке!
– Рабы Глостера! Кто из вас хочет стать свободными гражданами? Восстаньте. Отомстите за годы унижений, за плети, за казни! Пришла пора! Наши воины уже в городе! Всем, кто встанет рядом с ними, – воля и добыча!
Увы, холопское звание лишает мужества. Вспомнить былую свободу могли разве некоторые женщины, да и тех давно сломали. И все же призыв богини не прошел совсем впустую. Дети да подростки бесстрашны. Нашлось и отчаянное взрослое сердце. Одно.
– Не хочу быть рабыней. Убьют вас – с вами умру. Меня зовут Тэсни. Тэсни верх Максен, и я внучка свободных бриттов.
Из любопытства и потому, что от безоружной, неученой в драке толку мало, Нион оставила бывшую рабыню при себе да при воротах. Жернова крутила – и со створками тяжеленными поможет.
– А что вы с остальными рабами сделаете?
– Мерсийцам подарим. Неметона говорит, в Камбрии невольникам не место! У нас только воины. А там рыцари, бывает, не с королевской казны кормятся, а с деревни, жители которой на войну не ходят…
Далеко отряду разбредаться не стоило. Три десятка остались в храме. Семь – наскоро разорили ближайшие к захваченным воротам дома, соорудили баррикады. Тут снаружи полезли ходившие на вылазку, изнутри – те, кто остался. Но Майни двинула к стенам всю пехоту – и тем, кто стоял на стенах, пришлось этим обеспокоиться. Уцелевших после вылазки впустили через лазы или втащили внутрь на веревках. К утру вокруг ворот красовалось камбрийское укрепление, напротив – саксонское. «Дом Сибн», как начали называть базилику, тоже выстоял ночь. Оборонять крепость в таких условиях гарнизон толком не мог – а что оставалось?
Поутру нашелся вариант. Его принес граф Окта. Приковылял к баррикаде. Спросил, есть ли с кем поговорить, или глостерцы – совсем толпа? Коротко обвинил в мятеже и предательстве. Заявил, что сам бы всех перерезал, но Неметона, как христианкой заделалась, добренькая стала. Согласна выпустить всех – даже с оружием. И всем имуществом, что можно утащить на себе. Скот и рабов не брать. Дал стражу на размышление.
Поразмыслить было над чем. Граф Роксетерский явно дал понять, что Хвикке для него – люди без чести. Перед такими слово держать не обязательно. Конечно, остаться в городе – все равно умереть. Но цена – другая. Так к чему щадить своих убийц? А жить хотелось, предложение же Окты сулило надежду. Потому глостерцы ломали голову: какой гарантии попросить? Требовать в их положении не приходится. Неделю назад можно было попытаться обменяться заложниками. Но тогда оставалась надежда удержать город. А теперь?
На выручку пришли старые легенды. Удалось припомнить – эльфы да фэйри никогда не лгут. Даже самые злые. Лукавить могут – так тут как уговоришься.
Уговаривались целую стражу. Потом из города потянулась колонна груженных пожитками и оружием людей. Немайн разглядывала процессию с вышки. Послеживала, но никаких подлостей не последовало. Глостерцы тяжело шли, едва не шатаясь под неподъемным грузом. Навьючились так, чтоб едва‑едва дойти до лагеря ополченцев. Но это никак не объясняло злорадства на многих лицах.
Анна просто радовалась победе, шушукалась с Луковкой, представляя, как ополченцы и гарнизон начнут выяснять, кто кого не поддержал во время решающего сражения.
Эйра оставалась сосредоточенно насупленной.
– Ты что? Победа же!
– Победа… – проворчала та. – Что, от нее отец воскрес? А Майни… Добренькая она! Гвентцам так подбросила: «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей!» А сама… Ничего, Артуис придет, собаки живой не оставит.
– Будут они дожидаться большого войска, как же…
В город входили с опаской. Боялись, что найдутся желающие умереть со славой. Тянули с собой перрье, наконец‑то поставленную на колеса. На случай осады какого дома. Напрасно. Город был пуст, тих. Мертв. Хвикке точно выполнили букву договора: рабов и скот с собой не взяли. Порезали на месте.
– Майни, прикажи атаку! – Ладонь сжата на рукояти клевца. На лицо Эйры лучше не смотреть – страшно. Лучше смотреть на убитых. У трупов лица спокойные…
– Нет. Подумай…
– Не хочу думать… Хочу мстить!
– И Хвикке этого хотят. Ждут, что теперь мы полезем на их укрепления. Не дождутся. Хочешь поплакать?
Да, а заодно и помириться с сестрой. А вот не хочется!
– Посмеяться хочу. Добрую Немайн саксы обманули!
Немайн отвернулась. Зато заговорила Анна:
– Дура. И как тебя наставница в ученицах терпит? Разве за родство. Вспомни: если тебе кажется, что ты обманул сиду, начинай считать. Коров, пальцы, детей… А верней – подожди немного.
– Майни, это так?
Сестра не отвечает, насупленно молчит, сапог ковыряет грязь разъезженной улицы. Глина, навоз, кровь – всего понемногу.
– Ма‑айни?
– Мэтресса наставница, – поправляет Немайн. – Мэтресса наставница – аж пока не поумнеешь. Я ведь смотрела, как они уходят… Помню всех в лицо. Им теперь деваться некуда – только бежать. Далеко‑далеко. И дрожать всю жизнь… Повод обеспечу. Даже жалко их. Правда.
– Добренькая ты, – улыбается Анна Ивановна, – наверное, и рыцарей на дорогу, по которой ополчение отступать будет, выпустить не забудешь?
ГЛАВА 7
Дороги Британии, Кер‑Мирддин. Январь– февраль1401 ab Urbe condita.
Пища закончилась на восьмой день – а поначалу сэр Кэррадок о ней и думать не хотел. Господь милосердно посылал путникам дождь, так что воды было достаточно. Всех занятий – прочувствовать единение с Богом, мощь творения, силу первозданного хаоса. Пощупать спиной хребты морских допотопных гадов. Если в Палестине да в Аравии пустыня предстает раскаленными песками, если грекам верно служат острова и горы, кочевым народам степь, а славянам лес, ирландцам и бриттам достался океан. Не призрачные видения‑миражи. Не пронзительная синь, напоенная хрустальной прохладой вершин. Не бескрайний мир, равный небу – только чуть ниже. Не горнее стремление смолистых стволов, перепевающихся кудрявыми шапками. Вздымающиеся и опадающие стены воды, летящие – и бесконечные – дожди. Движение. Вечное, неостановимое, всесильное. А потом – ясная зелень воды и тепло дневного светила, покачивание, зыбкое и нежное. Крики чаек и запах – такой же, как тот, на который Кэррадок вышел из туманного мира. Запах берега.
– Не будет грехом нам и весла в руки взять – Господь явил назначенную землю! – заявил один монах.
– Значит, нас ожидают труды, – хмыкнул другой, – иначе выбросило бы на берег. Но это и хорошо. Если у Него есть для нас работа, нет ничего радостней!
Стоило вытащить верное суденышко на берег, как тучи сомкнулись. Ни дождь, ни снег не пошел – и то хорошо. Зато к запаху берега примешался еще один. Знакомый. Запах гари.
Кэррадок, невзирая на пост, чувствовал себя легким и бодрым. Проверил меч. Лук, не подготовленный к морской дороге, отсырел и быть оружием на время перестал.
– Ну что, братья, – спросил весело, – вам нашлась земля? А мне – дело. Лес в такую погоду не загорится, и даже соломенная крыша – только если очень постараться. Кто‑то постарался. Значит, рыцари здесь очень нужны.
Анна проснулась от упавшей за шиворот капли. Холодной! Перевернулась на спину, отодвинулась. Следующая капля шлепнулась мимо. Полотняная крыша палатки колебалась под барабанными ударами. Дождь. Это хотя бы привычно.
А там, за Северном, был снег. Снежинки ловила на раскрытые ладони Нион‑Луковка, белый и сырой покров, словно плесень, укутал последний город Хвикке – Бригстоу. Впрочем, это одно название – город. Жидкий частокол, символическое прикрытие разбросанных на пару миль вдоль берега бревенчатых домов под соломенными крышами.
Ни следов, ни копоти. Только склизкая белизна. Ни пленных, ни добычи, ни боя. Эйра‑мстительница, так жаждавшая битвы и крови, выла от злости. Потом метнулась к Луковке, с камнеметом помогать. Воины торопливо обшаривали город в поисках забытого саксами барахла. Кой‑что и нашли. Потом были каленые ядра, шипящие в мокрой соломе крыш, и алое над белым. Так закончилась главная гавань Хвикке. Здесь больше не будет приветливой пристани для дикарей с континента. Только головни и волчий вой.
Потому, что бритты тоже уходят. Нельзя откусывать слишком много. Подавишься!
Немайн шуршит пергаментом, ей для такой работы глаза не нужны. Эйра свернулась клубочком, но не сопит. Значит, спит вполглаза. Не зря. Пусть здесь уже своя земля и вдоль дорог привычно патрулируют рыцарские разъезды, в лесах могут скрываться банды. Впрочем, войско возвращается по собственным следам. Значит, по линии складов и лагерей. А это – еда, топливо, защита. Всего вдосталь. Но вот шатер уже прохудился!
Анна отодвинулась от протечки подальше. Проследила, как очередная капля упала мимо. Вот и хорошо. Сон вернется быстро, особенно если смотреть на продавленное водой полотно и считать про себя капли…
Дрему разорвал окрик:
– Не надо!
Увы, поздно. Для Эйры. Анна успела откатиться. Сидова сестренка, конечно, хотела как лучше. Прогнать нависший над старшей ученицей водяной пузырь. В результате истрепанная ткань разошлась, и Эйра получила ведро дождевой воды на голову. В феврале.
Пришлось вытирать – и растирать, в четыре руки, пристраивать поближе к угольям.
– Раз я не сплю, – предложила дрожащая Эйра, – и кухарить моя очередь… Сыр у нас есть, лепешки остались, угли не остыли.
– Горячие гренки с сыром тебе не повредят, – согласилась Анна.
– И вообще, мы Имболк не отмечали. Забыли, – улыбается Немайн. – А весну зачем обижать? А то не придет!
На угли встал котелок, внутри забулькал сыр. Это уже не камбрийская манера, сидовская. Как и макать в сыр кусочки лепешек, насаженные на длинные палочки.
Всякий народ острова Придайн любит сыр, хоть и по‑своему. Камбрийцы лучше всего разбираются в теплом и жареном. Выходит, сиды тоже.
– Вернемся, – Эйра мечтательно закатывает глаза, – вернемся в «Голову» – к нам на жидкий сыр полгорода сойдется. Потом иные и дома такому научатся.
– Кто не поленится котел скрести, – фыркнула Анна. Отчего‑то казалось, что случилось важное. Которое она вот‑вот упустит.
– Я не поленюсь, – сообщила Немайн. – Жареная корочка – самое вкусное. А еще туда можно макать не только лепешки.
– Точно! Ну так будем проезжать долину Тафа, свернем к побережью. Мидий наберем. Представь – мидии в сыре. Еще лучком жареным засыпать!
Анна поняла. Случилось нужное. Ушат холодной воды, теплая компания, по‑домашнему вкусная еда растопили лед в сердце Эйры. Еще вчера она умела только плакать об отце, мечтать о мести да исполнять обязанности младшей ученицы. Теперь рядом снова сидит живой человек. Вот, о семейном деле вспомнила.
Наутро Анна поймала сиду за плечико, пошептала в ухо.
– Конечно, свернем! – объявила та во всеуслышание. – Мидии – это здорово!
И шепотом:
– А как их ловят‑то?
– Просто. Главное, будем проезжать Кер‑Глоуи, не забудь прихватить грабли.
Освобожденный Кер‑Глоуи тих и безлюден. Не город – крепость. Лишь переклички патрулей. Немайн даже показалось, что снова ошиблась временем суток.
– Теперь точно день?
– Точно. Вон солнце тебе в макушку светит. У тебя здесь есть дом? Думаю, и грабли сыщутся.
«Дом Сибн» тих. Будто вымер.
– У них урок.
Как бы подсмотреть, не мешая? А вот здание форума, что бок о бок. И окна тоже. Несмотря на свежую погоду, распахнуты. И что же там, в «Доме Сибн»?
На фоне мрамора стен – свежесрубленные скамьи и длинные столы. Разновеликие ученики выводят первые буквы. Учитель – молодая женщина, воительница, если судить по паре длинных кос и пристроенной на столе перевязи с мечом. Другая взрослая сидит позади класса. Тоже учится, а заодно присматривает, чтоб ребятня не шалила. Плед черно‑желтый. Оглядывается. Да это Тэсни!
Выражение лица сложное: удивленное, задумчивое и – счастливое. Не привыкла к новой жизни? Да, прежде за душой было только имя. И то – тайно.
Теперь, кроме имени и свободы, и отец. Гвентский рыцарь. Долго присматривался – видно, на мать оказалась похожа. Потом и спросил: сколько осеней назад родилась да как матушку звали. Прослезился, припомнив ту, что укрыла и выходила подраненного при набеге на Хвикке молодца.
Законных и незаконных в Камбрии не различают. Признавая дочь, рыцарь даже семейного скандала не опасался – тогда он женат не был, быль же молодцу не укор. Что до приданого, так старшей дочери полагается дом в Кер‑Глоуи, кусок земли и доля в добыче с города. Немного, да и немало. А еще ей нашлась работа.
Дети. Подростки, что прибились к отряду пророчицы. Которых так и не удалось согнать с баррикады. Может быть, оттого, что Нион, сама не слишком взрослая, и не пыталась тратить время на бесполезное и несбыточное. Зато отправила их в двойную надвратную башню. Швыряться камнями, лить вниз кипяток – все то, что хвикке приготовили для камбрийцев. Сама потом удивилась, настолько помогли. Но в поход, конечно, не взяла, велела переписать, как городское ополчение. Тэсни же приставила за командира. Бывшую рабыню видели рядом с Нион, прошел слух, что к ней перед битвой Немайн заглядывала – так что на первое время авторитета хватало.
Тем более после битвы сида снова удостоила беседы. Велела детей учить грамоте и бою, счету и ремеслу. О том и с гвентцами, что остались в крепости, поговорила. Так что малолетние ополченцы слушаются Тэсни, как шелковые. А в сложных вопросах всегда помогают воины гарнизона. И разумеется, комендант – сэр Максен ап Бринмор.
Тэсни вновь отложила перышко, удивленно разглядывает потертость на пальцах. Мозоль? Думала, только от жернова бывает? Каменюки‑то круглые каждую ночь снятся. Днем же их приходится крутить – у Тэсни рабов нет, а мука нужна. Только это для себя. И ненадолго. Гарнизон упражняется в копании – скоро, скоро вертеть жернова будет Северн. Для всего города. Потому у камбрийцев и нет рабов – умные они! А раз умные, то и сильные. Не забыть сказать детям, а то что‑то заскучали на уроках…
Впрочем, какая тут скука, когда в класс входит Немайн. И, не здороваясь, будто вчера вышла, спрашивает сурово:
– Пара граблей в моем доме найдется? Я, видите ли, мидий ловить собираюсь. Внизу, в подвале? Хорошо, гляну, спасибо. В общем, здравствуйте и до свидания.
И исчезает, будто и не было.
– Это ее дом, – напомнила повскакивавшим с мест ученикам Тэсни. – Ну, она и ведет себя, как дома. Привыкайте.
Сама, понятно, в подвал. Там – гулко и пусто. Только садового инструмента убавилось.
А по улицам – стук копыт, ряды конного войска под гленскими значками текут через площадь. За всадниками скрипят колесницы, и кажется, что у змеи этой нет ни начала, ни конца.
Но вот знакомое лицо.
– Сэр Ивор!
Воевода в алом и белом спрыгнул с коня.
– Что, красавица? Стой‑ка… Я тебя знаю. Ты ворота держать помогала! Что‑то срочное?
– К нам Немайн заходила. Поздоровалась, взяла грабли и ушла…
– И хорошо. Молчит, значит, вы все делаете правильно. Еще что? Прости, дел невпроворот. Но мы еще поговорим. Это Хранительница домой возвращается. А я остаюсь…
Теперь Ивор – не просто легат, а префект над землями Глентуи, обязанными воинской службой королю Диведа. И бессменный командир экспедиционного корпуса республики при армии королевства.
Проказничать на «Пантере» не стали. Зато, когда тяжелая колесница вышла к песчаному пляжу, наплакались. Колеса решительно не желали идти по песку. Найти же кусок отмели, не перекопанный так, словно стадо кабанов искало желуди…
И то мимо, по римской дороге, прошли три войска туда и два обратно. И каждое щедро платило за вареных моллюсков. И сейчас все мидии не на отмели, а в корзинах осмелевших жителей долины Тафа. Вареные. Оставалось тащиться через пляжи, искать еще не обобранного участка. Хорошо, не по песку.
Вот, наконец, чистый участок пляжа.
И толпа сборщиков. В стороне стоят ослы с плетеными корзинами, в которые удобно складывать взятую у отлива добычу. Стоят. Ждут, когда море откроет их поле…
Немайн вылезла. На нее глазели в пять сотен глаз. Женских. Захотелось самой в песок закопаться. Или повернуть колесницу. Но позади сестра. Которой следует не мстить, а жить.
Сида потопталась. Дернула ушами раз‑другой.
– Доброго дня, соседки.
Те принялись торопливо приветствовать Добрую Соседку. Известно, первое приветствие в общении с волшебными существами решает если не все, то половину дела.
– Почему нет мужчин? – удивилась Эйра.
– На войне, леди, – откликнулась одна из сборщиц. – А так, бывает, ходят. Хоть мидий собирать и скучней, чем рыбачить.
Да и форель из здешних рек, пожалуй, повкусней, чем моллюски. Но теперь навалилось слишком много мужской работы.
– А грабли вам зачем? – сборщица. Плед наброшен на голову. Видимо, от зимнего морского ветра.
– Собирать.
– А зачем для мидий грабли? Они поверху сидят. Это бурозубки закапываются. А для мидий рукавицы нужны. Края‑то острые.
– Перчатки у нас есть! – обрадовалась Эйра и метнулась к колеснице. Немайн проследовала за ней. Кожаные, боевые, жалко. Но есть и те, что для ремонта колесницы. Как раз подойдут.
От берега – стук копыт. Гонец. Как не вовремя!
– Новости, добрый сэр?
Что бы ни стряслось, гонец не виноват. Да только сам он сияет, словно и не устал ни капли.
– И хорошие, Хранительница! Армия Пенды Мерсийского повернула на Хвикке. На то, что было Хвикке. А еще…
Рыцарь говорил. Про то, как армия Мерсии разбила Уэссекс – три сражения за пять дней, два выхода на фланги, удар в тыл и излюбленный королем Пендой удар большой колонной по центру линейного строя. Когда у тебя есть хорошая конница, что пойдет в прорыв, такой удар смертелен. Да и полуторное превосходство над каждым из спешащих к месту сбора отрядов сказалось. Успей они соединиться… Но тем великий полководец и отличается от толкового, что все многочисленные «если» оборачиваются в его пользу. Значит, через год по берегам принимающего Северн залива саксы найдутся. Только хорошо перемешанные с англами и бриттами.
– Благодарю вас, сэр. Только, право, мне уже все равно. Я свое дело сделала. Обстановку доложите в Кер‑Глоуи… Пусть префект Ивор ап Ител разбирается. Не буду ему мешать.
– А вы?
– А мы с сестрой будем собирать мидий. Как раз отлив начался. Мы ведь дочери трактирщика. Для нас главное – это. Ну и домой добраться поскорей. Меня там сын ждет.
Улыбнулась, озорно подмигнула. Плетеная корзина под локтем, на руках перчатки, не боевые, кожаные – так, суконные рабочие прихватки. И где вы видали богиню войны?
С иными духовными дочерьми как побеседуешь – начинаешь понимать местных мальчишек, что хотят не грамоте учиться, а рубить врагов тяжелым и острым. Проще это, куда как проще. Что ж, дорога к Господу трудна и терниста, зато и радости от светлеющей души ближнего куда больше, чем от пронзенного тела. Хотя бы потому, что тело со временем обернется прахом и так, а душа вечна. Но каждая исповедь Кейндрих стоит полугода жизни! За месяц‑другой можно сойти в могилу. Но на сегодня, кажется, все.
