Текст книги "Кембрия. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Владимир Коваленко (Кузнецов)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 78 страниц)
Ну, ленивица ругать подруженьку. Мол, сделай посуду такого же размера, как и все остальное! А та только стоит себе, слушает. Потом и говорит: «Как‑то ты выздоровела быстро, соседушка. Чем недужила то?» Так жена и попалась. Ведь что ни скажи – лжа выходит. Увидала сида, как над ней насмеялись, рассерчала. Ленивица – ни жива ни мертва. Немайн же говорит: «Ладно. Ступай себе домой. Будь по‑твоему, будет тебе посуда такого же размера, как и все остальное! И докучать мне отныне не смей! Шаг на холм ступишь – косточек не соберешь. Ясно?» И глазами сверкнула так, что ленивица под гору кубарем покатилась…
Бросилась бегом обратно домой. Рада‑радешенька, что жива осталась. Но на полпути поуспокоилась. И тем себя за страх утешала, что, пусть за котлом ей теперь снова далеко ходить, зато над сидой‑судомойкой вся Ирландия смеяться будет. Вот и к дому подошла, а дома‑то и нет. Пригорок – тот же, деревья – те же, колодец на месте, поля, мостик – все есть, а дома нет. Закричала. Забегала – да тут и споткнулась: стоит домишко, никуда не делся, только размером стал с пенек лесной. Сида не посуду увеличила, а скукожила и дом, и мужа с детьми. А сама ленивица осталась и без посуды, и без дома, и без припасов. Да в общем‑то и без мужа. Уж как она до следующей ярмарки перебивалась – никто не знает. А только на ярмарках Коннахта да Мунстера на домик с карликами лет тридцать смотреть можно было. И им, и жене их и матери на прокорм хватало, да и трудиться особо не приходилось. Вот только смеялся народ совсем не над сидой…
Тут хмыкнул один из камбрийцев. Громко и насмешливо.
– Сказка хороша, да не к месту рассказана. Если б Немайн уменьшила самих саксов, а не их число, – вышло б по‑твоему, что скукожила. А так – не получается. И вообще, у вас, в Ирландии, она была помоложе, понасмешливей, да, поди, и не такой искусной. А что она на самом деле утворила, это вы из моей байки поймете. История‑то свежая, хоть я и не застал тех, кто все видел своими глазами, но деду своему доверять привык. Да и на кладбище ходил. На новое, христианское. Камни смотрел, проверял. Все верно.
– Что‑то невеселый у тебя рассказ выходит, – упрекнули его, – начал и то с могилок.
– А Неметона и была невеселая, – отвечал тот, – сейчас вот вроде приободрилась. И то хорошо. Не везет ей, видите ли. Уже и в ирландской‑то басенке, заметьте, одна живет, да к первой встречной дуре благоволит – просто ради того, чтоб раз в полгода было с кем словом перекинуться. Ну, на западе привыкли все, что она веселушка да проказница. Так и понимали: кашляет – смеется, плачет – притворяется. Того не понимали, что покровительнице рек жить в холме, да к воде не выбираться – пытка. А прочие сиды ее договор с людьми исполнять принуждали. Опять же внучатая племянница жениха отбила. Ну, она в Британию с матерью и подалась. А толку? Мать пристроилась в королевы, детей начала рожать от местного короля. А Немайн – сиди, ройся в книгах, как моль! Опять ушла, присмотрела себе местечко – как раз на Туи, нравится ей у нас – воду привела к порядку. Болота тогда совсем ушли, зато луга да поля родили, как в сказке. Тут ей Мерлин повстречался. Неметона его полюбила, а тот любил только ее секреты. Настолько, что и бабой сделать забыл. Ну, какая такое перенесет? Чем закончилось – это уже все слышали. И старинное, и свеженькое, из первых уст. А сида совсем пригорюнилась. Реку илом стало заносить, болота наступили…
Потому как сида дело не делает, сидит в камышах, как цапля, в воду смотрится. Все пытается понять: чего в ней не хватает? Там себе парня и насмотрела – не ангела, не колдуна с демонской кровью – обычного охотника, что бил уток из лука. Вылезла, заговорила… Тот – ни жив ни мертв: узнал, конечно. Простая фэйри по болоту, аки посуху, ходить не сможет. А потому – мямлит, мычит что‑то…
– И не влюбился? Это ж сида!
– А ты влюбился? Ты ж ее видал. И как? То‑то. Опять же Медб не свела с ума своих подданных, да и Бригита среди людей прижилась. Похоже, как раз великие сиды и не умеют в себя влюблять. Иначе и тому же Манавидану не приходилось бы притворяться чужим мужем. Так что посидели они на кочке, как брат с сестрой, ну да она и этому рада была, просила еще приплывать. Тот обещал, лишь бы вырваться. А слово нужно держать. Правда, охота у него пошла – загляденье. Еще бы: вода по слову Неметоны уток за лапки хватала да со всей округи и стаскивала. Стрелять, правда, приходилось – уж больно сиде нравилось, как ее парень уток бьет влет. Наоборот, запускала их сложненько, чтоб мастерство показал. Но мазал он редко. А дичь у него была всегда.
Стал парень завидным женихом – с такой добычей, да и собой недурен. И девушки старались ему глянуться. Одна таки глянулась. А сиду, что ждала в заводях, он тогда уже как товарища по охоте понимал. И только, значит, собрался будущим своим счастьем похвалиться, как этот дружок и говорит: «А мы с тобой уже почти год знаемся. Нехорошо как‑то, да и скучно! Давай‑ка, женись на мне!»
А у охотника любовь! Сказать – боязно. И даже не оттого, что Немайн великая сида. Просто не посмел отказать в глаза. А тот, кто его за это осудит, верно, не имеет понятия ни о любви, ни о дружбе, ни о совести. Другое дело, что побоялся родителям да старшим клана рассказать, но и тут парня понять можно: как услышали бы, что есть возможность с великой сидой породниться, вряд ли устояли б. Оно и правильно – только вы попробуйте поперек страсти стать! Но был один человек, кому он правду рассказал. Ну да, той девице, что завладела сердцем. Не сказал только, что виды на него имеет великая сида. Пугать не хотел. Та ж его цап за руку – и к родителям. Сперва к своим, а там, всей родней – и к его. Мол, решайте, кто вам милей, соседи старые иль нечисть болотная. Ну и поросенка с собой прихватили, по поводу.
Ну, тех «нечисть болотная» как раз заинтересовала, и весьма. Невесту‑соседку они знали хорошо и где‑то даже любили. Но известная вещь и цену имеет привычную. Тут же назревало непонятное да интересное. Озерные, например, вполне неплохи, девки как девки, мужей любят, приданое – на загляденье. Колотушек, правда, не выносят. Но и это не беда – жених‑то телок телком. Знай, мычит под нос – на вопросы в лоб‑то. Растерялся, да. Тут отец его и приговорил: «Иди завтра на речку да веди сюда зазнобу камышовую. Посмотрим на нее. На что похожа, чего умеет, какое приданое. Тогда и решим».
Делать нечего – пришлось идти. Сида как услышала, обрадовалась, засобиралась: пояс поправила да тростинку изо рта сплюнула. Воительница! Такая и пришла: подол до бедер мокрый, на боку нож, в руках острога да три рыбы – потому как она рыбачила как раз, а что ей рыбалка – вода сама рыбин подтаскивает, всех дел – заколоть, чтоб не бились. Рыбы же были – сомы вековые, каждый длиной в Неметонин рост. Но она их за хвосты, да через плечо – и потащила. Так и явилась. «Вот, – говорит, – мой подарочек!»
Стали ее спрашивать‑расспрашивать: чего в семью принести может. Выяснилось – все у чудушка камышового для жизни семейной припасено по обычаю. И котел есть большой, и жаровня для круглого очага, и вся посуда. Причем бронзовое все, или медное, или хоть глиняное. А у соседки, пусть с приданым тоже порядок, да тарелки деревянные, а вилки двузубой для трапезы героев и вовсе нет! Вышло, что нечисть речная побогаче будет.
Стала невеста соседская считать скатерти с простынями да платья с рубашками. А невеста камышовая нож показала из доброго железа да острогу. Да повинилась, что булаву, пращу и копье с собой не взяла. Опять вышло по ее: скатертями, случись что, сыт не будешь. Рыбалка же, охота и война – хотя и неверный, но хлеб.
Неметона уж поняла, что двух невест заставили за жениха биться. Противно ей стало. «Почему, – спрашивает, – самого жениха не спросили?» – «Спросили, – отвечают родители. – Еще как! И учли. Так что хочешь замуж по родительскому благословению – старайся, не хочешь – топай в осоку, никто не держит. А сроку спору вашему – от Белтейна до Самайна».
И стали невесты спорить. А родители и рады – всю работу на девиц перевалили. Но если соседская могла скот пасти да лошадей обиходить, то камышовая встала за борону. И так поле подняла, что все диву давались. Соседская взялась шить да вышивать – камышовая принялась лепить горшки. И вышло лучше городских! Соседская жать – камышовая косить! Соседская стирать – камышовая притирать жернова. Соседская прясть – камышовая ткать. И все, что делает соседская – хорошо, а все, что камышовая – лучше не бывает. Даже матушка соседской повздыхай да скажи: мол, будь камышовая парнем – цены бы не было. Зато и приметила кой‑чего. И дочери нашептала.
И вот на Самайн, как уже принялись за обильную трапезу и полуневест к делу приставили – соседскую перемены носить, камышовую – пиво разливать, соседская невеста и скажи: мол, работа дело доброе, но не будет хорошей женой та, что веселья не знает. Что не поет – ни за трудом, ни в праздник! И песенку запела. И все взялись подпевать, и парень, что ее любил, тоже. «Ну, я повеселить людей тоже могу», – отвечала Неметона и стала истории рассказывать, да такие, что все со смеху покатывались, а парень, которого она любила, сполз под стол.
Тут соседская и скажи: «А я могу песню с шуткой совместить». И снова взялась петь. Вот только обычно на Самайн такое не поют. Песенку‑то монашек какой‑то сочинил, чтоб народ от старых богов вернее отвадить. И все‑то они там были глупы да потешны. И глупые люди слушали и чуть не лопались от хохота, и не замечали, что маленькая камышовая дрожит вся, что кулачки сжала, что губу клычком разорвала. Вот уж и про нее хулу поют – а жених знай смеется. И пивом смех запивает.
Повернулась Неметона к дверям. Решила уйти тихонько. Тут бы соседской и замолчать – да победу свою та почуяла, решила погромче спеть, камышовой на дорожку. Как раз куплет про Дон попался. Вот тут‑то и развернулась камышовая – подбородок в крови – губу прокусила, рука на ноже. Запела.
А потом вышла. Навсегда.
– А где уполовинивание‑то? – удивился кто‑то из ирландцев. – Про песни мы и сами знаем!
– Потом было уполовинивание, – пояснил рассказчик, – позже. Соседская‑то невеста как стояла, так и померла. А парень, из‑за которого весь сыр‑бор случился, через неделю повесился. Похоронили их рядышком – только ее внутри церковной ограды, а его сразу на другой стороне. Многие хотели жилище Неметоны отыскать, поквитаться за жизнь родни да за испуг, но дальше разговоров дело не пошло. Потому как вдруг забыли, чьего рода и клана были охотник и соседская невеста. Причем от нее хоть камень остался с именем, да кой‑кто помнил, как ее на улице видел или у колодца. Ну и история эта. А от охотника – ничего. Даже холмик могильный исчез, как не было. Не рождался, мол, такой… И все. Вот я и думаю – может, иные из саксов тоже просто не родились?
…Тут и припомнились объяснения кэдмановской ведьмы про подземный ход: и стало так, что ход был всегда. Захотела сида сейчас – его римляне прорыли. Двести лет назад. Теперь выходило – то ли к Хвикке приплыло поменьше ладей, то ли детей в прошлые годы уродилось поменьше, то ли думнонийцы побольше уэссексцев положили. Оттого, что на минувшей неделе Неметона сказала: да станет саксов меньше! И еще пела у себя в холме. Бывшем Гвиновом. Колдовское место! Все знают – сила сидов, она связана со временем. Но раз Церковь ничего дурного в этой силе не нашла – оставалось радоваться, что Немайн есть на свете!
Так что настроение с каждым днем росло. А если у кого и портилось, такому живо напоминали: Неметона собирается принять участие в битве. Сама. Несмотря на то что уже сделала для победы вполне достаточно. Не ее это дело – мечом махать. Но хитрая она. И потому даже как простой советник при короле – полезна. Опять же, если дело обернется вовсе плохо, может и песенку спеть!
Дошло до того, что к королю начали заглядывать доброжелатели – как из родни, так и из ближней дружины. С намеками. От которых король хмурился. Но терпел. Потому как напрямую ляпнуть:
– Да бросай ты сохнуть по своей гордячке, женись на сиде! – осмелился только Рис. Любимый из братьев. Как раз прискакавший согласовать сдерживание. Саксы подходили к развилке трех римских дорог, каждая из которых вела к Кер‑Мирддину. Пора было решить – на какой встречать. А для того – показать, что на ней главные силы. Саксы не могли не ухватиться за предложенную битву – в тылу у них приходил в себя Гвент. Так что была нужна демонстрация. Торжественное выступление к границам королевства по той дороге, на которой окажется облюбованная для боя позиция.
Обсудили. Выбрали самую южную, прибрежную. За стоящий на самой границе римский земляной форт. Всегда приятно зацепиться за укрепление. А потом Рис ляпнул про женитьбу и немедленно был ухвачен за грудки. Увидал вместо родного лица зверообразную маску. Но Гулидиен посмотрел брату в глаза – и бешенство потухло. Сердиться на брата король просто не умел. Особенно когда он смотрит так вот честно: мол, за тебя умру, а говорю, что думаю. Как достойно рыцаря.
– Вот я б тебя стал уговаривать с женой развестись, – буркнул король, плюхаясь в складное кресло: без спинки, только две крестовины, между кусок полотна. Удобная в походе вещь. – Мол, фермерская дочка… Ты бы что сказал?
– Что это невозможно, – спокойно парировал Рис. – Мы венчаны, значит, мы теперь один человек. До смерти и в смерти, и в жизни вечной.
– А если бы я тебе предложил с ней расстаться до свадьбы?
– Так предлагал! Но я с тобой не согласился.
– Вот и я с тобой не соглашусь. Тем более что та же Немайн нам уже напророчила счастье. Если с войны вернемся.
– Это как?
– А вот так. Сказала – если Кейндрих бросится отбивать меня у нее, значит, любит. Сам знаешь, отбить возлюбленного у сиды обычная женщина не может. Епископы не всегда справляются! И уж коли бросится творить невозможное… Кстати, сэр Кэррадок‑то прав!
– Ты о чем?
– Да все о том же, братец. Об ушастой нашей. Когда это хворое дитятко мне на шею повесилось, я чуть не рухнул. Весит она, будто ростом с меня. Истинным ростом. Просто ей нравится быть такой, как сейчас. Или удобно. Вон, один рыцарь влюбился – хлопот выше кончиков ушей. А если б вся дружина? Кстати, все удивляются, что твоя в поход не увязалась. Несмотря на все хлопоты дома.
– Она очень кстати забеременела, – сообщил Рис; король немедленно заговорщически подмигнул, – так что придется ей остаться. И не дома, а в Кер‑Мирддине. Я, право, думал и про Кер‑Сиди, но сида своего маленького в столицу привезла. Значит, там крепость еще слабая. Опять же, к южному тракту ближе. А значит, случись что, враги туда раньше доберутся.
– Но броню напялить заставила!
– Само собой. Я ее, впрочем, во вьюк перекинул. Не сразу, а как из моих владений выехали. Не то, сам понимаешь, найдутся звонари. Но не мог же я в самом деле идти в бой в защитном вооружении! Во‑первых, дурной пример. Во‑вторых, лошадь устает. В‑третьих, устаю я!
И замолчал, ожидая, что брат рассмеется. Тот молчал. Подпер подбородок тыльной стороной кисти и смотрел сурово. Так, что Рису, легко выдержавшему недавнюю ярость, стало немного не по себе. И даже понятно, почему главным над дружной компанией своих детей Ноуи Старый оставил именно Гулидиена. Не только потому, что старший. Ох, не только…
– Гваллен взрослее тебя, – сказал, наконец, король. – Право, жаль, что она забеременела. Опять дергал лук в первых рядах?
– А что?
– Мейриг Гвентский уже додергался. Хочешь изумительных подвигов доблести? Изволь, сойдемся с Хвикке – геройствуй. Хоть во главе дружины, хоть так. Если убьют, мне как брату будет горько. Но как король я потеряю всего одного воина. Если же тебя прибьют сейчас, я, может, и успею выйти к месту, которое мы наметили для боя. Но Немайн опоздает. И Кейндрих!
– Откуда Кейндрих?
– Все оттуда же. Из Брихейниога. Во главе армии. У ее отца, видишь ли, разыгралась подагра, и я даже догадываюсь, как эту подагру зовут. И уж она постарается, чтобы ее вклад в сражение оказался не меньше, чем у Неметоны. Сида стоит войска, да, – но вот как раз у Кейндрих‑то войско и есть. А у ушастой нету. Или, точнее, очень маленькое…
Рис откинул полог шатра, ушел – туда, в ничейные земли Глиусинга. Мелкие владетели, бывшие вассалы Мейрига, прятались по укреплениям. После Артуиса им стыдиться было уже нечего. И летели гонцы к армии Хвикке – «пропускаем, пропускаем, пропускаем!». А немногие, у кого в мозгу не укладывалось подобное поведение, присоединялись к всадникам Риса. Получалось, что они с саксами воюют, а родину в опасность нарушения договора не ввергают. Так что принц с удивлением обнаружил, что, несмотря на потери, его отряд день ото дня все растет – и с каждым днем все быстрее!
В боевой поход сида собиралась впервые. Тут даже память Клирика о контактах с наемниками мало чем могла помочь. Хотя бы потому, что нанимать было некого: море бурно, а собственные граждане и так подняли ополчение и тащат упирающуюся сиду воевать. Солидарность с остальным Диведом… Но и здесь можно было сделать многое. Например, отобрать ядро будущей кадровой армии.
Сида и без того была недовольна. Толпа вооруженных людей, которую выставили кланы – маленькая толпа, – оказалась почти неуправляемой. Ее можно было построить – убив больше часа. Она могла стоять. Еще отряд можно было бросить в атаку. Один раз, развалив строй. С маневром было получше – ополченцы умели соскочить с коней, напасть, отступить, подняться в седла и снова ударить в другом месте. Но это и все. Зато сида нашла инструкторов. А именно – абордажную команду с дромона. Эти грозные бойцы начинали скучать – а до чего скука может довести солдата, капитан знал не понаслышке. Так что он обрадовался предложению не только из очередной прибыли. Тем более участвовать в сражении им не доведется – поход планировался конным, а не морским. Но сколотить пеший строй абордажники умели. И что могли сделать за неделю – сделали.
За эту же неделю Эгиль успел соорудить небольшой камнемет без противовеса. У моряков‑африканцев машина – да еще и в разобранном виде – интереса особого не вызвала. Зато вызывала горячее сочувствие сида, которая разрывалась между желанием прихватить – на всякий случай – еще немного стрел и необходимостью выделить две повозки под устройство, которое, скорее всего, окажется совершенно неэффективным.
Эмилий с тоской вспоминал далекую Африку. И еще более далекие времена, когда он только начинал свою многотрудную службу. Тогда тоже казалось, что для империи все кончено: столица схвачена с двух сторон грозными врагами, житницы пусты, по полям вместо крестьян шляются варварские банды. Тогда ему пришлось со своей полусотней – которую готовили к другому – изображать армию прикрытия границы. Ибо берберы, хоть и старые соседи, но дай слабину – и ворвутся на поля. Одна радость – прорвись пустыня сквозь заслон, был бы грабеж, а не резня. Будут пленные, за которых потребуют немалый выкуп, но не иссеченные мечами деревни. Потому как в набег пойдут те, кто привык ценить соседей как источник зерна и фиников. Но так же, как кочевники привыкли к плодам оседлой цивилизации – и им было, кстати, все равно, Карфаген с ними соседствует или Рим, – точно так же и оседлые жители Африки не представляли себе жизни без плодов огромных стад, покрывающих склоны Атласских гор.
Тогда Эмилий справился – и ему сделали лестное и выгодное предложение. Которое и привело его в итоге к туманным холмам Камбрии и к необходимости наладить службу снабжения маленькой армии с нуля. Иногда даже думалось – а может, лучше б он попал в плен? Выкупили бы. Конечно, на прежнем счету опростоволосившийся офицер не остался бы. Но задание‑то было не из легких! Так что свою тагму бы получил. А не вот это!
Почти две сотни молодцов с легким оружием. И десяток грамотных девчонок, ни бельмеса не понимающих ни по‑латински, ни по‑гречески. Да и грамота у них – хуже персидской или армянской! Те хоть буквами пишут. Пусть и чужими. Эти же только черточки рисуют. Длинные и короткие. Получается – как береста, только штрихов побольше. И как это вообще можно читать?
Собственно, для того с ним августа свою «сестру» и отправила. Вести канцелярию. Но тут Эмилий вспомнил, что он теперь купец. А чтобы нормальный купец ведение книг полностью перевалил на партнера? И вел дела, не читая? Пришлось изучать новое письмо. В придачу – ирландский язык и то, что августа полагала правильной системой учета движущихся грузов.
Все это приходилось проделывать в пути. Нужно было заглянуть к поставщикам, с которыми договорился Дэффид ап Ллиувеллин. Ко всем по очереди. Разумеется, не лично к тем людям, что ушли в поход или остались в городе. А к младшим да старшим партнерам, к родне. Чаще всего – к женам или сестрам.
Сидова команда сразу окружала жертву кружком и начинала щебетать. Понимающему – изредка – отдельные слова римлянину оставалось только щеки важно надувать. Спустя некоторое время Эйлет докладывала результаты. И оставляла на месте одну из своих чародеек. А заодно и пару мужчин.
После чего – снова в седла! Старому кавалеристу Эмилию оно и ничего. Привык в молодости есть и спать в седле – и не забыл, как это делается. Потому и держался бодро, и беседы на тему, что и как надо бы взять со следующих хозяев, не забывал проводить. Напоминал, как строить блокгауз. Как и что складировать. Эйлет, за пяток бессонных ночей постаревшая лет на десять, закутанная в военный плащ, в штанах, короткой тунике да стеганой куртке и на девицу‑то не больно уж походила. Так, молоденький офицер. Только недавно назначенный и искренне полагавший, что воинские части снабжаются сами собой, а питаются манной небесной да росичкой божией. А теперь вдруг осознавший, какой труд – переместить три с половиной сотни конных от квартир до поля боя. Да еще и без помощи флота! И без обоза!
Эмилий знал – в историю этот переход войдет. Про интендантов наверняка будут спорить, сколько они украли, а не сколько у них прибавилось седых волос. Вот у него, например, когда базилисса на ясном глазу ляпнула, что запряженные волами телеги – это позавчерашний день, а хорошие двуконные возки – минувший час. И что ныне правят дорогами рессорные колесницы о трех осях. Правда, мало их пока. Только под небольшой запас стрел. Значит, все остальное придется добывать как‑то иначе.
И ведь никто за язык не тянул. Сам предложил магазинную систему снабжения. Сам согласился, что дорога, по которой пойдет войско, и так будет немножечко забита. Уж найдется, кем и чем! Сам нашел решение ушастой гениальным. Как же, базилисса‑армянка! Так что толку скулить? Исполняй!
Решение казалось хорошим. И довольно свежим. Войска выйдут засветло, пойдут шагом вдоль восточного, пологого берега Туи, за ними рессорные повозки с неприкосновенным запасом на случай чего. Десять миль без дороги, по пляжам и отмелям. Потом повернут на римскую дорогу. Вот тут их и будет ждать первый магазин. У моста. Еда, шатры, короткий ночной отдых. Потом – снова переход. На римской дороге перейдут на рысь. Эмилий поморщился, аллюр не самый приятный. А без стремян и вовсе невыносимый. По счастью, в Глентуи всякий перенял римскую манеру. Иногда в голову приходили мысли о том, что местные жители и правда одичавшие римляне. Утратившие часть цивилизации, но сохранившие старую доблесть. Впрочем, всего четыре часа пытки, и их ждет магазин на другой реке. Следующий переход – и снова до моста. Тут ночевка. И наконец, следующий магазин, обед, еще бросок – и встреча с основными силами. Где уже должен ждать очередной магазин с шатрами и горячей пищей! Хорошо!
Поди ж ты это «хорошо» организуй. Эмилий вздохнул. Слава достанется не ему. Но… Он хмыкнул. Слава славой, а добрые солиды не уйдут. Он‑то, по легенде, бывший чиновник и нынешний купец. А за услуги сида расплатилась щедро. И еще добавит. По выполнении. Чего еще надо? Хм. Ну, например, удобную местность. Хотя бы тот же Атлас. Горы, да, и так же вздымаются отвесные стены по краям дороги. Зато хотя бы сухо, и копыта лошадей не скользят по влажному сланцу. А стоит дороге выбраться наверх, то внизу, под насыпью, зеленеет трясина, или чернеют воды крохотного озерца. На вид – совершенно мертвого.
Правда, камбрийцы, если привал застает вблизи озера, ухитряются натаскать оттуда много мелкой рыбешки. Если же рядом ручей, добычей становится пятнистая рыба с красным мясом. Тоже мелкая, но изумительно вкусная. Что вареной, что запеченной на костре.
Еще хочется, чтобы у его девочек не стирались бедра и задницы о добрые военные седла. Потому как они не то что в мужской посадке со стременами – вообще в жизни верхом не ездили. Сгрузить бы в рессорный фургон, да и дело с концом. Но в лесах да на торфяных болотах фургон с собой не потаскаешь. А на лодках – крюк в полусотню миль на каждый переход получается. Так что выхода не было. Оставалось утешать.
– Вы же хотели на войну? – спрашивал Эмилий. – Так вот это настоящая война и есть. Хорошая, потому как на этом острове, кажется, лет полтораста никто так не брался за снабжение, как ваша Немайн… И потому, что из‑за этого у вас есть все шансы вернуться живыми. И целыми. А сверкание брони, лязг мечей, вьющиеся значки – это не война, это парад. Впрочем, тоже дело нужное. Победим – покрасуемся.
– Насчет целыми, это я не уверена, – откликнулась одна, побойчее. Прочие уже только носами хлюпали. – Кажется, я забеременела…
– От кого? – Римлянин скользнул взглядом по подчиненным. Вот они, особенности национального военного дела: потери брюхатыми.
– От того скота, что подо мной! Кажется, уже ничего целого ниже пупка не осталось…
Эмилий незаметно выдохнул. У этой еще есть силы шутить? Да из чего тут девок делают?!
– Ну, тут я тебя утешу. Скот под тобой холощеный. Кто ж посадит непривычную девицу да на жеребца? Так что целая ли, нет ли, но кентавра рожать не будешь.
– Спасибо и на том… – Молоденькая язва поклонилась легонько. Откуда святая и вечная ухитрилась вытащить ему на хребет умненьких язычниц, разведчик не знал. Зато выяснил, что способов хотя бы на время прекратить стенания и вернуть болотным нимфам бодрый вид всего два. Во‑первых, объявить, что почти добрались и скоро можно будет отдохнуть. Увы, до следующего селения оставалось не менее пяти миль. Что ж. Оставался последний вариант: помянуть имя августы.
– Ничего, ничего, – улыбнулся Эмилий. – Мне еще в бытность опционом пришлось выучить простую мудрость: стереть задницу ради императора ничуть не менее почетно, чем получить рану, но гораздо более практично и здорово. Уверен, что Неметона полностью разделяет мои убеждения!
И вот у них уже горят глаза… И шеи выпрямились. А главное, ноги не ленятся, а работают, как надо, смягчая толчки. Рысь! Рысь, ставшая главным козырем маленькой армии Глентуи. А потому терпите, девочки, терпите. Лучше один потный скот внизу, чем дюжина сверху! И простите вашу богиню, а нашу августу. Иначе просто никак. Зато… Эмилий хохотнул. Выскочившая вперед Эйлет придержала коня.
– Чему смеешься, почтенный?
– Представляю себе рожи саксов, сиятельная… Да всех! Пойми – то, что собирается провернуть твоя сестра, сложно и удивительно даже по меркам Империи. А здесь… Я так понимаю, в Камбрии стремена пока в новинку?
– Сестра их и ввела.
– Даже так? – Римлянин цокнул языком. – Совсем радость. Эй, слушайте все, веселое рассказывать буду! Вот, значит. То, что войско великолепной Немайн пойдет без обозов, рысью – это вы знаете. Что все привыкли тащиться шагом, причем не лошадиным, а воловьим, тоже. Теперь шутка: никто же не поверит, что армия за два дня пролетела расстояние, на которое все привыкли тратить больше недели! Будут сказки ходить… Про ведовство, про чудо. А это чудо – природная хитрость великолепной да наши стертые задницы. Вот такая шутка…
Эйлет хихикнула. Все остальные оставались донельзя серьезными. А та самая, бойкая да остроязыкая, привстала на стременах.
– Слышали? – спросила. – Все не напрасно. Просто заклинание такое. Сжатие дороги. Вчетверо, мэтр?
– Вчетверо, – буркнул Эмилий.
Теперь все оказалось наоборот: радовались все. Кроме купца‑римлянина, который все бормотал под нос, что если это и римляне, то одичавшие вконец. Прямо‑таки до сципионовых времен. Утешало только то, что во времена оны римляне были народом пусть и суеверным, но, пожалуй, даже более храбрым и стойким, чем их просвещенные и принявшие свет истинной веры потомки. Родину, по крайней мере, защитить умели.
За день до начала похода дромон снова спустился в Кер‑Сиди. Груз был по преимуществу заказан уже вновь произведенным комитом Южного берега – под новые потребности стройки. Но были и исключения. Обновки. Которые, разумеется, пришлось сразу напялить – не из свойственной женщинам любви к нарядам, но ради того, чтобы хоть немного привыкнуть к их весу на плечах. Лорн ап Данхэм успел.
Немайн разворачивала льняную ткань, в которую была для сохранности завернута броня, очень осторожно. Виной тому – подсознание. При словах «лорика сквамата» глаза застил классический доспех эпохи поздней римской республики, уже ко временам Траяна вышедший из употребления. Который, кажется, назывался немного иначе. Но предубеждению не прикажешь. Так что, когда разум говорил, что бояться нечего, воображение рисовало нечто вроде анатомического доспеха. Женского. Этакий фэнтэзийный бронелифчик. Только без декольте…
Действительность оказалась куда великолепней и сумрачней любых измышлений. Первое, что вспомнила Немайн, увидев броню, был пресловутый «evil overlord's list». Кузнец, сумевший освоить литье булата, ухитрился повторить условия выплавки меча почти один в один. Так что пластины новой брони сверкали, словно серебро сквозь кровь, так обильно пролитую при закалке. Тяжелые грани перекрывали друг друга. Сверкал белый металл заклепок, намертво прикрепивших десятки крупных чешуй к поддоспешнику.
Броня даже на вид казалась увесистой. И если в руках это был просто тяжелый груз, то на плечах… Весить будто стала полегче. Но ощущения! То ли черепаха, то ли танк…
– Ладно поход, – бурчала Немайн, преодолевая желание немедленно скинуть вериги, – поход я в колеснице просижу. А как быть сегодня? Мне бегать надо. Хотя… Забыла. Полководцу не положено. «Гора не движется». Что ж, Такэда Сингэн прав!
– Кто прав? – А вот у Эйры, кажется, сложностей поменьше. Девушка сильная, в обновлении половину осени не валялась.
– Один полководец. Который считал, что командиру в бою суетиться незачем. На то есть подчиненные.
– Ну, он, наверное, прав. Майни, а нам обязательно это носить? Рыцари обходятся. Дышать же тяжело!
