Текст книги "Анка"

Автор книги: Василий Дюбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 42 страниц)

Но вот закреплены швартовы, сброшен трап. Анка, на ходу поблагодарив капитана, первой сбежала по трапу на пирс. На берегу ее встретили радостными возгласами:

– Мама! Мамочка!..

– Подруга! Милая!..

– Аннушка!..

– Голубонька моя!

Евгенушка, Дарья и Акимовна кинулись к Анке, поочередно расцеловали ее.

– Ну вот, опять вместе! – улыбнулась Евгенушка, а по ее круглым щекам градом катились слезы.

– Вместе, подруга, вместе, – Анка опустилась на чемодан, посадила к себе на колени Валю и прижала к сердцу худенькие плечи. – Рыбка золотая… Звездочка моя ясная… Как я по тебе соскучилась! – говорила Анка, вновь и вновь целуя дочь.

Орлов поздоровался с Евгенушкой, Акимовной, Дарьей. Увидев его через плечо матери, Валя воскликнула:

– Дядя Яша!

Орлов подхватил ее на руки, поцеловал в голову:

– Ну, здравствуй, рыбка!

– Здравствуйте, дядя Яша. Вот вы и снова с нами.

– Теперь уже навсегда, Валюша.

Вдруг на его лицо легла тень. Он пристально посмотрел на повзрослевшую, не по годам серьезную девочку. Сердце его сжалось, и он тихо проговорил:

– Бедные дети, и на вас наложила свой отпечаток война… – он бережно поцеловал девочку в лоб.

Лицо Вали осветилось ясной детской улыбкой. Она порывисто обняла Орлова и доверчиво припала к его небритой жесткой щеке своей смуглой щечкой.

– Моя славная девочка… родная… – и Орлов прижал к себе Валю.

Толпа заколыхалась. Кто-то облегченно вздохнул, кто-то тихо всхлипнул, кто-то зашептал:

– Приютил Вальку…

– За родную признал…

– Дай-то бог счастье нашей Аннушке…

– Дай бог…

В эту минуту послышался знакомый с хрипотцой голос:

– Допустите к дочке! Ах, бабы окаянные! Да вы ее своими слезами всю размочите! Допустите, говорю вам!..

Панюхай, работая локтями, пробивался сквозь плотное кольцо толпы к Анке.

XLII

Анка, Евгенушка, Акимовна и Дарья сидели в горнице. Орлов, Васильев и Панюхай вели свой разговор в передней комнате. Акимовна поведала о всех страшных бедах, причиненных бронзокосцам гитлеровцами и Павлом, о бесславном конце бесноватого атамана и теперь, слушая горькое повествование Анки, качала головой, вздыхала:

– Голубонька моя, да сколько же тебе пришлось мук мученических принять!..

Евгенушка, обняв Анку, не сводила глаз с ее усталого, сурового лица, тонких, как паутинки, морщин, наметившихся на лбу и у глаз. Дарья время от времени, когда Анка рассказывала о злодеяниях Бирюка, гневно шептала:

– Раздавить бы эту гадюку ядовитую… там же-таки, в самом этом трибунале, и растоптать бы его.

Из прихожей доносились возгласы удивления.

– Каменюкой по голове? Больного? Лежачего?.. – возмущался Панюхай. – Сукин сын! А потом еще и стрельнул. В свово человека? Ах, живодер!.. И Анку на суде опутывал! Не бирюк он, а павук… Скорпиён… Июда искариотский…

На улице зарокотал мотор и заглох у ворот. Хлопнула калитка. Евгенушка обернулась к окну. По двору шли Жуков и Глафира Спиридоновна. На ней был серый костюм. Из-под темно-синего фетрового берета выбивались короткие каштановые с проседью волосы.

– Наши приехали! – радостно воскликнула Анка, подбегая к окну. – А это, наверно, Глафира Спиридоновна. Такая же, как на фотографии. Даже моложе…

Встреча была шумная. Жуков обнял Орлова и, представив летчику свою жену, обернулся к Анке:

– Софроновна, дай же я тебя расцелую…

Подошла Глафира Спиридоновна, обняла Анку и поцеловала.

– Так вот ты какая, Аннушка.

– Здравствуйте, дорогая Глафира Спиридоновна…

– Слыхала я, Васильев рассказывал, как ты встретилась в горах со своим Яшенькой. Что значит – судьба.

– Первые дни мне казалось, что это сон, – улыбнулась Анка, и лицо ее посветлело.

Глафира Спиридоновна рассказала Анке о том, как разыскал ее муж, как потом встретились они в приволжском городе…

Стол был накрыт до приезда Жуковых, и Анка пригласила всех к столу. Ели мясные консервы, вяленую рыбу, пили чай. За столом ни на минуту не смолкал оживленный разговор. И только Васильев сидел с опущенной головой. Анка тронула его за плечо:

– Григорий Афанасьевич, чего это вы заскучали?

– Да вот, думаю…

– О чем?

– Ныне передать тебе дела и печать сельсовета или до завтра отложить? Печать-то ведь Дарьюшка сохранила. А то трудновато мне. Предколхоза – я. Предсельсовета – я. Парторг – я…

– Аня, никаких дел и печатей от него не принимай, – сказал Орлов.

– Это почему же? – удивился Васильев, поглаживая ладонью залысину на голове.

– Когда он зарегистрирует нас, выдаст на руки брачное свидетельство, тогда и принимай дела сельсовета.

– Правильно, – засмеялся Жуков. – А так как у Якова Макаровича нет родителей, я и Глаша будем на свадьбе у него посажеными отцом и матерью.

– Я буду очень рад иметь таких, как вы, отца и мать, – сказал Орлов.

– Брак мы можем и нынче оформить, – предложил Васильев. – Сейчас я принесу сюда и книгу, и бланк, и печать, и…

– Погодь, погодь, – осадил его Панюхай. – А мово согласу на то ты спрашивал?

– Кузьмич… – укоризненно посмотрела на него Акимовна. – Да чем же зять тебе не по сердцу? А уж если по справедливости говорить, – рассердилась она, – то в расчет здесь Анкино сердце, а не твое принимается. Это тебе не старый режим!

– Ну вот, сказано – баба. Уже и старый прижим мне присобачила. А ить у меня на уме совсем иное. Слов нет, зятек у меня будет желанный. Но пущай он переходит на наше фамилие. А то что ж выходит с моей смертью порода Бегунковых кончится? Нет на то мово согласу.

– Это уж, Кузьмич, – развела руками Глафира Спиридоновна, – дело их, молодоженов. На какую фамилию пожелают, на ту и запишутся.

Между Панюхаем и женщинами завязался спор. Жуков шепнул Орлову:

– Пока тут будут решать вопрос – чью породу продолжать, – давайте выйдем. Поговорить надобно.

Жуков и Орлов незаметно вышли.

На улице им встретилась группа рыбаков. Впереди шагал Краснов. Он остановился, снял шапку, поприветствовал Жукова и Орлова.

– А мы к вам, Андрей Андреевич… – Краснов повел вокруг взглядом, задержал его на одиноко маячившем в море баркасе, вздохнул: – Море зовет, а выходить не на чем. Проклятый фашист разорил колхоз дочиста. За советом к вам… Не знаем, право, с чего начинать?

– За этим и я приехал к вам, друзья мои, чтобы посоветоваться с вами, с чего начинать восстанавливать колхоз… – Жуков помолчал немного и продолжал: – Я уже думал над этим. Давайте начнем с самих себя.

Краснов с недоумением посмотрел на Жукова.

– Да, да! С самих себя, – улыбнулся Жуков. – Война еще продолжается, и государство сейчас еще не в состоянии оказать нам большой помощи. Но и мы сложа руки сидеть не можем.

– Понятно, не можем, – отозвались рыбаки.

– То-то, друзья. А начнем мы вот с чего… У кого есть нитки или старые сети?

Рыбаки переглянулись, пошептались между собой, и один из них выступил вперед:

– Нитки, товарищ секретарь райкома, понемногу соберем.

– Хорошо.

– Да и две-три стареньких сети найдется.

– Прекрасно! – оживился Жуков. – Вон какое богатство у вас!

Рыбаки засмеялись, а Жуков продолжал:

– Вот и будем вязать сети, чинить старые. А как обстоит дело с баркасами?

– Четыре на весь хутор, – сказал Краснов. – И те дырявые, в сараях валяются.

– Починим и баркасы, проконопатим их, просмолим и – в море. Всякое дело начинается с малого.

– А что, дело говорит Андрей Андреевич…

– И кость не сразу обрастает мясом… – одобрительно зашумели рыбаки.

– А вы, товарищ бригадир, – обратился Жуков к Краснову, – сегодня же берите за бока председателя колхоза. Пускай созывает общее собрание. Решите сообща этот вопрос и – за дело.

– Это мы сделаем, – кивнул головой Краснов.

Рыбаки стали расходиться. Жуков, вспомнив что-то, задержал их.

– Минутку, товарищи… Вчера я был в рыбаксоюзе. Там мне сказали, что скоро на Азовское побережье приедет из Москвы работник наркомата пищевой промышленности. Будет знакомиться с положением дел в рыболовецких колхозах. И уж поверьте мне, помощи рыбакам недолго придется ждать. Товарищ Микоян очень уважает людей, у которых настоящая морская душа.

– Знаем, – отозвался седоусый старик, – Анастас Иванович всегда помогал рыбакам.

– И теперь поможет. А мы со своей стороны приналяжем, и дела пойдут на лад, – Жуков тепло попрощался с бронзокосскими рыбаками.

Шел октябрь, а погода все еще держалась теплая. Полуденное солнце светило ярко, и море сверкало серебристой рыбьей чешуей. Сашка Сазонов медленно вел «Чайку» вдоль вбитых в песчаное дно кольев, проверял их устойчивость. Между кольями над водой виднелась верхняя основа сети – ловушки.

Жуков и Орлов, стоя на высоком берегу, наблюдали за Сашкой. Вот он остановил «Чайку», высвободил из сети небольшую рыбешку и пустил ее в море.

– Чтобы мартыну не досталась, – пояснил Жуков. – Пускай растет на приволье.

– Разве мартыны могут таскать рыбу из сети? – удивился Орлов.

– Эти морские разбойники выхватывают леща и судака, если те запутаются в сети вблизи поверхности, и тут же в воздухе раздирают в клочья свою жертву. Поганая птица.

Над побережьем промчалась стая мартынов. Они дико вскрикивали, зорко высматривая добычу.

– А это что за установка? – указал Орлов на ловушку.

– Ну, это примитив…

– Но все же рыбаки берут рыбку?

– Именно – рыбку, – горько усмехнулся Жуков. – Что можно взять такими орудиями пассивного лова, как прибрежные вентери и ловушки? Мелкоту. А настоящая рыба там, в глуби моря…

Они подошли к тому месту, где раньше размещалась моторо-рыболовецкая станция. В помещении конторы хоть шаром покати – ни стола, ни стула. Окна выбиты, двери сорваны с петель, деревянная ограда снесена. Все, что могло гореть и давать тепло, уничтожили гитлеровцы. Немного поодаль, на берегу залива, зияли провалами пустых оконных и дверных проемов закопченные кирпичные стены бывших мастерских моторорыболовецкой станции.

– Когда-то здесь кипела жизнь, а теперь… Настоящее кладбище, – Орлов грустно покачал головой.

– Оживим! – уверенно сказал Жуков. – Еще как закипит здесь жизнь, Яков Макарович. Скоро приедет Кавун, – есть письмо от него, на днях выписывается из госпиталя. И МРС поднимем, и колхоз возродим. Вот только… – он покачал головой, – с людьми у нас туговато.

– Съедутся. Да и война, по всему видно, идет к концу.

– Съедутся те, кто уцелеет на фронте… С Каспия вот пришло уже подкрепление. Домой возвратился Краснов, а с ним и четырнадцать наших рыбаков. И все же людей не хватает. Колхоз должен давать стране рыбу. Море свободно… – Жуков посмотрел в морскую даль и будто невзначай спросил: – Так, говорите, у вас третья группа?

– Третья.

– И где же вы думаете приземлиться?

– Да здесь же, на Бронзовой Косе.

Жуков повернул голову и встретился с улыбающимися глазами собеседника.

– Это хорошо. Превосходно! – оживился он. – Должен вам сказать, Яков Макарович, что судьба наградила вас замечательной женой и чудесной дочкой… – он помолчал. – Ну, а чем думаете заняться?

– В воздух тянет, Андрей Андреевич, да вот… – вздохнул он, – по милости врачебной комиссии, чтоб ей пусто было, стал бескрылым.

– Забудьте о том «потолке», – Жуков показал на небо.– На воде не хуже, чем в воздухе. Даже лучше, уверяю вас! Стоит только один раз выйти вам с рыбаками на лов, и вы на всю жизнь полюбите море… – он помолчал и с хитринкой взглянул на Орлова. – А у меня для вас уже есть на примете интересная работа.

– Именно?

– Заместителя директора МРС по политчасти. Уверен, что с Юхимом Тарасовичем вы сработаетесь.

– Но я же не моряк, – вскинул плечами Орлов.

– Пустяки. Мотор знаете?

– Мотор-то знаю. А с рыбацким делом не знаком.

– Как так? – удивился Жуков. – А кто до войны был первым помощником рыбаков?

– Так то была помощь с воздуха, а рыбу ведь я не ловил.

– Было бы желание, постигнете и рыболовецкую науку. Правда, будут трудности…

– Я коммунист, Андрей Андреевич, – сказал Орлов, – и легкой работы никогда не искал.

– Правильно… Вот взгляните, – Жуков повел рукой. – Все разбито и разрушено. Но мы в первые годы Советской власти и не такую разруху одолели. Да еще одновременно приходилось отбиваться от наседавших врагов. И теперь врага на фронтах сокрушим и разрушенное хозяйство восстановим. Все равно наша возьмет. Ну, так как же, Яков Макарович, согласны с моим предложением?

Орлов провел ладонью правой руки от кисти до локтя левой, будто засучил рукав, готовясь приняться за работу, вдохнул полной грудью живительный морской воздух и утвердительно кивнул головой:

– Согласен.

– Ну, спасибо. Другого ответа, Макарович, я от вас и не ожидал. Приедет товарищ Кавун – и в добрый час! Начинайте с малого, шагайте к большому. Главное – не пугаться трудностей. Все равно наша возьмет.

– Не сомневаюсь, Андрей Андреевич.

В конце улицы, у тропинки, сбегающей по косогору к пирсу МРС, показался райкомовский «газик». Шофер подавал частые сигналы.

– Меня зовут, – сказал Жуков. – Идемте, – и они поднялись по тропинке наверх.

Анка вышла из машины, пожала руку Глафире Спиридоновне, сидевшей позади шофера, еще раз напомнила ей:

– Не забывайте нас, Глафира Спиридоновна. Приезжайте.

– Обязательно, Аннушка… – и позвала мужа: – Андрюша, нам пора в дорогу. Солнце садится, а тебе надо еще в сельхозартель заехать.

– Сейчас, Глаша, сейчас.

– Что это ты ушел молчком да и запропастился?

– Мы тут с Макаровичем об одном важном деле толковали, – Жуков попрощался с Анкой и Орловым и, садясь рядом с шофером, спросил: – А когда же будем справлять свадьбу?

– Мы, женщины, уже решили этот вопрос, – сказала Глафира Спиридоновна. – В следующее воскресенье.

– Прекрасно. А нам, Глаша, как посаженым Макаровича, надо будет проявить максимум заботы…

– Никаких забот, – запротестовала Анка.

– Ну уж, – поднял руку Жуков, – это отцу с матерью виднее, – и обернулся к жене: – Верно, Глаша?

– Да, придется вам покориться родительской воле, – засмеялась она и тронула шофера за плечо: – Поехали.

«Газик» фыркнул и бойко побежал по улице к центру хутора, сопровождаемый шумной стайкой босоногих ребятишек.

Оставшись вдвоем, Анка заглянула Орлову в глаза:

– Зачем он тебя из куреня увел?

– Чтобы наедине поговорить.

– Понятно. Я спрашиваю – о чем?

– Работу предложил.

– В районе?

– Нет, здесь, Аня.

– Что ж это за работа?

– Замполит директора МРС. Скоро приезжает Юхим Тарасович и надо будет восстанавливать моторо-рыболовецкую станцию.

– И что же ты ответил ему?

– А как ты думаешь? – улыбнулся Орлов, обнимая Анку. – Конечно согласился… Правда, работа предстоит нелегкая… к тому же для меня новая… Но, как сказал секретарь райкома, все равно наша возьмет! И МРС восстановим, и колхоз возродим…

Анка посмотрела на Орлова счастливыми глазами и молча прижалась к нему. Они долго стояли на высоком берегу, освещенные полыхавшим на небе вечерним заревом и в глубоком безмолвии наслаждались светлыми минутами начинавшейся для них большой радостной жизни.

КНИГА ТРЕТЬЯ
Сейнеры уходят в море

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Шел тысяча девятьсот сорок пятый год…

Фронт продвигался все дальше и дальше на запад. За дивизиями и корпусами Советской Армии следовали санбаты и полевые армейские госпитали. На восток уже не мчались завьюженные зимой и запыленные летом, как в первые годы войны, санитарные поезда, надобность в них постепенно отпадала, и в глубоком тылу один за другим свертывали свою работу военные госпитали.

Каждый день с фронта приходили радостные вести. Лаконичные сводки Совинформбюро о великих победах Советской Армии предвещали скорый конец войны. Уже в январе гремели ожесточенные бои на немецкой земле…

Военный госпиталь, в котором работала старшей медицинской сестрой Ирина Снежкович, тоже готовился к расформированию. Солдаты и офицеры по излечении покидали госпиталь, новые раненые воины не поступали, палаты пустели, сокращался штат медицинских работников.

Госпиталь был развернут в бывшем родильном доме еще с осени сорок первого года и постоянно был переполнен. Теперь же больные воины занимали в нем только третий этаж, первый и второй ремонтировали, готовили палаты к приему рожениц.

Начальник госпиталя профессор Золотарев после врачебного обхода медленно прогуливался по коридору, о чем-то размышляя. Время от времени он заглядывал в палаты, обменивался двумя-тремя фразами с больными, ласково кивал им и неслышно удалялся. Потом он подходил к карте, висевшей в коридоре, пристально всматривался в нее, передвигал в сторону запада флажки, мысленно произносил:

«Скоро конец войне, конец…»

Старшую медсестру профессор застал в дежурной комнате. Ирина сидела за столом и перечитывала треугольники писем со штемпелями полевых почт.

– Как, – воскликнул профессор, глядя поверх очков, – вы еще не отдыхаете? Смену не сдали, что ли?

– Сдала, Виталий Вениаминович, – ответила Ирина, подняв на профессора усталый взгляд темных глаз.

– Так почему же вы не в постели?

– А вот, – кивнула она на письма, – предаюсь приятным воспоминаниям.

– Благодарственные письма солдат и офицеров за вашу чудодейственную кровь? Что ж, письма можно перечитывать и лежа в постели.

Ирина засмеялась.

– Что же тут смешного? – развел руками профессор.

– Да вот… работаю я с вами три с лишним года и всегда вы меня в постель гоните. А сами-то вы когда-нибудь отдыхали? Небось, по трое суток не отходили от операционного стола.

– Голуба моя! – воскликнул профессор. – То ж было жаркое времечко.

– Правильно, Виталий Вениаминович. А теперь у нас мало больных и уставать не от чего.

Профессор покачал головой и опустился на стул, положил руки на колени. Ирина смотрела на его длинные пальцы и думала:

«Не счесть, сколько тяжелораненых солдат и офицеров, казалось безнадежных, спасли на операционном столе эти добрые, умные руки». Но никогда сама она, скромная, неутомимая и отзывчивая, не задумывалась над тем, скольких воинов вернула к жизни ее животворная кровь…

– Так вот, Иринушка, – заговорил профессор, – наши войска выходят к Одеру. Скоро конец войне.

– Это по всему видно.

– Через три-четыре месяца и на этом этаже снова станут полноправными хозяйками роженицы. В горкоме партии и горздраве уже шла речь обо мне. Думают назначить главным врачом городской больницы. Вы, я знаю, до войны работали в родильном доме. Как же вы решите: останетесь здесь или…

– Нет, Виталий Вениаминович, здесь я не останусь. Уеду.

– Куда?

– В Приазовье. Меня приглашают на Бронзовую Косу.

Профессор откинулся на спинку стула, с изумлением глядя на Ирину.

– Кто приглашает? Куда? На какую косу?

Ирина подала ему письмо.

– Читайте.

Писала Анка:

«…мы все ждем твоего приезда, милая Иринушка. Уверены, что тебе понравится здесь, и ты останешься у нас. Кстати, нашему медпункту требуется такой, как ты, работник. Ведь война еще продолжается и люди ой как нужны. Приезжай. Ждем».

Профессор положил на стол письмо и задумчиво уставился на окно, за которым выплясывала январская метель, залепляя снегом стекла. Ирина спросила:

– Вспомнили?

– Да, да…

Профессор с хитринкой посмотрел на Ирину.

– Значит… вы поедете туда по велению сердца?

У Ирины запылало лицо, зарделись уши, и она, опустив глаза, прошептала:

– Да, по велению сердца…

– Но у него Анка. Жена.

– Я удовлетворюсь тем, что буду каждый день видеть его… Жить рядом… А их семейного благополучия я не нарушу.

– Верю в вашу чистую душу, Иринушка. – Он помолчал и спросил осторожно: – А если и его потянет? Тогда как быть?

– Нет! – тряхнула головой Ирина. – Он честный человек и любит Анку. О моих же чувствах к нему никто не узнает.

– Да-а-а, – вздохнул профессор. – Я понимаю вас, голубушка. Что ж, напишите им, что вы приедете. Но… – он подумал и досказал: – не раньше мая.

– Я так и напишу, Виталий Вениаминович, – улыбнулась Ирина. Щеки ее порозовели, в глазах заиграли синие искорки. – А сейчас пойду отдыхать.

– Вот это мне нравится! – засмеялся профессор и вышел.

II

Море курилось…

Так часто бывает в жаркие июльские дни. Ночью пройдет тихий теплый дождь. К рассвету небо очистится от туч. Спокойная морская гладь похожа на тусклое зеркало, огромное и выпуклое. И только у самого берега слышны легкие всплески воды и едва уловимый шелест песка. Сиреневый небосклон постепенно становится на востоке розовым, потом вспыхивает ярко-оранжевым светом, бросая на зеленоватую воду мягкую позолоту.

Море дышит спокойно и ровно. Но еще до первого луча солнца оно начинает дымиться и в какие-нибудь десять-пятнадцать минут весь морской простор заволакивается непроглядным туманом. И тогда на судах, курсирующих по морю, неумолчно и тревожно ревут сирены, предупреждая столкновения, а на рыбацких баркасах зажигаются фонари. Но так бывает и зимой…

Стоял январь – морозный, студеный, скованное льдом море начинало куриться. На подледном лове были обе бригады – Панюхая и Краснова. Дед Панюхай вышел из палатки, подбросил сена лошадям, привязанным к саням, и повел вокруг себя прищуренным взглядом. Шквальный ветер, налетавший с севера, подхватывал мелкий сыпучий снег и то взвихривал его, то гнал по льду, наметая сугробы.

«Тримунтан бедой грозится», – с тревогой подумал Панюхай. Он отдал распоряжение своим старикам собираться и позвал Краснова:

– Михаил Лукич! А, Лукич!

– Что случилось? – отозвался из соседней палатки Краснов.

– А не пора ли нам сматываться? Море начинает куриться. Давай приказ своей бригаде.

Краснов, сбив с головы ушанку, высунулся из палатки. Ветер свирепел, сек по лицу колючим снегом, встряхивал палатки.

– Эге! – Краснов взглянул на помутневшее небо и напялил на голову ушанку. – И берега не видно.

– Сматываться надо, сказываю, – торопил его Панюхай. – А то и нас в этой карусели закружит.

– Ладно, Кузьмич. Запрягай лошадей, а я кликну рыбаков, будем сети выбирать.

Но рыбаки сами покидали палатки и уже бежали к бригадиру. Краснов замахал руками, крикнул:

– Стой! Свернуть палатки.

Пока рыбаки собирали палатки, Панюхай и еще один возница запрягли лошадей и подогнали сани к прорубям, где стояли сети. В ту же минуту подоспели рыбаки, бросили на сани свернутые брезенты и тюфяки, набитые соломой.

– Ломай перетяги, – скомандовал Краснов.

В первой сети, выброшенной на лед, оказалось центнера два леща. Рыба тут же задыхалась и коченела, превращаясь в ледяшки. Панюхай, укладывая ее в сани, беспрестанно бубнил, позабыв о надвигавшейся беде:

– Вот это чебачок… Один в один… Знать, не зря потрудились, рубили лед…

Рыбаки тянули вторую сеть. Мороз крепчал, верхняя основа сети покрывалась наледью, выскальзывала из рук.

– Тяжеловато, а? – улыбнулся в заиндевелые усы Краснов, предвкушая богатую добычу. – Кузьмич! Давай на подмогу.

– Иду! – откликнулся Панюхай, накрывая брезентом рыбу в санях. – А ну, старая гвардия, подмогнем?

– Подмогнем, – и старики направились к проруби.

Все чувствовали, как в сети судорожно билась рыба, и налегали дружнее. Панюхай скользил и падал на лед. Рыбак, помогая ему подняться, шутил:

– Гляди, в сеть не бултыхнись, рыбу распугаешь.

– И то может быть, – кряхтел Панюхай, становясь на ноги. – Ить склизко-то как…

Серебром сверкнули первые лещи, и у всех рыбаков загорелись глаза. Они так увлеклись своим делом, что и не заметили, как разыгралась пурга и все вокруг завыло, засвистало.

– Видать, густой косяк попался, – с одышкой проговорил Краснов. – Налегай, товарищи.

– Налегаем, Лукич, налегаем – слышался сиплый, с хрипотцой голос Панюхая. – Мы и стопудовый груз осилим.

Сеть шла медленно, подавалась рывками, будто кто-то там, в воде, удерживал ее и дергал на себя. Рыбаки понимали, что бьется крупная рыба, и возбуждение в них усиливалось с каждой секундой. И вот, пенясь, вскипела вода в проруби. Краснов, сбросив рукавицы, вцепился костенеющими пальцами в сеть.

– Тяни-и-и! – протяжно вскрикнул он.

Рыбаки разом поднатужились – и тут произошло то, чего никто не предвидел… Вдруг тяжесть словно ветром сдуло, и сеть стала подаваться легко и быстро. У рыбаков сразу опустились руки и радость сменилась горечью. Старая, непрочная снасть не выдержала большой нагрузки, прорвалась в нескольких местах, и рыба ушла в море. Рыбаки стояли мрачные и безмолвные, опустив головы. Сколько труда было вложено и вот… богатая добыча выскользнула из рук.

– А лошади где? – в испуге спохватился Панюхай.

– Да вон они маячут, – ткнул пальцем в белесую муть стоящий рядом рыбак.

– Лукич, – Панюхай тронул Краснова за рукав полушубка. – Давай до берега парусить. Непогодь-то какая.

– Поехали, – сказал Краснов. – Кто послабее, садитесь на сани. А кто помоложе, со мной, своим ходом пойдем.

– Да молодых промеж нас и нету, все старики.

– И все пешком пойдем. Не замерзать же в санях.

Шли скученно, жались друг к другу. Лошади, впряженные в сани, неотступно следовали за людьми. Время от времени Панюхай ласково покрикивал на них:

– Но, но, голубчики! До дому, до конюшни тепленькой! Пошли, пошли, родимые!

Стоянка рыбаков находилась в трех километрах от берега на отмелях, называемых буграми. Но прошло уже много времени, а берега все не было. Резкий ветер путался в ногах, затруднял движение, налетал со всех сторон, кружил и высвистывал, забивал снегом глаза.

«Неужто сбились?» – в страхе подумал Краснов, подставляя бок упругому ветру и не переставая шагать.

Прошло еще полчаса трудного пути. Люди и лошади выбивались из сил. И вдруг Краснов, замедлив шаги, остановился: перед ним пролегла темная полоса. Он снял с руки кожаную рукавицу, вынул из нее шерстяную варежку, протер слезившиеся глаза, всмотрелся: в узкой и длинной проруби чернела вода.

– Чего стали? – подал голос Панюхай.

– А того, Кузьмич, – отозвался Краснов, – блукали, блукали и опять к своей стоянке причалили.

– Закружились, что ли? – Панюхай подошел к Краснову.

– Закружились, Софрон Кузьмич.

– Ах, мама двоеродная, – покачал головой Панюхай и зло сплюнул. – Тьфу, треклятая карусель, закружила-таки. То-то я чул, как мои лошадки норовили вправо на два румба взять, а я левую вожжину на себя тянул. Вашим курсом следовал.

– И мои вправо забирали, – мрачно прогудел второй возница.

– Что ж теперь будем делать, Лукич? – спросил Панюхай, звеня сосульками, повисшими на усах и бороде.

– А вот что: привяжите вожжи к передкам саней, пускайте лошадей вперед, а мы следом за ними. Думаю, лошади не собьются с курса.

– Верно сказываешь, – поддержал его Панюхай. – Худоба непременно учует берег. Ей только волю дай, и она тебя до дому дотянет. – Он привязал вожжи к передку, взял направление от стоянки к берегу и ласково пошлепал заиндевевших лошадей по крупу: – А ну пошли, родимые. Выручайте…

И лошади выручили. Никем не понукаемые, дробно постукивая подкованными копытами по льду, они все прибавляли шагу и вскоре остановились перед обрывистым берегом. Панюхай ткнул вишневым кнутовищем в мерзлый суглинок, радостно вскрикнул:

– Земля, братцы! Мы у обрыва! Верни влево! – он взял под уздцы лошадей и повел их вдоль берега. За ним следовал второй возница. Они обогнули причальный помост, въехали на косу и стали подыматься в горку. Взявшись за оглобли и подталкивая сани сзади, Краснов и остальные рыбаки помогали уставшим лошадям. Когда преодолели подъем и сквозь свинцово-молочную пелену метели увидели силуэты окраинных домов хутора, Краснов взял из рук Панюхая вожжи, кнут и сказал:

– Я вот с ним, – показал он кнутовищем на возницу, – сдам приемщику рыбу. А вы – все по домам, – и задергал вожжами. – Пошли, пошли, веселее!

Рыбаки рассыпались по завьюженным улицам и переулкам. Панюхай в нерешительности продолжал стоять на месте.

«Домой или в контору?» – размышлял он, переступая с ноги на ногу.

До дому было метров пятьсот, до конторы моторо-рыболовецкой станции несколько шагов. Продрогшему Панюхаю казалось, что он уже превращается в сосульку. Не раздумывая больше, он засеменил мелкой старческой рысцой к конторе МРС.

Снежный буран набирал силу, с глухим ревом пролетал над хутором, вокруг ничего не было видно, и Панюхай бежал наугад, вбирая в плечи голову и прикрывая обледенелыми рукавицами лицо. Вдруг он стукнулся головой обо что-то твердое и отшатнулся. Перед ним был дощатый забор. Он стал торопливо пробираться вдоль забора и вскоре увидел тусклый свет в запорошенном снегом окне.

«Контора!..» – облегченно вздохнул Панюхай и, пройдя еще несколько шагов, нащупал парадную дверь, толкнул ее ногой.

В коридоре на него пахнуло таким приятным теплом, что он враз обессилел и разомлел, готовый вот-вот свалиться с ног. Но в ту минуту открылась дверь с табличкой «Директор МРС», и на пороге показалась Анка. Изумленная и радостная, она бросилась к Панюхаю и ткнулась лицом в его сосульчатую бороду.

– Отец!.. Жив?..

– Жив, дочка, жив, – выбирая из бороды сосульки и не сводя глаз со своей любимицы, бормотал Панюхай.

Анка развязала у него под подбородком тесемки, сняла ушанку, размотала на шее шарф, расстегнула полушубок и потянула отца за овчинную полу.

– Идем в кабинет, отец, идем… там и обогреешься, – и крикнула в открытую дверь: – Яшенька! Юхим Тарасович! Григорий Афанасьевич! Наши вернулись!..

В кабинете директора Юхима Тарасовича Кавуна были его заместитель по политчасти Яков Орлов, муж Анки, и председатель колхоза Григорий Васильев. Они шумно встретили Панюхая, спросили, все ли вернулись?

– Все, все, – закивал Панюхай, потирая руки у печи.

– А мы так встревожились, хотели организовать поиск, – сказала Анка.

– Что ты, дочка! – обиделся Панюхай. – В море я и летом и зимой, как дома. А помнишь, как меня в тридцатом годе на крыге по морю носило?

– Помню, отец.

– К тому берегу прибило. И жив остался. А ты… поиски. Метельной карусели испугалась?

– Что ты, отец. На дворе страшный буран. Слышишь, как воет?

– Пущай воет да пугает, а мы не боимся, – храбрился Панюхай, сидя у жаркой печи.

– Вот это настоящая морская душа, – и Кавун так расхохотался, схватившись за живот, что у него затрясся двойной подбородок. – У меня, Кузьмич, глаз острый. Я сразу почув, что ты морской волк. Потому и брюками флотскими, и кителем, и тельняшкой полосатой премировал тебя.

– Та премия вышла мне, Тарасович, за справную службу, когда я в МРС сторожем состоял, – заметил Панюхай.

– Правильно, за гарную службу флотскую.

– А как у вас с добычей? – спросил Васильев.

– Пудов пятнадцать чебака на две бригады пришлось. А еще поболе… – Панюхай сокрушенно покачал головой, – сорвалось.

– Как же это?

– А так, председатель: сетка старая, нитка слабая… прелая…

– Порвалась?

– В трех местах. И пошел наш косяк по морю гулять, – вздохнул Панюхай.

Кавун подошел к Панюхаю и положил ему на плечо тяжелую руку.

– Не горюй, старина. Рыбаксоюз обещал нам добротную нитку.

– Юхим Тарасович! – оживился Панюхай. – Да ежели бы мне добротную нитку… да поскликал бы я наших бабонек и девонек… да такие сети связали бы, что и сама белуга, мама двоеродная, не порвала бы.

– Будет нитка.

– Добро! Люблю порядок морской, – и Панюхай подмигнул директору.