Текст книги "Анка"

Автор книги: Василий Дюбин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 42 страниц)

– Выполняем, Андрей Андреевич.

– А точнее?

– Бывает сто… и сто пять процентов плана, – ответил Курбатов.

Жуков посмотрел на испещренный записями листок настольного календаря и сказал, обращаясь к круглолицому, плотно сбитому, коренастому соседу Курбатова:

– В «Красном партизане» примерно такие же показатели, товарищ Жильцов?

– Совершенно верно, – кивнул головой секретарь парторганизации колхоза «Красный партизан». – План хотя и с небольшим превышением, но перевыполняем каждую путину.

– И все же… – Жуков снова побарабанил пальцами по стеклу, окинул присутствующих беглым взглядом… – все же, вы намного отстали от колхоза «Заветы Ильича». Там молодежная бригада вчера завершила годовой план…

– Откуда у вас, Андрей Андреевич, такие сведения? – встрепенулся Дубов.

– А что, разве они неточны?

«Наверное, Анка протелефонировала», – догадался Дубов.

– Точные, как в аптеке, – подтвердил он.

– Вот теперь, Кострюков, у меня к тебе такой вопрос: почему рыболовецкие колхозы зоны вашей МРС работают по-разному? Одни за полгода выполняют годовой план добычи рыбы, а другие за десять-одиннадцать месяцев?

Кострюков недоумевающе развел руками и в полном смущении проговорил:

– Просто… затрудняюсь ответить товарищ Жуков…

– А ты подумай, Иван Петрович.

– Причины разные… – Кострюков поправил наглазную повязку, подергал себя за крючковатый нос. – Ну, скажем, одни рыбаки проворнее в работе, другие – медлительнее. Колхозы тоже разные, есть мощные, а есть малосильные…

– Не то, Иван Петрович, не то, – махнул рукой Жуков. – Дубов правильно сказал: рыбаки всех трех колхозов одним морем вынянчены, одним тузлуком просолены. А вот работают они по-разному. И причина тут одна: нет среди рыбаков тесного делового общения. Большая доля вины за это лежит на заместителе директора МРС по политчасти…

Кострюков поднял бровь и вопросительно уставился единственным в красных прожилках глазом на секретаря райкома.

– …Повинен в этом, – продолжал Жуков, – и секретарь парторганизации, не поделившийся опытом с другими колхозами.

– Андрей Андреевич… – заерзал на стуле изумленный Дубов. – Но об этом я писал в районную газету… Мои заметки печатались…

– Погоди, погоди, – перебил его Жуков. – Будем говорить откровенно, по душам. Начнем хотя бы вот с чего… Раньше на выставку одного хамсово-тюлечного ставника на кольях шесть рыбаков затрачивали восемь часов. Так?

– Так, – подтвердил Дубов.

– И сейчас затрачиваем столько же, – сказал Жильцов, прищуривая маленькие живые глазки и посасывая чубук потухшей трубки.

– Это вы. А вот бронзокосцы, когда начали выставлять орудия лова на якорях вместо кольев, затрачивают на эту операцию всего три-четыре часа рабочего времени. Скажите, – обратился Жуков к Курбатову и Жильцову, – вы на чем укрепляете ставные невода типа «Гигант?»

– Известное дело, Андрей Андреевич, на гундерах, – ответил Жильцов.

– На опорных столбах, забиваемых в морское дно, – пояснил Курбатов.

– Вот-вот. А в колхозе «Заветы Ильича» отказались от этого жесткого крепления. Там перешли на штормоустойчивые ставники, которые держатся не на гундерах, а на наплавах – деревянных и металлических бочках. Объясни, Краснов, какое преимущество штормоустойчивого ставника перед гундерным, – попросил он Проньку.

– Видите ли… Море наше капризное, неспокойное. Штормить любит. И гундерному ставнику, попавшему в шторм, туго приходится на жестком креплении. Шторм причиняет ему серьезные повреждения. А вот неводу на наплавах намного легче во время шторма. Его сетная часть и каркас не так быстро изнашиваются, меньше подвергаются повреждениям от морских волнений и течений.

– Значит, – Жуков тепло взглянул на Проньку, – повышенная штормоустойчивость невода увеличивает его промысловое время, удлиняет срок службы, а следовательно, обеспечивает более высокие уловы?

– Точно, Андрей Андреевич.

– А скажи, Краснов… – Жуков посмотрел на Дубова и в его глазах заиграли веселые искорки, – как, по-твоему, ловить бычка выгоднее – одной или двумя драгами?

– Само собой, Андрей Андреевич, двумя! – выпалил Пронька, не разгадав, к чему клонит Жуков. – Двумя драгами и рыбы добываем в два раза больше.

– Теперь нам ясно, – улыбнулся Жуков, – почему бронзокосцы могут выполнять годовой план улова за шесть месяцев. У них новаторская мысль бьет ключом!

– Значит, в этом заключается наша вина? – искренне удивился Дубов и засмеялся.

– Нет не в этом…

– А в чем же? – насторожился Кострюков.

– В том, что ваши новаторские методы до сих пор не стали достоянием других колхозов.

– Вот к чему вы, Андрей Андреевич, разговор клонили! – воскликнул Дубов. – Товарищи, – обратился он к Жильцову и Курбатову, – прошу к нам на «Буревестник». Выйдем в море, там и передадим вам опыт «двухсотников».

– Ну вот, давно бы так! – Жуков подошел к Дубову, положил ему на плечо руку. – Одно дело, дорогой товарищ, заметку в газету написать, и совсем другое – наглядно людям показать.

– Ясно, – согласился Дубов.

Вернувшись к столу и садясь на свое место, Жуков сказал!

– Как думает замполит Кострюков?

– А так, – с улыбкой посмотрел на Жукова Кострюков. – Был ты для нас, рыбаков, хорошим советчиком и добрым другом, им ты и остался…

– Не тот друг, кто медом мажет, а тот, кто правду в глаза скажет.

– Значит, договорились? – будто невзначай уронил Жуков, вынимая из кармана часы.

Дубов, Курбатов, Жильцов переглянулись и почти одновременно сказали:

– Договорились, Андрей Андреевич.

– В добрый час! – и Жуков звонко захлопнул крышку карманных часов. – А теперь я хочу немного посоветоваться с секретарями комсомольских организаций…

Заинтересованные комсомольцы выжидательно уставились на Жукова: о чем же хочет с ними советоваться секретарь райкома, когда здесь присутствуют коммунисты, старше и опытнее их?

– Как вы думаете, – спросил Жуков, – неплохо было бы организовать на флотилии передвижную библиотеку? Это ведь по вашей части, товарищи помощники коммунистов. А?..

– Факт, неплохо, – с энтузиазмом воскликнул Пронька.

– Это можно…

– Сделаем, – поддержали его остальные парни.

– Верю, что сделаете, – улыбнулся Жуков. – Только надо толково укомплектовать библиотеку, чтоб там можно было найти книги по технике, художественную и политическую литературу. Обязательно и журналы, брошюры… А при встрече в море передавать эту библиотечку с одного судна на другое.

– Мы можем, Андрей Андреевич, сделать так, – предложил Пронька, – организовать на каждом судне библиотечку, а потом обмениваться книгами.

– Прекрасно! – одобрил Жуков. – Рыбаки скажут вам спасибо. Народ наш стал не тот. Вместо водки на лове – чаю горячего просит, а вместо карт – к книге тянется, к знаниям. Верно ведь?

– Верно, Андрей Андреевич…

– Ну вот и договорились. Не стану вас задерживать…

– Когда к нам приедешь? – спросил Кострюков.

– Завтра, – ответил Жуков. – Хочу пойти с рыбаками в море…

XI

К выходу в море все было готово: на суда погрузили орудия лова, продукты, наполнили баки пресной водой, взяли запас горючего. Комсомольцы запаслись книгами и журналами, взятыми в библиотеке Дома культуры. Жуков, стоявший на пирсе рядом с Кавуном, Кострюковым и Васильевым, кивнул на пробегавшего мимо них Проньку со связкой книг под мышкой, улыбнулся:

– Передвижную библиотеку налаживает.

– Он у нас такой. С огоньком малый, – сказал председатель колхоза Васильев.

– А Сашка-моторист недоволен им, – улыбнулся в усы Кавун.

– Что такое? – поинтересовался Жуков.

– Каже, что всем хлопец взял, а вот никак не може научиться горилку ковтать да люлькой дымить.

– Взгреть надо Сашку, чтоб не прививал парню дурных привычек.

К ним подошел Дубов.

– Андрей Андреевич, вы с какой бригадой пойдете? – спросил он Жукова.

– Я и Курбатов на «Буревестнике», а товарищ Жильцов с Зотовым на «Темрюке».

– Бригады готовы, – доложил Дубов.

– Шо ж, – потянул себя за ус Кавун, – заводьте моторы тай отчаливайте с богом.

– На бога, как говорится, надейся, а сам не плошай, – блеснул глазом Кострюков.

– Ну, то ж така поговорка, – добродушно прогудел Кавун.

Провожали рыбаков по традиции всем хутором. Берег усеян людьми – тут и женщины, и дети, и старики. В воздухе стоит несмолкаемый гул возбужденных голосов.

– Папка! – машет отцу обеими руками Галя. Она порывается к пирсу, но Евгенушка крепко держит ее. Дубов широко улыбается, держа поднятую над головой шляпу. Евгенушка машет ему носовым платком.

Но вот часто и резко захлопали газоотводные трубки, суда окутались черной дымкой, толпа забурлила и зашаталась, будто закачался берег, в воздухе затрепетали разных расцветок платки, послышались возгласы:

– В час добрый!

– Счастливо!

– Удачного лова!

Анка стояла рядом с Евгенушкой, прижав к себе дочку. Среди уходивших в море рыбаков не было никого из родственников Анки, но она всегда выходила вместе со всеми на берег, брала с собой Валю и говорила ей:

– Доченька, помаши рыбакам. Пожелай им удачи.

– А потом что?

– А потом они привезут много рыбки.

И Валя, подняв ручонку с растопыренными пальцами, кричала:

– Дяденьки! Привезите мно-о-ого рыбки!..

– Ры-ы-ыбки! – вторила ей Галя.

Суда обогнули косу и пошли кильватерной колонной. Впереди трепетал красный вымпел «Буревестника». Анка неотрывно смотрела вслед флотилии, и глаза ее повлажнели. Что-то защемило сердце, вдруг стало почему-то грустно.

Евгенушка заметила резкую перемену в глазах Анки, спросила:

– Что с тобой?

Анка вздрогнула.

– Ничего…

– Неправда. По глазам вижу.

– Вот еще… – принужденно усмехнулась Анка. – Просто так…

– Ну, зачем от меня скрываешь? С кем же поделиться, как не с подругой.

– Да что же мне скрывать от тебя, Гена…

– Скрываешь, я же вижу, – не отступала Евгенушка.

Анка вздохнула.

– Ну? – Евгенушка обняла ее, заглянула в глаза.

– Просто… немного взгрустнулось…

– Отчего?

– От глупых дум… Вспомнила, как когда-то в мечтах я строила свое счастье… Думала: вот так же буду провожать в море любимого, с радостью встречать его… Какой светлой представлялась мне семейная жизнь… Ночи не спала, думала… думала… А все кувырком пошло…

– Эх, подруженька! Да тебе, моя милая, уже улыбается счастье – большое, светлое!..

– Ты о чем это?

– Не о чем, а о ком. О твоем соколе поднебесном…

– Ах, о Яше! – заулыбалась Анка, и лицо ее посветлело, глаза заблестели.

– О нем, конечно. Не о Павле же Белгородцеве.

– Что Павел… отрезанный ломоть, он навсегда выброшен из сердца… – сухо произнесла Анка. Она помолчала, о чем-то раздумывая, и продолжала: – А вот почему Яшеньки уже третий день нет?

– Прилетит.

– Но когда же он прилетит?

– Вот что. Я знаю, что ты можешь говорить о своем Яшеньке целые сутки без передышки. Это очень хорошо. Но только сегодня суббота и дел у нас с тобой пропасть. Надо и полы помыть, и белье постирать, и в бане искупаться. Как говорит Юхим Тарасович Кавун, «ходимтэ до куреня».

– Ходимтэ! – засмеялась Анка.

День выдался тихий, знойный. На зеркальной глади моря не заметно даже мельчайшей зыби. Такой штиль на Азове – редкость. Нещадно палило июньское солнце. И только исходившая от моря свежесть несколько умеряла нестерпимую жару.

Жуков, Дубов и Курбатов стояли на корме. Зеленоватые воды под ударами лопастей быстро вращавшегося винта бурунились и, вскипая, сердито шипели и булькали. За кормой двумя кружевными дорожками стлалась сверкающая на солнце белоснежная пена. По этому пенистому следу, не нарушая порядка кильватерной колонны, шли за «Буревестником» остальные суда рыболовецкой флотилии.

– Удивительно! Ни малейшего дуновения ветерка, – воскликнул Жуков, расстегивая воротник гимнастерки. – На суше в этакую жару задохнуться можно. Здесь хоть в малой мере, но все же ощущается дыхание моря.

– Для рыбака это не «дыхание», – улыбнулся Дубов. – Вот когда море заштормит…

– Ну, ну, я тебе заштормлю, – погрозил ему пальцем Жуков. – Попал я однажды в переделку, когда выходил с молодым колхозом на рыбалку, – и он, взглянув на Курбатова, засмеялся. – Было это в тридцатом году. Вышли мы в море ночью. Не успели поставить сети, как разыгрался такой штормяга, что казалось, море с небом смешалось. Ей-богу, не чаял еще раз берег увидеть. Думал – тут мне и гроб, да еще без крышки.

– Что же вы, Андрей Андреевич, сравниваете тридцатый год с сорок первым.

– А я и не сравниваю.

– Тогда, – продолжал Дубов, – мы на веслах да под парусом ходили, а теперь на моторах.

– Все равно нам шторм не нужен, – махнул рукой Жуков. – В штилевую погоду лучше рыбалить. Верно, Курбатов?

– Покойнее, – согласился Курбатов и с хитринкой посмотрел на Дубова.

Тот, усмехаясь, продолжал:

– Натура рыбака беспокойная… Он любить бурю должен. Одним словом, моряком настоящим быть.

– Ладно, ладно, романтик моря. Что это с ними, а? – вдруг повернулся Жуков, указывая на суда, расходившиеся в разные стороны. – Почему они поломали строй?

– А это мы теперь, перед выходом в море, еще на берегу намечаем маршрут движения флота. Вот они и пошли по своим местам.

– Дельно, – одобрил Жуков.

– Эге! – воскликнул Пронька. – За кормой «Темрюка» буек. Это Зотов будет учить Жильцова орудовать двумя драгами. Сейчас и вы увидите, товарищ Курбатов, – и он крикнул мотористу: – Саша! Полный вперед!

– Есть полный вперед! – отозвался Сазонов.

Мотор заработал часто и гулко, под ногами задрожала палуба, и судно полным ходом устремилось вперед. Пронька засек время, скомандовал?

– Драгу за борт!

Рыбак, ожидавший команду, тотчас сбросил за борт конусообразный буек. Полуторакилометровая сеть, сложенная волнистой кладкой, со свистом срывалась с палубы в море, и от буйка, помахивающего флажком, стлалась по следу «Буревестника» густая цепь поплавков, удерживающих верхнюю основу сети. Через несколько минут Пронька скомандовал рулевому:

– Право руля!

– Есть право руля!

Судно сделало крутой поворот и пошло дальше, не снижая скорости. Дубов сказал Курбатову:

– Заметьте: пройдено пятьсот метров… Сейчас мы идем, образуя острый угол. Вот мешок драги за бортом. Пройдено еще двести пятьдесят метров… – и крикнул:

– Право руля! Так держать!

Остальные 750 метров судно шло без поворотов. И когда Пронька доложил, что сетное полотно на исходе, Дубов сказал:

– Передай мотористу – «малый вперед»!..

Опытный рулевой сам взял еще немного вправо и повел судно на буек.

– Теперь вам все ясно? – спросил Жуков Курбатова.

– Нет, не совсем, – признался тот.

– Вот я вам поясню, – сказал Дубов. – Допустим, в этом квадрате обнаружен авиаразведкой или рыбаками косяк. Мы на полном ходу судна окольцовываем косяк сетным полотном драги. А как мы это делаем, вы уже видели: пятьсот метров – поворот; двести пятьдесят метров – поворот. Теперь идем малым ходом на буек, сводим концы драги. Смотрите на поплавки… Что получается? Драга, удлиняясь, суживается. Сетевые стены выравниваются, сближаются, легонько подталкивают рыбу, и она при медленном движении судна неизбежно заходит в мотню драги…

– Ясно! – улыбнулся Курбатов. – Замечательная мысль!

– Тут, братец, мой, – сказал Жуков, – академия!..

А Дубов продолжал:

– Выбрав на палубу первую драгу, мы делаем второй замет. Притонение продолжается около часа. За это время бригада ловцов вполне успевает осмотреть первую драгу, и если потребуется, то и произвести мелкий ремонт.

– Просто замечательно! – воскликнул Курбатов.

Замет драги не дал рыбакам ничего утешительного. В мотне оказалось с десяток судаков, два осетра. Но по возбужденному лицу Проньки, по его сияющим глазам было видно, что, пожалуй, дела не так уж плохи. А когда Жуков сказал, что на этот раз Проньке изменило рыбацкое счастье, Дубов возразил:

– Нет, Андрей Андреевич, вы не правы. И на этот раз ему улыбается счастье. Только надо уметь взять его… Пронька! – позвал он бригадира. – Прокопий Михайлович!

– Я тут, товарищ Дубов, – перед ним встал Пронька.

– Видишь? – указал он на осетров.

– Вижу.

– Они отбились. Где-то поблизости гуляют косяки. Приготовить наплавы и ставной невод. Живо!

– Где будем устанавливать невод?

– Вон там, – указал Дубов рукой. – За вторым бугром… Саша! Полный вперед!

Судно вздрогнуло, за кормой зашумела вода, в воздух взлетели соленые брызги, и «Буревестник» устремился на юго-восток. Жуков, упершись руками в бортовые поручни, задумчиво смотрел на запад. Солнце, увеличиваясь и теряя свой ослепительный блеск, медленно опускалось по голубеющему небосклону навстречу высунувшейся из-за горизонта синей тучке. С востока набежал ветерок, и морская гладь покрылась легкой рябью.

– Видно, к ночи море «задышит» по-настоящему, – заметил Курбатов. – Свежеет.

– Похоже на то, – согласился Дубов.

Жуков, занятый своими мыслями, вдруг обернулся к Дубову, спросил:

– Разве вы ловите красную рыбу ставным неводом?

– Да, все бригады колхоза перешли на невод.

– И давно?

– Совсем недавно.

– Насколько я помню, красную рыбу ловили, да и теперь ловят крючковой снастью. Так? – перевел взгляд Жуков на Курбатова.

– Крючковой, – подтвердил Курбатов.

– А мы отказались от крючьев, – сказал Дубов. – Неводом куда больше добываем осетра и белуги. Почти в два раза. А крючья скоро всюду отживут свой век. Это… варварский способ лова, Андрей Андреевич.

– Вот-те и на! – развел руками Жуков. – Это почему же «варварский»?

– А потому что, срываясь, рыба уходит раненой. В худшем случае – с проглоченным крючком. Но это еще не все… Попадись на крючья огромные белуги без глубокого заглота, да они всю снасть в ошметья превратят. Вот и убыток колхозу.

– Ишь ты!.. – Жуков подумал и продолжал: – Хорошо. А как же вы выбираете из невода осетра и белугу?

– Руками.

– А если попадется этак… пудов на тридцать?

– Глушим дубовой колотушкой, и она становится покорной. Даже хвостом не пошевельнет, – засмеялся Дубов.

– Еще новость у наших новаторов, – обратился Жуков к Курбатову. – Так что же вы до сего времени молчите? От соседей секрет таите?

– Что вы, Андрей Андреевич, – обиделся Дубов. – Если бы я хотел утаить, то не писал бы об этом в районную газету.

– Что-то я не встречал этой заметки.

– А не встречал оттого, что лишь вчера я отправил ее в редакцию.

Дубов окинул прицеливающимся взглядом широкие просторы моря, крикнул:

– Саша, стоп!..

Мотор мгновенно заглох, и «Буревестник» плавно закачался на легких волнах.

– Пронь! Наплавы и невод за борт!

– Есть невод за борт! – откликнулся Пронька.

На палубе деловито засуетились рыбаки. Чтобы не мешать им, Жуков спустился в кубрик, еще раз напомнив Курбатову:

– Хорошенько присматривайтесь. Опыт «двухсотников» сослужит вам большую службу.

После ужина все улеглись спать на палубе. «Буревестник» ходил на цепи вокруг брошенного якоря. За бортами сонно булькала вода. Морской чистый воздух действовал опьяняюще. Монотонное позванивание якорной цепи, тихие всплески гуляющих волн и легкое, усыпляющее покачивание судна навевали сладкий сон, и Жуков мгновенно уснул…

Ночь прошла спокойно. Море дышало ровно, ритмично, и в его потемневших водах золотой россыпью отражались звезды.

С рассветом Пронька поднял бригаду. Жуков проснулся от топота ног и возбужденных людских голосов. Когда он открыл глаза и вскочил на ноги, на палубе, извиваясь, судорожно бились крупные черноспинные рыбины. Курбатов был тут же, он помогал молодым рыбакам выбирать из невода улов. Его сапоги с высокими голенищами блестели от воды, выбившиеся из-под клеенчатой шляпы короткие с проседью волосы прилипли ко лбу.

– Ну, Пронька, ты настоящий морской волк. Учуял-таки осетровый косяк. Ишь, какую добычу заарканил! – сказал Жуков.

– Это, Андрей Андреевич, вчерашняя разведка драгой подсказала нам. Поиск в нашем деле – самое главное.

– Слышите, товарищ Курбатов? Не ждать, когда рыбка пожалует к тебе, а самим искать ее…

Курбатов хотел ответить что-то Жукову, но не успел и рта открыть. В ту же секунду послышались частые прерывистые гудки парохода. Все обернулись на звук. В двух кабельтовых от «Буревестника» курсом на Ейск шла всем знакомая старушка «Тамань», вспенивая воду широкими плицами веерных колес. Из ноздреватой медной сирены, прикрепленной к трубе, один за другим вылетали косматые клубы пара и таяли в прозрачном воздухе.

– Лево по борту «Тамань», – как заправский моряк, крикнул Пронька.

– Видим… Чего орешь зря, – проговорил Дубов, прищуривая глаза. – Однако капитан Лебзяк всегда приветствует рыбаков одним протяжным гудком.

– Похоже на тревожные, – заметил Жуков.

– Может, терпит аварию? – забеспокоился Курбатов. – Нашей помощи просит? Суденышко-то ветхое…

– Все может быть. А ну, ребята, быстро сматывай удочки, – крикнул Дубов.

«Тамань», не переставая подавать тревожные гудки, взяла право руля. Куда судно проходило метрах в двухстах от «Буревестника», Лебзяк поспешно поднялся на капитанский мостик, поднес ко рту мегафон, и все услыхали такое, что не сразу укладывалось в сознании:

– Война!.. Война!.. Война!..

– С кем война? Что он такое несет?! – перебивали друг друга вопросами рыбаки.

На бреющем полете промчался У-2, сделал вираж и лег курсом на Бронзовую Косу. Из кубрика выбежал бледный как полотно радист:

– «Чайка» радировала… – крикнул он, – гитлеровская Германия… вероломно напала на Советский Союз… Война!..

– Война?..

– Германия?..

– Не может быть!..

– А договор?..

– С кем? С фашистами?.. Мать их в душу!..

– Спокойно, товарищи! Спокойно! – поднял Жуков руку и к Дубову: – Давай к берегу…

Над морем всходило солнце. «Буревестник», сопровождаемый плачем чаек, полным ходом шел к берегу. На его высокой мачте все так же гордо реял красный вымпел. Казалось, нет никакой войны и жизнь все так же спокойно будет протекать в радостном труде под ясным советским небом…

XII

В полдень из Белужьего на Косу прискакал на взмыленном коне гонец. Анка была дома, готовила обед. Когда она выбежала на крыльцо, гонец уже поднимался по крутым ступенькам.

– Пакет из райвоенкомата. Распишитесь, – и он развернул перед ней разносную книгу. – Быстренько, гражданочка.

Анка взяла из его рук карандаш и, прежде чем расписаться, с удивлением посмотрела на гонца.

– Что за спешка такая?

– Срочный пакет, особой важности. Распишитесь, – отчеканил тот. – Получите, – и он вручил ей конверт из плотной серой бумаги.

Анка, стоя на крыльце, все тем же удивленным взглядом проследила, как гонец быстро сбежал по ступенькам, отвязал коня, мигом очутился в седле и через каких-нибудь две-три секунды наметом мчался по улице, будоража хуторских собак.

«Из военкомата?.. Нарочным?..» – наконец опомнилась Анка. Она вскрыла конверт, развернула бумагу. Прочитала раз, потом другой, но все никак не могла понять… «Мобилизация?.. Война…» Нет, Анка не хотела, не могла верить этому. Все ее существо протестовало против чудовищного, ненавистного слова «война»… Она вновь развернула бумагу, но строки расплывались, образуя черное пятно. Потемнело вдруг в глазах. Анка пошатнулась.

– Неужели?.. – прошептала она, обхватив руками голову, и опустилась на ступеньки крыльца. – Неужели?..

Из комнаты послышался детский голос:

– Мама!..

– Что, рыбка? – встрепенулась Анка, в безотчетном страхе бросилась к дочери…

– Ты с кем разговариваешь? С дедушкой?

– Спи, маленькая…

– А ты куда уходишь? – Валя обхватила теплыми ручонками шею матери.

– По делу. Я скоро вернусь, – и она поцеловала дочку.

Анка умылась, наспех причесалась, повязала косынкой голову и вышла, тихо закрыв за собой дверь. На улице она встретила Панюхая, возвращавшегося с ночного дежурства.

– Отец, сходи к Бирюку и скажи ему, чтобы он сейчас же шел в совет.

– А чего это в такую рань? Чай, нынче воскресенье…

– Потом скажу… Времени сейчас нет. Сходи, прошу тебя, – и она торопливо направилась к сельсовету.

«Рыба в море еще не разгулялась, а она в совет поскакала… С чего бы это?.. – размышлял Панюхай, глядя вслед Анке. – А к Бирюку почему не сходить, раз дочка просила…»

Подойдя к хижине, Панюхай остановился возле подслеповатого окошка и забарабанил пальцами по дребезжащему стеклу.

– Чего тебе? – в мутном просвете окошка показалась косматая голова Бирюка.

– Мне ничего. А тебе в сельсовете быть надобно. Живо! – спокойно ответил Панюхай и пошел со двора.

Бирюк метнулся к двери. Поддерживая рукой порты, крикнул с порога:

– Кузьмич! Ты это всерьез?.. А что там, в совете? Пожар, что ли?..

– Не знаю. Анка наказала бегти тебе в совет…

– Наказала… И в воскресенье покоя нету, – проворчал Бирюк, однако стал быстро одеваться.

Возле Дома культуры Анка остановилась. Минуту она раздумывала, потом повернула вправо и скрылась за углом…

Евгенушка лежала на кушетке и читала книгу.

Присмотревшись к скорбному, побледневшему лицу Анки, ее тревожным глазам, Евгенушка приподнялась на локте:

– Да на тебе лица нет, Анка. Что случилось?

Анка тяжело опустилась на стул.

– Страшное случилось. Вот… – и протянула подруге бумагу.

Евгенушка быстро пробежала короткие строки, с недоумением взглянула на Анку и снова уткнулась в бумагу.

– Ничего не понимаю…

– Гитлер напал на нас… – с трудом вымолвила Анка. – Фашистская Германия пошла войной на Советский Союз…

– Войной?.. – порывисто переспросила Евгенушка.

Из рук ее выпала бумага.

– Значит, мобилизация? Значит… – Евгенушка не договорила, залилась слезами.

– А вот этого делать не надо, Гена, – сказала Анка, поднимая с пола бумагу. – Слезами горя не погасить.

– Ох, – простонала Евгенушка, хватаясь за сердце.

– О чем и я говорю, сердце больное у тебя. Крепись, Гена. А я побегу в совет.

Бирюк уже был в сельсовете, когда Анка вошла в приемную.

– Зайди, Харитон, – бросила она на ходу, направляясь в кабинет.

«Даже не глядит… Сердитая… Влетела, как скаженная. Какая муха ее укусила?..» – терялся в догадках Бирюк.

– Харитон! – окликнула его Анка из кабинета.

– Иду, Софроновна! – Бирюк нехотя поднялся со стула и лениво побрел к двери кабинета.

– Возьми эту бумагу. В ней указаны годы рождения военнообязанных запаса, которые подлежат мобилизации. Быстренько составь список.

– Мобилизация? – и Бирюк впился глазами в бумагу. – Список? Это я мигом составлю, – он дошел до двери и остановился, опустив голову. – А зачем столько возрастов зараз? Неужели война?

– Война, Харитон.

Бирюк, взявшись за ручку двери, стоял неподвижно.

– Чего же ты медлишь?

Бирюк обернулся.

– Анна Софроновна… Как вы думаете?.. Если я добровольно на фронт попрошусь… Возьмут?

– Инвалидов не берут.

– Жалко… Я бы этой проклятой собаке… Гитлеру… – Бирюк сделал жест, будто схватил кого-то за горло и стиснул в своих огромных лапах… – Голову свернул бы, гаду… задушил бы…

Бирюк с остервенением рванул на себя дверь. А в приемной украдкой перекрестился:

«Слава богу!.. Вот и конец вашему царству, товарищи большевики…»

Оставшись одна, Анка откинулась на спинку стула и уставилась невидящим взглядом в одну точку. Со стороны могло показаться, что она о чем-то размышляет. В действительности же Анка находилась в глубоком забытьи. Ее охватило какое-то необъяснимое оцепенение. Но вот до ее слуха донесся знакомый рокот мотора, усиливавшийся с каждой секундой… Анка вдруг выпрямилась.

«Это он… Яшенька…» – и кинулась к окну, но увидела только косую тень, быстро пронесшуюся через улицу в направлении посадочной площадки.

Анка заперла дверь кабинета и уже на ходу бросила Бирюку:

– Поторопись со списком… я скоро вернусь…

– За список, Анна Софроновна, не беспокойтесь. Через час будет готов.

Анка вышла на улицу. Самолет сбавлял газ, шел на посадку. Из-за угла выскочил запыленный «газик». Шофер, увидев Анку, остановил машину, выпалил скороговоркой:

– Где секретарь райкома?

– В море.

– Эх, черт побери! – с досадой крякнул он.

– Да он скоро вернется. Вы поезжайте на МРС и ждите его там. Рыбаки обещали быть дома к обеду.

– К обеду? – ужаснулся шофер. Однако рывком сорвал с места машину и помчался к берегу…

Обливаясь по́том, Анка почти бежала. За хутором остановилась, перевела дыхание. Она видела: самолет, подпрыгивая, пробежал немного и остановился; вот летчик вылез из кабины, стал на крыло и спрыгнул на землю; техник-моторист, поговорив с ним о чем-то, скрылся в сторожке и вышел оттуда со свернутыми постельными принадлежностями. Прежде чем направиться к самолету, он протянул руку в сторону Анки, стоявшей на окраине хутора.

И тут-то в голову Анке пришла страшная мысль, от которой она ощутила во всем теле озноб…

«Да это ж он прилетел проститься со мной… Ну, конечно, проститься… Вот и моторист садится в самолет… Значит…» – и она опрометью бросилась навстречу летчику, не переставая кричать:

– Яша!.. Яшенька!..

Но вдруг она остановилась с широко открытыми глазами, безмолвная и окаменевшая… И рост, и размашистая походка, и коричневого цвета шлемофон – все напоминало о нем, о родном и любимом человеке, но лицо!.. Оно ей совершенно не знакомо.

– Простите, – козырнул летчик, – вы Анна Софроновна Бегункова?

Анка молча кивнула головой.

– Я от товарища Орлова… Он срочно отозван командованием… Вам, наверное, известно уже о вероломном нападении…

– Да, да! – как-то машинально проговорила Анка.

– Так вот… Он передал вам записку…

– Что? – вскрикнула Анка и ухватилась за руку летчика. – Где он?

– Я же вам сказал, он срочно отозван командованием. А вот записка вам от него.

– Ах, записка!.. Спасибо… – она разжала пальцы, выпустив руку летчика, взяла сложенный вчетверо листок, вырванный из блокнота. – Вы уж извините меня… – и стыдливо опустила голову.

– Ничего, ничего. Это вы извините. Я должен сейчас же улетать.

– Так скоро?

– Ни минуты больше не могу задерживаться. Прощайте! – и он пожал Анке руку.

– Вы увидите его? – спросила Анка.

– Не знаю. Может, и придется встретиться. Все может быть.

– Да, да… Вы обязательно должны встретить его… Скажите ему, что я… Да он и сам знает… – голос ее оборвался, и она отвернулась. Из глаз неудержимо хлынули слезы.

– Хорошо, Анна Софроновна! Я передам. Прощайте, – летчик побежал к самолету.

Анка почувствовала, как у нее внезапно слабеют, подламываются в коленях ноги, и она опустилась на жесткую, выжженную солнцем траву. Силы оставили ее. Она развернула записку и прочла наспех набросанные карандашом короткие строки:

«Милая, родная Аннушка!

Я очень тороплюсь. Жди письма. Це-

лую, люблю навсегда.

Яков».

– Куда же ты улетел, Яша?.. – сдерживая рыдания, прошептала Анка. – Когда же я теперь увижу тебя?.. Ах, счастье!.. Счастье… Ты только издали улыбаешься: мне, а в руки не даешься…

XIII

Еще до захода солнца на морском горизонте показалась флотилия Бронзокосской МРС.

Суда шли с разных сторон, и по мере их приближения к Косе интервалы между ними заметно уменьшались. Моторы работали с полной нагрузкой, и от набегавших волн, ударявшихся о форштевни, разлетались в стороны фонтаны сверкающих брызг.

Слева от «Буревестника» шли «Темрюк», «Азов» и «Ейск», справа – «Таганрог», «Керчь», «Бердянск», «Мариуполь». У самой Косы интервалы сократились настолько, что суда сблизились вплотную. Зотов сложил ладони рупором, крикнул с «Темрюка».