Текст книги "Книга первая. Мир"

Автор книги: Татьяна Танина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 42 страниц)

– Что надо сделать, чтобы ты поверил?

За золото готовы на все, о чем не попроси! Мать родную на алтарь возложат и отца родного предадут… И чего бы не воспользоваться их истовым рвеньем?

– Я поверю вам, если вы принесете мне в жертву веля. Хотя бы одного, – вкрадчиво начал он. – Открою вам свою тайну. Один убитый великан приблизит сразу на целый год начало моего владычества на земле. Тут счет простой. Того, кто решится на подвиг во имя веры, я щедро вознагражу за смелость – отмерю золота столько же, сколько весит голова веля, которую мне предъявят. Но не буду настаивать, если у вас нет желания или сил…

Его пристальный взгляд заскользил по лицам людей. Что пересилит в мучительной, внутренней борьбе – страх перед велями или жадность? В тяжелой, душной тишине подвала стало слышно, как перешептываются мысли, как алчность спорит с благоразумием. Было над чем призадуматься. С велем-то совсем не просто расправиться. Тут самим можно без башки остаться. Но если удастся убить благородного, то Господин озолотит. Верно, дело принесет богатство. Ведь вот же явное доказательство – у Крашеня в подоле рубахи. Весомей довода и быть не может.

Окинув взглядом собрание, Темнозрачный улыбнулся.

– Повторяю, я не настаиваю. Только вы сами спросили, какую службу мне сослужить. Скажу больше: если вы докажете свою верность через кровь велей станете первыми из моих приближенных. Я знаю, вы сможете…

– О Великий Властелин, ты самый мудрый из богов… Мы сделаем все, чтобы приблизить время твоего безграничного владычества, – люди, один за другим, опустились на колени и в молитвенном жесте протянули к нему руки. – Мы исполним твою волю.

– Ну, полноте, хватит слов. Принимайтесь уже за дело.

В ответ голоса согласно загудели.

– Вот и славно. Вот и договорились. А пока я вынужден оставить вас, друзья мои. Скоро увидимся.

Прежде, чем кто-то что-то понял, он удалился тем же образом, как появился, швырнув на прощание перед исчезновением пригоршню драгоценностей.

Люди медленно, как пригибаемые неведомой силой, опустились на колени. Едва они встали на четвереньки, как богобоязнь и восторг на их лицах сменило свирепое, исказившее черты выражение, а руки, еще мгновение назад протянутые в просящем жесте, жадно зашарили по холодным, пыльным плитам.

Крашень Молчун остался стоять. Придерживая отяжеленный золотом подол рубахи, он с чувством превосходства и нескрываемым отвращением взирал на единоверцев, которые, толкаясь, ползали на четвереньках по полу и выхватывали друг у друга из-под носа драгоценности, а то и дрались.

“Свиньи… Крысы… Презренные твари, – подумал он. – Они не достойны того, чтобы служить тебе, мой Господин! Они не заслуживают Твоей милости“.

Крашень изумленно, будто видел впервые, вперился взглядом в бронзового павлина, стоявшего на своем прежнем месте.

– Мой Владыка? – прошептал он.

Изваяние оставалось неподвижным.

На следующий день, с раннего утра и до позднего вечера кромешники, рискуя навлечь на себя подозрения стражей, досаждали Крашеню одним и тем же вопросом: “Нет ли вестей от Господина?“. Надоедливость единоверцев его ужасно злила, но вместе с тем ему необычайно льстила мысль, что его считают приближенным Владыки, посвященным в его дела, и таким образом признают за ним главенство. Осознав свою значимость, Крашень повел себя властно, сменил повадки и тон. Стал кричать на непрошеных гостей, велел не приходить, пока он сам не позовет.

А позвал он их уже день спустя. Более того, лично навестил каждого. По волеизъявлению Темнозрачного Владыки.

Возвращаясь со службы в храме Великого Творца, Крашень заметил знакомого темноволосого, меланхоличного вида юношу, бредущего навстречу. Он хорошо запомнил, хотя видел в темноте и недолго, его лицо с тонкими чертами, отмеченное печатью грусти, уверенную осанку человека, привыкшего повелевать, и движения, спокойные и плавные.

Испуганный Крашень огляделся по сторонам – не видит ли кто еще Владыку. Но люди шли мимо, не обращая на них внимания.

– Здорово, Молчун, – как ни в чем не бывало, произнес Темнозрачный.

– О, Трижды Великий… Совершеннейший… Властелин земли… – Застигнутый врасплох, Крашень был готов провалиться сквозь землю. Он так привык вести двойную жизнь, что, даже уверившись в том, что Темнозрачный Властелин в самом деле существует, продолжал посещать храм Творца.

– Можешь звать меня просто – Владыка.

– О! Как прикажешь, Господин, – часто закивал Крашень. – То есть, Владыка.

– Так ты из храма, значит?

От страха у Крашеня подкосились ноги, и он рухнул бы на колени, но Темнозрачный удержал его и встряхнул.

– Великий, ты ничего такого… – начал оправдываться он свистящим шепотом. – Я – не предатель. Я новости ходил послушать… Там после службы на ступенях собираются мужики и обсуждают городские дела.

Темнозрачный двинулся дальше по улице. Крашень засеменил рядом., то и дело порываясь поцеловать руку Господина или край его одежды. Прохожие стали на них оборачиваться

– Да, успокойся ты! – присмирил он своего рьяного почитателя, выдергивая свой рукав из его цепких рук. – Я не в обиде. Я все понимаю и не считаю изменой твои хождения в храм. Ты волен делать все, что пожелаешь. Ты уже доказал свою преданность своими смелыми поступками, совершенными ради меня. Нет ничего страшного в том, что ты бываешь в храме, в его стенах не ты один такой. О, если б светлый бог мог знать, кто собирается под крышей его святилища, он бы обрушил потолок на их головы. Но я к тебе совсем по другому поводу. Пойдем-ка, погуляем по городу, покажешь мне, где живут великаны, ведари, судьи и прочие наши враги.

Вместе они бродили по холмам до тех пор, пока звуки горна не предупредили о том, что горожанами и гостям пора разойтись по домам или найти ночлег. С недавнего времени власти Небесных Врат ввели новый закон, запрещающий перемещения по городу в темное время суток. Всякого, кто ослушается, стражи порядка задерживали до установления личности и выяснения причин его ночных блужданий. Горожане и гости отнеслись к новому закону с пониманием. Ведь ночь – это время, когда темные силы могли оказать на человека наиболее ощутимое влияние. Только плохие люди вершили свои дела под покровом ночи, ибо хорошие не опасались света дня. И вообще, человек, ведущий праведный образ жизни, должен укладывается спать с наступлением темноты, потому что для того, чтобы добывать хлеб насущный, ему надо вставать с рассветом. Бесцельно шляются в ночи только разбойники или праздные люди.

– Завтра к полуночи все соберетесь в своем обычном месте, – наказал напоследок Темнозрачный. – Ведь вы устраиваете собрания за пределами города?

– Да. В виноградниках.

– Завтра вечером ступайте в виноградники. Предупреди всех.

– Я-то предупрежу… Но вдруг кто-то не захочет пойти? Или не сможет…

– Разве ты не понимаешь, что это – приказ?

– Понимаю, но они же…

– Так и передай им, что я велел! Пригрози, в конце концов! Что б они не просто ушли из города, а побежали так, будто пятки горят.

– Слушаюсь, Трижды Великий Властелин. Всех обойду лично, передам твою волю.

– Передай-передай. Но ни слова о том, чем мы сегодня занимались.

– Мой, господин! Жизнью клянусь, – ударил себя в грудь Крашень.

– И раньше полудня следующего дня домой не возвращайтесь.

– Почему?

– Не спрашивай меня ни о чем! – Лицо юноши искривил гнев. – Я сам скажу все, что посчитаю нужным.

– Слушаюсь и повинуюсь, Трижды Великий, – пролепетал в поклоне Крашень, не смея поднять глаза. Но тут же, вспомнив нечто важное, вскинул голову. – А как же жертва?

– Какая еще жертва?

– Мы не успеем найти жертву для тебя, Трижды Великий Властелин. В винограднике мы приносим тебе жертвы. Теперь, когда ты… вернулся. – Крашень мялся, осторожно подбирая слова. – Ты придешь, а алтарь – пустой… Скотину или птицу… ты же не примешь?

Темнозрачный фыркнул.

– Нет, конечно! – усмехнулся он, и тут же примирительно похлопал человека по плечу. – Ничего. Будете должны. В следующий раз двойную жертву принесете.

– Благодарю, Трижды Великий Властелин земли.

– Полноте. После благодарить будешь. Ты даже представить себе не можешь, какое одолжение я вам делаю, – бросил он, быстро удаляясь по улице, – сказал он и исчез, оставив Крашеня стоять в изумлении посреди улицы.

Наконец Темнозрачный достал сосуд с уже готовым колдовским зельем из дупла дерева. К этому времени все составляющие в достаточной мере пропрели ядом. Осталось только твара выловить, который понадобится для противоядия, – и можно использовать отраву.

После ухода его прошло немного времени, и с дерева на землю попадали насекомые, птицы и мелкие зверушки, обитавшие в его густой кроне – все мертвые. Листья на ветвях пожухли, сморщившись и высохнув, они посыпались дождем, и пока летели вниз, истлевали, превращаясь в пепел. А потом треснуло вдоль само дерево и, развалившись на две половины, рухнуло, подняв в воздух облако черной пыли. Оказалось, что ствол внутри весь обуглился, будто прогорел.

С наступлением темноты Темнозрачный вышел из дому. За ночь ему предстояло сделать большое дело, непосильное ни одному человеку. Бесшумной тенью метался по городу и сеял зло. Он торопился. В мгновение ока перемещался на видимые расстояния, исчезая в одном месте и возникая в другом, далеко впереди. Где-то кидал щепотки по ходу вдоль улицы, где-то останавливался и обметал окна и двери, чтобы люди за ними заболели наверняка. В этих домах жили судьи, стражи, знахари и прочие ведари, главы общин. На одних указал Крашень Молчун, о других он сам разузнал. Его враги в большинстве своем оказались простыми смертными, посему наслать на них порчу ему, великому колдуну, было раз плюнуть. Он щедро сыпал зелье на пороги их жилищ. Знали они или нет о его возвращении, в силах ли были его остановить – глупый вопрос. Они являлись его врагами по определению. Как говорится, на богов надейся, а осла привязывай. Предосторожность никогда не бывает излишней.

Он просочился за ограду сада верховного судьи-правителя и склонился над брошенными на дорожке игрушками – любовно вырезанными из дерева фигурками людей, лошадками, повозками. Третьего дня он видел здесь двух очаровательных мальчиков, внуков веля, которые увлеченно играли в тени деревьев. Похоже, братья были очень дружны… “Как хорошо, что велевы свойства не передаются по наследству“, – подумал он и, прошептав заветные слова, сдул с ладони смертоносную пыльцу. Он напустит на детей лишь легкую хворь. Всех же остальных домочадцев изведет. Пусть внуки остаются единственной отрадой в жизни веля. Когда человек, пусть и благородный, имеет привязанность, он становится очень слабым и уязвимым, сам не подозревая об том.

У Темнозрачного было отличное настроение, несмотря на то, что ему не удалось опылить казарму стражей порядка, и он еле ноги унес от ночного дозора, гнавшегося за ним верхом. Высыпав остатки отравы на Нижнем рынке, где в предрассветный час уже появились первые торговцы и начали выкладывать на прилавки снедь, он вернулся в свою коморку. Сев на тюфяк, он закрыл глаза и погрузился в забытье. После многотрудных деяний он заслужил короткую передышку, совсем недолгий отдых. И ничего удивительного. Даже боги устают и уходят на покой.

Примерно в полдень Темнозрачный покинул дом в предвкушении увидеть причиненный вред. Смертоносная пыльца начала убивать с первыми лучами солнца. На рассвете мельчайшие частицы яда воспарили и повисли невысоко над землей, проникли через распахнутые окна в дома. Одного вдоха достаточно, чтобы подхватить заразу. Кто не умрет в первые дни, сослужит верную службу черному делу потом, когда наступит срок, когда человек уже забудет про боль и пережитый ужас. Потому как злобота, затаится внутри до поры до времени. Если ломоту, жар и слабосилие, сопутствующие порче, можно согнать, а язвы заживить, то одержимость врастет в потроха, пустит корни.

Он гулял по городу и заглядывал в серые лица людей, в их потухшие глаза, и видел в них приближающуюся смерть. Он упивался человеческой болью и страданиями. Во второй половине дня люди на улицах стали падать бездыханными. В городе, охваченном ужасом, началась паника. Крики, визги, плач сливались – все в одно – жуткий вой. К вечеру все дороги в градеже и окрестностях были усеяны трупами. И никому до них не было дела, разве что грабителям. Кто-то из горожан спешил покинуть Небесные Врата, другие заперлись в своих домах. Но большинство из тех, кто еще мог передвигаться, пришли к Дворцу судей. Такого столпотворения не было даже при строительстве Лестницы на небо! Люди требовали у Совета принять меры. Но судьи-правители, те, что чудом избежали гибели, а таковых набралась ровно одна треть от бывшего состава, сами пребывали в страхе и растерянности и не знали, что надо делать, ведь никогда прежде подобного не случалось.

Совет заседал до полуночи. Наконец было объявлено, что чума – это общая беда. Горожан призвали набраться терпения и проявить мужество. Сообща решили, во избежание еще большего распространения болезни и порчи воздуха, как можно быстрее, убрать с улиц мертвецов и сжечь, не дожидаясь опознания, для чего за городом отвели отдельные участки. Под утро команды добровольцев из горожан принялись за дело. На улицах появились телеги с высокой, в половину человеческого роста решеткой, куда закидывали трупы. Тут было не до церемоний.

Чума продолжала свирепствовать. Зараженные умирали, дома в постели и вне родных стен, падая как подкошенные посреди улицы. Здоровые бродили по городу в поисках пропавших родных. Подобно теням, они двигались от одного трупа к другому, кому-то из них удавалось обнаружить ближнего, лежавшего ниц посреди дороги или сидящего, будто уснувшего у стены. И тогда опускался человек на колени и обращал ненавидящий взор к небесам, и кричал, вопрошая богов, за что ему ниспослано такое наказание.

На кладбища нескончаемой вереницей двигались похоронные процессии. Безымянных мертвецов вывозили за пределы города. В речных долинах, где еще не успели собрать весь богатый урожай, были выкопаны большие, глубокие ямы, куда сваливали трупы, обливали маслом и поджигали.

Смерть собирала свой урожай.

Однако ни времени, ни сил добровольцев не хватало, чтобы бороться с мором. За ночь чума унесла еще сотни жизней. Трупы, неубранные с улиц, за сутки распухли, и над городом повис смрад. К нему примешивался запах горелого мяса и паленой шерсти от погребальных костров, чадящих в округе. По жаре зловоние обещало развеяться нескоро.

Для Темнозрачного эти запахи были, как для кого другого – аромат цветов. Он получал удовольствие, созерцая живописные картины гибели людей. Их обратного превращения в прах, пыль, землю. С любопытством он рассматривал лица горожан, внезапно застигнутых смертью. Вот один, оказавшись в ее цепких объятиях, дико оскалился; другой улыбнулся ей, как любимой женщине; третий удивился; четвертый принял ее с умиротворением, а пятый такую гримасу состроил, будто ему в рот попало что-то кислое. “Смертушка – сестра родненькая, – думал Темнозрачный, – для всех ты одна, у каждого ты разная“.

Только на третий день массовый мор прекратился. Выздоравливали люди, которые испытывали недомогание. Лучше себя почувствовали те, кто слег в первый день, но находился в сознании и уже считал себя обреченным. Продолжали умирать лишь тяжелобольные, тела которых были покрыты гнойными язвами, утратившие связь с действительностью еще два дня назад, они тихо отправлялись к праотцам. Поредевшее жречество, которое все это время призывало горожан молиться денно и нощно и воскуривать благовония, объявило, что молитвы наконец услышаны. Служители храмов рассказывали о людях, якобы, ставших свидетелями случаев, когда боги сходили на землю и чудесным образом исцеляли тяжело больных.

“Ведь небосвод теперь находится очень высоко, далеко от земли, – говорили жрецы, – не сразу голоса вопиющих достигают ушей богов. Но теперь боги снова опекают нас, как детей своих“. Кто-то из прихожан верил. Другие, потерявшие близких, а с ними и веру в милосердие богов, горько кривились от подобных заверений. “Как можно так долго не замечать бедствие, – спрашивали они, – когда чад погребальных костров, а не благоуханный аромат, поднимается до небес, аж солнце затмевает?“

Чумной мор проходил сам собой. Способ излечения так и не был найден.

Кое-кто в городе все же догадался об истинных причинах чумы.

Старая ведунья Преславна, которая, по расчетам Темнозрачного, должна была умереть еще в первый день, вдруг очнулась. Не потому, что тот пожалел для нее отравы. Как многоопытная чародейка, она почуяла опасность, просочившуюся в ее дом. Но, не зная всех свойств насланной порчи, она сделала то, что всегда делала в подобных случаях – призвала на помощь духов земли и огня, и окурила жилище. Вот только не помогли ей защитные чары огородиться от черного колдовства – таким сильным было злыднево средство – она лишь ненадолго задержалась на этом свете.

Преславну, лежавшую на полу возле курильницы, вечером первого дня нашла ее ученица и петащила в постель. С того момента Лада, так звали девушку, находилась рядом, молилась о спасении и всеми известными ей способами очищала жилище от болезнетворных духов. Приходили люди, совета испрашивали, просили дать какое-нибудь средство чудодейственное для лечения родни. Лада насыпала горемычным благовоний пополам с плакун– и одолень-травой, обнадеживала и отсылала их обратно домой. Это все, чем могла помочь несчастным ученица знахарки, сама нуждавшаяся в мудром совете.

Две бессонные ночи девушка провела у постели. Старица, и прежде не отличавшаяся благообразием, пострашнела – без слез не взглянешь! – лицо осунулось, щеки запали, глаза ввалились, волосы выпадали клочьями, язвы на теле множились. А дыхание, и без того тихое и редкое, стало замирать на время, и грудь не вздымалась.

– Матушка, неужто помрешь, не попрощавшись, – прошептала Лада.

И тут Преславна открыла глаза и увидела свою помощницу. Взор ее прояснился.

– Померла я, – произнесла она слабым голосом, – третьего дня, как померла…

– Ой, Преславушка, дорогая, не говори так, – запричитала Лада. – Поправишься. Другие-то ведь, вон, начали поправляться. – И завыла от жалости к старой немощной женщине.

– Погоди ты реветь, Лада. Наревешься еще. Чего, говоришь-то: другие стали поправляться?

– Уж много кто поправился.

Попаивая наставницу настоем шиповника на меду, девушка рассказала все, что знала о чуме. Люди-то приходили, говорили, что творится в городе, делились последними новостями. Выслушала ее внимательно старая ведунья и, поучая, заговорила:

– Нет такой хвори в природе, чтоб с подола мор, да на бугор пер. Ты в книжки-то загляни. Поймешь тогда, чем настоящая чума отличается от нынешней скоротечной, – заговорила она чужим, хриплым голосом. – Как так? И дышали одним воздухом, и воду из одного источника пили, но половина улицы перемёрла, а другая – жива и здорова. Что ж у них за защита такая от всеобщей напасти? Или они все – благородные, да мы об том не знали? Али смерти чем не приглянулись? – Преславна ёрничала, потому что умирающему все дозволено. – Ты, красавица, была со мной с первого дня, и не заболела. Пораскинь умом, не странно ли?

Действительно, все это было пугающе странно. Лада ночевала в доме матери, живущей на Медвежьем холме, и вернулась в дом знахарки под вечер. К этому времени уже умерли почти все жители соседних домов, а в начале улицы – только трое. А на следующий день прибежала встревоженная Ладушкина мать, проведать дочку, и рассказала, что на Медвежьем холме мор охватил лишь южный склон.

– Не может такая зараза как чумное поветрие приставать избирательно, – продолжала старая женщина. – Если уж косит, то всех без разбору.

– К чему ты клонишь?

– Мор нынешний – порождение коварного ума, дело ловких рук, умело намешавших зелье и сплетших заговор. Кто-то навел порчу повальную на Небесные Врата.

– Да неужто порча бывает столь сильной? – В испуге Лада прикрыла рот ладошкой. – Что ж за колдун черный появился у нас в городе?

– Да, верно, пришлый. Вот только… сколько у нас перебывало разных мелких пакостников, так он против их всех – ежели собрать их всех вместе – сильнее будет во сто разов. Ведомы ему особые тайные заклинания, обладает он большим умением да опытом. Ведь духов стихий так просто не созовешь, не посадишь в лукошко, чтобы они тебе, какую надобно, службу сослужили. – Преславна шевельнула рукой. – Подай-ка мне воды.

Лада сбегала к ведру, зачерпнула полный ковшик и поднесла наставнице. Вместо того, чтоб отпить, Преславна подобралась и плюнула в воду. Девушка ахнула.

– Гляди, – сказала знахарка.

Слюна свернулась комком и как камень погрузилась на дно.

– Что это значит?

– Вот тебе доказательство, что чуму не ветром надуло.

– Зачем?

Старуха закатила глаза, и от ее вида девушке чуть дурно не сделалось.

– Почем мне знать, – продолжила знахарка после несколько мучительных мгновений. – Кабы я могла влезть в голову этого колдуна, прочитать его мысли. Какую злодейскую выгоду он извлекает из страданий людских.

– А способ наведения порчи тебе ведом? Он что-то под пороги домов положил?

– Чтоб орудие колдовское под порог сунуть – много ума не надобно. Не ищи причину мора под порогом…

– А что ж тогда искать? И где?

– Не ищи следы колдовства. Захочешь – не найдешь, даже будь ты сведущей как я. Наговорено было на что-то летучее, как пыльца растений – и разметать просто, и в любую щель незаметно протечет…

– Преславушка, как снять порчу?

– Эх, девонька моя. Нынешнюю порчу может снять лишь тот, кто ее навел. Моя наставница… ведунья-вельша трехсотлетняя еще помнила составы порчи моровой, но мне их не доверила… никому не доверила…

– Погоди, матушка, не успеваю за твоими мыслями. Что ты хочешь сказать?

– Говорю тебе, учинить сие великое вредительство способен только хранитель древних колдовских знаний. А подобные тайны, если кому ныне и ведомы… лишь велям…

Лада, наконец, поняла, о чем говорит знахарка. Книги по чародейству содержали рецепты сильных, воздушных ядов в долях, со всеми составляющими, однако не пояснялось, как готовить, что и в какой очередности смешивать, сколько выдерживать – только пометка стояла: “Спроси учителя“. Все, что было не дописано в книгах, учитель передавал на словах своему лучшему ученику. Делалось это для того, чтобы смертоносная тайна ненароком не стала достоянием алчного невежды, дабы тайные, священные знания не подвигли его на происки властолюбивые. Такими учителями во все времена были великаны, и в ученики себе брали только благородных. А не находилось достойного наследника, так и умирала тайна вместе с учителем.

– Вели никогда не причинят людям зла! – горячо возразила Лада. – Они служат людям.

– Служат-служат, – устало согласилась знахарка. – И вряд ли кто из нынешних благородных хранит тайны волшебства. Утеряны древние знания. А могущественных черных колдунов, отродье злыднево, еще раньше всех до единого перебили великаны. Так мне сказала моя наставница.

– Что ж это получается? Простой человек завладел тайной порчи? Откуда вообще берутся такие тайны, – шепотом заругалась Лада, – вредоносные по своей сути, если боги создали мир добрым?

– Случается, что люди случайно находят нечто, о чем потом сами горько сожалеют, – проронила мудрая старуха и поморщилась. – Но не о том я. Не перебивай! Нет у меня времени на пустую болтовню. Немного мне осталось…

– Ой, Преславушка, родненькая, – сдавленно произнесла девушка, готовая снова расплакаться.

– Слушай и запоминай! Не мог простой смертный через околдование целый город поморить… да такой, как Небесные Врата. Чтобы средство моровое… этакое хитрое, да силы убийственной приготовить, сроку не один год требуется. Только… до третьего дня я не слыхала про колдуна, способного совершить подобное злодеяние… – После долгой речи голос знахарки совсем ослаб. – А я бы обязательно услыхала, живи он на земле.

– Кто ж тогда? Кто?

– Помнишь пророчество белого старца?

Лада кивнула и крепко сажала оберег на груди.

– Матушка, так люди по разному передают его слова. И про порчу он вроде ничего не говорил…

– Нечего мысль рассеивать… коль суть лежит на поверхности. Возвестил он, что Исчадье Мрака вернулось. Только ему одному, подлюке окаянному, по силам сотворить подобное злодейство. Но если источники воды чистые, значит, не надобно ему было переморить всех людей до единого. Ежели хотел навести ужас… тогда он откроется скоро. Запомнила?

– Да. Запомнила.

– Передай мои слова судье Бориславу… или Огнишку, – голос старой женщины ослаб.

– Хорошо, матушка.

– Береги себя, Ладушка, – пробормотала она, каждый вдох, каждое слово давались ей с трудом. Ладе пришлось склониться, чтобы лучше слышать. – Устала я… Помирать пора.

– Преславушка! – Лада схватила иссохшую, холодную руку наставницы, и та в ответ слабо пожала ее пальцы. Будто иголочки закололи в месте соприкосновения. – Я буду ухаживать за тобой, и ты скоро поправишься.

Знахарка скривила рот, усмехаясь над наивностью своей ученицы. Потом смежила распухшие, лиловые веки, сомкнула губы в жесткую линию и затихла. Казалось, что уснула. Глядя на ее спокойное лицо, Лада впала в оцепенение, и не двигалась, словно боялась разбудить, пока не осознала, что мудрая наставница умерла. И тогда боль утраты выплеснулась наружу громкими стенаниями.

– Ой, матушка… Ой, Преславна, родненькая, – заголосила девушка. – На кого ж ты меня покинула, на кого ты меня оставила… На кого мне теперь оположиться, на кого обнадеяться? Кто мне даст советы мудрые, образумит неразумную…

Своим воплением несчастная Лада возвестила всей улице о кончине Преславны, и соседки, поминая мудрость и доброту старой женщины, тоже стали подвывать. Голос девушки затерялся среди множества других голосов. Причитания крики и мольбы, доносившиеся из окон домов, сливались в сплошной гул.

И, казалось, что сам каменный город стонет от горя.

Темнозрачному ничто так не услаждало слух, как крики боли. Для него это была самая чудесная музыка на свете – настоящий гимн во славу его пришествия! Он пропускал эту музыку через себя, различая все оттенки горя: от тихих, сдержанных постанываний до безумных, громких истерик. Но не меньшее злорадство ему доставляло скорбное молчание над местом общих погребений, где некому было оплакивать покойников. Множество людей лишилось не только жизни, но даже имен, данных при рождении. Никто не знает, сколько братских могил появилось за эти дни в городе и округе! Не сосчитать, сколько неопознанных трупов было свалено во рвы и сожжено. Могильщики уничтожали горы человеческой плоти торопливо, словно прятали следы преступления. В их действиях крылось чувство огромной вины перед погибшими и стыда от собственного бессилия. Пусть их вынуждали обстоятельства, но о живых всегда будут судить по их отношению к мертвым.

Люди нарушали заведенный порядок и ничего не могли изменить! Редкого покойника нынче омывали, обряжали и оказывали перед погребением причитающиеся усопшим почести. Большинство погибших горожан не удостоилось ни человеческих похорон, ни могильных камней. Темнозрачный лишил свои жертвы права на упокоение. Оставшиеся в живых никогда не узнают, где обрели последний приют их родители, дети, братья и сестры. До конца дней люди, потерявшие своих близких, будут страдать оттого, что нет на земле памятника родному человеку, и память об умершем будет жить ровно столько, сколько проживут люди, помнящие о нем.

Насладившись вдоль произведенным ужасом, Темнозрачный собрался силами, чтобы продолжить осуществление своего замысла. Для следующего шага ему потребовалось совершить над собой насилие. Собрав всю свою волю, он отправился во Дворец судей, чтобы предложить помощь и, если получится, втереться в доверие к Совету судей, а повезет, так и к самим велям. Явившись во Дворец, он представился стражам скромным знахарем и заявил, что хочет-де помочь, если это в его силах, избавиться от напасти. Уже скоро его препроводили в зал, где обычно заседал Совет.

За большим овальным столом восседал верховный судья Борислав Силыч. За спинкой его кресла стоял еще один вель, тот самый рыжеволосый, встретившийся первый день, и который, как выяснилось позже, был начальником стражей. На руках он баюкал младенца, тоже веля.

Оказавшись лицом к лицу с тремя благородными, Темнозрачный остолбенел. Ему сделалось дурно, нестерпимо захотелось вылезти из кожи вон и бежать без оглядки на край земли. С превеликим трудом ему удалось сохранить человеческий облик. Утерши рукавом потекшую из глаз едкую влагу, что можно было принять за слезы сострадания, и, проглотив ком злости, застрявший в горле, запинаясь он начал произносить заготовленную заранее речь:

– Благородные… сыны деев… привело меня к вам сострадание… Счел долгом своим попытаться помочь… ибо владею тайным знанием. Пребывая неподалеку от Небесных Врат, услышал о вашей ужасной беде, страшном чумном поветрии. Думается мне, я знаю средство от напасти.

– Излагай, что можешь сделать.

У Борислава Силыча вид был измотанный – третьи сутки на ногах. За эти дни он потерял пять домочадцев и даже не успел попрощаться с ними по-людски, потому что дела города были важнее и не могли ждать. Похоронами распоряжалась теща, которая осталась в доме присматривать за двумя внуками, осиротевшими в одночасье. Мальчики не приходили в сознание и еще не знали о смерти родителей.

– Ведом мне состав одного средства целительного, – вкрадчиво начал Темнозрачный.

– Почему ты решил, что твое средство поможет? – спросил Огнишек, с подозрением рассматривая молодого, длинноволосого мужчину с острой бородкой. Гость отчего-то не внушал ему доверия. Да и глаза у него эвон, как бегают – должно быть, совесть нечиста. Уж не грешок ли какой перед властью хочет искупить?

Знал Темнозрачный, что не просто будет добиться расположения. Вели – ушлые ребята, подозрительные. И не девицы, чай, одним благообразным видом их проймешь. Однако положение дел складывалось таким образом, что они были готовы принять помощь от любого, кто предложит что-нибудь по-настоящему действенное.

– Подобное бедствие уже случалось в одном городе, – вкрадчиво начал Темнозрачный. – Правда, сам я не был тому свидетелем – мне поведал о том мой учитель, человек мудрый и уважаемый, проживший, замечу, сто двадцать лет. Рассказывал он, что еще во времена его молодости в одном городке, в полудненных краях, ни с того ни с сего начал свирепствовать мор, по всем признакам похожий на здешний. Как потом оказалось, причиной болезни стала пыльца очень редких растений – каменных цветов. Эти диковинные растения встречаются только в одном месте на земле, называемом Красными камнями, что находится на перекрестке караванных путей посреди пустыни. После обильного дождя, который проливается на песчаное море один раз в сто лет, камнеобразные растения оживают и зацветают. Сказывают, что цветы их красоты неописуемой. Когда пыльца вызревает, ветер разносит ее по округе. Хвала богам, что эти ядовитые цветы растут вдали от людских жилищ!