Текст книги "Книга первая. Мир"

Автор книги: Татьяна Танина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 42 страниц)

Великаны ничем не лучше людей.

Сказатели, восхваляя подвиги Великих воинов, восхищаясь их силой, мудростью, ловкостью, выносливостью и разносторонними знаниями, многое приукрасили. Великаны не были такими великими, какими их представляют. Недостатки имели и слабости, сомневались, и ошибались, будто простые смертные… и гибли ни за что. Даже на его жертвенник попадали. Он получал огромное удовольствие, наблюдая за казнями деевых отпрысков.

Для чего вообще понадобилось покрывать немеркнущей славой подвиг велей, ведь они всего лишь выполнили условия сделки? Освободили землю не от Зла, но от Злыдня. Даже убить его – не убили.

Нынешним велям, вообще надеяться не на что – не ровня они собратьям Прошлого. Занятые думами и заботами об общем благе, степенные с виду, они уж больно скоропалительно принимают решения. Утратили они знания и опыт своих предков, а совета просить им уже не у кого. Пусть великаны думают, что могут его победить. Он сделает все, чтобы они не дожили до заветного дня. Не сам, но с помощью своих слуг и учеников.

Подросли его дети, маленькие злыденыши, в жилах которых текла его черная кровь. В первые годы по возвращении он осеменил много женщин, даже не считал сколько. Особое предпочтение отдавал зрелым, широкобедрым и полногрудым – наиболее приспособленным природой для деторождения. При этом его не интересовали ни характер женщины, ни ее общественное положение. Принимая разные обличия, он становился любовником вдовам, томившимся без мужика, и неверным женам, охочим до плотских услад, и замужним, честным – под видом дея. Ко всякой был свой подход. Одну искушал речами да долгими взглядами, другую опрокидывал на спину с наскока, благосклонность третьей получал с помощью нехитрого ухаживания и подарков, четвертая, не в силах унять зов собственной природы, сама кидалась в его объятия. Бывало и насильничал, как же без этого-то! Не упускал случай – щедро рассеивал семя и смешивал влагу, но не потому, что был безудержно похотлив или стремился к разнообразию, и уж точно не повторял какой-то глупый обряд. Просто предвидел издержки. Всякое в жизни бывает: какая-то бабешка могла не забеременеть, другая случайно выкинуть, третья, сама избавиться от плода. Добиваясь своего, Темнозрачный немедля покидал любовницу. Как кукушка перелетал от одного гнезда к другому.

Влекли Темнозрачного дочери человеческие! Уж если деи, ничего не замечавшие и знать не хотевшие, облекались в плоть ради земных жен, то он подавно не мог устоять. Однако, если деям сверху велено вожделеть, то в нем-то откуда бралось чувство? Не иначе, как чары… Будто привораживали Темнозрачного красавицы своими светлыми ликами, ясными, лукавыми взорами и дивными округлостями. И ведь знал же – по горькому опыту прошлого – что нет на свете более коварных и опасных существ, и все равно тянулся к этим странным созданиям – дочерям человеческим. Недаром нынешние жрецы осуждают прелюбодеяние, как страшный грех.

Как случилось, что ныне один из величайших замыслов создателей, стал осуждаться теми, кого они сотворил? Откуда взялась великая нетерпимость? Взаимное влечение – залог рождения новых жизней. Стремление к продолжению рода в человеке неистребимо. Какая другая естественная потребность – кроме голода и жажды, конечно – способна так сильно терзать человеческую плоть? Но человек вынужден сдерживаться, насиловать свою сущность, бежать от наслаждений, потому что кто-то решил, что прелюбодеяние по своей природе – зло.

Темнозрачного забавляло, что человек, мнящий себя “венцом творенья“, стал жалким пленником условностей. В Прошлом с этим делом было как-то проще. Прелюбодеяние тогда не считалось грехом. Но все течет, все меняется. Чем старше человеческое общество, тем больше в нем законов против страсти, больше запретов разных, чтобы держать людей в покорности. И женитьба есть ни что иное, как еще одно ограничение, потому что человека, у которого и так отняты все свободы, вгоняют в еще более узкие рамки, чтобы отбить всякий вкус к плотскому наслаждению. Хотя, с другой стороны, брачные союзы помогают сохранить численность народонаселения – надо же с кого-то подать собирать. Ведь семья – она, как правило, создается для обзаведения наследниками, где женщине отводится лишь роль курицы-наседки, не больше.

Супружеские обязанности и прелюбодейство разнятся, как застоявшаяся, протухшая водица и пьянящий мед. Известно же, что одно и тоже приедается до тошноты! К примеру, ежели каждый день на столе будет только сладкое, то рано или поздно от него начнет воротить. Ведь хочется-то и соленого, и остренького, и кислого. А, вот, нельзя! Считается, что вся прочая пища, кроме сладкой – страшный грех. В конце концов, если бы прелюбодеяние, действительно, было чем-то отвратительным, то кто бы стал этим заниматься?

Однако всецело предаться разврату Темнозрачному не позволяло множество других дел. А вообще-то он был не прочь погрязнуть в плотском грехе, хотя бы потому, что это считалось источником многих бед. Вдобавок он преследовал вполне очевидную цель – обзаведение собственным потомством. Действо не требовало больших затрат, и вместе с тем было сродни колдовству. Немного приятственных усилий, капля семени – и по прошествии некоторого времени на свет появляется маленькое подобие родителей. Ну, ни чудо ли?

Кто-то мог решить, что он, Владыка Темнозрачный, слабый. Мол, одному-то не хватает силенок справиться с великанами. Он, конечно же, не стал бы ни перед кем оправдываться, но напомнил бы, что даже Трижды Великие родили себе помощников.

Женское чрево, подобно благодатной ниве, на которой одинаково всходят и семена благородных злаков, и сорной травы. Оно в равной мере щедро дает пищу и тепло любому чаду, станет ли то в будущем праведником или злодеем. Добродетелей и убийц рождает женщина, и от нее мало зависит, кем будет ее дитя, когда подрастет. Ведь, если посеяно семя крапивное – сколько не молись за него, сколько его не окучивай, сколько не удобряй – не получится из него розовый куст. Так, благородный деев сын призван защищать Свет и творить Добро, злыднев же отпрыск способен лишь на злодеяния. Кабы знала женщина, что носит злобное чадо и сколько бед оно принесет, избавилась бы от плода, взяла грех на душу, да только не дано человеку предвидеть, кем станет его дитя, когда повзрослеет.

Не сразу Темнозрачный собрал своих детей около себя, делать ему больше нечего, как с молокососами нянчиться. Однако, случайно встречая свое дитя, всегда узнавал.

Случалось, брел он куда-нибудь чинно – и вдруг внезапно накатывало на него предчувствие. И еще издали замечал он ребенка, самого обычного с виду, возившегося со своими игрушками в придорожной пыли, возле крыльца. Малыш тоже ощущал свою, пока еще ему непонятную, нерушимую связь с незнакомцем, и замирал при его приближении. Как маленький звереныш, учуявший запах крупного хищника, настораживался, вытягивал тонкую шейку, раздувал трепетно ноздри, озирался по сторонам, сверкая глазенками. Напрочь забывая о своей бесхитростной игре, он с лицом не по-детски серьезным, рассматривал важного прохожего. А когда взгляды встречались, глаза ребенка наполнялись чернотой. Если бы Темнозрачный знал, что такое отцовская гордость, то непременно испытал бы подобное чувство – в детишках таилась огромная колдовская мощь. Но пока они, в виду своей беспомощности, нуждались в материнской заботе, призывать их было рано.

Детишки росли. Их присутствие в доме становилось невыносимым – столько хлопот они доставляли родичам, которые еще надеялись, что это пройдет. Маленьких злыденышей постоянно охватывали беспричинные приступы ярости, и, не зная на что направить свое буйство, сначала они ломали игрушки; потом стали истязать домашних животных и творить исподтишка всякие подлости, досаждая родственникам и соседям. Они издевались над своими сверстниками, и с ними никто не желал дружить. Соседи их сторонились, поплевывая через левое плечо. Уже с малых лет они превращались в изгоев. Их не любили даже собственные матери.

Они всегда были одни.

Темнозрачный забирал к своих наследников, когда тем исполнялось лет шесть-семь. Сначала он призвал тех, что родились в дальних краях. Подчинившись зову, оборванными бродяжками они пришли в Небесные Врата. Он поселил их в доме за городом, а присматривать за ними подрядил кромешников. Детишек особо не баловал, вынуждая питаться в основном тем, что они выращивали на приусадебном участке. Но в этом был особый умысел – с одной стороны у них не оставалось времени маяться дурью, с другой – не привлекало излишнего внимания соседей.

Потом настал черед злыденышей, живших непосредственно в городе. Предлог для сбора был выбран благовидный – обучение лекарскому искусству. Кто запретит почетному гражданину, избавившему город от чумы, открыть свою школу? Хотя он и вызвал некоторое недовольство тем, что не всех по ряд детей брал себе ученики, даже за деньги.

Матери отводили злыденышей к Скосырю с радостью, да еще со слезами благодарили, что хоть кто-то взялся учить уму-разуму их нерадивых отпрысков. Что неудивительно. Когда дело туго, люди с большой охотой переваливают ответственность на чужие плечи.

Он занимался со своими отпрысками в перерывах между своими метаниями по земле, но обучал их основательно. Начав с азов колдовских знаний, он раскрывал перед ними тайны древней, забытой науки. С первых же дней дети изменились. С их мордашек исчезло вечно недовольное, гадливые выражение, прежде пропадавшая разве что только во время сна, они научились тупить взгляд, чтобы скрыть шалый блеск в глазах, преисполнились некой ответственностью. Хотя они еще не понимали, какая роль им отведена в будущем, но уже чувствовали себя избранными. А с каким облегчением вздохнули мамаши, когда их дети наконец перестали отравлять им жизнь. Еще бы! Ведь у злыденышей появились другие, куда более важные дела. Человек, знающий свое предназначение, на пустое не отвлекается, в отличие от того, кому неизвестна цель его жизни.

Теплых чувств к своему потомству Темнозрачный не питал, однако к обязанностям наставника относился старательно. Он воспитывал детей в строгости и послушании, и наказывал всякого, кто ему перечил ему. Он не ждал от них ни любви, ни уважения, а требовал полного и беспрекословного подчинения. Иначе что будет, если кто-то из них откажется выполнить приказ или сделает все по-своему? Дети по замыслы должны были стать его главными помощниками.

Всего учеников у него было тридцать три. С Тишкой – тридцать четыре. Но на последнего рассчитывать нельзя – он глуп и бездарен. Он и порчу толком не наведет!

Темнозрачный рассчитывал, что детей поболе будет, даже с учетом издержек. Ведь один мог умереть в младенчестве от какой-нибудь детской болезни, другому, как нежеланному ребенку, могли помочь умереть и сослаться на те же неизвестные детские хвори или даже на темные силы, а третьего – убить уже в подростковом возрасте за преступление, совершить которое злыденышу ничего не стоит, ведь он злодей и преступник от рождения. Не оправдали другие случайные любовницы его надежд. Не стали пышнотелые бабешки нестись, как глупые курицы, подобно своим прародительницам в Прошлом. Несмотря на то, что Творец замыслил женщину для того, чтобы она рожала детей! Дети являются смыслом жизни для женщины. Впрочем… женщина и смысл? Какая бессмыслица!

Нынешние дочери человеческие вовсе не считали воспроизведение себеподобных своим непосредственным предназначением на земле. Или это было нежелание обременять себя лишними хлопотами? Научились они увиливать от выполнения материнского долга, изобрели много всяких средств и способов для прерывания беременности. В общем, не хотели плодиться и умножаться. Хотя, если у баб за прошедшие века и прибавилось ума, то ненамного. Они, как во все времена, в своих поступках исходили из чувств, настроений, прихотей.

Эх, предвидел бы он подобное, уж расстарался бы!

Правда, еще подрастал молодняк, десяток поздних детишек…

Даже если он сегодня оплодотворит в городе всех женщин детородного возраста, к заветному дню посев все равно не успеет вызреть – люди растут очень медленно. А сроки уже поджимали… Тут каждый помощник, владеющий колдовством, на счету. Самые младшенькие и те – все при деле, потому что кому-то надо с оборотнями заниматься.

Досадно, что оборотни обнаружили себя раньше срока…

После чумного мора минуло лет десять, и в Небесных Вратах появились странные существа. Что примечательно: выходили они только в двойное новолуние, в те редкие ночи, когда лун почти не было видно. Безмолвно, бесшумно они блуждали по темным лабиринтам улиц и закоулков и бесследно исчезали до рассвета. Они были пугливы и, завидев человека, спешили скрыться, поэтому особого опасения не вызывали. Было ясно как день, что тут дело нечисто, но тогда никто не счел это дурным предзнаменованием. Непонятно почему, их приняли за неприкаянные души людей, погибших во время чумы и не нашедших успокоения. Мол, мертвецы, которых закопали без соблюдения обряда, вернулись на землю к своим домам. Нечисти вызывали сочувствие и благоговейный трепет. Разговоры о них бередили незажившие душевные раны людей, чьи близкие умерли от чумы. Перед двойным новолунием алтари храмов ломились от щедрых подношений; по улицам растекался аромат благовоний; в долине над братскими могилами проводили обряды поминовения.

Прошло еще лет пять, прежде чем люди поняли, что почитаемые ими существа уродливы, дурно пахнут и обладают скверным нравом. Мерзкие твари стали нападать на припозднившихся прохожих – кого испугают до обморока, кого покусают и поцарапают – но все потерпевшие оставались живы. Дальше – страшнее. Если раньше нечисти появлялись в городе только в ночи двойного новолуния, то теперь их стали замечать и в “одноглазые ночи“, когда перерождалась большая из лун. И они начали убивать! После самых темных ночей на земле, поутру, то в одном районе города, то в другом обнаруживались растерзанные останки несчастных бродяжек или пьяниц. Но случалось и кое-что похуже…

Хотя жизнь в Небесных Вратах шла своим чередом, в души горожан вселился страх. В преддверии двойного новолуния, и полуслепых ночей горожане становились немногословными и разговаривали по большей части шепотом. Нечистую силу не упоминали вслух, чтобы не пробудить лихо раньше времени. Они делались мрачными и хмурыми, замыкались в себе; держались прямо, будто кол проглотили; вздрагивали при малейшем шорохе и раздражались по пустякам. С приближением новолнолуния они даже средь бела дня ходили с оглядкой и старались закончить все свои дела до захода солнца. А с наступлением темноты уже не покидали домов, закрывали окна прочными ставнями и запирали двери надежными засовами.

Однако никакие предосторожности не помогали – то в одном квартале города, то в другом, прямо в своих жилищах от лап полуночных чудовищ гибли целые семьи. Люди были беззащитны перед злой силой, поселившейся в городе. Ночью уже никто не выбегал из дома, заслышав крики о помощи. Только с восходом солнца обыватели решались выйти на улицу и, заметив в соседнем доме двери, распахнутые настежь, и кровавый след на крыльце, понимали, что смерть прошла совсем рядом. Самые смелые входили в молчаливый дом, уже зная, что не найдут в нем ни одного живого. Хорошо, если тела несчастных были только обезображены, а не разорваны на части и разметаны по всем углам.

Страх лишил горожан сна и покоя. Совет судей отменил закон, запрещавший мирянам ношение оружия. Прежде-то это разрешалось только стражам Порядка и торговцам, теперь же вооружался весь народ, от мала до велика. Добровольцы из горожан охраняли свои улицы, а стражи по всему городу охотились на нечистей. Убитых чудовищ волокли на площадь Лестницы, где выставляли на всеобщее обозрение, на специально сооруженном для такого дела помосте. Правда, видеть убитое чудовище можно было совсем недолго – труп быстро разлагался, а когда на него попадали солнечные лучи, иссыхал и начинал тлеть. Поэтому жаждущие отмщения горожане, после тревожной и бессонной ночи – какими стали для них все ночи новолуния – с рассветом спешили на площадь, чтобы убедиться воочию в гибели еще одной злобной твари. Они глумились над бездыханным чудовищем, пинали, плевали, осыпали проклятьями, вымещая свой гнев, квитаясь, таким образом, за пережитые страдания и страх.

Это была их месть – месть малодушных и слабых перед великой силой Зла.

Из окна комнатушки над лавкой Темнозрачный видел, как на площади люди измываются над мертвым чудовищем, и криво усмехался. Его забавляла ситуация, суть которой заключалась в том, что любой из этих борцов с нечистью в следующий раз сам мог стать жертвой, бичуемой дикой толпой. Ведь люди не догадывались, кто скрывается под безобразной личиной. Невдомек им было, что они предают поруганию своего ближнего – вчерашнего соседа, родственника, возлюбленного, который обернулся чудовищем против собственной воли.

Впрочем, узнай они – что изменилось бы? Толпа, ослепленная яростью, не вникает в подробности, не желает знать причины, ей не нужны доказательства. У скорого на расправу людского скопища для всех один приговор, ей только укажи виновного. Нет на свете судьи более безжалостного, чем толпа добровольных судей. Люди в едином, праведном порыве, в своем неистовстве, не замечают, что сами уподобляются чудовищу. У этого чудовища много конечностей с растопыренными пальцами, готовыми разорвать жертву в клочья; много голов с лицами, перекошенными яростью и похожими одно на другое; много глаз, горящих безумством. Чудовище скалится по-звериному сотней открытых ртов. Дикое и неуправляемое, оно растопчет любого, кто встанет у него на пути. Его плевки ядовиты. Крики, рвущиеся из сотен глоток, сливаются в жуткий рев. Сами того не замечая, они уподоблялись чудовищу, которое предавали посмертной казни.

Темнозрачный ничуть не жалел погибших оборотней – сами виноваты, что показались раньше времени и позволили себя убить.

Никакой ошибки при колдовских действиях он не допустил. Здесь от него ничего не зависело. Подобное произошло бы и при использовании любого другого средства. Просто когда околдовываешь сразу много людей, да еще с отсрочкой исполнения заклятья, огрехи неизбежны. Во-первых, люди отличаются по возрасту, телосложению, состоянию здоровья. Во-вторых, все получили отравление разной степени – кому много досталось, кому мало. И, в-третьих, колдовское зелье действует на каждого по-разному.

Хорошо, что попался жук, прозванный “черной смертью“ – вечная ему память. Иначе пришлось бы помотаться по земле в поисках нужных, редких веществ, потом выдерживать. Занятие – долгое и нудное… Хотя, все равно пришлось этим заниматься, пока не подросли детки. Ведь надо было заготовить разные колдовские средства на ближайшее будущее.

Темнозрачный старался всячески облегчить себе работу, и когда требовалось редкое вещество, отправлял кого-нибудь из детей в сопровождении кромешников туда, где оно встречалось в Прошлом. Конечно, в том случае, если его посыльные не находили что надо и возвращались с пустыми руками, ему самому приходилось отправлялся на поиски.

Иногда, отбывая по своим черным делам надолго, дабы не навлечь на себя подозрений своим частыми, таинственными отлучками, он оставлял за себя Тишку, в прямом и переносном смысле. Тишень, превращенный в Скосыря, присматривал за лавкой и продавал самые востребованные лекарственные средства. Первое время перед каждым своим очередным исчезновением из города он показывал Тишке короба со сборами трав и говорил:

– Это от головы. Это от жара. Это от ломоты в костях. Это от кашля. Это от поноса. Смотри, Тишка, не перепутай.

Для того, чтобы насыпать в кулек горсть сушеных трав из короба – много ума не надо. Однако Тишень все равно, случалось, путал снадобья. И Темнозрачному по возвращении приходилось исправлять его ошибки, путем очаровывания разгневанных покупателей и внушения обманных мыслей или стирания из их памяти неприятных впечатлений. Лишь по прошествии нескольких лет Тишень стал вполне сносно выполнять возлагаемые на него обязанности, а еще лучше изображать Скосыря – его походку, жесты, взгляд.

Но не только поиски редких составляющих для колдовских зелий вынуждали Темнозрачного пускаться в странствия…

Однажды вернувшись из одного такого похода в дом на площади Лестницы, он едва не проболтался о том, где был. Появилась, что ли, потребность с кем-то поделиться своей страшной тайной. Но с кем? С Тишкой криворылым…

– Вижу, хозяин, ты ничего не добыл, но отчего-то радостный, – заметил полукровка, не из наглости отнюдь и не из любопытства, а по простоте душевной – показалось странным ему, что господин пришел с пустой сумой, но при том был очень собой доволен.

В другой раз Темнозрачный дал бы ему пинка. Но он-то пребывал в состоянии сытости и покоя, можно сказать, в хорошем настроении. Вдобавок ко всему расслабился – от Тишки-то он подлости не ждал – оттого и ответил:

– Я, Тишка, обрел гораздо больше. Возросла моя мощь.

– То-то чую, сила от тебя исходит чудесная. – Тишень протянул руки, будто хотел от него погреться, как от костра. – Стрекает, кажись… А как ты можешь стать еще мощнее, чем ты есть?

Повелся Темнозрачный на бесхитростную лесть. Он же был тщеславен, как никто на земле.

– Э, не скажи. Мощи мне не достает. А я хочу стать беспредельно могущественным, сравняться в силе с Трижды Великими, – снизошел он с объяснениями до презренного человечка. – Вот если б я мог напиться кровушки волшебной вдоволь.

– Напейся же!

– Нельзя. Я могу выпить за раз только один сосуд, и то не чаще раза в год. Иначе мне поплохеет.

– Это ж сколько тебе лет надобно?

– Много, дурень, много! Мне хоть бы своё вернуть, и стать таким, каким я был, когда впервые пришел на землю.

Глупый Тишка ничего не понял.

– Где ты берешь сосуды с волшебной кровью, хозяин? А мне… можно мне один глоточек для пробы?

– Тебе оно не пойдет впрок! – расхохотался Темнозрачный.

– Хозяин, а ты научишь меня травы собирать?

– Я научу тебя гораздо большему. Ты будешь готовить яды – дурманящие, иссушающие, умерщвляющие плоть. Или ты хочешь начать с тех ядов, что превращают людей в чудовищ, а чудовищ в еще более ужасных чудовищ?

– Да мне бы чего попроще…

– Дурак… Как есть, дурак. Да еще злоупотребляет своей глупостью.

Темнозрачный знал множество вредоносных средств. Кому ж их знать, как не ему! Но если бы его спросили, какое средство составить труднее всего, он ответил бы – то, что превращает человека в чудовище. Но если все составляющие подобраны, смешаны и заговорены правильно, то околдованному не найти избавления. Ведь человек создан из сырья весьма подходящего для околдования. Уж не с тайным ли умыслом?

Он бросал вызов всему и всем – богам, земле, природе и самим людям. Словно говорил: смотрите, как нужно было использовать исходный материал. Оборотни во всем превосходили людей – этих вечно суетящихся, мнительных и, по большей части, слабых и трусливых существ, занятых поисками какого-то смысла там, где его попросту нет.

Оборотни не раздумывают и не сомневаются. Они не знают любви, жалости, радости, им не ведомы душевные всплески, отвлекающие и ввергающие в смятение, их не держат привязанности. Они почти не чувствуют боль и усталость. Они бесстрашны, стойки и выносливы. Они будут ожесточенно сопротивляться, до последнего вздоха, до последней капли крови. И только смерть остановит их.

Темнозрачный никогда не думал о том, что испытывают заколдованные люди. Каково это – годы жить с предчувствием непоправимого и страшного?

Для обреченного человека новолуние было самым ужасным временем, особенно ночь, потому что приходила сначала ломота, а потом боль. И с каждым следующим новолунием боль становилась сильнее, а перед двойным делалась невыносимой. Вместе с тем накатывала необъяснимая раздражительность. Только беспамятство и спасало… А с рассветом боль исчезала, только устало ныло тело от недавней корчи.

Человек догадывался, что его странная болезнь как-то связана с ночными светилами. Вместе с другими горожанами он ходил в храм и молился богам об исцелении. А если избавиться от напасти невозможно, думал он, то пусть боги хотя бы облегчат страдания. Но вот однажды наступало утро, не похожее на другие, и первое в череде ему подобных. Человек выбирался из угла, куда он забился ночью, не понимая, почему разорвана его одежда, и откуда исходит вонь, и ужасом осознавал, что смердит он сам. Он осматривал себя и убеждался, что с ним все в порядке, пытался вспомнить, что с ним произошло минувшей ночью, и не мог. Тайком от родственников он сжигал рванье и отмывался. Он был готов содрать с себя кожу, лишь бы ничто не напоминало о странном, ночном приступе, но неприятный запах преследовал его еще пару дней.

Он жил со своей страшной тайной полгода, до следующего двойного новолуния. Пытался все забыть, но в мятущемся желании во всем разобраться, постоянно мысленно возвращался к тому утру. Надеялся, что все пройдет, хотя смутно догадывался, что его болезнь неизлечима. И когда наступала самая темная ночь на земле, это случалось снова. Снова боль, снова провал памяти… Потом пробуждение, полное смятение чувств, ужасный запах, уничтожение свидетельств ночных скитаний и хорошая баня.

Долго он скрывал свою тайну, дабы не испортить добрых отношений с окружающими, дабы сохранить семью. Он никому не мог рассказать, что превращается в чудовище против собственной воли. Вдруг не поверят, высмеют или, вообще, сочтут за сумасшедшего? Он не возражал, не смел возражать, когда говорили, что нечисть – это души мертвых, не нашедшие покой. Он тешил себя мыслью, что не одинок – в городе было много людей, таких же как он, с тайной. Превращения уже не страшили его, как раньше, и боль была не такой сильной, как вначале. Или он уже привык?

После того, как по городу поползли слухи, что оборотни начали убивать людей, его охватывал дикий ужас. Он боялся поутру обнаружить на себе чужую кровь, зримое подтверждение преступления. Ведь прежде нечисти только пугали, но никого не убивали. Тогда человек мог внушить себе, что это не он, напал кто-то другой, а сам он не может никому причинить вред. При том его преследовало ощущение обратного.

Оно неизбежно наступало – двойное новолуние, после которого его рвало кровавой массой, казалось, вместе с собственными потрохами. И тогда две ипостаси оборотня вступали в противоборство. Человек стремился обуздать чудовище, чудовище разрушало человека изнутри, злым ветром налетая на его мозг, вместилище разума. И, в конце концов, человек понимал, что победить не сможет – чтобы убить в себе чудовище, он должен убить себя. Что противоестественно для жизнелюбивой человеческой сущности. Еще где-то в глубине души теплилась надежда, что все это кошмарный сон, и он вот-вот проснется… В том-то и беда, что кошмар мог закончиться только вместе с жизнью. Человек осознавал, что обречен.

Единственное, в чем он был свободен – это в выборе своей смерти… Пока он оставался самим собой, пока чудовище, растущее в нем, не возобладало над человеческой сущностью… Пока он находился в здравом уме, он должен был решить, кем умереть – человеком или чудовищем. Все больно. Некоторые нашли в себе силы и, воспротивившись своей ужасной участи, наложили на себя руки. К другим проявили милосердие родственники, приняли грех на душу, и придушили во время сна. Ведь оборотню было сложно скрывать свою сущность от близких. В течение двух последних лет в Небесных Вратах, после двойного новолуния, происходили самоубийства, причины которых никто не мог объяснить, и случались странные, даже подозрительные кончины. Этих несчастных, по крайней мере, предавали погребению по обряду – хоронили, как людей.

Некоторые горожане смекнули или на семейном совете решили, что надо обратиться к самому известному в городе знахарю. И Скосырь Горемыкыч им конечно же помогал – за умеренную плату они получили якобы целебное средство, спасающее от превращения, и в первое же новолуние убеждались в чудодейственных свойствах приобретенного лекарства – они не только не теряли человеческого облика, но и боли с ломотой были такими сильными, как обычно. Бедолаги даже не догадывались, что волшебное зелье усмиряет чудовище внутри только до поры, до времени.

Но большая часть околдованных переступала грань, из-за которой нет возврата, и умирали чудовищами. Они хотели выжить любой ценой, как правило, ценой жизней своих близких. Соседи думали, что чудовище проникало в дом через запертые двери, но оно уже находилось в доме…

Могло ли что-то измениться, знай человек перед своим последним превращением, что утратит свой облик навсегда? Если он смог дожить до этого дня, осознавая, что в беспамятстве своем творит злодеяния, и угрызения совести не свели его с ума, если сумел сохранить свою тайну, может, даже ценой жизни своих родных…

Оборотни были избавлены от мучительных раздумий на этот счет. Последний день своего человеческого существования, они проводили как обычно, и с первым протяжным звуком рога ночной стражи возвращались домой.

Их было много – мужчин, женщин, стариков и подростков, обреченных пройти до конца путь окончательного превращения. У одних полное перевоплощение длилось более полутора десятка лет, у других занимало полтора года. Но однажды для каждого наступала ночь, после которой он оставался чудовищем, навсегда лишаясь человеческого обличия. В нем умирало все доброе и разумное. Им движила злоба на весь белый свет и жажда смертоубийства.

Тот, кто околдован – обернется.

Темнозрачный на этот счет не беспокоился, все шло в соответствии с замыслом. Оборотни – проворные, непредсказуемые, свирепые, – будут нападать на города, аки полчища саранчи. Как передовые отряды черного воинства, налетать на вражеские ли порядки и привносить сумятицу… Но люди ошибаются, считая оборотней главной силой черного воинства. Оборотни – создания низшего порядка. Если их гнать куда-то гуртом, то будет прок, однако, случись нечто неожиданое – поведут себя как всякие стадные существа, – впадут в панику.

Оборотни перед истинными творениями Моркона, что воробьи перед орлами.

Морки не успели послужить своему творцу и были преданы забвению, ибо исход богоборства лишил их права на существование.

Однако ничто не исчезает бесследно, все земное остается на земле. Морки были мертвы и были живы. Лишенные зрения, слуха и осязания, – всех чувств, коими наделено любое живое существо, – бездушные и неподвижные целую вечность они покоились в своем уделе.

Скоро темное племя восстанет из небытия и, стряхнув прах тысячелетий, явит миру свою ужасающую, сокрушительную мощь.