Текст книги "Книга первая. Мир"

Автор книги: Татьяна Танина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 42 страниц)

– “Великое волшебство“… Нет. “Великие волшебницы…“ Так. Что они сделали? Отказались? Они “отказались, ибо… нечестно и велико искушение…“, – вглядываясь в мелкие значки, перевел Горислав первый отрывок. – Непонятно. “Большая богиня… жизнь… рождение… указала сестрам… надо сделать… дабы уменьшить силу. И была разделена волшебным образом…“ Большая богиня? “Жизнь рождающая“? Если под взметом, то определенно, говориться о богине, – размышлял он вслух. – А разве у Великой Матери были сестры? Что, интересно, было “разделено“? И главное, кем? – Он пожал плечами и перешел к следующей светлой полосе. – “Они храбро сражались… многие великие дочери погибли… посему волшебный народ принял знак доверия и дал клятву, что…“ А это о чем? “Волшебный народ“. Тоже под взметом. Они, что, все боги? Сказка, не сказка…

Последний кусок был самым большим.

– “…передать в руки… вручить… крылатому народу. Взялся за дело смелый юноша по имени… по имени Га… ворон“ Или “Гай-воронка“? Он отправился в горы, чтобы передать какую-то вещь крылатому народу. Скорей всего, сказка. “Гай-воронка не вернулся обратно. Светлая ему память. Он сослужил верную службу“. Нет, не сказка, – Горислав покачал головой. – О! Опять это слово “рождение-жизнь“. Они “видели… юноша погиб в горах… и крылатый народ упокоил нашего посланника по своему обычаю“.

Можно было догадаться, что речь шла о некой чудесной вещи. Великие волшебницы, вероятно, представительницы змеиного народа, отказались взять эту вещь себе, дабы не впасть в какое-то искушение. По совету богини, они эта вещь была разделена на несколько частей. Одну из них отдали, похоже, кошачьему народу, который состоял исключительно из женских и, если верить преданиям, очень воинственных особей. Другую часть некий юноша отнес крылатому народу, птерисам, обитавшему в горах. Там же в краю Голубых вершин этот юноша, умерший по неизвестной причине, и был захоронен.

Ни о чем подобном прежде Гориславу не доводилось ни читать, ни слышать, но не сомневался, что события, о которых шла речь, в действительности, имели место в Прошлом. И все это происходило, надо думать, при непосредственном участии великанов.

Еще раз пробежав глазами по читаемому тексту, и убедившись, что ничего не пропустил, тяжким вздохом выразил свое огорчение.

Скрипнула дверь, и в проем просунулась голова Брянченя.

– Горик, я тут краем уха слышал… – начал он, но заметив на столе свитки, забыл, о чем хотел сказать. – Что там у тебя?

– Да, так… – Горислав был застигнут врасплох. – Свитки в подземелье нашел.

– Это оно? “Путь Ключа“, да? – Немигающий взгляд Брянченя был прикован к развернутой велевой рукописи.

– Не думаю…

Издав утробный звук, похожий на протяжный вой, хранитель древностей со страшным лицом устремился к столу.

– Как хранитель древних знаний, как заведующий кладовой древностей, я должен ознакомиться с поведанием, – шипящим шепотом заявил он. – Ты обязан мне его показать!

Горислав и не думал возражать. Брянчень, судя по его виду, в случае отказа мог убить его.

– О! Какая жалость! Проклятая плесень…

Прежде чем сунуть нос в велеву тайну, Брянчень протянул руки к развернутой полосе послания, но не дотронулся, держал на весу, будто собравшись производить колдовские взмахи, или поймать рукопись, если та вздумает от него ускользнуть. – Вряд ли удастся узнать имя составителя и название… Горик, да это же… это тайные… запрещенные знания, – почти одними губами произнес он, указывая на очевидное.

Горислав кивнул и, отодвинувшись от коллеги, облокотился на стол, стараясь загородить плечом сундучок. Ради сохранения в тайне его содержимого он был готов отдать свитки.

– Любопытненько… – бормотал Брянчень. – Иные народы… шевьи… волошбяки… птерисы… Что общего может быть между ними? Что за вещь они делили? – Он перевел затуманенный взгляд на сослуживца.

Горислав, заслоняя ему обзор угла стола, еще больше подался вперед.

– Брянч, я не понял, как звали посланника. Что за имя у него?

– А! Так то Жаворонок. Его звали Жаворонком, Горик. Он погиб в краю Голубых вершин, и птерисы похоронили его по своему обычаю.

– А как перевести “рождение-жизнь“?

Хранитель древностей не слышал его.

– Надо обработать… в закрепляющий раствор положить. Может, получится восстановить еще немного текста… О! Горе-то какое… – Брянчень увидел две другие, испорченные грибком рукописи. Он взял их в руки, с таким лицом, будто они были его собственным, скоропостижно скончавшимся дитем. – Вот старый козел… Ни себе, ни людям.

– Ты про Всевлада? – спросил Горислав.

– Может, и про него. Не позаботился… отдал бесценные рукописи на растерзание плесневому грибку! Кожа, чернила – они же бережного… любовного отношения к себе требуют, – ответил тот с чувством, складывая свитки в подол холщевой рубахи. И добавил тоном, не терпящим возражений. – Я их забираю на восстановление.

– Хорошо, – произнес Горислав, хотя его согласия не спрашивали. Готовый принести вынужденную жертву, он вдруг подумал, что так даже лучше будет для свитков…

– Попытаюсь возродить послания, поколдую над ними со своим “волшебным“ порошком. Можешь, так и передать Самычу.

– Брянч… Обсудим толкование первой рукописи?

– Завтра заходи, Горик, тогда и потолкуем. А сейчас мне надо делом заняться. Пока кожа еще влажная, есть возможность проявить чернила, если они остались, конечно. Нельзя время упускать.

Горислав не стал его задерживать. Когда Брянчень Затворник умчался со своей добычей в подвал, он, заперев дверь, вернулся к столу и пододвинул к себе сундучок. Один ключ из ящика дедова стола и в самом деле подошел к замку и провернулся с тихим щелчком. Затаив дыхание, Горислав приподнял крышку и – о да! – увидел книгу в прекрасной сохранности, будто вчера запертую. Сердце, забившееся громко и часто, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди! Он не помнил, когда еще испытывал подобное волнение, аж до головокружения. Чтобы немного успокоиться, он захлопнул крышку и закрыл глаза. Сосчитав про себя до десяти, открыл сундук и, перевернув его, вывалил книгу на стол.

Поведание называлось “Быль о Победе Велей“. Его написал второй вель-хранитель Четвертак Полесок, наследник мудрого Велигрива, в 342 году от Разрушения Лестницы. Хотя автор не являлся очевидцем событий, о которых повествовал, а только передавал слова своего учителя, приведенные свидетельства определенно вызывали доверие. Здесь имелся рисунок Злыдня Темнозрачного. Отдельно был вклеен лист, который, судя по цвету материала, относился к более раннему времени. На нем была изображена холмистая местность, где возвышенности были обозначены горбиками, с изгибом реки Пограничной и одним единственным селением – Холмогорском. Стрелочка к правому краю листа была подписана “Моренный край“, к нижнему – “Черноземелье“. Стрелочка “на полночь“ от селения “Холмогорск“ указывала на обозначенный крестиком “Возбраненный холм“, находившийся у самой реки.

В первой главе Четвертак Полесок вкратце повествовал о том, как появился Злыдень Темнозрачный, повторяя, по сути, устьгородское предание, найденное Брянченем, которое отличалось от изложенного в священном писании. Моркон был оскоплен над Мертвым морем, из черных вод которого через тысячи лет после богоборства “в день темнее ночи“ вышел Злыдень. Далее рассказывалось о злыдневых деяниях в первые века его обретания на земле. По словам Полеска, страшное было время. Многие люди, подстрекаемые Злыднем, ополчились против велей, даже убивали их самым жестоким образом. Тогда вели ушли из людей на окраины земель, построили там крепости, и начали войну с воплощенным злом.

Вторую главу вель полностью посвятил Злыдневу отродью. Для Горислава стало откровением то, что у Злыдня были дети, “злыденыши поганые“. Все они рождались черными колдунами, поэтому убить их было очень трудно. Забьет одного такого народ, а братья его найдут и с помощью заклинаний вернут к жизни. Верный способ умертвить их – это отсечь голову и закопать отдельно от тела. Четвертак давал совет, как распознать злыденыша. Он писал: “У каждого злыденыша первого колена на голове растет костяной гребень, незаметный под волосами, только на ощупь и можно его обнаружить. Гребень этот есть главная отличительная примета злыднева отродья“.

“Так вот почему Всевлад Брянчину голову ощупывал! – подумал Горислав. Теперь-то странному поведению старого веля нашлось объяснение. – Ну, точно! Старик принял Брянчу за злыденыша, не иначе как вознамерившегося выкрасть рукопись “Путь Ключа“.

В третьей главе рассказывалось о велевых пределах. В ней были перечислены все велевы города-крепости. Горислав дошел до середины главы, когда его неудержимо стало клонить в сон. Он решил, что утром сразу же приступит к переводу. Будет читать, переводить и записывать, таким образом, он сделает три дела одновременно. Ведь дед обязательно потребует, чтобы все было записано. Для Годяя Самыча прописное слово важнее устного. “Слышать – одно, а читать самому – совсем другое дело“, – говорил он.

Гориславу подобная работа была не в тягость. Ему очень даже нравилось переписывать мысли древних мудрецов, что было сродни священнодействию. Каждый раз, во время работы со старыми рукописями, он ощущал незримую связь с их создателями, которые, казалось, бродили вокруг бестелесными призраками. Чуточку воображения – и можно услышать их тихие голоса… идущие издалека голоса людей, обретавшихся на земле так давно, что уже и камни на их могилах обратились в песок. Эти люди, обманув смерть, продолжают говорить с живым. И время не властно над ними. И прошедшие века, отделяющие прошлое от настоящего, исчезают…

“Завтра продолжу“, – подумал он, задувая пламя в лампадках.

Глава восьмая, о многотрудных буднях стражей Порядка, ужасных преступлениях и борьбе с кромешниками

“На земле постоянно что-то происходит или случается, однако современники событий не понимают сути происходящего, как человек, стоящий под стеной дома, не может обозреть дом целиком. Люди по-разному оценивают одно и то же явление нового времени, ибо есть приметы, кои поначалу разглядеть трудно, а иные знаки не сразу получают однозначное толкование. Каждый человек замечает лишь то, что желает видеть, и если не считает важным, никто не сможет доказать ему обратное“

Книга Премудростей Великанов.

Огнишек с безнадежной тоской разглядывал двух молодых стражей, мальчишек совсем, и слушал их сбивчивый рассказ, пытаясь понять, что же на самом деле произошло ночью на площади Лестницы. Виновато пряча глаза и переминаясь с ноги на ногу, Бурляй и Ясень бормотали что-то о чудовище, напавшем на них возле помоста, который они охраняли, а потом скрывшемся в ночи.

Юноши, принятые на службу в конце лета, были сыновьями старых служак. Нынче абы кого в стражи не брали – или с двойным поручительством, или так вот, в счет преемственности. Кто, как не сын, должен продолжать дело отца? Однако молодым требовался догляд – отроки, покуда не наберутся немного опыта, всегда выходили в дозоры вместе с бывалыми стражами. А минувшей ночью эти двое остались без присмотра. Перегуд решил, ради их же безопасности – чтобы по своей молодецкой дури не лезли поперед старших, да куда не следует, да не путались под ногами во время охоты – оставить обоих в охранении у помоста с убитым чудовищем. Десятник думал, что так будет лучше.

Вышло иначе…

– Заткнулись оба! – Огнишек ударил по столу кулаком, и юноши, испуганно вздрогнув, умолкли. – Вы стражи, или девицы на первой исповеди? Яська, давай, сначала ты. По порядку.

– Так я ж говорю… Не видел я ничего. Не было меня там. А когда крик услышал, думал, что убивают кого. Бурляй так орал, что его, поди, на подоле было слышно. Возвращаюсь – вижу, он сидит на приступке, трясется весь…

– Почему тебя не было рядом с ним?

– Так мне надо было отойти. Очень-очень…

– Запомните раз и навсегда – нет и не может быть, ничего важней, чем вверенное вам дело охраны порядка! Яська, а если бы нечисть напала на Бурляя? Что за надобность такая неотложная вынудила тебя оставить пост и бросить напарника одного?

Ясень сник, покосился на Неждану, которая тихо сидела в уголке за левым плечом начальника и заплетала свои темно-русые волосы в косу. Казалось, что происходящее ее нисколько не интересует.

– Признавайся, как духу! – настаивал Огнишек. – Мужчина должен уметь держать ответ за свои поступки.

На щеках юноши красными пятнами проступил стыд, присутствие велевой ученицы мешало ему открыть тайну.

– По нужде он бегал, – ответил за него Бурляй.

– А ты вообще уснул! – прошипел Ясень, толкая плечом напарника.

– Вот дивен мир, чудны в нем люди, – Огнишек откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. – А еще друзья называются… Заложили друг друга, не моргнув глазом.

– Огниш, ты же сам требовал от них чистосердечного признания, – напомнила Неждана.

– Каждый пусть отвечает сам за себя, а не за другого, – уточнил вель, не оглядываясь на нее.

– Так они ж еще дети малолетние, чего с них взять-то, – заметила она и, поддразнивая юношей, показала им язык. – Даром, что здоровые лбы вымахали.

– А сама-то! – возмутился Ясень. – Бывалая, что ль, такая?

– Давно ли сама в дозоры стала ходить? – подхватил Бурляй.

– Да уж пораньше вас, соплей зеленых!

– Нет, а сколько лет тебе тогда было?

– Сколько надо. И на посту я не спала. И при виде нечисти у меня живот не пучило.

– Так я не спал, только глаза прикрыл, – начал оправдываться Бурляй. – Я же две ночи к ряду в дозор выходил, а днем по хозяйству бате помогал, даже не прилег.

– Не боюсь я чудовищ, – одновременно говорил Ясень. – Думаешь, я ни в одной охоте не участвовал?

– Только в одной и участвовал, минувшей ночью, – язвительно отвечала Неждана. – Точнее, полночи охотился, а полночи в кустах просидел. Скажи, простое совпадение!

– И вовсе не поэтому живот прихватило…

– Да в такой темноте, – продолжал Бурляй, – пока лоб в лоб с нечистью не столкнешься, ее и не заметишь. И тихо оно подкралось.

– Молчать! – пресек перепалку Огнишек. – Данка, хватит задираться. А еще лучше, выйди за дверь.

Неждана недовольно хмыкнула, но ослушаться наставника не посмела.

– Подумаешь! – Она поднялась со стула и направилась к выходу из кабинета начальника стражи.

Но как направилась! Прошествовала не спеша, расправив плечи и высоко подняв голову. Она прекрасно знала, какое впечатление производит на окружающих, и, когда ей было нужно, использовала в своих целях. Чувства собственного достоинства ей было не занимать. А ее яркая красота и дивная стать, подчеркнутая мужской одеждой, приковывали к себе – не оторвать – взгляды мужчин. Появись она где – сразу же занимала все их мысли. Чего уж тут говорить про не остепенившихся юнцов, которым при виде красавицы-вельши в штанах становилось тесно. Задумай Неждана против них какое коварство, ей без труда удалось бы достичь своей цели. Очарованные ею, они и шелохнуться не успели бы…

Ясень и Бурляй, забыв про ссору, поедали девушку глазами. Проходя мимо них, вельша повела плечами.

– Ха-ха-ха, – произнесла она, выражая свое презрение к нерадивым стражам.

Огнишек усмехнулся. А ведь и он тоже невольно попался на ее нехитрую уловку! “Эх, такая красота пропадает! – отвлеченно, как неродной, совсем по-людски подумал он. – Отдать бы ее за хорошего человека… Да нельзя ей замуж. По нынешним-то временам тем более“.

Он перевел взгляд с закрывшейся двери на юношей.

– Дальше, что было? Куда нечисть подевалась? Упустили? Бурляй, ты хоть заметил, в какую сторону чудовище убежало?

Бурляй опустив глаза, громко засопел.

– Да он немного не в себе был, думал, что ожила нечисть, которую мы сторожили, – ответил за друга Ясень. – Ну, я сказал ему, что оно на месте. А потом мы обошли все кругом, поискали следы. А потом дождик начался…

– Ну и что, прикажите, мне с вами делать? Один уснул на посту, другой в это время бегал по нужде.

– Свою вину признаю. Но не в моготу было терпеть. Честное слово! Если б я знал, что нечисть наскочит на Бурляя…

– Знал бы, где упал… – Вель покачал головой. – В общем, оба хороши! Тоже мне стражники, погремушки лядовы… Так все на свете проспите и про… Имена отцов своих позорите! Если вы не дорожите собственными жизнями и не блюдете осторожность, то я не намерен нести за вас ответственность.

– Почтенный Огнишек, такое больше не повторится. Никогда, – заверил его Ясень, прикладывая руку к груди, – клянусь богами Трижды Великими и поднебесными.

– Начальник, мы не подведем, – подхватил Бурляй. – Только не прогоняй.

– Окажись кто-то другой на вашем месте, я бы ему чисто по-человечески посочувствовал. Однако вы – стражи Порядка, которые отнеслись к своим обязанностям безалаберно. Напрочь забыв про опасности, таящие в ночи, повели себя неосмотрительно. Вы хоть понимаете, как Вам обоим повезло? Тебе, Бурляй, в том, что нечисть на тебя не напала, а всего лишь напугала. А тебе, Яська в том, что твой друг остался жив. Случись с ним что – было бы на твоей совести!

В дверь тихо постучали.

– Входи, кто там! – разрешил вель.

На пороге появился десятник Перегуд.

– Огниш, на Масленичном самосуд, – сообщил он будничным тоном. – Требуется твое присутствие.

– Веди коней. Уже спускаюсь, – кивнул вель.

Перед уходом Перегуд погрозил Ясеню кулаком.

– Ну, Яська, позорник, держись, – тихо предупредил он сына. – Дома я тебе задам.

– Бать… не надо, – жалобно попросил юноша захлопнувшуюся дверь.

– Надеюсь, вы все поняли, – сказал Огнишек, понимаясь из-за стола. – Перевожу вас на три дня в дорожные стражи, чтобы глаза мои вас не видели. Будете считать верблюдов на заставе. За одно поразмышляете над своими поступками о том, как не допустить подобного впредь. Все. Ступайте.

За семнадцать лет, минувшие после мора, жизнь в Небесных Вратах изменилась, и вместе с ней изменились законы. Несмотря на то, что наказания за нарушение Порядка стали более суровыми, преступлений совершалось больше, чем полтора десятка лет назад, и две трети из них были тяжкими. Вместе с беженцами из полудненных краев, желавших обрести мир и покой, в город в поисках поживы со всего света стекались разбойники, не знавшие ни совести, ни чести, ни меры. А недавно созданная дорожная стража, стоявшая на въездах и подвергавшая досмотру всех подозрительных гостей, зачастую не могла воспрепятствовать их проникновению, ибо злодеи при расспросах никогда не сознавались в своих коварных замыслах, наоборот заверяли, что прибыли в Небесные Врата исключительно с благими намерениями. Имевшееся же при них оружие никак не могло служить поводом для задержания, ибо ныне всякий дорожащий жизнью путешественник считал своим долгом обзавестись добрым клинком, копьем или булавой, надежным доспехом и шлемом.

Редкая неделя у стражей выдавалась спокойной, без облав, погонь за преступниками, проверок рынков и постоялых дворов с целью обнаружения и поимки укрывающих там лихих людей. Расследование злодеяний проводилось со всей тщательностью, однако далеко не всех преступников, в том числе убийц удавалось найти и наказать. Отлаженное и работавшее исправно на протяжении многих веков колесо правосудия проворачивалось вхолостую.

Перемены, происходившие почти незаметно, но неотвратимо, вынудили горожан учиться самостоятельно давать отпор всем, кто покушался на их жизнь и собственность. В ремесленных кварталах почти на каждой улице в начале и в конце были установлены ворота, которые запирались на ночь, дабы предотвратить налеты лихих людей. Добровольцы создавали дружины и обходили свои кварталы с дозором. Огороды, сады и виноградники вокруг Небесных Врат охранялись силами общин. Как говорится, береженого бог бережет. Только отнюдь не гражданская ответственность проснулась в людях… При том что среди добровольных помощников было немало горожан, готовых в полной мере разделить ответственность с представителями власти, другая часть к относилась к Совету судей с недоверием, а к стражам – с опаской. Таким образом, поступки последних исходили не от любви к порядку, а из страха за свою жизнь, жизнь родных, дом, имущество. Но такова была их борьба со Злом. Они считали, что подобного участия вполне достаточно. Угроза казалась им далекой. О вселенском Зле они и слышать не хотели. Думали, что большие бедствия обойдут их стороной, не затронут их маленький мир, вмещавшийся в пределы дома, квартала, города. Ум простого обывателя так устроен – в нем укладывается только то, что можно видеть и потрогать, а пространное и неопределенное обыватель упорно не желает воспринимать. Своя рубашка ближе к телу. За свое добро он будет стоять до последнего. И убить может.

И убивали…

Еще лет десять назад самосуд в Небесных Вратах было невозможно представить. Раньше вора, пойманного за руку, передавали стражам, а те в свою очередь – судьям для вынесения приговора. Теперь же воришку могли забить до смерти на месте преступления. Первое время стражи старались следовать букве закона и устраивали на месте происшествия полный разбор, с последующим судом. Зачинщиков расправы всегда оправдывали, но обязывали их внести в казну определенную сумму за нарушение общественного порядка. Не обходилось без шумной перепалки. Горожане по всякому обзывали стражей и упрекали, мол, толку от вас мало, только задаром едите свой хлеб. Стражи хватались за оружие и угрожали крикунам тюрьмой за оскорбление служителей закона. Случались серьезные потасовки, с тумаками и зуботычинами. А потом между двумя сторонами установился сам собой негласный договор. С молчаливого согласия властей гражданам было позволено защищать собственность всеми способами.

Никто не в праве посягать на добытое своим трудом. Нельзя запрещать человеку оберегать кровное. Да и время такое нынче настало, что жителям Небесных Врат приходилось опасаться не только за имущество… Нынешнему грабителю человека убить, что муху прихлопнуть.

Жить стало страшно, умереть просто. Смерть в тяжелую годину еще более алчна, неразборчива и непритязательна.

Минувшей ночью она непрошенной гостьей явилась на Масленичный холм, на Кривоколенный спуск, куда и прибыл начальник стражи, чтобы лично засвидетельствовать происшествие.

Мертвого грабителя выставили для опознания рядом с проулком, где того словили. Хотя с опознанием могли возникнуть трудности – разве что по одеже, – лицо преступника было сильно обезображено. Но, похоже, он был молод. Дружинники, совершая ночной обход, заметили вора, когда тот вытаскивал из жилого дома узел с посудой и прочими хозяйскими ценностями, и – пятеро на одного… У паренька, застигнутого на месте преступления, совсем не было возможности спастись. Обыватели, вооруженные до зубов, уставшие боятся и поэтому скорые на расправу, изуродовали его так, что мама родная не узнает.

Телу придали вертикальное положение – подперли граблями, дабы не падало. Обычай выставлять труп на всеобщее обозрение возник недавно, вместе с негласным договором с властями. Во-первых, для установления личности. Ведь возможно, что преступник находился в розыске, за совершение других преступлений. Во-вторых, для острастки других – так, по крайне мере, думали обыватели. В-третьих, говорили, что это действует на жителей улицы успокаивающе, мол, теперь можете спать спокойно. Родственники убитого, если таковые объявлялись, могли в течение суток забрать тело для погребения. Но обычно трупы неудачливых воров оставались невостребованными. В последний путь до безымянного места захоронения их провожал равнодушный, ко всему привыкший могильщик. И в-четвертых, как удачливый охотник похваляется подбитой дичью, так добровольные борцы с беззаконием заявляли о своей победе, теша свое самолюбие.

– Смагл, – определила Неждана. – Сопляк совсем…

– Перегуд, – позвал Огнишек десятника. – Отправь кого-нибудь из ребят к смаглам за телегой.

– Сделаю, – кивнул десятник. – Пожалуй, мы сами его отвезем. Смаглам лучше тут не появляться.

– Верно. Иначе тоже на орехи достанется.

Смаглы жили в городе испокон веков. Однако, если в прежние времена соседство с ними ни у кого не вызывало опасений, и мирному сосуществованию ничто не мешало, то за последние годы, из-за притока беженцев из полудненных краев, отношение изменилось. Части города, населенные южанами, отличавшиеся скученностью и бедностью, обрели дурную славу – их считали, и не без оснований, рассадниками преступности. Хотя, благодаря общинному устройству, с голоду полудники не умирали, да и старейшины старались обеспечить каждого хоть какой-нибудь работой, находились смаглы, в основном, молодые, которые думали, что имеют право улучшить свое благосостояние за чужой счет. Кроме того, в многолюдных кварталах было легко затеряться, чем пользовались разбойники, пребывавшие в город – за умеренную плату они всегда могли найти убежище, пусть на небольшой срок, потому что старейшинам рано или поздно становилось известно о появлении чужаков, и главы общин считали себя обязанным установить личности гостей, дабы избежать обвинения в укрывательстве, ибо и без того отношения с соседями испортились, дальше некуда.

После каждого тяжкого преступления ненависть горожан к смаглам росла, грозя междоусобицей. А полгода назад, когда была ограблена скобяная лавочка возле главнохолмской кружной дороги, и побитый налетчиками владелец указал на смаглов, подольские жители устроили погром в ближайшем квартале полудников. Если бы стражи не подоспели вовремя, дошло бы до смертоубийства. Однако народ не успокоился. Погромщики направились ко Дворцу судей с требованием изгнать смаглов из Небесных Врат, поскольку те представляют собой угрозу порядку. Судьи растратили все свое красноречие, обещая принять меры и призывая возмущенных горожан разойтись по домам.

– Вчера – погром, а завтра, того гляди, пожгут весь ихний квартал, – вторил мыслям Огнишка Перегуд. – Или, чего хуже, бойню устоят. Вон, все оружием обзавелись. – Десятник указал висевшие на поясе сторожей мечи.

Горожане вооружались. Бедные люди покупали мечи местных мастеров, а тот, кто побогаче приобретал дорогое и долговечное оружие, изготовленное ноктисами. Собственно, сама власть занималась вооружением населения. По заключенному еще в древние времена договору, Совет судей обладал исключительным правом на торговлю с ноктисами, что обеспечивало постоянный доход в казну города, и позволяло снабжать оружием стражей, и не только местных, но и прилегающих краев. Если прежде из Железорудных гор, из страны ночного народа, поставляли, в основном, мирные вещи – удивительные сосуды, охлаждающие воду и вино, горшки, сохранявшие пищу горячей, поющие кубки, изящные украшения, музыкальные шкатулки и заводные игрушки, – то теперь, когда жизнь на земле изменилась в худшую сторону, большую часть ввозимых в город грузов составляли мечи, ножи и наконечники для копий. Отвечая возросшему спросу на оружие и не желая делиться источником дохода с частным торговцам, власти старались наполнить знаменитые Оружейные ряды достаточным числом ноктисианских военных вещей, купить которые мог любой желающий, обладая достаточными средствами. На деятельность местных кузнецов, которые, как и все живые люди, нуждались в куске хлеба каждый день, судьи в последнее время смотрели сквозь пальцы. Лишь бы те исправно платили налоги.

– Да. Оружия нынче в городе много, – вздохнул вель. – Переговорю со старейшинами смаглов, чтобы присматривали за своими недавно прибывшими сородичами денно и нощно. Ради их же собственной безопасности.

Пока стражи изучали труп и ворошили на нем одежду, Огнишек разглядывал людей, сбежавшихся поглазеть на пойманного вора. Зевак собралось много, всех возрастов и сословий – взрослые и дети, мужчины и женщины, богатые и бедные…

Мертвец – зрелище для людей необычайно притягательное. Ничто не возбуждает человеческое любопытство так, как гибель другого человека. Люди смотрят на эту будоражащую кровь, порой ужасную до отвращения картину и не могут оторвать взгляд. Но мертвое тело – всего лишь тело. О чем бы ни думал человек, глядя на него, он подспудно и неосознанно стремится постичь непостижимое, проникнуть в одну из самых недоступных разуму тайн человеческого бытия. Тайну смерти.

– Похоже, парень вышел на промысел в первый раз, – сказал Перегуд, возвращаясь к стоявшим в отдалении от места происшествия Огнишку и Неждане. – Действовал в одиночку. Иначе его не словили бы. Воры-то на дело идут, самое малое, по двое, чтобы один успел предупредить другого в случае опасности. А этот… смерти, что ли, искал?

Огнишек согласно кивнул. Чего тут говорить… Все давно известно. Дружинники обычно ловили мелких воришек, матерые преступники редко попадались.

– Мальчишка… Поди, ровесник моего Яськи– продолжал десятник. – Хотя, может, и чуть старше. Больно худой… голодал, небось. Одежа на нем местная, но явно велика, и поношенная, должно быть, с чужого плеча. Башмаки протерты до дыр. Никаких личных вещей я на нем не нашел, если не считать дешевенького молитвенного пояса. Дружинники божатся, что не обыскивали его и ничего не брали. Может, спросить их еще разок?

– Спроси, коль охота, уважь налогоплательщиков, – процедил Огнишек. – Народ любит, когда власти его слушают.

– Оно верно, – криво усмехнулся страж. – Проявлю-ка я, пожалуй, служебное рвение. Все равно надо телегу дождаться. Да еще сопроводить…

Договоренность о предоставлении транспорта была заключена со смаглами после погрома. Жертву самосуда, если тот был полудником, стражи отвозили на площадь в старом квартале, где оставляли под ответственность тамошних старейшин.

– Да! И проследи, чтобы местные за вами не тащились. Если кто попрется и прочих будет подстрекать на сомнительные подвиги, пригрози тюрьмой и напомни, что самосуд является нарушением Порядка. Думаю, что и так уж на сегодня достаточно крови пролилось. И у смаглов до ночи не торчи.

– Незачем мне у них торчать. Моим людям, да и мне тоже, надо поспать хоть немного перед ночным дозором.

– Вот и не задерживайся в общине. Их старейшины больно велиречивы, любого могут заболтать. Будут в дом звать, не ходи. Если попытаются сунуть тебе какой-нибудь подарок для меня, не вздумай трогать. И ребятам своим строго настрого запрети принимать угощения, поднесенные хоть со стократными заверениями, что от чистого сердца. Дары их могут боком обернуться, кто-нибудь скажет, что стражи смаглам продались.

– Да и так уж брешут невесть что.

– Не допускай, чтобы брехня оказалась правдой!

– Огниш, право, что ты меня поучаешь как молодого. Сам всякий раз своих ребят предупреждаю, чтобы смотрели в оба и держали ухо востро.

– Время сейчас такое. Мы должны держаться поодаль и от наших, и от ваших, а то не равен час – станем врагами и для тех, и для других.