Текст книги "Книга первая. Мир"

Автор книги: Татьяна Танина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц)

Глава шестая, о бытии Темнозрачного на земле, его помыслах и деяниях, кромешниках, оборотнях, злыденышах и державе

“Злыдень всескверный, сам себя породивший, был хитер и коварен. Он пришел к людям, которых ненавидел больше всех других земных народов, в облике благообразном и, представ пред ними смиренным и кротким, ласковым и постоянным, объявил себя ненавистником неправды. Он говорил, что человек создан для греховодства, все его устройство предназначено для свершения грехов; он всячески восхвалял пороки, имена коих Злоба, Жадность, Гордыня, Зависть, Распутство, Чревоугодие и Лень. Колдун и обаятель – многих он привлек к себе на службу, посулив несметные богатства и вечную жизнь. Прельстившись его обещаниями, вероотступники продали ему свои души, а он обманул их и превратил в чудовищ. Стали они верными слугами Исчадья Мрака, бессловесными исполнителями его воли и были с ним, когда он пошел на людей войной“.

Повести Первых Земных Веков.

Минуло без малого два десятка лет с тех пор, как Темнозрачный вернулся на землю. Для бессмертного двадцать земных лет – глоток из колодца вечности. А на земле выросло новое поколение людей. В самом начале ему думалось, что к заветному дню он успеет подготовиться как следует. Да какие тогда могли быть сомнения! Но годы пролетели незаметно, а он не сделал всего, что следовало. Искал – и не успел найти главное. То ли дело в Прошлом, когда он был неограничен во времени.

Однако ныне все было не так, как в первое пришествие.

И сам он был уже не тот. Да еще стал замечать за собой одну странность престранную, непонятно как в него проникшую – ни с того ни сего обрел он человеческие повадки. То ничего-ничего, а то – раз! – и забыв себя, учудит этакое, будто простой смертный. Даже стал погодой интересоваться. Погода-то еще ладно: воры не жнут, и те погоду ждут. Но ему-то на кой? Ведь он сегодня здесь, завтра – там.

Впервые случилось с ним подобное во время одного путешествия. Шел он, шел, и вдруг встал как вкопанный, глядя перед собой. И ведь ничего особенного не узрел – поле, река, за рекой – реденький березняк, за березняком – луг, за лугом лес. Обычные для тех мест виды. Мог бы идти себе спокойно дальше. Он же уселся пригорке, да принялся любоваться красотами земными – ей, правда! – как чарами одурманенный, безо всяких мыслей.

Полевые цветы – красные, желтые, синие, белые – сплетались в причудливый узор. В реку, как в зеркало смотрелись небеса, и облака бежали по водной глади. И тонкие белые березки с поникающими нежно-зелеными кудрями крон обрамляли изгибы реки кружевом. И вдали синий бор стоял дымкой окутанный. И небо над всей этой живописностью такое пронзительно голубое…

Так и просидел до заката, когда солнце раскаленной сковородой стало западать за почерневший лес. День умирал в ослепительном зареве. Небо охватил багровый пожар, поверхность реки занялась рыжими всполохами и заалела, будто русло наполнилось кровью.

– О, да! – вскричал тогда Темнозрачный, вскочив с места. – Последний день мира на земле будет как этот – в крови и огне. Пусть всё умрет! – и бросился наверстывать упущенное время.

Злился Темнозрачный, что не может избавиться от проклятой напасти, которая, подобно человеческим душевным болезням, была необъяснимой и неизлечимой. Как людские хвори проистекали с обострениями и спадами, так и его зараза – то подолгу ничем о себе не напоминала, то вдруг накатывала отупляющим приступом. И не было ни сил, ни возможностей вести себя иначе, подавить неожиданно пробуждавшуюся тягу к созерцанию и придушить восторг при виде прекрасного! То он засмотрится на бабочек, порхающих над цветами, просто так, без всякой мысли и желания уничтожить радующуюся солнцу живность. То, творя какое-нибудь пакостное дело, начнет мурлыкать под нос какую-нибудь веселую песенку. Вот ведь как! Очеловечился он, что ли?

Но человеком стать все равно не мог. По определению.

С другой стороны, он поумнел, то бишь стал ученей нежели в Прошлом, обрел огромный опыт и точно знал, что нужно и что не нужно делать. Плохо, что на первых порах все приходилось делать самому… Но, в конце концов, он же не для кого-то – для себя старался.

Все двадцать без малого лет Темнозрачный злодействовал, искал и выждал. Как в Прошлом он пытался посеять смуту в умах и сердцах, дабы вызвать в народе недовольство и поднять волнения, чтобы лишить власть опоры, разобщить людей. Ведь они сильны, только когда все вместе, когда ими правят твердой рукой. Известно, что быстрее и проще разрушить здание изнутри, как делает жучок-древоточец, выедая сердцевину древесного ствола. А когда дерево рухнет, корни выдернуть – проще простого, как делает земледелец, выкорчевывая пни и расчищая землю под новую пашню.

Можно рушить и снаружи. Но это – война, открытое противостояние… Нет. Срок для войны еще не пришел.

Темнозрачный был вынужден скрываться. Исходя из соображения, что песчинку проще спрятать в песке, он поселился в самом большом городе на земле – Небесных Вратах. Его собственная дерзость и наглость питали его гордыню. Еще бы! Ведь он обретался не где-то на краю земли, а в логове велей, перед самым носом у Совета судей. И мог видеть их каждый день и злорадствовать, глядя на их хмурые лица – дюже озабочены были великаны думами, как сохранить нарушенный Порядок, да как победить его, Темнозрачного.

А он был туточки, прямо на виду. Жил в своем доме у площади Лестницы, имел дело, приносившее неплохой доход. Ему даже присвоили звание почетного горожанина за неоценимую услугу, оказанную им городу – за помощь в избавлении от чумы, им же самим и насланной.

Как скучно приносить людям радость… Слезы счастья такие пресные! Но чтобы не вызывать подозрений он, назвавшийся знахарем, должен был играть роль знахаря. Собственный дом, прибыльное дело, безбедная жизнь, людское уважение… Что еще надо человеку?

Но Темнозрачный не был человеком и явился на землю не для того, чтобы обретаться на ней простым обывателем.

Как будто люди поглупели, думал он. Неужели, действительно, предел их мечтаний – это уютный домик, доходное ремесло и спокойная жизнь?

С непонятной тоской он вспоминал о Прошлом, когда свободомыслие и мятежный дух едва не завели людей на самое небо. Ах, какое это было замечательное время! Небеса были ниже, а люди – выше ростом. А какие страсти бушевали! – не сравнить по накалу с нынешним страстишками, бродящими как скисший рассол глубоко внутри и не находящими выхода наружу. Жизнь была – бурная, интересная – не жизнь, а борьба за выживание. Мысли приобретали размах немыслимый! Чего стоит одна Лестница на Небо! Отгрохали махину – поглядеть издали, будто перст, нахально указующий прямо в небесный свод.

– Эх, люди, люди! Сами – грязь грязью, а дерзнули проникнуть в тайну величия богов, чтобы стать равными им, – глумился Темнозрачный. – Ишь, чего затеяли: подняться на небо. Неслыханная наглость! Даже я не позволял себе подобного. Простаки, дурачки бесхитростные! Силы много, а ума нет.

Да если б можно было подняться на небо, он сам соорудил бы лестницу и первый побежал по ней. Только не дотянуться до небес… И не потрясешь небо, как крону дерева, чтобы небожители посыпались оттуда как спелые персики. Забавно, что люди до сих пор пребывают в заблуждении, относительно того, кто разрушил Лестницу. Думают, что светлые боги их покарали. Ха! А он-то хотел лишь напугать, показать пристрастие богов, дабы отвратить от них людей и заставить ненавидеть. Но почему-то вышло наоборот. Кару приняли, как должное, и вера укрепилась еще больше. Он же, как был врагом для большинства людей, так им и остался.

Людишки еще пожалеют, что отвергли Его, единственное воплощенное божество, единовластного законного властелина всей земли! Он обратит их в рабство, лишит всякой надежды на будущее, а жрецов, тайноведов и хранителей обрядов казнит. Как смеют эти ничтожества, называющие себя служителями богов, утверждать, что правы они, а он не прав! Кто был свидетелем Творения?

Тех же, кто готов ему служить, он пощадит. Такие люди были в Прошлом, есть и теперь.

Уже появились на земле новые пророки, провозвестники второго пришествия Темнозрачного Владыки – они проклинают богов света и возносят богов Мрака. Обаятельные, остроумные, смыслящие в богословии – они внушают людям мысль, что власти их обманывают, настропаляют против велей, судей и жрецов. В людских умах уже началась смута. Многовековое мирное бытие их утомило. Люди в большинстве своем сами не знают, чего хотят, живут в разладе с душой, и только сила привычки все еще водит их в храмы. Но вера, сведенная до соблюдения обрядов – уже не вера. Показное благочестие – хуже смертного греха. Учение, у которого появилось много различных толкований, теряет истинный исконный смысл. Проповедники морочат людям головы какой-то там загробной жизнью. А в пустоте ничего нет и быть не может – там пусто по определению. Люди сами усложняют себе жизнь, пытаясь казаться умнее, чем они есть на самом деле. Чем быстрее люди отрекутся от своих бессильных богов, и поймут, кто есть настоящий бог, тем лучше для них. Поклонение Добру и Свету останется в прошлом, как и одряхлевший миропорядок.

Зло сильнее Добра, поэтому он победит.

“Людям кажется, что они осознали свою ошибку, – думал он, глядя в окно, выходящее на главную площадь города. – Эвон, не поленились, разобрали Башню, до основания“.

Былинное сооружение представляло собой именно башню, высоченную, ступенчатую башню, а сама лестница вилась вдоль стены. Лестница, по которой люди хотели подняться на небеса и заглянуть в окна божественных хором… Ныне о башне напоминали лишь несколько, оставленных в назидание будущим поколениям, огромных глыб основания, со скругленными временем и ладонями углами – могильные камни, под коим символически погребена людская гордыня! Их гордыня, и еще его, Темнозрачного, бесславное прошлое. И погребено оно – какая ирония! – рядом с самым вероломным его врагом, велем Гриватой.

Усыпальница Велигрива стояла между зданием Книгохранилища и Дворцом судей, первым из которых стал он же, Справедливый Велигрив. Темнозрачный прямо из окна мог видеть место упокоения своего старого врага.

– Ну что, коварный вель, и где ты сейчас? – злорадствовал он. – Сколько б жизней тебе не было отмерено, ты оказался там, внизу – в земле, которую защищал. А я – здесь… Я снова здесь! Небось, весь извертелся там в гробу, когда я сюда пришел? Аж выскочил из могилы.

Ныне Велигрив уже не мог его остановить. Никто не мог. Он навел порчу на целый город, и никто не обвинил его в этом бедствии. Ни один знахарь не смог не то что снять – распознать колдовство.

Последствия мора люди переживали еще долго. Постепенно жизнь горожан наладилась, но прежней не стала. Она разделилась на две половины – до чумы и после. Темнозрачный же, взбаламутив воду, получил ответ на интересовавший его вопрос. Достойных противников, по крайней мере, в Небесных Вратах, он не обнаружил.

И вообще в нынешнем мире все было не так, как в Прошлом. Нет, внешне земля не изменилась – ветви деревьев по-прежнему тянулись к небу, а корни уходили в землю – дух над ней витал уже не тот. Иное время, иные люди, иные обычаи. Если в Прошлом тайные знания являлись исключительно достоянием велей, то теперь ими обладали простые смертные – пусть лучшие из людей, но худшие из хранителей.

Впервые Темнозрачный задумался над этой странностью после истории с книжником, которого вытолкнул из окна велевой башни. Удивился еще тогда, почему это – главный хранитель, да из простых. Оказалось, что нынче на земле нарождается совсем мало великанов. Обиделись, что ли, деи на людей? Смешно. Мысль, что деи способны затаить обиду, Темнозрачного позабавила. Ха! Эти пастухи заоблачные да возмутители воды не вспомнят, что делали мгновение назад. Но как бы то ни было, ныне на земле, не в пример Прошлому, великанов было мало. И если действовать хитроумно, то можно извести их всех до одного. Правда, собственноручно он не мог лишить жизни благородного. Но ведь только он один и не мог. А простым смертным это вполне по силам. Жалкий человечишка способен совершить то, что не доступно ему, великому и бессмертному, хоть он тресни! Не даром в народе говорят: что дозволено быкам – не дозволено богам. Однако не всякий “бык“ согласится совершить убийство. Тем более, убийство веля. А если согласится, справится ли?

Жаль, что тайное общество вероотступников бесследно исчезло. Должно быть, стражи Порядка как-то выследили их и казнили всех без суда и следствия, иначе он знал бы. Плохо, что тогда, занятый другими делами, он не нашел времени заполучить их души. Думал, что успеется…

Богословы, когда спорят меж собой о душепродавцах, лишь состязаются в выдумке и упражняются в красноречии. Мнят себя знатоками природы и свойств непостижимого, доказывают свои домыслы, приводят, как им кажется, убедительные доводы…

Спор слепых о свойствах света! Жалкая попытка смертных быть судьями при богоборстве. Откуда людям знать, что становится с заложенными душами? Они не понимают даже отчасти, что есть душа.

Темнозрачный знал и понимал. И стремился заполучить, как можно больше этих чудесных, животворящих частиц божественного света. Он помнил о каждой из них и мог бы рассказать, где, когда и каких обстоятельствах ею завладел, случилось ли то в Прошлом или совсем недавно.

Ох, как неосторожны люди в своих желаниях! Как задешево человек может заложить свою душу…

С каждым душепродавцем он заключал договор – не на словах, не на бумаге, а на тончайшей пелене, сотканной из мрака, прозрачной в темноте и черной на свету – всем договорам договор, действительный на этом свете и на том. Получив согласие человечка, Темнозрачный доставал из безвременья и разворачивал нерукотворную договор на языке богов – строчки черных буквиц висели, казалось, прямо в воздухе – “я, имярек, отрекаюсь от всего доброго и светлого, и всецело вверяю себя держателю сего, обязуюсь служить Ему телом и душой, и явиться по первому Его требованию, дабы пособить Ему в Его деле“. Имя, которое вписывалось кровью, скрепляло сделку. Сразу после этого Темнозрачный вырывал клок волос с головы своего нового слуги и, нашептав заклятие, испепелял, дабы потом приказывать ему на расстоянии.

Он мог всячески повелевать слугами – полностью починив их своей воле, насильно заставить сделать все, что угодно, даже заставить убить великана. Но подобное принуждение притупляло чувства и замедляло движения, что совсем не способствовало успеху в деле, а наоборот верно вело слугу к погибели. Поэтому он ограничивался устными приказами, позволяя слугам самим искать способ выполнить его распоряжение.

Темнозрачному годилась всякая душа – мелочная, завистливая, дрянная. Но более всего он ценил души лиходеев, поскольку те могли неплохо послужить ему еще при жизни. Когда, скитаясь по земле, слышал о каком-нибудь страшном разбойнике, так обязательно с ним встречался. Не брезговал и другими отщепенцами рода человеческого. Подбирал убогих, наглых нищих-побирушек, бродяг, обиженных на весь белый свет, неисправимых воров. Вытаскивал их позорных ям, будил спящих на голой земле на обочинах дорог, подлавливал на месте преступления. Угрожал, шантажировал, соблазнял по-всякому: одних – безбедным будущим; других – грядущей вседозволенностью; третьих – несметными богатствами. Для пущего внушения пускал в ход колдовство.

Однако не все грабители и душегубы соглашались служить ему всецело. Редко, но встречались и такие как Ропшень.

Немало удивился Ропшень приходу Темнозрачного. Ведь никто не знал о его тайном убежище – темной пещере посреди дремучего леса, где были спрятаны награбленные богатства. А тут вдруг, откуда ни возьмись, является мужик в роскошных одеждах. Ропшень хотел было метнуть в чужака свой длинный разбойничий нож, да не успел, потому что рука ни с того, ни сего плетью повисла.

– Твое богатство мне не нужно, Ропшень. Я твой друг, – поспешил заверить его Темнозрачный.

– Нет у меня друзей! – грубо возразил тот, пытаясь совладать с непослушной конечностью. – И тебя, хоть ты и зовешь меня по имени, не знаю и знать не желаю! Проваливай, покуда цел.

Темнозрачного чуток изумило, что разбойник его не испугался. Даже бессильный угрожал ему. Дерзкий, однако.

– Погоди свирепеть, – миролюбиво произнес он. – Не лай, как пес бездомный.

– Не звал я тебя! И ты мне не указ, что делать.

– И тебе совсем нелюбопытно, зачем я пришел к тебе?

Ропшеня интересовало другое.

– Как ты меня нашел?

– Все живое оставляет след на земле…

– Ты следопыт, что ли?

– Нет. Я слушаю голоса духов земли и вижу то, что не видят другие.

– Значит, духи тебе шепнули, где меня искать? Уж не волшебник ли ты часом? – осклабился разбойник и покосился на свою онемевшую руку. – Вот чары на меня напустил!

Темнозрачный ласково улыбнулся, подумав, что из Ропшеня получится хороший помощник – сметливый, скорый на решения и безрассудно смелый.

– Да, я самый великий волшебник на земле.

– Вот как! И что за нужда привела великого волшебника к такому жалкому и ничтожному человеку, как я? – Он не оскорблял, но слова его звучали, как насмешка.

– Я пришел уговориться с тобой о деле. Хочу, чтобы ты служил мне.

И стал Темнозрачный рассказывать, какую выгоду получит Ропшень, заключив с ним договор. Посредством колдовства явил несметные богатства и роскошества, которые тот получит за верную службу.

Разбойник, конечно, подивился чудесам нерукотворным, но, упрямясь, замотал головой.

– Ступай-ка ты туда, откуда пришел, гость непрошенный.

– Гонишь меня прочь? Прежде подумай, чего себя лишаешь.

– Я не мечусь на посулы. Мне хватает и того, что я добываю разбоем. А если ты так велик, как говоришь, то на кой ляд я тебе нужен?

– Даже у Творцов были помощники, – неопределенно ответствовал Темнозрачный. – И то не на всё хватало рук… Мне нужны такие умные и смелые люди как ты, Ропшень. Я не понимаю, почему, ты отказываешься мне служить. Ведь я предлагаю тебе делать то же самое, чем ты ныне промышляешь. И плату будешь брать, чем пожелаешь.

– Мне лишнего не надо.

– Богатство не может быть лишним! Ты же грабишь.

– Граблю.

– Лютуешь и купцов режешь.

– Случается…хм… когда несговорчивые попадаются.

– Так почему ты же не хочешь убивать того, кого укажу я.

– Чую, дядя, ты из тех лис, что своего хвоста не замарают. Да, я убиваю, но не более, чем того требует мой промысел. Да, я ворую… А, ты, похоже, воевать собрался.

– Какая тебе разница? Ты не останешься в накладе.

– Пчелка мед обещает, да жальце в заднице прячет, – усмехнулся Ропшень. – Я не желаю быть подневольным человеком, никогда не жил по чужой указке. Сегодня я сам себе хозяин, что хочу, то и делаю. А если в услужение к тебе подамся – прощай свобода.

– Чем же я могу твою свободу ограничить?

– Ты, дядя, глупую рожу не делай, дурачком не прикидывайся. Уж я-то нюхом чую корысть за твоей доброжелательностью. И сдается мне, что ты если не Исчадье Мрака, то приспешник его. Договорок-то твой с подвохом… Ты ж хочешь душу мою заполучить, а?

Сметливости Ропшеню было не занимать.

– Неужто думаешь, что тебя, приговоренного к смерти на земле, помилуют на том свете?

– А вдруг! – нахально ухмыльнулся разбойник. – Только на высшую милость и уповаю. Пресветлые-то боги есть само добро. Это они же сострадание придумали… Авось и пожалеют заблудшее чадо свое. Так что проваливай, не лишай меня надежды. Сказал бы “ступай с миром“, но тебе не нужен мир. Просто уйди. Обещаю, нож в спину не брошу.

– Да ты же проклят всеми! И не нужен никому, кроме меня. Попомнишь, еще мои слова!

– Не твоя забота.

Темнозрачный ушел ни с чем. А не убил лиходея, потому что тот был врагом его врагов.

Со временем кромешников становилось все больше. Небольшими разбойничьими ватажками они скитались по городам и весям, добывали сведения о велях и ведарях, убивали, когда тому благоприятствовали обстоятельства. Непонятно, что удерживало их всех вместе при их болезненной подозрительности и человеконенавистничестве. Если страх перед хозяином и ненависть к существующему порядку, то что больше? С другой стороны, ничто так не объединяет разных людей, как убийство, совершенное совместно, по предварительному сговору. Оно как братская клятва на крови.

Всякую работу Темнозрачный непременно оплачивал – золото, как ничто другое, убеждало таких людей в правильности собственных поступков. Безвозмездно трудятся только дураки и яростные ревнители, но ни первые, ни вторые ему были не нужны – с ними хлопот не оберешься. Со своекорыстными-то, куда проще – они к делу подходят с холодным расчетом. Однако, проявляя щедрость, он требовал беспрекословного подчинения. Он мог проникнуть в мысли любого из своих слуг: в глаза взглянуть – и увидеть что за гадкое варево булькает у того в черепушке. Узнать о чаяниях. Ведь всякое желание есть поползновение души, а душа-то заложена, и вроде как еще держится в теле, а уже не своя – по договору, скрепленному кровью, отошла в собственность Темнозрачного Властелина. И невдомек разбойнику, что хозяин мог вывернуть его душу наизнанку и извлечь на белый свет такое, от чего волосы дыбом встают, вытряхнуть наружу все потаенные страхи и жуткие воспоминания.

Среди прочих своих слуг Темнозрачный выделял, что называется, головастых – людей хитрых, изворотливых, коварных. Ставил их главарями шаек. Ведь не всякой цели можно достичь силой и нахрапом, иногда нужно действовать с умом. А с великанами иначе и нельзя. Вель – противник серьезный, к нему на хромой козе не подъедешь – у него нюх на все недоброе. Да неуж-то он добровольно шею под топор подставит?

Но ни один из помощников не мог сравниться с Милицей. Да что тут говорить! Она одна стоила всех кромешников вместе взятых.

В полудненных краях, где хозяйничала ведьма, большую часть населения составляли смаглы, люди нрава горячего, чуть что – вспыхивают, как сухой трут от искры, от огорчения в буйство впадают, могут даже убить обидчика, забыв про закон. Хотя, по большому счету, люди обуздывают свои порочные желания не потому, что очень хотят оставаться законопослушными, а перед страхом наказания.

Милица, на первых порах скрывавшаяся со своими людьми в горных Поясках, окаймлявших долину Величаны с севера, устраивала такие козни, какие черный злыднев ум и не измыслил бы, ибо человеческой подлости нет предела. Стоило задеть трепетные струны души полудников, как за одним убийством последовало второе, и третье, и десятое… Возродившийся кровавый закон мести, повлек цепь новых убийств. Нарушилось хрупкое мирное спокойствие, которое прежде поддерживалось, благодаря более строгим законами и более суровым, нежели в полудненных краях, наказаниями, всяческим договорам со множеством оговорок, хитроумным решениям советов старейшин и судей-правителей, да бракам, заключавшимся между родами. Ведьма же тем временем, обосновавшись в древней велевой крепости в горах и превратив ее в неприступную твердыню, уже обзавелась воинством и обратила в рабство все население междугорья Поясков. Уже безбоязненно она стала совершать набеги на города в долине, ослабленные междоусобными распрями. Рассорившиеся соседи не хотели помогать друг другу, а противостоять в одиночку сильному врагу не могли. Так Милица разорив, один за другим, города, захватила весь левый берег в среднем течении Величаны-реки и вселила страх в умы и сердца смаглов. Вереницы беженцев потянулись на морское побережье, и дальше, в полуночные края, а вместе с ними по всей земле покатилась молва о злодеяниях величанской ведьмы.

Смаглы вооружались и учились сражаться, но вступать в войну с ведьмой никто не решился – никак не могли договориться между собой, чтобы пойти против нее объединенной силой. Свою землю защищать – это одно, а отправляться в места незнакомые и проливать кровь, или хуже того – жизнь отдавать, люди не спешили. Слишком долго люди жили мирной жизнью…

Для Темнозрачного самая большая выгода от дурной ведьминой славы заключалась в том, что отводила от него подозрения. Ведь люди думали, что Милица и есть настоящее Исчадье Мрака. Посему никому и в голову не придет искать его на севере.

В Небесных Вратах Темнозразный обзавелся недвижимостью. Прикупил особнячок на Медвежьем холме, чтобы держать под рукой несколько проверенных людишек, на всякий случай. Приобрел небольшой гостиный дворик на северной стороне и харчевню “Черный бык“ на южной, а управляющими поставил кромешников. Оба места он использовал для встреч с другими слугами, которых призывал при необходимости. Он являлся к ним, меняя личину лекаря на неприметную внешность горожанина, по виду, торговца средней руки.

В кромешниках он был в них уверен. Эти мерзавцы его не предадут. Могут попытаться убить, но не предадут. Сам удивлялся, как таких негодяев земля носит.

Слышал Темнозрачный, как проповедник объяснял сие явление. Что оно все – злыдневы проделки. Мол, примешал свое поганое семя к людскому роду-племени…

Ну, примешивал, было дело, чего греха таить. Но даже его семени не хватило бы на такое множество мерзавцев. Да и не дали великаны его наследникам размножиться. Мало кому из его потомства удалось тогда уцелеть и спастись от мести. Вон, только Милица да Тишень, всего двое. Хотя последний – седьмая вода на киселе, – полукровка.

Колдовать Тишень не умел, а на хлеб зарабатывал тем, что возил воду. И, естественно, злился на весь белый свет. Лицо у него было примечательное – узкий лоб, черные, глубоко посаженные глаза, безгубый, кривой рот. Так же выделялся среди других своим нескладным телосложением – квадратное тулово, длинные руки, короткие ноги. Было ему – ей, было! – за что обижаться на жизнь.

Не оставил Темнозрачный кровиночку прозябать в нищете, взял к себе в лавку. Тишень сразу распрямился, расправил плечи, самоуверенность обрел… Плохо, что не мог самостоятельно никакую подлость придумать, туповат был. Подпортила его человеческая кровь. Кабы его предки, так же как Милицины, не смешивались, то передавалась бы божественная злобота из поколения в поколение, пока последний не умер бы бездетным.

А великаны, вон, вообще, даже детям не могут передать малой части своих достоинств.

Темнозрачный знал, независимо от того, чего бы там не болтали хитромудрые проповедники, – плохие люди были всегда, еще до его пришествия. Так что получалось, что возводили на него напраслину. И ведь никто не возражал! А почему бы богословам не переписать вероучение заново, убрав все нестыковки? Пойти от обратного – и сказать, например, что боги далеко несовершенны? Что они тоже могут испытывать радость, голод, печаль, любовь и ненависть; они ревнивы, похотливы, завистливы, коварны, злопамятны – то есть, во всех проявлениях чувств подобны людям. Бессмертие – единственное, что отличает богов от людей. Только мудрейший способен постичь и принять истину: то, что наверху – подобно тому, что внизу, таков незыблемый закон. Чем сильнее человеческий дух, тем могущественней боги. Чем больше страх людей перед богами – тем более грозны и жестоки небожители. Перестали люди бояться богов, ослабла их вера, и боги утратили свое всесилие. Лишь бессмертие у богов не отнять.

В вопросах веры Темнозрачный был силен – любого богослова мог за пояс заткнуть. Кто больше его, земного бога, мог знать о богах!

С другой стороны, если Трижды Великие были так всемогущи, как утверждают жрецы, то почему не наделили каждого человека духом, подобным несгибаемому стержню, чтобы достойно вынести свою долю, чтобы не горбиться от наваливших невзгод, чтобы мужественно сдержать удары судьбы? Почему не вбил в голову каждого раскаленным гвоздем установку, что надобно не избегать грехов и пороков, а просто не допускать мысли о них?

Увы, слабым рождается человек, мягкотелым и податливым – глина глиной. С какой готовностью он уступает соблазнам, а потом изводится, кается. Определенно вредит людям вера в Добро и Свет. Не уверен – не совершай, а совершил, так поверь, что поступил правильно! Но не таков человек, и посему отравлено его существование воспитанием, назиданиями и наказами. И знает он все про себя прекрасно, но никогда не признается в своей слабости, потому что труслив. Куда проще свалить всю вину на козни злых сил, благо, что подобное уже случалось в Прошлом.

Да если бы Исчадья Мрака не существовало в действительности, то люди обязательно выдумали его. Хотя, в конечном счете, они и впрямь так поступили. Ведь после победы над Злыднем, великаны стали уничтожать всякую память о нем и запретили упоминать вслух его имя. Это было наказание молчанием.

Только разве накинешь платок на народный роток? Чего люди не знали -додумывали, пуская в ход свое изощренное, извращенное воображение. В конце концов, от всамделишного Темнозрачного Властелина в преданиях почти ничего не осталось. Быль за сказкой не угонится…

Да еще сказители и проповедники – ведь письменность-то в Темные века люди позабыли – понапридумывали про него страшилок всяких. Иначе кто бы их стал слушать? Вырвать бы языки всем этим сказителям, чтобы не мололи чепуху! Его представляли то чудовищем, скачущим по полям задом наперед и уничтожающим посевы, то многоруким уродищем, восседающим на троне из человеческих костей и пьющим человеческую кровь из чаши-черепа, а то и вовсе – бездумным зверем с глазами, залитыми кровью, которое прет напролом. Его, земного бога, плоть от плоти Владыки Вековечного Мрака.

Тем хуже для них! Он им еще покажет…

Впрочем, замысел его имел такой размах, что людям при их скудоумии его просто не постичь.

Только сначала нужно устранить великанов. Не важно – знают они или нет, как его остановить – он обязан это сделать, чтобы не вышло, как тогда в Прошлом. Великаны одержали над ним победу по чистой случайности. И вообще, доля их участия в событиях Прошлого сильно преувеличена.

Народная молва утверждает, что великаны совершили подвиг ради жизни на земле. Проповедники учат: “Сим надо гордиться, а сие – постыдно“. Но если человеку не указывать, что правильно, а что нет – как бы он узнал разницу? Ведь, рождаясь, он еще не знает, что “хорошо“, а что “плохо“. С малолетства ему каждодневно докучают наставлениями: то – можно и нужно, а сие – нельзя. А если не учить, не одергивать и позволить делать все, что ему заблагорассудится, то окажется, что творить добро он не способен. Так не бывает, что живет человек, не тужит… и вдруг, ни с того ни сего – бац! – его озаряет мысль: “Пойду-ка я, подвиг совершу“.

Благотворительностью занимаются осознано, и одного вдохновения недостаточно. Добрые дела просто так не делаются, от балды. Никто не совершает хорошие поступки случайно. Разве кто творит бессмысленное добро? Следовательно, добро человеческой природе чуждо, оно втемяшивается воспитанием, в отличие от зла, которое не требует никаких усилий воли и разума. Что будет, если отбросить все надуманное и освободить человеческую сущность от установок, привитых воспитанием?