Текст книги "Книга первая. Мир"

Автор книги: Татьяна Танина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

Огнишек, впервые увидев свою наследницу, порастерялся – мала она была, а он представления не имел, как надобно обращаться с дитем. Однако оставлять ее в приемной семье ни в коем разе было нельзя, иначе так спрячут, что не найдешь потом, без Провидения. Не доверял вель этим людям, после того как раскрыл подмену.

Он долго не решался взять Неждану на руки. С его-то силищей – не раздавить бы ненароком такое крохотное существо. Оказывается, дети рождаются такими маленькими, что и не знаешь, как их подхватить… Немеющими от напряжения руками он принял маленький сверток и бережно прижал к груди. Взглянул на крохотное личико, почувствовал тепло и услышал запах молока. Девочка, сжав ротик, пытливо воззрилась на него большими, синими глазищами. Проникшись необыкновенной нежностью, он прошептал: “Красавица, какая“. И выглядел при этом, должно быть, глупо. Но он был счастлив, потому что обрел долгожданного наследника!

То, что наследник женского пола, он в полной мере осознал лишь по дороге домой. Вот он с дитем намаялся, когда менял пеленки. Нет, конечно же, ему было известно, что его учеником будет девка, но не задумывался всерьез над сим обстоятельством. А как стал думать – впал в уныние.

В мыслях-то все просто представляется, а действительность – бах! – как обухом по темечку. Во-первых, Огнишку, конечно, хотелось иметь наследника – мальчишку, хотя бы потому, что мужику с мужиком проще найти общий язык. С бабой-то все будет сложнее. Устроены они по-другому… Он слышал о женщинах-судьях, старостах, и даже стражах, только все они являлись как бы исключением из правил. Сам он женщину, иначе как любовницей, не мог представить. Чего уж тут таить, имелся за ним такой грешок. Во-вторых, до сель он имел дело лишь с особами половозрелыми. А тут – сопливая девчонка. Превеликая благодарность Провидению – смешнее шутку не придумать! И, в-третьих, самое отвратительно, он не знал, что надо делать с дитем младенческого возраста, потому что не имелось у него подобного опыта. Да и на будущее, мужская гордость претила Огнишку с дитенком нянчиться, слюни подтирать, менять пеленки. Короче, он не собирался с ней сюсюкаться. Когда подрастет чуток – тогда, пожалуйста. А сейчас, она ведь даже человеческого языка не понимает. Единственное, что согревало его загрубевшее, мужское сердце – это мысль об обретенной наконец-то родственной душе.

“Что скажут мужики? – подумал Огнишек, стиснув зубы и сжав до боли кулаки. – А пусть попробуют чего сказать! Что с того, что девка! Ведь она из нашей, двужильной велевой породы. И коль уж Провидение доверило мне, воину, воспитывать ее, значит, быть ей воином“.

Плохо, что Неждана была совсем крохой и нуждалась в опеке иного рода. В таком возрасте ни один опытный наставник, как он ни старайся, не сможет сделать для нее больше, чем простая женщина. Во-первых, девочке для питания, как всем младенцам на земле, необходимо грудное молоко, которое из мужской груди ни в жизнь не выцедишь. И, во-вторых, как следствие первого, младенцы мочатся под себя. И ладно бы только это! Но у них, кроме того, происходит недержание несколько раз в день и с жуткой вонью. А мужчина не может и не должен менять пеленки, и уж тем более, их полоскать! Это унизительно! Посему, вернувшись в Небесные Врата, Огнишек доверил опеку над Нежданой жене одного из своих подчиненных, женщине во всех отношениях достойной, которая недавно произвела на свет третьего сына.

Но тут в город пришел чумной мор…

На Огнишка сразу навалилось столько дел, что он не сразу вспомнил о наследнице. Не до того было. Люди на улицах падали замертво, страх божий, что творилось. Только вечером он спохватился и стремглав помчался на Бережковскую улицу, что возле угольной пристани на тиховодной Льняне, в дом, где жил страж, в семью которого он пристроил маленькую вельшу.

Дверь оказалсь не заперта. В доме царила мертвая тишина. Огнишек с порога окрикнул хозяина по имени и, когда никто не отозвался, вошел. Он их нашел на кухне, все семейство – глава, его жена, два старших сына – чинно сидели вокруг стола, уже распухшие и с землисто-серыми лицами. Похоже, смерть к ним пришла во время завтрака и забрала всех сразу. Рой навозных мух кружился над почти нетронутой едой.

Так не должно быть! Вымер целый род – это как дерево, срубленное под корень. Сколько несбывшихся надежд, не свершенных дел, не рожденных новых жизней… Кто вспомнит о семействе стража через десяток лет? Могила, где их похоронят всех вместе, зарастет травой. И службы заупокойной по ним никто не закажет. По замыслу богов человек должен сходить с земли, оставив после себя потомство. А тут…

Огнишек испугался. Он вдруг подумал, что Неждана тоже умерла. Еще никогда в жизни ему не было так страшно. Он бросился в спальню, где стояли рядышком две колыбели. Еще в дверях он понял, что один ребенок мертв, потому что его личико того густо облепили мухи. Однако во второй люльке ребенок шевелился, ручками махал и дергал ножками.

Неждана была жива и невредима. Почти целый день она одна-одинешенька пролежала, мокрая и голодная. Но она не кричала. И даже заулыбалась, Когда увидела Огнишка. А он смеялся и плакал от счастья.

В ту же ночь Огнишек нашел новую кормилицу. Один из стражей похлопал за него перед Летункой, жрицей Ма-Любовницы, недавно разрешившейся от бремени и, следовательно, богатой грудным молоком. Так по воле случая, он стал частным гостем на Красной горке.

Огнишек поднялся по ступеням домика жрицы. На двери висел молоток в виде мужского детородного органа, которым гость должен был стучать по медной пластине с изображением женского лона. Пренебрегая обычаем, вель стукнул в дверь кулаком и, не дожидаясь ответа, переступил порог. В дальней комнате он обнаружил двух мирно спавших женщин – Летунку и ее мать, наставницу и подругу. С давних пор служение Матери-Любовнице стало родовым ремеслом и предавалось от матери к дочери. А если рождался мальчик, то, возмужав, становился стражем.

Женщины проснулись, потянулись и приподнялись на своих ложах, влюблено глядя на гостя. Великан – кареглазый и чернобровый, с лицом гладким, без веснушек, как бывает у рыжих – обладал редкой привлекательностью. Жрицы, имевшие в обычае свободно проявлять свои чувства, забыв о горе, охватившем город, принялись им восхищаться.

– Ах, какое великолепие – ослепнуть можно, – сказала одна из них, игриво прикрывая глаза рукой. – Только сын бога может обладать подобной красой.

– И что, что рыжий? Ты посмотри, какая благородная стать. Какие плечи широченные! Какая грудь!

– А руки-то обхватом с добрый окорок… И шея, как колонна храма Творца… И ноги – длинные и стройные. С него бы изваяния богов лепить.

Они говорили так, словно обладателя перечисленных достоинств рядом не было. Впрочем, про свои достоинства Огнишек все знал, а потому смутить его восторженными восхвалениями было трудно.

– Чу! Слышишь, как он пахнет?

– Ага. Медом и сушенными травами.

– Да! Я так потею, – с вызовом ответил Огнишек, – и ничего не могу с собой поделать. Вы мне каждый раз будете об этом говорить?

– Страж, иди ко мне, приляг, отдохни с дороги, – предложила младшая из красавиц. – Я ладонями разглажу морщины забот на твоем челе. Я умащу твое сильное тело маслами благовонными. В моих объятиях ты найдешь покой и негу. Я убаюкаю тебя. Спою тебе песню о дальних странствиях и удивительных народах.

Предложение было необычайно заманчивым, но Огнишек сделал вид, что не услышал.

– Ну, как она? – спросил он Гордею, старшую из женщин, и склонился над колыбелью, в которой беззаботно посапывала маленькая Неждана. Спала, как только дети спят.

– Поела и отправилась в страну снов, – ответила та. – Все хорошо. Ступай со спокойной душой, занимайся своими делами. Если только больше ничего не желаешь, красавчик.

– Гордея, брось. Мне не до шуток.

– Я не шучу, – заверила жрица и подмигнула. – Давай, со скидкой.

– А я задаром согласна, – вторила ей Летунка. – Всегда хотела узнать, как это с благородным. Иди ко мне, мой сладенький, я тебя оближу.

Огнишек усмехнулся и покачал головой.

А как хотелось согласиться! Эх, если б не дела! Ох, до чего же красивые же бабы эти жрицы! В одеждах легких, облегавших тело и не скрывавших дивных форм, ленивые и теплые со сна, они не могли не манить мужчину, не будить желания. Чтобы вывести такую породу женщин, Богине-Матери потребовалось не одна сотня лет.

– Не искушайте, милые. Я же мужик, в конце концов.

– Ой! Уж кому-кому, а нам это прекрасно известно. У нас особое чутье на настоящих мужиков. Мы же настоящие женщины. К тому же свободные…

– Да! Кстати, – протянула Гордея, – мы посвятим Неждану, когда она подрастет и созреет.

– “Тим“ – что? – свел грозно брови Огнишек.

– Посвятим Ма, – пояснила та.

– Девственность неугодна Великой Богине, – добавила младшая.

– Испортить мне девку хотите? Причинить ей боль?

Женщины переглянулись с притворным удивлением.

– Гляди-ка, знает, что с девственностью расставаться больно!

– Он думает, что мы ее будем истязать.

– Ага. Как будто мы, какие живодерки. По себе, что ль, судит…

И снова они говорили так, будто Огнишка не было. Слово вставить не давали.

– Только муж на брачном ложе проводит через муки свою невинную избранницу, лишая ее девства. Ему нет никакого дела до ее страданий – лишь бы скорее утолить свое желание.

– Ну, как же! Ему же нужно утвердиться и показать, кто главный в их союзе.

– Хорошо еще, когда после женитьбы. А то просто, ради забавы… охмурит девчонку несмышленую, овладеет насильно, а потом бросит. Вот, кого надо обвинять в жестокости!

– Сам, поди, так делал. С его-то орудием…

– Не делал! – не выдержав, Огнишек пресек их рассуждения. – Ишь, раскудахтались… И откуда, интересно знать, вам про орудие известно?

Мать и дочь переглянулись и многозначительно улыбнулись друг другу. Мол, все мужские достоинства и недостатки мы определяем навскидку. От нас ничего не скроешь. Да перед нами любой мужик предстает будто голенький. А вель своим строением ничем не отличается от прочих мужиков.

– Ладно. Не обо мне разговор. Не позволю портить мне девку.

Жрицы снизошли до объяснений.

– Что значит “портить“? В обряде посвящения нет ничего страшного или позорного. Это совсем не больно, она даже испугаться не успеет. У нее сейчас зубки прорезаются – вот, где боль.

– Кто портит девок – так это вы, мужики!

– Да! Мнят себя высшими существами на земле и считают, что женщина создана исключительно для их удовольствия, – набросились с попреками на Огнишка служительницы Ма.

– Какое удовольствие? – возмутился Огнишек. – Неждана будет воином!

– Тогда – одно другому не помеха.

Огнишек почесал голову и вдруг неожиданно согласился:

– А и – правда! Да и пусть!

– Вот, видишь, мама. Я же тебе говорила, что вели живут по своим законам.

– Да и вы, бабаньки, тоже как будто нездешние.

– Тутошние мы. Ты уж поверь нам на слово.

В окне, над которым был поднят камышовый занавес, появилась женщина.

– Эй, вель, – позвала она.

Огнишек оглянулся и удивленно замер, очарованный видением. Как будто узрел саму Трижды Великую богиню в расцвете, сошедшую в сад. Незнакомая жрица была еще красивей, чем Гордея и Летунка. Он мог поклясться, что не встречал никого прекрасней. Даже с лицом не накрашенным, с опухшими от слез веками, в простеньком платьице, она была неотразима. Какая же она станет, если подведет глаза, уложит волосы и облачится в нарядные одежды?

– Чего тебе, Вечёра? – спросила Летунка.

Вечёра не откликнулась, ее влажный взор был устремлен на великана. И Огнишек был не в силах оторвать от нее взгляд. Он забыл обо всем на свете. Мир вокруг будто исчез, и остались только они вдвоем.

– Выдь-ка, Огниш-вель, – протяжным нежным голосом попросила она. – Мне надобно поговорить с тобой. Я сама хотела пойти к стражам порядка, но раз ты здесь…

– Иди, коль зовет, – подбодрила его Гордея.

Не долго думая, Огнишек взобрался на подоконник и выпрыгнул наружу.

– У нас обычно выходят через двери, – донеслось вдогонку.

Вечёра отвела его немного в сторону и долго собиралась духом, не зная с чего начать. Огнишек не торопил ее, любуясь, как она хмурит брови и кусает пухлую губу.

– Не думала, что это будет так тяжело, – наконец произнесла она.

– Что именно?

– Нарушить тайну исповеди.

Начальник стражи понимающе кивнул.

– Должно быть, твое дело касается спасенья чьей-то жизни. Ты хочешь предотвратить преступление, и поэтому позвала стража. Сама ты не в силах отговорить или остановить преступника. Но страшная тайна тебя тяготит и не дает покоя. Кто-то замышляет злодейство, да?

– Все верно. О, Ма Великая, дай мне сил… – Вечёра подняла глаза к небу и застыла, ломая пальцы.

– Если ты не расскажешь того, что знаешь, то станешь соучастницей преступления. – Он вкрадчиво напомнил об ответственности. – Я понимаю, тебе трудно сделать выбор – какое зло из двух меньшее. Но не нужно принимать на душу чужие грехи.

– Вы, благородные, не только воистину мудры, но и очень проницательны. Жаль только, мысли не умеете читать.

– Да, жаль. И ничего тут не поделаешь. Но мне бы очень хотелось избавить тебя от клятвопреступления.

– Какое слово нехорошее…

Женщина, похоже, ждала каких-то заверений.

– Обещаю, все, что ты мне скажешь, останется между нами. О нашем разговоре не узнает ни одна живая душа. Ты думаешь, что, выдав мне преступника, утратишь уважение гостей, что это отразиться на твоем… служении? Клянусь, что ни при каких обстоятельствах я на тебя не сошлюсь. Я умею хранить тайны. В конце концов, можешь считать, что я подслушал… если тебе от этого будет легче. Или угрозами заставил тебя признаться, или выпытал у тебя тайну.

– О, Матерь милостивая и милосердная! Неужели вы пытаете свидетелей?

– Нет, конечно! Но если это добавит тебе решимости, считай, что пытаем.

О, как же тяжело разговаривать с женщинами о деле!

– Все равно, себя не обманешь, – вздохнула жрица и взмахнула рукой, словно прогоняя сомнения. – А, да ладно. Я уже все для себя решила. Я сама тебя позвала. Так, слушай. – Она приблизились к велю почти вплотную и, вцепившись в его предплечье, зашептала. – Недавно я узнала, что в городе, есть люди, которые поклоняются Моркону, врагу Трижды Великих. Эти люди… вероотступники, особо почитают земное воплощение Зла.

– Злыду, что ли?

– Они зовут его Владыкой. Или другими именами. Они никогда не называют его Злыднем, потому что он может обидеться и наказать.

Начальник стражи помрачнел. Только кромешников в городе не хватало! Независимо от того, насколько глубока их вера и серьезны намерения – это угроза порядку. А если Злыда явится в Небесные врата, то в их лице он обретет готовых слуг.

– На землю, правда, пришло Зло? – неожиданно спросила Вечёра.

– Кромешники так говорят?

– Кромешники?

– В Прошлом так называли людей, которые служили Злыде и поклонялись Моркону.

– Нет. Наши старицы так сказали, что Зло пришло. Незадолго до мора собирался священный совет. Ведь было предсказание Белого старца… На землю пришел Злыдень из Прошлого, или другое Зло?

– Покамест точно неизвестно.

– Вероотступники… кромешники ждали его прихода.

– Сколько их всего? – Огнишку приходилось задавать вопросы, направляя разговор в нужное русло, но он старался, чтобы это не было похоже на допрос.

– Я видела только одного. Но их, должно быть, не так много, если все их собрание умещается в подвале городского дома. – Вечёра – от растерянности ли, от усталости, – отвечала медленно и неохотно.

– Он один из твоих… гостей?

– Да. Он назвался Вагой. Я не встречала его прежде, до вчерашнего вечера. Время-то нынче тяжелое. Упаси Ма детей своих от подобных испытаний впредь. Сейчас к нам мало кто приходит – в городе-то, вон, что творится. А он пришел… У него был несчастный вид. Я его пожалела и приняла… Сначала не хотела пускать. Тяжело… Мы с сестрами почти не спали в последние дни. Сначала по очереди ухаживали за старшими жрицами, хранительницами… Они все слегли с тяжелой хворью. А сестры, живущие в саду, не заболели почему-то…

– Сие мне известно.

– Хранительницы умерли. Сознание к ним не ернулось, в беспамятстве отошли… Прими Ма их светлые души. Все… все в один день. Я вместе с сестрами несла всенощное бдение. Вчера, вот, похоронили старших жриц… Могильщиков не смогли найти, сами со стражами могилы для них копали. – Вечёра принялась рассматривать свои руки, обезображенные царапинами и кровавыми мозолями.

– Возьму твою боль. – Соболезнуя, Огнишек коснулся ее плеча. – И что же Вага?

– Ах да, Вага… Он был будто пьяный, от горя или от вина, я не поняла. Попросил еще выпить, золотом старинным заплатил. А золото… Пойдем, я должна показать тебе! – Она хотела взять веля за руку, но передумала, повернулась и направилась по тропинке к домику, стены которого были покрашены в голубой цвет.

– Мама принесла ему вина… разбавила как всегда. Сказала, он все равно уже пьяный, не заметит. Он выпил и стал жаловаться. Вся его семья умерла от чумы… Он вернулся домой, а они все мертвые лежат.

– Откуда вернулся?

– Из пещеры, что в виноградниках за городом. Там у них что-то вроде тайного святилища. Вага вместе с другими вероотступниками в ту ночь был на виноградниках и вернулся в город после полудня. Ох! Он так сокрушался, что в ту ночь покинул жену и детей. Говорил, мол, если бы остался дома, тогда, может быть, смерть прибрала его тоже, чтоб не мучился. Смерти-то все равно… Говорил, что никогда не простит себе…

Вечёра беспомощно посмотрела на Огнишка, и тот снова оказался в плену ее глаз, на мгновение даже о Злыде забыл. Глаза у нее были большие, синие, как озера – на поверхности тишь да гладь, а нырнешь – затянет в омут.

– Что еще Вага говорил о тайном обществе?

– Что-то про павлина… Да! Они поклоняются бронзовому павлину. Вага говорил, что изваяние ожило и стало говорить с ними. Чушь какая-то… Вообще-то у меня создалось впечатление, что Вага был немного не в своем уме, ведь такое горе у человека. Может, пригрезилось ему все про павлина? Должно быть, ты и меня считаешь сумасшедшей? – Вечёра остановилась и пытливо взглянула на Огнишка, будто желая проникнуть в его мысли. Но едва встретившись, взгляды заговорили совсем об ином.

Женщина силой заставила себя отвернуться и приложила руку к горящему лицу. Она, искушенная в любовной науке, покраснела, будто девица.

– Нет-нет. Продолжай, Вечёра, прошу. – Огнишек протянул к ней руку, но дотронуться не осмелился.

– Да. Золото, – вспомнила она и устремилась по лестнице в дом. Вель, как привязанный, последовал за ней, не в силах отвести взгляд от ее покачивающихся бедер.

Вечёра, как и Летунка, делила жилище с матерью, которая встретила ее в передней и, с неодобрением поглядывая на Огнишка, зашептала что-то скороговоркой. Что, мол, мужики нынче пошли бессовестные – в городе люди мрут как мухи, а у этих– одно на уме.

– Он – страж порядка, мама. Зашел по делу. – Вечёра решительно вытолкала пожилую женщину и, закрыв дверь, прижалась в ней ухом. Убедившись, что та ушла, она повернулась к гостю.

– Не доверяешь ей? – спросил он.

– Я ей ничего не говорила. Ей необязательно знать о вероотступниках, – пояснила она. Потом достала из шкатулки золотой кружок и протянула его велю.

– Да, вижу, золото древнее, – кивнул Огнишек, рассматривая вложенный в ладонь кругляш с изображением чрезмерно полной, обнаженной женщины, очевидно, Ма-Любовницы. Имелось ушко, чтобы его подвешивать. По краю шла надпись. – Что здесь написано, ты знаешь?

– Какое-то восхваление на древнем языке, обращенное к Великой Богине. Наверное, что-то вроде этого. – Вечёра указала на надпись над дверью, гласившую: “Спаси заблудших, не откажи просящим, приюти странников, утешь страдающих“. – У нас в храме никто древних языков не знает. Можно попросить какого-нибудь книжника-переводчика прочитать.

– И что в нем такого особенного?

– Это не простое украшение – это оберег жрицы Любви. Его сделали в Прошлом, сейчас уже никто так не чеканит. Их нашивали на свою одежду жрицы первого храма Ма, который был разрушен в Смутные века. Тогда от рук вероотступников погибли почти все служительницы – их кровь в земле Красного холма. Светлая им память… Храмовая сокровищница была разграблена. У нас подобных оберегов сохранилось всего три … уцелели каким-то чудом. Или жрицы их спрятали. Вага принес еще три. Бывает так, что платят золотыми монетами, отчеканенными в разных краях и ни одной одинаковой. А тут – три древних оберега, один к одному. Вага, скорее всего не знал, какую ценность они представляют. Весом платил.

– Ты хочешь сказать, что эти штуки пропали еще в Прошлом, а сейчас неожиданно появились?

– Да. Удивительно, правда? Священные драгоценности возвращаются в храмовую сокровищницу. Как долго обереги жриц Любви искали обратную дорогу на Красный холм…

Вечёра присела на край большого до неприличия ложа, при одном взгляде на которое представлялись нежные страсти, безумства любви и жаркое сплетение тел. Приглашая гостя присесть рядом, она разгладила складки расшитого цветами покрывала.

– Ты – благородный и, должно быть, привык брать от жизни самое лучшее. – Она, словно догадалась, о чем он думает. А может быть, все мысли отражались у него на лице…

Огнишек не ответил, только покачал головой, и во избежание соблазна, подпер спиной стену. Он напомнил себе, что должен думать о врагах порядка, кромешниках и гибели невинных людей. Жаль, что враг со своими кознями не станет временить, а то бы…

О, Ма-заступница, дай силы, чтобы удержаться!

– Что еще он говорил?

– Он спрашивал, можно ли как-нибудь вымолить прощение у Ма. Мужчина, а плакал как ребенок. Похоже, он искренне раскаивался.

– Раскаивался в чем?

– В вероотступничестве. Да убережет Ма детей своих неразумных в трудное время. Еще он говорил, что не хочет никого убивать, как требует Темный властелин.

– Темнозрачный, – поправил ее Огнишек.

– Какая разница! – Вечёра поднялась и подошла к велю. – Зло, есть зло – как не назови!

– И что же их “властелин“?

– Он приказал им убивать велей и других тайноведов.

– Не ново, – сдавлено произнес Огнишек, вжимаясь в стену под натиском жрицы. Ох, как бы не упустить нить разговора и не дать воли рукам. – Злыде в первую очередь надо избавиться от нас. Мы единственные, кто способен его остановить.

Прикрыв глаза, Вечёра вскинула подбородок и потянула носом.

– О-о… Ты так чудесно пахнешь.

– Мне постоянно об этом говорят, – Огнишек придержал ее за плечи, не позволяя прильнуть. Он знал о том, как его запах действует на женщин.

– Оказывается, у благородства есть свой особый аромат. Он мне нравится. Мед и сено? И еще что-то терпкое…

Вечёра не догадывалась, что он начинал благоухать мореным деревом только в возбужденном состоянии. Но сам-то Огнишек все про себя прекрасно знал, и счел появление последней ноты за тревожный знак. Еще немного – и следствие продолжится на широком ложе.

– И они уже убили кого-то? – Он не узнал свой голос.

– Вага сказал, что какой-то Молчун убил веля и Белого ясновидца. За это Влалыка его озолотил. – Не удержавшись, Вечёра запустила пальцы в жидкую, каштановую растительность на груди веля. – Святой старец, в самом дел, убит. И вель-хранитель… не так давно.

– Кто такой Молчун? – Он отвел женскую руку.

– Их главный… Кто-то вроде жреца. Куда катится это мир… – Вечёра отступила, и Огнишек с облегчением вздохнул.

– Вага не сказал, где живет Молчун?

– Как я поняла, в квартале винокуров. Вага проклинал Молчуна за то, что тот втянул его в это безумие. Ведь Вага из-за него отрекся от светлых богов, стал соучастником каких-то страшных преступлений. Как ужасно! – В ее голосе не прозвучало ни осуждения, ни презрения, только, может быть, усталость и, как ни странно, сочувствие. Пусть жриц Ма-Любовницы осыпают бранью и обвиняют в неверном толковании учения, а они приносят обществу гораздо больше пользы, чем служители других храмов. Лицемерам, что называют жриц нечестивыми, не помешало бы поучиться у них терпимости и милосердию. Они искренней, чище душой, чем многие святоши, кичащие своей праведностью.

Огнишек понял, почему Вага пришел в храм Ма-Любовницы. Для него это был единственный путь возвращения к истинной вере, и только служительницы Ма могли ему помочь. Лишь здесь он мог свободно исповедаться, ничего не утаивая. Он знал, что если не получит отпущение грехов, по крайней мере не будет проклят за свое предательство.

– Вага тебе рассказал, какие преступления он совершил? – спросил вель.

– Нет. Он что-то бормотал про кровь… что было пролито много невинной крови. Мол, Молчун его заставил. И дал Ваге золото, как будто подкупить хотел. Вага принес это золото мне. А мне нельзя отказываться от платы. К тому же это золото из старого храма.

– А Вага говорил, где живет-обретается?

– Он живет у подножья Масленичного холма, на Ткацком спуске, сразу за мостом. Он звал меня в гости. Не думаю, что он мне соврал.

– На Ткацком, значит.

– Еще он сказал, что сегодняшней ночью они снова должны собраться в своем тайном месте, в той пещере.

– Где находится пещера? – Огнишку становилось все труднее поддерживать разговор. Ему было жарко, хотя жилище жрицы еще хранило прохладу ночи.

– За городом, среди виноградников, на землях, которые принадлежит одному из вероотступников… Имя у него еще какое-то овощное.

– Репка, что ли? Качан?

– Бушма! – Вечёра снова подступила и схватилась за его безрукавку. – Вага назвал его Бушма-винокур. Прозвище – Малей.

Вечёра закрыла глаза и припала к широкой, обнаженной груди веля, будто разговор отнял у нее последние силы. Он в раздумье погладил ее плечи. На ощупь ее кожа оказалась шелковистой. Хотелось гладить ее и гладить…

– Вечёра, милая, я не могу. Не сейчас, – выдавил он, а желание, растущее у него внутри, уже раскачивало бедра. – То есть… могу. Желаю всей душой… Но не сейчас.

Если бы не долг, будь он проклят!

– Забудь о долге ненадолго, – прошептала она, так, словно прочла его мысли. – Ты устал и заслужил отдохновение. – Ее руки заскользили по его бокам, сковывая мышцы приятной немотой. – Ты такой горячий. Дай мне немного своего тепла. Согрей меня в объятиях.

– Вечёра, пощади! – взмолился он.

Ма-Любовница – свидетель, как ему хотелось прошептать: “Позволь мне“, и подхватить Вечёру на руки, опустить на ложе и возлечь рядом, и узнать, какова она на ощупь и на вкус. Однако спешное совокупление претило Огнишку. Хотя, казалось бы, что проще – отдаться страсти и утолить жажду. А потом, пряча глаза, сказать: “Прости, прощай“. Впрочем, можно и без извинений…

Нет! Вечёра требовала иного обращения. Она – богиня. В ней от богов больше, чем в нем, великане.

– Благодарю. Ты мне очень помогла, – сказал он. Бережно сжав ее тонкие пальцы, поднес к губам и поцеловал. С трудом переборов влечение к красивейшей из женщин, он мягко отодвинул ее. – Я вернусь. Обязательно вернусь.

– Я буду ждать.

– Я приду, – пообещал он и вырвался из обиталища жрицы.

Слетев крыльца, не оглядываясь, он направился к выходу из сада.

Прочь! Бежать без оглядки. Вот ведь угораздило втюриться. В самое неподходящее время! Чума свирепствует, кругом боль и смерть, того и гляди людские страхи в беспорядки выльются… Да еще кромешники объявились! А он влюбился, как мальчишка. И в кого – в блудницу, пусть и священную. Женщину, которой может обладать всякий, у кого хватит средств купить ее тело. Но она никогда не будет принадлежать – ни ему, никому другому на земле.

Она – вечная невеста…

От быстрой скачки в голове немного прояснилось, мысли перестали путаться. И когда Огнишек обрел способность думать еще о чем-то, кроме встречи с Вечёрой, он начал складывать вместе и упорядочивать имеющиеся у него сведения.

Итак, звенья одной цепи соединились. Чему немало помог рассказ Вечёры. Наконец-то расследование сдвинулось с мертвой точки! Теперь известно имя или прозвище убийцы и мотив его жестоких преступлений. Известны имена и местожительство других вероотступников, которые могут рассказать об этом Молчуне.

А они расскажут. Кровью признания напишут!

Первой жертвой Молчуна, о которой известно достоверно, стал главный хранитель книжных знаний, почтенный Всевлад. В то время еще никто не знал о том, что “Зло пришло на землю“ – Провидение с опозданием прислало вестника в Небесные Врата.

Всевлад был убит два месяца назад. Его выловили вниз по течению Катыни-реки. На его теле насчитали пятьдесят семь ран. Убийца перерезал ему горло и выколол глаза. Необъяснимая жестокость, с которой было совершено преступление, потрясла даже стражей, многое повидавших на своем веку. Никто не понимал, кто и за что убил древнего веля. На созванном немедля совете судей, один из великанов припомнил – незадолго до гибели Всевлад говорил ему, что якобы в городе существует заговор против власти, мол, заметил он в хранилище посетителей, которые постоянно занимались изучением особого рода книг и рукописей, которые назвал “черными и нехорошими“. Судья отнесся к заявлению без должной серьезности, поскольку о подозрительности главного книговеда всем было хорошо известно, он даже своим собратьям не доверял, переругался со всеми, обвиняя тех, что, забыв о своем благородстве, они идут на поводу у простых смертных. А потом Всевлад неожиданно пропал. Его никто не хватился, ведь случалось, что старик никого не предупредив, исчезал на дня два-три. Его тело, прибитое водами Катыни к берегу среди фруктовых рощ, обнаружили садовники, на вторые сутки. По городу поползли слухи, что появился грабитель, которой подстерегает припозднившихся путников, убивает и обирает мертвых. Другие говорили, что смерть хранителя – дело рук какого-то сумасшедшего, недовольного властью велей. При виде истерзанного тела старика сама собой напрашивалась мысль о безумно-жестоком человеке.

Возможно, Всевлад хотел добыть доказательства, чтобы не быть обвиненным в пустословии, или хуже того – в клевете. Ведь догадка всего лишь догадка, но подкрепленная свидетельством, уже становится истиной. Вероятно, старый великан решил проследить за Молчуном, но был замечен. Или наоборот, вероотступник следил за хранителем.

Второе убийство, на первый взгляд, казалось, никак не связано со смертью веля. Слепой пророк был заколот средь бела в проулке. Чуть позже выяснилось, что ясновидец направлялся во Дворец судей, чтобы поведать о своем видении Совету. Потом кто-то из стражей заметил, что характер ран похож на первый случай – использовалось тоже самое оружие. Но ударов нанесено всего пять, и все – в верхнюю, переднюю часть тела. Простого смертного убить проще, чем двужильного веля.

Гибель пророка в совокупности с известием об Исчадье Мрака, послужили поводом для того, чтобы уже на следующий день Совет судей издал указ о запрете на ночные брожения. Хотя судьи высказывали сомнения, что Исчадье Мрака явится в Небесные Врата, но, как говорится, лучше перебдеть…