Текст книги "Книга первая. Мир"

Автор книги: Татьяна Танина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 42 страниц)

– Как угодно… Но точно говорю, не отрава тут. – Тишень взболтал темную, мутную жидкость, отмерил и выпил залпом. – Это старое, проверенное средство целительное. Корешки семисила, в прошлую осень собранные, и молодень-трава, на меду настоянные. Ну, очень взбадривает. И силы мужские прибавляет. – Налив еще полстаканчика, он протянул Сверчку. – Вот, попробуй!

Огнишек усмехнулся.

– Так ему силы мужские ни к чему. Не видишь, что ль? Он у нас как девица… изнеженный.

Вспыхнул Сверчок, поджал губы, хотел чем-нибудь хлестким ответить, да ничего не шло на ум. Посмотрел на Тишеня, надеясь найти в нем поддержку, но тот лишь подмигивал и одобрительно тряс головой. И Сверчок, ничего лучшего не придумал, как, презрительно фыркнув, принять подношение и опрокинуть в себя, назло грубому, рыжему велю. Настойка оказалась довольно приятной на вкус. Душистая, сладковатая от меда, чуть с горчинкой, пряная от кореньев трав – она почти сразу согрела нутро. Сверчок блаженно заулыбался, почувствовав, как теплые волны разливаются по телу.

– Силы прибавляет, говоришь? – прошептал он. – Потом я зайду к тебе в лавку, куплю для себя пару бутылей.

– Милости просим, – отвесил ему поклон Тишень и обратился к велю:

– Теперь можно дать настойку его благородию?

Огнишек махнул рукой. Сверчок приподнял голову деда, и Тишень осторожно влил тому в рот лекарство.

В дверь забарабанили. Невмоготу было судьям оставаться в неведении. Пришлось Огнишку выйти наружу, успокоить честное собрание и заверить, что все будет хорошо. Тишень и Сверчок между тем, обменялись многозначительными взглядами и без слов поняли друг друга. Мол, ничего-ничего, недолго осталось этим заносчивым дурачкам у власти пребывать. Уже скоро наступит время, когда маленькие люди им покажут, на что способны. Вот только Борислава Силыча отправим в последний путь…

Сверчок посмотрел на деда и, вскрикнув, потянул Тишеня за рукав. Из дедовской ноздри выполз длинный, серый червь, скользнул по усу, свернулся кольцами и свалился вниз. На полу он стал извиваться, пытаясь утечь в щель. Два заговорщика испуганно и удивленно переглянулись и бросились топтать кольчатую тварь, да с таким рвением, что друг другу ноги отдавили. Не из-за отвращения к червю отнюдь, а для того, чтобы уничтожить следы злодеяния.

Вероятно, настойка помогла. В тот же день Борислав Силыч пришел в себя. И как только смог подняться, так с удвоенными силами взялся за работу, хотя сослуживцы хором предлагали ему отправиться домой и отдохнуть немного. Только не захотел никого слушать Борислав. А утром следующего дня его походка стала неуверенной – ходил, шатался, спотыкался на каждом шагу, углы задевал. Его через силу усадили в кресло, и вроде как он успокоился, но не спал, а бредил. Бормотал что-то бессвязное, отвечал односложно “да“ или “нет“, смотрел на всех мутным взором и никого не узнавал. Вечером он опять повалился без сознания. Огнишек сопроводил его до дому и уложил в постель.

Позвали Тишеня. Тот осмотрел хворого, покачал головой, развел руками, погрозил кому-то длинным, кривым пальцем.

– А я предупреждал, что кровь в голову может ударить, – сказал он. И возразить ему было нечего.

Выгнал его Огнишек взашей, когда тот пустился в пространные рассуждения о том, что нынче вели не подстать высокородным Прошлого – то ли слабосильными стали, то ли взваливают на себя больше, чем могут нести. Поухаживать за судьей вызвалась добросердечная соседка, немного разбиравшаяся в траволечении. Но не помогли ни настойки, ни припарки, ни какие другие целительные средства.

Оповещенный о беде, постигшей судью Борислава, домой примчался Торша. Узнав, что дед пока еще дышит, уселся в столовой напротив Сверчка и тоже стал ждать. Уже давно братья не садились за один стол, а как уселись, оказалось, что говорить им друг с другом не о чем. Разве, что планы Скосыря обсудить. Но мешали причитания соседки, которые начинались каждый раз, когда из дыхательных ходов Борислава выползал червяк. Смелая женщина смахивала червя с бороды на пол и придавливала.

– Свят, свят, свят… Порча это, – бормотала она. – Какой же злыдень порчу навел на Борислава Силыча? Знахаря бы позвать…

– Помалкивай, глупая баба! – прикрикнул на нее Торша. – Догадки свои при себе держи. Не вздумай такое при людях сказать. Неча смуту в умах сеять.

Причитания соседки ненадолго стихли, чтобы вскоре возобновиться с новой силой. Женщина подняла переполох и разбудила уснувшего в кресле Торшу, когда судья отхаркнул что-то, похожее на свинячий пятачок с хвостиком. Под громкие вопления пятачок, покружил под потолком и улетел в окно.

С раннего утра Борислава пришли навестить сослуживцы. Молча постояли возле него со скорбными лицами, повздыхали тяжко и ушли на работу. Они все еще надеялись на чудо.

Судья Борислав уже не поднялся. Лежал в своей опочивальне, укрытый по самую бороду одеялом лоскутным, ко всему равнодушный, не шевелился.

Все это – напряжения минувшего дня, бессонная ночь, утренняя суета – подействовало на Сверчка самым ужасным образом. Носить в себе страшную тайну ему было невмоготу, но и поделиться с кем-то он не мог. И это сводило его с ума. Ему то начинало казаться, что его жестоко обманули, то его переполняла жалость к себе, то снедало чувство вины, то охватывал страх при мысли о неминуемом наказании, то становилось совершенно безразлично все на свете. Он выслушивал соболезнования, но сочувствовали не ему, а Бориславу, которому с каждым часом становилось все хуже, а его состояния никто не замечал.

В конце концов, не выдержав, Сверчок убежал в свои покои, воскурил благовония пред домашним алтарем и начал иступлено молиться богам, обещая сделать щедрые подношения всем храмам, после того, как станет правителем. Только бы никто ничего не прознал… И поскорей бы все закончилось. Он плакал, уже не думая о красоте лица – о том, что глаза будут красные, и лицо опухнет. Потом, обессилев, забрался на широкое ложе и, свернувшись клубком, пролежал так невесть сколько, глядя перед собой пустыми, стеклянными глазами. Временами он забывался в тяжелом сне, но всякий раз ему снились кошмары, и он вскакивал с криком, весь в холодном, липком поту. Торша заходил поглумиться. Мол, и в кого это ты, братец, такой слабак. Еще возмутился, что весь дом благовониями пропах, задохнуться можно. И добавил злобно, что дед все никак не подохнет, добить бы его, да закон запрещает.

Навестил его в тот день и Скосырь Горемыкыч. Сверчок поначалу даже не понял, происходит ли это во сне или наяву. Шагнул Скосырь прямо из каменной стены и стал кружить вокруг ложа черной тенью, и плащ развевался у него за спиной, как крылья вестника смерти.

– Ты погоди чахнуть. Ты мне нужен в ясном уме и здравом рассудке, – шептал он. – Еще не все завершено. Вдруг мне твоя помощь понадобится. На-ка, прими лекарство. – И чарка, Скосырем наполненная, поплыла по воздуху, не расплескав при этом ни капельки.

От средства того, чудодейственного, туман в голове рассеялся, легкость во всем теле появилась. К Сверчку вернулась тяга к жизни.

– Только не давайте никому деда выносить из дому. Его отсюда только мертвым должны вынести, – предупредил Скосырь на прощание братьев.

Борислав Силыч умер вечером, сразу после захода солнца. Из храма пришли служки, омыли тело, платом обмотали отпавшую челюсть, запеленали с ног до головы, только лицо оставили открытым. Как того требовал обычай, внуки судьи, его единственные родственники, до рассвета несли ночные бдения возле покойного. Торша, не считая себя обязанным выполнять семейный долг, уснул почти сразу. Сверчок же, не зная, чем заняться, давил червей, которые, по сравнению с давешним, выползали уже значительно реже. А когда ему надоело, скатал из воска шарики и забил ноздри покойника, не испытывая при этом ни страха, ни почтения. Теперь-то уж он мог без дрожи в коленях смотреть на лицо деда, которое перестало быть грозным и строгим. Однако твари в мертвой голове продолжали копошиться до самого рассвета, приподнимая железные бляшки, лежавшие на глазах.

С восходом солнца тело Борислава, завернутое в алые покровы, вынесли из дома на носилках, убранных цветами. Торжественно и печально процессия двинулась на кладбище. Народ высыпал на улицы, чтобы проводить Верховного судью в последний путь. Вдоль дороги стояли горожане с печальными лицами, плакали женщины. Во время правления Борислава Силыча много бед обрушилось на Небесные Врата, но поминали судью только добрыми словами, и не потому, что о мертвых не принято говорить плохо – он действительно был мудрым, справедливым, добросердечным человеком, терпеливым и работящим, обладавшим исключительно одними достоинствами.

На кладбище все было приготовлено для похорон, сложена поленница для погребального костра, на аллее памяти выкопана ямка для урны с прахом. Если великан не оставлял особых распоряжений, как это сделал Велигрив, его тело сжигали. Таков был древний обычай. По поверью, душа великана с дымом возносилась на небеса. Простых же людей хоронили в земле, следуя Священному писанию, где было сказано, что взятое из земли должно вернуться в землю. Правда, в последнее время обычаи изменились. Теперь, когда кладбища переполнились, стали сжигать всех покойников, разве что, для велей поленницу делали повыше.

Поминальное пиршество было устроено во Дворце судей, где на время траура отменили все заседания. Но судьи за столом все равно не могли не вести разговоры о выборе нового главы и о планах на ближайшее будущее.

Сверчок сидел между ними с печальным видом, а в душе злорадствовал, ощущая собственное превосходство над всеми собравшими, даже не догадывавшимися, что их судьбы в его руках. Скоро он будет повелевать ими всеми, а того, кто не захочет ему подчиниться, он выгонит из города. Может, кого-то из них придется казнить… Велей-то, само собой разумеется, придется убить, и лучше сразу, без суда, втихую, ведь они не отступятся. Вместе с тем он слушал судей очень внимательно, ибо собирался извлечь пользу из их разговоров, ведь проблемы, стоявшие сейчас перед Советом, достанутся в наследство ему, и он должен будет решать их самостоятельно. Но чем дольше он слушал судей, тем меньше хотелось ему заниматься всеми этими скучными делами. Поэтому предался мечтам. Он представил себя правителем, стоящим на балконе Дворца судей и оглашающим свое первое волеизъявление толпе, собравшейся на площади. По такому случаю он наденет новый, заказанный у модного портного лиловый наряд. Он выйдет в окружении высоких, широкоплечих молодцев, которых лично выберет себе в охрану. И они будут смотреть на него с восхищением, а он, такой весь красивый, будет улыбаться им снисходительно…

Огнишек, исчезнувший с кладбища по неотложным делам, появился на пиру ближе к полудню, чтобы помянуть друга, как того требовал обычай. Однако служба не позволяла ему надолго оставаться во Дворце. Если утром он разбирался с тревожным донесением дорожных стражей, заметивших ночью приближение довольно большого отряда всадников и загадочно исчезнувшего где-то на подступах, то теперь должен был отправиться на подол Масленичного холма, куда уже была послана разведка, проверить сведения Тихомира, донесшего, что в одном из заброшенных домов, скрываются разбойники Скудоты Кривого.

– Данка еще не вернулась? – спросил Огнишка благородный судья Вихор.

– Жду со дня на день. Не поверишь, жутко соскучился по ней. Хотя она как заноза в заднице.

– Провидение совсем забыло про судей, – посетовал старый вель. – У тебя есть ученик, а у меня нет. Понимаю, конечно, воины сейчас нужны более всего… Но ведь и мои знания не менее важны. Книгу написать, что ли? Ведь пропадут же знания и мой опыт задаром. И так уж много всего позабыто. А как изменился мир за каких-то два десятка лет! Люди стали каким-то равнодушными, жестокими, ни во что не верящими. Иногда мне кажется, мы продолжаем двигаться вперед только потому, что нам задали хороший разгон. А ведь было время! Раньше власть уважали и Закон чтили… Ныне все не так. А, может, мы просто топчемся на месте? И нам только кажется, что мы куда-то идем. Огниш, а давай, переходи к нам, в судьи, – неожиданно предложил он. – Там, глядишь, и судьей-правителем станешь.

– О нет! – вскинул руку Огнишек. – И не уговаривай. Никак не могу. Не имею права. Особенно сейчас. Пострашней, чем предательство будет, если я своих людей брошу. Да и не по мне судейство… портки протирать на заседаниях. Уж лучше я останусь на своем месте. Как страж я принесу гораздо больше пользы.

– Верно, Огниш. В жизни у каждого свое предназначение, – сказал другой его сосед, вель Громоглас. – Каждый должен заниматься своим делом. И вот что сделаю на первом же заседании Совета – предложу восстановить все главы старого Велева Свода, в полной мере. Нынче нужно править по старым законам.

– Давно бы так, – беззвучно произнес Огнишек.

– Довольно уж милостивого правления! Нельзя нынче быть снисходительным! Наказания должны быть жесткие, даже жестокие. За воровство – руку рубить, за убийство – четвертовать на площади. А все остальные пусть видят, что зло не остается безнаказанным. Добропорядочный человек закон никогда не преступит, а злодей должен пуще смерти бояться Закона. Мало нам своих злодеев, доморощенных, так пришлые душепродавцы появились.

– Надо провести совместное совещание со Священным Советом, – сказал Вихор, поглядывая на главных жрецов за длинным столом слева, которые тихо обсуждали что-то, но при этом бурно жестикулировали. – Вон как они оживились. Теперь начнут совать нос, куда не след. Захотят больше прав и полномочий. Будут свою волю навязывать, да вмешиваться в управление городом.

– С их согласия или без оного, но Велев Свод надобно восстановить.

Огнишек слушал разговоры соседей и поминальные, скорбные речи вполуха, думая о своем. С самого утра его тревожило дурное предчувствие, ощущение близкой и неотвратимой беды. Но более всего его угнетало ощущение собственного бессилия. Неуловимый, заклятый враг бродил где-то поблизости, строил козни… И не было никакой возможности его изловить! Да еще темные личности в город потянулись. Позавчера стражи и дружинники задержали несколько человек, личность которых требовалось установить. Вчера шестерых подозреваемых в связях с разбойниками словили и отправили в тюрьму. До сих пор ничего неизвестно о всадниках, прибывших ночью по Старой дороге и затерявшихся в пригороде. Да еще нелегкая зачем-то занесла в Небесные Врата душегубов Скудоты Кривого, промышлявшего на торговом пути в Десятиградье… А все допросы и разбирательства начнутся не раньше завтрашнего дня.

Покидая поминки, которые могли затянуться до позднего вечера, благодаря винокурам, поставившим изрядное число бочек с вином, Огнишек столкнулся с Торшей, который тоже торопился к выходу.

– Уже уходишь? – спросил Бориславов внук. – Поминальный пир ведь только начался.

– Дела у меня неотложные. А ты, как погляжу, тоже убегаешь?

– Ну да. Проверить надобно, все ли в порядке.

– Есть причины для беспокойства?

– Ляда лысого с два! У меня не тюрьма, а велева крепость – стены высокие, запоры крепкие, стража надежная.

Огнишек невольно поморщился. Кабы не дела служебные, да совместные, он и знаться не пожелал бы с Торшей. Дурным, спесивым нравом обладал внук Борислава. В кого он такой уродился?

Стыдился вель своего ученика. Ведь Торша под его началом осваивал воинскую науку, а потом в стражах у него числился. Ни с кем велев внук не мог ужиться, был уж больно высокомерным и жестокосердным, не испытывал ни жалости, ни сострадания к людям. Не повезло Бориславу с внуками. И ничего тут не поделаешь – родню единокровную не выбирают.

Расставшись с Торшей возле дворца, Огнишек отправился на Масленичный холм.

Темнозрачный в сопровождении злыденыша возвращался домой после встречи с кромешниками. В облике Весняны, в плаще синем шелковом, платье желтом с оборками, размахивая корзинкой, он поднимался на Главу-холм, когда впереди неожиданно впереди возник рыжий вель, повернувший с площади на спуск.

Живой и здоровый! Безо всяких признаков хвори…

Если Огнишек, как ни в чем ни бывало, разъезжал по городу, то значит, сожительствующая с ним баба-дура, не использовала колдовское средство, кое обманом было вручено ей третьего дня.

Ну, ни на кого нельзя понадеяться! И невозможно уследить буквально за всем.

Темнозрачный сошел на обочину и встал возле лотка, выставленного перед свечной лавкой, накинул капюшон на голову, авось враг не заметит. Злыденыш, повинуясь приказу родителя, шмыгнул в ближнюю подворотню.

– Доброго здавичка тебе, красавица! – Огнишек развернул коня поперек дороги. Издали заметив прислужницу из лекарственной лавки, он не смог проехать мимо – больно привлекательна была девка, прям заглядение. Такую заприметишь случайно – не оторвешь взгляд. – Свечей решила прикупить али мыла?

– Вот еще! На кой оно мне, – ответила та тихим голосом, потупив взор. – У самой в лавке – такого добра завались. Сдалась мне эта дешевка.

– На что тогда любуешься?

– Качество хотела сравнить.

– Не ровня скосыреву наследству, да?

– Конечно. Паршивенький тут товарец.

– С рынка возвращаешься? – Вель заглянул в корзину, где на дне под скомканной тряпицей лежал пучок травы, сорванной впопыхах, но весьма предусмотрительно. – Не поздновато ли?

– Не угадал. Бегала на наш лекарственный огород. Надо было собрать кое-какие травы лечебные и корешки.

Темнозрачный подался чуток в сторону, чтобы не вдыхать пугающий велев запах.

– Так ты, оказывается, знахарка!

– Не-е, – замотала головой Весняна. – Мне Тишка показал картинки в книжке, какие травы рвать и какие корешки копать надо. – А ты чего не идешь на поминальный пир?

– Сходил уже.

– Горе-то какое… Нет больше Борислава Силыча, нашего мудрого судьи-правителя.

– Да… Утрата невосполнимая. Замечательный человек был.

– Что ж теперь будет?

– Тебе беспокоится не о чем, – заверил девицу вель. – А Тишка-то, как, не обижает тебя? Хорошо тебе живется в его доме?

Темнозрачный живо смекнул, куда клонит великан.

– Ой! Да Тишка – безобидный, как овечка. Сердце у него доброе. Грех мне на него жаловаться.

– Смотрю, красивый наряд он тебе купил, не поскупился.

– Ага-ага. Он тебя испугался. В тот же день побежал к портному, что на Кашником спуске живет, и дал ему работу на семь дней наперед.

Темнозрачный приосанился, голову вскинул. И откуда столько куража в нем взялось? Может, оно происходило из уверенности, что уже скоро великаны будут мертвы? И не только в Небесных вратах…

– А не видела ли ты в лавке людей каких-нибудь подозрительных? Может, ходит кто-то к Тишке тайком, с черного хода? – спросил Огнишек.

– Тишка слишком глуп, чтобы заговоры плести. И слишком труслив, чтобы укрывать разбойников.

– Ладно, коль так.

Конь, подавая признаки нетерпения, тронулся вперед, и вель качнулся в седле, и снова подался к девице. В распахнутом вороте куртки показался оберег странной формы – точно молящий человек с разведенными в стороны руками. Сделан он был из материала, похожего на стекло, а внутри его будто бы плескалась звездная ночь.

Так во что Гривата превратил державу!

Темнозрачный не мог оторвать глаз от велева оберега. Ох, как хотелось ему схватить вещицу и сдернуть с шеи веля, вместе с головой. Часть державы была совсем близко – руку протяни…

Чуть было не выдав себя, он через силу сдержал собственнический порыв и присмирил пробудившееся, алчущее чудовище. Хорошо, что едкий запах и убийственный жар, исходившие от великана, отпугивали, предупреждали, что с благородным не расправишься, как с простым смертным. Тут одно неосторожное движение – и самому можно без башки остаться. Только от одного воспоминания о встрече с гриватиным духом все внутренности скручивало! Коварство велей известно… А вдруг враг нарочно выставил державу на обозрение как приманку? Накануне больших перемен раскрыть себя было бы – не то, что непростительной ошибкой – полным провалом. Не только свело бы на нет тайные и тщательные приготовления к сегодняшнему дню, но и отбросило далеко назад.

– Что, нравится? – Огнишек заметил, как при виде Ключа девица изменилась в лице.

– Забавная вещица. Никогда таких не видела. – Теминозрачный отступил еще на шаг, наперекор чудовищу, которое так и лезло наружу, силясь сбросить человеческое обличие.

– И не увидишь. Вещь редкая. Бесценная.

Да что этот рыжий вель мог знать о вещи, в которой заключены все тайны Вселенной – первородный Хаос, многовековой Мрак, Бездна, Бесконечность, Бессмертие!

– Ой, да ладно. У каждой вещи есть своя цена. Ведь есть?

– Эта вещь не продается и не дарится.

– Я ж ничего такого… Просто так спросила. А, поняла! Родовая святыня, да? Поди, в наследство получил?

– Верно, в наследство, – согласился вель. Удивленно приподняв бровь, он поглядывая на девицу, которая дергалась отчего-то. Может, зудело где?

– Должно быть, он очень дорог, – совсем тихо пролепетала она.

– Ты весьма догадлива. Необычайно дорог. Я к нему очень привязан.

Рыжий вель даже представить себе не мог, насколько дорога держава ему, Темнозрачному! После почти двух десятков лет безуспешных поисков, вот так случайно, вдруг обнаружить ее… Пусть лишь одну ее малую часть. Но уже гораздо лучше, чем вообще ничего.

Это была его вещь! Великан не имел никакого права ею владеть!

Гудели, роились коварные мысли в голове. Эх, был рядом кто из детей постарше, а не этот сопляк… Он, хоть и ловкий, но пока не дорос, чтобы с велем тягаться. Может, завести рыжего в разбойничье логово, что на подоле Масленичного холма, и крикнуть лихим людям, чтобы убили его?

Весняна отвернулась и поискала что-то глазами.

– Погода сегодня чудесная… Теплынь. Сады в цвету…

– Так весна же.

– Пойдем в сад погуляем, а? – Состроив глазки, она выпятила пышную грудь и повела плечами.

– Благодарю за приглашение. – Огнишек отвесил короткий поклон.

Немного сбитый с толку поведением девицы, он подозрительно осмотрелся по сторонам и невольно залюбовался благолепием весенней природы. Сады стояли, будто обметенные хлопьями разноцветной пены. Со всех сторон доносилось цветочное пьянящее благоухание. Ласково припекало солнышко. Весело щебетали птицы, вознося хвалу теплу.

И в правду же, весна!

Огнишку захотелось забыть, хотя бы на время, все свои заботы, отправиться в сад и завалить на шелковую травку красавицу Весняну. А все, что для этого надо, у него было всегда при себе. Но, увы…

– Нет, милая. Не выйдет ничего. Не сегодня…

Повинуясь бессловесному приказу, злыденыш с ножом наизготовку вышел из подворотни и неспешно, чтобы не привлекать внимание, побрел на другую сторону улицы, чтобы напасть со спины.

– А что так? – В игривом вопросе Весняны послышалась угроза, однако Огнишек занятый своими противоречивыми думами, ничего не заметил. Он даже отвечал не глядя.

– Умер мой лучший друг. В скорби я пребываю неутешной. Горю чужды радости, посему… – Он вдруг прервался, вскинул голову и с тревогой оглянулся. – Что еще стряслось!

Из-за поворота показались два всадника и, возвещая о своем приближении лихим свистом, погнали коней по спуску.

Испуганный злыденыш метнулся в сторону, убираясь с пути стражей.

– Огниш! Нас за тобой батя послал, – издали крикнул Ясень. – Мы тебя заждались! Они там… кромешники… – Парнишка смолк, заметив девицу, и продолжил лишь, когда подъел ближе. – В общем, дело есть. Очень срочное, – выпалил он скороговоркой, краснея под тяжелым начальственным взглядом, обещавшим строгий выговор, ибо служебные вопросы при посторонних нельзя обсуждать.

– Погодь, – кивнул ему вель и повернулся к Весняне. – Прости, милая. Никак не могу я нынче по садам гулять. Да и спешу, вот, по делу неотложному.

Когда Огнишек в сопровождении стражей, не оглядываясь, помчался вниз по улице, Темнозрачный чуть не лопнул от злости, проклиная всю велеву братию, и деев, и Творца, и Мать. Он приказал злыденышу следить за великаном, глаз с него не спускать. А если выпадет удобный случай, самостоятельно или с помощью братьев, – державу добыть, а рыжего убить!