Текст книги "Книга первая. Мир"

Автор книги: Татьяна Танина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

По лицам стражей, которые за ночь убили трех оборотней, трудно было догадаться, о чем они думали, когда Перегуд сообщил им о том, что их товарищ предпочел умереть, нежели беспросветно жить чудовищем. Они единодушно согласились, что погиб он так же мужественно, как сражался с врагами Порядка, и поклялись сохранить в тайне истинные причины его смерти. Они пообещали навестить вдову и впредь оказывать ей помощь, если понадобится.

Вместе с Нежданой, отказавшейся поехать домой, вместе с другими стражами Огнишек навесил безутешную беременную вдову Уразени и выразил ей свои соболезнования. Он думал, что доме, где все произошло Неждана как-то выдаст свои настоящие чувства, но та держалась стойко, лишь под конец, заметив на лавке под окном горшок и догадавшись, что в него собран прах Ловкача, она прикоснулась к нему, прощаясь.

Обратную дорогу проехали молча. Вель искоса поглядывал на свою ученицу, ведь внезапная смерть возлюбленного должна была стать для нее страшным ударом, но не заметил на ее лице ни тени переживаний, и от ее спокойствия ему было не по себе. Уж лучше бы, она не прятала свои чувства! Хоть бы поплакала, накричала на него… Тогда, по крайней мере, он знал бы как себя вести.

Вернувшись домой, Неждана поспешила подняться в свою комнату. Огнишек нагнал ее на лестнице. Хотел поговорить с ней обстоятельно, в условиях более подходящих, но решил не откладывать. Ее состояние вызвало у него опасения. Он должен был дать ей понять, что знает обо всем, и не осуждает ее, ей не нужно больше скрывать от нее свою тайну.

Как еще помочь ей пережить потерю? Как ей объяснить, что она для него самый близкий и дорогой человек на свете?

О, если б только он забрать ее боль себе!

Он передал немного путано последние слова Уразени, и попросил от его имени прощение.

– Иначе было нельзя, – добавил он. И это прозвучало как оправдание.

Неждана выслушала его с неподвижным, бледным лицом и потемневшими глазами.

– Огниш, его больше нет. Уже ничего не исправить. – Она хлопнула наставника плечу и ушла.

Запершись в своей комнате, Неждана оплакивала Уразеню тайком, так же скрыто, как любила.

Зима подошла к концу. Северные ветра перестали выхолаживать землю. Дни становились все длиннее, небо голубее, солнце теплее. Заканчивалась самая спокойная для стражей пора, когда даже бытовых преступлений совершались мало, и редко приходилось разнимать пьяные драки. Купцов в это время года прибывало немного, и в основном из ближних краев, и те торговцы зерном из Черноземелья и лесопромышленники, сплавлявшие древесину из Лесного края до водохранилища, что выше по течению Катыни. Число паломников тоже уменьшилось. Сократился и приток беженцев из полудненных краев, они приходили изможденные и худые по Старой дороге, добраться по морю в полуночные края было невозможно из-за сильных встречных ветров. Как же велики были страх и отчаяние, что вынуждали смаглов бросать свои дома и отправляться в долгий и опасный путь на север в самое неподходящие для путешествий время?

В эту пору у стражей появилось новое дело. Оказалось, что в последнее время в городе пропадают люди, и не в слепые и полуслепые ночи, когда одни обращались в чудовищ, а другие становились их жертвами. Эти случаи никак нельзя было связать с оборотнями. Люди исчезали загадочно и бесследно. В разных частях города, в разное время, представители разных сословий, всех возрастов и полов…

Не так чтобы Огнишек ведать не ведал, что пропадают люди. Сам пару раз участвовал в поиске по горячим следам пропавших без вести. Один раз он искал мальчика, исчезнувшего среди бела дня. Тогда все решили, что он упал в реку и утонул, хотя его труп так и не был обнаружен. А второй раз – купца, о пропаже которого заявил владелец гостиницы, где тот остановился. Здесь уже было подозрение на убийство. Однако, несмотря на все тщательно проведенные следственные действия, обстоятельства исчезновения купца установить не удалось.

Одного большого общего дела по попавшим, может, так и не появилось бы, если бы в начале весны в дежурную часть пришла горожанка, чтобы заявить о пропаже дочери.

Огнишек, направлявшийся в свой кабинет, остановился, чтобы узнать, что за беда стряслась у рыдающей женщины.

– А не могла она со своим женихом сбежать? – спросил дежурный страж.

– Если бы у нее появился жених, то я узнала бы. Она от меня ничего не таила. Появись у нее возлюбленный, я не стала бы препятствовать их встречам, потому что… – Женщина осеклась, заметив начальника стражи. Изменилась в лице, утерла слезы и подобралась.

– Уважаемая, у твоей дочери имеются какие-нибудь особые приметы? – участливо поинтересовался страж, продолжая водить пером по бумаге.

– Какие еще приметы? Зачем это? – не поняла вопроса горожанка.

– Чтобы мы могли ее… Как мы будем ее искать? Человека же по приметам узнают, – терпеливо пояснил страж. – Какой у нее рост, цвет волос, глаз. Нам нужно иметь словесное описание ее внешности. Родинки, шрамы…

– Словесное описание? – переспросила женщина и сжала губы, чтобы не расплакаться снова. Потом вдруг резко поднялась со стула. – С него, вот, спишете! – Она указала пальцем в сторону Огнишка. – Внешность у нее – точь-в-точь, как у него.

Она решительно двинулась к выходу и, проходя мимо веля, бросила ему в лицо.

– Дочь найди!

– Постой! – Огнишек, схватил ее за руку. В располневшей женщине со скорбными складками у рта он с трудом узнал хрупкую, прелестную дочь садовника, с которой он встречался пару раз незадолго до мора. К собственному стыду ему пришлось признать, что он забыл ее сразу, как только отправился в Озерный край за Нежданой. А потом началась чума… Он пытался вспомнить ее имя, но безуспешно. – Почему ты ничего не сказала мне?

– И чтобы ты сделал? – она посмотрела на него с усмешкой и укором и, прочитав в ответном взгляде растерянность, вырвалась. – Теперь ты все знаешь!

Забрав у дежурного заявление об исчезновении девушки, Огнишек заперся в кабинете.

– Значит, мою дочь зовут Радонеша… – прошептал он, невидяще глядя на наполовину исписанный лист и мысленно перенесшись в прошлое…

Пару часов к ряду Огнишек предавался размышлениям. Желая побыть в полном одиночестве, он даже Неждану не пустил. Потом он собрал совещание, во время которого четко определил задачи – собрать по всем околоткам любые сведения о людях, пропавших за последние полгода – кто, когда, при каких обстоятельствах. А также переговорить со старейшинам смаглов, которые могли не обращаться за помощью к стражам.

Через пять дней Огнишек безрадостно созерцал огромную карту города на стене кабинета, где прилепленными к бумаге восковыми шариками были отмечены места исчезновения людей. Получалось, что с осени, примерно с полуслепой ночи по всему городу пропали около сорока человек, три десятка из которых были смаглами – мужчинами, женщинами, детьми, из разных общин, исчезнувших в разное время. Он не обнаружил в картине преступления никакой системы. Но число смаглов навело его на одну мысль. Если всех этих людей похитили, то тут выбор жертв понятен. Смаглы – наиболее бесправная и незащищенная часть населения, да суеверная к тому ж до ужаса. Как и предполагал Огнишек, о большинстве случаев они не заявляли. Сюда же можно добавить четырех блудниц с Портового спуска, на Красном холме. Но если преступник хотел, чтобы жертв никто из близких не хватился, то почему украл купца, мальчика, дочь… Его дочь!

Что стало с этими людьми? Кто их похитил? Если они мертвы, то где их тела? Ведь даже от оборотней что-то да остается. Почему нет свидетелей? Если люди уходили с кем-то, то кто-то должен был заметить их спутников, а если их уводили силой, то тем более.

Стражи опрашивали всех подряд, кто мог что-то видеть или слышать, однако дело не сдвигалось с мертвой точки. После того, как все следственные мероприятия были полностью проведены, оставалось надеяться только на случай.

Глава девятая, о том, как тайные знания неожиданно обернулись дальней дорогой

Спросили ученики Мудрого Велигрива: “Может ли Зло снова появиться на земле?“ – “Не бог я, и не пророк, – изрек Велигрив. – Покуда вы, мои ученики, помните о Великой битве, всех жертвах, принесенных во имя Добра, и будете готовы каждодневно, ежеминутно, сей же миг вступить в бой с любым проявлением зла, на земле сохранится мир. До тех пор, пока хотя бы одним человеком бережется память, живет надежда на неповторение всего страшного, что случилось в Прошлом.

Оставил бы вам свой опыт, да-таки невозможно, как не может тот, кто ночью блуждал по дремучему лесу и чудом не расшибся в потемках, отдать пережитое тому, кого встретил поутру на проторенной дорожке, ибо опыт – свойство неделимое и приобретаемое каждым самостоятельно“.

Житие Мудрого Велигрива

Горислава разбудил Годяй Самыч, суетливый и чем-то озабоченный, каким был всегда в состоянии бодрствования. Он удовлетворенно кивнул, когда внук принял сидячее положение, и принялся расхаживать по кабинету, загибая пальцы и перечисляя вслух дела, которые ему предстояло выполнить за день. С одной стороны, Горислава удивляло, откуда столько кипучей силы берется в старике с раннего утра, с другой – раздражало, что эти силы распыляются по мелочам.

Выражая свое недовольство ворчанием, молодой человек неохотно поднялся и поплелся в конюшню умываться.

К его возвращению дед освободил половину стола и разложил нехитрую снедь, спозаранку купленную на рынке.

– Дед, я тут вчера прочитал… – начал, было, Горислав.

– После расскажешь, Горик. Сначала, давай, позавтракаем.

– Но дед…

– Садись и ешь! – строго приказал главный хранитель. – Все разговоры – после завтрака.

Горислав, уже окончательно проснувшийся, торопливо принялся за еду. Ему не терпелось продолжить перевод и дочитать “Быль“ до конца. А ведь он сделал открытие! Он узнал то, что никому неизвестно, по крайней мере, в кругу его знакомых, людей, стоить заметить, ученых и многознающих. Горислава распирало от собственной осведомленности, казалось, еще чуть-чуть, и он лопнет, если будет держать все это в себе – обретенные знания требовали, чтобы их немедленного озвучили.

Да пропади они пропадом, эти правила приличия!

– Дед, слушай, – произнес Горислав таким голосом, что Годяй Самыч с опаской воззрился на внука. – Помнишь, Велигрив писал, что Злыдня схоронили под Холмогорском. Так вот, он был погребен под Возбраненным холмом. Надо, чтобы стражи Порядка поехали в Лесной край и проверили могилу. Чертеж местности здесь прилагается.

Годяй Самыч с видимым усилием проглотил вставший в горле кусок.

– А в книге не написано, случайно, каким способом можно одолеть Исчадье Мрака?

– Я еще не дочитал до конца. В первых главах рассказывается о злыдневых деяниях и его детях.

– Детях? – Годяй опасливо покосился на книгу, лежавшую на краю стола. – Вот чего не знал…

– Не только ты. Потому как знания большинства людей об Исчадье Мрака иже с ним ограничены Священным писанием. Мол, бродило Исчадье Мрака по земле и злодействовало, – пояснил Горислав, тоже глядя на книгу, но с тоской и вожделением. Скорей бы уж вернуться к работе! – Сейчас и о войне люди мало что помнят. Все забыто за давностью лет. А ведь Смута тогда охватила всю землю, затронула все земные народы. Два столетия, а то и больше претерпевали горе и страдания, а ныне нам известно только то, что Злыдень отвращал людей от веры и собрал черное воинство. Будто никаких других преступлений не совершал.

– И какие же преступления он совершил? – шепотом спросил дед. – Ты рассказывай, рассказывай, давай, внучек.

И Горислав начал рассказывать. Он излагал бывальщины из книги Четвертака ровно и складно, как будто сам был тому свидетелем. Ведь повести он как бы через себя пропустил. Перевод с листа таким гладким не вышел бы. Годяй Самыч его не прерывал и не задавал вопросы. О завтраке он забыл. Теребя от волнения бороду, он внимательно слушал, как Злыдень, меняя обличия, пил человеческую кровь и отнимал у людей жизнь. Выдавая себя за знахаря, разъезжал по городам и селениям и под видом чудодейственного средства, продавал отраву. Он говорил, что снадобье его якобы помогает от всех недугов: исцеляет увечных, уродливых делает красивыми, немощных здоровыми, старикам возвращает молодость. А для того, чтобы люди охотней шли к нему, являл им чудо, при помощи своего отродья, странствовавшего вместе с ним. Один из злыденышей, стоявший в толпе в облике какого-нибудь убогого калеки, выпивал “чудодейственное“ средство и на глазах у всего честного народа превращался в молодца неописуемой красоты.

– Погоди, Горик. Ты говоришь, что у злыденышей матери простые смертные, так? Не само же оно их родило. Значит, Исчадье Мрака, все же мужского пола?

– Разве в Священном писании не сказано, что Злыдень сам себя породил из сугубо мужского органа?

– А! Ну да… И что там злыденыши?

– Поверив в обман, люди покупали зелье и выпивали его. А через некоторое время все они превращались в страшных чудовищ. Утратив силу воли, повадками своими они уподоблялись диким зверям. А потом Злыдень приказал оборотням убивать всех людей, что попадались им на пути…

Годяй Самыч вдруг скривил лицо. Не выдержав, он заплакал, без надрыва, беззвучно. Слезы потекли по его морщинистым щекам, усам, бороде. Гориславу было странно и больно видеть плачущего старика. Защемило сердце, оттого что сразу стало понятно, что беда его настоящая, обида ненадуманная.

– Дед, ну ты чего? – Слезы неожиданно навернулись на глаза Горислава. Еще никогда он не видел дедушку таким жалким.

– Неужто бабушка твоя тоже стала чудовищем? Тридцать пять годов прожили с ней душа в душу… Гадай теперь – убили ее стражи… или жива еще. Ждет где-то злыднева приказа… Как же Совет беду такую проворонил?

Гориславу стало не по себе. Прежде он редко думал о том, что творится за стенами книгохранилища, все происходящее в городе, как бы не касалось его. Его ничто не связывало с людьми, находившимся снаружи. Родителей он помнил плохо, а от бабушки остались воспоминания о ее теплых, сухих руках и вкусных пирожках, приготовленных теми самыми руками. Он жил, не зная забот, в своем замкнутом мире, огороженном со всех сторон толстыми стенами. Но его крепость оказалась всего лишь хрупкой скорлупкой. Книжные премудрости не могли защитить его от суровой действительности.

Потрясенный до глубины души, он оцепенел. Он вдруг понял, что тоже может умереть. Или превратиться в чудовище…

Перестав всхлипывать, Годяй Самыч утер нос рукавом и, выпучив на внука влажные глаза, изрек:

– Надо бы осмотреть то место в Лесном краю, где был захоронен проклятущий. Поэтому ты должен поехать в Холмогорск, или… как его там сейчас?..

– Чудово, – подсказал Горислав.

– Да. И найти проклятый холм…

– Так на нем заклятие! Возбраненное место же.

– Если Злыдня там нет, какой толк от заклятья! – Старик махнул рукой.

– А вдруг я ошибаюсь? Может, на землю пришел какой-то другой Злыдень… Или Злыда. А тот, которого великаны похоронили в холме, все еще лежит на месте? – робко предположил Горислав, прекрасно осознавая, что малодушно пытается увильнуть от выполнения задания.

– На месте разберешься.

– Дед, я не хочу, – честно признался внук.

– Будь я моложе, сам туда поехал бы. Теперь, Горик, на тебя одна надежда. Кому еще я могу поручить такое важное дело?

– Ты Бориславу Силычу скажи. Пусть он стражей пошлет.

– Само собой разумеется. Но ты должен увидеть злыдневу могилу своими глазами. Потом напишешь книгу… Напечатаем твое поведание, чтобы новые поколения никогда не забывали про Исчадье Мрака. Наши предки, вот, забыли – и видишь, как вышло. Нас никто не предупредил, и мы оказались беззащитны. Мы обречены на страдания. Сколькими жизнями уже заплачено, и какую цену еще придется заплатить за короткую память! Ух, Вредоносное, пакостей успело понатворить, – по-стариковски заворчал Годяй. – Морок оно, что ли, на всех наслало. Эх, кабы знать заранее…

– Понимаю, тебе хочется внести свой вклад в борьбу с виновником всех нынешних бедствий, и, в частности, твоей личной… то есть… нашей семейной беды, – начал Горислав, но Годяй Самыч оборвал его.

– Враг известен, цель ясна, – жестко произнес он, меняясь прямо на глазах. Расправил плечи, поднял голову и нахмурил брови для свирепости. Жажда мщения пробудила в нем решимость, зачатков которой в нем никто не замечал прежде. – Надо немедля всех оповестить. И в первую очередь, Совет судей. Собирайся, поедешь сегодня же.

– Но я еще не закончил перевод. – Он указал на книгу. – Дочитать же надо.

Главный хранитель, охваченный нетерпением, не желал слышать возражений.

– Закончишь, когда вернешься. “Быль о Победе Велей“ мы тоже напечатаем. Чтобы все узнали про Злыдня и его повадки. Чтобы спуска ему не давали, чтобы земля под ним горела.

– Погибели моей хочешь? – грустно констатировал Горислав.

– Типун тебе на язык, – старик суеверно поплевал, и постучал себя по выпуклому лбу. – Думай своей башкой, что говоришь. Ничего с тобой не сделается, не развалишься, чай. Я попрошу Борислава дать тебе в сопровождение лучших стражей.

Он взял лист бумаги и принялся составлять список.

– Что ты пишешь?

– Надо на рынок кого-нибудь послать, тебе в дорогу еды прикупить. Лепешек пресных. Они не портятся. Сыр, мед. Вина для бодрости. Фруктов сухих. Не хочу, чтобы ты в пути голодовал. Сам-то ты о себе не позаботишься. Выбирать и торговаться не умеешь. А то и обманут тебя, подсунут несвежее. Потравишься еще, пронесет…

– Чем так заботиться, лучше б уж не отправлял никуда, – возмущенно прошипел Горислав. – Ну, спасибо, дед…

– Не за что, – кивнул Годяй, не расслышав упрека. – Мне не трудно. Кто, кроме меня о тебе позаботиться? И мне о ком еще заботиться, как не о тебе, а? Ты ж у меня один остался.

– Вот именно!

– Еще напишу письмо чудовскому судье, чтобы помог тебе.

– Дед, а может, не надо… Пусть стражи одни поедут.

Годяй кинул на него пристальный взгляд, в котором сквозило осуждение.

– Переодевайся, живо! – прикрикнул он на внука, застывшего подобно каменному изваянию.

Поскольку Горислав в последнее время безвылазно жил в башне, его носильные вещи хранились здесь же в кабинете, в большом сундуке. Молодой человек нехотя одел чистую рубаху, поверх выходную, бархатную куртку синего цвета с красными и белыми петухами, черные штаны из тонкой кожи, расшитые спереди золотыми узорами, и новые, ни разу ненадеванные, остроносые сапожки, купленные ему дедом на день рождения.

Вырядился, как на праздник! А на душе кошки скреблись. Дело, конечно, нужное – ехать в Чудово-Холмогорск, чтобы на месте проверить сведения. Но почему он должен тащиться в эту глухомань? Горислав ни разу в жизни не выезжал из города. Он бы в городе заблудился. Высокому небу он предпочитал своды библиотечных залов. Он любил их тишину, рассеянный свет, запах старой бумаги, краски и кожаных переплетов. Он знал только три дороги из книгохранилища: к могиле родителей, в храм Творца, куда его насильно водил дед, и к отчему дому, что стоял недалеко, на склоне. Зато он мог часами бродить в узких проходах, среди длинных стеллажей, сверху до низу забитых рукописями, в поисках какой-то одной. Со сверстниками он не общался, а если выдавалась свободная минута, вел беседы об устройстве мироздания с другими книговедами. А ссоры с собратьями по ремеслу – ведь, бывало, из-за какого-то пустячного разногласия они разругивались в пух и прах – были самыми большими потрясениями в его спокойном и размеренном существовании.

Закончив писать послание, Годяй Самыч сложил лист, прилепил к нему нагретый восковой шарик и расплющил печатью Велигрива, поставив оттиск совы с мечом и свитком в лапах. Сняв свою поясную сумку и вывалив ее содержимое на стол, положил в нее письмо и мешочек с деньгами.

– Повесь на ремень и не снимай. Деньги никому не показывай. И зря не трать, – поучал он. – Будешь еду покупать, обязательно торгуйся. Путешествуй только днем. А чтобы ночь не застала тебя в дороге, выспрашивай подробно обо всем наперед, дабы еще засветло прибыть в следующее селение. На постоялом дворе, перед сном закрывай ставни и запирай дверь, чай, не дома. Запомнил?

Горислав тихо поддакнул, хотя в глубоком расстройстве не понял и половины сказанного. Он бездумно впихивал в большую суму, в которой обычно носил книги или еду из дома, запасные сменные вещи.

– Гребешок не забудь. И мыло с полотенцем, – напомнил дед. – Бритву тоже, на всякий случай, возьми, чтобы представительный вид иметь. Чтобы люди поняли, что ты не какой-нибудь бродячий купец, а из города приехал.

– Чудово такой же город, – заметил Горислав, убирая в сумку лист с чертежом местности, где крестиком был помечен Возбраненный холм, срисованным из книги Четвертака Полеска, и книжицу для записей.

– Вот уж вряд ли. Ни один город на земле не сравниться с нами по величию! В общем, встречают по одежке.

– Ну а бритье здесь при чем?

– О! Чуть не забыл! – Годяй хлопнул себя по лбу. – Тебе нужна еще одна вещь, незаменимая в дороге, для защиты от дождя и ветра. – Он достал из шкафа старый шерстяной плащ и встряхнул, выбил из него облако белесой пыли и ленивую моль. Потом, чихнув пару раз, извлек сверток, который оказался меховой подкладкой. – Там в полуночных землях холоднее, чем у нас. Ночами морозно бывает. Север, все-таки, – пояснил он и, придирчиво изучив, сшитые вместе разноцветные кроличьи шкурки, с пробитыми молью уродливыми проплешинами, удовлетворенно кивнул и, чихая, принялся пристегивать подкладку к плащу. – В конце концов, ты не один не поедешь. А стражи – люди с большим опытом по части путешествий. Подскажут, если что…

– Если “что“, дед?

– Ну… если у тебя появятся какие-либо вопросы. Или, там, трудности возникнут.

Главный хранитель проверил вещи, собранные в дорогу, чтобы убедиться, что ничего не забыто, и подтянул на внуке ремень с поясной сумкой. Закинув на плечо плащ, взял Горислава за руку и как ребенка повел за собой.

Происходящее казалось Гориславу дурным сном. Нет, этого просто не могло быть. Дед не мог с ним так поступить!

Годяй Самыч приказал конюхам седлать самую смирную кобылку. Но что толку оттого, что животное имело миролюбивый нрав, если Горислав ни разу в жизни не ездил верхом? Он вообще никак и никуда не ездил! Да разве ж он мог самостоятельно забраться в седло? А, забравшись, сидел как собака на заборе. И чувствовал себя побитой собакой…

Горислав, может, и отнесся бы к своему положению проще, и, уж конечно, не испытал жгучего стыда от своей неловкости, если бы свидетелем того не стала Неждана, ученица веля Огнишка. Ну, дед! Выставил на посмешище…

Ведь как нарочно все получилось! Неждана проезжавшая мимо верхом, вся в кожаной одежде, обшитой железными бляшками, в сапогах высоких, замшевых, с прической, похожей на опавшую морковную ботву, из косичек, по моде смаглов, подвязанных косынкой, остановила коня, наблюдая, как два конюха под руководством главного хранителя, пытаются придать вертикальное положение молодому книговеду. Откинувшись в седле и, уперев кулачок в бок, она удивленно и насмешливо приподняла соболиную бровь.

– А вы к седлу его привяжите, – посоветовала она, и ее синие глаза при этом озорно сверкнули.

Конюхи зашипели на нее. Горислав же сделал попытку выпрямиться и приосаниться, но повалился в другую сторону.

Неждана хохотнула, пришпорила коня и помчалась дальше. Как уверено, с какой легкостью – она держалась в седле! Неудивительно, ведь она – вельша, а у благородных достоинство в крови. Горислав проводил ее восхищенным взглядом до самой площадки за Дворцом судей, где под руководством начальника упражнялись стражи. Огнишка было видно издали, он выделялся среди других ростом и огненно-рыжими волосами.

– Да отправь ты его на двуколке, Самыч, – посоветовал конюх.

– Эх, как же это я, старый дурак, сразу не додумался, – стукнул себя по лбу Главный хранитель.

– Хорошо, что не завтра вспомнили, – проворчал Горислав.

Простой выход из трудной ситуации нашелся уже после того, как набиты шишки, и весь Глава-холм узнал о гориковой неуклюжести. Годяй Самыч приказал погрузить вещи на двухколесную повозку и подать ее к подъезду Дворца судей, куда он направился вместе с внуком.

Глава Совета судей Борислав Силыч, выпроводив жалобщиков, нуждавшихся скорее в беседе с духовником, нежели с судьей, удалился в потайную комнату и погрузился в раздумья. С тоской он вспоминал о том времени, когда еще совсем молодой служил стражем. В ту пору на земле царили мир и покой. В плодородной долине междуречья из года в год созревали богатые урожаи, и не было на земле края более изобильного. Многонаселенные Небесные Врата достигли пика рассвета. Все что можно, в городе построили, перестроили и приукрасили. Слава о великолепии Вечного города катилась далеко за границы Двуречья, во все стороны света. Жители города в благоденствии своем не знали бед. Каждую неделю шумно и весело отмечали какой-нибудь праздник, устраивали пышные гуляния. А работа стражей заключалась в том, чтобы разнять дерущихся и проводить домой какого-нибудь выпивоху. Преступления расследовать тоже приходилось, то в городе, то в округе, кто-нибудь нарушал закон. Только те преступления не идут ни в какое сравнение с нынешними! Смертная казнь, если применялась, то всего раз в три года, и то под давлением общественности и по отношению к самым отъявленным – жестоким убийцам, насильникам и губителям детей.

Как давно это было…

В то самое время люди упросили Борислава стать судьей. Говорили ему: мол, работа – не бей лежачего. А если потребуется рассудить какое-нибудь дело, ты, мол, хорошо законы знаешь и потому справишься легко. Огнишек, тогда еще совсем молодой, сказал: “Давай, Силыч! Чего мы без тебя, что ль, не справимся! Займись-ка ты судейством. Отдохни от беготни“. Сначала Борислав сидел судьей на Дубовом холме, тогда же и женился – решил, степенная жизнь просто обязывает иметь семью. А потом его выбрали главой Совета.

С тех пор, вот уже пять десятков лет без малого, он правил городом, разбирал крупные дела и решал споры, когда требовалось его вмешательство.

Даже не верилось, что когда-то жизнь была другой. Ныне уже ничто не напоминало о той счастливой и беззаботной поре. Люди перестали улыбаться, ходили хмурые, подозрительные. Даже город потускнел – никто не заботиться о его чистоте и красивом убранстве. Печально. И негде искать успокоения… Семью, которая была отдушиной, Борислав потерял – все умерли от чумы в один день. Никого у него не осталось, кроме внуков. Но они… Разве они его понимали? Они были будто чужие, ничем не радовали, только разочарования доставляли. Он их костерил, а они его называли старым брюзгой… Борислав давно махнул на них рукой – плохие они наследники, ничего путевого из них не вышло. Нет, не смогут они стать достойными продолжателями рода. И к власти их нельзя допускать ни в коем случае.

Мало осталось людей, которым Борислав доверял. Только на своих благородных собратьев он мог положиться, будучи уверенным, что они не служат Злыде.

Борислав Силыч тяжело вздохнул, увидев на пороге своего убежища главного хранителя книжных знаний, из-за плеча которого испуганно выглядывал молодой человек с бледным лицом, свидетельствующем о том, что тот мало бывал на свежем воздухе, должно быть, работник хранилища.

– Здравствуй, твое благородие, Борислав Силыч. Хочу сообщить тебе нечто очень важное, – заявил с порога Годяй Самыч. – Все, что происходит в городе, имеет объяснение. Я знаю, откуда появились чудовища. То, что говорят священники, не совсем верно. Впрочем, они в чем-то правы… по-своему. Хотя ты, как верховная власть, должно быть, о многом осведомлен лучше жрецов и меня, простого главного хранителя книжных знаний…

– Было бы странно, кабы в городе ничего не происходило, – бесцветным голосом протянул судья. – Злыда, поди, уж около двух десятков лет на земле обретается.

Его ответ спутал мысли Годяя Самыча, который заготовил длинную вступительную речь…

– Так, получается, ты все знаешь? И начальник стражи, значит, тоже… И вы, благородные, ничего не делаете?

– Ишь, какой умный. – Борислав криво усмехнулся. – Только и можете, что брехать на власть. Хоть бы один чего дельное подсказал.

– Нельзя сидеть, сложа руки! Надо уничтожить Злыду вместе с ее прихвостянми.

– Величанская Злыда – не Исчадье Мрака.

– Но как же так? Смаглы же говорят…

– Смаглы много чего болтают. Но у меня есть основания сомневаться в том, что ведьма эта – настоящее Исчадье Мрака. Думаю, что она всего лишь помощница злыдина. Неизвестно нам точное местонахождение Злыды. Вот так. Он может скрываться в человеческом обличии где угодно, хоть в Небесных Вратах. И не узнаешь, пока он сам не откроется. Верткий стервец… – Вель ударил по столу кулаком, и книговеды вздрогнули. – И нет нынче второго Велигрива на него. Слышал, поди, Годяй, что нашего брата с каждым годом все меньше на земле остается – один умер по старости, другой убит… не без злыдиного участия! И новых великанов нарождается мало. А если нас не станет…

Повисла тишина, только с улицы доносились устрашающие крики стражей да бряцанье металла. На земле снова нужны были воины.

– Вы присаживайтесь, уважаемые. Прошу, – вспомнил, наконец, о гостеприимстве судья-правитель.

Дед с внуком уселись на лавочку возле стены, рядом со столом.

– Если нельзя бороться с неуловимым Злыднем, надо бороться с явным злом, – осторожно произнес главный хранитель, – со злыдневыми слугами, что бесчинствуют в полудненных краях. Разрушить оплот зла. Смаглы божатся, что в долине Величаны-реки собирается черное воинство.

– Ты, что ж, предлагаешь всем велям да стражам собраться и пойти в полудненные земли, сражаться с черным воинством? – устало спросил вель. – Оставить вверенный нам удел без защиты? Так, может, Злыда только того и дожидается. Знаешь, что такое “Закон удела“?

– Какой-то ваш велев закон… – робко предположил Годяй.

– Завет призвания, – шепотом подсказал деду Горислав. – Первое установление книги Судей.

– Верно, – подхватил вель. – Этот закон гласит: “Призванный правитель обязан защищать свой удел“. Свой! Судья-правитель не имеет права покидать свою землю, с целью оказания помощи соседям, даже в том случае, если соседнему краю угрожает большая опасность. Он может пойти лишь в том случае, если перед тем обеспечит надежную защиту своей земли.

– Ну… у нас-то, по сравнению с полудненными краями – тишь да благодать. Вот только, разве что, чудовища…

– Мы не знаем точно, где скрывается Исчадье Мрака. И посему не можем оценивать степень угрожающей нам опасности.

– Вон оно что… Не знал, что все так сложно, почтенный. – Годяй Самыч утер вспотевший лоб платком.