Текст книги "Книга первая. Мир"

Автор книги: Татьяна Танина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 42 страниц)

Глава двенадцатая, о том, как над Вечным городом разверзлись хляби небесные, и произошло беспримерное злодейство

“Как зверь хищный не ест траву, так Зло не совершает хороших дел. Со Злом не ведут переговоры – его побеждают или ему подчиняются, третьего не дано.

Слабому простительно смирение с несправедливостью и насилием, его униженное положение вызывает сочувствие. Тот же, кто в силах был бороться со Злом и струсил, да будет предан презрению за ничтожную покорность.

Ничто так не способствует торжеству Зла, как непротивление ему, а потворство Злу еще более отвратительно, чем само Зло“.

Книга Премудростей Великанов.

Горислав и Неждана вернулись в Небесные Врата около полудня. К их возвращению город преобразился до неузнаваемости. Когда они его покидали, весна своими теплыми ладонями только-только пробудила все живое ото сна, и начала творить на земле лад и любовь. Нынче же настала чудесная пора цветения. В садах и парках на склонах всех семи холмов, где деревья и кусты, словно состязаясь между собой, кто из них нарядней приоденется, распускали красные, розовые, желтые, белые и голубые цветы. Красотища – глаз не отвести! А пахло-то как… Вечный город встретил путников чарующим ароматом. Запахи – сладковатые, приторные, терпкие, тонкие – смешивались в восхитительное, опьяняющее благоухание.

Горислав украдкой поглядывал на серьезное лицо Нежданы и улыбался. Теперь, когда сыновья старосты, сопровождавшие их до города, отстали, отправившись на рынок за гвоздями и другими скобяными товарами, нужными в хозяйстве, он делал это гораздо чаще, чем в дороге. Лишь пару раз в ответ Неждана одаривала его лучистым с искорками взглядом и улыбалась уголком рта, но уже в следующее мгновение на ее лицо возвращалось сосредоточенное выражение.

Несмотря на дурные вести, которые он вез деду, он был счастлив. Он был жив, молод и влюблен. Он радовался пестрому убранству вокруг, и волшебные весенние ароматы еще больше возбуждали его восторженные чувства. Его душа пела.

Неждана, проводив Горислава до моста, ведущего на Главу-холма, остановилась.

– Сначала домой заеду, – сказала она. – Вещи заброшу. Ну, будь! – Склонившись в седле, вельша протянула руку.

– Всего хорошего, – пожелал Горислав, нежно пожимая ее ладонь. – Мы еще увидимся?

– Обязательно.

– Неждана… Спасибо тебе за все.

– Тебе тоже – спасибо. Ты – молодец, Горик. – Она ободряюще подмигнула ему. – Возникнет какая необходимость – смело обращайся.

– Неждана…

– Прости. Долг зовет.

Вырвав руку, она развернула коня, и, не оглядываясь, помчалась вверх по улице. Проводив ее взглядом, Горислав дернул вожжи. Он тоже решил заехать домой.

Пока Неждана переодевалась в своей комнатке на втором этаже, внизу раздались шаги. Судя по легкой поступи, пришла женщина, но не соседка, которая присматривала за домом и занималась иногда готовкой. Незнакомка вошла по-хозяйски, не таясь и весело напевая. Стала грохотать мебелью, передвигая ее. Неждана не спешила объявлять о своем присутствии, а спокойно продолжила свои сборы, хотя внутри понемногу начинала закипать ярость.

Женщина занималась уборкой недолго. Заметив свою знакомую, она окликнула ее.

– Ага. Вот, порядок навожу, – похвалилась новоявленная хозяйка.

– А девки-то его чумовой… нет, что ли, дома?

– Ха! Кабы эта кобыла дома была, то я бы тю-ю… летела-пердела отседова… вверх тормашками по спуску… аж до самого полдола.

– Так где ж его деваха-то?

– Рыжик сказал, что уехала она куда-то из города по делам. Вот мы с ним и крутим любовь без оглядки. Такая любовь была, что кровать сломалась. – Она захихикала.

– Ой, в пустую ты с ним время теряешь, подруга. Мужик-то он, конечно, видный, но непостоянный. Ведь недаром говорят, что он сын бога восточного ветра. Давеча тебе под подол задул, нынче – уже другой, а завтра – третьей…

– Все его гулянки в прошлом останутся. Женится он на мне, – уверенно заявила новая пассия Огнишка.

– О-о, подруга… Эк ты губешки раскатала, – насмешничала женщина на улице. – Уж не знаю, чего ты о себе возомнила, но только в жены он тебя не возьмет. Подумаешь, пару раз потерлись животами. У него таких, как ты, полгорода. Не позволит он себя захомутать. Тебе, голуба, не в жизнь не заполучить его в мужья.

– Он будет моим! Сам голову склонит, как миленький, чтобы я хомут на его шею одела. И на других перестанет заглядываться и думать об измене не захочет. А взлезть решит на какую другую бабу, так ничего у него не выйдет, лишь опозорится. Так что никуда он от меня не денется!

– И с чего это? Чем таким необыкновенным ты средь прочих бабешек выделяешься? Наверное, у тебя промеж ног все по особенному все устроено. Может, теплее али мокрее? Али в золото оправлено? – съязвила знакомая.

– Ну, ты и дура! Невозможно с тобой разговаривать. Обидеть хочешь?

– Ой, брось, Владка. Чем серчать-то, лучше растолкуй.

– Ладно, поделюсь с тобой своей тайной. Хотя обещала, никому не рассказывать… Но ты ж – моя лучшая подруга. Поклянись, что будешь, держать рот на замке!

– Да чтоб у меня язык отсох, если скажу кому!

– Есть у меня… волшебное средство для приворота.

– Да неужто!

– Ей, не вру! Лавку лекарственную, что на площади Лестницы, знаешь?

– Так лавка эта, поди, одна-единственная из сурьезных в городе и осталась. Столько слухов про нее разных ходит…

– В той лавке молодуха прислуживает, Весняной кличут. Красивая такая деваха, добрая. Сама она ко мне на улице подошла. Ведома мне твоя печаль, грит, сохнешь ты давно по мужику непутевому. Спрашиваю ее: “Тебе-то что за дело до люб моих?“ А она: “Приснился мне сон вещий, будто сама Великая Ма Сияющая на облаке спустилась“. Представляешь?

– Везет же… Любят же кого-то боги.

– Ага. Так вот, Великая богиня наказала Весняне, найди, мол, Владку с Прядильного спуска, меня, значит, и помоги несчастной женщине. “А как помочь-то?“ – спросила девка. “А ты зелье приворотное сготовь“, – приказала Ма и подсказала, как составить зелье. Ну, Весняна, значит, сделала все, как было велено, и меня разыскала.

– Ой, ну надо же!

– Ага. Дала она мне, значит, пузырек… Не сомневайся, грит, верное средство. Привяжется к тебе твой возлюбленный, прикипит телом и душой, и сердца ваши будут связаны узлом незримым и крепким. “Сколько стоит“, – спрашиваю. А она мне: “Сейчас я с тебя плату не возьму. Потом расплатишься“. Я стою, как дура, рот разявила, а она и говорит: “Вижу, ты мне не веришь, сомневаешься, что оно подействует. Так возьми и проверь. А как убедишься, принесешь деньги, сколько не жалко“.

– Чего за средство-то? – шепотом спросила подруга.

– Не знаю. Пузырек из темного стекла, не видно, что внутри. Весняна наказала не открывать пузырек прежде времени, дабы силу зелья не ослабить, и нос в него не совать. Средство надо над лицом мужчины развеять. Вот как уснет он, насытившись усладами плотскими, так осторожно на губы ему посыпать. И три раза волшебные слова повторить.

– Какие слова?

– Не скажу! Тебе оно незачем.

– Ох, чего-то не нравится мне все это. Как бы тебе худо не пришлось. Огнишек, ведь не простой мужик. Вдруг прознает?

– Весняна сказала, что если все сделать правильно, то он ни за что на свете не прознает. Зелье никаких следов не оставляет. Приворожу, присушу Огнишка. Крутить им буду, как захочу. Все станут меня уважать, боятся. Первым делом, прикажу ему эту кобылу здоровую, Данку, из дома выгнать. Чтобы не мешала нашему счастью семейному. А может, ее замуж выдать? Причесать, в платье одеть. Ведь негоже девке в мужских портках разгуливать по городу, да еще с вороньим гнездом на голове, как смагл. Да-а, надо будет непременно замуж ее отдать. Уж перезрела девка! Оттого и бесится. Ты чего?

Любовница Огнишка умолкла, когда ее знакомая округлила глаза, ахнула и отпрянула от окна. Медленно повернув голову и ожидая увидеть не иначе как чудовище, она обмерла под тяжелым взглядом вельши. Уж лучше бы это было чудовище! Свирепое выражение на лице Нежданы не предвещало ничего хорошего.

– Ой, ой-ой-ой, – пролепетала Владка, оседая. От воинственной девицы ее отделял лишь широкий стол, крытый белой скатертью.

– Кобыла, говоришь? Я-то – кобыла? – Неждана двинулась в наступление. Владка с визгом заползла под стол. – Ты откуда взялась такая умная? Тебе бы в Совете заседать. Надо ж, решила она все за меня. Меня без меня замуж выдать собралась.

Высоко подняв вазу с весенними цветами, вельша со всего маху грохнула его об стол. Из-под столешницы послышался визг и мольбы к богам о спасении.

– Можешь орать, пока не охрипнешь. Соседи у нас привыкшие ко всему. Не жди, что кто-нибудь из них прибежит тебе на помощь.

Вельша обошла стол кругом и, присев, приподняла скатерть. Владка на четвереньках быстро переползла на другую сторону.

– Что за шум? – спросил внезапно возникший на пороге Огнишек.

С дороги он заметил данкиного жеребца, пасущегося на заброшенном огороде… Приостановившись, он передал через Ясеня краткое распоряжения Перегуду. Мол, начинайте захват без меня и действуйте как обычно: кромешников, которые сдадутся без боя, ведите в тюрьму, а с теми, кто окажет сопротивление – казните на месте. За сим поспешил домой. И, кажется, успел вовремя, потому что Данка отчего-то буйствовала.

– Хороша хозяйка. Скатерть настлана, а на скатерти… – он умолк, увидев красное, перекошенное яростью лицо ученицы.

– Да, я плохая хозяйка, – согласилась она. – И ты, как я погляжу, время даром не терял. Пока менят не было, успел подыскать себе хорошую хозяйку.

– Ты о чем? Не понимаю.

– Ах, ты не понимаешь! Вот о чем! – Неждана ухватилась за край стола и перевернула его. Огнишек едва успел отскочить в сторону.

Коварная любовница, лишенная укрытия, так и осталась стоять на четвереньках посреди комнаты. Она вертела головой, не зная куда бежать – возле окна стояла Неждана, а в дверях Огнишек.

– Владка? Ты что здесь делаешь?

– Огнишек, спаси меня! – обратилась она с мольбой. – Я тебе все объясню.

– Чего случилось-то? – Вель совсем растерялся.

Неждана в один прыжок оказалась возле Владки, повалила на спину и села на нее верхом.

– Убивают! – заорала женщина во все горло. – Помогите!

– Заткнись, дура! – Вельша замахнулась, и истошные вопли сразу стихли.

– Данка! – прикрикнул вель.

– Слышь, Огниш, чего эта поганка удумала – хотела тебя приворожить. Присушить. А подучила ее Весняна, девка из лавки Скосыря.

– Весняна? Странно…

– Ты ее знаешь, что ль?

– Ну да, встречались. Что ж за день сегодня такой…

Неждана глянула на него с укоризной, мол, ни одной юбки не пропустишь, и принялась тормошить Владку.

– Ну! Где ты его прячешь?

– Пусти, кобыла бешенная! Нету у меня его, – с вызовом ответила та и кулаки к груди притиснула, чем себя выдала.

– Ах, нету? – усмехнулась Неждана. – А вот мы сейчас проверим.

Огнишек, собравшийся было оттащить Неждану, решил не вмешиваться. Вот если б угроза жизни возникла, если бы действительно смертоубийство творилось, тогда бы он вступился. И еще, он хорошо усвоил одно – в бабьи склоки лучше не встревать. Себе дороже выйдет, да еще виноват окажешься.

Владка отбивалась что есть мочи, кулачками молотила, извивалась, на помощь звала. Да куда ей против вельши! Выгадав момент, Неждана разорвала лиф платья и выхватила из ложбинки между грудями пузырек синего стекла.

– Вот оно – зелье приворотное! Говоришь, надо над лицом развеять? – Она поднесла пузырек к лицу врагини, перевернула вверх дном и выпустила волшебное средство.

Чем бы ни было содержимое пузырька – густым белым дымом или летучим порошком – оно повело себя против всех законов природы. Не рассыпалось, не разметалось – заклубилось, свернулось и струйками потекло в открытый в крике рот и в ноздри. Владка, будто захлебнувшись, затихла.

Неждана отбросила пузырек, словно он ей обжег руку, и быстро встала.

– Что это было? Ты видел, Огниш? – удивлено спросила она.

Вель угрюмо кивнул. Вот, значит, что уготовила ему глупая баба.

– Уходи, Владка. Не желаю тебя больше видеть. И лучше не попадайся мне на глаза.

Женщина поднялась и, придерживая на груди разорванное платье, бросилась к выходу.

– Когда же это кончится? – Неждана яростно пнула стол. – Дождешься-таки, отправишься на небеса прежде времени!

– Чего орать-то на всю округу. Не позорилась бы перед соседями…

– Я у себя дома! – заявила Неждана, однако понизила голос. – Надо ж, вспомнил про соседей! Чего такого они про тебя не знают! Всему городу давно известно о твоих похождениях. Ты даже на колонну храма Творца залезешь, если на нее юбку натянуть.

– На колонну? Не залезу, – усмехнулся Огнишек. – Неждана, ты мне тут, давай… разборки не устраивай.

– Имею право высказаться!

– Ты снова начинаешь спор, в котором мы не придем к согласию.

– Свое мнение я не изменю. Когда ты, наконец, остепенишься? Ты не бог, на земле обретаешься, так и живи по людским обычаям.

– Чего плохого в том, что я дарю немного радости женщинам, притомившимся в одиночестве? Они же сами того хотят. И еще как хотят! А не хотели бы, не давали.

– Хорошее оправдание! Ты слушаешь только зов природы, а не здравый смысл?

– Я добрую службу служу, не даю бабам зачахнуть от тоски. Я же призван людям служить, – попытался отшутиться вель.

– Ты и Завет толкуешь, как тебе выгодно. Любодеяния к службе не относятся. Что будет, если каждый станет переворачивать с ног на голову заветы предков?

– Значит, требуют с меня, как с бога, а жить я должен по-людски?

– Разница между нами и деями в том, что их деяния богов поднебесных неподсудны, ты же блудодействуешь.

– Я готов ответить за свои поступки. Да только кто осмелится меня судить? Чего ты взъелась? Иногда мне кажется, что наставник ты, а не я.

– Вот, кстати! Все думают, что я такая же как ты, раз ты мой наставник.

– И что с того?

– Во-первых, я не такая. Во-вторых, женщина. А женщинам во много раз трудней в этой жизни. Когда мужик блудит, на это смотрят снисходительно, и способности мужские считают едва ли не главным из достоинств, а если женщина имеет любовника, ее называют порочной. Но хуже всего, когда ее попусту оговаривают – из зависти, ревности или чтобы просто досадить. Летунка верно подметила, что в обществе, где правят мужики, унижать женщину в обычае.

– Я – за равноправие! – заверил ее Огнишек, не желая быть причисленным к сонму женоненавистников. – И знаю все, что говорит твоя кормилица. Мало я от нее наслушался про то, как жрецы переписывают священные книги и толкуют их на новый лад, так и ты туда же.

– Если тебе все равно, то мне небезразлично, что про меня болтают. И ведь в лицо не скажут ничего плохого, трусы. При встрече улыбаются, любезно кланяются…

– Ха! Тебе скажи – зубов не досчитаешься.

– И впредь терпеть не буду наговоры. Ты же сам слышал, что этот злоязыкий сказал про тебя и меня. И кормилицу оскорбил… Летунка – святая женщина! Она в сто раз его чище. Она знает, что такое любовь, доброта и милосердие. Хотя, должно быть, дав укорот, я будто подтвердила кривотолки. Люди подумали, что я пыталась рот заткнуть этому пустобреху.

– Да уж… Не стоило тебе так горячиться. Однако я тебя не осуждаю. Мужик не должен слухи разносить.

– Слово может ранить больней клинка. Хотя от слов обидных на теле шрамов не бывает, но остаются незаживающие раны в душе. Мне иногда бывает стыдно людям в глаза смотреть из-за тебя.

– Да не смотри! Ты – благородная и, значит, от рожденья имеешь право на такое, чего другим нельзя. Когда сама любовь крутила, вопреки людским понятиям, хорошо было?

Неждана переменилась в лице.

– Все ждала, когда ж ты мне Ловкача помянешь… Это он тебе сказал, да? Перед смертью… Иначе ты не прознал бы.

Огнишек растеряно развел руками.

– Прости, не хотел. Вырвалось… Ладно. Забыли.

– Огниш, коль тебе так неймется, ходил бы к Летунке. Она же любит тебя. – Нет, Летунка – святая женщина.

– Врешь! Тебе разнообразие подавай… – Неждана стала грозно наступать. – Тебе недостаточно одной. Ведь не пропустишь ни одной смазливой бабешки, особо если она тебе подмигнет или подолом махнет… Ты своим любовницам, поди, давно потерял счет.

– Да чего мне их считать…

– Мужнии бабы средь бела дня к тебе являются, стыда не зная. А мне говорят, что я как пес цепной тебя стерегу.

– Неждана, перестань! Я очень устал. Не спал уж несколько ночей подряд.

– Еще бы! Какой тут сон, ведь притомившиеся бабы ждут, не дождутся, когда ж ты придешь к ним и утешишь.

– Не поэтому… – начал Огнишек, но Неждана не дала ему слово вставить.

– Как будто ты один мужик на всем белом свете. Вот, они около тебя крутятся! Как козы на выпасе, к колышку привязанные.

– Не преувеличивай. В твое отсутствие была одна Владка…

– Ты, верно, обморочил их? И чем ты только их влечешь, любодей беспутный?

– Ты, в самом деле, хочешь знать? Показать? – спросил Огнишек в запале перебранки, с вызовом подавшись вперед.

Неждана захлопала глазами и вспыхнула, осознав двусмысленность своего положения.

– Ну, вот еще, – тихо сказала она, отступая. – Не пристало нам… Ты же мне, как отец.

– Тогда не лезь в мои дела любовные! И позволь мне самому за себя решать. Ты же как собака на сене!

Девушка вздрогнула, как от пощечины, и отшатнулась. На глаза навернулись слезы обиды.

– Дурак рыжий! – крикнула она и убежала.

“Дурак“, – мысленно согласился Огнишек, прислушиваясь к шагам наверху.

Вот и встретились. Вот и поговорили! И как только язык повернулся такую грубость оскорбительную вслух произнести! Он всегда боялся сказать ей что-то такое, о чем потом будет жалеть. “Слово может ранить больней клинка…“ Данке-то простительно говорить все, что на ум взбредет. Она еще молодая, ничего в жизни не смыслит… Ревностью себя изводит.

“А я ведь не сказал ей, что Борислав Силыч умер, – подумал Огнишек. – Ничего, успеется. Поди, уже ничего не изменится. Пускай девка немного успокоится. А вечером поговорю с ней обо всем серьезно“.

Покидая дом в расстроенных чувствах, Огнишек с такой силой распахнул входную дверь, что злыденыш, приникший к ней ухом снаружи, оказался припечатан к стене. Его слабый писк был неслышен за треском досок и грохотом. А в следующий миг он, лишившись сознания от удара нечеловеческой силы, повалился кулем в кусты под окнами.

Огнишек, оглянувшись и не увидев никого на крыльце, запрыгнул в седло.

Он торопился на Масленичный холм. За первым поворотом дорогу велю преградило небольшое собрание. Люди столпились возле кого-то, лежащего посреди улицы. Он спешился и растолкал плечами зевак.

На мостовой лежала Владка, скорчившись, вцепившись скрюченными пальцами в разорванный лиф платья. Ее растрепанные волосы закрывали лицо и стелились по грязи.

– Что случилось? – своим обычным начальственным тоном спросил он.

Свидетели заговорили все сразу.

– Бежала она куда-то… Торопилась очень… Спотыкалась на ровном месте… Ни с того, ни с сего закричала… Упала с диким воем… Не стали к ней подходить… Вдруг она чудовищем обернется… Вот, лежит не шелохнется.

Огнишек опустился на колено рядом с женщиной, потряс за плечо и сдвинул растрепанные пряди с ее лица, вспомнив каковы на ощупь эти чудесные, шелковистые волосы. Владка гордилась ими, ей нравилось расчесывать их напоказ, бывало, сядет у окна, чуть склонит голову на бок и ведет гребнем по струящимся живым, золотым потоком волосам. И мужчины, идущие мимо ее окна, шею выворачивали и спотыкались, до того чарующим было зрелище. И Огнишек попался на эту нехитрую уловку. Не этим ли движеньем плавным Владка возбудила в нем страсть? Прекрасная картина женщины в окне, представшая в памяти, в одно мгновение исчезла.

Люди вокруг ужаснулись и ахнули.

– О боги! Что это? Какая мерзость…

Вель брезгливо отстранился, вскочил на ноги и отступил на шаг.

Владка была мертва, сомневаться в том не приходилось. И причина ее смерти была очевидна – изо рта, безобразно расширенного в последнем крике, выползали длинные кольчатые черви и свивались в шевелящийся клубок подле бескровной щеки. Женщина, которая совсем недавно была жива и полна сил, мечтала и надеялась, теперь у его ног с лицом, искаженным предсмертной агонией, с выпученными глазами, заживо поеденная червями.

Огнишек виновато отвел взгляд от любовницы.

Это была его смерть! Его должны были пожрать черви. Но он остался жив, потому что вмешался случай в лице Нежданы, которая, сама того не ведая, предотвратила его мучительную гибель. Рукою не по-женски твердой она отвела от него беду, и его страшная участь досталась Владке.

Знать, не пришел еще его срок…

Впрочем, ухватила-таки свое смерть – слепая разлучница.

– Прости, Владка, – прошептал Огнишек, приложив в скорбном жесте руку ко лбу. Потом потер лицо, сгоняя растерянность. – Вот, значит, как. Воистину, по делам узнаешь его!

Разрозненные, обрывочные мысли стали сплетаться воедино. Озарение пришло внезапно. Все это время Злыда был рядом! Он вовсе не таился, не скрывался от стражей. Менял личины и безнаказанно творил свои злодеяния. Скосырь Горемыкыч – вовсе не пособник Злыды, он и есть настоящий Злыда.

Постой! Чума… Во время чумного мора не заболел ни один великан. Двужильность – само собой. Но еще, не потому ли, что на благородных не действует черное колдовство? Спасение Нежданки казалось чудом. Однако то, что она выжила – не исключение, а правило! Выходит, что чуму в Небесные Врата принес вовсе не караван с юга. Мор – дело злыдиных рук, точнее, грязных лап. Тогда же он заклял людей, которые через годы стали превращаться в чудовищ. А связать одно с другим – мор и оборотней – никто не догадался, потому что прежде, чем появились первые из них, прошло лет десять. Насылая моровое повертие на город, Злыда наверняка преследовал еще одну цель – хотел извести всех знахарей и тайноведов, чтобы никто не мог противостоять его колдовству. Как говорится, двух зайцев одним ударом… А потом в облике Скосыря Горемыкыча он имел наглость припереться во Дворец судей и предложить свою помощь. Чем было его целительное средство на самом деле, теперь можно только догадываться. Должно быть, какой-то медленно действующей отравой. Глупо думать, что оно действительно являлось противоядием. Но изначально зелье, бесспорно, оказало благотворное действие, благодаря чему лже-целитель сделался почетным горожанином.

Злыда, в облике Скосыря, все время находился рядом, в Небесных Вратах! Обретался себе преспокойно в лекарственной лавке, напротив Дворца судей. Он и сейчас никуда не пропал, вопреки заверениям Тишеня – просто сменил обличие, превратившись в Весняну.

Неспроста девица показалась ему смутно знакомой. Он встречал ее прежде. Лет двадцать без малого назад… Она была помощницей старой ведуньи Преславы. Он видел ее всего пару раз, поэтому и не вспомнил сразу. Но деваха была необычайно красивая, потому и отпечаталось ее лицо в памяти, только имя забылось. Во время мора он лично объехал всех знахарей в городе в надежде, что один из них знает способ избавления от напасти. Отправившись к Преславне, попал на ее похороны. Соседи рассказали, что ученица знахарки пропала. Приготовила все для похорон и пропала, что казалось странным, ведь девушка не заразилась чумой.

Теперь понятно, куда она исчезла. Она попала в лапы Злыды. Как иначе объяснить то, что ныне он напялил на себя ее обличие?

Какое коварство! Невинный вид – отличная защита. Кто заподозрит девицу-красавицу-сиротушку в злом умысле? Огнишек сам едва не попал во власть злыдиных чар, чуть было не угодил в расставленную для него ловушку. Владка, вон как, жестоко поплатилась, поверив этой девке.

– Оповестите ее родных. Пусть о ней позаботятся, – сказал он прибывшим на место происшествия стражам и направился к своему коню, чувствуя спиной вопрошающие, пристальные и тревожные взгляды людей.

Он хотел предупредить Неждану, но дома ее не оказалось. Во дворце ее тоже не видели. Похоже, сильно обидел ее…

Заглянув в помещение стражи и объявив Весняну, девку из лавки Скосыря, в розыск, Огнишек отправился к Тишеню.

В то время, когда Огнишек, перевернув все вверх дном в лекарственной лавке, с пристрастием допрашивал Тишеня, Темнозрачный находился в самом безопасном для него месте – городской тюрьме. Пришел, чтобы убедиться, что его люди находятся в полной боевой готовности. Торша должен был выпустить из камер и вооружить десятка два с половиной разбойников, как сидевших у него давно, так и схваченных в последние дни стражами.

Темнозрачный нашел Торшу в пыточной. Об этом месте мало кто знал, только самое близкое окружение начальника тюрьмы. Глубоко под землей, в холодном, сыром подземелье Бориславов внук давал волю своей чудовищной сущности, не опасаясь, что кто-нибудь услышит крики его беззащитных жертв, убивая медленно, с изощренной жестокостью, истязая несколько дней подряд.

В пещере было тихо. Где-то вдалеке капала вода. Чадили факела. Под низкими сводами повис тяжелый смрад. Пахло гниющей плотью, свежей кровью, отхожими нечистотами и смолой. Казалось, что здесь обитает сама смерть.

– Отдохни пока… – Торша с обнаженным, мокрым от пота торсом, быстрым шагом подошел к столу. Его движения были резкими и порывистыми, что выдавало крайнее напряжение. Бросив окровавленные клещи, тяжело дыша и подрагивая от возбуждения, он оперся на крышку стола. Немного успокоившись, он жадно отпил вина из кувшина.

– Я знаю, что сейчас больше всего на свете ты хочешь умереть, – обратился он шепотом к человеку, прикованному цепями к стене, не человеку даже, а жалким остаткам истерзанной плоти, в которой, тем не менее, еще теплилась жизнь. – Все считают, что нет ничего горше смерти. Глупцы! Они не понимают, что смерть – это меньшее из всех зол на земле.

Торша был пьян от вина, но больше от запаха крови. Он захохотал, и звуки смеха отражаясь от свода и стен, заполнили пещеру.

– Для тебя же смерть – величайшее благо. Ты видишь в ней свое спасение, верно? – Взяв со стола разделочный нож, он не спеша направился к своей жертве. Несчастный мученик при его приближении слабо встрепенулся и, обессилев, безвольно повис на цепях. – Ты же хочешь, чтобы я тебя убил? Да! Ты бы молил меня об этом, если б мог говорить…

С лихорадочным блеском в глазах палач заглянул в обезображенное, безносое лицо.

– Что ты чувствуешь, кроме боли и страха? Холод, жар, слабость? Что? Ведь ты знаешь, что сейчас умрешь… Ты слышишь меня? Не смей подыхать! Тварь! Ничтожество! – ругаясь, он стал тыкать ножом в ногу пытаемого, но тот уже не подавал признаков жизни.

– Похоже, опять перестарался! – разочарованно заключил Торша. – Я так и не узнал главного…

Уверенным, умелым движением, он вспорол грудину и вырвал сердце, которое, разбрызгивая кровь, слабо вздрогнуло в его руке в последний раз.

– Ладно. Потом узнаю. У следующего, – буркнул Торша и впился зубами в теплый комок. Хищно отхватив кусок, он принялся тщательно жевать. Красные струйки стекли по подбородку.

– Ну, и каков он – вкус жизни? Не горчит? – мертвую тишину нарушил знакомый голос. Торша вздрогнул и выронил свою добычу. Как человек жестокий, лишавших жизни других людей, он был труслив. Он очень боялся возмездия – не божьей кары, так людской мести.

– Скосырь! То есть… Тьфу ты! Весняна! У меня от страха чуть сердце не разорвалось.

– А я-то думала, что у тебя вместо сердца камень, и страх тебе не ведом. – Она выступила из темноты.

– А ты не могла, как все войти в дверь? – раздражено спросил Торша, когда она проходила мимо него. Эта девка всегда застает его врасплох! – Я бы хоть скрип услышал.

– Ты нарочно не смазываешь петли?

– Тебе-то, какая разница? Предупреждать же надо, мать твою! А то, ведь…

– Сердце разорвется? – Она хохотнула. – Ничего с тобой не станется. И не за сердце ты боишься – за шкуру свою трясешься. Уж сколько ты сердец сожрал? Думаешь, что и вправду обретаешь их силу? Такой большой, а в сказки веришь. Ты не стал сильнее в десять раз… Забрал жизни у людей, но к отмеренному тебе веку нисколько не прибавилось. Как была у тебя одна жизнь, так и осталась. Приходится ее беречь, верно? – Весняна припала ртом к шее мертвеца. Постояла недолго, прогнув спину и выставив свою заднюю часть. Оторвавшись, облизалась и развела руками:

– Похоже, ты выпустил из него всю кровь.

– Я же говорю, предупреждать надо, – тон Торши был подозрительно ласковым. – В следующий раз, красавица, я охотно разделю с тобой удовольствие.

– В следующий раз? – Весняна хрипло смеялась. – Со мной не надо делиться! Если мне чего-то хочется, я беру сама. В отличие от тебя, я убиваю, потому что убиваю. И не ищу себе оправдания, потому что не признаю за собой никакой вины. Я не превращаю убийство в особый обряд. – Она направилась к Торше, уперев кулачки в бока и покачивая бедрами. – Ты же думаешь, что, убивая других, побеждаешь смерть. Хочешь возвыситься над смертью? На самом деле, ты просто убиваешь жизнь.

– Но ты же сам… сама говорила…

– Ну вот! Ты, давай, не перекладывай с больной головы… Ты убиваешь, потому что тебе это нравится, а не из чувства голода и жажды. Ты же не умрешь, если не убьешь? А оправдания всякие тебе нужны, потому что тебе с детства внушалось, что убийство – тяжкий грех. Но как может быть плохим то, от чего ты получаешь удовольствие?

– И как же? – Торша изобразил внимание. Забавно было слушать мудрствования от девицы, даже осознавая, что под ее личиной скрывается Скосырь.

– Ты считаешь Добро всемогущим, и отсюда происходят страхи твои и сомнения. Почему люди так верят в силу Добра? Ведь оно жалко, о нем быстро забывают, в нем нет величия. Ты давно уже должен был понять, что Зло сильней всего на свете. Зло было, есть и будет! И прав ты, когда делаешь то, что ты сам хочешь, а не то, что велят. А тот, кто говорит, что ты поступаешь плохо – дурак. Ведь ты со мной согласен, верно? – Весняна ткнула пальцем в торшину грудь.

– Согласен полностью. – Торша перехватил ее руку и облизал ладонь, всю окровавив. И не отпустил, когда она попыталась вырваться. – Весняна, а что ты чувствуешь, когда убиваешь? Здесь что-нибудь копится? – Он приложил пятерню к ее животу.

– Я к тебе, между прочим, по делу пришла. У тебя все готово?

– Конечно. – Торша, обвив рукой ее талию, силой привлек к себе и жарко прошептал. – Вот какая ты, однако… – Он засопел, впившись пальцами в пышные ягодицы, мягкие, как сдобные булки.

– Эй, Торша, полегче! Забыл, с кем дело имеешь?

– Нет, не забыл. – Его голос стал угрожающе тихим. – Говоришь ты, вроде, как Скосырь, но сердцем иное чую.

– Кабы твое сердце чего чуяло!

– Пускай не сердцем, – согласился он и потерся животом, давая понять признаком своего возбуждения силу желания. – Но штаны трещат…

Злыда зашипела от досады. Совсем не о том, чем надо думал помощничек. Эх, подвесить бы этого мерзавца за одно место к потолку, да сейчас ни в коем разе нельзя. Сегодня от Торши зависело слишком многое.