Текст книги "Книга первая. Мир"

Автор книги: Татьяна Танина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)

Тишень, разбуженный дикими воплями, подскочил к окну. Припав к стеклу, он заметил тень, шмыгнувшую в проулок и, повинуясь зову крови, поспешил к черному ходу. Похожий на обугленную головешку и еще дымящий в некоторых местах – Темнозрачный ввалился в дом и рухнул в объятия верного слуги.

Поначалу Тишень растерялся, уж больно в непривычном виде престал хозяин – всеми своими косточками и потрохами наружу – науку о внутреннем строении изучать можно. И вонял жутко – тухлятиной вперемешку с гарью. Видать, шибко ему досталось. Кто другой на его месте давно бы уж помер. А этот еще дышал, булькал да постанывал.

Недолго думая, Тишень уложил хозяйские мощи на стол, где обычно потрошили людей, ведь с хозяина стекала какая-то зеленовато-серая слизь, а каменная столешница с желобками-кровостоками, как раз была предназначена для такого дела, отвода жидкостей. Да еще зола с него сыпалась… Вон, сколько наследил и всю одёжу ему замарал!

Сняв рубаху, Тишень неспешно разбросал вокруг стола опилки, чтобы потом было легче убирать. Закинул на стол свесившуюся, обгоревшую лапу хозяина, чтобы не мешала проходу. Закончив все приготовления, он придал своему лицу умное выражение, считая, что для этого достаточно наморщить лоб и выпятить нижнюю губу, и осмотрел зловонный остов, который некогда был грозным и могущественным Темнозрачным Владыкой. При этом он качал головой и цокал – мол, горе-то какое. После осмотра он прикрыл останки мешковиной, для соблюдения приличия.

В мечтах Тишень уже представлял себя владельцем лавки.

От жизни он хотел совсем немногого. Ему вполне хватило бы собственного домка и своего дела. Ведь лечит же он от всяких хворей и, значит, заслуживает уважения людей. Еще неплохо бы разок наесться от пуза, да медку попить всласть. Ожениться тоже не плохо бы. Приятно же, когда жена обхаживает, когда прижимается ночью теплым боком.

А Скосыря… в садике за домом прикопать. Можно неглубоко, сильно вонять не будет – вонять-то уже особо нечему. И никто ничего не узнает. Если же спросит кто, мол, куда это Скосырь Горемыкыч подевался, то можно сказать, что пропал в новолуние. И поди – проверь. Теперь, вон, в каждое новолуние люди без вести пропадают, следов не сыщешь.

Слышал Темнозрачный, о чем думает Тишень. Жалкий, глупый полукровка! Только не в силах был наказать его, все что мог – таращится в потолок третьим глазом да клацать острозубой челюстью.

Измерив локтем рост хозяина, чтобы знать какой длины могилку рыть, Тишень сел в уголке, сложил руки на коленях и придал лицу выражение покорности, как бы говоря: “Я не стану тебя добивать. Подожду, покуда сам подохнешь“.

Глава седьмая, о поисках загадочной древней рукописи и велевых тайнах

“Мудрый Велигрив рек: “Коротка людская память. Со временем забывается о плохом. А о хорошем еще быстрее. Со спокойной душой люди забудут о войне, таково уж свойство памяти.

Человек не думает, что пережили да претерпели предки страшную годину, поскольку горе да беда его самого не коснулись. Когда все ладится, и в доме достаток, и тепло, и сытно, мало кто спросит: “Какова цена, заплаченная за мое благополучие?“

Свою память в чужую голову не вложишь, не передашь по наследству. А рассказ очевидца, пусть подробный, о давнем событии, не впечатлит как явь, ибо любое предание, подобно зеркальному отражению, где зришь черты и краски, объем и глубину, однако оно недосягаемо, невозможно оказаться по другую сторону. Посему не воевавшему человеку не объяснишь, что такое война. Слово не заменит испытание.

Забудут люди о войне. Мир на земле они станут воспринимать как должное“.

Быль о Победе Велей.

Главный хранитель книжных знаний долго смотрел вслед знахарю, поведением которого был уязвлен и потрясен до глубины души.

Он так и не понял, что на него пытались навести чары. А чары не подействовали, потому что Башня стояла на освященной земле.

Не помня как, Годяй навесил все замки на места, а рукопись скатал и забрал с собой. С необычайной для своего возраста резвостью он поднялся в свой кабинет, заперся на ключ и, привалившись к двери, замер, оглушенный собственным сердцебиением. Отдышавшись, доплелся до стола и рухнул в кресло. А перед глазами все гость стоял…

“И чего это он? – думал Годяй. – Ведь надо ж, какого страху напустил – чуть сердце не выпрыгнуло. Живот скрутило так, что едва не опозорился на старости лет“.

Годяй Самыч встревожился не на шутку, аж боли в груди начались, и будто невидимые иголки вонзались под лопаткой. Выбил его из наезженной колеи визит Скосыря Горемыкыча, вверг в крайнее волнение. Странно вел себя уважаемый гость и вещи непонятные говорил.

Вот он задал загадку! Теперь боли голова от похмелья с чужого пива…

Скосырь-то – лекарь, хоть и выдающийся, да из простых смертных, а затребовал писание самого Велигрива. Зачем оно ему понадобилось? Ведь уже из названия ясно, что оно содержит рассказ о каком-то путешествии, а не составы лекарств отнюдь! Кабы ему понадобился справочник о местах произрастания различных трав – другое дело – оно никого не удивило бы. Так он же захотел увидеть именно “Путь Ключа Жизни“! И не просто увидеть ценную вещь, находящуюся на хранении в Башне, чего вполне хватало всем прочим посетителям, любителям старины… Ему непременно надо было – уж больно не терпелось ему, аж непохож на себя стал – заглянуть в свиток. Схватил, читать начал… А как небрежно он обращался с бесценной рукописью! Но хуже всего, что перепугал до смерти…

Впервые за все годы службы с ним приключилось подобное.

Семнадцать лет без малого он служил главным хранителем книжных знаний. Когда вступал в должность, думал, что ненадолго. А вышло – вон как…

С тех пор, как мудрый Велигрив основал Хранилище книжных знаний, заведовали им исключительно великаны, однако последний из них, почтенный Всевлад, светлая память благородному мученику, наследника не имел, и с его гибелью обычай пресекся. Совет судей наказал книжникам самим выбрать из своей среды достойнейшего занимать сие место – мол, выказываем вам доверие, полностью полагаемся на вас, сами решайте, а мы одобрим ваш выбор. Так главным хранителем стал простой смертный, по имени Катун, служивший при Всевладе старшим книговедом. Но управлял делами он совсем недолго – перед самым мором непонятно как выпал из окна верхнего помещения Башни, куда его неизвестно зачем понесло. Светлая ему память…

Годяй Самыч был вторым по счету Главным хранителем книжных знаний простого происхождения.

В тот день, когда работники Книгохранилища выбирали человека, достойного занять высокую должность, кто-то из собравшихся указал на Годяя, тогда скромного начальника переписчиков, и все, на удивление единодушно, согласились, что лучшего хранителя не найти. Необычайно тронутый доверием сослуживцев, тот безропотно согласился взвалить на себя заботу об огромном хозяйстве. И Совет судей выбор книжников поддержал.

Никакими особыми дарованиями он не блистал, но был работником прилежным и ответственным, пользовался немалым людей уважением за свою отзывчивость. Образован был разносторонне, ведь столько справочников разных переписал, другой за всю жизнь столько не прочитает. Плохо только, что много знать и быть мудрым – это не одно и то же.

Внешность Годяй имел не слишком приятную – он и в молодости-то не отличался привлекательностью – глаза водянисто-голубые навыкате, лоб выпуклый, нос уточкой, щеки обвислые, подбородок скошенный. Он уж бороду и усы отпустил… Но такое лицо, как ни старайся, не облагородишь.

Самычем его именовали не по отцу и не по матери, а оттого, что он частенько повторял: “Я сам, сам сделаю“, – из-за своего неистребимого стремления всем угодить да помочь ближнему, дабы избавить того от лишних хлопот. Его любимая пословица, как не трудно догадаться, была: “Если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, делай его сам“. Хотя он толком ничего не умел, и единственное, что у него хорошо получалось – наводить порядок и следить за чистотой. Годяй не обижался на прозвище – уже привык – и откликался, когда к нему обращались не по имени.

Став Главным хранителем, Годяй Самыч всячески стремился оправдать оказанное ему доверие. Порядка, какой он навел, хранилище не помнило – все было учтено и лежало на своем месте.

Сначала Годяй, по своему обыкновению, решил самостоятельно во всем разобраться. Ведь, судя по словам лекаря, с писанием Велигрива что-то не в порядке.

Свиток был древний – это Годяй определил сразу, какой-никакой опыт имел. Нынче кожу для письма уже не использовали, да и чернила отличались по составу. Внимательно изучив качество пергамента, обнюхав и поскребши его ногтем, он принялся рассматривать строчки витиеватых знаков велевой скорописи. Повздыхав и посокрушавшись, он все же вызвал подмогу. Кликнул Горислава – юношу талантливого, жадного до науки и, главное, прекрасно владеющего велевым языком. Как говорится: одна голова хорошо, а две – лучше.

Почему он обратился за помощью именно к Гориславу? Во-первых, постеснялся отрывать от работы уважаемых мужей, а Горик – молодой еще. Во-вторых, Годяй не мог признаться – это было выше его сил – что сам он, будучи главным хранителем знаний, не способен проникнуть в тайну свитка. Пускай все знали, что древнему языку он не обучен. В-третьих, Горислав – родной внук, и посему не позволит себе насмехаться над дедушкой. И, в-четвертых, самое главное, – если вдруг окажется, что писание Велигрива подложное, то тогда, тем более, необходимо скрыть сие обстоятельство от уважаемых книговедов, хотя бы до поры до времени. Ибо оно – велева тайна. Горислав же будет обязан молчать, во имя семейных уз.

Горислав читал занимательный труд под названием “Небесные тела, видимые в безоблачную ночь“, когда ему передали, что его разыскивает дед. Мол, какое-то очень важное дело, просит явиться немедленно.

Ох уж, этот дед… Все у него срочно, все важно. И ведь не скажешь ему, что иначе определяешь первостепенность дел, и что его важнейшие дела, скорее всего, не внес бы в собственный перечень.

Неохотно отложив книгу, Горислав направился в Башню велей. Дверь в кабинет Главного хранителя была приоткрыта. Заглянув в проем, он увидел деда, который, морща лоб, рассматривал через большое увеличительное стекло старую рукопись. Огромная лупа аж запотела от его пыхтения. Горислав сразу заметил, что свиток древний – на такие вещи у него был глаз наметанный, – а, значит, написан на языке, которого дед не понимал. Тут уж хоть через увеличительное стекло смотри, хоть на свет разглядывай, буквы не заговорят сами по себе.

При звуке отворяемой двери Годяй Самыч испуганно вздрогнул и уставился на внука. Некоторое время он задумчиво, будто не узнавая, рассматривал его, и наконец не без укоризны произнес:

– Горик! Явился, хвала богам! Сколько можно тебя ждать?

– Ну, дед, знаешь ли…

– Я же просил передать, что дело срочное. – Он поднялся из-за стола и пошел навстречу внуку. По жизни суматошный, в этот раз он был суетливей обычного. И глаза выкатывал не как всегда. Его явно что-то всерьез встревожило.

Годяй Самыч поднял глаза на внука, который был выше его на целую голову, и забыл, зачем позвал, ибо взыграли в нем родственные чувства. Как быстро время летит, подумал он. Внучек-то эвон какой вымахал. Красавец, весь в мать-покойницу, и глаза ее – карие, и волосы ее – темные, волной. Плохо, что не следит совсем за своей наружностью, поди, уж неделю не брился. Ох, жениться бы ему надобно. Хоть жена будет за ним присматривать. Кто-то из писцов расхваливал своих дочек, говорил, что девицы-де на выданье. Или это кто-то из печатников сватал? Память совсем плохая стала! А то, что у него за жизнь? Оженится, дети народятся. Может, еще доведется правнуков понянчить… Плохо, что его воспитанием некогда было заниматься, служба все время занимала. Упустил вот… Мальчик-то совсем перестал в храм ходить. Так-то он правильный – добрый, честный, только здешние мыслители совсем задурили ему голову. Думают, главный хранитель не знает, какие речи они ведут в своем кружке, охальные и богопротивные. Ведь как затеют какой-нибудь спор богомерзкий, так и мелют своими языками погаными, так и мелют… Совсем сбили мальчика с толку.

– Дед, пришел я сразу, как только мне передали твою просьбу. А если тебе пришлось ждать, значит, твой посыльный не слишком расторопен.

– Да, бог с ним, – махнул рукой Годяй. – Дело у меня к тебе, Горик, серьезное и чрезвычайно ответственное. – Взяв под руку внука, он повел его к столу. – Мне больше не к кому обратиться за помощью, кроме тебя. Тут ни на кого нельзя положиться. Да и кого мне просить, как не сродственника единокровного? Предупреждаю, о нашем разговоре никому ни слова. Хотя знаю, ты не станешь зазря трепаться…

– Дед, обижаешь.

– Гляди! Чтобы оно не дальше нашей семьи, потому как… – Он перешел на шепот. – Велева тайна.

– Клянусь, буду нем как рыба, – торжественно пообещал Горислав, сдерживая улыбку. Он знал эту привычку деда – все преувеличивать, создавать много шума вокруг какой-нибудь пустячной затеи.

– Ага, – закивал дед, пощипывая бороду. – Тут у меня возникли кое-какие сомнения относительно одной рукописи… Ты уж глянь своим острым глазом, а то я чего-то не пойму.

“Еще бы! Чтобы понимать, надо знать древний язык земли и уметь читать велево письмо“, – подумал Горислав.

Годяй Самыч усадил внука за стол и погладил по плечу, выказав неуверенным движением свою любовь. Не умел он, да и стыдился отчего-то проявлять свои чувства. Хотя в душе очень радовался успехам Горислава, краснел от удовольствия, когда сотрудники хвалили мальчика, поплевывал тихонько через плечо, чтобы не сглазили. Он по праву мог гордиться внуком, вырастил достойную смену старым работникам.

Обидно было до слез, что родители не видели, каким стал их сын, как возмужал, какой великий дар в нем открылся. Только один внук и остался у главного хранителя из родни – всех унесла чума. Страшно становилось ему от мысли, что он с внуком мог разделить их участь. Но к счастью, случилось так, что в тот день Годяй Самыч, накануне принявший хозяйство, заработался, изучая учетные книги. Горик же – тихий и послушный ребенок, тянувшийся к книжным знаниям с нежного возраста – рассматривая лубочные сказки с простенькими словами, уснул на диване в его кабинете. Когда дед вспомнил о мальце, за окнами уже брезжил рассвет. Подумал тогда, что отругают их обоих… Только наутро в городе начался мор, и все домочадцы умерли, кто к вечеру, кто ночью. Чудом выжила только жена Годяя. Вот ведь, смерть-злодейка – всех молодых забрала, а старуху пощадила. А потом, в двойное новолуние, в ночь чудовищ, пропала и она…

Книгохранилище стало для Горислава родным домом и школой, ведь каждый работник считал своим долгом внести вклад в воспитание и образование юноши. В свои двадцать с небольшим лет он был одним из лучших книговедов и перевел не менее сотни древних трудов. Теперь уже почтенные великовозрастные мужи, некогда обучавшие Горислава тайнам древнего языка, сами обращались к нему за советом.

– Дед, ты откуда это взял? – спросил Горислав, не отрываясь от изучения рукописи. Только одно ее название и было читаемо. “Путь Ключа Жизни. Писание Его пути“. Похоже, та самая, из Башни велей.

– Где взял, там уже нет, – ответил тот уклончиво, вроде виновато.

– С чего бы вдруг тебя заинтересовала рукопись Велигрива? В научных целях или до велевых тайн докапываешься?

– Не важно. Ты, Горик, прочти, что здесь написано, и мне расскажи. – Он был подозрительно ласков.

Вздохнул Горислав, уж больно не хотелось огорчать деда – иного тот ожидал.

– Не читается оно. В написанном нет никакого смысла. Создается впечатление, будто кто-то в чистописании упражнялся. Красивый почерк… Все виды значков и буквиц велева письма выведены. А иные и вовсе изобретены автором сего писания.

– Постой. Как же так?

Горислав пожал плечами.

– Вот так. А ты чего хотел? Правильно, что рукопись вызвала у тебя сомнения.

– Но ведь говорили, что… поведание составил сам Велигрив. Не понимаю… – Годяй Самыч замотал головой, словно стряхивая наваждение. – Столько времени… полтора десятка веков… рукопись хранилась в Башне, и никто не знал, что она… что в ней…

– Вели знали. Почтенный Всевлад точно знал. Но все тайны, которые ему были известны, он унес с собой.

– Но это же не правильно! – возмутился Годяй. – Будучи главным хранителем, я не ведаю о том, что находится у меня на хранении.

– Ты не тайновед, дед, а просто хранитель книг. – Горислав замолчал, заметив, что пятый столбец чем-то отличается от предыдущих. Даже не заметил, а почувствовал. Все старые работники хранилища признавали, что Горислав – книговед от богов. Он обнаружил в седине пятого столбца “перевертыш“ – слово написанное справа налево. Это было имя “Гривата“.

Похоже на подсказку!

Действительно, далее текст легко читался. Но в отличие от “змейки“ – одного из древних способов записи, каждая стока начиналась справа.

– Что? Что такое? – сопел в затылок дед.

– “Сие накрапал на будущее Гривата в сто сорок седьмом году от Разрушения Лестницы“. Это обратный порядок, дед.

– С зада наперед, что ли? Фух, а я-то уж беспокоился, что кто-то подменил рукопись, – простодушно признался Годяй Самыч.

Горислав его не слышал.

– “Без малого сто лет прошло с тех пор, как мы схоронили Злыду близ местечка, именуемого Холмогорск. Мы сделали все, что могли. Ежели же Вредоносное Исчадье Мрака явится на землю опять, оставлено нами в подспорье поведание о пути Ключа. Пусть Великие Воины, Хранители Ключа, объединятся и пройдут Путь. Все части должны соединится в одно целое. Спроси учителя. Да пребудут на земле Мир и Порядок“.

– И все? – шепотом спросил Годяй Самыч, удивленный и немного разочарованный.

– Все, – эхом отозвался Горислав, пребывая под впечатлением.

Чтение древних книг похоже на волшебство. Разве это не чудо? Человека давно нет на земле, а его думы, чаяния живут. Через доверенные пергаменту или бумаге мысли, он возвращался из небытия в мир живых, со своими надеждами, тревогами и заботами.

А тут сам Велигрив общался к ним через века!

– Ничего не понимаю… Зачем Велигриву понадобилось запрятывать свое послание таким хитроумным способом? – Годяй Самыч возмущенно взмахнул руками. Никогда прежде ему не приходилось иметь дело с велевым наследством – будучи заурядным переписчиком, он и не стремился особо – но теперь, когда обстоятельства вынудили его разобраться с загадочной рукописью, столкнулся с неожиданными трудностями. – Да кто бы это смог прочитать?

– Кому надо, тот прочел бы… Впрочем, он сразу обратился бы к настоящему поведанию.

– Для чего надо было все усложнять?

– Оно же – велева тайна. Тайна какого-то Ключа. – Горислав многозначительно посмотрел на деда и, не встретив понимания, пояснил:

– Подобности передаются устно, от старших младшим. Здесь стоит знак: “Спроси учителя“.

– И кого нам спросить?

– Некого. И Всевлад, будь он ныне жив, не стал бы нас с тобой просвещать.

Таков был обычай. Вели оберегали свои тайны. Не потому, что считали ниже своего достоинства общаться с простыми смертными, а потому что великие знания – опасны. Многие знания – многие скорби, как заметил древний мудрец. Наука учит только умного, а дураку наука, что ребенку – огонь. Люди – порода суетная, способная на поступки опрометчивые, как строительство Лестницы, например. Вот и проходилось, великанам спасать человечество от себя самого.

– Не доверяют, верно, – огорченно вздохнул Годяй Самыч. – Но настоящее поведание о Пути Ключа все же существует!

– Определенно. Оно было написано.

– Допустим, рукопись сохранилась до наших дней. Тогда, где она может находиться? – В волнительных раздумьях Годяй терзал свою бороду.

– Да где угодно. Если сохранилась…

– Ее можно как-то найти, без этого… “спроси учителя“?

Горислав помотал головой.

– Искать, не зная места даже приблизительно, только время даром тратить. А если Велигрив спрятал рукопись не в Хранилище, и вообще не в Небесных Вратах?

– Горик, ты еще разок посмотри, получше, ты же у меня дока в таких делах. Может, Велигрив оставил все-таки какую-нибудь подсказку.

Легко сказать! Попробуй-ка заставить нестись петуха, да еще, чтобы яички были золотые.

– Слушай, дед… Оно, в самом деле, вернулось?

– Кто вернулся?

– Исчадье Мрака, о котором пишет Велигрив.

Годяй Самыч часто заморгал. Вот уж, воистину, меньше знаешь – лучше спишь. Да. Появилась в полудненных краях Злыда, великая пакостница и беспримерная душегубка. Смаглы божились, что она и есть Исчадье Мрака. Рассказы беженцев, прибывавших из-за моря, ужасали северян, живших в мире долгие века и не знавших иной жизни. Казалось, что в полудненных краях уже никогда не восстановится порядок и не наступит мир. За полтора десятка лет было уничтожено все, что создавалось долгие века.

Да чего там полудненные края! Когда в Небесных Вратах по ночам по улицам бродят чудовища…

– Оно это, – убежденно повторил Горислав. – Ведь все повторяется, как Прошлом – беспримерные злодейства, чудовища, каких свет не видывал… война. Ни один простой смертный, даже со товарищи, не смог бы разорить полсвета. И еще мужики говорили, что какой-то слепой ясновидец по прозванию Белый еще пару десятков лет назад возвестил о приходе на землю Исчадья Мрака.

– Грешат люди, поэтому Злыдень пришел. – Годяй Самыч тряхнул головой и погрозил пальцем кому-то наверху.

– Нет здесь никакой связи.

– Как нет? Ну вот же, даже мудрый Велигрив предупреждал, что люди своими грехами вымостят Злыдню обратную дорогу на землю.

– Дед, ну чего отсебятину городишь. – Горислав покачал головой. – Наслушался… проповедей, и сегодня у тебя мудрый Велигрив говорит то же, что сказал жрец на вчерашней службе.

– А разве не говорил?

– Впервые слышу. От тебя. В свитке Велигрив лишь предполагал, что Злыдень может вернуться. Допускал такую вероятность. Он пишет: “Ежели же Вредоносное Исчадье Мрака явится на землю снова…“ Чувствуешь разницу?

Горислав всегда старался воспроизводить писаное дословно, чтобы не терялся смысл. Он не терпел вольного обращения с книжными свидетельствами. А то переврут слова, нагородят нелепицу… Да еще пытаются доказать, что именно так и было в первоисточнике!

– Нет, погоди… Кстати! – Спохватился главный хранитель. – А тут случайно не указывается, Исчадье Мрака – это мужик или баба?

– Велигрив использовался средний род.

– Так… А как же оно могло вернуться? Ведь это противоречит Священному писанию? – спохватился вдруг Годяй. – В “Повестях“ же черным по белому написано, что вели избавили мир от Злыдня на веки вечные. Не бессмертный же он, в конце концов. Ведь не сказано нигде, что он – бессмертный!

“Что смертный, тоже не сказано“, – подумал Горислав, а вслух произнес:

– Кто знает, как там все было на самом деле. Нет никаких достоверных сведений о кончине Исчадья Мрака. А “Повести“… С тех пор, как все главы составили вместе, они неоднократно подвергались правке. Было внесено множество дополнений…

– Каким бы оно ни было – это Священное писание. “Повести Первых Земных Веков“ – истина истин.

– Почему я должен принимать как непреложную истину измышления какого-то неизвестного дяди? Ведь он же выдает за откровение сугубо личное мнение.

– Горик, ты при мне лучше не начинай свои богохульные разглагольствования. А то, ишь, нахватался у Верховата Голована вредных привычек.

– Он меня грамоте учил, – вступился Горислав за своего наставника, открывшего ему в первую очередь тайны древнего языка и разнообразных письменностей. Вольномыслие же среди книговедов было скорее правилом, чем исключением. И Верховат Голован тут был совершенно ни причем. – Светлая ему память.

– Да упокоится с миром его душа, мудрый был муж, – пробормотал помин Годяй Самыч. – Это я, старый дурак, виноват – определил тебя к Головану, вольнодумцу этому, в ученики. Он уж, поди, три года, как почил, а я до сих пор его речи святотатственные слышу, только уже из твоих уст.

Годяй Самыч, в отличие от внука, к вопросам веры относился трепетно. Для подчиненных он собой являл пример благочестия и был тем самым исключением из общего правила. А после мученической гибели домочадцев он стал особо прилежно заботиться о душе, ибо очень надеялся, что праведный образ жизни позволит ему на том свете воссоединиться со своей семьей.

– Дед, ну чего ты завелся? Названы “Повести“ священными – и хвала божественному Свету.

– Вот и нечего тогда говорить, что, мол, людьми писано. Правлено, переправлено…

– Это ты говоришь.

– Ты давай, меня не путай! На чем мы остановились?

– Не написано, что Исчадье Мрака – бессмертно, – напомнил Горислав.

– Да. А если предположить, что оно бессмертно… Только предположить. – Годяй Самыч призадумался. – Сколько же тогда ему веков должно быть? – прошептал он.

– Полагаю, будет более шестнадцати веков. А может, все две тысячи лет.

– И, что, нет никаких других книг… ну, кроме “Повестей“… про Злыду?

– Есть, конечно. Сказки, например.

– Ей, Горик, ну что ты, право! Я же серьезно.

– Не знаю, дед. Я не особо интересовался Злыдой. Но думаю, какие-то современные событиям Прошлого свидетельства должны сохраниться. Кто может знать о нем правду, так это великаны.

– Вот что, сделаем с тобой так! – Годяй Самыч принял решение, перестал трепать бороду, распрямился, сменил заискивающий тон на начальственный. – Ты, Горик, все свои дела отложи и вплотную займись поисками настоящего поведания “Путь Ключа“. Будешь работать за моим столом, чтобы никто не мешал. Покопайся в описях, поищи ссылки на поведание. Вдруг список какой обнаружишь, а если повезет, то и сам источник. Что там про какой-то Горск было сказано?

– Холмогорск.

– Не слышал я о таком городе. Посмотри в справочниках. Узнай, в каком краю он находится. Об истории его почитай.

– Ты бы для начала лучше спросил разрешение у Борислава Силыча.

– Ишь, ты! – главный хранитель книжных знаний подбоченился. – Учить он меня удумал! Я здесь главный, и поэтому сам буду решать, что лучше, а что хуже. Молодой еще, чтобы деду указывать. Сначала поживи с мое… да ума наберись.

“Ум не в бороде“, – подумал Горислав.

“Старость“ не означает “мудрость“. И знания не заменят мудрости, ибо разнятся, как прямая, мощеная дорога и узкая, извилистая тропинка в дремучем лесу. Если первую проложили предшественники, продравшись сквозь тернии неизведанного, ошибаясь и разбивая лбы, то вторую – приходится торить самому.

– Дед, хоть ты и занимаешь высокую должность, но ты не вель. Подумай, чем это для тебя чревато. Здесь же написано… – Горислав ткнул пальцем в свиток, развернутый на столе. – Поведание оставлено в подспорье Великим воинам.

– На заборе тоже много чего понаписано! – отмахнулся Годяй Самыч, намеренный во что бы то ни стало докопаться до велевой тайны. – Ищи поведание. За одно узнай, что за “Великие воины“ такие. И никому ни слова.

Горислав приступил к поискам таинственной рукописи безотлагательно. Сразу после разговора с дедом.

Первым делом он отправился в кладовую древностей, размещенную в полуподвальных помещениях, где темнота и прохлада были призваны способствовать сохранению памятников письменности. Заведовал бесценным хозяйством Брянчень по прозвищу Затворник, потомственный книговед и знаток старины. Прозвище свое он получил за то, что безвылазно жил в книгохранилище, никто не помнил, когда в последний раз тот выходил наружу. Все необходимое – еду и одежду – ему поставляли участливые собратья по цеху, а мылся он в примыкающей к основному зданию конюшне, где имелся водопровод. В народе таких называют “чудак-человек“. Бывает, что и хуже называют. Но Брянченя его существование вполне устраивало. Более того, он был безмерно счастлив.

Горислав застал его на рабочем месте, в главной кладовой, забитой доверху самыми разными предметами, когда-либо использовавшимися для письма. Сноп рассеянного солнечного света, проникавший через небольшое арочное окно под потолком, выхватывал из полутьмы часть длинного стола, тянувшегося вдоль стены и заваленного книгами и свитками, и сгорбившегося Брянченя, корпевшего над осколками глиняной таблички. Его лысина, обрамленная пышным нимбом тугих, светлых кудрей, сверкала как маяк в море серого, пыльного сумрака.

– Что-то интересное? – спросил Горислав, пробираясь между рядами полок.

– А, так… свидетельство, – прошептал Брянчень, не поворачиваясь. – Послание посредника получателю товара: чего и сколько доставлено.

– Чего доставляли?

– Изразцы из полудненных краев, из страны желунов, – ответил хранитель древностей шепотом, но не для того, чтобы придать таинственность сказанному. Говорили, что он потерял голос, когда столкнулся в подвалах книгохранилища с призраком Велигрива да так орал с перепугу, что охрип. Шутили мужики, ясное дело. Брянчень, нареченный звонким именем, по своей природе был человеком тихим.

– Изразцы зеленые в красный горох с завитушками, числом две сотни штук, – он начал читать для Горислава, опять-таки шепотом. – Облатка для столбов, цвета небесно-голубого с желтыми цветочками. Числом три десятка штук. Веселенькая расцветочка… С глубоким смыслом узор. Как тебе, Горик, а? – Он обернулся, улыбнулся и кивком пригласил подойти ближе.

Черты его лица, за исключением крупного носа, были невыразительные. Что же касалось его возраста, то так сразу и не определишь. В общем, можно сказать, мужчина в расцвете. Горислав, знакомый с ним с самого детства, не замечал, что тот как-то изменился или постарел за полтора десятка лет. Среда кладовой, что ли, на него воздействовала, как на тот овощ, заложенный на длительное хранение…

– Привет, – поздоровался Горислав, приближаясь к столу, полностью скрытому под развалами письменных памятников. От книг был свободен лишь небольшой участок поверхности, где Брянчень восстанавливал таблички. – Надумал изучить обломки из Устьгорода? Что-нибудь новое открыл?

– Хе-е… – зашипел Брянчень, что означало усмешку. – Все новое – хорошо забытое старое. Работая с древними письмами, я каждый раз ловлю себя на мысли, что в Прошлом жили такие же люди, как мы. Чего тут открывать, Горик, когда человеческая природа известна…. Древние люди ничем не отличались от нас – ни помыслами, ни делами. Если сравнивать с днем сегодняшним, их быт, по своему укладу, в точности походил на нынешний. Они решали те же вопросы: чем кормить семью, как благоустроить свой дом, как получить прибыль. Думали о завтрашнем дне. Они так же спорили, ругались, искали истину, пытались понять, в чем заключается смысл жизни. Но праведниками они не были, уж точно. Их терзали те же мелкие страстишки… ненависть, любовь, зависть. Их снедала корысть. – Речь Брянченя ускорилась, шепот стал порывистым, свистящим. Эта жутковатая манера хранителя угрожающе шипеть пугала в детстве Горислава чуть ли не до крика, а теперь он привык. – Вот, к примеру. Он указал на табличку, собранную из пяти осколков. – Посредник пишет: “А те изразцы с печатным изображением пустынного зверя, числом двадцать штук, про которые ты спрашиваешь, были ненароком разбиты при погрузке. Виновного я прогнал, а обломки бросил там же, чтобы не брать лишний вес“. Как тебе отписка, а? Сам где-то по пути втюхал чужой товар, а докладывает, что “ненароком разбиты“.