Текст книги "Книга первая. Мир"

Автор книги: Татьяна Танина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)

– Что? – не понял Темнозрачный и, последив за взглядом, расправил плечи и выпятил грудь. – Ах, это… Можешь не сомневаться! Так, вот… В Небесных Вратах будет новый правитель, опирающийся на силу, заставляющий подчиняться своей воле и не идущий ни на какие на уступки. Такой, как ты!

– Погодь! По-моему, я еще не дал согласия. Чегой-то за меня все решили? – Торша склонил голову, рассматривая округлые, девичьи коленки, обтянутые синим в красный горох ситцем. – Мне и здесь неплохо.

Весняна поднялась.

– Не тупи! Ты же понимаешь, что при твоем участии или без оного, все равно все великаны вместе с их прихвостнями, рано или поздно будут убиты. – Опершись на стол, она склонилась к Торше, и большие, как дыни, груди закачались у того перед носом. – Тебе опасаться нечего. Ты сделал правильный выбор. Для тебя же лучше не останавливаться на полпути. Откажешься – найдутся другие желающие.

– А если против меня народ взбунтуется и ополчится? – спросил он, глядя на повисающие пред самым носом прелести и ерзая в кресле.

– В полуночных краях, смаглы ополчились, и что толку? Смогли кого-нибудь победить и свое вернуть? Наоборот, народец, все бросает и без оглядки сюда бежит.

– Так то ж, в полудненных краях! Далековато… А у нас стражи не дают кромешникам поднять голову, мигом сносят.

– Недолго великанам осталось властвовать. Скоро их Порядок рухнет. Трижды Великого Властелина земли никто не остановит. – Весняна тихо захохотала, и ее груди заколыхались. – Люди, смекнувшие, у кого больше сила, живо переметнулись на нашу сторону.

– Так тож, в основном, разбойники.

– Люди не доверяют власти, в их душах поселился страх. Они уже не надеются ни на стражей, ни на судей, ни на богов. Народ не будет сражаться за правителей, которые сами себя не смогли защитить.

Весняна-Злыда распрямилась, отстраняясь от рук с растопыренными пальцами. Торша от досады сжал кулаки и откинулся назад.

– Слушай, а чего это вдруг, ты решил мне пособить. Судьей-правителем меня посадить? Сам-то чего не хочешь в правители?

– У меня другие дела имеются.

– Дай потрогать.

– Обойдешься!

– А как я буду править, если не умею? Ведь я другому обучался. Я страж.

– Чего тут сложного? Установишь свои, какие душе угодно, законы и будешь приказы отдавать по своему разумению. Можешь взять в советники Сверчка, он смыслит в таких делах.

– Сверчок будет мне указывать? Ну, уж нет!

– Да можешь вообще никого не слушать! И ничего для людишек не делать. Ведь тебе народная любовь ни к чему?

– Ни к чему. Однако все же, думаю, одними казнями народ в узде не удержишь.

– Вот и проверишь. Ты пойми, у тебя в руках будет неограниченная власть. Это когда все дозволено, и любая твоя блажь останется безнаказанной. Тебе не нужно будет сдерживать свои чувства, если тебя что-то раздражает. Ты сможешь казнить всех своих недругов на площади Лестницы, на глазах у всего народа. А если кто выскажет недовольство – тому вырви язык. Стадо надо держать в страхе, иначе…

– А если все люди убегут из города, кем же тогда править?

– Скоро людям некуда будет бежать… Они – или примут новый порядок или умрут. Прекрати, скотина! – взвизгнула Весняна, которой надоело, что Торша прямо-таки раздевает его осоловевшим взглядом. – И не думай даже!

– Отчего же? – нахально спросил тот, продолжая похотливо шарить глазами по выпуклостям, обтянутым легкой тканью, и поглядывая умиленно на лицо девичье, раскрасневшееся во время пламенной речи. – Как девка, ты краше. Да не тушуйся ты, как есть говорю.

Такая неслыханная наглость, сбила Весняну-Злыду с мысли. Она растерянно сдула со щеки непокорный локон и поправила неумело завязанный бант на косе.

– Торша, о чем вообще ты думаешь? Грядут перемены, а ты…

– А у тебя там, под сарафаном, что?

– То самое, извращенец! Сколько у тебя людей, на которых ты можешь положиться, как на самого себя?

– Да ты что! Кому я вообще могу доверять?

– А за золото сколько твоих людей пойдет на убийство?

– Ну… с десяток наберется. Такие мерзавцы… маму родную продадут.

– Хорошо, – потирая руки, медленно произнесла Злыда и завела глаза, производя в уме расчеты. – Еще десяток человечков пришлю сюда, на подмогу… А сидельцев твоих нельзя использовать?

– Смотря, чего надо будет делать. И кого это ты собрался… собралась убивать в моей тюрьме?

– Стражей и Огнишка с его девкой.

Торша потерял дар речи. С самого начала разговора он ждал какого-нибудь подвоха. Несмотря на свое умственное отклонение, он мыслил сугубо приземлено, и не будучи наивным мечтателем, твердо знал, что в жизни ничего не дается задаром. Он еще больше подобрался, когда речь зашла непосредственно о деле. Однако цена – размер предоплаты, запрошенный Скосырем за сулимую им вседозволенность, – шла вразрез всякому здравому смыслу.

– Смерти моей желаешь? – наконец выдавил он. – Да мои люди против стражей, что детишки перед взрослыми дяденьками.

– Если мы не убьем их, они убьют нас.

– Убьют, как пить дать! Не справиться нам с Огнишком и его мужиками. Стоит нам поднять против них оружие, они нас пошинкуют, как капусту.

– Справитесь. Я тут кое-что придумал. Надо напасть на них, когда они будут меньше всего к этому готовы, и там, где они не ждут. Хитростью их возьмем. Устроим ловушку. И нападем неожиданно.

– Ну, если ловушку устроить, и напасть неожиданно…

– У тебя все получиться, милый. Поверь мне, и не сомневайся в себе. – Весняна широко улыбнулась. – А пока подготовь своих мерзавцев. Только не говори им пока: когда, зачем и почему, а то по пьяни могут на стороне взболтнуть лишнее. До стражей дойдет… В самый канун им скажешь.

– Чего скажу?

– Скажешь, что хочешь стать правителем Небесных Врат.

Торша собрался, было, возразить, что он и в мыслях не держал подобное до его… то есть, ее прихода. Но тут подумал, что действительно хочет безграничной власти.

Да и на попятную поздно было идти.

– Как с оружием быть?

– Мои люди привезут оружие. Много оружия. И золото тебе дам, сколько нужно. – Весняна извлекла из складок одежды туго набитый мешочек. – Вот, возьми пока. Выпей за успех нашего дела.

В тот же вечер, после визита к младшему судейскому внуку, Темнозрачный навестил старшего.

Уже давно со Сверчком его сближало нечто большее, чем просто приятельские отношения, а именно, противоестественная любовная связь. Темнозрачный сумел рассмотреть чувствительную натуру в легко ранимом, хрупком отроке, страдающем от одиночества и недостатка любви, и растлив его девство блуда ради. В объятиях сильного и умудренного жизненным опытом Скосыря Сверчок нашел утешение и узнал, что такое “настоящая мужская дружба“.

Старший Бориславов внук представлял собой женоподобное существо с миловидной внешностью и ужимками кокетки. Во всем безупречный – в одежде, прическе, манерах – характер он имел дрянной. Был лжив, развратен, жаден, труслив, ленив и легкомыслен. Двуличный, умеющий приспосабливаться к людям и обстоятельствами, из осторожности он носил маску робкого скромника. Он научился извлекать выгоду из своей услужливости, и показной прилежностью в работе вызывать благорасположение. Коварный, сладкоречивый, изворотливый – он был так искусен в обмане, что никто не подозревал о его двойной жизни, и о том, какие порочные страсти снедают изнутри этого приятного с виду молодого человека.

Поздним вечером Темнозрачный тайно проник в жилище Сверчка. Хотя комнаты находились на втором этаже дедовского дома, велем в них почти не пахло. Внутреннее убранство апартаментов говорило если не о богатстве владельца, то о стремлении к роскоши, и более подошло бы особе женского пола. Стены гостиной были выкрашены в нежный розовый цвет, на окнах висели желтые шторы с аляпистыми, набивными цветами, полы были застланы пестроткаными коврами. Обстановку составляли стульчики с резными спинками и мягкими сидушками, столик с инкрустированной столешницей на тонких, кривых ножках, лакированный комод с маленькими ящичками, что дополняли изящные фигурные подсвечники и кружевные салфетки. В углу стояла великолепная, древняя скульптура плодородного козла, совокуплявшегося с пышнотелой женщиной, олицетворявшей Землю-мать. Курильница перед изваянием чадила, наполняя помещение тяжелым, сладковатым ароматом благовоний. Опочивальня была благородного цвета – красно-золотой. Почти все пространство здесь занимало широкое ложе под малиновым балдахином с золотой бахромой и кисточками. Поверх стеганого покрывала из алого атласа были разбросаны разноцветные подушки. По одну сторону от кровати стоял большой двухстворчатый шкаф с резьбой на дверцах, по другую – высокое зеркало в массивной, позолоченной раме, рядом на тумбе были расставлены флаконы с благовонными маслами, большая пудреница, изящные сосуды с румянами и помадой – все то, чем пользуются женщины для придания своей внешности большей привлекательности. Заглянув в ящички, украшенные перламутровыми вставками, можно было обнаружить изящные игрушки из тех, которыми от скуки забавляются все те же женщины.

При свете трех свечей Сверчок намотал на тряпочки завтрашние кудри и уже собрался ложиться спать, да все никак не мог налюбоваться на свое отражение в зеркале. Голый, с тряпочными узелками в волосах, он поворачивался к зеркалу то одним боком, то другим.

– Красавец. Ну, как есть, красавец… – услышал он и, ойкнув, подобно стыдливой девице, прикрыл грудь руками. Узнав в нежданном госте Скосыря Горемыкыча, он зарделся, но вовсе не от смущения, а от удовольствия.

– Скучал без меня? Чем занимался? Не рукоблудием ли? – не удержался от издевки Темнозрачный. – Говорят, что от занятия этого богоотметного в змею может превратиться.

– Болтают почем зря. – Сверчок повел плечиком и с томным взглядом нараспев произнес. – Не ждал тебя. Я думал, ты в бега подался.

– Разве ты не рад мне? – спросил Скосырь, выступая в круг света.

– Ну что ты! Рад безмерно. Ей, друг сердечный! Ты же знаешь, что я думаю о тебе денно и нощно. Жизнь моя без тебя – тоска-кручина, – пропел велев внук и, заметив под черным плащом женское платье, игриво добавил:

– Какая прелесть! Тебе очень идет этот цвет. А что у тебя под ним?

– Не терпится узнать, да? – Треща одеждой на могучей груди и раздавшихся вширь плечах, он обернулся молодым красавцем-смаглом с обритым наголо черепом и подведенными глазами.

Сверчок застонал, необычайно возбужденный, делавшим его причастным к великой тайне, зрелищем превращения простого, неприметного человека в невыразимо прекрасное божество. Ведь только к нему, к Сверчку, Владыка являлся в своем настоящем облике.

Скосырь подошел совсем близко. При всполохах пламени по его лицу пробегали тени, придавая ему зловещий и чарующий вид. В глубине черных глаз вспыхивали и гасли красные огоньки неизвестной природы. Под его напором Сверчок отпрянул и прижался голой спиной к холодной, зеркальной поверхности. Скосырь взялся руками за массивную, позолоченную раму по обе стороны, замыкая ловушку. От такого ласкосердства дыхание у Сверчка перехватило, все затрепетало внутри, и еще больше ослабли коленки. Реши он сопротивляться – не смог бы и пальцем пошевелить. Незримая, могучая сила, исходившая от полюбовника, подавляла волю, лишала способности думать.

Молод был Сверчок, нетерпелив и невоздержан, охоч до сластей телесных. Неудержимо разгорелось в нем желание плотское, влекло его прилепиться к другу милому. Подался он вперед, губы сделал дудочкой для поцелуя.

– Погоди, у меня к тебе разговор есть. – Скосырь немного отстранился, чтобы к его любовнику, млеющему при маломальском натиске, вернулась способность соображать. – Ты хочешь стать правителем Небесных Врат?

Смысл вопроса дошел до Сверчка не сразу.

– О боги… Зачем? Возможно ли?

– Уверяю тебя, в этом нет ничего невозможного. Ведь ты учился у своего деда управлению делами городскими? Приобрел кое-какие навыки?

– Ну да. Я знаком с основами. А ты? Почему ты, владыка моего сердца, не желаешь стать Верховным судьей-правителем?

– Мне оно ни к чему. У меня есть другие, более важные дела.

– Не уверен, что справлюсь. Эту должность занимают мужи мудрые, многоопытные. – Сверчок присел на край ложа и, положив на колени подушку, стал задумчиво теребить кисточки на ней. – А у меня опыта нет.

– Какая ерунда! Опыт – дело наживное. Признайся, разве ты никогда не хотел иметь больше, чем имеешь. Ведь ты – внук великана, а не ублюдок какой-нибудь безродный. Твое благородное происхождение отличает тебя от простых людей. – Темнозрачный тронул за живое, дабы растравить душу самовлюбленного молодого человека. – Ты прекрасен, как бог. Разве ты не достоин особого отношения? Тебе не обидно, что каждый заурядный судьишка из простых норовит тобой распоряжаться? Не надоело тебе по их надобностям ноженьки свои сбивать. Хочешь всю свою жизнь быть на побегушках у других? “Подай… принеси… поди позови“.

– Так они же судьи… имеют право. А кто я? Писарь. Мне по закону не положено. Всяк сверчок знай свой шесток. – Он грустно улыбнулся игре слов и тяжело вздохнул.

– Чтобы не нарушать закон – измени законы!

– Но я же…

– Если ты станешь правителем Небесных Врат – твое слово будет законом. По большому счету, для чего он писан? Для того, чтобы люди не пожрали друг друга.

– Эка, ты загнул. Так и пожрали бы? Что-то не верится…

– Тебя бы уж точно… – Темнозрачный криво усмехнулся. – Ты совсем не знаешь жизни, мой милый. Не сомневайся, сожрали бы, за милую душу. Ты даже не представляешь, сколько на земле людей, которые только с виду кроткие, а сами как волки в овечьей шкуре, могут убить другого, даже просто из зависти. Они хуже зверей хищных, потому что готовы убивать без нужды.

– Вот для этого и нужен Закон!

– Ой, брось! Все эти заветы, правила, ограничения – для слепцов, глупцов, слабаков – для тех, кто не может вообразить себе, что можно жить иначе. Заметь, законы запрещают людям то, что свойственно им от рождения. Ведь если бы у людей никогда не возникало желаний преступных, значит, необходимость запрещать что-либо отпала бы сама собой. Выходит, появлению законов люди обязаны собственной дурной сущности. А если человек совершает преступление и не раскаивается, не значит ли это, что законы неправильные? – Тон у Скосыря-Злыдня был задушевный. Складно говорил – заслушаешься. И доводы, вроде верные излагал, но как-то наизнанку у него все выходило. – Согласись, что люди живут по закону, который позволили великанам себе навязать. Вас, как скот, как быдло бессловесное согнали в стадо, а закон – это плетка в руках пастухов ваших – судей, которые хлещут вас нещадно, не давая и шагу ступить в сторону. Разве по-человечески – принуждать человека придерживаться того или иного правила, если он сам этого не желает?

– А не принуждать, так тогда Порядок нарушится, – не слишком уверенно предположил Сверчок.

– Разве ты не заметил, что Порядок уже давно нарушился? Великаны не в силах противостоять переменам. Служить не служат, и защитить толком не могут. Этому миру нужен новый Порядок! Впрочем, Порядок – это опять-таки придумка велей. Ну, да ладно. – Темнозрачный махнул рукой и, подсев к Сверчку, обнял его за плечи. – Если уж ты столь трепетно относишься к Закону и Порядку, то, став правителем, оставишь все, как есть. А захочешь, напишешь новый свод Законов. Обладая властью, ты можешь делать все, что душе угодно.

– Но как я стану правителем? – поинтересовался наконец Сверчок. – Да разве Совет допустит?

– А мы не будем спрашивать разрешение Совета, – доверительно сообщил Скосырь. – Торша и его люди захватят дворец и объявят тебя Верховным судьей-правителем.

– А Торша согласится? Он же упрямый, как баран. Норовит все назло сделать.

– Куда он денется! Не беспокойся. Я переговорю с ним. Меня он послушает.

– А как же дед? – Странно, что о нем Сверчок вспомнил в последнюю очередь. – Что будет с ним? Разве ж он кому позволит своевольничать? Да он, если прознает, душу из меня вышибет.

Темнозрачный извлек из складок одежды пузырек синего стекла с колдовским зельем. Отрава была приготовлена на основе сока растений, добыть который не под силу ни одному смертному. Отправляясь в край своего непримиримого врага, он сам сильно рисковал, но дело того стоило. Это был единственный на земле яд, который убивал великанов. Правда, по мере высыхания сока убойное свойство яда немного слабело, и великаны могли спасти свою жизнь. Но тут Темнозрачный дабы усилить действие отравы, примешал, кроме других смертоносных и летучих добавок, кровь внуков судьи, родную и вместе с тем предательскую.

– Вот, возьми. Спрячь пока. А ночью, когда Борислав будет крепко спать, выпусти это вещество ему на бороду. Только сам держись от него подальше. Нос отверни. Не вздумай нюхать!

– Что это? – спросил Сверчок, рассматривая содержимое флакона на свет.

– Твое законное право на место судьи-правителя.

– Какой-то летучий яд? Это, ведь убьет деда, да? – Голос Сверчка не дрожал от страха. В нем слышалось любопытство и недоверие.

– Убьет, но совсем не больно. Он не будет мучиться. Ты останешься вне подозрений. Никто ничего не поймет. Все будет выглядеть естественно. – Темнозрачный оставил обсуждение щекотливого вопроса, почуяв, что наследник судьи колеблется, и напомнил о выгоде. – Зато ты станешь правителем. Ты образованный, в делах управления смыслишь. Будешь приказывать другим. И согласись, что это гораздо лучше, нежели когда приказывают тебе. А если кому-то вдруг вздумается оспаривать твои права, Торша быстро уймет недовольных. Власти должно опираться на силу.

– Боязно мне что-то. Может не надо, а?

– Да, не робей ты! Все у тебя получится!

– Дед сейчас редко приходит домой ночевать. Он великан и, если надо, может долго обходиться без отдыха.

– Всем нужен отдых. Даже великие боги, и те, устав от трудов, ушли на покой.

– Вдруг он догадается? Он же мудрый. Иногда так глянет – кажется, будто насквозь всего видит. Не оплошать бы.

– Не догадается, если ты сам не выдашь себя каким-то словом неосторожным или поведением подозрительным. Меньше попадайся ему на глаза.

– Нет, я не смогу. Он же мой дедушка. – Только теперь Сверчок со всей очевидностью понял, во что обойдется ему сделка, предложенная Скосырем Горемыкычем. Не хотелось – ой, как не хотелось! – платить столь дорогую цену. Ну, недолюбливал он деда, обижался на него за шутки грубые, ссорился с ним постоянно. Но не убивать же его теперь за это!

Дрогнул Сверчок, струсил.

– Родная кровь, как-никак, – выдавил он, чуть не плача. От волнения его лицо побелело и пошло багровыми пятнами. – Ведь, получится, что я убийство совершу, да еще со злым умыслом. Преступником стану. Закон нарушу.

– Опять заладил… Закон… закон… Умным законы не нужны, а дураков они не исправят. Да не дрожи ты так!

– Ты просишь меня слишком о многом. Такой грех на душу…

– А чего так? И впрямь думаешь, что в загробном мире твою душонку в сырое, грязное ущелье низвергнут? Да делать им там больше нечего, как тяжесть твоих деяний взвешивать. А если нет никакой жизни после смерти? То получается, что люди напрасно во всем себя ограничивают. Мне, например, совершенно непонятно – чего это люди свято верят, что душа бессмертна?

– Так, проповедники учат, мол, душа, не отягченная грехами, живет вечно.

– Легковерный ты, однако. Разве оттуда кто вернулся, представил свидетельства вечной жизни? – мягко вопрошал Скосырь, необычайно сведущий в вопросах соблазна и поднаторевший в различных искусах. – Сам подумай, для чего ты явился на белый свет во плоти? Не для того ли, чтобы наслаждаться благами земными? Изведать все, чего душе бестелесной и даром не нужно. Глупо отказываться от возможностей, которые тебе предоставляет жизнь. Уже завтра ты можешь вознестись на высоты, которые не доступны ни одному смертному. Ты станешь богом на земле, в пределах города, конечно. Все будут подчинятся только твоей воле. Будешь иметь все, что пожелаешь. В конце концов, потом ты можешь сделать щедрые подношения храму… всем храмам города, и священники замолят все твои грехи. Ну, так что?

Красивое личико Сверчка сморщилось, из глаз брызнули слезы, плечи задрожали. Уткнувшись в ладони, он зарыдал. Никогда в жизни он не чувствовал себя более скверно.

Скосырь поднялся и завернулся в плащ.

– Я же для тебя стараюсь! Но, похоже, я ошибался на твой счет, – высокомерно проронил он. – Не думал, что ты такой размазня. Ты меня разозлил. Пойду-ка, навещу твоего братца. Он-то уж не откажется от моего предложения.

Едва он сделал шаг, как Сверчок бросился ему в ноги, повис на одежде, поднял заплаканное лицо, обратил на него мокрый, жалобный взгляд.

– Не уходи, умоляю. Не оставляй меня.

– Выбирай, с кем ты хочешь остаться! – жестко потребовал Скосырь. – Кто тебе больше дорог – я или Борислав?

– Ты, ты, владыка моего сердца! Ты же знаешь, что дороже тебя у меня никого нет. – Цепляясь за плащ, он стал карабкаться вверх. – Не бросай меня. Я на все готов, лишь бы ты был рядом.

Скосырь сменил гнев на милость.

– Так ли на все? – ласково спросил он Сверчка и, обхватив его за талию, заглянул в глаза.

– Да. Лишь бы видеть тебя, слышать твой голос, чувствовать силу твою.

“А ведь можно было заставить это ничтожество беспрекословно подчиняться без долгих, поучительных разглагольствований. Просто сделать его покорным орудием, – подумал Темнозрачный. – Надо было сразу поставить его на карачки…“ Только даром время на разговор потратил! Ведь хотел с ним по-хорошему, по-человечески. Но Сверчок был слишком слаб и малодушен, чтобы внимать просьбам – он жаждал приказа, приказа грубого.

– Ах ты, потаскушка бесстыжая, блуд без потребы творящая! – зашипел Скосырь, стискивая в объятиях мягкое, податливое тело. – Ну-ка, признавайся, любишь меня?

Плаксивое выражение сошло с лица Сверчка. Охальные слова подействовали на него, как волшебное заклинание. Но настоящее колдовство еще только предстояло…

– По любви сердца своего, а не по напасти, пускаю тебя. Ругай меня, срами, кляни, но не отвергай, – страстно и самозабвенно прошептал Сверчок. В его душе отчаяние сменилось диким восторгом. – Будь со мной всегда. Ведь зачахну я без любления твоего невозможного.

И Скосырь показал свое сердечное благорасположение и взаимную приязнь при помощи становой жилы. А поскольку имевшейся власти над умом и сердцем любовника ему было недостаточно, во время блуда через естество творимого он усилил старый приворот посредством наложения заклинания на все смешивающиеся в слиянии жидкости.

– Что ты там шепчешь? – спросил велев внук.

– Говорю, что живому тебе без меня не жить.

– И мне без тебя не жить, – повторил ничего не подозревающий Сверчок.

– Потаскуха… Дрянь… Блудница, – рычал Скосырь в колотьбе. Он едва удержался от соблазна впиться в белую шею и попить кровь. – Я твой властелин, я твой хозяин!

– Да, да. Ты мой властелин, – повторял любовник и тоненько смеялся, и страстно закатывал глаза.

– Ты сделаешь все, как я велел. Изведешь деда родного ради меня, выпустишь мору ему на бороду. И только попробуй ослушаться!

Сверчок, рыдающий от счастья, заверил, что он охотно сделает все, как велит владыка.

– Давно бы так, – снисходительно проворчал Скосырь-Злыдень.

Когда, притомившись и пресытившись, Сверчок, помятый не меньше, чем постель, уснул крепким сном, Темнозрачный покинул опочивальню, оставив на скомканном алом покрывале мешочек с золотом. Любовь – предмет неопределенный, неосязаемый. А золото – оно больше всего на белом свете вес имеет. Тяжесть его облегчает переживания и сомнений убавляет.

Не сразу, однако, Сверчок выполнил приказ.

Скосырь навестил его минувшим днем и, узнав, что глава Совета уже три раза ночевал дома, и еще не отравлен, потребовал объяснить причину сей неприятной задержки дела. Охваченный неописуемым гневом, он обругал Сверчка обидными словами, отхлестал по щекам и пригрозил, что проклянет его на веки вечные, мол, и так уж злоупотребил его доверием сверх всякой меры. Но потом унял ярость, обнял рыдающего полюбовника и прошептал какие-то слова непонятные на ухо, после чего Сверчок наполнился уверенностью и злой решимостью.

Медлить и оттягивать неизбежное дольше было нельзя. Как сказал Скосырь, и так много времени пропало даром! Сверчок уже свыкся с мыслью, что станет убийцей родного деда, столько раз он представлял себе свои действия. Зато потом он вознесется на вершину власти и получит все, что пожелает. Ведь задаром ничего не дается. И если подумать хорошенько, то эта жертва не такая большая… Скосырь будет им гордиться. И не бросит, не оставит без своего покровительства, как грозился.

Ничего более ужасного, чем разрыв отношений со Скосырем, Сверчок представить себе не мог. Ведь тогда он совсем один-одинешенек останется, утратит опору в жизни, лишится услады души и тела.

Недолго осталось деду стоять у них на пути…

В то время как уставший от многотрудных управленческих дел Борислав Силыч готовился ко сну, его внук в красно-золотой спальне достал из тайника и спрятал под подушку пузырек из темно-синего стекла с отравой-морой. Полночи просидел Сверчок на краю застеленного ложа, так и не прилег ни на минутку, глаз не сомкнул, чутко прислушивался к звукам, доносящимся снаружи. Он покинул свою спальню, когда ночные светила преодолели три четверти пути, незадолго до рассвета, когда сон особенно крепкий.

Сверчку казалось, что это происходит не с ним, а с кем-то другим… Нет, он осознавал, что делает, тело и его члены полностью подчинялись ему, и голова оставалась светлой, но будто что-то вынули из него, отняли, отделили какую-то важную его часть. Ему было безразлично все на свете, кроме того, что он делал.

На соседней половине громко храпел Торша, из приоткрытой двери несло перегаром и пареной репой. Нынче братец вернулся домой пьяный вдрызг и как был, не раздеваясь, завалился спать. Его раскатистые трели прерывались не менее громкими стенаниями. Жалобно скрипела кровать, когда он, погруженный в кошмарный сон, начинал ворочаться и пугать кого-то отрывистыми вскриками, гнать кого-то прочь.

Сверчок осторожно прикрыл дверь в покои брата и, освещая лестницу свечой, спустился на первый этаж. Остановившись на пороге дедовских покоев, он прислушался и осмотрелся. Темень не была непроглядной. Мутный лунный свет просачивался в ромбики на ставнях и косо падал на пол, будто призрачные ленты были натянуты перед постелью, на которой лежал укрытый лоскутным одеялом Борислав. Оставив свечу возле двери, крадучись на носочках, Сверчок медленно двинулся вперед. Неожиданно прямо под ним, под полом запищали, зашуршали мыши. Он вздрогнул и чуть не выронил свою драгоценную ношу. Замерши на месте и обливаясь холодным потом, он выждал, когда мышиная возня затихнет. Внутри было холодно и пусто, только руки немного тряслись.

Борислав Силыч спал, лежа на спине, чинно сложив руки поверх одеяла. Его широкая грудь мерно вздымалась. Сверчок приблизился к постели. Отведя в сторону руку с пузырьком и затаив дыхание, он вытащил пробку и перевернул пузырек вверх дном над дедовским лицом. Белое, густое облачко осело на бороду, разлилось по кудрям и крученными струйками потекло вверх. Всхрапнул тихонько Борислав и втянул в себя всю мору всю за раз.

Действие яда обнаружилось только через пару дней. Сверчок уж извелся весь, полагая, что неправильно применил средство, или Скосырь Горемыкыч ошибся и не тот пузырек дал. Но Скосырь, навестив его в очередной раз, успокоил и заверил, что в таких делах он не ошибается. Просто Борислав Силыч не какая-нибудь пьянь подзаборная, а благородный, и, значит, обладает отменным здоровьем.

– Запасись терпеньем, мой милый друг. Ждать осталось недолго, – сказал он, вознаградив Сверчка небывало щедро ласками и золотом.

На следующий день на глазах всего Совета Борислав Силыч упал без сознания. Огнишек, при том присутствовавший, не на шутку встревожился. Он перенес судью в кабинет, уложил на широкую лавку и приказал лекаря позвать. Кто-то сбегал и привел Тишеня, только он один из лекарей и был поблизости.

– Посторонних попрошу удалиться, – деловито заявил тот с порога. – Родственники могут остаться.

Не обращая внимания на ропот судей, Огнишек вытеснил их из кабинета в коридор. После чего присоединился к бледному, перепуганному Сверчку, рыдающему возле лавки, на которой лежал дед.

– Я просил посторонних удалиться, – повторил Тишень, с вызовом глядя на веля, но, увидев перед самым носом его огромный кулак, уступил. – Ну что ж, раз ты так настаиваешь…

– И смотри у меня! Без глупостей! – пригрозил Огнишек.

– Ну, что ты, твое благородие. Как можно…

Сделав озабоченное лицо, Тишень произвел осмотр – приложил ладонь ко лбу больного, чтобы проверить нет ли у того жара, оттянув веко, изучил закатившийся глаз, к груди ухом припал, послушал, как сердце стучит. Задумавшись, почесал темечко.

– Работает много его благородие, – определил он причину обморока. – Переутомился сильно, вот и лишился сознания от усталости. Невозможно человеку сразу столько забот на себя взваливать, хоть он и сын дея. Ведь даже Великий Творец и тот, притомившись, на покой ушел.

– Тишка, слышь, ты давай, заканчивай умничать. Говори, что делать надо.

– Ну, во-первых, почтенному судье требуется отдыхать поболе… – Тишень стал объяснять нехитрый способ излечения. Заложив руки за спину, он покачивался с пяток на мыски, убежденный, что именно так ведут себя все настоящие лекари. – Во-вторых, им неплохо было бы ноги попарить в настое из красной щетки, ревеня и прутьев ивовых. В-третьих, к голове, чтобы не пухла, надо прикладывать травку под названием “птичий хвост“. А то, не равен час, кровь может в голову ударить.

– Сверчок! – окрикнул Бориславова внука Огнишек. – Чего не записываешь? Лекарь-то дело советует, запиши, будешь за дедом ухаживать.

Сверчок взял со стола листок бумаги, перо и принялся записывать способы лечения. Писал и понимал, что Бориславу Силычу уже ничего не поможет. И оттого тихонько рыдал.

– А вот еще, можно настойку попить, – предложил Тишень и достал из кармана бутылек с мутной жидкостью бурого цвета, а из другого кармана стаканчик мерный.

– Погодь! – остановил его вель. – Сначала расскажи, чем ты Силыча опаивать собрался.

– Вижу, у тебя, твое благородие, ко мне доверия нету. Зря ты так.

– Ты, Тишка, меня не жалоби. Ишь, чего придумал! Доверия он захотел. Может, мне еще исповедаться перед тобой?

– Что ж, не хочешь – не верь, воля твоя. Вы, благородные, с рождением получаете особое право, на всех прочих поглядывать свысока, а то и не замечать вовсе.

– Словоблудию, поди, ты у Скосыря научился, когда у него в услужении ходил? Вот именно поэтому нет и не будет к тебе доверия. Не случись беда с Бориславом Силычем, стал бы я тебя слушать! И давай-ка, сначала сам отведай пойло, коим ты Силыча собрался лечить. Кто знает, чего ты туда намешал.