Текст книги "Водораздел"
Автор книги: Николай Яккола
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 46 страниц)
VII
Председатель волостного Совета протянул Хуоти выписанное от руки командировочное удостоверение и посоветовал ехать в Кемь на лодках, которые отправлялись туда за товарами.
– Учиться? – удивился один из кормчих, когда Хуоти, придя на причал, сказал, куда он едет.
– Не беда, что мужичок с ноготок, лишь бы башка на плечах была, – сказал другой, но таким тоном, что трудно было понять, защищает он Хуоти или тоже подшучивает над его малым ростом.
Хуоти боялся, что они его не возьмут с собой.
– Я буду грести, – пообещал он.
В Кемь отправлялись три лодки, в каждой был мужчина-кормчий и две женщины – на веслах.
– Садись к нам, – позвали Хуоти в третью лодку.
Хуоти приходилось много слышать о большом мире. Теперь он сам отправлялся туда. Большой мир начинался с погоста, дальше которого Хуоти не приходилось бывать. В начале пути все казалось ему интересным и даже загадочным. И само озеро Верхнее Куйтти. И мыс Ристиниеми. Сперва мыс смутно вырисовывался вдали, потом его очертания начали становиться все более четкими. Уже можно было различить покачивающиеся на его берегу сосны и длинную песчаную косу, которая вытягивалась далеко в озеро и светлой полосой виднелась даже из-под волн. Должно быть, мыс очень красив в середине лета, в ясную солнечную погоду. Сейчас небо было в тучах, и дул сильный ветер. Сперва лодки шли против ветра, но когда обогнули отмель, волны начали бить то справа, то слева. Волны здесь сшибались точно так же, как в устье залива на Пирттиярви. На другой стороне возле самой воды виднелись баньки, повыше шли избы, а за ними поля. Было видно кладбище и на нем часовенка, притулившаяся над огромными соснами. Там была деревня Пирттилахти.
Небо заволокло тучами, и чем темнее становились тучи, тем сильнее дул ветер и тем больше приходилось налегать на весла. На просторах Куйтти волне есть где разгуляться. Лицо то и дело обдавало брызгами холодной воды. Хуоти, не такому уж новичку на воде, временами становилось страшно. Пирттиярви осенью тоже бывало бурным, но его нельзя было и сравнить с разбушевавшимся Куйтти. Почти десять немеряных верст пришлось проделать на веслах, чтобы пересечь озеро и добраться до мыса Петяяниеми, где в заветрии причалили к берегу. Путники из приграничья, провожавшие дочерей, выданных замуж в соседние деревни, отвозившие рекрутов на военную службу или отправившиеся к Белому морю за мукой и солью, всегда останавливались на привал на этом мысе. Так повелось с давних пор, так было и теперь. О том, сколько раз они зажигали свои костры на мысе и подкреплялись у огня, рассказывала куча камней, из-под которых был уже едва виден крест. И теперь женщины подобрала по обмытому волнами камешку и бросили на груду камней.
– Святой Ийвана-кормилец, пособи нам в пути, – просили они.
Кочки под соснами были буквально красные от брусники. Хуоти стал собирать ягоды.
Отдохнув, путники опять сели в лодки и взялись за весла. Ветер по-прежнему был сильный, но в проливе, прикрытом прибрежным лесом, он уже был не так страшен, как на открытом озере. Где-то на левом берегу пролива должна была находиться деревенька Ювялахти, но ее не было видно. Часа через два добрались до неглубокого, но каменистого порога Елмонен, от которого было уже рукой подать до известного хутора Энонсу.
На хуторе было всего два дома. Один – двухэтажный, желтый, другой – одноэтажный, некрашеный. Путники остановились в одноэтажном. Зять когда-то рассказывал Хуоти о запруде для ловли семги, построенной в Энонсу богатым хозяином хутора. Хуоти собирался пойти посмотреть, но у него уже не было сил.
Рано утром опять взялись за весла: надо было засветло успеть до следующего места ночлега. Им предстояло пройти на веслах верст тридцать, и все время по открытому озеру. Как только прошли остров Ухутсаари, открылся простор Среднего Куйтти. Чем дальше плыли, тем шире становилось озеро, но лодки шли не прямо через озеро, а от мыса к мысу, не уходя далеко от берега. Они находились где-то посредине озера, когда на лесистом берегу показался дом, затем второй. Это была губа Каклалахти. Хуоти удивился; оказывается и здесь, на берегу далекой губы, люди, отвоевав у тайги клочок земли, возделали поля и построили жилища. Путники редко заворачивали в Каклалахти – только когда вынуждала буря.
Гребцы поочередно подкреплялись захваченными из дома припасами и опять брались за весла. Пока дошли до деревни Луусалми, руки покрылись волдырями. Было еще не поздно, хотя и совсем темно, однако ни одно окошко в деревне не светилось. Постучались в одну из изб. Впустив закоченевших на осеннем ветру путников, хозяйка зажгла лучинку и поставила самовар.
Вечером в темноте Хуоти не успел разглядеть деревню. Он увидел ее в утренних сумерках. Деревня была небольшая. Пожалуй, даже меньше, чем их Пирттиярви. На другой стороне пролива Хуоти увидел двух белоснежных лебедей.
Пролив был неширокий, в одном месте такой мелкий, что лодка задевала дно. Предание рассказывало, что некогда пришедшие с запада враги получили на этом проливе такой отпор, что до сих пор на песчаном дне находят их кости. Правда, в деревне уже не было очевидцев давней битвы, но жители ее утверждали, что именно поэтому их деревня и называется Луусалми – что значит «пролив костей».
А впереди, насколько хватало глаз, открывалась ширь Нижнего Куйтти. К счастью, ветер за ночь утих, и можно было продолжать путь. За этот день им пришлось немало погрести, прежде чем они добрались до порога Юряхмя, с которого и начиналась река Кемь. Порог был небольшой и короткий, и они легко прошли его. Но на другом конце заводи шумел грозный Кинтизма.
Ох жестокое ты, Куйтти,
Уж не черт ли тебя создал?
Утомил мои ты руки,
Понатер мои ты пальцы,
Мою спину не жалеешь… —
стала напевать одна из женщин, когда они поднялись на берег в надпорожье Кинтизмы.
Кинтизма считался трудным порогом, и не каждый осмеливался пройти через него на лодке. Самого порога не было видно, доносился только шум его. Хуоти не утерпел и пошел посмотреть, что это за порог.
Большинство женщин взяли кошели и пошли по тропинке через узкий перешеек, а те, кто решился пройти порог на лодке, сели на свои места, сперва гребцы, затем рулевые. Кормщики вставили в уключины толстые и длинные весла, предназначенные для прохождения через порог, дали гребцам последние указания, и лодки отчалили.
Взялись за весла. Чем ближе становился шум ревущего порога, тем напряженнее становилось лицо кормчего и тем быстрее работал он веслом. Это был верный знак того, что вот-вот начнется спуск. Деревья на берегу зарябили в глазах Хуоти, и вода со страшной силой потянула лодку навстречу бурным волнам. Хотя ему и было страшно, речи о возвращении не могло быть.
– Налегай! – послышался крик.
Тут же лодка словно провалилась, ударившись о воду, так что затрещали борта и взлетели брызги. Казалось, она застыла на месте. Но нет, вот она опять взлетела на гребень волны и снова провалилась между волнами.
– Левым, греби левым! – услышал Хуоти сквозь шум порога.
Возле мыса порог сделал крутой поворот и, казалось, лодка неминуемо налетит на камни. Но кормчий не впервые проходил через этот порог.
Когда вышли на спокойную воду и заплыли в заводь, кормчий сказал Хуоти:
– Ты, парень, будешь ходить по порогам.
Хуоти было лестно слышать эту похвалу. Он взял со дна черпак и стал вычерпывать воду, которой набралось чуть ли не пол-лодки. Хуоти все время поглядывал на порог. Показалась вторая лодка. Она то взлетала на волнах, как легкая щепка, то опять исчезала среди волн. Когда она снова появилась, Хуоти облегченно вздохнул. Через минуту и она причалила к берегу. А следом шла третья лодка.
Тем временем подошли к берегу и женщины, отправившиеся через перешеек. Опять можно было продолжать путь. В вечерних сумерках добрались до Юшкозера. Это было большое старинное селение. Стояло оно на месте слияния двух рек: Кеми, которая брала начало от Юряхми, и Чирки-Кеми, начинавшейся где-то около Ругозера. Видимо, этим географическим расположением и объяснялось то, что Юшкозеро имело немаловажное значение в истории северной Карелии. Некогда село было окружено даже деревянной крепостной стеной, но от укрепления не осталось и следа. На мыске, возле которого сливались реки, виднелись какие-то развалины, но, оказалось, это не остатки старинного укрепления, как сперва подумал Хуоти, а руины церкви, сгоревшей в 1912 году. С тех пор мыс, который по-прежнему назывался церковным, пустовал, и в Юшкозере, являвшемся центром прихода, не было церкви.
Утром пальцы Хуоти не хотели гнуться и было больно даже прикоснуться к веслам. Но делать было нечего: хочешь добраться до Кеми – берись за весла. Прошли ли они хотя полпути? Оказалось – не прошли. До Кеми оставалось более ста верст. И по дороге всего три деревни: глухая деревушка Суопассалми, село Паанаярви и Подужемье. Зато порогов много. Шомба, протяженностью в семь верст, Белый – длиной в пять верст, да еще со страшным «престольным камнем». Однако кормчие знали эти пороги и сумели обойти и «престольный» камень, и другие опасные камни и водовороты. Когда спускаешься вниз по реке, пороги только сокращают расстояние и берегут время. Да и ветер на реке меньше мешал, чем на открытом озере, хотя и дул в спину гребцам.
Когда они прошли Белый, навстречу им попалось пять или шесть лодок, в которых плыли красноармейцы.
– Далеко еще до Пирттиярви? – спрашивали они.
– Еще грести да грести, – отвечали им рулевые. – На границу едут, – решили они.
Прошло четыре дня, как отправились в путь. Уже четыре! На пятый день пристали к берегу в верховье Вочажа. Вытащили лодки на берег и волоком доставили их через порог к подпорожью. На другом берегу реки виднелось село Подужемье.
Причалы для лодок, вешала для сушки сетей, баньки на берегу реки и серые избы Подужемья показались Хуоти такими же, как и в его родной деревне, но ощущение все-таки было такое, словно он попал совсем в другую страну: столько здесь встретилось нового, о чем раньше доводилось только читать в книгах. Картофельные огороды, с которых картофель был выкопан, были знакомы, но огромные светло-зеленые кочаны Хуоти видел впервые. Конечно же, это была капуста. Возле изгороди свинья подрывала пятачком землю под нижней жердью, стараясь, видимо, добраться до капусты. Свинью Хуоти тоже увидел впервые, точно также как кур, которые ходили на дворе около избы. Были здесь и два красавца-петуха. Сперва они тоже мирно ходили по двору, потом вдруг, словно рассердившись, заговорили что-то по-своему, стали шаркать ногами, разрывая землю, и вцепились друг в друга, распушив хвосты и царапая крыльями землю. Куры закудахтали, словно успокаивая драчунов, но петухи, не обращая на них внимания, продолжали отчаянно биться, так что только пух летел. Временами они отступали, рыли землю и, округлив глаза, опять сходились. Один из них был уже весь в крови и временами валился с ног, но все равно не уступал, а все лез в драку. Хуоти до того загляделся на петушиный бой, что даже вздрогнул, когда его окликнула хозяйка.
– Чего ты в избу не идешь? Пошли обедать.
Она, видимо, догадалась, что Хуоти съел все свои припасы и поэтому не идет в избу, где его спутники сели за стол.
Поколебавшись, Хуоти пошел вслед за ней в избу. Что же делать, если мать не могла снабдить его в дорогу харчами?
– Спасибо, – сказал он хозяйке, угостившей его капустным пирогом и горячим чаем.
Изба почти ничем не отличалась от изб в Пирттиярви: такая же большая печь с голбцом, или рундуком, как здесь называли припечье, такие же лавки. Новым для Хуоти были только цветные открытки и фотографии, висевшие на стене в черной рамке. Хуоти стал разглядывать их.
– Теппана! – удивился он, узнав на фотографии своего односельчанина рядом с другим мужчиной, над головой которого карандашом был нарисован крестик. Хозяйка избы успела куда-то выйти, и она не услышала удивленного восклицания Хуоти. Если бы она была в избе, то, конечно, стала бы расспрашивать его о Теппане.
Увидев на фотографии Теппану, Хуоти вспомнил родных, оставшихся в Пирттиярви, и Наталию… Наталия была у него в мыслях, когда он лег спать на лавке возле двери. И даже когда он закрыл глаза, она все стояла перед ним. Наверное, Наталия там дома тоже думает о нем…
Наутро путники позволили себе поспать дольше. Им все равно пришлось бы дожидаться, пока станет совсем светло, потому что уже в самом начале пути предстояло пройти через порог, шумевший по обе стороны кладбищенского острова. Правда, порог был небольшой, но все-таки кормчим приходилось все время смотреть в оба, чтобы не налететь на подводные камни. Подужемцам, конечно, эти места были более знакомы, и они могли пройти порог хоть с закрытыми глазами. Промелькнул островок с мохнатыми елями, под которыми виднелись темные кресты и гробницы. Это и был последний порог. Правда, между Подужемьем и Кемью был еще длинный Кемский порог, который тянулся до самого моря, но до него путники не доплыли. Они причалили к берегу в подпорожье, в Зашейке, где и оставили лодки. А сами отправились в город пешком. Товары они доставят в Зашеек и погрузят в лодки. А, может быть, вернутся ни с чем.
Шагалось легко. Дорога извивалась то у самого берега, то отдалялась от него, и шум порога доносился то громче, то тише. Лес здесь был совсем не такой, как в их краях. Здесь росли только низкие лиственные деревья и кривые сосенки. И чем ближе подходили к городу, тем реже становился лес. Город был еще не виден, но с одного из пригорков Хуоти увидел железнодорожный мост. Потом показалось несколько продолговатых строений. До железнодорожной станции оставалось совсем немного. Скоро они вышли на полотно. Хуоти даже остановился и стал разглядывать рельсы. Так вот она какая, эта железная дорога! На переезде Хуоти распрощался со спутниками и пошагал к станционным баракам.
Впереди Хуоти по путям шел какой-то человек, время от времени постукивая молотком по рельсам. Видимо, он проверял их исправность.
– По путям ходить не положено, – строго сказал он. – Можешь попасть под поезд.
Хуоти испугался. Он подумал, что поезд вот-вот наедет на него, и соскочил с насыпи. Но поезда не было видно. Правда, неподалеку, на другом пути стояли красные товарные вагоны, но они не двинулись с места. Потом Хуоти увидел паровоз, который, пыхтя, приближался к вагонам. Хуоти опять остановился и стал смотреть. Паровоз подошел к вагонам и тут же пошел обратно, увозя с собой часть вагонов. Неподалеку, в стороне от дороги, Хуоти увидел странные строения из жести с круглыми крышами, а возле них целые кучи ржавых консервных банок. Такие банки Хуоти видел в Пирттиярви. Их выдавали в отряде.
Показались бараки. В каком-то из них жил брат Наталии. Пекку Хуоти не видел с тех пор, как тот покинул деревню. Он слышал, что Пекка уже женился, хотя и был немногим старше его, Хуоти.
Но прежде чем повидать Пекку, Хуоти решил сходить на станцию, узнать, когда отправляется поезд.
У низкого строения, стоявшего почти у самых путей, Хуоти увидел людей. Это, видимо, и была железнодорожная станция. Около двери висел большой колокол, почти такой же, как у них в часовне. Из здания выходили люди в рабочей одежде. Говорили они между собой по-русски. В зале ожидания тоже все говорили по-русски. И Хуоти почувствовал, что он уже в России.
Среди ожидавших поезд вертелось несколько мальчишек, совсем молодых еще, оборванных и чумазых. Хуоти догадался, что это, верно, и есть «зайцы», которые путешествуют без билета, прячась под лавками в вагоне.
– Покурить найдется? – подошел к Хуоти один из мальчишек.
Хуоти помотал головой. Его удивил беззаботный вид мальчугана. В других всегда замечаешь то, чего самому не хватает. Сравнивая себя с этим беспризорником, Хуоти словно увидел самого себя в новом свете, как бы впервые.
– Куда ты едешь? – поинтересовался босоногий парнишка. – А мы в Одессу-маму. Там и зимой тепло. Ну как у нас летом. Айда с нами!
Хуоти опять помотал головой. Потом подошел к кассе и стал рассматривать большой красочный плакат, прикрепленный к стене над окошком. Красивый пассажирский поезд мчался на всех парах к коммунизму. На конечной станции в лучах солнца возвышался дворец, окруженный фруктовым садом. В саду играли счастливые дети. Все было как в сказке. «Скорей бы пришло такое время, когда никому не придется голодать и скитаться по свету бездомным!» – подумалось Хуоти.
Из разговора беспризорников Хуоти понял, что поезд отправляется вечером. Так что у него было достаточно времени, чтобы навестить Пекку.
Пекки дома не оказалось: он был на работе, в депо.
– Скоро он вернется, – сказала маленькая и кругленькая молодая женщина, жена Пекки.
– А ты – вылитый брат, – сказал Хуоти пожилой мужчина, представившийся тестем Пекки, Фомичом.
Жена Пекки взяла с полки котелок и вышла. «Наверное, на кухню, готовить обед», – решил Хуоти, Он заметил, что жена Пекки беременна. И поэтому она выглядела еще круглее.
– А мы с твоим братаном на одной батарее служили, – стал рассказывать Фомич. – Германская шрапнель разорвалась всего в нескольких шагах. Много в том бою наших полегло…
Слушая рассказ Фомича, Хуоти вспомнил, как Иво отправлялся на войну, как потом от незнакомого русского солдата пришло письмо, в котором сообщалось о смерти брата. А теперь этот человек, пославший им печальную весть, сидел рядом с ним.
Фомич не успел закончить своего рассказа, как пришел Пекка.
– Погоди немного. Дай я хоть руки помою, – сказал Пекка, когда Хуоти протянул ему руку. Руки у Пекки были в машинном масле.
– Ты что – подался на заработки? – спросил Пекка у Хуоти, поздоровавшись, наконец, с ним.
– Нет, я еду в Петрозаводск, – ответил Хуоти степенно и деловито. – Учиться.
– Да? А тебя, я помню, еще в школе называли башковитым, – засмеялся Пекка.
Пришла Матрена с дымящимся котелком и позвала их обедать..
– А ты – вылитый брат, – сказал опять Фомич, садясь за стол.
– Только ростом поменьше, – согласился Пекка.
После обеда они стали вспоминать свое недавнее детство, которое прошло на одних тропинках, на одних полянках, на одних озерках. Пекка расспрашивал обо всем. И о том, кто в деревне жив, а кто умер. И о том, клюет ли окунь на Вехкалампи. И о том, какой урожай был в этом году. Хуоти обо всем рассказывал. Не рассказал только о том, как они попрощались с Наталией, когда он отправлялся в Кемь.
– А как же быть с билетом? – встревожился Хуоти.
– Как-нибудь достанем, – успокоил его Пекка.
Без помощи Пекки Хуоти вряд ли удалось бы уехать в тот день. Когда он показал кассиру свое командировочное удостоверение, тот отказался признать его действительным, потому что документ был выписан на финском языке. Хорошо, что с Хуоти был Пекка. Он сходил к начальнику станции и достал билет. Когда пришел поезд, Хуоти пришлось поработать локтями, чтобы протиснуться через густую толпу к вагону, потому что желающих уехать было очень много. Когда, наконец, ему удалось забраться в вагон, он увидел из окна Пекку. Пекка стоял на перроне, махал рукой и что-то кричал ему. Но Хуоти не расслышал его слов. Потом Пекка стал медленно удаляться куда-то вместе с перроном.
Бараки, склады, скалы и корявые сосенки поплыли мимо вагонного окна, убыстряя свой бег. Промелькнул порог. А потом пошли болота с редкими островками леса. Через ровные промежутки замелькали столбы. Потом стемнело, и телеграфные столбы перестали мелькать за окном. Мимо пролетали только длинными огненными чертами яркие искры.
Хуоти заметил, что один из беспризорников забрался на багажную полку, и последовал его примеру. Внизу сидели люди и разговаривали.
– О господи, дожили! – вздыхала какая-то женщина. – Православные кониной питаются…
– А в Петрозаводске, говорят, конины и той нет, – отвечала другая женщина. – Все начисто съели. Хоть помирай, ничего не достанешь. Людей-то теперь хоронят, не отпевая. И платить надо 980 рублей.
Слушая разговор женщин, Хуоти вспомнил слова отца, сказанные ему на прощанье: «Там, в России, хлеба хватает». Теперь Хуоти встревожился. Его начало беспокоить, что же с ним будет. А может быть, эти женщины преувеличивают?
На нижней полке сидели двое мужчин, один из них был в черной кожанке. Они говорили о каких-то артелях лесорубов, о каком-то генерале Врангеле, о землетрясении, которое случилось где-то в Аргентине и уничтожило целых три города вместе со всеми жителями.
Поезд остановился на какой-то станции, и в дверях купе появился красноармеец с винтовкой в руке.
– Освободите купе! – приказал он.
– В чем дело? Почему? – запротестовал человек в кожанке. – Мы агитаторы. Я не уступлю своего места. Я не позво…
Красноармеец щелкнул затвором.
– Емельян, оставь их, пойдем в другое купе, – сказал другой красноармеец. Но Емельян не уступал. Он повторил еще строже:
– Агитаторы, марш из купе. Слышали?
– Братья-товарищи, мы уйдем. Только дайте нам собраться, – растерялся человек в кожанке. – Вы же видите, какие у нас тяжелые вещи.
Когда агитаторы и женщины со своими мешками и чемоданами ушли из купе, Емельян и его товарищ заняли их места. С ними был и третий человек – в гражданской одежде, с усталым видом, все время молчавший. Красноармейцы не спускали с него глаз. Видимо, это был белый офицер из армии Миллера. Этих офицеров еще немало укрывалось повсюду. А, может быть, еще какой-нибудь контрреволюционер? Из-за этого арестованного красноармейцы и велели освободить купе.
Хуоти тоже спрыгнул с багажной полки и ушел в другое купе. Там он собрался было подняться на багажную полку, но она оказалась занятой. К счастью, на нижней полке люди потеснились, и Хуоти удалось сесть. Страшно хотелось спать. Хуоти не заметил, как глаза сами собой закрылись и голова его опустилась на плечо соседа.
Утром Хуоти проснулся от громкого детского голоса, запевшего в коридоре вагона. В купе вошел тот самый босоногий мальчуган, который на станции Кемь просил у Хуоти закурить.
– Христа ради, – протянул мальчик жалобным голосом, протягивая рваную шапку.
Хуоти сразу же вспомнилась Наталия, точно так же ходившая просить подаяния перед войной. Она тоже просила Христа ради.
Одна из женщин спросила у мальчугана, где его отец.
– На Мудьюге умер.
Хуоти стало жалко мальчика. Ему хотелось тоже что-то дать ему, но у него у самого ничего не было.
Уже совсем рассвело, и опять можно было сидеть у окна и смотреть на плывущие мимо незнакомые места. Здесь было больше, чем на севере, лиственного леса. Березы и ивы, росшие вдоль речек и ручьев, еще не сбросили листьев, но листва была местами желтая. Все чаще мимо мелькали деревни и станции.
Пассажиры стали завязывать свои мешки и снимать с полок чемоданы. Приближаясь к Петрозаводску, Хуоти пытался представить себе, как выглядит столица, и не смог. Но ничего, скоро он увидит ее своими глазами. Но когда он вслед за другими вышел из вагона на перрон, никакого города он не увидел. На перроне столпилось столько людей, что Хуоти даже не смог разглядеть вокзала, только мельком успел заметить, что это было такое же деревянное строение, как и в Кеми. Но почему на перроне собралось столько народу? И чего все ждут? Хуоти тоже остался стоять и ожидать, с любопытством поглядывая в ту сторону, куда смотрели и остальные. Он увидел, как в дверях одного из пассажирских вагонов появился хорошо, но довольно странно одетый молодой человек. Поприветствовав собравшихся, человек начал говорить на ломаном русском языке. Около Хуоти остановились два красноармейца, которые везли в поезде арестованного.
– Точно. Это он, – сказал красноармеец, которого звали Емельяном.
Два года назад Емельян встречался в Царском Селе с этим иностранцем, который сейчас приветствовал жителей Петрозаводска и русскую революцию от имени рабочего класса Америки.
– Американские рабочие поддерживают революционный пролетариат России, – говорил американец с подножки международного вагона.
– Слушай и мотай на ус, – сказал Емельян арестованному, которого он сопровождал.
– Да здравствует мировая революция!
Люди захлопали.
Поезд ушел, и толпа стала расходиться. Большинство направилось в сторону города. Оказалось, люди собирались на станции, чтобы встретиться с известным американским корреспондентом, который ехал из Мурманска в Москву.
Хуоти пошел следом за людьми, которые, как он решил, шли в город. Но тут его внимание привлекла огромная бомба, установленная в станционном скверике, и он стал разглядывать ее. Бомбу сбросил самолет интервентов, но она не разорвалась. Ее установили в скверике, чтобы люди своими глазами видели, какие гостинцы шлет им мировая буржуазия.
Поглазев на длинную остроконечную бомбу, Хуоти двинулся дальше. Впереди шли несколько человек и говорили по-фински. Хуоти набрался храбрости и спросил у финнов, где находятся курсы учителей.
Финны с удивлением уставились на него: неужели этот парнишка с берестяным кошелем за плечами собирается стать учителем?
– Так значит, молодой человек учиться отправился? Ну что ж, прекрасно. А из каких краев молодой человек будет?
Хуоти рассказал. Финны слушали, улыбаясь с довольным видом. Значит, весть о Карельской Коммуне дошла до самых глухих деревень и пробудила в молодых карелах тягу к учебе.
– Кажется, курсы эти в здании учительской семинарии, – сказал один из мужчин.
– Да, они должны быть там, – подтвердил другой. – Вот когда подойдем, мы тебе покажем, куда идти.
– Неужели город такой? – спросил Хуоти.
– Это еще не город, – объяснили ему. – Город начинается за речкой Неглинкой.
Пришлось еще прошагать немало, прежде чем они дошли до моста. Не доходя до речки, Хуоти увидел несколько деревянных домов городского типа. Это были не бараки, а настоящие дома. Почти у самого моста, на правой стороне дороги, стояли два двухэтажных дома, выкрашенных в светло-желтый цвет. На стене одного из зданий была вывеска: «Трудовая школа первой ступени». За школой, на горе, стояло красное кирпичное строение. Финны велели идти Хуоти к этому зданию.
Хуоти медленно поднимался в гору.
Мечта, которая казалась ему такой далекой и даже недоступной, вот-вот исполнится. Осталось пройти всего несколько десятков шагов. Хуоти стало страшно. Он шел, замедляя шаг.
Подойдя к зданию, Хуоти залюбовался его большими окнами, красивыми кирпичными стенами. Здание было двухэтажное и выглядело совершенно новым. Но на дворе около дома никого нигде не было видно. Тяжелая входная дверь с грохотом захлопнулась за Хуоти. Неужели и здесь никого нет? На полу валялись обломки каких-то палок, куски провода, пустые гильзы. В конце длинного коридора Хуоти увидел дверь. Из нее вышла женщина в красной косынке, с метлой и ведром и начала подметать пол. Заметив Хуоти, она сказала:
– Красноармейцы только позавчера ушли. Еще не успели убрать…
От уборщицы Хуоти узнал, что на втором этаже живет директор, к которому ему и следует обратиться.
– Ну ничего. Что-нибудь мы придумаем, – сказал директор, узнав, кто такой Хуоти и зачем он сюда явился.
Вид у директора был очень озабоченный. Вокруг царил такой беспорядок, что действительно можно было усомниться, получится что-нибудь из этих курсов или нет. Эти мысли тревожили и самого директора. Но он ничего не стал говорить молодому карелу, который стоял возле двери с шапкой в руках и смотрел на него с такой доверчивостью.
– Садись, пожалуйста, – сказал Хуоти директор и многозначительно посмотрел на жену.
Жена директора недоуменно пожала плечами – дескать, угощать-то ведь нечем, но все же развела примус и поставила на него маленький кофейник. Пока варилось кофе, директор расспрашивал Хуоти, умеет ли он читать и писать, как живут люди в их Пирттиярви. Его, казалось, интересовало все.
– Кофе это, конечно, не натуральное, но что поделаешь, можно пить и такое, раз другого нет, – говорил директор. – Настоящего кофе теперь не достанешь. Пей, пожалуйста.
На столе появилось три кусочка хлеба. Хотя Хуоти и заметил, что хозяйка выложила на стол весь имевшийся у них хлеб, он все же взял один ломтик.
– Делать нечего, остается только набраться терпения и ждать, пока все наладится, – говорил директор, словно извиняясь перед Хуоти.
Хуоти почувствовал себя страшно одиноким. У него было такое ощущение, словно он чем-то виноват, что приехал раньше времени. Хотя откуда ему было знать? Ведь ничего не знали и те, кто направил его учиться. В остальных деревнях, по-видимому, знали, потому что кроме Хуоти на курсы еще никто не приехал.
Хуоти вспомнился дом, родная изба. Хоть и неказистая она, а все-таки родная. А теперь она там, далеко. Ой, как далеко!
Директор привел Хуоти в большую комнату, в углу которой стояли чьи-то чемоданы и мешки, и чувство одиночества стало проходить. Вскоре пришла и уборщица в красной косынке, которую Хуоти видел в коридоре, а за ней два финна в рабочей одежде.
Петрозаводск был русский город. Русскими он был основан на берегу Онежского озера, в устье реки Лососинки, и русским городом он продолжал оставаться и поныне. Правда, в городе была и синагога и лютеранская церковь, но они существенно не меняли лицо города. В последнее время в городе появилось много финнов. Часть приехала с польского фронта, часть из Сибири, часть из Петрограда, кто откуда. Все это были участники финляндской революции. Но относились они к событиям революции теперь по-разному. По-разному они относились и к тому, что происходило в России. Это Хуоти понял, прислушиваясь к разговору двух финнов, живших с ним в одной комнате. Они говорили о какой-то финской коммуне, которая образовалась где-то в далеком Буе. Они сами приехали оттуда. Но они говорили, что коммуна скоро развалится. Говорили они о каких-то убийствах, случившихся в Петрограде в финском клубе, и о возвращении в Финляндию.
– Говорят, теперь можно возвращаться, – говорил один из них, понизив голос. Он, видимо, не хотел, чтобы Хуоти слышал их разговор.
– Нет, полагаться на амнистию лахтарей нельзя, – возразил другой финн.
Говорили они о своих рабочих делах: в здании проводили электричество, и эти финны как раз пробивали в кирпичных стенах отверстия для втулок электропроводки. Свет в классные помещения надо было провести до начала занятий. Рабочие ворчали, что всегда чего-то не хватает, что совнархоз ничем не отличается от остальных учреждений, ничего там не достанешь без бумажки, саботаж да и только…
Хуоти толком не понимал, о чем шла речь, и решил про себя – для того, чтобы понимать такие вещи, надо лучше разбираться в политике, чем он. Пока и перед ним, как и перед отцом, жизнь с самых первых шагов начала ставить неразрешимые загадки, которые и для его отца часто оказывались камнем преткновения. Отец потому и отправил его, Хуоти, учиться, чтобы сын стал лучше его разбираться в жизни. А жизнь-то оказалась намного сложнее, чем Хуоти предполагал, уезжая из дому. Конечно, эти финны немало повидали на свете и разбираются в жизни.
