Текст книги "Не буди Лихо (СИ)"
Автор книги: Марина Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 43 страниц)
– Я себе эту копию оставлю. Вы не против? – спросил, не поднимая глаз от листа бумаги, и развернулся к выходу. Учитывая, что за спиной снова всё заскрежетало и задрожало, Зоечка была не против.
Очутившись на крыльце техникума, Диметриуш хмуро глянул на чернеющее в преддверии скорого дождя небо и спрятал справку о переводе учащегося Вовочки И. в нагрудный карман бомбера.
– Полетно-сценический, значит. Ну-ну.
Отмерил широкими шагами расстояние от ступенек до стоянки, где нетерпеливо ожидал своего седока любимый драгстер, забил в навигатор адрес Машиной бабули. Неспешно натянул перчатки, размышляя о таинственном младшем брате Фоллетского, и всё-таки не удержался от того, чтобы сделать один звонок.
Трубку сняли после седьмого или восьмого гудка.
– Здорово. Ты на месте?
– Само собой, – звонившего не удивил резковатый тон и отсутствие вступительной речи. – И тебе не хворать.
– Что объект?
– С утра в техникум скатался, сейчас изволят объяснять официантам в «Джокере», как правильно подавать вино к столу… А в чём дело, шеф?
– Не знаю пока… Отряди кого-нибудь в батин институт. Не нравится мне что-то, предчувствие какое-то нехорошее.
– Отряжу. Алекса и отряжу, он давно у меня домой просился… – лучший оперативник чем-то зашелестел, а затем уточнил:
– А какое задание-то ему поставить? Хочешь, чтобы он за кем-то конкретным там походил?
– Не знаю пока, – Димон почесал липкую от чая переносицу. Всё-таки, прежде чем отправляться в Луки, надо заехать к Маше на квартиру. «Хозяйку не застану, так хоть помоюсь». – Пусть присмотрится. Послушает. Не маленький, сам должен решить, что к чему. И это, слышишь?
– Ну.
– Скажи, чтоб не светился до поры. Всё. Давай. Вечером жду отчет.
– Это само собой, – ответила трубка и отключилась.
А два часа спустя Димон свернул на грунтовую лесную дорогу, которая, если верить указателю, должна была вывести его в местечко под названием Луки.
Это был довольно большой посёлок. Диметриуш даже удивился немного, потому что после пяти километров лесной дороги, совершенно не изуродованной следами цивилизации, он рассчитывал максимум на хутор, а здесь был настоящий маленький городок.
Димон остановился на вершине холма, с которого открывался вид на Луки, и с удивлением посмотрел вниз. Сердцем посёлка был большеокный, побеленный извёсткой санаторий, от которого в разные стороны, как артерии от сердца, разбегались жёлтенькие дорожки, обсаженные буйноголовыми, шумливыми соснами. Аккуратные домики с палисадниками и бегающими по внутренним дворам курочками, мирно жующие жвачку козы, речной трамвайчик, деловито пыхтящий по тёмно-синим волнам извилистой реки… И воздух! Смолистый, пропитанный солнцем и такой густой, что его хотелось есть ложкой, словно самый дорогой деликатес. Варварством было бы насиловать всю эту красоту треском мотора и выхлопными газами. Поэтому, прислонив драгстер к одной из стройняшек-сосен, Диметриуш засунул руки в карманы джинсов и неспешно двинулся вниз.
Первой, кого он встретил по пути, была женщина возраста неопределённого, ей легко можно было дать как восемнадцать, так и сорок восемь. А виной тому был несколько необычный, так сказать, имидж селянки. Уж больно привлекал внимание низко повязанный платок и полупрозрачная кофточка в сочетании со спортивными штанами, розовыми, с белыми лампасами. Но изюминкой наряда, несомненно, были блестящие босоножки на высоченных прозрачных каблуках. Причем на каблуках на этих женщина ковыляла смело, быстро и очень рисково, словно неопытный циркачонок, укравший у родителя опасные ходули. Завороженный этим поражающим воображение зрелищем, Бьёри, в буквальном смысле слова, застыл и промычал:
– М-м-м-э-э…
Дама замерла, словно гончая, почуявшая след, только что не шевельнула спрятанными под платком ушами и не дёрнула кончиком курносого носа, зато моргнула густо накрашенными ресницами и, широко улыбнувшись, продемонстрировала внуку Императора отсутствие верхнего правого клыка.
Диметриуш испуганно сглотнул, вмиг утратив умиротворённое настроение.
– Милая дама, – осторожно произнёс он и непроизвольно попятился, ибо дама, услышав обращение «милая» подняла руки к глубокому декольте, чтобы сделать его ещё глубже. – Не подскажете, как пройти к дому Василисы Лиходеевой?
Щербатая улыбка в мгновение ока растаяла, превратившись в злобный оскал, после чего «милая дама», так и не произнеся ни слова, брезгливо сплюнула в сторону и, обойдя мужчину по кривой дуге, уковыляла в сторону горизонта.
– Однако, – пробормотал Димон и, понадеявшись, что не все в этом посёлке столь гостеприимны и эксцентричны, свернул на подъездную дорожку, ведущую к стоявшему на отшибе особнячку, окруженному невысоким – в половину человеческого роста – заборчиком.
Дикий виноград так основательно оккупировал ограду этого домика, что Димону пришлось приложить усилия, чтобы отыскать небольшую калитку, на которой он обнаружил кованый рычажок с аккуратной надписью: «Прошу повернуть». Бьёри улыбнулся. Такие звонки были очень популярны в Империи в период его детства. Они с Ракетой не единожды попадали «на губу» за то, что звонили в двери и убегали. Причём Женька это делал в силу свойственной всем мальчишкам тяге к приключениям, а Диметриушу нравился тот момент, когда язычок несмело касался края колокольчика в первый раз, фальшиво, хрипло и немного испуганно, а затем, словно опомнившись и устыдившись, начинал отчаянно колотить по стенкам, создавая удивительную мелодию.
Впрочем, в этой своей слабости внук Императора мог признаться разве что только себе.
Повернув рычажок, Димон довольно кивнул – музыка этого конкретного колокольчика была чудо как хороша – и попытался толкнуть калитку, по опыту зная, что в деревенских домах её, как правило, не запирали.
Как правило, но не всегда.
– Есть кто дома? – прокричал он и не смог отказать себе в удовольствии ещё раз повернуть рычажок звонка. – Хозяева!
И едва не задохнулся, когда из-за угла выкрашенного в синий цвет здания появилась хозяйка. Невысокая, фигуристая, в узеньких джинсах и синей мужской рубашке, рыжеволосая, с глазами цвета первой майской зелени. Откровенно наслаждаясь восхищением, промелькнувшим в мужских глазах, она неспешно подошла к калитке, но открывать не спешила. Остановилась по ту сторону забора, вопросительно изогнула безупречно тонкую бровь и, накинув на плечи вязаную шаль, которую до этого держала в руках, хмуро спросила:
– Чего тебе, демон?
Диметриуш откашлялся, с недоверием всматриваясь в удивительные глаза. Нельзя сказать, что Маша была похожа на женщину, которая стояла сейчас перед ним, явно демонстрируя своё недовольство. И вместе с тем, было что-то общее в том, как та держала голову, как играла бровями и поджимала губы. И глаза. Глаза были совершенно такие же, яркие, живые, бедовые какие-то.
«Хороша бабуля», – мысленно усмехнулся Димон, вспомнив, по какой причине решил не ехать сюда вчера ночью.
– Здравствуйте, – осторожно подбирая слова, начал он. На бабушку Василису дама, стоявшая по ту сторону забора, походила менее всего, посему за фразу, которая вертелась на языке, можно было бы и схлопотать по морде. В случае ошибки, конечно. – Мне, право, неловко. И я заранее прошу прощения за свой вопрос. Но вы, случайно, не Машина бабушка?
Женщина ничего не ответила, и Диметриуш торопливо добавил:
– Хотя на её сестру вы похожи больше… Ну, если бы у Маши была сестра.
– Ну, допустим, бабушка. Дальше что?
Димон растерялся. Как-то не рассчитывал он, что разговаривать придётся через забор. Как не рассчитывал на столь холодный прием. С другой стороны, чего он ждал? Возможно, Маша уже обо всём ей рассказала. И если это произошло, то стоит не тёплого приема ждать, а того, что «старушка» спустит на незваного гостя собак.
– Видите ли, между мной и вашей внучкой возникло недопонимание. Мне поговорить с ней надо, а она прячется от меня и убегает… И, Василиса Владимировна, не сочтите за наглость, но может, вы меня хотя бы впустите во двор, неудобно же разговаривать через калитку!
– Просто Василиса, – ответила женщина и, отвернувшись, бросила через плечо:
– Проходи. Не заперто.
Недоверчиво глянул на калитку, которая, словно повинуясь силе его взгляда, вдруг качнулась, торопясь пропустить гостя, и опасливо перешёл на внутреннее зрение в поисках возможной ловушки или следов магического воздействия. Но обнаружил лишь красную вязь охранных заклинаний – таких же, как на пороге Машиной квартиры – да тонкую плёнку полупрозрачного защитного купола.
«Чертовщина какая-то!» – подумал Димон и проследовал за хозяйкой.
Василиса провела мужчину до летней беседки, в которой был накрыт обеденный стол, и жестом пригласила садиться.
– Долг хозяйки велит мне накормить гостя, – улыбнулась она и поставила перед Диметриушем чистую тарелку. – Даже если этот гость демон.
– Странно слышать это от вас, – парировал Димон, наблюдая за тем, как хозяйка выкладывает огромные, в мужскую ладонь, пельмени, щедро поливая их густой сметаной.
– Почему?
– Ну, учитывая, тот факт, что Машин отец демон… – Диметриушу показалось, что в зелёных глазах на миг промелькнул испуг. Впрочем, именно что показалось, потому что Василиса лениво пожала плечами и протянула:
– И что с того? Хорошее исключение только подтверждает правило.
Улыбнулась и кивнула на тарелку.
– Угощайся.
– М-м… спасибо, – сглотнул набежавшую слюну. – Возможно, вы в чём-то правы…
А! К чертям! Не то что говорить, думать же невозможно, когда парующий пельмень сам, словно по волшебству, заползает в ложку и призывно манит влажным, измазанным сметаной боком, напрочь лишая силы воли. Димон даже зажмурился, предвкушая, как брызнет на язык пряный мясной сок, наклонился немного вперёд и основательно откусил от гигантского пельменя и… И в следующий момент, вскочил на ноги, плюясь, жутко ругаясь и зарекаясь брать из рук женщин рода Лиходеевых какую-либо еду.
– Это что!? – отплевавшись, возмутился внук Императора. – Да как вы…
– Вареники, – Василиса выглядела реально перепуганной. – С малиной…
Димона передёрнуло. Он схватил одну из бумажных салфеток, лежавших на столе и, наплевав на то, как это выглядит со стороны, принялся насухо вытирать высунутый язык.
– Я не понимаю, – женщина вдруг осеклась, задумчиво посмотрела на лысую голову возмущённого демона, откинулась на спинку плетёного кресла и протянула:
– А скажи-ка мне, милый, чем это ты так моей внучке не угодил, что она тебя полынью потчевать вздумала?
И рассмеялась звонким молодым смехом.
– Да не прожигай ты меня так взглядом, мальчик!! Ешь спокойно. Я уже не в том возрасте, чтобы делать мелкие пакости. Поверь мне, если я захочу кому-то отомстить, то буду использовать тяжёлую артиллерию.
Димон вспомнил свою зелёную кожу и прическу а-ля жертвенный агнец, вспомнил взрыв в кабинете Базиля и содрогнулся. Нет, знакомиться с артиллерией Лиходеевой-старшей ему определённо не хотелось.
– Спасибо. У меня как-то аппетит пропал, – проворчал Димон, с тоскою глядя на восхитительные вареники.
– Ешь, говорю тебе, – тут же прикрикнула на него Василиса. – Не зли старушку.
Бьёри хохотнул.
– И если будешь славным мальчиком и расскажешь мне всё, как на духу, я, так и быть, дам тебе хороший стабилизатор… Кстати, без него тебе в таком виде ещё недели три ходить. Не меньше.
Содрогнувшись от нерадостной перспективы, Димон махнул рукой.
– Что ж, – проворчал он, – двум смертям не бывать, а одной не миновать!
В конце концов, если аккуратно дозировать правду, то Василиса может стать неожиданным помощником в реализации плана по водворению Марии Лиходеевой в его, Диметриуша Бьёри, жизнь.
Глава 8, в которой действие принимает неожиданный поворот
Ничего не поняла. Что произошло, и как так получилось? Только что я стояла на пороге директорского шкафа, с яростью глядя на покрытый короткой щетиной затылок и выискивая взглядом орудие мести, чтобы и приложить хорошенько, и при этом не насмерть, а уже в следующий миг мир взрывается. Я почти слепну от нестерпимо яркого всполоха, но успеваю заметить, как Диметриуш, снесённый огненной волной, падает на пол, вижу, как вскакивает с места дядя Вася и, страшно выпучив глаза, кричит что-то явно ругательное, слышу, как потрескивают, сворачиваясь от температуры, мои волосы, чувствую запах гари…
А уже в следующее мгновение Василий Иванович трясёт меня, как грушу и причитает:
– Мария! Маша! Бестолочь ты такая, ты что творишь?
От обиды захотелось плакать. Что я творю? Я? Я же вообще ничего сделать не успела!
– Видишь меня? – директор щёлкнул пальцами перед моим носом, а мне этот звук показался настолько оглушительным, что я ойкнула и прижала руки к ушам.
– Твою же мать, – прошептал дядя Вася. – Что ж теперь делать?
Вместо ответа я громко чихнула и немедленно застонала от боли: если от щелчка у меня заболели барабанные перепонки, то от чиха едва не взорвалась голова.
– Зеркальный эффект, – выдохнул директор, глядя на мои страдания, и добавил как-то уж совсем неадекватно:
– Чтоб я сдох.
Я не вполне понимала, что он бормочет… Хотя кому я вру!! Я не понимала вообще ничего. Кроме того, что у меня болит голова, мне страшно, холодно и…
– Дядя Вася, а почему я мокрая-то? – спросила простуженным голосом и покосилась на лежавшего на полу Диметриуша. От мужчины поднимался пар, и вообще, выглядел он как человек, случайно уцелевший после ядерной войны. Лысый, подкопчённый и тоже совершенно мокрый. А ещё в кабинете почему-то пахло жасмином и грозой. Я громко принюхалась, а Василий Иванович, словно извиняясь, развёл руками:
– Уж извини, вас двое, а я один. Что ты хотела, чтобы я сделал? Позвал кого-нибудь на помощь? Не смотри так, пришлось использовать то, что под руку подвернулось, – глянул хмуро, перевёл взгляд на Димона, кивнул каким-то своим мыслям и произнёс:
– Значит так. Мы никому ничего не скажем. Ничего не было…
Я открыла было рот, чтобы сообщить, что всё это, конечно, хорошо. Ну, то, что мы никому ничего не скажем. Однако можно на этот счёт просветить, хотя бы меня? Как непосредственного участника событий или просто в качестве исключения? Но дядя Вася тряхнул лохматой головой и застонал так громко, что я испугалась, как бы Зоечка в приёмной не подумала о нас чего неприличного:
– Чёрт, а если он догадается? – кивок на Димона и взгляд такой, словно добрейший Чапай планирует безжалостное убийство. – Будем надеяться, что твой парень, – вот это вот «твой парень» дядя Вася произнёс таким голосом, что у меня от стыда уши загорелись, – не очень хорошо пользуется головой и имеет привычку верить пожилым людям на слово… С другой стороны, с чего бы ему не верить? А?
Василий Иванович пробежался от стола до двери и обратно, метнулся ко мне и вдруг двумя руками обнял моё лицо.
– Машенька, – очень ласково проговорил он. – Машутка, ты мне веришь?
Я кивнула.
– Это хорошо. Это правильно. Верь мне, моя девочка. И главное, запоминай, что я тебе скажу. Сейчас ты выйдешь отсюда и спрячешься где-нибудь, где тебя никто-никто искать не станет. Дня на три, лучше на неделю. Поняла?
– Поняла, – торопливо кивнула я. – Дядя Вася, а что случилось-то?
– Случилось то, чего не может быть, потому что быть не может, – ответил директор, а я с удивлением смотрела на своё отражение в его глазах, пытаясь вспомнить из школьного курса анатомии, как на демонов влияют местные наркотики:
– У тебя только что случился выброс силы. Понимаешь, что это значит?
Я отрицательно покачала головой. Какой выброс силы? У ведьм такого не бывает. Нет у нас никакого накопительного резерва, неоткуда выбрасывать. Мы берем только то, что нам даёт природа и только тогда, когда это на самом деле нужно. Впрочем, о том, что я ведьма, Чапай не знал. Да и как бы он узнал, если на мне ни одной печати нет, потому что Буся решила меня даже Ковену не показывать.
– От греха подальше, – подмигнула она мне, собираясь на консилиум в честь моего тринадцатилетия. – Пусть лучше злорадно посочувствуют, что очередная моя наследница не приняла родовой дар.
– Это значит, – не подозревая о моих мыслях, говорил Чапай, и говорил так тихо, что я, скорее, читала по губам, чем слушала, – что ты демон, девочка моя.
И тут я не выдержала и рассмеялась. Наверное, слегка истерично, но за это, учитывая все обстоятельства, меня можно простить. Демон! Как же! Все знают, что демонами рождаются только мужчины! Была бы я демоном…
– Посмейся-посмейся, – дядя Вася кивнул устало и присел на свой стол, скрестив руки на груди. – Я бы тоже посмеялся и не поверил бы ни за что на свете, если бы не видел всё своими глазами. Но я видел. А вот он, – очередной кивок в сторону Диметриуша, который уже начал подавать признаки жизни, – нет. Поэтому, полагаю, у меня получится обвести его вокруг пальца. Но ты всё равно спрячься, пока магфон не успокоится. Фонит от тебя так, что стервятники налетят – глазом моргнуть не успеешь.
Он был совершенно серьёзен. Он и не думал шутить. Указания отдавал по-военному чётко и, по всей вероятности, ожидал от меня военной же исполнительности:
– Только мне не говори, куда идешь. Вообще никому не говори. И к Васе не езди, там в первую очередь будут искать, если вообще будут. И не звони ей – отследят.
С каждым его словом мне становилось всё страшнее и страшнее. О чём он говорит? Не верилось, что это не шутка. Какой из меня демон? Я и ведьма-то подпольная, а тут ещё такое… И Диметриуш. Как объяснить старинному бабушкиному приятелю, что мужчина в любом случае станет меня искать? В нём, видите ли, проснулось благородство. Он, понимаете ли, собирается спасать меня от кошмаров.
«Господи!! – я схватилась руками за голову. – Кошмары! Даже думать не хочу о том, какую причудливую форму они примут в свете последних событий».
– Дядя Вася, – жалобно заскулила я. – А может, вам показалось, а?
– Не показалось, – сказал, как отрезал. – Всё, Маш, иди. Нет сейчас времени с этим разбираться. Чтоб я тебя до выходных не видел и не слышал. А в субботу у Васи встретимся и устроим консилиум. Подумаем, как жить дальше, и где теперь тебя прятать.
– Господи! – всхлипнула я, не требуя объяснений, ибо и без них было понятно, что случится, если обо мне узнает правительство. Или Империя. Или Охотники.
– Господи!
Где-то в коридорах Техникума прогремел звонок, сообщая о начале очередного урока, и это послужило для меня сигналом. Я вдруг поняла, что мне надо делать и у кого спрятаться.
Подскочила к Василию Ивановичу, обняла его порывисто, шепнув куда-то в плечо, глотая подступившие к горлу слёзы:
– Дядя Вася, спасибо! Я…
– Всё будет хорошо, – он на секунду крепко прижал к своей груди мою голову. – Беги.
И я побежала. Мимо задумчивой и непривычно молчаливой Зоечки, которая сидела с таким видом, словно спала с открытыми глазами. Хотя что я знаю о методах демонов? Возможно, так и было. Возможно, Чапай подстраховался, избавив нас от любопытных ушей. Мимо закрытых дверей. Вниз по лестнице, через холл, на крыльцо, девять ступенек до асфальтовой дорожки и восемнадцать шагов за угол техникума. Туда, где к кирпичной стене был приколочен старенький, но всё ещё работающий таксофон.
Номер, который меня заставили выучить наизусть, едва мне исполнилось шесть лет, я набирала трясущимися руками и всхлипнула то ли от облегчения, то ли от радости, когда в трубке раздалось грубоватое:
– Алё! Говорите!
Я громко шмыгнула носом и пролепетала:
– Стёпа?
Он молчал целую секунду, которая мне показалась вечностью. «А что, если всё изменилось? – успела малодушно испугаться я. – Что, если я ему не нужна, как раньше?»
– Маруська, ты там плачешь, что ли? – растерянно выдохнул он. – Что случилось? Ты где?
Я услышала, как где-то там, далеко, возле Стёпки, завизжали тормоза, хлопнула дверь, остервенело и неожиданно громко, и заголосил сумасшедший ветер, и уже сквозь этот безумный вой до меня долетел Стёпкин голос:
– Не надо, я уже вижу. Стой, где стоишь. Буду через пятнадцать минут. Нет, через одиннадцать. Машка, не уходи никуда, слышишь?
– Да.
– И не реви.
– Я не реву. Я, Стёп…
– И я тебя, – односложно заверил он и отключился, а я повесила трубку и, закрыв глаза, прижалась лбом к шершавой стене.
Буся всегда говорила, что две вещи я, к великому её сожалению, не научусь делать никогда: признавать свои ошибки и просить прощения. И у меня не было ни одной причины, чтобы ей не верить, потому что Василиса Лиходеева, по её же словам, была совершенно такой же. Обидчивой, в чём-то мстительной и злопамятной. С другой стороны, видели ли вы незлопамятную ведьму? Лично я – нет.
Когда мне было четыре года, отец решил, что не сможет дать мне должного воспитания, что будет лучше, если я стану жить без него.
В тот день мне исполнилось десять. Был праздник с друзьями, обязательным тортом и подарками.
Он приехал с букетом поздних астр, декорированных ветками кроваво-красной рябины, и игровой приставкой. Я вцепилась в него руками и ногами и, захлёбываясь от нечеловеческой любви, просила забрать меня с собой. Не потому, что у Буси было плохо – очень! Очень хорошо! – а потому что она не была им.
Он отказался.
Я рыдала до икоты, пока солнце не взошло над Луками. С тех пор я ненавижу рябину. С тех пор я не сказала отцу ни слова.
Спустя неделю после моего восемнадцатилетия я позвонила Стёпке и заявила:
– Всё! Теперь я совершеннолетняя и ты не можешь больше мне приказывать. И в гробу я видела этот ваш филфак. Я хочу в Империю. И в долю хочу, в твою контору. Хочу быть твоей штатной ведьмой.
– Жди, – сказал он. – Буду через девятнадцать минут.
Хорошо, что я не успела начать собирать чемоданы, потому что вместо договора о сотрудничестве я получила три позорных шлепка по заднице и один подзатыльник:
– Чтоб мозжечок на место встал, – так прокомментировал тогда свои действия мой старший брат.
Это было три года назад. Полагаю, не стоит уточнять, что за это время я закончила универ, научилась любить свою работу и… Да. Со Стёпкой я больше не разговаривала.
Поэтому сейчас, стоя за углом техникума, прижимаясь мокрой щекой к кирпичной стене, я дрожала от стыда и страха. Я знала, что виновата. Знала, что он тогда поступил грубовато – чего ещё ждать от солдафона?! – но верно. Сто раз я набирала его номер. На домашнем телефоне, не снимая трубки. Тысячу раз шептала слова извинений в своих мыслях. Миллион упущенных возможностей…
– Я же велел не реветь, – раздалось за моей спиной на три минуты раньше обещанного.
– Я не реву-у-у, – таки проревела я и кинулась брату на шею. – Не реву я, мне просто страшно.
Он обнял меня, немного приподняв над землёй, а затем водрузил на место и строго предупредил:
– Если это из-за мужика, то я сначала оторву ему яйца, а потом так тебе всыплю, что неделю сидеть не сможешь, потому что я не поехал на чертовски важные переговоры, и это…
– Это не из-за мужика, – вспыхнула я. – Это другое.
Внимательный взгляд синих глаз и быстрый кивок.
– Хорошо. Поехали, по дороге расскажешь.
Лет восемь назад Стёпка обосновался на Тринадцатом. Сказал, что работы здесь для наёмника непочатый край, да и вообще, перспективная территория. Открыл своё охранное агентство и за истёкшие годы очень плотно занял эту нишу: демонов-телохранителей в те времена у нашего правительства ещё не было.
– Стёп, а ты как тут так быстро очутился? – вдруг встревожилась я. – У тебя всё в порядке? Ты не прогорел?
– Не прогорел, – рассмеялся он и взял меня за руку, как когда-то в детстве, надёжно и крепко утопив мою ладошку в своей. – Но мне приятно твоё волнение. Идём?
– Идём, – я бросила опасливый взгляд на окна кабинета директора и торопливо посеменила рядом с братом.
Он довёл меня до своего внедорожника, рядом с которым я почувствовала себя песчинкой, маленьким одиноким парашютиком одуванчика в бесконечной пустыне вселенной, каплей воды в мировом океане…
– Ну, что ты смотришь на него, как крыса на «Титаник»? – проворчал Стёпка, разбивая все построенные мною метафоры, распахнул дверцу и подтолкнул меня под попу. – Забирайся, черепашка, поедем тебя кормить и слушать.
– И жалеть ещё, – проворчала я, пристёгиваясь.
– И не ругаться, – добавила шёпотом, когда брат захлопнул дверь и, поигрывая ключами, направился к месту водителя. В том, что он будет ругаться, когда я расскажу ему о кошмарах и о том, почему я ото всех их скрывала, сомневаться не приходилось.
Стёпка шумно устроился на своём месте, заблокировал двери, повернул какой-то рычажок на приборной панели, и машина заурчала, словно большой зверь, а затем мягко двинулась со стоянки. Я незаметно покосилась на стоявший рядом с Чапаевским бульбовозом мотоцикл и поёжилась, неосознанно вжимаясь глубже в кресло.
– Я должен о чём-то знать ещё до того, как мы доберёмся до моего дома? – спросил Стёпка, заметив мои действия, и я пожала плечами. В такие моменты брат включал Стэфана – человека, которого я совсем не знала: жёсткого, подозрительного, убийственного демона.
– Если ты намекаешь на возможный хвост, то пока, думаю, бояться нечего.
– Пока? – он приподнял светлую бровь, изогнув её вопросительным знаком, и бросил на меня короткий, но весьма внимательный взгляд.
– Ага, – покаялась я и суетливо погладила по голове собачку – мой подарок – стоявшую на приборной панели. – Наверное.
Стэфан не выключался и подозрительно следил за мной через зеркало.
– Даже так? – наконец, пробормотал он. Помолчал с пару минут, обдумывая мои слова, а потом кивнул:
– Ладно, тогда заедем купить пожрать. Дома хоть шаром покати, я там неделю не был. На работе аврал. Нового консула назначили, слышала?
«И даже видела», – тоскливо подумала я, но решила пока эту информацию попридержать.
– Так как ты ко мне так быстро приехал? – я неуклюже попыталась переключить разговор в другое русло и даже удивилась, когда мне это удалось.
– Сейчас увидишь, – довольным голосом заявил Стёпка. – Последние разработки вашего правительства. Мне голову оторвут, если узнают, что я их в личных целях использую… Хотя кто им скажет-то…
Он достал из бардачка медную штуковину, то ли окуляр безумного часовщика, то ли линзу зажиточного ювелира, пошарпанную какую-то, на тонком чёрном ремешке.
– Это что? – полюбопытствовала я, но Стёпка на меня цыкнул и немедленно нацепил этот странный монокль на правый глаз, покрутил справа от руля какую-то круглую штучку и бросил в мою сторону:
– Ничего не бойся. А лучше сразу глаза закрой.
Понятное дело, что после этой фразы я, как говаривал мой товарищ по детским играм, распахнула все четыре глаза, вцепившись рукам в собственные коленки. Наверное, кто-то посчитает меня мазохисткой. В том смысле, что нельзя любить кинематографические хорроры так, как люблю их я. До остановки сердца, до холодного пота вдоль позвоночника, до дрожи в коленках, до боязни ночью спустить ноги с кровати. Не при моих кошмарах. Нельзя, наверное, но я люблю.
Как-то лет десять назад Буся укатила на свой очередной научно-экспериментальный шабаш, оставив меня полновластной хозяйкой нашего особнячка. И я решила устроить «Ночь ужаса» – ретроспективу лучших ужастиков за последние сто лет. Без ложной скромности скажу, пикантненько получилось: пять самых страшных фильмов столетия, которые выбирались по результатам опросов, в самом центре ведьминой берлоги. Пришли все приглашённые. Никто не нашёл в себе сил отказаться.
Нас было тринадцать человек – символичненько, но увы, не моя заслуга, потому что один из зрителей приволок с собой младшую сестру – восемь литров горячего шоколада, два килограмма зефира и целый мешок «Морских камушков», нежно любимого мною изюма в разноцветной глазури. К пяти утра я осталась одна. И в тот момент, когда на экране появился ужасный японский мальчик с разодранным в немом крике ртом и чёрными провалами вместо глаз, где-то на кухне раздался чудовищный грохот.
Вся жизнь пролетела перед моими глазами, а виденные мною до этого кошмары вмиг показались наивным лепетом несмышлёного младенца. Ибо на этот раз всё происходило на самом деле. Я взяла забытую кем-то вилку и, ежесекундно сглатывая, дрожа коленками и подбородком, крадучись направила свои стопы на шум. И ровно через пять минут узнала, что такое оргазм, но к сексу это не имело никакого отношения, конечно. Просто когда я увидела, что весь тот шум произвели отклеившиеся от стены фотообои, которые Буся зачем-то поклеила накануне, я почувствовала такую жаркую волну, такое невыразимое ощущение, такой взрыв эмоций, что… Пожалуй, ТАКОГО с тех пор мне испытывать не приходилось.
Впрочем, в тот момент, когда Стёпка предложил мне закрыть глаза, я об этом не вспомнила. Эта история пришла мне на ум гораздо позже и при других обстоятельствах, а в тот момент я вытерла повлажневшие ладони о собственные коленки и с замиранием сердца пробормотала:
– Обязательно.
Стёпка выдохнул, совершенно неожиданно перекрестился, причём я даже не успела съязвить на этот счёт, ибо Бусину веру он неизменно поднимал на смех, оскалился по-волчьи, прорычав что-то отрывисто на незнакомом мне языке, и мир за окнами внедорожника дрогнул. В прямом смысле этого слова. Горизонт вильнул куда-то вверх и закрутился спиралью, а затем всё поглотила непроглядная ночь, чернильная, густая и липкая. Эта тьма была смертью. От неё пахло тленом и разложением, свежей землёй, пеплом сожжённых костей и приближающейся грозой.
– Мамочки! – скорее подумала, чем произнесла я, и, наверное, впервые заорала от страха, который к моим снам не имел вообще никакого отношения, едва не оглохнув от собственного крика. Зажмурилась изо всех сил и вцепилась то ли в Стёпку, то ли в удерживаемый им руль, то ли в то существо, что потянуло ко мне свои бесконечно пугающие, туманные щупальца. По-моему, я умоляла брата остановиться, клялась, что всё расскажу, что признаюсь в чём угодно, обещала не разговаривать с ним до конца жизни и вслух надеялась на то, что Бог лишит меня разума или хотя бы сознания…
А потом всё закончилось.
Словно и не было ничего.
Было шоссе, упирающееся в уныло-урбанистический дождливый горизонт, здание огромного гипермаркета с наполовину заполненной стоянкой, внезапно заигравшее радио, визг тормозов и шокированный взгляд Стёпки.
– Машка, ты в порядке? – выдохнул он. – Я же говорил, закрой глаза.
А я рванула ремень безопасности и выдавила сквозь намертво сцепленные зубы:
– Дверь!!
Братишка всегда понимал меня с полуслова, поэтому пока меня рвало на мокрый асфальт, достал откуда-то бутылку минеральной воды и упаковку влажных салфеток.
– Никогда больше, – поведала я, обретя возможность говорить, – не пользуйся этой штукой.
Откинулась на спинку пассажирского сидения и прикрыла глаза. Брат, не говоря ни слова, щёлкнул моим ремнем безопасности и, судя по звукам, повозился со своим. Он молчал. Я не открывала глаз, но мне это и не надо было, я и так знала, что он сидит, положив руки на руль, и испытывает его на прочность, сжимая сильными пальцами. Знала, что хмурится, отказываясь на меня смотреть. Знала, что подбирает слова…
