Текст книги "Не буди Лихо (СИ)"

Автор книги: Марина Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)

– Ну, просто всё так… Не знаю. Дим, плюнь ты на всё. Не расстраивайся. Если хочешь, нас Пудя прямо сейчас куда угодно…

– Маш… – Димка хлопнул себя по коленям и захохотал. – Ты что? Ты решила, что это дед меня в опалу отправил?

– Типа того…

– Брось… Он тут совершенно не при чём. Когда бы он успел приказ отдать? – всё ещё улыбаясь, он обнял меня за плечи и ласково притянул к себе.

– Ну, не знаю… Может, заранее… – предположила я, но Димка уверенно тряхнул головой:

– Ерунда. Если бы он и в самом деле захотел меня запереть, он бы в первую очередь забрал ключ… Зачем, ты думаешь, я об этом у стражника спрашивал?

Я недовольно нахмурилась и, оттолкнув его, отошла к окну, где устроилась на подоконнике. А вот Димка за мной не последовал, вместо этого он растянулся на кровати и, закинув руки за голову, расслаблено поглядывал в мою сторону.

– Объясни, – потребовала я.

– Уверен, это всё мама; она меня так впервые в детстве заперла. Знала, что дед – единственный для меня авторитет и его приказов я не посмею ослушаться, и пользовалась этим беспощадно. Сначала, чтобы наказать, потом – чтобы сорвать неугодную ей встречу, свидание с недостойной девушкой, попойку с друзьями…

Ну и методы воспитания в императорской семейке! Однако.

– Ты только не обижайся, – проворчала я. – Но у твоей мамы какие-то грязные методы.

Подошла к кровати и, вытянувшись рядом с Диметриушем, закинула колено на его бедро и, прижавшись носом к смуглой шее, с наслаждением втянула в себя уже ставший родным запах.

– Наверное… – отстранённо проговорил демон, перебирая волосы на моём затылке. – Я не знаю. Привык. Она же только как лучше хочет…

– Хочет как лучше, а получается – как всегда, – не хотела сдаваться я.

Не представляю себе, какого добра можно было желать, насильно запирая собственного сына, давая ему при этом понять, что Император им не доволен и лишая такого важного сейчас общения с друзьями. Но в тот момент я ничего Димке не стала говорить. В чём-то он прав. Наталия Бьёри – его мать, и она ею останется, какой бы она ни была.

– Не злись, – я почувствовала, как Дима поцеловал волосы на моей макушке, а затем продолжил рассказывать:

– У неё же по всему дворцу шпионы. Такая агентурная сеть – любая разведка обзавидуется. Так что сейчас я вижу только два повода запереть нас тут. Первый: она боится, что я уйду на Тринадцатый и окончательно разругаюсь с дедом. И, если честно, то я сейчас склоняюсь к идее поступить именно так… И второй. Она знает, что нам категорически важно поговорить в спокойной обстановке, и делает всё для того, чтобы в этот раз разговор состоялся.

Я бросила на Димку скептический взгляд. Лично мне объяснение с домашним арестом казалось более логичным. Красный император, по-моему, ясно дал понять, что не верит Димкиным словам об участии Фоллетского в событиях последних дней. Вот и велел задержать. Не удивлюсь, если он ещё и Следственный комитет вызовет. Всё-таки мы с моим демоном теперь беглые преступники…

Додумать мне не позволила внезапная передислокация Диметриуша. Не говоря ни слова, он переместился так, чтобы я оказалась под ним, и прошептал прямо в удивлённо распахнутые губы:

– А может быть, всё ещё проще, – стянул пиратскую повязку и отбросил её в изножье кровати.

– Проще? – я опустила руки ему на плечи и приподнялась, провокационно потеревшись своей грудью о его. Я уже выучила правила этой игры: играть в неё вдвоём намного интереснее.

– Знаешь, о чём моя мама мечтает больше всего? – он поцеловал меня в чувствительное местечко чуть ниже виска, прямо напротив уха, и я судорожно втянула в себя воздух. Господи! Как же он их находит? Каждый раз новые?

– О чём?

Я уже не была уверена, хочу ли я знать, о чём там мечтает Наталия Бьёри. Мне хотелось, чтобы Димка отбросил разговоры и перешёл к более активным действиям. И от мысли об этих действиях у меня внутри всё сладко сжималось и дрожало. Диметриуш снял с моего лица очки и осторожно отложил их в сторону, а затем шепнул, прикусив мою мочку:

– О внуках, – и пока я пыталась вникнуть в суть его слов, спросил:

– Ты как насчёт того, чтобы немножко её порадовать, и нас с тобой заодно? Если что, я готов…

Плавно двинул бёдрами, надавливая в самом правильном месте, и я простонала бездумно:

– Да-а…

– Точно-точно? – мурлыкнул этот сын сатаны и звякнул пряжкой моего ремня.

– Точно, – выгнулась, помогая стянуть с бёдер джинсы и наслаждаясь музыкой Димкиного стона и его же жарким шёпотом:

– Ведьмочка моя… хочу тебя… всю. Маша…

Мне понадобилась минута или две на то, чтобы осознать, что он мне сказал и под чем я подписалась.

– С ума сошёл? – воскликнула я, отталкивая Диметриуша. Такими вещами я точно не собиралась шутить.

Он жалобно вздохнул, не желая отталкиваться и выпускать меня из объятий, прижался лбом к моему лбу и, жадно всматриваясь в мои глаза, проговорил:

– Маш, ну ты же видишь. Я не могу без тебя. Давай поженимся, а?

Глава 34, в которой под масками оказываются совсем не те лица

Димон насмехался, скорее, над собой, чем над всей ситуацией в целом. Ну, что, казалось бы, сложного в том, чтобы сделать предложение любимой женщине? Что трудного в том, чтобы открыть рот и произнести четыре простых слова:

– Я люблю тебя, Машка…

Машенька. Маша.

Тем более, что всё очевидно без слов, и переживать о взаимности не приходится. Уж точно не как в тот самый первый, давно забытый неудавшийся раз, когда счастливым соперником – вот же ирония судьбы! – оказался старший брат той, которой Диметриуш сейчас так коряво пытается рассказать о своих чувствах.

Смешно вспомнить! Честное слово! Полжизни назад он тоже верил, что влюблён. Полная чушь! Нынешнее – настоящее! – чувство, как выяснилось, отличалось от былого так, как пышущая жаром бурлящая лава отличается от смертельно больного пламени газовой конфорки. Она манит к себе, ужасая и восхищая одновременно, потому что боишься потеряться в ней окончательно и радуешься этой потере, как ничему и никогда. Тянет, словно магнит. Очень симпатичный, сексуальный, будоражащий кровь магнитик. С потрясающей попкой, мягкой грудью и сладкими, как гречишный мёд, поцелуями. И с глазами зелёными-зелёными, словно первая апрельская листва… И ты понимаешь, что сворачивать поздно – да и не хочешь ты никуда сворачивать, себе-то зачем врать!? – понимаешь, что одно лишь прикосновение может сжечь тебя в секунду, так, что и пепла не останется… А остановиться не можешь, летишь на пламя, как безмозглый мотылёк на свет ночного фонаря, забыв обо всём.

– Я люблю тебя, девочка моя…

Что стоит сказать это? Между прочим, как говоришь каждый день «Привет! Как дела?». Или шепнуть в порыве страсти, прижавшись губами к розовому от смущения ушку? Такие простые слова. Два местоимения и глагол. Я тебя люблю. Мантра, безотказно действующая на любую женщину. Но почему же тогда так невыносимо сложно их произнести? Почему руки дрожат, как у прыщавого подростка, а на языке вертится какая-то ерунда. И ты пытаешься шутить, насмехаешься над собой и тянешь, тянешь зачем-то время… Пока, наконец, в приступе панического отчаяния не выдыхаешь из себя:

– Маш, ну ты же видишь. Я не могу без тебя. Давай поженимся, а?

Сказал и замер, мысленно ругая себя последними словами. Дурак. Неудачник. Четвёртый десяток разменял, а так лоханулся! Не здесь надо было. Не сейчас. И цветов не купил. И шампанское. И кольцо! Твою же мать! Надо же было сначала купить кольцо!..

Маша медленно моргнула.

– Ты хочешь сказать, – сердце Димона пропустило удар, и внезапно захотелось выпить чего-нибудь горячительного. На худой конец, подошла бы и валерьянка. – На самом деле?

Выдохнул. То есть, надежда есть.

– Для меня это почти с самого начала было на самом деле, – вкрадчиво заметил он и едва не рассмеялся, когда она распахнула глаза. Столько было в них удивления, недоверия и – да! да! – чистого, как воды горного ручья, восторга. Не неудачник – счастливчик. Но зато натуральный дебил, с этим не поспоришь. Давно надо было это сказать, сразу, как только мысль более-менее оформилась в голове!

Кончик розового язычка скользнул по нижней губе, увлажняя её, и Диметриуш едва не сорвался, чтобы попробовать её на вкус. Наклонился даже, но Машка не была бы Машкой, если бы не остановила его сомневающимся взглядом и не потребовала расставить все акценты. Раз и навсегда.

– Почти с самого начала? – повторила она и, подозрительно сощурившись, слегка склонила голову к плечу.

«Ладно».

– Ага, – не удержавшись, Диметриуш поцеловал порозовевшее ушко и шепнул:

– Только мотивы изменились, – провёл пальцами по чувствительной шее, дурея от того, с какой скоростью колотится пульс под кожей. Кто бы сказал, что такая ерунда может принести столько удовольствия – ни за что бы не поверил! – И если ты ещё не поняла, то они до удивительного просты и где-то даже эгоистичны. Ни с кем не хочу тебя делить. Хочу, чтобы только моя была.

И с трудом преодолевая незнакомое чувство, больше всего похожее на раздражающее смущение, на досаду из-за общей неестественности ситуации, всё-так вытолкал из себя:

– Люблю.

И снова замер, на этот раз в ожидании, настороженно и нетерпеливо вслушиваясь в звенящую тишину, не нарушаемую даже звуком Машкиного дыхания. Ни один мускул не дрогнул на её лице, а зрачки оставались по-прежнему расширенными, делая глаза чёрными-чёрными. Потерянными какими-то. Она что же, не верит ему? Или верит, но вся взаимность, на которую Диметриуш так опрометчиво уповал, была им же и придумана?

«Пусть скажет уже, хоть что-нибудь!» – мысленно взмолился Димон, и Маша сказала, уточнила, предварительно опустив веки:

– Да?

– «Да» – и всё? В смысле, «да»? – Диметриуш осторожно тряхнул свою невесту, но она только ещё больше зажмурилась. – У тебя есть совесть, ведьма? Я говорю тебе, что люблю, а ты… Что, «да»? «Да» – уверен ли я? «Да» – ты приняла к сведению? Да…

Она изловчилась и легко поцеловала его прямо в возмущённо изогнутые губы.

– Совсем другое «да», – улыбнулась она и вдруг затараторила смущённо:

– Хотя, конечно, наверное, стоило бы спросить, уверен ли ты и всё такое… Но я так боялась, что всё закончится, и ты… Буся мне точно голову открутит! Боже, что я несу? Что смотришь? Целуй меня немедленно, пока я какую-нибудь глупость со страху не ляпнула.

Диметриуш рассмеялся, а затем легонько-легонько прикоснулся к Машкиным губам, приоткрывшимся в ожидании, и шепнул:

– Нет, – а когда она замерла испуганно, добавил:

– Сначала скажи.

И – о да! – на мгновение успел ощутить неземной вкус злорадного торжества. «Не только мне страдать и мучиться в ожидании! Не только мне бояться отказа и прикидывать, который глаз ты мне попытаешься подбить на этот раз». А затем она медленно-медленно провела языком по его горлу, облизывая кадык, дотрагиваясь до кожи краем зубов, руки же опустила вниз, туда, где над прямоугольной пряжкой ремня дрожало от напряжения и нетерпения тело, и протянула игриво:

– М? О том, как в голове темнеет от желания?

Проклятье!

– Не об этом.

«Что за дурак мог ляпнуть это в такой момент? Давай, малыш! Давай, моё солнышко, об этом, об этом говори… И пожарче, погрубее. Я вообще люблю, когда…»

– Погрубее, значит? – Маша просунула ладонь за пояс, не расстёгивая, так откровенно, так жадно… и мышцы живота свело от жаркой судороги.

«Капец! Я что? Вслух это сказал? Вот же я придурок…»

– Ага… – казалось бы, на большее сил уже не осталось. Только продолжай, продолжай, моя хорошая! Вот так вот гладить, слегка царапая, задевая ласковыми пальчиками жёсткие короткие волоски. – Но о главном не забывай.

– Об этом?

– М-м-м-м… – вторую руку она решила тоже опустить вниз. И сжать ею там всё уже и без того каменное и, наверное, даже железобетонное. – М-м-а-аша!

Будто сжалившись, а может, наоборот, чтобы ещё больше помучить, вернула руки ему на плечи, приоткрытым ртом прижалась к горлу и ласково толкнула, заставляя откинуться на спину, а затем забралась сверху, продолжив начатое, и Димон с обреченностью уловил отголосок мысли, что если она будет продолжать в том же духе, надолго его выдержки не хватит, он просто пошлёт все принципы и так её…

– Мне было четыре года, когда я увидела тебя впервые, – прошелестела Машка и потянула вверх его майку, открывая себе более свободный доступ к его телу. – Ты был такой красивый, такой красивый, Димка… Не представляешь себе. Я глаз оторвать не могла. Смотрела и думала: «Вот сказочный принц!»

Димон выдавил из себя напряжённый смешок и простонал, сминая в горстях покрывало:

– Ма-аша… Не заставляй меня чувствовать себя извращенцем! Тебе четыре года было!

– Даже почти пять, – уточнила ведьмочка и поцеловала его в живот. Чуть-чуть ниже пупа. И лизнула ещё, чертовка, от чего Диметриуш едва не взвыл в голос, – но мне теперь кажется, что я уже тогда… что твой аркан порвался только потому…

Проложив дорожку из поцелуев до пояса, она вдруг замерла, подняла голову, чтобы поймать Димонов горячечный взгляд и, не разрывая зрительного контакта, провела языком по джинсе вдоль ширинки.

– Только потому, что я не хотела отпускать.

– Иди сюда немедленно! – прорычал Димон и, схватив одной рукой девушку за плечо, второй вцепился в её волосы. Наверное, даже больно сделал немного. – Сию минуту говори, что любишь меня, чудовище, или я тебя… я тебя так…

– Тр-р-р-ахнешь? – смачно прокатила на языке она и выгнулась дугой, вытанцовывая поверх его бёдер какой-то уже совершенно безумный танец.

– Мар-р-р-рия… Ивановна!!

С ума сойти! Что она творит? Это из-за его признания? Идиот. Надо было раньше сказать…

– А если не скажу, то не тра…

Всё.

Опрокинуть, подмять под себя, поцеловать, впиться жадным поцелуем в этот рот, исцеловать всю, забыв и мотивах, начисто утратив способность внятно произносить любые слова. Слова…

– Машка, зараза! Ты же любишь, я вижу! Ну, что тебе стоит? Скажи, ну, пожалуйста… Мне надо, так надо услышать… Хорошая моя, единственная.

– Ты же знаешь.

– Скажи.

Ремень с визгом вылетает из шлёвок, дрожащие руки, скорее, мешают, чем помогают избавить их обоих от одежды, хотя бы частично. И обжигающий стон:

– Очень. Только тебя… О, боже, Димка! Сделай так ещё!

Взрыв в голове, а сердце бухает так, что ты боишься, как бы не сдохнуть от инфаркта, врываешься в ласковую плоть и требуешь:

– Полностью…

Нежное тело встречает его тугой влажностью, ненасытно требующей большего, большего… Глаза застилает потом, но нет возможности его убрать, потому что руки дрожат, удерживая вес, и мышцы живота, и другие… мышцы тоже сжимаются и настоятельно требуют начать уже возвратно-поступательные движения…

– Люблю, – выдыхает она, вдавливая пятки в его ягодицы, подгоняя, безмолвно умоляя начать двигаться, – тебя. Дим-а-а…

Медленное движение назад… «Я сдохну, сдохну сегодня!»…и вперёд.

– Ещё, – хрипит уже на чистом упрямстве, – раз, – на изломе собственных сил, с ума сходя от того, как плотно она его обхватывает, как хнычет нетерпеливо, как тянется за его губами… Чер-р-рт! – скажи.

– Люблю тебя!

«О, да! Будь я проклят! Да!»

И Диметриуш начинает двигаться. Нет, срывается сразу в бешеный темп, не думая о том, может сделать Маше больно или… Да она и не даёт думать, она задыхается, цепляясь за него, подстраивается, встречает каждый выпад восторженным всхлипом… Таким сладким, что его немедленно хочется попробовать на вкус.

– Ещё… – умоляет Димон, уже не в силах сформулировать мысль, но Марии достаточно и этого, она вздрагивает, когда он в каком-то животном порыве, не в силах сдержать наотмашь хлещущие по нервам чувства, впивается совершенно не игривым укусом в её плечико, и мычит:

– Люблю тебя, Дим-м-м…

Выгибается, оторвав лопатки от жёсткого покрывала. Глаза распахнуты, розовые скулы, и шея в вороте майки, которую он так и не смог, не успел снять, тоже розовая. Приоткрытые губы дрожат. И сама она дрожит, беспомощно сжимая его руками и ногами. И внутри тоже сжимая – сильно, восхитительно, на грани боли… А потом кончает. Так бурно, так невероятно красиво, что Диметриуш то ли рычит, то ли хрипит что-то уже совсем нецензурное, слетая с катушек вслед за ней…

В голове ещё шумело, а дыхание рваными хрипами вырывалось из горла, но Димон не мог, не мог просто растянуться рядом, медленно наслаждаясь растекающейся по телу истомой. Ему физически было необходимо закрепить достигнутый результат, убедиться, что всё именно так, как ему показалось. Что не осталось никаких недомолвок. Ведь не осталось?

– Хорошая моя. Такая хорошая… Машенька…

– М? – она зевнула и потёрла покусанное в порыве страсти плечо.

– Прости, пожалуйста, – поцеловал наливающееся синевой пятнышко, сладко ужасаясь из-за того, что вообще поставил его. – Я увлёкся.

– Ага, – Маша притушила довольный блеск глаз, опустив ресницы, и выдохнула:

– Значит, почти с самого начала?

Диметриуш честно попытался изобразить покаяние, но губы сами собой расползались в довольной улыбке.

– Чудовище… – проворчала она, обнимая его за шею.

– Любимое, я надеюсь?

Поцеловала в подбородок и хмыкнула:

– Скорее, колючее… Ай! Щекотно! Димка, прекрати! Сам знаешь, что любимое.

Димон удовлетворённо вздохнул. Знает. Теперь.

– А ещё ревнивое и совершенно не думающее о последствиях!

– Это о каких, например? – возмутился он.

– О таких, – Машка заёрзала, натягивая приспущенное бельё и джинсы, а Диметриуш почувствовал, как к щекам прилила кровь. Ни цветов, ни кольца, ни шампанского. Даже не раздел её до конца, поимел второпях, как… как… – У меня из-за тебя теперь всё мятое и… – она наморщила носик и покраснела, – липкое.

Кровь несвоевременно отхлынула от головы к другому органу, и Димон осторожно отодвинулся от девушки. И в самом деле, чудовище!

– Прости, – пробормотал он, зарываясь лицом в её волосы, надеясь, что ему только кажется, что в голосе не слышно ни капли сожаления. – Хреновый из меня романтик…

Маша хихикнула.

– Что? – счастливо улыбнулся, наслаждаясь звуком её смеха.

– Ничего. Я в душ. Люблю тебя, – и спрыгнула с кровати, уворачиваясь от его руки, так что осталось лишь проводить взглядом, да бросить вдогонку:

– Я тоже тебя люблю.

Вот так вот. Спокойно. Без лишних нервов. Между делом. Вообще ничего сложного.

Поправить собственную одежду и привести себя в порядок Диметриуш решил во второй, гостевой, ванной, для чего пересёк гостиную, заметив на журнальном столике у двери нахохлившегося мозгоеда. Бьёри на секунду застыл перед ним, испытывая совершенно иррациональное чувство неловкости.

– Это моя женщина, – прошептал он, оглянувшись через плечо. Не хватало ещё, чтобы Машка увидела, как он с её розовым монстриком разговаривает. – Но ты можешь остаться. Только в спальне не появляйся.

Мозгоед презрительно фыркнул и, опустив мордочку на передние лапки, закрыл глаза, всем своим видом демонстрируя, что плевать он хотел и на Димона, и на его приказы.

– Ну и чёрт с тобой, – проворчал Диметриуш. – Живи пока.

Хорошее настроение никуда не исчезло, да и счастье искрилось под кожей, будоража кровь, но мысли уже закрутились вокруг насущных проблем. Поэтому, когда, выйдя из уборной, Диметриуш услышал шум воды, доносившийся из второй ванной, он не пошёл в спальню, а шагнул к входной двери. Нетерпеливо хлопнул ладонью по гладкой древесине и произнёс, когда в дверном проёме появился один из маминых людей:

– Пойди к моей матери и скажи ей, что мне давно не двенадцать.

На лице стражника не дрогнул ни один мускул. Хорошо всё-таки матушка их выдрессировала.

– Не понимаю, о чём вы, ваше императорское…

– Ага, – Диметриуш жестом велел мужчине закрыть рот. – И если ещё раз ты или кто-то из твоих людей решит, что меня можно безнаказанно запереть в комнате, как мальчишку…

Мужчина нервно дёрнул шеей и, быстро оглянувшись назад, кивнул.

– Нас слушали?

– Как можно? – искренне возмутился стражник, прижав к груди обе руки.

Диметриуш поморщился.

– Значит, слушали… И доложить успели?

– Ваше высочество, и в мыслях не было!

И снова это искреннее удивление и полный горькой обиды взгляд. Проклятье! Зная мать, Диметриуш был на сто процентов уверен, что она не постесняется признаться в том, что подслушивала, и потребует объяснений. Только этого ещё не хватало!

– Свободен.

Димон постоял в гостиной, ожидая щелчка замка, а когда его не последовало, удовлетворённо кивнул, пробормотав:

– Но жить мы всё равно будем на Тринадцатом…

А затем обратил внимание, что в ванной перестала журчать вода, и поторопился к Маше. Он радовался, что они смогли нормально поговорить, но этого было недостаточно. Слишком многое отвлекало и мешало полноценно наслаждаться внезапно обретённым счастьем. На секунду возникло желание бросить всё: работу, расследование, вездесущего Фоллетского – и удрать вдвоём куда-нибудь, где их никто не знает и никогда в жизни не найдёт… Но лишь на секунду. Прекрасно понимая, что это не выход из ситуации, Диметриуш обнял свою Машку и лишь восхищённо головой покачал, когда она неуверенно пробормотала:

– Дим, а что от нас Савелий хотел? Надо бы разобраться со всем, чтобы не висело…

– Обязательно разберёмся, – прошептал он. – Думаю, сейчас самое подходящее время.

– Но как же… – Маша перевела взгляд на дверь. – А ты хочешь, чтобы я попросила… – Димон прижал палец к её губам и качнул головой.

– Тс-с. Пусть лучше пока о Пуде никто не знает.

«И может быть, это «пока» станет величиной постоянной».

Не говоря ни слова, Машка вышла в гостиную, на ходу собирая волосы в высокий хвост. И вот же удивительное дело, розовый мозгоед, лишь только её заметив, подорвался с места и с противным писком бросился к хозяйке, а затем привычно устроился у неё на голове, притворившись лохматой резиночкой для волос. И Димон готов был поклясться на императорском скипетре, что перед этим проклятый монстр бросил в его сторону насмешливый и высокомерный взгляд.

«Интересно, можно ревновать к домашнему питомцу?» – мрачно подумал Бьёри и по-хозяйски положил руку на Машкино бедро.

Минуту спустя они стояли посреди гостевой гостиной, в которой главный дворецкий разместил Савелия.

Наружник сидел у журнального столика, обложившись пергаментными свитками, и, если ему не пришла в голову идея начать писать мемуары, был занят какими-то сложными, судя по количеству испорченной бумаги, расчётами. Услышав шум за своей спиной, он стремительно оглянулся и так же стремительно искривил лицо в насмешливой гримасе.

– Не прошло и года, – проворчал он, отворачиваясь к бумагам и игнорируя радостный приветственный визг Борща.

«И этот тоже в Машку влюблён!» – с необъяснимой досадой подумал Димон.

– Я думал, вы уже не придёте, – буркнул Савелий, не поднимая головы от своих записей. – Вы чем там заняты были столько времени?

Мария присела на корточки перед пиганом, чтобы скрыть ото всех полыхнувшие стыдливым румянцем щёки, а Димон довольно фыркнул и ответил:

– Не твоё дело.

– Угу. Я так и подумал, – понимающе приподнял бровь («Хорошо, что Машка не видит!») и вдруг спросил. – Шеф, ты, когда просил меня найти некроманта, что конкретно замышлял?

Диметриуш зашипел, как сбежавший на раскалённую плиту кофе.

– Чего ты орёшь?

– Спокойствие, только спокойствие, – Савелий вытянул ноги и кончиком карандаша почесал затылок. – Все подслушивающие устройства мы с Борщом устранили в первую очередь. И даже успели поставить парочку собственных блокаторов, пока вы с Марией Ивановной… хм… Так что с некромантом?

Диметриуш усадил Машу в свободное кресло, а сам устроился на его подлокотнике, задумчиво рассматривая диаграммы и графики, над которыми работал наружник.

– С некромантом? М-м-м… не помню. А что?

Ну, не признаваться же подчинённому, что он планировал провести запрещённый едва ли не во всех мирах обряд, подняв одного из покойников, найденных в доме парикмахерши Любки. И запрещён этот обряд был не только из этических соображений, но, в первую очередь, потому, что это была тёмная, не до конца изученная магия, питающаяся кровью и жизненными силами заказчика и требующая дополнительных жертв. Иногда достаточно петуха или кабанчика, но чаще некроманты в своих ритуалах используют людей.

– Да так… – Савелий развернул один из своих графиков так, чтобы Диметриушу было лучше видно. – Подумалось просто.

То, что Димон сразу принял за странного вида схему, оказалось двенадцатиконечной звездой, густо исписанной до пугающего знакомыми символами и рунами. Взяв в руки лист, Диметриуш хмуро посмотрел на своего лучшего наружника.

– Откуда ты это взял?

– Оттуда, – хмыкнул Савелий. – Тебе, я вижу, эта штучка тоже кажется знакомой.

Она была не просто знакома Диметриушу. Именно из-за этой, как выразился Савелий, штучки полвека назад Империя демонов вздрогнула от государственного переворота и едва не захлебнулась в последовавших за ним кровавых репрессиях. Именно из-за этой штучки у Диметриуша была только одна бабушка, а имя прадеда было под самым большим и самым страшным табу…

– Дим, а что это? – подала голос Маша и потянулась к листку, но Димон не позволил ей не то что дотронуться, даже взглянуть на него.

Диметриуш думал, что об этом знают три человека – отец, дед и он сам, – как оказалось, он ошибался. И будь на месте Савелия кто другой…

– Ты понимаешь, – произнёс он, – что только за то, что ты знаешь как ЭТО нарисовать, я могу… нет, обязан казнить тебя на месте? Сразу. Без суда и следствия.

– А ты думал, я просто так сорок минут на блокираторы убил?.. Да не дёргайся ты так, шеф. Как думаешь, чей пиган раскрыл обман в прошлый раз?

– Уж точно не твой! – пробурчал Димон. – Вас с ним тогда ещё и на свете не было.

– Подумаешь, мелочи какие! Хахш Оз-Ха свои знания по наследству передают. От отца к сыну.

– Если я узнаю, – перебил Диметриуш, – что тебя на Тринадцатый дед отправил, чтобы присматривал за мной, я тебя…

Савелий отвёл глаза и буркнул неразборчиво:

– Не дед. И вообще, твоей матери, по-моему, отказать чисто физически невозможно. Она просто не знает слова «нет»!

– Проклятье! Как же меня это всё достало! – рявкнул Димон и шарахнул кулаком по столу. – Все эти годы ты строчил моей матери на меня доносы?

– Не передёргивай! – наружник нахмурился. – Не было никаких доносов. Она просто просила быть рядом, на всякий случай.

Но легче Диметриушу от этого не стало. Злая обида кислотой выжигала нутро и до боли хотелось что-нибудь разбить… Тонкая ладонь внезапно легла поверх кисти, успокаивая и полностью поддерживая одновременно.

Машка. Ему всё-таки нереально с ней повезло.

– Я бы хотела послушать насчёт некроманта и той загадочной мандалы, которую ты не захотел мне показывать, – негромко попросила она.

А почему бы и нет. Девушка теперь фактически часть рода Бьёри…

– Ты ведь знаешь историю о том, как на троне оказался дед? – спросил он.

– В общих чертах, – ответила девушка. – На Тринадцатом, ты же знаешь, вашу историю слишком подробно не преподают.

– Нашу историю, – привычно исправил Диметриуш и нехотя произнёс:

– У демонов, знаешь ли, принято, что правит всегда самый сильный род и самый сильный его представитель. Поэтому история о том, как мой прадед в результате одного ритуала оказался заточённым в теле умирающего старика, как ты понимаешь, не нашла бы в народе отклика…

– Я думала, бывший Император сошёл с ума… – заметила Маша.

– В конечном счёте, так и получилось. После того, как обман вскрылся… Но славу сумасшедшего снискал не он. Другой человек в его теле.

– Тот самый старик?

– К сожалению, это точно узнать так и не удалось. Мерзавец не дожил до встречи с дедом. Повесился в камере.

Машка испуганно прикрыла рот рукой.

– И эта мандала, – глянула на лист бумаги, как на ядовитую змею, – как-то связана со случившимся. Сава, зачем ты вообще её нарисовал?

За это её панибратское «Сава» Саву захотелось немедленно линчевать, но Диметриуш ограничился одним злобным взглядом, заставившим наружника передёрнуть плечами.

– Это только часть ритуала, Мария Ивановна, – пробормотал он. – Не стоит так пугаться. Мне лучше думается, когда я рисую… Кроме того, просто знать, как нарисовать символ и какие руны при этом использовать, недостаточно. Так что сама по себе эта мандала не несёт никакой угрозы… Но вот если вспомнить о двенадцати жертвах и одном лишённом магии старике, который вот уже чёрт знает сколько времени не приходит в себя… Да сопоставить это с тем, что Борща мне категорически запретили выпускать из отведённой нам комнаты… То возникает вопрос…

– Кто оказался запертым в немощном теле пенсионера Пруста? – зловещим шёпотом закончила за наружника Машка и с такой силой вцепилась в руку Диметриуша, что тому даже больно стало. А от мысли, что теперь ждёт Империю, ещё и страшно.

– Может это всё просто совпадение, – упрямо предположил он, хотя и сам знал, что совпадений такого рода не бывает. – Проклятье!

Некстати вспомнилась, как убеждённо говорил Фоллетский о том, что для него не составит проблемы преодолеть защиту родового щита, если он действительно захочет причинить Диметриушу вред. А нарушение целостности одного из кругов – это же первый признак!

Чёрт! Чёрт знает сколько времени это уже длится! Ведь ещё тогда, в Подвале, Димон удивился, как спокойно и уверенно вели себя их преследователи. Видимо, в отличие от Димона, знали, что начерченный им вокруг острова круг не будет для них вечным препятствием.

– Но как? – Бьёри вскочил и прошёлся по периметру комнаты. – Как это возможно? Я ведь видел Фоллетского буквально… буквально вот-вот… И уже точно после того, как Пруста доставили в больницу.

– А может, он не сам? – предположил Савелий. – Может, тут целая свора заговорщиков. Надо идти к Императору и…

– Да! – Димон замер и решительно кивнул. – Прямо сейчас, пока он с отцом. Заодно их обоих проверим.

Машка деликатно кашлянула, привлекая к себе внимания и, поймав взгляд Диметриуша, проговорила:

– А вот мне всё это кажется немного… неестественным, что ли. Подумай сам, Дим, история, конечно, развивается по спирали, но вот такие вот зеркальные повторения… Не знаю.

– О чём ты?

– Да о том, конечно, что после несчастья с последним Императором ваши маги уж наверное как-нибудь подстраховались. Понимаешь?

Он понимал. Такая страховка действительно существовала. Артефакт, который в мгновение ока распознает самозванца.

– Ты права, – произнёс Димон и щелчком пальцев испепелил все записи Савелия, прекрасно понимая, что ни отцу, ни деду не понадобится наглядное пособие, чтобы вникнуть в суть разговора. – Идём.

А затем все трое выскочили в коридор, чем немало удивили стоявших на карауле стражников.

Впрочем, последние разумно предположили, что наследник Императора просто воспользовался Лифтом, поэтому, увидев всю троицу, лишь молча вытянулись по стойке смирно, провожая молодого Бьёри и его друзей удивлёнными взглядами. Всё-таки, нечасто увидишь, как внук Красного императора сломя голову носится по дворцовым коридорам.