Текст книги "Не буди Лихо (СИ)"

Автор книги: Марина Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)

Поговорить… Нет уж, хватит, надоели бессмысленные разговоры, всегда заканчивающиеся одним и тем же.

– Я, пожалуй, откажусь, – Диметриуш улыбнулся, когда следователь, абсолютно не ожидавший такого поворота событий, удивлённо моргнул.

– Как – откажетесь?

– А вот так… Мне сейчас совершенно нечего сказать родителям. Или нет. Мне сейчас стыдно посмотреть им в глаза. И это… я страшно измучен, всё-таки едва смог предотвратить магический выплеск. Кстати, вы помните о том, что у вас есть ещё тридцать семь часов для того, чтобы предъявить мне обвинения?..

Яаки снова побледнел, на этот раз от злости. Неприятно, конечно, когда твой замысел трещит по всем швам, но нужно же иметь хоть каплю уважения к подозреваемому! В конце концов, Диметриуш Бьёри не полный профан, чтобы купиться на такую грубую провокацию.

– Хорошо, что помните. А то я уже начинаю считать минуты до того момента, как смогу покинуть ваши гостеприимные стены… Я вас не задерживаю, если что.

Ещё один гневный взгляд только порадовал.

Но родителей к Димону всё-таки проводили, хотя ему и в самом деле нечего было им рассказать. Да и смотреть в глаза отцу, который вдруг показался ужасно постаревшим и усталым, было стыдно. И это Диметриуш старался не думать о покрасневших глазах матери. Кстати, Наталья Бьёри, опровергая все ожидания сына, и словом не обмолвилась о своих подозрениях насчёт Марии и её ночного гостя.

«Интересно, – думал Димон, когда родители ушли, – это признак того, что мать решила прекратить примерять на себя роль злобной свекрови, либо просто не хотела меня волновать?» Немного поразмышляв, Диметриуш пришёл к выводу, что второй вариант более вероятен.

Его размышления прервал очередной визит.

– Не тюрьма, а проходной двор, – проворчал Диметриуш, когда в распахнутых дверях появилось перекошенное от волнения лицо давешнего караульного.

– Ке-ке… ке-ке… – заикался он, краснея от натуги, – к вам посетитель.

– Свой лимит на сегодня я уже исчерпал, – Димон громко зевнул и потянулся. – Так что, увы… Слушай, а когда у нас обед по расписанию? Или заключённых кормить не положено? Я, между прочим, со вчерашнего вечера ничего не ел, а дело близится полудню.

Охранник нервно икнул, махнул рукой и, никак не прокомментировав слова Диметриуша, скрылся в коридоре, не закрыв, между прочим, за собой дверь. Объяснение его волнениям и заиканиям нашлось очень быстро, буквально минуту спустя, когда в камеру, широко шагая, вошёл мрачный, как предгрозовое небо Красный император.

Вошёл, остановился посреди ковра, на котором от старости почти не было видно узора, огляделся по сторонам, неодобрительным взглядом окинул расхристанную одежду Димона и коротко велел:

– Приведи себя в порядок.

Диметриуш, поднявшийся с кровати в ту же секунду, как фигура деда появилась на пороге его темницы, неспешно поправил рубашку и потянулся за висевшим на спинке стула пиджаком.

– Оставь.

Император начертил в воздухе круг, накрывая себя и своего наследника пологом тишины, и только после этого проговорил:

– Просил ли я тебя оставить Яна в покое?

Диметриуш мгновенно прокрутил в голове события последних дней, склонил голову к левому плечу и осторожно ответил:

– За истекшие с момента нашего последнего разговора две недели я и близко не подходил к вашему брату, – и зная, как дед не любит, когда традиционные формы используются внутри семьи, добавил:

– Ваше императорское величество.

– Сопляк… – ответил Красный император и устало посмотрел на внука. – И в кого ты такой упёртый?

– Если верить отцу, то от деда меня отличает лишь цвет волос да повязка на глазу. Так в тебя, ваше императорское величество.

Обычно после этой фразы дед довольно хмыкал. Или по-доброму качал головой. На худой конец, грозил Диметриушу кулаком и обещал выпороть, не глядя на чины и возраст. Сегодня он побледнел и с какой-то обреченностью закрыл глаза рукою.

– В меня, – каким-то чужим голосом проговорил он и надолго замолчал.

Димон стоял перед стариком и чувствовал себя неловко. Надо бы что-то сказать… Но что? И с чего эта тоска? И взгляды эти странные… Где-то в районе желудка образовалось неприятное чувство, что-то среднее между страхом и недоверием.

Так прошло минут пятнадцать, а затем Красный император резко поднялся, шагнул к Диметриушу и, ухватив внука двумя пальцами за подбородок, произнёс:

– Обвинения тебе, полагаю, в этот раз не станут предъявлять.

– Конечно, не станут, – Димон широко улыбнулся. – С чего бы им это делать, если против меня нет ничего стоящего… Подожди! Что значит, в этот раз?

– То и значит, – дед наклонился вперёд, почти коснувшись своим носом лица Диметриуша и, прошептал:

– Ещё раз, щенок, сунешься, куда тебя не просят, я тебя сам в камеру посажу. Понял?

Понял? Он что, издевается? Что здесь можно понять?

– И дело у тебя Следственный комитет заберёт. Проконтролируй, чтобы весь материал передали следователю.

Ох, как хорошо! Как славно, что часом ранее Яаки едва не довёл Димона до магического выброса. Потому что если бы не утренняя репетиция, удержать пламя под контролем было бы в разы сложнее. Да это было бы попросту невозможно!

– И не сверкай глазюками, Митька. Я тоже могу посверкать. Я всё ещё твой Император, так что будь добр, очи долу, церемониальный поклон и чётко озвученное осознание ситуации… Ну?

Диметриуш скрипнул зубами, припал на одно колено и проговорил:

– Слушаюсь, мой император.

Слова, как наждачка обдирали горло и отказывались покидать уста.

– Каждую проклятую бумажку, – повторил дед, – по исчезновению людей, по Монастырю и по происшествию в Хомяках.

Димон даже обрадовался тому, что сгорбленная поза не позволяла самому старшему Бьёри заметить на лице внука выражение самого крайнего удивления.

– Ну?

«Не нукай, не в конюшне!»

– Хорошо, – справившись с эмоциями, Димон поднялся, досадливо кривя губы и сверкая здоровым глазом.

– И вообще, – дед убрал полог тишины и похлопал наследника по плечу. – В отпуск тебе пора. Не находишь? Недельки на две-на три. А лучше на месяц.

Короткий взгляд на строптиво нахмурившегося внука и уже успевшее надоесть:

– Ну?

– Слушаюсь, мой император.

«Зараза! Зараза! Зараза!»

Красный император довольно улыбнулся и с видом человека, хорошо выполнившего свою работу, вышел из камеры, а Диметриуш, наконец-то, дал волю своему гневу.

К тому моменту, как в камеру заглянул следователь – не Яаки, другой – Димон даже почти отмыл следы копоти с огнеупорных стен. Ещё в детстве он выяснил, что простой физический труд лучше всего систематизирует мысли и прочищает мозг. А ещё чувство голода (вот уж где правду говорят, что сытое брюхо к учению глухо). После двух подавленных выплесков и одного приступа гнева есть хотелось просто невообразимо. Желательно, огромный, истекающий соком кусок мяса. Баранину, запечённую на углях. Или оленью лопатку… На худой конец, сошёл бы и говяжий бифштекс…

Словом, к тому моменту, как в камеру заглянул следователь (чтобы проводить Димона на допрос) наследник Красного императора уже истово мечтал о тарелке перловой каши. Можно без масла, без соли и на воде.

– У меня возникло к вам несколько вопросов, – вместо приветствия произнёс вчерашний следак, тот самый, который компостировал Диметриушу мозг ещё на месте преступления.

– У меня тоже, – кивнул Бьёри и, швырнув испорченную наволочку, что служила ему орудием труда, на подоконник, подошёл к раковине. – Вас как зовут?

– Меня?

Диметриуш хмыкнул и посмотрел на мужчину через отражение в зеркале. Этот был, пожалуй, не старше самого Бьёри, а уже дослужился до неплохого звания, что говорило либо его беспринципности, либо, наоборот, о въедливости и трудолюбии.

– Уко Тууле.

Димон задумчиво приподнял бровь, продолжая мыть руки.

– Вы из оборотней? Чистокровный, надо полагать, раз служите в СК…

– Это имеет какое-то значение?

– Ровным счётом никакого. Разве что… – Димон вытер руки о джинсы на коленях (вафельное полотенце, висевшее здесь ещё утром, стало первой жертвой уборки) и спросил:

– Вам после оборота мяса хочется? Вы простите, что я спрашиваю, но, видите ли, я тут немного… хм… вспылил после визита главы нашего рода. И теперь мои кишки марш играют, причём, похоронный. Нельзя ли организовать мне какую-нибудь котлету?

Оборотень молча сделал пару шагов сторону от двери и вдруг хлопнул открытой ладонью по натюрморту, украшавшему стену этого очаровательного местечка. Натюрморт был так уродлив, яблоки и груши на нём так неаппетитны, а бутылка, покрытая слоем романтичной пыли, была наполнена чем-то жёлто-коричневым. Димон долго рассматривал и подкопченные фрукты, и бутыль, и пришёл к выводу, что, во-первых, пить бы ЭТО он не стал, даже при угрозе полнейшего обезвоживания. И во-вторых, немного сажи картине не навредит.

А потому отчищать произведение искусства от последствий несдержанности своего характера Диметриуш Бьёри не стал. А напрасно. Ибо стоило Уко Тууле стукнуть по картине, как она отъехала вверх, и Димон увидел поднос с давно остывшим обедом.

– Вам что, религия мешала раньше рассказать мне о том, как здесь всё устроено?

Мясо, бесспорно, когда-то вполне сносное, в холодном виде было едва съедобным, но Диметриуш решил не привередничать, взял с тарелки ломоть белого хлеба, кусок подсохшего сыра и то, что местный повар ошибочно принимал за бифштекс, и, соорудив их всего этого бутерброд, оглянулся на следователя.

– То есть голодовку в знак протеста вы не собирались объявлять, – констатировал тот.

– Да вы с ума сошли! – искренне возмутился Диметриуш. – Я не утратил аппетит даже тогда, когда моя первая любовь предпочла мне моего соперника. А уж из-за этой ерунды точно страдать не буду… Кстати, повара я бы на вашем месте уволил. Совершенно непозволительно настолько пересушивать мясо.

Уко Тууле оскалился, демонстрируя Димону довольно внушительные клыки, и равнодушно заметил:

– Мясо я предпочитаю есть свежее. После того, как последняя капля крови вытечет из тела, дичь превращается в падаль, а среди моего народа падальщики встречаются редко.

Димон пожал плечами и откусил от своего бутерброда внушительный кусок. Слова следователя аппетит ему не испортили. С чего бы?

– Весьма познавательная информация, но мне отчего-то кажется, что вы пришли не затем, чтобы говорить о различиях во вкусовых приоритетах между нашими народами.

– Пройдёмте в допросную, – после короткой паузы произнёс оборотень. – Там удобнее, и я велю, чтобы вам принесли что-нибудь горячее. Суп?

Димон улыбнулся.

– Было бы неплохо. Если это, конечно, не подкуп.

– Вряд ли внука Красного императора можно купить за миску похлёбки, – холодно заметил Уко Тууле. «Интересно, он умеет улыбаться? Или мышцы лица оборотня для этого не приспособлены?»

В допросной они провели несколько совершенно бездарно потраченных часов. Это не было допросом или беседой в прямом смысле этого слова. Переливание из пустого в порожнее… С другой стороны, теперь, после прямого приказа Императора, Диметриуш, даже если бы захотел, не смог бы сказать оборотню ничего нового.

А ещё Димон понял, что обвинения ему, может, никто предъявлять и не станет, но и держать под арестом будут до последнего. С тоской посмотрел на часы, украшавшие стену допросной, и вздохнул.

– Может, закончим на сегодня? – он заглянул в жёлтые, скорее уж кошачьи, чем волчьи, глаза оборотня, не увидел в них ровным счётом ничего, ни одной, даже самой жалкой эмоции. – По пятому кругу одно и то же обсуждаем…

– По четвёртому, – проворчал Уко Тууле и заглянул в свои записи. – Так значит, с последней жертвой вы состояли в любовных отношениях?

Димон зевнул.

– Если вы спрашиваете, спал ли я с ней, то спал. А если вас интересует, как часто и в каких позах, то сходите в магазин для взрослых и купите себе кассету с порнушкой. Может, тогда, наконец, вы перестанете трахать мозг мне и трахнете кого-то другого, более сговорчивого.

Зверски хотелось к Машке. Просто зверски.

Когда бесконечный и совершенно бессмысленный допрос, единственной целью которого, казалось бы, было довести Диметриуша если не до нервного срыва, то до нервного тика точно, закончился, Бьёри потребовал отвести его в камеру.

– Вообще-то, – Димону показалось, что оборотень смутился, – я хотел вам предложить небольшую прогулку. Во внутреннем дворе, конечно, но всё-таки вы уже столько времени без открытого пространства и свежего воздуха…

Диметриуш рассмеялся.

– Поверьте, горячий ужин и кусок действительно хорошего мяса компенсирует мне прогулку в условно приятном дворе в условно приятной компании. Тем более что, – он глянул на часы, – не так и долго я буду обременять вас своим присутствием. Часики-то тикают…

Бьёри позволил себе развязно подмигнуть неприветливому следователю и поднялся из-за стола.

– Позовёте охрану или сами провожатым поработаете?

Уко Тууле вздохнул и спрятал глаза за тяжёлыми веками.

– На вашем месте я бы всё-таки прогулялся. Неизвестно, сколько вам ещё взаперти сидеть…

– Кому не известно? – Диметриуш отказывался играть по навязываемым правилам. Этот фарс за последние несколько часов уже успел откровенно надоесть.

Следователь внезапно подмигнул Бьёри и проговорил:

– Так вы точно не хотите осмотреть красоты внутреннего двора следственного изолятора?

И в это «не» он вложил столько скрытого смысла, что Диметриуш против воли вздрогнул и едва не перекрестился, по привычке своей обожаемой бабушки.

«Вот интересно же… – подумал он. – А я и не знал, что бывают оборотни-гомосексуалисты… С другой стороны, почему вдруг нет? Надо будет Гене рассказать».

– Благодарю, но нет.

«Решительное нет».

– День был тяжёлым… Я бы отдохнул.

«Может, Машка в гости заглянет. Хорошо бы, заглянула…»

Уко Тууле ровной стопочкой сложил документы и снова послал Димону тот самый странный взгляд и вдруг спросил:

– А вы… случайно не планируете сбежать?

– Да с чего бы? – Димон удивлённо приподнял брови и демонстративно зевнул, а оборотень опустил веки и как-то нехорошо оскалился.

– Ну, как же вы не понимаете! – заговорил он, и в ту же секунду двери допросной приоткрылись, и показалось помятое лицо Яаки.

– Вы долго ещё? – он дёрнул кончиком покрасневшего носа, и Тууле брезгливо скривился.

– Снова нажрался! – не скрывая отвращения, произнёс он и поднялся на ноги. – Что тебе надо?

– Там… это… документы.

– Какие документы?

Яаки рыгнул и пьяно помахал рукой перед лицом.

– Ой, – хихикнул он. – Прощенья просим! Так Длинный документы привёз. Говорит, что ему нужно две подписи, иначе никак…

Тууле с сожалением посмотрел на Димона, проведя рукой по затылку, а затем как-то нервно дёрнул шеей и отрывисто выкрикнул:

– Караульный! – и когда в дверях показалось курносое лицо стражника, велел:

– Задержанного в камеру проводите, – и нахмурился, переведя мрачный взгляд на довольного Диметриуша, – точно не планируете побег?

Димон хмыкнул и направился на выход, и уже в дверях оглянулся, потому что ему послышалось, что нахальный оборотень едва слышно пробормотал:

– Ну, не идиот ли?

– Что, простите?

На лице следователя не дрогнул ни один мускул. Нет, они всё-таки не из плоти и крови сделаны, а изо льда и камня. И тут Тууле моргнул, и Димон увидел, как шевельнулись его губы, произнося заклинание остановки времени. Он ещё успел удивиться, так как не ожидал таких глубоких магических познаний от оборотня. Глубоких, но бессмысленных, потому что по-настоящему остановить время никто не мог. Так если только, задержать на полторы секунды… На три, если запас твоей силы действительно огромен. Запаса внука Красного императора едва хватало на две с четвертью.

– Уходи! – проскрежетал Уко Тууле, и на его лбу выступили крупные капли пота.

Время, споткнувшись на неполную секунду, ровно понесло свои воды далее, а Диметриуш нахмурился и окинул оборотня взглядом, полным отвращения. "Всё-таки не принципиальный, – подумал он. – А жаль".

– Грубые методы, – произнёс Бьёри и решительно шагнул за порог, не обращая внимания на недоумённый взгляд караульного, на Яаки и на полный скрытого сожаления вздох, раздавшийся за спиной.

Глава 28, в которой герой понимает, что нет ничего более постоянного, чем временное

То, что методы, используемые оборотнем, были не грубыми и вообще не методами, Диметриуш понял в тот момент, когда за его спиной захлопнулась дверь камеры. Потому что эта камера не была его. Нет, снаружи-то это была она, металлическая дверь с откидным окошком и неромантичным номером «6». Да и внутри она несильно изменилась. Та же мебель, то же распахнутое окно, даже испорченная наволочка всё на том же месте, и вместе с тем…

Диметриуш нахмурился и со смесью ужаса и недоверия втянул в себя воздух. Со стороны могло показаться, что он принюхивается. И в какой-то мере это именно так и было. Было бы, если бы магию можно было вынюхать, как вынюхивает охотничья собака след зверя.

В помещении пахло пылью, дымной горечью, подгоревшим луком и – самую малость – мокрым асфальтом. Диметриуш рванулся к дверям, надеясь успеть до того, как ключ повернётся в замке – и опоздал.

– Проклятье!

Стены камеры задрожали, а пол заходил ходуном, будто под ним вдруг заработал какой-то сложный механизм. Хотя почему будто? Именно он, судя по тому, как стремительно меняется пейзаж за окном, скрежетал и шевелил шестерёнками, катастрофически поворачивая жизнь Диметриуша Бьёри в совершенно ненужную ему сторону.

– Вот же суки! – почти восхищённо воскликнул он и со всей силы треснул по двери, прекрасно понимая бесполезность своего поступка.

– Всё равно никто не поверит! – прокричал Димон, к огромному своему сожалению, понимая, что это неправда.

И в следующую секунду пол прекратил содрагаться, мелькающие за окном картинки остановились на каменной стене, и наступила тишина, нарушаемая лишь шумным дыханием наследника Красного императора, до которого, кажется, только сейчас дошло, что на этот раз он вляпался по-крупному.

Совершенно автоматическим жестом Димон потянулся к цепочке на шее и едва не взвыл в голос, вспомнив о том, что так необходимое сейчас Родительское око защищало Машку.

В последний раз он чувствовал себя запертым в мышеловке дураком в день памятного футбольного матча. Сейчас к этому прекрасному чувству присоединилось ещё одно: на этот раз таинственный некто позаботился о том, чтобы Диметриуш не сбежал, заполнив камеру нейтрализующим магию перемещения блокатором.

Медленно, словно нехотя, Димон достал ключ и начертил в воздухе символ вызова Лифта. Конечно же, он не приехал. Зло усмехнулся, спрятал цепочку под майку и методично принялся рвать на лоскуты ни в чём не повинную наволочку, чтобы хоть на чём-то выместить сжигающую его ярость, потому что прекрасно понимал, что очередной выплеск его лишь ослабит, что в сложившейся ситуации было бы, мягко говоря, нежелательно. Потому что неизвестно, кто за всем этим стоит. Одно дело, если Ян Фоллетский – вольно или нет, но он был частью семейного круга Диметриуша, а потому не мог навредить его жизни. И совсем другое, если Охотники – создавать ловушки в немагическом пространстве было их излюбленным методом.

О том, что это может быть какой-то третьей, незнакомой Димону, силой, думать не хотелось, как не хотелось думать о том, что начнётся в Мироздании в целом и в Империи демонов в частности, когда станет известно, что наследник Красного императора сбежал из-под ареста, подтверждая тем самым свою вину.

«И Машку, конечно же, начнут искать с утроенной силой все, кому не лень, – с тоскою подумал он. – Хоть бы Савелий не позволил ей вляпаться в историю или, что ещё хуже, совершить какую-нибудь глупость».

Хотя сделать большую глупость и вляпаться в худшую историю, чем вляпался он сам, уже невозможно по определению.

«Выяснить бы только, чего они хотят… Хорошо, если только смены династии, с этим я как-нибудь справлюсь. А что если за этим стоит что-то другое?»

Что, если за этим скрывается кто-то, кто мечтает уничтожить весь род Бьёри? Что ни говори, завистников и врагов у их семьи было более, чем предостаточно. И как быть, если выяснится, что на древнем дереве рода, своими корнями уходящем так глубоко в историю, что ходят слухи, будто бы нынешний Император состоит в родстве с самими богами, выросло гнилое яблоко?..

От терзающих душу сомнений и подозрений разболелась голова, Диметриуш подошёл к умывальнику, наклонился так, чтобы холодная струя ударила по затылку и крутанул вентиль.

И ничего не произошло. Первой мыслью было, что его решили убить таким извращённым способом. Димон, конечно, демон, а не человек, но без воды тоже очень быстро отбросит копыта. А в следующий миг из водостока донёсся отборный мат, завершившийся внезапным:

– Какого ушастого хера?

Голос был каким-то металлическим, гнусавым, но при этом отчего-то знакомым.

Несмотря на пугающую абсурдность ситуации, Димон негромко фыркнул.

Голос продолжал ругаться, костерил на чём свет стоит того придурка, который сконструировал канализацию тюрьмы, маму придурка, бабушку придурка, саму тюрьму с её директором и поваром с его гестаповскими методами готовки.

– Почему, сука, жизнь такая!? – проскрипел голос, который теперь уже не просто казался знакомым, теперь Диметриуш совершенно точно знал, кого нечаянно потревожил, открутив вентиль крана в неурочное время.

Димон тряхнул головой и рассмеялся.

– Вот честное слово, – с трудом выдавил сквозь истеричное веселье, – не ожидал, что вы знаете такие слова, дорогой профессор.

– Профессор? Кто здесь? То есть, там? Ау! – послышался звук, напомнивший Диметриушу его первые годы жизни в Кадетском корпусе. Им было тогда лет по восемь-девять, кажется. Именно в таком возрасте глупости кажутся особенно смешными. Тогда впервые Димон играл в карты на желание (особенно смешно, если учитывать, что в компании были одни мальчишки). И проигравший должен был подойти к двери комнаты профессора по этике взаимоотношений транспортных субъектов, Базиля Шахевича, стукнуть поварёшкой по дну эмалированной кастрюли и громко прокричать:

– Время завтрака пришло!

Это воспоминание стало катализатором для почти угасшего смеха, и Димон громко всхлипнул:

– С-скорее ужина…

– Какого, к херам ушастым, ужина?

– Да почему ж ушастого-то, Базиль! Ради неба, где вы берёте такие красочные образы?

Директор Машкиного Техникума, наконец, перестал ругаться и, дождавшись, пока Димон перестанет ржать, спросил:

– Диметриуш? Это вы? С вами всё в порядке?

– Если не считать того, что я в ловушке и у меня, кажется, истерика?..

– Понятно.

В кране что-то булькнуло, хлюпнуло и, наверное, целую минуту не происходило ничего, а затем по трубам вдруг зашумела вода, и Диметриуш удивлённо попятился от умывальника. Рассеянно потёр затылок, краем сознания отмечая, что вода не исчезает в водостоке, а скапливается на дне умывальника неприятной мутной лужей. Задумчиво щёлкнул по тусклому крану пальцем, размышляя о том, мог ли ему померещиться голос из водопровода.

«Да ну! – тряхнул головой. – Это такая бредовая ситуация, что она просто обязана быть правдой. Видимо, канализация соединяет мою камеру с камерой Базиля», – догадался он и крутанул вентиль, перекрывая воду. Наступила тишина, которую, казалось бы, ничто и никогда уже не сможет нарушить.

«Чёрт! А может, они мне что-нибудь в еду подсыпали? Какой-нибудь галлюциноген?.. А потом в новостях прокрутят ролик, где я разговариваю с краном… То-то смеху будет! Пожалуй, больше бы не было, даже если б я на самом деле сбежал из-под ареста…»

Диметриуш посмотрел на перстень. Старинный артефакт молчал. Значит, не отравление. Значит, не показалось. Он опустился на колени перед умывальником и осторожно постучал по покрытому влажной слизью колену сточной трубы.

– По голове себе постучи, – ворчливо прогудели внутри. – И включи воду, что за шутки?

«Чёрт!» – Диметриуш покраснел от стыда, чего с ним не случалось чёрт знает сколько времени, и поторопился открыть воду. Надо было быть полным идиотом, чтобы упустить такую простую вещь, как внутреннюю стихию Базиля. Бьёри вдруг вспомнилось, в каком состоянии он обнаружил себя в кабинете Шахевича после Машкиного спонтанного выплеска, вспомнил объяснения директора насчёт того, что Зоенька очень кстати держит под рукой большой запас зелёного чая, и сначала покраснел ещё больше, а затем побледнел, настигнутый внезапной, совершенно параноидальной мыслью.

«А ведь Базиль пропал уже очень давно, – прошептал внутренний голос. – И если всё это время он находился здесь, то почему не сбежал? Уж если он может перебраться по канализации из одной камеры в другую, то что его удерживает от того, чтобы покинуть стены этой тюрьмы?»

Именно этот вопрос Диметриуш и задал совершенно голому профессору по этике взаимоотношений транспортных субъектов, стоило тому принять человеческую форму. Базиль бросил на Бьёри мрачный взгляд, стянул с кровати покрывало и завернулся в него на манер тоги.

– Потому что выхода наружу нет, – проговорил, рассматривая лишённую мизинца правую руку. – Ты зачем воду перекрыл? Мне тебе палец заново отращивать…

– Не подумал, простите, – пробормотал Диметриуш, опускаясь на стул. – Я последние сутки в таком положении, что от всего уже голова пухнет…

– Да, положение у нас с тобой знатное, – пробормотал Базиль, устраиваясь напротив. – «Камасутра» нервно курит в сторонке… Ты как здесь очутился?

Димон вздохнул и нехотя, в двух словах и опуская ненужные подробности, рассказал свою историю, закончив её вопросительным предложением:

– А вы?

– И я примерно так же, – поморщился Базиль. – С той лишь разницей, что меня никто не арестовывал. Мне просто намекнули, где можно найти одного очень дорогого мне человека, ну я и ломанулся прямо в ловушку, как бешеный верблюд.

Диметриуш хмыкнул.

– Что?

– У вас всегда такие образы сочные, – пробормотал он. – То хер ушастый, то, простите, верблюд бешеный…

Базиль растерянно посмотрел на Димона, а затем вдруг захохотал.

«Нет, это всё-таки истерика!» – подумал Бьёри, присоединяясь к своему товарищу по несчастью.

Немного позже, когда безудержно-обречённое веселье отступило, Диметриуш посмотрел на Базиля с сочувствием и произнёс:

– Тот человек, из-за которого вы в верблюда превратились…

– Ну?

– Это Машкина бабушка?

– А что, если она?

Бьёри пожевал губу, размышляя, как мягче сообщить о том, что Василиса нашлась, но находится в глубокой коме, а затем махнул рукой на дипломатию и сказал, как есть. Базиль нахмурился, на скулах его сквозь основательный слой щетины проявились два белых пятна. Демон сжал руки в кулаки и зло выдохнул:

– А я тут сижу и помочь ничем не могу! Идиот старый…

Диметриуш поёжился. Видеть уважаемого человека, одного из сильнейших демонов в момент его бессилия и полной беспомощности было крайне неловко, и потому, чтобы только как-то заполнить напряжённое молчание, Бьёри нехотя признался:

– Да я тоже хорош… Знаете, надо было догадаться, что всё не так просто. Сначала следак этот, ну, Яаки, так легко на угрозы купился… Хотя какие это угрозы? Так, понты сплошные… Потом визиты. Я ещё гадал, что это руководство следственного изолятора расщедрилось на трёх гостей за сутки… Думал, побоялись деду отказать. А они, оказывается, просто хотели безопасность камеры продемонстрировать. Ну, и то, что меня там ничто не держит…

– То есть, – Базиль удивлённо приподнял брови и всей пятернёй почесал синюю от щетины скулу, – сначала они тебя в нормальной камере держали.

– Ну, да…

– А ты не сбежал.

Диметриуш опустил глаза.

– Не сбежал.

– Баран, – обозначил отношение к своему бывшему студенту Шахевич. – Голова тебе нужна не только для того, чтобы в неё есть. Слышал об этом?

Димон скривился и решил, что рассказывать о прямых намёках второго следователя не станет (а уж о своих выводах насчёт этих намёков, так точно). С другой стороны…

– С другой стороны, – попытался оправдаться начальник СБ Транспортного управления, – как бы я сбежал? Представляете размер скандала?

– Ну, конечно, – Шахевич язвительно усмехнулся. – Сейчас-то Империи никакой скандал не грозит. Да и, откровенно говоря, я думаю, не ради скандала всё затевалось.

Помолчали.

Базиль думал о Василисе. О том, что она никак не могла решиться, а он не сильно-то и настаивал, полагая, что у них впереди ещё очень много дней. Думал о потрясениях, которые ожидают его родной мир. О том, что в скором времени всё, вполне возможно, встанет с ног на голову, и, если ничего не предпринять сейчас, когда ещё есть время, весьма вероятно вернутся те страшные времена, когда реки окрашивались в насыщенно алый цвет из-за пролитой на их берегах крови, а воздух был наполнен дымом и одинаково притягательным и отталкивающим запахом разложения.

Диметриуш тоже думал. В своих мыслях он не забирался в такие дебри, как будущее Империи и Мироздания. Прямо сейчас его волновали более насущные проблемы.

– Давно вы знаете про Вовочку И? – внезапно спросил он.

– А ты как думаешь? – Шахевич устало потёр виски. – Я всё-таки не слепой и не вчера родился.

– Думаете, именно поэтому вас тут заперли? Чтобы не сблотнули лишнего?

– Что я думаю? – демон положил руки на колени и наклонился вперёд, цепким взглядом въевшись в напряжённое лицо Диметриуша. – А вот что. Во-первых, я, хоть и не состою в родстве с Императором, внушению и ментальным атакам поддаюсь плохо. Всё-таки преподавательская практика длиною в не одну сотню лет даёт о себе знать. Поэтому, полагаю, да. Заперли меня здесь, чтобы о мальчишке не сильно трепался… Кстати, надеюсь, ты-то в курсе, что у Фоллетского никакого младшего брата быть не может?

– В курсе, – буркнул Димон. – И можете мне поверить, прямо сейчас я очень остро сожалею о том, что не настоял на более тщательном расследовании ситуации с попыткой моего похищения семнадцать лет назад.

Базиль довольно цокнул языком и протянул:

– Ну, надо же! Сам догадался? Хвалю и беру свои слова о том, что голова тебе нужна только для приёма пищи, назад. Кстати, о пище… Который час?

– Без четверти восемь.

– О-о-о, дорогой друг, мне пора. Местный повар готовит отвратительно и есть его стряпню можно только в горячем виде. Так что я удаляюсь… Водопроводом если решишь воспользоваться, по трубе постучи, чтобы снова какого-нибудь казуса не вышло.

Шахевич сбросил с себя покрывало, и Диметриуш тактично отвернулся, пробормотав:

– Я, кстати, так и не понял, что произошло…

– Что-что, – голос Базиля приобрёл уже знакомый металлический оттенок. – Пытался доказать на практике аксиому «Вода камень точит». Ладно. Приятного аппетита. Я ближе к полуночи загляну, после обхода.

– И вам приятного, спасибо. Буду ждать.

Ждать. Ничего другого не оставалось. Ждать и надеяться.

Диметриуш стукнул по стене, за которой прятался лифт для доставки еды, и когда крышка отскочила, задумчиво посмотрел на предложенный ужин. Определить с первого взгляда, чем именно предлагает подкрепиться затейник-повар, не удалось. Потому что выглядело это так, словно кулинар решил облегчить жизнь заключенных, избавив их от утомительного пережёвывания и тяжёлого переваривания. И всю работу сделал сам.