Текст книги "Не буди Лихо (СИ)"
Автор книги: Марина Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 43 страниц)
Нет, я не беспокоилась о том, что сведения мёртвых ведьм могут оказаться ложными, но увидев ту, что лежала на дне старой ванны, вновь испугалась. Правда, теперь лежавшая в желтоватой воде девушка не казалась мне такой уж молодой. Да, она выглядела юно. Да, была красивой. Но длинные волосы мне в этот раз показались похожими на чёрных змей, опутавших обнажённое тело, а на веснушчатом лице, если присмотреться, были видны мелкие морщинки и складочки. Правда, в глазах был всё тот же ужас, к которому теперь примешалось и беспокойство. Конечно, одно дело – увидеть рядом с собой незнакомую девушку, – а с настоящей Наталией Бьёри мы, если я ничего не путаю, не знакомились, – и совсем другое – собственного сына. Первенца.
Я в два приёма втянула в себя воздух и незаметно от Диметиуша прижала ладонь к своему животу. Ужас. Не хотела бы я оказаться на месте этой несчастной.
– Даже знать не хочу о том, как ты узнала, где нам искать Любку-парикмахершу, – проворчал Димка, бросив на меня хмурый взгляд, а я медленно качнула головой и шепнула:
– Это не Любка.
– Это она, моя хорошая, – мой всезнайка окинул взволнованным взглядом Дом Онсы. – Надо как-то дать знать отцу, потому что я, откровенно говоря…
– Хубб ма, – перебила я, сжав его руку.
– Что? – севшим голосом переспросил демон.
Я с готовностью повторила:
– Ахм хубб Димуш. Больше вы со Стёпкой не сможете болтать на окай, когда захотите от меня что-то скрыть. Я теперь знаю язык, любимый. Поэтому прошу, не называй её Любкой. Она не Любка. Она Любовь. Хубб. Понимаешь?
Стоит отдать Диметриушу должное, он понял сразу и перевёл недоверчивый взгляд на лежащий в ванне сосуд.
– Разве она такая… – пробормотал он.
– Она разная. Не осуждай. Никто не знает, каким бы стал ты на её месте.
Или какой бы стала я – на этот вопрос я тоже не могла ответить честно. Не сейчас, когда центр моей вселенной несколько сместился в сторону одного самовлюбленного, высокомерного, но при этом совершенно замечательного демона.
– Димуш, – я ласково погладила Димку по груди, нежности хотелось просто нереально, поцелуйчиков, обнимашек и ещё яростного и радостного блеска в глазах, когда я скажу ему о том, что нам всё-таки есть чем порадовать его маму, но… Так это было всё не ко времени, до обидного просто, – Димуш…
Он вдруг замер и посмотрел куда-то в сторону.
– Машка, а что это за символ развоплощения, м? – нахмурившись и всматриваясь в темноту одного из храмовых коридоров, спросил демон.
– Что-то вроде дани, – нехотя ответила я. – Немножко моей силы в обмен на чужие знания. Ну, и ещё немножко на месть.
Диметриуш посмотрел на меня зверем и вдруг даже не побледнел – позеленел и затрясся весь.
– Немножко? – сглотнул, дёрнув кадыком, и вдруг начал меня старательно ощупывать, то ли на предмет переломов, то ли на какой другой предмет, но я всё равно испугалась. И, если судить по следующей фразе моего жениха, не напрасно:
– Машка, идиотка! Я тебя придушу! Ты понимаешь, сколько сил понадобится на месть, если ты теперь обладаешь знаниями о том, как выглядит Хубб?
Это он намекает на количество убитых за это время женщин?
– Если честно, я, вроде как, присутствовала при её рождении…
Диметриуш взвыл, а у меня потемнело в глазах, и слабость наполнила все члены. Господи, неужели ведьмы обманули? Неужели так жаждали мести, что наплевали даже на нерождённую душу? Да ни за что не поверю! Это же ведьмы, а не… не…
Может быть и «не», однако внезапная слабость, вызвавшая головокружение и приступ тошноты, выступала не на стороне этого моего «не». Я совершенно рефлекторно схватилась одной рукой за Родительское око, а второй вцепилась в Димкино предплечье.
Пусть только он не узнает о малыше! Если я умру, пусть не узнает, пусть…
А знания всё ворочались и шевелились в голове, словно клубок проснувшихся по весне змей, и я, ухватив одну из них за хвост, тихо вскрикнула, но озвучить её не успела, потому что северный угол Дома Онсы вдруг налился чернильной темнотой, и из неё выступило существо совершенно нереальной красоты. Он был высоким, даже выше Димки, и совершенно чёрным: лицо, радужки глаз, которые на фоне сливочных белков завораживали, как завораживает настоящий чёрный жемчуг, волосы, тугими шоколадными кучеряшками опускающиеся на обнажённые плечи и… крылья. Тоже чёрные, но такие ослепительно прекрасные, что я, коротко вскрикнув, зажмурилась и едва не упала. Да и упала бы, если бы Диметриуш не обнимал за талию.
– Боже… – простонала я.
– Мы разве уже встречались? – усмехнулся мужчина, обнажая белоснежную полоску зубов. – Не помню, чтобы нас представляли, но я рад видеть тебя. Исправь, если ошибаюсь, внучатая племянница?
И даже после этих слов я не рухнула ниц, лишившись сознания. И снова не потому, что обладала стальным внутренним стержнем. Просто Южная часть храма полыхнула ослепительным серебром, из которого, будто Афродита из морской пены, родился высокий, бледный, очень красивый, но совершенно седой мужчина. Кожа его сияла так, словно её никогда не касались лучи солнца ни одного из этажей Мироздания, а в иссиня-чёрных глазах, казалось, сверкали звёзды всех вселенных.
– Господи… – прошептала я, не в силах выразить всю степень своего восхищения.
– И я рад тебя видеть, дитя, – кивнул мне мужчина, поправляя серебристый серп, висевший в прозрачных ножнах на его поясе.
Ноги ослабели, а позвоночник откровенно не справлялся с возложенной на него нагрузкой.
– Родная, ты как? – каким-то испуганным шёпотом спросил Диметриуш, а вместо него ответила женщина за нашими спинами:
– Немного странно себя чувствую, но всё равно спасибо, что спросил.
Я вздрогнула от неожиданности, хотя, казалось бы, сколько можно, почему ещё что-то продолжает меня удивлять… оглянулась, и Димка оглянулся вместе со мной, поэтому выдохнули мы одновременно. И честное слово, я даже не ревновала, потому что к Изначальной Красоте просто невозможно ревновать.
Да, я догадалась, кем являлись мужчины, их образы очень досконально раскрывали мифы и легенды демонских народов, но женщина… Во всех преданиях её портрет описывался весьма абстрактно, а мёртвые ведьмы и словом не обмолвились о том, как она выглядела, но я с первого взгляда поняла, что это Сурх. И отчего-то я сразу уверовала в счастливый конец, хотя глупо, конечно, учитывая тот факт, что перед глазами от слабости уже начали мелькать чёрные мушки.
Я понимала, что надо взять себя в руки, и ещё до того, как появится Димкин папа, начертать вокруг сосуда все необходимые для возвращения Наталии Бьёри символы… но от бессилия не могла даже моргнуть. Что уж говорить о том, чтобы пошевелить хотя бы пальцем…
Я ещё успела выкрикнуть испуганное: «Димка!!!»
И ещё, когда он обнял моё лицо своими тёплыми ладонями, прошептать: «Люблю тебя».
А вот после этого всего, наконец, умерла, да.
* * *
Увидев, как посерело лицо возлюбленной, и осознав, что мягкая грудь под ладонью не вздрагивает от биения сердца, Димон недоверчиво посмотрел на каждого из богов, а затем хрипло спросил:
– Вы охренели?
– Прости, малыш, – Крылатый сочувственно причмокнул губами, – у каждого своя судьба… Тут ничего уже нельзя исправить.
Серебряный Жнец пробормотал что-то сквозь зубы, Бьёри не слышал что, он прижал Машку к груди, сильно, так, словно кто-то пытался у него её отобрать, а затем посмотрел на Сурх.
– Ничего? – прошептал он и вздрогнул от ужаса, когда богиня отрицательно качнула головой, а затем выдохнула протяжно и как-то устало, что ли…
– Ничего, – проговорила она и горько усмехнулась. – Девочка сама сделала выбор, так что тебе остаётся лишь постоять в сторонке…
Прекрасное лицо на мгновение исказила болезненная гримаса, а затем Сурх закончила, исподлобья глядя на Урсу:
– Разве не так обычно поступают мужчины?
– Ты несправедлива, – упрекнул богиню Крылатый, но та даже не глянула в его сторону, а Диметриуш почувствовал, как растекается по венам обжигающая ярость, и даже не пытался её сдержать. Первой занялась одежда, задымилась, ещё не выпуская пламя, но уже намекая на то, что оно вот-вот прорвётся – агрессивное, оголодавшее…
– Девочка могла отказаться, – проговорил Творец. – Ей дали выбор и, прошу заметить, предупредили честно, спросив, готова ли она рискнуть жизнью. Она рискнула…
– Ну так исправьте это! – прокричал Диметриуш. – Сейчас же! Какие вы боги, если она мертва?
– Уж какие есть, – проворчал Онса, и Бьёри показалось что Крылатый… обиделся?
– Они не могут, – Сурх отвернулась. Не иначе как для того, чтобы не видеть следы горя на лице Димона. Чужое горе вообще неприятно глазу…
Димон сглотнул и затравленным взглядом обвёл стены храма.
– Тогда возьмите меня вместо неё! – потребовал он.
Боги молча и нехотя посмотрели на него, а Сурх лишь голову опустила ниже. Первым заговорил Жнец.
– Мы не можем, – произнёс он, глядя на демона с тоской и сожалением.
– Конечно же, можете! – возмутился Димон. – Вы же боги.
А в ответ получил всё ту же красноречивую порцию унылого молчания.
Между тем Машка по-прежнему не подавала признаков жизни. Глаза закрыты, голова откинута назад, нежная кожа на тонкой шее натянута так, что, кажется, вот-вот – и лопнет…
Дверь храма дрогнула под ударом чьей-то ноги, и в Дом Онсы влетел Себастьян Бьёри. Всклокоченные рыжие волосы, зелёные глаза почернели от гнева, да и сам он тоже как-то… почернел. Короткий оценивающий взгляд в сторону сына, а затем несколько шагов до алтаря, на котором стояла ванна с сосудом.
– Если тебе так нужна чья-то жизнь, возьми мою, – хрипло проговорил он, и Сурх, услышав его, всхлипнула и закрыла лицо руками.
– Что мы наделали? – прошептала она. – Что я наделала?
– О, святое семейство в сборе! – раздалось от входа, и Димон вздрогнул, узнав и одновременно не узнав голос. Как мог он перепутать эту женщину со своей матерью? В ней нет ничего от Наталии Бьёри! Ни её извечной опеки, ни заботливых ноток, ни мягких улыбок, ни ласковых взглядов…
– А я уж и не чаяла вас увидеть. Ни тебя, дорогой папулечка, ни тебя, папулечка любимый, – язвительность в голосе могла, казалось бы, отравить воздух, заставив задохнуться их всех.
Сурх оглянулась, чтобы посмотреть на свою младшую дочь.
– Ради чего всё это? – прошептала она. – Месть?
Хубб-Наталия рассмеялась, истерично и зло.
– Месть? Я тебя умоляю, юношеский максимализм и веру во вселенскую справедливость я оставила далеко в прошлом. Да и что от неё толку, от вашей мести? Её на хлеб не намажешь, да и постель она вам не согреет…
Богиня нахмурилась. Посмотрела на Диметриуша, на Себастьяна, бросила растерянный взгляд на мужчин, которые в разный период жизни называли её своей, и только потом спросила:
– Тогда что?
– Власть, конечно! – фыркнула Хубб.
– Всемирное господство… – Онса скривился, словно съел гнилую ягоду и устало потёр рукой лицо. – Месть я ещё смог бы понять…
Хубб зашипела, оскалившись.
– Не нуждаюсь в твоём понимании, – выплюнула она. – В гробу я его видела, как и вас всех. И тебя, и тебя, и тебя, дорогая мамочка!
– Прекрати это, – тихо попросила Сурх. – Молю тебя, девочка, пока не поздно…
Ласточка влетела в храм и, сделав круг над головами людей, исчезла за головой статуи Онсы, где у неё, по всей вероятности, было гнездо.
Диметриуш растерянным взглядом проследил за полётом птицы и без удивления услышал:
– Я бы не стала этого делать, даже если бы могла. С чего вдруг? Я так долго ждала этого момента – и вот, наконец, когда до финиша осталось лишь несколько шагов… Свернуть в сторону? Прекратить? Ну уж нет. С гораздо большим удовольствием я понаблюдаю за тем, как вы станете корчится в яростном пламени, когда до наследника твоей крови, дорогой Крылатый, дойдёт, что ни девчонку, ни ребёнка уже не вернуть…
Димон задохнулся, не веря своим ушам.
– Какого ребёнка? – хрипло переспросил он, и Наталия-Хубб снова рассмеялась.
– Она не сказала тебе? Серьёзно? Жаль-жаль… но ты-то и сам мог догадаться, ты же слышал вызов Ока, балбес. Не пробовал задуматься над тем, почему? – и тут же ответила, награждая Бьёри издевательским взглядом. – Да потому, что ты теперь сам перешёл в когорту Старших… Нет, ну всё же надо разжёвывать и в рот вкладывать… Экие вы недогадливые…
– Откуда… откуда?.. – Диметриуш и сам не знал, о чём он хотел спросить. Откуда она знает про Машкину беременность? Про Око? Про что? Он только чувствовал, что задыхается и, пожалуй, даже радуется этому факту. Жить не хотелось от слова совсем.
– Ну, а ты, – Хубб посмотрела на Онсу, – дорогой папулечка? Почему ты вступил в приготовленную мышеловку и даже дверцу за собой закрыл сам? М? Или всерьёз думал, что такой динозавр сможет справиться со мной в том единственном месте в Мироздании, где вас всех возможно убить?… Какая прелесть! Вижу, что думал… Какие же вы глупые и старые! Выжившие из ума и страдающие от приступов слабоумия. Этому миру давно нужны другие боги. Более амбициозные, более решительные, более…
Пламя сорвалось с кончиков пальцев Диметриуша, и в тот же миг ласточка вылетела из своего укрытия, пронеслась низко-низко, едва не задевая кончиками крыльев мозаичный пол.
– Прости меня, девочка, – прошептала Сурх и зажмурилась.
– Прости, – эхом повторил Урса.
– Прости, – согласился Крылатый творец и легонько дунул, будто задувал пламя свечи.
На долю секунды стало тихо-тихо, а затем Диметриуш услышал тихий хрип, сип, переходящий в бульканье и надсадный кашель. Негромкий всплеск воды… И Наталия-Хубб падает, как подкошенная, а Хубб-Любка медленно поднимается из ванны, отплёвываясь и с отвращением глядя по сторонам.
– Не такие уж мы и динозавры, – негромко, но от того не менее грозно произнёс Онса, но Димону на его гнев, обращённый непонятно на кого, было уже наплевать, потому что он вдруг почувствовал, как шевельнулась в его руках Машка, и услышал болезненное:
– Димуш, ты жжёшься. Больно.
Никогда ещё его огонь не отступал с такой скоростью. Даже когда, совсем маленького, дед бросил его в реку, он ещё бесновался и пытался стоять на своём, а сейчас коротенькое слово «жжёшься» – и он, будто трусливый котёнок, спрятался так, что и след простыл.
– Машенька…
Диметриуш зажмурился от счастья, от облегчения, от заполнившего его до краёв желания придушить ведьмочку за то, что заставила его так волноваться, и одновременно зацеловать её до отупляющей неги. Всю.
Поэтому он не видел, как ласточка кружится над шипящей и ругающейся Хубб, не видел, как разглаживаются её черты лица, как она из молодой женщины превращается в юную девушку, в девчонку-подростка, в девочку-младенца. И то, как она растворилась в воздухе, растаяла, будто Снегурочка, тоже осталось им незамеченным.
Не видел этого и Себастьян Бьёри, занятый тем, что старательно ощупывал тело вернувшейся жены.
– Я тебя на цепь посажу, – шептал он, сцеловывая слёзы счастья с лица Наталии. – Из спальни не выпущу, привяжу…
«Давно привязал, – думала Наталия Бьёри. – Любовью, заботой, детьми. Привязал так, что и освобождаться-то совсем не хочется. Не после новости о внуке… Ну, Митенька! Ну, я тебе устрою!»
Пожалуй, говорить о том, что Наталия Бьёри ничего не видела, тоже не стоит. Не видела ни ласточки, ни богов, ни их беспутной дочери, ни появившегося на пороге Дома Онсы Красного императора.
Самый старший Бьёри посмотрел на своего сына, на внука, сжимающего в объятиях свою единственную, и вдруг понял, что жить стоит хотя бы ради того, чтобы видеть такие моменты. Да, нет рядом женщины, с которой можно было бы разделить все свои мысли и чувства, давно нет, да и не будет уже никогда, но жить всё равно надо, раскрыть все окна во дворце и впустить в него, наконец, весну…
И да, пожалуй, не говорить никому о том, что он сделал со своим старшим братом. Есть вещи, которыми не стоит делиться даже с самыми близкими людьми.
Крылатый Творец и Серебряный Жнец тоже не смотрели в сторону сосуда, где происходил обряд развоплощения, их взоры были обращены в сторону женщины, которую они оба любили и которую оба предали.
И единственным, кто не отрывал глаз от несчастной Хубб, была её мать.
– Я так виновата, – шептала она. – Одна я. Если бы я не зациклилась на своих обидах, если бы не отвернулась от тебя, стольких ошибок удалось бы избежать, столько смертей предотвратить… Прости меня, девочка…
Но та прощать не собиралась, до последнего мгновения своей жизни она ненавидела. Ненавидела люто и яростно, а сожалела лишь об одном – о том, что не заметила потенциальную опасность, которая таилась в маленькой ведьмочке. Если бы не она и не её восприимчивость к чужой магии… Больше Хубб ни о чём подумать не успела, потому что её не стало. Будто и не было никогда.
Ласточка суетливо пропищала что-то о своей проблемной птичьей жизни, полной опасностей и тревог, после чего стремительно вылетела в распахнутую дверь, чиркнув кончиком крыла по щеке Красного императора…
Глава 38, последняя
Из Дома Онсы мы с Димкой слиняли по-английски, удрали вслед за богами, не дожидаясь, пока очухаются родители. Диметриуш требовал, чтобы мы немедленно ехали домой, а я попросила захватить из дворца дядю Васю, а оттуда уже в больницу.
– В больницу?
Мы стояли посреди Димкиных дворцовых покоев, куда нас перенес Пудя, и мой мужчина хмурился.
– В больницу – это хорошая идея, – пробормотал он и, опустив руку, вдруг довольно ощутимо сжал мою ягодицу. – Ты когда планировала мне сказать, партизанка?
Я решила, что уходить в несознанку бессмысленно и, глупо улыбнувшись, призналась:
– Да я и сама поняла, только сегодня. Правда. Ты… рад?
– Рад? – он покачал головой. – Да я чуть с ума не сошёл! Рад… Машка, я жить без тебя не могу, веришь? Когда сегодня ты… ты…
Я зажала ему рот ладонью и тихо повторила просьбу:
– Давай развяжемся со всем, Димуш. Прошу тебя. Так хочется домой. Чтобы только ты, я и тишина.
Диметриуш хмыкнул.
– Что?
– Просто подумал, что если ты не знаешь, как заблокировать Лифт, то никакого «ты + я + тишина» не получится.
Я недоумённо моргнула.
– Просто мама тоже в курсе.
– О, Боже!
Димка весело рассмеялся, а затем схватил меня за руку и потянул в коридор.
– Пойдем уже за Базилем, раз он тебе так нужен… А то, чувствую, папа скоро выбросит белый флаг, и Наталия Бьёри начнёт компанию «Внука бабушке».
Я показательно испугалась, после чего мы всё-таки отправились за дядей Васей.
На то, чтобы нарисовать нужные символы в больнице – благо, ведьмы сдержали своё слово и отдали всё, что у них было, – я потратила минут десять. Димка нервничал и настаивал, что в моём положении нельзя колдовать, но я только отмахнулась от него и занялась делом.
Буся открыла глаза в ту же секунду, как я произнесла последнее слово заклинания, посмотрела на меня и заплакала:
– Девочка моя…
И я, конечно, заплакала тоже, заревела, уткнувшись лицом в колени единственному родному человеку… Хотя, постойте, уже не единственному. И тот, кто за несколько долгих недель умудрился занять так много места в моем сердце и в моей душе, подхватил меня на руки, не собираясь «спокойно наблюдать за тем, как ты портишь нервы себе и мучаешь нашего ребёнка» (хорошо ещё Буся про ребёнка не услышала, а то бы всыпала нам по первое число), и прорычал на окай, явно забыв о том, что теперь-то я уже всё понимаю:
– Базиль, ну что вы, как бревно! Займитесь своей женщиной, наконец, а свою я забираю домой. Ахм ма та-аррр!
Я только улыбнулась. Кто бы мне сказал ещё пару месяцев назад, что я буду, буквально, млеть, когда кто-то станет меня называть «своей женщиной» – не поверила бы.
Труженик Пудя перенёс нас на Тринадцатый и почти сразу удрал в открытое окно. Я знала, куда. Диметриуш знал, зачем. Мы переглянулись и решили не говорить об этом.
– Пойдём, – Димка взял меня за руку и потащил в ванную.
– Зачем? – внезапно смутилась я, когда он с сосредоточенным и серьёзным видом стал снимать с меня одежду. Нет, если бы вид был нетерпеливо-эротичным, я бы не возражала, а так… вдруг стало неловко.
– Димуш…
– Хочу поздороваться с малышом, – ответил мне мой демон, опустился на колени и поцеловал меня в ещё совершенно плоский живот.
– Привет, моё чудо, – шепнул Диметриуш, а я едва опять не расплакалась. И расплакалась бы, если б этот поросёнок не закончил предложение:
– Вот вырастешь большим и папа тебе обязательно расскажет, что нет в жизни дела более прекрасного, чем процесс создания маленьких детей.
– Балбес! – я щёлкнула будущего папашу по макушке, а он поднял голову, сорвал с лица повязку и сообщил:
– Не представляешь, как я тебя сейчас хочу, Машка. У меня просто крышу рвёт… Знаешь, мне кажется, я начинаю понимать, почему у меня так много братьев и сестёр…
– Да? – я удовлетврённо улыбнулась. Так-то лучше, а то этот новый Димка меня начал немножко пугать.
– Да, – он положил мои руки себе на плечи, спустил вниз джинсы вместе с трусиками и коротко велел:
– Переступи, – не поднимаясь с колен, боднул меня головой в живот, я рассмеялась и попятилась, пока лопатки не коснулись висевшего на стене полотенца, но тут Димка заглянул мне в глаза и смех как-то резко оборвался.
Не знаю, почему в тот раз всё было так пронзительно остро, но Диметриуш ещё и дотронуться-то толком до меня не успел, а я уже вспыхнула и поплыла. Отрывочно помню одобрительное бормотание и ласковый лепет… Обжигающая страсть и не заканчивающаяся мука…
– Когда, ты говоришь, узнала про ребёнка? – мурлычет над ушком демон, а я распахиваю глаза и обнаруживаю, что мы как-то переместились в спальню.
– Дима… – выгибаюсь призывно, трусь об него, как ненормальная, а он целует шею и плечи, не стесняясь пускать в ход зубы и то ли рычит, то ли чертыхается, но всё же требует ответа:
– Когда? До того, как заключила договор с мёртвыми ведьмами или после?
Я слышу каждое слово и даже смысл понимаю, но сделать ничего не могу, ответить не могу, не могу выдавить из себя ничего, кроме:
– Ну, пожалуйста… – не выдавить, прохныкать умоляюще. Неужели он не видит, что мне жизненно необходимо, немедленно, прямо сейчас…чтобы не сгореть, чтобы снова почувствовать себя живой. – Хочу…
Он входит так медленно, что я едва с ума не схожу, кровь не стучит – она ревёт в голове, как Ниагарский водопад, но даже сквозь этот рёв я слышу, шум тяжёлого дыхания и низкий стон. И понимаю, что кое-кто, оказывается, всё-таки не железный. А после того, как Димка начинает двигается, я уже не думаю, места для мыслей не остаётся, лишь для чувств.
Мы лежим, как две глупые рыбы, выбросившиеся на берег. Дышим тяжело, едва живые от пережитого шквала, но при этом до безобразия счастливые. Особенно я. Потому что Диметриуш, первым справившись с дыханием, бормочет:
– Ты мне весь воспитательный процесс испортила, ты в курсе?
– М? – я зевнула и лениво забросила ногу на мужское бедро. – Это ты меня так наказывал?
– Изначально план был таков.
Я хихикнула, за что меня легонько шлёпнули по обнажённой ягодице, но счастье из меня так и пёрло, поэтому я решила, что намёк недостаточно прозрачен, чтобы его можно было понять.
– Наверное, я стану очень плохой девочкой, – задумчиво протянула я. – Уж больно педагог из тебя получился… ммм…
Договорить я не смогла, потому что рот мне закрыли. Не поцелуем, нет. Широкой и тёплой ладонью. А когда я возмущённо пискнула, Димка сердито попросил:
– Не шути с этим, пожалуйста. И не рискуй больше никогда. Ради чего бы то ни было, потому что, если с тобой что-то случится… – он глубоко вздохнул и прижал мою ладонь к своей груди. – Просто не шути.
Конечно же, нашим мечтам о спокойствии и тишине не суждено было сбыться. Уже утром нас завалили звонками и сообщениями. Звонили из Следственного комитета и требовали, чтобы Димка явился для дачи показаний. Я предложила послать их к чёрту, а демон заявил, что некрасиво получится. Звонили из газет, просили прокомментировать произошедшее. Я диву давалась, откуда только им стало обо всём известно, но Диметриуш лишь пожимал плечами и коротко отвечал:
– Пресс-служба. Думаю, пока мы с тобою дрыхли, дед и отец занимались государственными делами.
– Наверное, – соглашалась я.
Ещё звонила Димкина мама. Два раза Димке и шесть мне. Приглашала на завтрак («Надо же нам по-человечески познакомиться»), уточняла хороший ли у меня врач, не хочу ли я переехать во дворец и интересовалась здоровьем бабушки. Бабушка тоже звонила. Ругалась – страшно сказать. Не из-за того, что я решила замуж за демона выскочить, нет. Её не устраивало наше совместное проживание «во грехе».
– Сначала поженитесь, а потом уже… – ворчала она в трубку. – А если ты забеременеешь?
Я подавилась воздухом, а Буся протянула угрожающее:
– Та-а-а-а-ак…
– А как там дядя Вася? – коварно перевела стрелки я, и бабушка пообещала, что разберётся со мной позже.
В общем, безумное было утро, что и говорить, суматошное. За окном накрапывал холодный даже на вид дождь, а настроение у меня было совершенно солнечным. Пританцовывая у обувного шкафа, я выбирала, что обуть, а Димка стоял с кофейной чашкой у окна и не сводил с меня глаз.
– В Комитет ты со мной поедешь только при одном условии, – внезапно заявил он.
– Это при каком же? – я игриво закусила губу.
– Если с Сержантом поговоришь. Хотя… тебе в любом случае надо с ним поговорить. Я настаиваю.
Я повозмущалась для виду, театрально, но недолго, испытывая к Димке странную благодарность. Боюсь, если бы не он, моя дурацкая гордость ещё долго не позволяла бы мне помириться с братом.
– Только, чтобы сделать тебе приятное, – наконец проворчала я, и в следующее мгновение меня бесцеремонно вытолкнули на балкон.
Сговорились! Стёпка стоял, прислонившись к межбалконной стеклянной стене, и у меня защемило сердце, когда я его увидела. Вот чего, спрашивается, я злюсь на человека? В конечном-то счёте я счастлива!
– Привет, – брат бросил на меня виноватый взгляд, а я молча подошла к нему и обняла, и сразу же, пользуясь моментом, спросила:
– Тогда на балконе, когда тебе тут Фоллетский пытался шантажировать, ты же знал, что мы с Савелием подслушиваем?
Этот вопрос меня волновал почти с самого начала. Ведь Стёпка всё-таки боевик, не мог он нас не учуять… Думаю, и разговор-то этот с Фоллетским он затеял только для того, чтобы мне знак подать. Непонятным было только одно: чем инкуб мог шантажировать моего правильного во всех отношениях братца.
Колоться на этот предмет Стёпка сначала отказывался, а потом всё-таки признался.
– Понимаешь, – пробормотал он, – мы ведь это дело о пропавших переселенцах уже давно ведём…
– Кто это, мы?
Димка всё же отправился в Комитет один, убедившись, что я счастлива и не собираюсь причинять своему родственнику физический вред, а мы со Стёпкой перебрались с промозглого балкона в тёплую гостиную.
– Тайная служба. Ты не знала? Отец давно в этом по уши. Ещё с того момента, как нам тебя маленькой подкинули, ну а я…
– А ты катался на машине, которую силой мёртвых ведьм заправляют, – догадалась я.
Стёпка нервно дёрнул себя за косу и виновато на меня посмотрел.
– Надо было тебя ещё тогда послушать, но ты же знаешь, каким я временами бываю самовлюблённым ослом.
– Самовлюблённым и самокритичным, – поддакнула я. – А что теперь с этим делом? Думаю, Фоллетские и их… покровительница (по молчаливому согласию мы с Димкой решили никому не рассказывать о встрече с богами, да и кто бы нам поверил?) были лишь верхушкой айсберга. Страшно подумать, сколькими людьми они руководили!.. Ведь это всё не закончится в один день!
– К сожалению, нет, – Стёпка устало пожал плечами. – Успокаивает одно, теперь, когда мы знаем, для чего похищали переселенцев, станет полегче… Кстати, как там Василиса? Звонила тебе уже?
Я улыбнулась и радостно кивнула, но вдруг встрепенулась, схватила брата за руку и спросила:
– А ты? Ты с папой как-то связываешься?
Слово «папа» произнести было очень сложно, но раз я уже всё равно сегодня всех прощаю…
– Связываюсь. Скорее, он связывается. Он под прикрытием работает, понимаешь?
– Понимаю… Скажи ему в следующий раз, пожалуйста, что я…
– Он знает, – Стёпка улыбнулся и притянул мою голову себе на грудь. – Какая же ты у нас глупенькая, мелкая! Как бы он мог не знать? И тоже тебя любит.
Я всхлипнула и закрыла глаза.
Гормоны, гормоны… Никакого сладу с ними нет! Постоянно глаза на мокром месте. Хотя, может, и не в гормонах дело. Может всё дело в том, что случившееся в Доме Онсы не хотело отпускать меня. Из-за чего всё случилось? Из-за недопонимания, из-за обиды, из-за ревности и глупой злости. Из-за того, что боги запутались в своих чувствах, да так сильно, что едва не загубили весь мир.
Какая ирония судьбы, что внутри женщины, названной Любовью, жило столько ненависти. Страшно представить, во что превратился бы мир под её началом…
Этой ночью Димка целовал меня и неустанно нашёптывал на ухо разные глупости и ласкательные словечки, среди которых не раз встречалось «моя отважная девочка» и «сумасшедшая героиня». Я героиней себя не чувствовала. Батарейкой, скорее. Серьёзно, я ведь не сделала ничего, лишь разрешила воспользоваться своими силами, да и это геройством назвать было нельзя, потому что ведьмы ведь не сказали, кого они собираются развоплощать. Я думала об Элоизии Фоллетской, они – обо всех, кто стоял в цепочке между нею и Хубб.
Не-ет. Если бы я поняла, сколько на самом деле сил нужно отдать, никакого бы развоплощения не было…
И чем бы тогда всё закончилось?
[– А ещё я с мамой познакомилась… Со своей. Ты знал, что она жива?
Брат провёл рукой по моим волосам и грустно вздохнул.
– Знал, – признался без особой охоты, – и, откровенно говоря, мы все надеялись, что она умрёт раньше, чем вы с ней встретитесь…
– Почему?
– Не думай об этом, – Стёпка правильно понял, о чём именно я спрашиваю и поцеловал меня в макушку. – Просто представь себе, что она тяжело больна.
– Любую болезнь можно вылечить, – пробормотала я, вспоминая, сколько ненависти горело во взгляде моей матери, когда та смотрела на меня. За что? В чём я провинилась?
– Не любую, – возразил он.
– Не знаю, тогда, в монастыре, она ведь помогла мне. Спасла зачем-то… И ведь я видела, что её трясёт прямо от нежелания это делать, а всё же… Может, не всё потеряно, Стёп, а? Может, ещё не поздно…
– Она выбрала свой путь её до твоего рождения, Машка. Ушла от отца в Обитель. Даже не сказала, что беременна… Он сначала очень переживал, думал, что провинился в чём-то перед ней, хотел всё исправить, а потом понял, что вылечить человека, который лечиться не хочет, невозможно… И он просто оторвал её от себя, с корнями вырвал, пока ещё была такая возможность… А насчёт того, что… Лизавета помогла тебе в монастыре, что ж, тут я вынужден разбить твои надежды. Отец её на родную кровь завязал, она просто физически не могла причинить тебе вред, даже вопреки собственным желаниям… Поверь, маленькая, если б не это… А вообще, не слушай меня! Забудь! Будто вы и не встречались никогда.]
