Текст книги "Не буди Лихо (СИ)"
Автор книги: Марина Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 43 страниц)
А вот Наталия Бьёри, на которую они наткнулись уже при выходе из семейного крыла, молчать не стала. Остановив всю троицу одним мрачным взглядом, она шокированно воскликнула:
– Митя, что ты здесь делаешь? В таком виде!
Диметриуш молитвенно сложил руки перед грудью и взмолился:
– Мама, я тебя умоляю! Не сейчас!
– Нет, сейчас, – нахмурила идеально выщипанные брови и, поджав губы, повторила:
– Сейчас. У тебя никогда нет времени. Ты либо на Тринадцатом, либо ещё чёрт знает где, я уже забыла, как ты выглядишь!
– Мама! – взвыл Димон, и голубые глаза Наталии наполнились слезами.
– Не приходишь, как раньше. Ни о чём не рассказываешь… Трубку не снимаешь, когда я звоню. Машу от меня прячешь, ещё и настраиваешь против, наверное… Всё простить мне не можешь, что я так радовалась, когда ты из Института ушёл.
– Да при чём здесь это! – откровенно разозлился Димон. – Мам, ты сама против себя кого угодно настроишь!
Савелий смущённо отошёл в сторону, не желая присутствовать при этом неприятном разговоре, и Диметриуш проводил его движение завистливым взглядом. Будь его воля, он бы и сам отсюда сбежал.
– Что ты придумываешь? – понизив голос, продолжил он. – Я прихожу, как всегда. И то, что я два раза не снял трубку, не значит, что я не хочу с тобой разговаривать… Что же касается Маши… Мама, ты не обижайся, но я не понимаю твоего к ней отношения. Ты так мечтала, чтобы я поскорее женился, а теперь делаешь всё, чтобы Машка тебя возненавидела.
Женщины возмутились одновременно:
– Митенька!
– Дима!
И где-то сбоку досадливо крякнул Савелий.
Проклятье!
– Димка, ты с ума сошёл!? – зашипела Мария, сверля в нём дырки возмущённым взглядом. – Так же нельзя с мамой…
И конечно же, мама немедленно разрыдалась, спрятав побледневшее лицо в ладонях. И как всегда её слёзы полностью выбили почву из-под ног Диметриуша, заставив почувствовать себя беспомощным болваном.
– Мам… – неуверенно промямлил он, но прекрасная Наталия только всхлипнула громче. – Я не хотел.
Машка тяжело вздохнула и помахала рукой, прогоняя Диметриуша, а затем подошла к его маме и тихонечко погладила по плечу.
– Не плачьте, – негромко попросила она. – Кто-нибудь увидит…
– Мне всё равно, – не отрывая рук от лица, прошептала Наталия. – Мне так всё надоело…
Диметриуш предпринял ещё одну бесполезную попытку заговорить с матерью, которая закончилась очередной серией судорожных всхлипов и Машкиным:
– Лучше иди, куда шёл.
– Точно? – одними губами спросил он.
Мария уверенно кивнула, а затем, воровато оглядевшись по сторонам, стянула с волос Пудю и решительно сунула его Диметриушу, шепнув:
– Мне так будет спокойнее, – и отвернулась от него, полностью переключившись на успокаивающий лепет.
Димон молча обозвал себя идиотом, мысленно поклялся, что, закончив разговор с дедом и отцом, сразу же помчится к матери извиняться, и, кивнув Савелию, поспешил к Красному императору.
Обоих старших Бьёри они нашли в небольшой комнате за кабинетом, где не так давно так бесславно закончился рассказ Димона о его злоключениях. И оба наградили вошедших одинаково удивлёнными взглядами.
– Не помню, чтобы я распоряжался проводить вас ко мне, – приподняв бровь, проговорил Император, глядя на то, как Савелий почтительно склоняет голову, а Димон, наоборот, надменно её задирает.
– Не до политесов, дед, – с места в карьер прыгнул внук и прямо с порога выпалил:
– Могу я тебя попросить надеть венец? И тебя, отец, тоже. Прямо сейчас, – Савелий снова крякнул, и Димон решил, что к очередной зарплате обязательно выпишет наружнику премию в виде сиропа от кашля. – Во избежание повторения истории, так сказать.
Красный император перевёл мрачный взгляд на побелевшего от страха Савелия, но ничего не произнёс, поднялся из кресла и прошёл к висевшему на стене портрету покойной супруги, за которым скрывался сейф. А вот Себастьян Бьёри молчать не стал.
– А к чему такая спешка? – спросил он.
– У нас возникли опасения, что в Хомяках могли провести тот самый обряд…
– И бросить сосуд? – усмехнулся Император, отодвигая картину в сторону. – Если бы там действительно поработал некромант, то вы бы там нашли лишь двенадцать трупов да остаточные следы магии. Никто бы не стал бросать сосуд с украденной душой. Наоборот, её бы охраняли так, как ни одно сокровище мира не охраняют. Она же может вырваться… – медленно повернулся к внуку и, криво улыбаясь, опустил венец себе на голову. – Удовлетворён?
Димон облегчённо выдохнул и кивнул, а Красный император повернулся к сыну, протягивая тому артефакт:
– Баська, порадуй нашего параноика.
– Я не параноик, – нахмурился Диметриуш, размышляя над словами деда. Как сокровище, значит? Что ж, толика правды в этом была… А может, и не толика, потому что венец лёг на макушку Себастьяна Бьёри – и снова ничего не произошло.
Неужели они ошиблись, и в теле Пруста находится всё тот же самый Пруст? А как же интуиция, которая истерично вопит и не даёт махнуть рукой на произошедшее в Хомяках.
– Надо проверить принцесс, – вклиниваясь в мысли Диметриуша, предложил Савелий. – Вдруг Фо… злоумышленник решил через них действовать?
– Если бы через них, – отмахнулся Димон, – то на больничной койке лежал бы не Иннокентий Пруст, а какая-нибудь Клавдия Ильинишна или… или…
Себастьян Бьёри издал странный звук, словно в комнату внезапно вместо кислорода подали удушающий газ, а Диметриуш схватился двумя руками за голову и, тихо выругавшись, взвыл:
– Вот же я идиот! Любка-парикмахерша! – и вылетел из комнаты, чувствуя, как скручиваются от дурного предчувствия внутренности. Ну почему он сразу об этом не подумал? Как дурак, заглотил наживку? А ведь можно было догадаться! Можно. Потому что Наталия Бьёри никогда – под страхом смертной казни! – не стала бы устраивать прилюдных истерик. И ссориться с избранницей сына не стала бы. А с тех пор, как она в последний раз распорядилась запереть Диметриуша в его покоях, прикрываясь именем Императора, точно прошло лет пятнадцать, если не больше…
Димон пролетел сквозь анфиладу родительских комнат, рыча от злости и проклиная себя на чём свет стоит, потому что здесь никого не было. Ни его матери, ни той, кто скрывается в её теле, ни Маши.
– Машка! – бессмысленно заорал он и скрипнул зубами, почувствовав, как в кармане шевельнулся мозгоед.
Чёрт! Чёрт! Чёрт!
От беспомощности хотелось выть и лезть на стену. Диметриуш сжал кулаки, судорожно выдохнул и поднял голову, чтобы встретиться взглядом с появившимся в дверях отцом:
– Па-ап, – внезапно до противно жалобным голосом протянул он, – их нет.
Глава 35, в которой героиня попадает в гости к Любке-парикмахерше
Димкина мама жалко всхлипывала и старательно не смотрела в мою сторону, а мне из-за этого было до невозможного неловко и так стыдно, что я буквально места себе не находила.
– Наталия, ну что вы? – я предприняла очередную попытку остановить поток слёз и даже удивилась, когда мне это удалось. Женщина внезапно вскинула голову, словно прислушивалась к чему-то, и я слегка опешила от того, как хорошо она выглядит, словно и не было никакой истерики. Если честно, до этого момента я не верила в то, что кто-то умеет плакать красиво. Наталия Бьёри, бесспорно, освоила это умение досконально, ибо после пятнадцати минут рыданий она выглядела невероятно… свежо. Я вновь почувствовала себя замарашкой и поняла, что никогда не дотяну до представлений этой женщины об идеале. С другой стороны, мне гораздо важнее, чтобы идеальной меня считал её сын. А он, судя по всему, считал. И осознание этого простого факта стало для меня шокирующим открытием и делало слегка неадекватной. Меня до безобразия тянуло улыбаться, хотя ситуация к улыбкам совсем не располагала.
– Я? – Наталия отняла от глаз руки и коротко глянула на меня. – Я, кажется, немного расклеилась… Но в кругу семьи можно. Ты так не считаешь?
Я пожала плечом, посчитав вопрос риторическим, но Димкину маму это отчего-то не устроило.
– Ты же теперь часть нашей семьи? – спросила она весело. – Правильно?
Я с тоскою подумала о том, что моя сердобольность когда-нибудь меня погубит, дёрнуло же меня вмешаться и броситься её утешать! С тоскою подумав о том, что Димку в дворцовом лабиринте мне всё равно самостоятельно не найти, я кивнула. Наталия оживилась, улыбнулась, как мне показалось, довольно-таки хищно, и предложила:
– А что, если нам, пока мужчины заняты, по-семейному выпить чаю? С пирожными. Ты же любишь сладкое?
К сладкому я была почти равнодушна, но признаваться в этом отчего-то не стала, а снова кивнула, хотя, надо отдать должное, ответа Её Императорское Высочество уже не ждала, а, схватив меня за руку, споро тянула назад к семейному крылу.
– Поболтаем, посекретничаем… А то стыдно признаться! Мы же о тебе ничего-ничего не знаем, Машенька, а ты ведь нам не чужой человек…
Наверное, при других обстоятельствах меня напрягло бы то, как быстро Наталия Бьёри утешилась – а ведь так горестно рыдала! И в свете последних событий я бы заподозрила её в чём-то большем, чем понятная, пусть и неприятная лично мне неискренность. Но именно в тот момент я ещё не успела отойти от Димкиного признания, раз за разом мысленно прокручивая его слова и снова и снова обмирая от сладкого, туманящего голову восторга.
Поэтому неладное заподозрила только в тот момент, когда поняла, что Наталия привела меня не в свою гостиную, где мне уже приходилось бывать однажды, а в явно нежилую комнату с тяжёлыми шторами на окнах да невысоким столиком у дальней стены. Я замерла, удивлённо оглядываясь по сторонам, а затем почувствовала странно знакомый запах. В комнате пахло смертью, болью пахло и слезами страха, тленом и разложением, свежей землёй, пеплом сожжённых костей и резко – до головокружения – озоном.
Меня накрыло внезапным приступом тошноты, и я попятилась к двери, но Наталия не позволила мне выйти из комнаты, положила руку между моих лопаток, останавливая моё движение назад, и полным восторженного любопытства голосом протянула:
– Как интересно… – шагнула в сторону и вперёд, оказавшись прямо передо мной, и вдруг сильно, болезненно ухватилась пальцами за мой подбородок, поворачивая голову и заставляя смотреть себе прямо в глаза. – Ты что-то почувствовала? Что именно?
Меня передёрнуло от отвращения, но вырваться из стального захвата пальцев не удалось. Я шумно выдохнула и вдруг вспомнила, где мне уже приходилось слышать этот чудовищный аромат смерти. Перед глазами появилась вильнувшая к горизонту дорога, чёрная воронка, затягивающая в себя, казалось бы, весь мир и встревоженный голос Стёпки на заднем плане.
– Это смерть. Веришь? – сказала я тогда.
– Смерть, – повторила сегодня и нахмурилась, заметив, как блеснули глаза Наталии Бьёри.
– Забавно, – усмехнулась она и, отпустив мой подбородок, наконец, отступила на полшага назад, словно хотела лучше меня рассмотреть. – Просто удивительно… И как ты это ощущаешь? Тепло? Холод? Может, голоса?
– Запах, – односложно ответила я и решительно развернулась к двери. – Знаете, мне как-то совсем не хочется чаю. Я, если честно, чай вообще не люблю. И пирожные тоже. Я, наверное, пойду…
Моя будущая свекровь неприятно хихикнула и тряхнула головой, частично разрушив идеальную причёску.
– Ой, ну ты наивная… – прыснула она. – Кто же тебя теперь отпустит, ведьмочка?
Я внутренне похолодела. Она знает? Но откуда? Я точно знаю, что Димка никому об этом не говорил. Ведь не говорил же?
– И чай мы с тобой тоже пить не станем, тут ты права, – продолжила говорить женщина, а на меня словно столбняк напал. Стояла и не двигалась. И, по-моему, даже дышала через раз. – А выпьем мы с тобой вина. Красного, крепкого, сладкого-сладкого… Только не здесь.
Наталия дотронулась до простого кулона на своей шее, и в то же мгновение запах гниющего мяса и сырой земли резко усилился, став почти невыносимым. Комната вокруг меня вдруг начала кружиться всё быстрее и быстрее, пока от тошноты у меня не потемнело в глазах и рот не наполнился противной вязкой слюной. Я задыхалась. Чувствуя, как почва уходит из-под ног, махнула рукой, пытаясь удержать равновесие, и тут же чьи-то тёплые руки довольно бережно обхватили меня за талию, не позволяя упасть. А мне выть хотелось от этой бережности. Орать дурным голосом от ужаса и отвратительного предчувствия.
Вместо этого прерывисто вздохнула, несколько раз моргнула, чтобы избавиться от тёмных кругов перед глазами, сплюнула прямо на пол невыносимо горькую слюну и только после этого подняла взгляд. И честное слово, я даже не удивилась, увидев того, кто удержал меня от падения.
– Вы как? Нормально? – шепнул мой самый отвратительный студент и бросил укоризненный взгляд мне за спину. – Обязательно было напрямую рвать? Ты же знаешь, как это тяжело в самом начале?
– Марьиванна? – это уже мне.
Я шокированно осмотрела комнату, в которой оказалась и бросила сквозь зубы:
– Руки убрал!
Брезгливо оттолкнула от себя ладони Вовочки И. Дрожащими руками провела по лицу, пытаясь успокоиться и придушить волну гнева и абсолютно необъяснимого разочарования.
Вовочка посмотрел на меня с самым несчастным видом и грустно опустил голову.
– Зачем вы так? – обиженно протянул он, а я сжала руки в кулаки, чтобы не ударить. – Я просто помочь хотел.
От желания наградить его чем-нибудь жестоким, болезненным и, возможно, даже смертельным, зазвенело в ушах, и я сипло попросила:
– Уйди от греха. Прокляну, – и вздрогнула, услышав за спиной мягкий смех Наталии Бьёри.
– Видал, какая воинственная? – хмыкнула она, глядя на меня, но обращаясь к Вовочке. – Чувствую, намучаешься ты ещё с ней, мелкий.
– Любаша! – парень выдавил из себя виноватую улыбку и погрозил маме Димона пальцем, и я всё-таки спросила, хотя заранее знала, что ответ мне не понравится:
– Что здесь происходит? Где мы? Как мы здесь вообще очутились?
И мысленно добавила: «Я домой хочу. К Димке. Пожалуйста».
Ответ мне действительно не понравился, потому что его мне никто не дал. Наталия многозначительно промолчала, а я посмотрела на Вовочку и хмуро спросила:
– Давно знаешь?
– О том, что мы с вами… с тобой… что у нас…
– Об этом, – кивнула я. – И не мямли, будь любезен.
Женщина, которую я знала под именем Наталии Бьёри и которую Вовочка упорно называл Любашей, презрительно фыркнула и, не произнеся ни слова, дёрнула за свой кулон, а потом… просто растворилась в воздухе. Как долбанный Чеширский кот. И это меня не просто разозлило, это ввело меня в состояние такой неконтролируемой ярости, что я зажмурилась, скрипнув зубами, и выдохнула:
– Ну. Ты. Мне. Ответишь, – и сразу боль ледяными иголками вонзилась в мозг, да так сильно, что у меня снова подкосились ноги.
– Мария Ивановна! – воскликнул Вовочка, подскакивая ко мне и опасливо обнимая за талию. – Ну, что вы творите! Зачем? Всё равно же до неё не достанет.
– Что не достанет? – прохрипела я, упрямо отталкивая парня от себя.
– То, – буркнул он и отвёл глаза. – Проклятье. Зависнет в вакууме, в лучшем случае, а в худшем вернётся назад…
У меня от удивления глаза на лоб полезли.
– Ты… Ты откуда знаешь?
– Про что? – ворчливо переспросил он. – Про то, как проклятия действуют, или про то, что вы ведьма? Или о том, что мы с вами… с тобой…
– С вами, – на корню пересекла попытку сблизиться. – Об этом ничего не хочу слышать. Не от тебя.
Вовочка обиженно засопел и поджал губы. И вдруг стал так похож на Василису, что я зажмурилась изо всех сил, чтобы не взвыть от жгучего чувства, что сначала заставило болезненно затрепыхаться сердце, а потом защипало в носу. Демону, видимо, тоже понадобилось какое-то время на то, чтобы заткнуть рот своей обиде и прийти в себя. И я была почти благодарна ему за эту минутную паузу, которая дала мне возможность немножко прийти в себя.
– Так о чём… вы, – не сказал, выплюнул парень, – хотели бы услышать от меня, Мария Ивановна?
Если он хотел, чтобы мне стало стыдно, то он своего добился. Стало. Но не настолько, чтобы воспылать к внезапно нарисовавшемуся родственничку любовью. Не настолько, чтобы поверить ему окончательно.
– Эта Любаша, – произнесла я. – Кто она?
Вовочка скривился и посмотрел на единственную дверь в комнате.
– Идём…те. Я покажу.
Я была уверена, что мы выйдем в коридор или в какую-нибудь проходную комнату, и очень сильно удивилась, когда мы оказались в очень небольшой и, надо сказать, основательно загаженной уборной. Воняло здесь так, что у меня глаза заслезились. На Вовочку я посмотрела почти с ненавистью. Если он меня сюда позвал, чтобы поиздеваться и отомстить за мой отказ пойти на сближение, то я его точно прибью. И даже моя головная боль не спасёт его от острого несварения желудка.
– Прошу прощения за запах, – зажав нос двумя пальцами, прогудел парень. – Я не виноват. Это всё Любашкин раствор.
– Какой раствор?
Вместо ответа Вовочка отодвинул в сторону клеёнчатую занавеску, которая, как я думала, скрывала за собой ванну или душ. Я даже успела себе эту ванну представить: с отколовшейся эмалью, с рыжими следами на дне и чёрными, плесневыми в тех местах, где она крепится к стене. И обязательно побитая старостью кафельная плитка. Белая, с каким-нибудь унылым красным ободком…
Вовочка отдёрнул занавеску, и в тот же миг я закричала от ужаса. Завизжала, задыхаясь, поджимая от страха пальца на ногах, не в силах оторвать взгляда от открывшейся картины.
Ванна действительно была. Не такая ржавая, как мне представлялось, и плитка была с сиреневыми цветочками… Но орала я не из-за этого, а из-за того, что в этой ванне было.
Кто был.
Совершенно обнажённая девушка, молодая, не старше меня. Темноволосая, с очень красивой фигурой и россыпью задорных веснушек на лице и груди. Незнакомка лежала в жидкости неприятного желтоватого цвета, полностью погружённая в этот раствор. Мало того, видимо, чтобы тело не всплывало на поверхность, кто-то привязал её ко дну специальными широкими ремнями, похожими на эластичные бинты. И нет, даже не это было самым ужасным, а то, что девушка на меня смотрела. И – о, Боже! – в её глазах плескался такой заразительный ужас, что я не смогла удержать внутри себя крик.
Вовочка же тем временем устало выдохнул и попытался задвинуть проклятую шторку, ворча недовольно:
– Сначала просит показать, потом вопит, как ненормальная… Сама же спрашивала, кто такая Любаша… То есть, спрашивали. Сами.
И самое паскудное, что вид у него при этом был самый будничный. Мол, ничего такого. Пустяки. Дело-то житейское.
– Это Любаша? – я схватила парня за руку. – А почему она в таком виде? Кошмар какой-то… Надо её немедленно оттуда достать.
Парень мотнул головой и с решительным видом встал на моём пути, когда я ринулась немедленно освобождать несчастную мученицу.
– Пусти.
– Нельзя её доставать, – буркнул он и, легко отодвинув меня в сторону, всё-таки задёрнул занавеску. – Сосуд разрушится, и всё. Фенита.
Я прижала пальцы ко рту.
– Сосуд?
Вовочка кивнул.
– Так это Наталия Бьёри там, что ли? – мне снова стало дурно. – И что? Она в сознании? Всё понимает?
– Увы, – признался он. – И Мария Ивановна! Не смотрите на меня так, словно я с вашей любимой кошки живьём шкуру содрал. Я во всей этой ситуации такая же жертва! Да если б не я, она бы давно уже с ума сошла… Думаете, им есть разница, жива она или нет? Да им главное Любашкино тело сохранить, чтоб было, куда потом возвращаться… Я, между прочим, по собственной инициативе, а вы… – он махнул рукой и подозрительно громко засопел.
Я старательно прислушалась к себе, ожидая, что во мне проснётся совесть… Но нет, она спокойно смотрела седьмой сон и в гробу видала Вовочку с его претензиями и обидами.
– Ты жертву из себя здесь не строй, – холодно велела я, когда мы вышли из уборной. Дышать стало легче, но настроение от этого не улучшилось. Какое настроение? Там, под толщей вонючей жижи лежала Димкина мама! Что она думала при этом? И что чувствовала? Господи… – И вообще, я тут подумала и решила, что пусть с тобой разговаривают другие люди и в другом месте, а я отсюда убираюсь. И ты не сможешь меня остановить!
Не знаю, как бы я сражалась с Вовочкой, если бы он решил помешать моему побегу. Может, в глаз бы дала. Димка говорит, что у меня хорошо поставлен удар. Но нет, мой бывший студент решил не вставать на моём пути, а лишь высокомерно фыркнул и противным голосом поинтересовался:
– И что, вы даже знаете, как отсюда выйти? Может быть, видите дверь? Или окно? Или нет! Знаю! У вас есть ключ от Лифта!
– Ключа у меня нет, – признала я, – но у меня есть Диметриуш Бьёри. Он меня из Подвала вытащил. И отсюда тоже достанет.
– Ха-ха три раза, – Вовочка угрюмо глянул на меня, а затем завалился на кровать и даже повернулся ко мне спиной.
– В каком смысле?
– В том, что любому демону сюда ход закрыт.
Я пару секунд помолчала, сопоставляя имеющуюся информацию с новыми данными. Что мы имели? Мы имели Вовочку И, который был сыном – и пусть только подумает соврать мне – Фоллетского И, сыном демона. Инкубом.
– Ты же сейчас не намекаешь на то, что исключения только подтверждают правила? – своим самым ехидным голосом спросила я.
– Вы же сейчас не про правописание о и ё после шипящих? – перепугался Вовочка.
Вот зараза!! Ничего вообще не учит!
– Я сейчас про то, что ты тоже демон.
– Кто? Я? – парень весело рассмеялся, тряхнув рыжеватыми кудрями. – Марьиванна, ну вы что? Я думал, вы знаете, что я в бабушку пошёл.
– В каком смысле, в бабушку? – растерялась я.
– В смысле, я единственный в Мироздании ведьмак. По крайней мере, мой бра… отец – наверное, теперь уже можно называть вещи своими именами – думает, что это именно так.
– Серьёзно?
Вовочка смущённо и немного растерянно почесал затылок и пожал плечами:
– Я бы на вашем месте не верил всему, что он говорит. Некоторые его идеи… ну, знаете? Немного…
– Безумные?
Как тогда, когда он решил выслать меня зачем-то в Подвал.
– Скорее, пугающие. Видите ли, помимо всего прочего, он думает, что я дитя двух Богов… Мария Ивановна, вы только в комнате не тошните, пожалуйста, тут и без того не очень-то чисто…
– Да не тошнит меня, – отмахнулась я и, сбросив с подвернувшегося на глаза стула вещи, устало опустилась на сидение, испустив при этом какой-то совсем уже старческий вздох:
– Господи, откуда ты только взялся? Ведь с тебя всё началось. С тебя, и не отпирайся. Ничего бы не было, если бы тогда ты именем рода не поклялся. Фоллетский бы не приехал, Ленка бы это свидание не подстроила… Жила бы я себе спокойно, в Техникуме работала…
– Откуда-откуда… – внезапно злым голосом проговорил мой бывший студент. – А всё оттуда же…
Вовочка не знал, где и как его отец познакомился с нашей матерью, но родился он всё-таки на Тринадцатом, а вскоре после рождения Ян забрал его в Империю, в родовое имение, где он и рос, полностью затерявшись в толпе местных детишек. Как выяснилось, демоны вообще очень плодовитый народ.
– Моими лучшими друзьями были сын местного конюха, внучка садовника, дочь кухарки и младшие братья дворецкого, – рассказывал Вовочка, а я слушала, затаив дыхание, не понимая, почему от его истории мне так необъяснимо хочется плакать.
У моего внезапно образовавшегося брата было счастливое детство, вот только отца он видел редко – тот всё больше пропадал в столице или путешествовал по мирам.
– Я ведь только год назад узнал, что он мой отец, – признался Вовочка. – Всегда думал, что мы и в самом деле братья, а потом он вдруг решил отправить меня в Техникум на Тринадцатый. Вот тогда-то мы впервые серьёзно и поругались. Я ведь в Институт хотел поступать.
Но мечтам юного инкуба, в котором инкубская суть не торопилась просыпаться, не суждено было воплотиться в жизнь.
– Потому что с моим биполярным даром лучше не светиться, – брезгливо кривя губы, передразнивал Яна Фоллетского его сын. – По крайней мере, до поры до времени.
– Как-то хреново ты не светился, – заметила я. – Мы твой след где только не обнаружили!
– Это я расследование затеял, – смутился парень. – Решил найти свою мать. В смысле, нашу… Только ещё раньше, чем я её нашёл, меня самого отыскала тётушка Элозия. И главное, не просто так, а сразу с предложением. Говорит, мол, озолочу. На Имперский трон посажу, если захочешь, от тебя же требуется самая малость, даже и не одолжение вовсе, а наоборот, довольно приятная вещь. Всего лишь заделать одной девушке ребёнка. И, мол, девушка даже хорошенькая. Мол, мне обязательно понравится. Я ещё ей, Элозии, спасибо скажу.
Вовочка горько усмехнулся и замолчал.
– Так за чем дело стало-то? – не вытерпела я и задала вопрос, когда пауза затянулась. – Девчонка несговорчивой оказалась?
Парень хмыкнул и мрачно посмотрел на меня.
– Несговорчивой? – переспросил он. – Пожалуй, и так. А ещё высокомерной зазнайкой, занудой, заучкой, которая старше меня на пять лет и которая… – нехорошее предчувствие заставило меня вскочить с места, и не зря, потому что братишка закончил-таки предложение:
– Которая, впридачу ко всем уже перечисленным недостаткам, оказалась моей единоутробной сестрой. А инцест – это не ко мне. Уж простите, Мария Ивановна.
Я рухнула на стул, как подкошенная, пытаясь понять, зачем этой самой Элозии могла понадобиться такая чудовищная вещь, а Вовочка тем временем продолжил рассказ.
– Хотя поначалу я, ясное дело, согласился. Да и кто б на моём месте отказался? Всё-таки вы и в самом деле очень хорошенькая. А я… – осёкся, заметив мой озверевший взгляд. – Ну и потом, я же тогда ещё не знал, что мы с вами… ну…
– Ну, – то ли согласилась, то ли поторопила я.
– Да, – Вовочка вздохнул. – А осенью я один раз проследил за Яном. За отцом, в смысле. Я когда её впервые увидел, – называть Лизу-Вету мамой мой новый брат явно не спешил, впрочем, я его не могла за это упрекнуть, – сразу понял, что вы и она… ну, и я… что мы с вами… Вы на неё просто невероятно похожи! Я думал, так только в кино и в книжках бывает. Только вы мягче. И теплее. А мне за тот визит Ян так всыпал – страшно вспомнить. Я тогда не понял, чего он так злится, а потом ко мне пришла Любаша.
Парень хмыкнул и покачал головой.
– Только не говори мне, что она тоже какая-то наша родственница, – взмолилась я, схватившись руками за голову. Господи! Как я буду Димке объяснять, откуда у меня внезапно столько родни появилось?
– Поплюйте, – Вовочка сделал большие глаза, – я бы повесился! Она не родственница, она из этого бабского легиона, чтоб им всем пусто было.
– Феминистка что ли? – уточнила я.
Демон открыл рот и тут же его закрыл, не произнеся комментария вслух. Впрочем, и не надо было. Я его мысли по этому поводу по яростно горящим зелёным глазам прочитала.
– Лучше бы феминистка, – проворчал он. – Но, к сожалению, революционэрка.
Он так и произнёс это слово. С твёрдым «н». И при этом скривился так, словно червивую ягоду разжевал, а затем бросил на меня оценивающий взгляд и спросил:
– Про Обитель светлой матери, надеюсь, вам объяснять не надо?
Я покачала головой. Про это-то я слышала. Вот только не знала, что их ещё и бабским легионом называют. Впрочем, Вовочка быстро развеял мои сомнения. Об этом я и не могла слышать, потому что это был лично Вовочкой придуманный термин и охватывал не всю секту в целом, а лишь самую радикальную её часть, состоящую, следуя логике названия, из одних только женщин. Когда и кто стал прародительницей этого внутреннего движения, Вовочка не знал, да он и не стремился узнать. С самого первого дня, когда ему пришлось столкнуться с представителями бабского легиона (сами они себя называли Прекрасной сотней), парень мечтал лишь об одном: как можно скорее избавиться от них и забыть об этом знакомстве, как о страшном сне. Но, увы-увы! Мечтам суждено было остаться лишь мечтами, потому что проклятые бабы… откровенно говоря, к середине рассказа этот термин меня изрядно утомил, но я терпеливо молчала… В общем, проклятые бабы виртуозно владели искусством шантажа.
– Я поначалу для них какие-то мелкие поручения выполнял. Одно-другое… Так, ерунду… А потом обо всём как-то узнал отец. Ян, то есть. Ну, и приехал прямо в Техникум. А там вы.
– А он не знал, что я – это я?
Вовочка тряхнул головой.
– Да откуда? Хотя, думаю, как только увидел – сразу понял. Вы же с ней так…
– Да помню я, помню… – скривилась я. В то, что Фоллетский не знал о том, что у Лизы уже есть один ребёнок от демона, верилось слабо, но открывать глаза парню на его наивность не было ни сил, ни желания.
«Бог с ним, – решила я. – Потом всё с ним обсудим более подробно».
И сама собственным мыслям ужаснулась. Это что же это я? Уже допускаю мысль дальнейшего совместного будущего? Проклятье!
– Ты лучше дальше рассказывай, – велела я, а Вовочка потупился.
– А что рассказывать-то? Больше и нечего. Меня в тот же день Любаша сюда упекла. С тех пор тут и маюсь.
– С тех самых пор? – недоверчиво переспросила я.
– Ну, да…
Постойте, это что же получается? Всё то время, что мы его разыскивали и подозревали чёрт знает в чём, он сидел себе здесь спокойненько и…
– А Любашка в ванной у тебя когда поселилась?
Вовочка перевёл взгляд на стену, где ровными столбиками красовались зарубки. Красивые, честное слово, как в кино.
– Так полтора месяца уже. А вы почему спрашиваете?
«Потому что и вторая первая встреча с моей свекровью не предполагает большой дружбы в будущем», – мрачно подумала я, но вслух произнесла лишь:
– Просто интересно стало… Так зачем, говоришь, они тебя здесь держат?
– Затем, – буркнул Вовочка и покраснел. – Я ж объяснял уже. Ребёнок им нужен. Наш с вами совместный.
Ребёнок, значит. Ну-ну… Я хмыкнула и поднялась на ноги. Хватит рассиживаться, никто не знает, когда Любаша решит вернуться и кого с собою притащит… Неторопливо и очень внимательно я исследовала стены комнаты, принципиально игнорируя прожигающий спину взгляд.
– Мария Ивановна, серьёзно? – обиженно пробухтел демон. – Не думаете же вы, что я не пытался найти выход?
– То, о чём я думаю, – отбрила я, – тебя совершенно не касается… Кстати, родственничек, тебя-то хоть как зовут?
– Вальдемар, – проворчал он. – Вальдемар Фоллетский И.
Я фыркнула, а затем, не выдержав, рассмеялась. Вовочка – ой, простите! Вальдемар, конечно! – наверное, решил, что у меня нервный срыв. Но этому худощавому, нескладному парнишке с лохматой каштановой головой и конопатым носом имя «Вальдемар» вообще не подходило. Вовочка – он и есть Вовочка. Смешной, немножко неуверенный в себе, временами ленивый, но в целом, довольно неплохой парень. И одногруппники его любили. И даже я, хотя крови он мне попортил изрядно. Лоботряс.
– Что смешного? – буркнул он и ещё больше надулся.
– Ничего. Может, это я так радуюсь внезапно обретённому младшему брату. Может быть, я всю жизнь мечтала о ком-то, на ком можно будет своё чувство юмора оттачивать?.. Ну, что надулся, как мышь на крупу? Иди сюда, ведьмак… хм… колдовать будем.
