Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 56 страниц)
Хатарас подняла голову от лона, облизнулась. – Ритуал очищения. Да. Пятна пропадут. Ты едешь, мы бежим.
Вестела легла набок и села. – Ай охотятся. Мать обеспечит их.
Глядя на оправляющихся женщин, на красные лица и пылающие щеки, слизь на покатых, почти не существующих подбородках, он сказал: – Эта мать, о которой вы говорите, которую зовете... занимаясь вот этим. Это ваша богиня?
Женщины разом засмеялись. Хатарас встала на ноги. – Чрево огня, пожирающий посул.
– Плюющая Детьми. Раздутая Весна.
– Хранительница Спящей. Лжемать.
– Смертельно опасна, когда злится. Мы ублажаем ее, чтобы не выпустила когти. Она в маске, эта Мать, но родное лицо – ложное. Азатеная.
– Азатеная, – закивала Хатарас. – Держит Спящую в грезах. Чем дольше сон, тем мы слабее. Скоро Бегущих не будет. Наш сон окончится. Начнется иной.
– Мать шепчет о бессмертии, – состроила гримасу Вестела. – О тропе из грез. Пусть спит, твердит она.
– Мы не боимся Матери, – добавила Хатарас, проводя рукой по лошадиному боку. – Боимся только Джагутов.
Листар нахмурился. – Джагутов. Почему?
– Они играют с нами. Как Азатенаи, но неуклюже. Считают нас невинными...
– Детишками, – бросила Вестела.
– Но гляди в глаза, Наказанный. Зри наше понимание.
– Спящая родила нас, мы довольны. Наши жизни коротки.
– Но полны.
– Мы боремся за пищу и тепло.
– Но любовь нам не чужда. – Хатрас отошла от лошади, к Листару. – Наказанный, будешь ждать с остальными? Или дать тебе ритуал сейчас? Мы оборвем мучения твоей души.
– Как, гадающая? Как вы сделаете такое с каждым из нас?
Вестела опустилась рядом с ним. – Многие сны забываются при пробуждении, верно?
Он отвел глаза, не вынеся ужасающей откровенности ее взора. – Но не воспоминания. Они просто поднимаются, словно солнце. Каждое утро – миг блаженства, и все возвращается. Как призраки. Демоны. Они возвращаются, Вестела, ибо истина имеет клыки и когти. Мы пробуждаемся к реальному, к тому, чего не отменить.
Она протянула мозолистую охряную руку, коснулась его щеки. – Реального нет, Наказанный. Лишь сны.
– Я чувствую иначе.
– Существует страх пробуждения, – отвечала она, – даже когда сны неприятны нам. Голос вопит в твоей голове, молит проснуться, но другой голос предупреждает: ты проснешься в мир неведомый. Вот причина страха.
– Нам нужно чувство вины, Вестела Дрожь. Без него умрет совесть. Этого ты хочешь для меня? Для всех нас? Забрать совесть. Вину?
– Нет, – сказала Хатарас, присев напротив. Глаз ее влажно поблескивали. – Есть иной путь.
– И это...
– Его можно понять лишь в разгаре ритуала. Помочь тебе сейчас?
Он покачал головой, торопливо принявшись прятать остатки пищи. – Нет. Я солдат Хастов. Я встану с товарищами.
– Это говорит твой страх.
Он замер. – Страх? Скорее ужас.
– Отдав ложь о своем преступлении, – сказала Вестела, – ты столкнешься с преступлением невиновности.
– За которую, – добавила Хетарас, – ты винишь себя больше, нежели за кровавый нож в руках.
– Она убила себя, – прошептал Листар, – из ненависти. Устроила всё так, чтобы думали на меня. – Судороги охватили его, руки закрыли лицо. – Не знаю чем я такое заслужил... но точно что-то сделал. Что-то. "Бездна подлая, что-то..."
Их руки были на нем, удивительно теплые и нежные. От касаний проливалось тепло.
– Наказанный, – сказала Хатарас. – Не было ничего.
– Ты не можешь знать!
– Ее дух скован. Ты тащишь его за собой. Уже давно.
– Этого она и хотела, – заметила Вестела. – Вначале.
– Это было безумие, Наказанный. Ее безумие. Сломленный дух, сон среди туманов забвения.
– Мы будем ждать. Но ей мы не поможем.
– Ее сон – кошмар, Наказанный. Она хнычет как дитя. Хочет домой.
– Но для нее нет дома. Хижина, в которой вы жили – все комнаты – еще стонет от преступления. Послать ее туда – как в тюрьму, в рудник, обречь на вечное заключение.
– Нет, – заплакал он. – Не делайте так с ней. Говорю же – у нее была причина! Должна была быть... что-то, что я сделал... или не сделал!
– Тише, Наказанный, – шепнула Хатарас. – мы делаем для нее новый дом. Место покоя. Отдыха.
– И любви.
– Ты будешь ощущать ее. Заново. Ее дух снова коснется тебя, но руки станут нежными. Ибо мертвые почитают живых, какими бы они ни были. Мертвые почитают живое, Наказанный, чтобы смягчить твое горе, чтобы забрать напрасное горе.
Он рыдал, а руки гладили его, голоса сливались в речитатив, издавая не совсем слова, но звуки более правильные. Они говорили на языке души.
Вскоре ему почудилось, что он слышит ее. Жену. Звуки рыданий в ответ его рыданиям. Ощутил общее горе, плывущее в обе стороны, холодное и невероятно сладкое, хотя и горькое. Давнее безумие, бесконечная мука неуверенности – каждый раз, как он входил в ее комнату, ужасаясь тому, что увидит через миг, взглянув в дикие, полные паники глаза.
Если в мире есть магия, достойная назваться могущественной... это именно она.
«Нужно рассказать всем. Есть иной вид волшебства. Пробудившегося в мире, в наших душах».
И о тех словах в последний день, когда он уехал к Геласту заказывать корзины для фляг. "У меня сюрприз для тебя, любимый муж, когда ты вернешься. Доказательство чувства. Ты вкусишь мою любовь, Листар, когда придешь домой. Вкусишь то, что не мог и вообразить. Смотри, как благословляет любовь".
И он вернулся, полный надежды, но что-то дрожало под поверхностью мыслей. Животный страх. Надежда – понимал он сейчас – злобный зверь. Каждая мысль – заблуждение, каждая воображаемая сцена совершенна, но и фальшива; и он нашел ее в петле из веревки, сорванной с дверного звонка, в доме без слуг – все потом поклялись, что Листар передал через жену приказ уходить – и понял, какая сила воли требовалась, чтобы затянуть петлю сидя... и тогда же понял всю силу ее любви.
Болезнь, разум согнутый, душа сломанная, все злобные порывы сорвались с привязей. Он теперь знает, какой ужас жил за веками ее глаз, какое дитя, не знающее куда бежать.
Листар опустил руки, поморгал и посмотрел на двух гадающих по костям, что сидели напротив. Так много незаслуженных даров.
"Но Сон угаснет. Бегущие-за-Псами вымрут.
Бездна побери нас, такую потерю невозможно восполнить".
И что-то покинуло его. Он не знал что, не мог знать... но его уход был подобен всхлипу, выдоху долгой боли. И без него осталось... ничто.
Он еле расслышал слова гадающей: – Она готовит дом. Для мужа на тот день, когда он соединится с ней.
– Отлично, – сказала вторая. – Но все же их хижины уродливы.
– Пусть спит – нет, хватит, Вестела, оставь его любимого черного петушка в покое.
– Моя плата. Мне нужно его семя.
– Он отдал бы его свободно.
– Нет, я забираю его свободно.
– Ты такая шлюха, Вестела.
– Удержим его во сне. Займешься петушком потом, как очнется.
– Может, он спит, но чутко. Не опустошай его. Я хочу свою долю. Не жадничай.
– Я всегда жадничаю.
– Тогда слишком не жадничай.
Он слышал смех жены, когда пара загорелых ног оседлала его, заведя внутрь, и начала ритмически двигаться.
– Всегда темно, – сказал кто-то, – если держать глаза закрытыми.
Вот самый странный сон, решил Листар, но жаловаться не стоит.
Командующая Торас Редоне молча скакала рядом с ним с самого утра. На закате они доедут до лагеря Хастов. Галар Барес всматривался в тракт впереди: вьется между голых изрытых холмов, огибает круглые горы отходов там, где прежде стояли кузницы. По бокам дороги еще видны старые сараи и канавы.
День выдался холодным, но он ощущал смену времен года. Весна словно готова была обрушиться на них. Когда они уезжали из имения Хенаральда, пришла весть – Легион Урусандера покинул Нерет Сорр. Марш на Харкенас начат.
Он слушал, как копыта лошадей бьют мерзлую землю, иногда звонко отдаваясь на камнях. Меч беспрестанно бормотал у бедра.
– Если думаешь, что я возненавидела их, то напрасно.
Вздрогнув, он бросил на нее взгляд. Торас натянула соболий капюшон тяжелого плаща, скрывая лицо, и горбилась в седле. – Сир?
Она улыбнулась. – А, снова звания? Уже не помнишь о нашем потении, о том, как мы ворочались под мехами? Общее дыхание – от меня в тебя и от тебя в меня, общий вкус – можно ли сильнее обнять друг друга? Ох, пусть магия сплавит нашу плоть. Я проглотила бы тебя, Галар Барес, тело станет ртом, руки раздвоенным языком, чтобы обернуть тебя и затащить внутрь.
– Умоляю, сир, не говорите так. «Твои слова кажутся пыткой».
– День слишком светел? Все видно в подробностях, взгляд так зорок, что разум пугается? Ладно, придет ночь и я снова обниму тебя, как потерявшаяся девочка. Я говорила о Легионе. И о Хунне Раале, которого не могу презирать, хотя обязана.
Он попытался понять и пожал плечами. – Он поистине из рода Иссгин, предатель, отравитель – если нет ненависти, то что?
– Да, род Иссгин. Обладать обоснованным правом на престол, но проиграть кровавую борьбу. Благодаря неудаче они теперь прокляты, замараны, низведены до положения заведомых негодяев. Не давай вечным нашим переделкам прошлого одурачить себя, капитан.
Он снова пожал плечами. – Так вы ощущаете жалость?
– Внимай моему предупреждению: мы не можем претендовать на правую месть. Заключенные одели доспехи Хастов, но в них нет гнева, за ними нет вызывающих ярость руин. Можешь истечь кровью ради них, но эта кровь прольется напрасно.
Он промолчал, ибо она затронула собственные его страхи. У нового Легиона Хастов нет причины сражаться. «В каком-то смысле они наемники, которым заплатили вперед, так что верность вызывает законные сомнения».
– Хунн Раал и ему подобные ищут положения и богатства. Передела власти. Знать из Великих и Малых Домов считает, что за столом и так мало места. Потому нас ждет война.
– Есть еще проблема Урусандера и верховной жрицы Синтары...
– Игры храмов. Хуже, мерзкие предрассудки, идеи о монархии, когда королева давно оставила трон ради божественности, превратив весь спор в шараду. Ну, пусть поднимут Урусандера в боги, дадут Отца Света Матери Тьме. Понимаешь меня?
– Боюсь, что нет, сир.
– Что за атавистический абсурд, капитан! Короли и королевы, кои должны соединиться узами брака, словно названые родители всего Куральд Галайна. Слушай меня, пьяную шлюху: можно стать Матерью Тьмой и Отцом Светом, не загоняя петушка в курятник. Бог и богиня не обязаны жениться, чтобы править нами. Пусть она живет с любовником. Пусть он трахает свитки. Какое нам дело?
Он утратил дар речи.
Командующая откинула капюшон, показав сальное, одутловатое лицо. Черный цвет потускнел, словно отражая распад веры. Улыбка вышла кривой. – Но меня не послушают, капитан. Слишком далеко зашло. Знать увидит поражение Драконуса. Жрицы увидят брак своих жертв. Хунн Раал увидит, как гибнет власть аристократов, и поставит на все посты своих лакеев.
– Сир, лорд Аномандер...
– Одинок. Муж чести и цельности. Мать Тьма велела ему не поднимать меч. Он думает, ему отказано в действии. Отказано в том, чтобы быть собой. Он не видит иного пути, не понимает ее намеков.
– Тогда, ради Бездны, кто-то должен ему подсказать! Нет, должна она! Мать Тьма!
– Она говорила ему, не размыкая объятий.
– Слишком непонятно!
Она засмеялась. – Слишком тонко, Галар Барес. Не предоставить ли нам, женщинам, разбираться с любовниками? Мы топчем барьеры, священные правила, рвем цепи, освобождая мерзкие аппетиты. Глядим поверх структур... видел бы ты себя, Галар Барес! Можем подъехать к самому краю лагеря Хастов, и я стащу тебя с седла и оттрахаю до безумия на глазах у всех, и ты меня не остановишь. Верно?
– Есть какие-то блага в наглости, Торас? Подумайте о муже.
– Да, унижение публичного рогоносительства. Вот мы и добрались до самой сердцевины.
– Как это?
Она натянула капюшон и схватилась за фляжку. Затянулась, глотая глубоко и неспешно. – Мужчины. Все ради спасения лица. Любой спор, любая дуэль, битва, война. Сравняете с землей весь мир, лишь бы не казаться дураками. Так и будет.
– Я переговорю с лордом Аномандером. Ваше решение просто, но элегантно. И, как вы сказали, совершенно естественно. Урусандеру не нужна жена. Матери Тьме не нужен муж, но никто не станет возражать против бога рядом с ней. Лорд Аномандер поймет.
– Ему не позволят.
– Сир?
– Он в ловушке. Безнадежной и вечной. Как и Урусандер. В цепях, в клетках. Ключи, милый, держат жрицы и Хунн Раал. И знать, разумеется. Нет, – прибавила она, снова отхлебнув, – битве быть. Множество поляжет – неужели сам не чуешь, капитан, эту отчаянную жажду?
– Я чувствую, командир, схождение судеб, водоворот смертей, и все они не нужны. Что за ужасная растрата.
Она хмыкнула: – Лучше шлюха на троне. Или за троном.
Последние слова заставили его замолкнуть в недоумении.
Они проехали последние холмы, увидев укрепления лагеря Хастов. Послав коня в галоп, около передовых пикетов Галар бросил взгляд на Торас Редоне. Она смотрела на него и смеялась.
Варез сидел в своем шатре, глядел на ковер с разложенными доспехами: кровавый оттенок железных колечек, чешуи размером с монету над ремнями, усеянные заклепками рукавицы. Глядел на шлем с раструбом и кольчужной сеткой сзади, с широкими пластинками защиты щек и переносицы. При всем несомненном мастерстве в их облике не было заметно касания творческой руки, изящества. Никаких узоров, как и на мече – нечто простое и функциональное, сулящее большую пользу в разгар жестокой битвы. В доспехах есть что-то и прекрасное, и ужасное.
И все это не для него. Оболочка, с трудом его выносящая, сколь тщательно он ни застегивал бы пряжки, ни прилаживал ремни. Под кольчугой должна быть надежная плоть, а им овладела неуверенность, словно нельзя положиться ни на один мускул над покореженным костяком. Он сидел, дрожа в созданном жаровнями тепле, тесно сплетя пальцы.
Проклятое оружие – все подобное принадлежит волшебным сказкам, место ему рядом с магическими кольцами и рождающими пламя посохами. В сказках желания исполняются, но за них приходится платить. В сказках сложность жизни сводится к простой морали для детей. Но здесь, в настоящем мире, даже волшебство не готово исполнять желания и дарить незаслуженную власть, а если и готово – слишком сложно это совмещается с мирком, который он создал для себя.
Многие заключенные видят все иначе. Ныне они топорщат перья, смеются с мечами и бурчат под нос в такт стонам кольчуг. Перестраиваются и разворачиваются под согласный хор оружия. Преступления выцвели, наказания – заслуженные и не очень – преобразились как по волшебству.
И все же...
"Все же. Для них это остается игрой. Хихикают в спины офицерам. По ночам, собравшись у взводных костров, выплевывают в огонь шипящее презрение, толкуют о грабеже, горах добычи и беспомощных жертвах своих желаний.
Мы армия чудовищ. Разбойников. Избави нас Мать выиграть битву".
Празек и Датенар что-то потеряли в последние дни, словно хладнокровие оказалось под осадой увиденного вокруг, а страхи так и ждут, чтобы напасть.
Варез заранее жалел Галара Бареса, а мысль о Торас Редоне, видящей шутовское превращение легиона, наполняла его стыдом.
«Я их предупреждал. Это было ошибкой». Гниение стало неизбежным. Легион Хастов нужно было оставить в мертвых, похоронив в курганах все клинки и кольчуги вместе с плотью.
Победив Урусандера, сокрушив восстание, Легион Хастов останется единственной военной силой. Готовой повернуться против знати и ее богатств. Против самого Харкенаса.
"Мы сокрушим весь мир. Я предупреждал, а теперь слишком поздно. Зверь создан, тысячи лап высвобождены, множество глаз моргает, светясь жадностью и похотью.
Пусть ни Празек, ни Датенар не надеются его обуздать. Ни Галар, ни Торас Редоне. Ни Фарор Хенд, ни мы, былые обитатели шахт. Мы подпрыгиваем, ощетинившиеся и бодрые, и хихиканье – еще таящееся в тенях – вскоре станет рычанием".
Прозвучал неожиданный сигнал сбора. Он уставился на доспехи и потянулся дрожащими руками, чтобы их надеть.
Фарор Хенд стояла на краю лагеря, глядя на восток, когда расслышала резкий звон колокола. Она-то ждала появления на горизонте некоей фигуры. Тощего всадника на усталом коне, мужа в черном и сером... или отбеленного, благословленного иным богом. Она хотела стоять перед ним, словно пригвожденная к мерзлой земле, словно сапоги прибиты гвоздями. Гадала, какими словами могли бы они обменяться, когда он натянет удила пред ней.
Меньше чем легенда, но больше чем неосторожное обещание общей доли. Она воображала, как он близится, и становятся видны все детали: бесплотное лицо, резкие углы под сухой кожей, железно-седые волосы вокруг лысеющей макушки. А в дырах глаз – лишь тьма.
"– Я пришел за обещанным.
Она кивнула, но промолчала, он же продолжил: – Юность мною потеряна. Но я ее верну. – Поднята скелетообразная рука. – Вот, смотри.
– Да, лорд Тулас, понимаю. Все так, как я хотела. Вот то, ради чего я создана. У моего назначения ваше имя, сир.
– Я не в силах украсть твою юность, и не хочу этого. Скорее я стану следить, как ты старишься. Вот чего я ищу.
– Сир, неужели я никогда не пробужу в вас желание?
– Уже. В моей крепости стоит высокий трон. Там я воссяду, безжизненный, и стану наблюдать, как годы уносят тебя. Таковы аппетиты стариков. Мое желание ублажено, моя похоть, свернувшаяся ледяной змеей в грезах о тепле.
– Кагемендра Тулас, я стану вашей женой.
– Ты станешь моим сожалением.
Она нахмурилась. – И всё? Не может быть... ничего иного?
– Ты говоришь о детях.
– Да.
– Заводи столько, сколько хочешь. Не предвижу недостатка любовников.
– Ясно.
– Ты видишь лик будущего, Фарор Хенд.
Она пожала плечами. – Это видения годится для всех, милорд. Маска вашей смерти. Разложение. Шелуха. Вам меня не испугать.
– Мне не отыскать тебя, – сказал он, начиная исчезать.
– Да, мы едем на битву, где я надеюсь погибнуть.
– Тогда... прощай навеки, суженая. Думай обо мне и о том, что мы могли бы..."
Моргнув, она всмотрелась в линию быстро пропадающего в сумерках горизонта. Ровная линия. Никакого всадника. Пока что.
«Кагемендра Тулас. Я оказываю тебе добрую услугу. Отгоняю, как привидение. За моим юным лицом таится бездна зла. Спиннок увидел и отбросил меня. Если едешь, лорд Тулас, лучше опоздай».
Нечем было побороть унылые мысли, подавить доведенное до отчаяния воображение. Армия за спиной пугала ее. Она могла мечтать лишь об уничтожении легиона. Даже усилия капитанов ненадолго удержат негодяев на поводках. Мечи шепчут, суля убийства, и носители их жадно облизывают губы.
"Они были осуждены, видишь ли. Отвергнуты нами, брошены в ямы. Приговорены тяжко трудиться в темных каменных шахтах, откуда даже мыслям не дано сбежать к свету. Варез понимает. Даже в глазах Ребла заметен блеск страха. Ренс уже три раза пыталась лишить себя жизни. Теперь сидит в палатке под охраной и молчит.
Кастеган пристрастился к трубке, затерян в наркотических грезах. Вся структура командования шатается, готовая пасть".
Лагерь шевелился за спиной в ответ на сигнал. Она слышала смех наполовину вынутых клинков, атональную песнь кольчуг и стонущую какофонию шлемов.
«Да, война оглушит всех. Полагаю, вполне подходяще».
Вздохнув, она повернулась и пошла в лагерь, где в шатре ожидали оружие и доспехи.
"Я была хранительницей. Я такого не просила.
Говорят, идут и другие. Беженцы из зимнего форта. Но еще никто не появился. Я тут одна. Они умны, раз избегают такого места, такой участи. Вот бы сбежать и соединиться с ними, где бы они ни были".
Но нет, она шла в шатер.
Селтин Риггандас прибежал в командный шатер с новостями. Галар Барес возвращается с командующей Редоне. Отпустив квартирмейстера, Празек схватил перчатки и помедлил, глядя на Датенара. Приятель его растянулся в мягком кресле, более уместном в особняке. У ног лежал и спал пес. Откуда он пришел, никто не знал.
– Придя в отчаяние от кратковременности возвышения, ныне мы должны смотреть по сторонам, ища новый мост для дозора.
– Сдаемся в позе коленопреклонения, – подхватил Датенар. – На карачках, зады подняты в ожидании сапога.
– Сапога или конской плети. Говорят, у нее крутой аппетит.
– Ну, я зажмурюсь в экстазе.
– Встань же, друг мой. Займем посты и достойно встретим сдачу в плен.
Вздыхая, Датенар поднялся. – Мы боролись с диким зверем, кулаки поцарапаны и ободраны, так пусть хоть лица будут светлы и невинны. – Он подобрал плащ и застегнул на груди слева. – Не выкажи и тени облегчения, ибо три тысячи пар глаз будут взирать на нас, готовые ко всему.
– Среди них есть одноглазый.
– И женщина, у которой левый глаз дергается.
– А правый выпучивается.
– Дурной глаз.
– Желтушный глаз, косящий глаз, завистливый глаз. И я любыми глазами, кроме твоих, видим с расстояния, меня оценивают, но пропасть слишком широка, я остров среди островков, парча, разжалованная в тряпку.– Празек помолчал и вздохнул. – Глаз проводит прямую линию, либо окружность, когда душа глядит в себя.
– На нас будут смотреть, – кивнул Датенар.
– Сама мысль неприятна. – Празек застыл у выхода. – Думаю, Галар Барес ее подготовил. Но большинство солдат знают ее лишь по имени, да и то выговаривают с неохотой. Сломленная женщина, не иначе. Как хрупок ее путь, как боязливы движения.
– Как скажешь, – согласился Датенар. – Так принарядись еще раз, друг, ибо мы встаем между лучником и задним концом стрелы. Нарисуй на лице невинность...
– Смешанную с апломбом, чванством и полной уверенностью.
– Да не взволнуется гладь невозмутимости нашей.
– Да будут прозрачны все мели.
– И непроглядны глубины.
– Мы должны двигаться важно, словно влекомый луной океанский прилив.
Датенар кивнул и пошел к пологу. – Пора, значит, полизать ее сапоги.
Они покинули шатер, оглядели роты, строящиеся под все более громкое бормотание доспехов и болтовню мечей в ножнах. Солнце близилось к зениту, посылая намек на тепло. Снег оставался лишь в низинах, покатыми дюнами лежа среди просторов желтой травы.
Едва шеренги построились по сторонам главного плаца, вдали показались двое всадников.
Плечо к плечу Празек и Датенар двинулись им навстречу.
Время разговоров прошло, капитаны молчали, лишь клинки их бормотали почти нервно.
У края плаца Галар и Торас Редоне натянули поводья и неторопливо спешились, ответив на приветствия Празека и Датенара.
Она была не вполне трезва. Стеклянные глаза выражали веселье, на лице читалась ирония. – Аномандеровы лейтенанты. Или уже капитаны Легиона Хастов. Сильхас Руин опустошил военные запасы брата. – Она глубоко вздохнула. – Доложите же о готовности солдат.
Датенар откашлялся. – Командир, рады встрече. Приглашаем вас осмотреть рекрутов.
– Рекрутов. – Казалось, она жует слово. – Капитан Барес, я так поняла, что ни один из... новобранцев не доброволец.
– Можно и так сказать, – согласился Галар Барес. – Ямы были закрыты.
– Но наказание не окончилось, хотя сделка обещала помилование. Скорее наказание усилилось, ведь они обречены носить мечи вместо молотков и кирок.
Галар Барес кивнул.
Она снова смотрела на Датенара. – Так кто вы?
– Вон тот – Празек, сир. Мы не совсем взаимозаменяемы, хотя могло казаться...
– Верно, – кивнул Празек. – Я менее склонен к хитроумию.
– Но более к мостостоянию.
Празек продолжил: – Вы спросили о готовности солдат, сир? – Он поскреб под бородой, задумался и сказал: – Готовность – интересное понятие. К чему именно они готовы? К пререканиям? Наверняка. К измене? Возможно. К проявлению мужества? В некотором роде. К битве? О, склонен думать, да.
Она всматривалась в него. – Хитроумность, говорите?
– Я хотел...
– Понимаю, – бросила она. – Ваше мнение, Датенар?
– Дилеммы глядят на нас со всех сторон, командир. Офицеры отобраны из наименее отъявленных, но и в них обнаружено множество пороков. Выжившие солдаты старого легиона колеблются меж ужасом и стыдом. Клинки отвергают носителей, не участвуя в дуэлях, так что остаются кулаки и банальные ножи. Доспехи воют, если ночью в них заберется мышь. Но рекруты ходят в ногу и поворачиваются разом, и смыкают щиты, а когда мы говорим о близкой битве, да, что-то блестит в глазах.
– Дисциплина?
– Низкая.
– Преданность стоящему рядом?
– Это вряд ли.
– Но зато, – вмешался Празек, – они будут вызывать страх в рядах неприятеля.
– Об этом позаботится хастово железо.
– Верно, сир. Но скорее – очевидная неспособность офицеров сдерживать солдат.
– Значит, вы двое провалились.
– Похоже, сир. Выгоните нас? Понизите? Пошлете в рядовые, раздавите каблуком?
– О, это вам понравилось бы, да?
Празек улыбнулся.
Торас Редоне чуть помедлила. – За мной оба, пройдем сквозь строй. Поговорим в командном шатре, где я выпью, а вы в своей сбивчивой манере расскажете, как намерены все исправить.
– Сир? – удивился Датенар. – Командование Легионом Хастов целиком легло на вас. Доведите приказы, мы выполним все, что велено.
– Доводка планов, в этом мы мастаки.
Торас Редоне фыркнула: – Я командую солдатам, не дикарями. Галар Барес, нужно было внять вашим предупреждениям. Он нас ждут похода на помощь Матери Тьме? Бездна подлая, вижу хорька в кроличьей норе.
– Возможно, – ввернул Датенар, – во второстепенной роли...
Она глянула на него, но лицо офицера осталось спокойным и непроницаемым.
– Нет. Как ни старайтесь, меня не рассмешить.
– Так точно, сир.
Празек взмахнул рукой. – Командир, не будете ли так любезны начать смотр?
Варез застыл во главе своей роты. Уголком глаза следил за долгим разговором командующей и троих капитанов. Если представление имело целью испытать стойкость недавно обретенной дисциплины, толку выходило немного – здесь не тот сорт солдат, что шатаются под упорным, ледяным давлением начальственных взоров. Скорее им отвечали дерзкие взгляды преступников, негодяев и убийц, бросавших вызов тем, кто вознамерился командовать.
Наконец Торас Редоне пошла осматривать шеренги. Там, где она проходила, хастово железо топорщилось, заходясь заунывными стонами. Иные в передних рядах шатались от силы звука. Другие ухмылялись, с новым интересом разглядывая командующую.
Она терпела эту наглость, контролируя каждый шаг с умением давней пьяницы.
Шаг за шагом размеренно довели ее к Варезу. Она встала к нему лицом. – Ах, вот так так.
Он поглядел прямо в глаза. – Сир?
– Что-то хотите сказать?
– Да, сир.
– Выкладывайте.
– Рад возвращению, сир.
Странно, но эти слова ее взволновали. Ответ прозвучал не сразу. – Это относится и на ваш счет, Варез?
– Я не меняюсь, сир.
– Ну, – отвечала она, – кажется, у нас есть нечто общее.
Она прошла дальше, оставив Вареза перед строем. Меч дрожал в ножнах у бедра, словно высмеивая его трусость. Сзади кто-то неразборчиво забормотал, вызвав всеобщий смех, но рычание Ребла быстро заставило солдат замолчать.
"Сам теперь вижу, Торас Редоне. Наверное, вы правы. Я успел унюхать свежий алкоголь в дыхании, разглядеть лицо высохшее и полное обреченной решимости. Видит Бездна, брак с Калатом Хастейном должен быть кошмаром, если довел вас до такого состояния.
Иногда не действовать – самый худший акт трусости. Безопасная нора, осыпающиеся стены, влажная утроба того, что есть. Галар, она вполне подходит, чтобы вести нас к гибели. Ты уже понял?"
По завершению смотра солдат распустили. Фарор Хенд вместе с прочими офицерами собрались в командном шатре. Торас Редоне предложили поношенное, но мягкое кресло, в коем она утонула, лелея кувшин вина.
– Это все хорошо. Я мало что хочу сказать. Никто из нас о таком не просил. – Она торопливо выпила два глотка. – Надеюсь, вы не питаете насчет меня иллюзий. Легион, которым я командовала, пропал. На его месте готов воцариться кошмар. Преступники? – Она лениво указала на Вареза и его "соратников". – Говорю откровенно: ни один из вас не офицер, одни лишь пустые звания. – Взгляд не отрывался от Вареза. – Бездна подлая, среди нас трус – о, он умеет себя держать, но это единственное, что мы умеем. Держать позу. Хватит ли этого, чтобы смирить амбиции Хунна Раала? Достаточно ли этого, чтобы отогнать Легион Урусандера? Сомневаюсь. Помоги Мать лорду Аномандеру. Помоги Мать Харкенасу.
Повисло молчание; Фарор Хенд неохотно откашлялась и сказала: – Командир.
Торас Редоне поглядела тусклыми глазами. – О да, заблудшая хранительница. Вам есть что сказать?
– Так точно, сир. Это что такое, на хрен?
Торас Редоне моргнула.
– Если мы собрались жалеть себя, можно было оставаться в палатках. К этому делу мы успели приучиться. Не напиться ли нам с вами, сир? А место в луже найдется?
– У нее, – бросила Торас, – есть хребет. Не удивляюсь, что она кажется лишней.
– Отлично, – бросила Фарор. – Рада буду оставить всё вам.
– Командир, – вмешался Датенар. – Собранные здесь офицеры показали себя с наилучшей стороны... в данных обстоятельствах.
Торас преувеличенно наморщила лоб. – Стыдите меня, Датенар?
– Я разочарован вашей слишком легкой сдачей. За положение в легионе полностью отвечали мы с Празеком. Ругайте нас, если угодно, но проявлять пренебрежение к этим офицерам – верх невежества.
Торас Редоне фыркнула: – На боевом поле кто из вас сможет положиться на солдат? Чья рота упрется, прикрывая отход? Чьи взводы удержат центр? Кто умеет превращать приказ в сжатый кулак? Датенар, вы с Празеком не можете быть повсюду. Как и Галар Барес. – Она ткнула пальцем в сторону Ренс. – Ты, сержант. Скажи, кто из солдат пойдет за тобой?
– Ни один, сир. Они не пойдут ни за кем.
Подал голос Кастеган: – Командир, я предупреждал Галара Бареса против творящегося безумия. Да, всё по приказам Сильхаса Руина, но Барес мог бы отказаться, не посрамив чести. Сильхас не Аномандер, честно говоря.
Торас Редоне скользнула по нему взглядом. – Ах, милый старикаша Кастеган. Воображаю, как ваш оптимизм побеждает всё и вся. Галар Барес сохраняет честь, следуя приказам. Будь они неверны – он не скажет. Но мне сообщили, что железо Хастов запятнано новым колдовством. – Она выпила, трижды сглотнула и поудобнее устроилась в кресле. – Они судят нас, – сказала она тише. – Любой меч. И жуткие доспехи. Суд. Приговор. Железо не уважает плоть. Никогда не уважало. Но ваши клинки отныне полны жажды. – Она словно опомнилась. – Празек, готовьте легион к походу. Выступаем завтра. Молитесь, дабы лорд Аномандер нашел путь домой. Не будет его – Сильхас Руин примет власть над тем, что породил.
Фарор Хенд начала: – Тогда я прошу отставки...
– Ну уж нет, – оборвала ее Торас Редоне. – Вас я желаю видеть рядом. Чтобы одергивали меня.
– Найдите кого-то еще.
– Никто кроме вас, лейтенант. Ну-ка, все вон, кроме Галара Бареса, Празека и Датенара. У вас много работы. Хранительница, проследите, чтобы мой фургон хорошенько набили.
Фарор Хенд еще мгновение смотрела на командующую, потом отдала честь и вышла.
Снаружи кипела суета. Варез поймал ее взгляд и усмехнулся. – Отлично сыграно, Фарор.
– Мы ждали этого? Бездна побери.
– И поберет, – уверил Варез, оглянувшись на Ренс. Рядом стояли двое охранников, готовые повести ее назад в палатку. – Мы соберемся. Встретим врага. Отдадим приказы и видим, что получится.
