Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 56 страниц)
Лицо Ота чуть исказилось; Кории почудилось, что он готов присесть, уклоняясь от незримого выпада. Сидевшая рядом Сенад тихо и понимающе засмеялась, встретив холодный взор Кории усталой улыбкой.
Буррагаст тихо заворчал, сказав громче: – Столь много воздаяний, столь мало времени.
Фыркнув, Варандас подошел к Оту и положил капитану руку на плечо. – Из детского рта настоящий потоп нелепостей. Горе – кулак, но сжимать его слишком долго означает лишиться сил. Ты так постарел от потерь и отчаяния, но готов сотрясать воздух яростью паралитика. Отведи ее в сторону и... пусть разрез будет быстрым и чистым.
Кория уставилась на Варандаса, всматриваясь в худое, покрытое шрамам лицо. – Вы говорите себе, что я ничего не понимаю. Но я понимаю. Вы сдались. Наряжайтесь в шелка или, что более уместно, в кричащие одежды шутов. Уже не важно.
Варандас торжественно кивнул: – Отлично, Кория. Я шут, но не слепец. Мы поистине легион отчаянных, мы стоим, но между нами и тобой зияет пропасть. Возраст -осада, коей ты не испытала. Кости твои прочны, фундаменты еще не подрыты. Построенная тобой башня веры еще высока и горделива. Доспехи уверенности не залиты кровью, не выщерблены.
Буррагаст добавил: – От говорит, будучи раненым. Последняя рана из многих.
Долгий миг спустя От вздохнул и жестом велел Кории следовать за ним.
Они прошли к краю лагеря, стали, глядя на гладь ночной равнины; звезды прокололи пелену темноты иглами странно тусклого света. Луна прокралась на небеса до заката и, хотя прошло полночи, еще цеплялась за окоем, раздувшаяся и медная.
– Что случилось? – прошептала она. – Звезды...
– В последние дни жизни, – отвечал От, – на душу умирающего нисходит нескончаемо долгая ночь. Для большинства с ней приходит мир, и на заре лицо усопшего становится невероятно спокойным. Крайне редко эта ночь является другим. Это личный секрет, растянутое пространство, царство умирающего ветра и тяжких вздохов. – Он печально смотрел на нее. – Худ призвал Долгую Ночь, дабы открыть душам проход в смерть. Сейчас такая ночь, звезды не мигают, луна не ползет по небу. Скажи, давно ли ты дышала? Моргала? Когда в последний раз ударило сердце?
Она смотрела в растущем ужасе. -Врата открылись.
– Да. Долгой ли будет ночь? Никто не знает, даже Худ.
– Чудовищно...
От потер сухое лицо. Он казался совсем старым и усталым. – Худ остановил время. Украл у жизни неизбежность бега, круговорот нужд и пламя дерзости. Во всех мирах жизнь велит себе быть, мчится вперед во имя порядка, обгоняя хаос и разрушение.
Она качала головой то ли от неверия, то ли от ужаса. – Но... сколь велико это... этот конец времени?
– Сейчас? В размер лагеря. Но идут волны, невидимые нам, смертным, идут широко и далеко. Бурлят, будят, тревожат. Смею воображать, – задумался он, – что мертвые слышат наш вызов. – Он положил руку на старый меч у бедра. – Кажется, мы все-таки нашли себе войну.
– Все это, От... ради горя по одной убитой женщине? – Она отскочила и отвернулась к равнине. Всмотрелась в неподвижное, лишенное жизни небо ночи. «Он говорит правду. Не дышу, разве только втягиваю воздух ради слов. Сердце... ничего не слышу, и даже кровь не шуршит по жилам». – Худ воспользовался магией, – провозгласила она резко. – Тем, что ваш К'рул даровал миру. Он вбирает ее в себя.
– Утихло любое пламя, – ответил От. – Ничего не пылает. Теплота выдохов, сама бодрость жизни остановилась. Что внутри, то и снаружи. Не это ли суть смерти? Выход из непрестанного потока времени? Уход с глаз долой? – Он вздохнул, шевеля плечами. – Мы в Долгой Ночи, мы, решившие следовать за ним. Но ты, Кория Делат, ты не отсюда.
– Я должна забить Аратана до беспамятства и вытащить вон?
– Готос держит в узде Худову... гордыню. Создает убежище, знаменованное его Глупостью, бесконечным писанием, вечным рассказом. Дабы отвергнуть смерть времени, он будет рассказывать историю.
– Свою историю.
– Может, свою, – согласился От. – Да, возможно, все в точности как он говорит. Предсмертная записка, признание в неудачах. Но не видишь ли ты тонкого вызова? Пока продолжается рассказ, нельзя сдаться отчаянию.
– Да, разумеется, – согласилась она. – У владыки есть ненависть.
– Пылающая ярче солнца. Да.
– Включает ли ненависть Худа?
– Худа? Бездна побери, нет. Он любит его, как может любить брат.
– А брат не любит.
От пожал плечами. – Гетол вернулся из чего-то худшего, нежели смерть. Из тюрьмы, которую мы сочли вечной. Иногда дела прошлого, Кория, заводят нас туда, где бессильны слова. Но разве любовь угасла? Итак, их трое: в одном искра ненависти, в другом вздох печали, а в третьем... ну, он стоит меж ними.
– Значит, Гетол присоединится к Худу?
– Не думаю, но это их дело. Говоря об убежище Готоса, я имел в виду, что Аратан защищен.
– Тогда как я?..
– Ты Майхиб, Кория, сосуд вмещающий. Уже потому смерть тебя не может коснуться.
Она хмыкнула: – Ах, ты сделал меня бессмертной, вот как? – Он промолчал. Девушка медленно отвернулась от ночного неба над равниной. – От?
– Держись своего потенциала, сколько сможешь. В тебе хватит места для дюжины жизней, или больше. Не говоря уж о стойкости и уме.
– Для чего все это?
– Однажды Азатенай Эрастрас будет искать власти над волшебством, пронизавшим мир. Он захочет пролития крови, и если преуспеет, магия окажется самым жестоким их даров.
– Вы готовы бросить меня против Азатеная?
От сухо улыбнулся: – Мне его уже жалко.
– Зачем так долго? – жалобно простонала Лайза, сметая с лица пряди потных белокурых волос. – Посмотри на диких зверей, о Владыка Долгот, и пойми: мне хватило бы быстрого и яростного. Клянусь глыбами горных обвалов, Ханако, ты измотал меня!
Он сел, моргая, два сердца лишь теперь начали замедлять сбивчивый ритм. Прищурился, глядя на север.
Лайза Грач продолжала: – Стоили ли ждать? Что ответит мой раздавленный цветок? Нет. Он лишь бормочет, плоть трепещет, дух дрожит, подобно застигнутому врасплох ночному фавну. О, милый щенок, ты стащил луну на землю! Закрутил звезды так неистово, что сорвется колесо! Тело ежится, земля ужасается. Теперь смотри на меня, замечая блеск узнавания в очах, стыдливое понимание нашей страшной тайны...
– Не такая уж тайна, – сказал Ханако.
Она села, волосы были полны сучков и травинок. Изогнулась... – Ханако! За нами следят три жутких привидения! Ай! Ай! Они шатаются, как выходцы из могил, лица осыпались, пыльные глаза запали раковинами моллюсков!
– Твои мужья. Нет сомнений, их привлекли твои же вопли. – Он неловко встал. – Извинения присохли к языку. Стыд и позор заморозили сердца, и пред ликом справедливого возмездия я не подниму клинка в свою защиту.
– Ох. – Лайза прищурилась. – Так они не мертвы?
– Нет. Хотя, похоже, истощены. Измучены тяжкой погоней. И вот – воплотились самые худшие их страхи.
Она встала на ноги, все еще голая, и отрясла пыль с ладоней, потом с груди. – Ты слизал самые сладостные мои ароматы, Ханако. Поставив в невыгодное положение. Молчи. Оставь всё мне. Это ведь МОИ мужья.
Тихо стеная, Ханако отвернулся лицом к югу. Ночное небо казалось каким-то необыкновенным. – Ты обещала, что мы будем защищать Эрелана Крида. Но мы здесь. Моя похоть заставила тебя нарушить клятву. Он идет один. Насколько можно понять, драконица уже нашла его.
– Ох, довольно чепухи. Видишь этих отверженных, сломленных мужчин, моих щенков. Они оборваны и брошены. Разве лица их сияют любовью и восторгом? Остановите мир! Мужья нашли меня! Поймали голой и в мыле, разгоряченной и ублаженной сверх меры. Я свершила преступление, унизила их! Возможно ли воздаяние? Чего стоит забвение?
Трое подошли ближе и застыли в дюжине шагов от Лейзы Грач, она же стояла, дерзкая и прямая.
После долгого напряженного мгновения старший муж указал пальцем на Ханако, хотя взор его был устремлен на жену. Рот беззвучно открывался. Наконец, он произнес сдавленным голосом: – Никогда раньше ты не рвал одного из нас на кровавые ремни!
Лайза Грач метнула взгляд на Ханако, воздела брови. – О, – бросила она и снова повернулась к мужьям. – Это. – Пожала плечами. – Многие звери лежат в траве, у каждого свой обычай. Иные устраивают засады. Другие зевают и нежатся до прихода ночи, а уж тогда высвобождают всю дикость свою. А третьи машут хвостами, бдительно ловя момент. Я женщина аппетитная и любопытная, Гарелко.
– Но... еще один муж? Сколько тебе нужно? – Гарелко вцепился в редеющие волосы. – О, тебе вечно мало, Лайза Грач! Нет, ты должна была завоевать лучшего воина горных племен! Убившего больше Тоблакаев, чем мы сможем сосчитать! – Он ткнул дрожащим пальцем в Ханако. – Но ... ты! Ты!
– Ох, тише – и ты, Татенал, ни слова! Как и ты, Раваст! Я сочла вас мертвыми! Убитыми драконом! Пожранными, переваренными, исторгнутыми! – Руки в бедра, она покачала головой и продолжила чуть тише: – Я усомнилась в вас. Глубока ли ваша любовь? Дома я, ах, уловила запах самодовольства.
– Самодовольства?
– Да, Гарелко! Была ли то простая скука? Или горькое угасание любви? Нужен был вызов. И я ушла ловить скользкий хвост горя неистового Джагута. Посмеют ли супруги пойти следом? Заметят ли мое отсутствие?
Гарелко снова указал на Ханако. – А этот? Тоже проверка?
– О, кто знает, что вывело его на тот же путь. Бравые молодцы устали от простых вызовов. Но против непобедимой смерти... да, это будет судьба, вошедшая в легенды! Или, – закончила она со вздохом, – что-то вроде того.
– Мы слышали твои взвизги! – Реваст словно взбесился.
– Как и было задумано, дабы оживить вас – могла ли я изобрести сирену более надежную, чтобы заставить вас бежать сюда? – Она небрежно махнула рукой на Ханако. – О, он был забавен, уверяю. Настоящий зверь, способный принудить вас к изобретательности на долгие годы восторгов!
– Ты не останешься с ним? – спросил Гарелко. – Не назовешь очередным мужем?
– От троих с ног валюсь. К тому же у него предназначение! Я похожа на женщину, уставшую от жизни? Кстати, разве путешествие не вышло замечательным?
Татенал кисло отозвался: – Дамбы прорваны, жена, и теперь незримые реки дикости пожирают почву под всеми нами. Мы уже не те, что раньше. Как и ты. Вижу в глазах Ханако обновленную решимость. Он точно вступит в жуткий легион, и я пойду рядом. Отныне мы сами себе враги, сомневаемся, кто мы на самом деле. Нужен ответ, о моя любовь.
Когда Татенал перешел к Ханако, глаза Лейзы наполнились откровенной злостью.
– Увы мне, – выдохнула она. Голова дернулась, ибо заговорил Реваст. – Любимая супруга, – начал юный воин. – Я оценю скорбящего Джагута и, встав на пороге, который не перешагнуть назад, лишь тогда выберу дорогу.
Лицо Гарелко вдруг исказилось. – Ну, Лейза Грач, – проскрипел он. – Видишь, что ты наделала?
– О да, вижу, – взвилась она, сложив руки на груди. – Изощренное наказание! Слушайте же вы, все трое! Я иду с вами в лагерь глупого Джагута. Можете сколь угодно размышлять о вступлении в толпу впавших в безумие оборванцев! Но я не перешагну порог, хоть сделайте меня настоящей вдовой! Я еще молода, села полнятся молодыми красивыми мужиками, с иными даже стоит переспать! – Она запнулась. – Так что обдумайте мое оживленное будущее, мужья, и если вода размывает почву у нас под ногами, трезво будет рассудить, что дары вам достанутся скудные. Из-за Узких Врат, мужья, вы будете слышать мои похотливые стоны, и пусть позавидует весь мир!
Когда она повернулась к Ханако, он устрашился яростью ее взора. И сказал Татеналу: – Иди с ней, старший. Вы втроем утащите ее домой, даже если придется связать.
– Щенок отвергает меня? После всех катаний в траве?
Он нахмурился: – Ты не поняла, Лейза Грач. Я готов был тебя полюбить, но ты пылаешь слишком ярко, и это гневный пожар жизни, не смерти. Если пойдешь к Джагуту... Страшусь мгновения ярости и выбора, который нельзя будет изменить. Не для такой, как ты, королевство смерти, и прошу – прошу всех вас, уходите домой. – Он поглядел на юг. – Если поспешу, смогу догнать Эрелана Крида и защитить его спину.
Лейза прошипела: – Ты же не взаправду задумал присоединиться к тем глупцам? Верно? Разве то была не шутка? Не забавный выверт перед зрителями комедии абсурда? Ханако Весь-в-Шрамах, ты слишком молод для груды каменных глыб!
Он потряс головой. – У меня свои доводы, Лейза Грач, и пусть никому не выскажу их, они останутся твердыми. И там Эрелан Крид, коего я не готов оставить. Есть ли слава в том, чтобы отвернуться? Какие истины узрим мы, честно пройдя врата? Нет, я увижу и найду всё сам.
Она глядела на них. – Вы... вы, мужчины!
Но Ханако пошел дальше, и все трое увязались следом. Он услышал крик Гарелко, оглянулся и понял, что Лейза схватила того за правое ухо, зашипев: – Переубеди их, старикан, или пожалеешь о неудаче!
– Попробую! Клянусь!
Ханако поспешил, снова устремив взгляд на юг. – Простите за быстроту, – крикнул он. – Выберите шаг по себе, это уже ничего не значит.
– О чем ты, Ханако? – удивился Татенал.
В ответ он указал вперед. – Видите небо? Там, друзья мои, мир затаил дыхание.
Он слышал тихие вскрики и неразборчивое бурчание: новый спор вспыхнул между Лейзой и ее мужьями.
Ханако был рад, что они полюбились. Тот огонь нужно было ублажить. Отныне разум его чист, решимость сурова, душа полна новой смелости.
"Смерть, наконец я встану с тобой лицом к лицу. Не моргнув, встречу ту, свидания с которой добивались герои прошлого. И вырву ответы.
Но я не глупец. Владыка Горных Обвалов, я не брошу тебе вызов. Каждый раз ты побеждаешь. Да, ты никогда не проигрывал. И я спрошу, о Повелитель Смерти: есть ли ценность у победы в столь нечестной игре?"
Пятнистое лицо Гетола несло выражение давней боли и страдания. Аратан подозревал, что выражение это не изменяется. Пять столетий погребения в земле, среди корней, взяли такую дань, что он поражался, как Джагуту удалось сохранить здравый рассудок. «Конечно, если здравость вообще была. Это же Джагуты».
Гетол смотрел на Аратана со странной отрешенностью, как будто изучал не молодого чернокожего Анди, но нечто совсем иное. Зловещий взор нервировал Аратана, но он не был готов показать это брату Готоса. Так что упрямо смотрел в ответ.
Протекло немало времени. Готос поднял голову над письменным столом. – Так ли это необходимо?
Гетол нахмурился и пожал плечами, отворачиваясь. – Твой подопечный. Бастард Драконуса.
– Да, что с ним?
– Да, – сказал Аратан. – Что со мной?
Гетол хмыкнул: -Думаю, некоторые мысли лучше не произносить вслух.
Готос положил стило. – Как мне видится, ты довольно мало говорил в последнее, весьма долгое время.
– Верно.
– Ах, эти бесполезные слова.
– Сказал писака, склонившийся над толстым томом.
– Если я заблуждаюсь, брат, просвети меня.
Гетол задумчиво осмотрел свои узловатые пальцы. – Когти пора остричь. И все же я рад, что они отросли. Хотя Серегал, которого я затащил на свое место, может придерживаться иного мнения.
– Твои глаза были открыты? – спросил Готос.
– Нет, разумеется. Их бы жгло, да и там не на что смотреть. Представь заключенного, погребенного под песчаной почвой или мокрым торфом. Вот: закрытые глаза, спокойное лицо, упрямо сжатые губы.
– Да, похоже.
– Нет, – буркнул Гетол. – Ничего подобного. Почти все погребенные мертвы. Кажется, смерти нравится елейная мина. Впрочем, если уж выбирать вечное выражение лица, мирный сон кажется предпочтительнее судороги ужаса.
– А твое лицо, брат?
– О, смею надеяться, это было... разочарование?
Готос вздохнул и потер лицо запачканными в чернилах пальцами. – Мы были добровольцами, Гетол. Простое невезение, что...
– Мои роковые ошибки, да. Или, скорее, неожиданное отпадение от фортуны. Ты не встаешь поутру, мечтая закончить день в черной земле, в хватке корней, оказаться в плену на пятьсот лет.
– Да, это было бы нелепо, – согласился Готос. – Однако каждое утро следовало бы начинать с размышлений о сюрпризах, хранимых на складе судеб.
– Это ты был одержим возвышенными размышлениями, брат, не я.
– Похоже, в том мера разума.
– Недостаток, который я признаю с гордостью, – оскалил потемневшие клыки Гетол.
– Отсюда и ошибки.
Ухмылка пропала.
– Как всегда, обделенные интеллектом, – объяснял Готос, – бесконечно жалуются на невезение. Проклятие безмозглых – биться головой об упрямую стену реальности, доказывая, что все должно быть по-иному. Бах, бах, бах. Так и вижу выражение тупого разочарования, год за годом, век за веком.
– Виноват Худ, – зарычал Гетол.
– Это очень точно сказано.
Братья одновременно кивнули и замолчали.
Аратан удобнее уселся в кресле, глядя то на одного, то на другого. Скрестил руки на груди. – Вы оба смешны, – сказал он. – Полагаю, пора мне вас покинуть. Готос, благодарю за ваше... терпение. За еду, питье и работу, мне заданную. Догадываюсь, вы с Отом решили, куда я отправлюсь... но готов скромно указать, что я вошел в возраст самостоятельных решений. И сейчас пойду рядом с Худом, ожидая открытия врат.
– Увы, – отозвался Готос, – мы не можем этого позволить. Ты сделал себя подарком, не так ли? Ради отца. Не припоминаю, чтобы отказывался от подарка. Гетол?
Гетол снова задумчиво изучал Аратана. – Я только что прибыл, но нет, ты не делал подобных заявлений.
– Именно. Насчет Ота... Аратан, помни, что юная Кория Делат, которая должна вернуться в Куральд Галайн, останется без защитника.
– Так найдите кого другого, – крикнул Аратан. – Почему бы не Гетол? Не похоже, что у него есть другие дела.
– Забавно, – протянул Гетол. – Я как раз думал предложить именно это. Сопровождать вас с Корией.
– Значит, у нее есть спутник, не надо тащить меня! К тому же отец послал меня сюда, чтобы удалить от своих соперников в Цитадели.
Готос кашлянул. – Да, насчет этого.
– Вы что-то слышали? – Аратан подался вперед. – Как? Вы не покидаете проклятой комнаты!
– Возмущения в эфире. – Готос наморщил лоб.
– Возмущения в чем?
Морщины стали глубже, как и недоверие Аратана.
Гетол фыркнул.
Вздохнув, Готос сознался: – Путешественница прибыла вчера в лагерь Худа. Восхитительно суровая женщина из Форулканов, по имени Нерешительность. Она рассказывала о событиях на востоке.
– Каких?
– Ох, не заставляй меня утверждать, будто они уже произошли. Скорее... проложен путь, имеющий одно лишь окончание. – Он тихо свистнул, выдыхая. – В соответствии с моими неоспоримыми наблюдениями о наследственной саморазрушительности цивилизации...
– Не надо снова, – простонал Гетол, вставая. – Наконец мы открыли истинную причину, по коей я прыгнул под корни дерева во Дворе. Это было единственное убежище. Думаю, нужно навестить Худа в последний раз. Хотя бы порадуюсь, видя стыд в его глазах. – Он посмотрел на Аратана. – Можешь пойти со мной, если переживешь неминуемый монолог. – Он вышел из комнаты.
– Милорд, – сказал Аратан Готосу, – дайте мне еще один урок, прошу. Хотелось бы узнать подробности того, что случилось или скоро случится.
– Вот в том и вопрос, юный Аратан. Когда вы прибудете в Куральд Галайн, дым так или иначе рассеется. Пыль осядет, братские могилы засыплют землей и так далее. Разумно будет предсказать изгнание твоего отца. Был бы поражен, встретив его в пределах королевства.
– Так к чему я вернусь?
– К пеплу и руинам, – удовлетворенно улыбнулся Готос.
– Хотела бы отсоветовать. – Кория всматривалась в Дом Азата, в недавно перерытый, сочащийся смолой двор. – Хранитель был духом, причем жалким. Слушай, Ифайле, от него мудрости не наберешься.
– И все же, – ответил Бегущий-за-Псами, – он был мне сородичем.
Она вздохнула. – Да, я так и сказала.
– И я хотел бы поговорить с ним.
– Дом может не пустить нас. Теперь он стал более сильным... более могущественным. Ты не чувствуешь?
Он посмотрел удивительно синими глазами. – Я не гадающий по костям. Моя чувствительность в ином. – Он смотрел все внимательнее. – Майхиб. Сосуд. Да, вижу, у тебя есть что-то общее с домом.
– Что?
– Возможно, общее назначение. – Вдруг он повернулся, глядя на север. – Скорбящие родичи вышли в поход.
– Как... откуда ты узнал?
Он пожал плечами: – Как раз время, не так ли?
Кория мялась, не в силах встретить его взгляд.
– Ах, – сказал он тихо. – Ты хочешь, чтобы я был не там.
– То, куда они идут... не для тебя. Ну, будешь говорить с Кадигом Авалем или нет? Зачем мы сюда пришли?
Когда она прошла в ворота, на вьющуюся тропку двора, Ифайле шагнул следом. – Пути твоего ума так же извилисты, Кория Делат. Но ты не поняла. Я лишь сопровождаю тебя, словно хранитель. Мать запретила мне входить в королевство мертвецов.
– Когда же?
– Не очень давно. Заповедь огорчила меня, но я понимаю. Горе нельзя занять. Но она скоро уйдет, и я, похоже, познаю личное горе. Словно цветок, передаваемый от одного другому, поколение за поколением. Мрачная окраска, жгучий запах щиплет глаза.
Они уже стояли перед дверью. Кория кивнула: – Как-то слишком легко оказалось уговорить тебя идти со мной.
– Мать поняла, что ты хитра, – грустно улыбнулся Ифайле. – Мы расстались навеки, не думаю, что еще увижу ее.
– Идем со мной, – внезапно согласилась она, прерывисто вздохнув, осознав собственные слова. – Со мной и Аратаном в Куральд Галайн.
Он нахмурился. – И что ждет меня там?
– Без понятия. Это важно?
– Мой народ...
– Останется на месте, когда бы ты ни решил вернуться домой. «Если вообще решишь возвращаться», безмолвно добавила она. «Рядом с тобой, честный Ифайле, и я могу на что-то решиться».
– Я видел твоего Аратана. Но мы не говорили. Да, кажется, он специально избегает меня.
– От сказал ему быть моим защитником, – ответила Кория, – но, если честно, будет наоборот. Он вел безопасную жизнь, мало что видел и испытывал. Вообще не вижу в нем большого будущего. Возможно, семья его примет. – Она вздохнула. – Ты в роли спутника, Ифайле, был бы весьма кстати. Был бы ... облегчением.
– Я подумаю, – отозвался он, чуть запнувшись.
Сердце застучало. Кория торопливо кивнула и потянулась к дверной ручке.
Дверь открылась сама.
– Он знает, что мы здесь, – шепнула она.
– Хорошо, – сказал Ифайле, проходя мимо нее в Дом Азата.
Как раньше, узкий альков был освещен нездешним светом, воздух холоден и сух. Каменная стена напротив блестела инеем. Через миг призрак давно умершего гадающего по костям выступил из грубо вытесанного угла.
Ифайле склонился перед ним. – О древний, я Ифайле из...
Его прервал шелестящий, усталый голос: – Из какого-то племени, да, с какой-то равнины, или из леса, из скал или с побережья. Из пещеры над бурными волнами. Где один год незаметно перетекает в другой, где солнце поднимается каждое утро, словно вдох, а ночь налетает слабым подобием смерти. – Дух Кадига Аваля повел зыбкой рукой. – Отсюда туда. Будет ли конец? Еды полно, охоты опасны, но плодотворны и, конечно, волнительны. Чужаки проходят в отдалении, показывая иные пути жизни, но кому интересно? Хотя... зимы все холоднее, ветра севера все суровее. Наступают времена голода, когда звери не приходят, море отступает, лишая вас щедрости приливных прудов. А чужаки – да, их все больше и больше. Похоже, плодятся как личинки. А дальняя родня замолкает, ты ощущаешь ее пропажу. Многие оставили землю живых, чтобы никогда не вернуться. Немногие выжившие уходят к чужакам, проявившим невиданное гостеприимство. Кровь истончается. Все забывают пути земли и нити Спящей Богини. Лишаются силы видеть магию в языках пламени. Все сжимается. Однажды ты просыпаешься, озираешь пещеру и видишь только нищету, убожество. Бледные и грязные лица немногочисленных детей разбивают тебе сердце, ибо конец близок. И тогда ты...
– Плачешь во весь голос! – бросила Кория. – Почему бы сразу не дать ему нож, пусть перережет горло!
Кадиг Аваль замолк.
Кория обернулась к Ифайле. – Я старалась предупредить. Ему нечего сказать живым.
– Не совсем верно, – ответил хранитель. – Своим смертным сородичам я скажу слова великого значения. Ифайле, чей бы ты ни был сын, того племени или этого, житель пещер, лесов, равнин – описанная мною участь не коснется тебя. Бегущие-за-Псами не исчезнут из мира. Когда к вам придут тираны, Скрытые Чужаки, вглядитесь в грезы Спящей. Там скрыта тайна.
Он замолк. Ифайле склонил голову набок. – Древний?
Кория скрестила руки на груди. – Отыгрывает момент до конца. Ему ведь выпадает мало выступлений.
Кадиг Аваль отозвался: – Печально, но твои слова правдивы. Дочь Тисте, ты вонзаешь нож в мою душу. Впрочем, я уже устал от дискуссий и жажду бесконечной тишины вечного моего одиночества. Итак, тайна. Ифайле, в сердце сна есть нечто нерушимое. Да, бессмертное. Тянись в ядро, Бегущий, дабы свершить ритуал. Призовите Олар Этиль, пусть искра Теласа – вечного пламени – оживит оставшееся от вас. – На этот раз молчание призрака было кратким. – Но осторожно. Бессмертный дар Спящей Богини окончит ваши сны. Будущее лишится смысла и станет бессильно. Дабы избежать смерти, вы должны умереть, поддерживаемые лишь искрой Теласа.
Кория отчего-то вздрогнула, похолодев. – Ифайле, – шепнула она тихо, – в его словах больное безумие.
– Да, – согласился Кадиг, – ты права, Тисте. Ужасая судьба ожидает Ифайле и его народ.
– К тому же, – продолжала она, – я не верю в пророчества.
– Ты мудра, – сказал дух. – Вини Худа. Время окончилось. Прошлое, настоящее, будущее слились и смерзлись в одно мгновение. Наделенные достаточной силой могут этим воспользоваться, далеко протянув нить видений. О, и положение мертвеца помогает.
Ифайле поклонился хранителю. – Запомню твои слова, о древний.
– Хватит. Я не такой уж древний. Вовсе нет в великой схеме вещей. Сколь древен мир? Долга ли жизненная линия звезды? Пойми: мы существуем ради одной цели – быть свидетелями сущего. Это и только это – наш коллективный вклад, наша плата за сотворение. Мы служим, воплощая сущее. Без глаз нет ничего.
– Значит, поистине мы имеем предназначение.
Кадиг Аваль пожал плечами. – Это если сущее имеет цель, в чем я далеко не уверен.
– Чем же тебя убедить? – спросила Кория.
– Упорством.
– Чьим?
– Гм, в том-то и вся сложность.
Чуть слышно зарычав, Кория схватила Ифайле за руку, таща к двери. – Мы уходим. Сейчас.
– Что же, – сказал Кадиг сзади, – было весело, пока было. Наверное, – добавил призрак, – в том и все предназначение.
Оказавшись на тропе, Ифайле спросил: – Куда теперь?
– Забрать Аратана, разумеется. – Она тащила его дальше. – Нужно убираться отсюда – подальше от врат смерти. Неужели не чувствуешь, что остановка времени захватывает нас? Ползет под кожей, пытается проникнуть глубже. Если останемся надолго, Ифайле, это нас убьет.
– Где мы найдем Аратана?
– Полагаю, у Готоса.
– Думаю, – промолвил он через некоторое время, – чтобы существовать, нам нужна цель получше.
Она обдумала эти слова, ища возражений, но не нашла ничего.
Четырнадцать Джагутов собрались вокруг Худа, выжидая. От был среди них. Наконец Худ со вздохом вынул ладони из бледного пламени – тонкие языки не дрогнули, повиснув над углями. Поднял глаза. И кивнул, чуть помедлив. – Началось.
– Звучит весьма зловеще, – бросил Варандас, поправляя набедренную повязку. – Словно призванный торжественной серьезностью, авангард смыкается вокруг бесстрашного и устрашенного вождя. Худ, окутанный горем, пустоглазый выходец из царства печалей. Восстанет ли он на ноги, когда скорбная армия сходится со всех сторон? От волнения никто не дышит...
– Нет, – прервал Буррагаст. – Просто не дышит. Твои слова Варандас, скорее скучны, нежели скорбны. Не нужно шутить над могилами...
– Хотя замогильных лиц здесь легион, – вмешался Гатрас. – Начнется ли заупокойная служба, о Худ в саване пустоты? Мы очи замерзшего мира и, поглядите, мир не моргает. Запомним сей миг...
– Вряд ли кто забудет и без напоминаний, – сказал От.
Гатрас метнул ему ледяной взгляд. – Как скажешь, капитан. Но как получилось, что ты носишь чин никогда не существовавшей армии?
– Во всем всего ценнее потенциал, – заметил Буррагаст.
– К моей печали, – бросила Сенад. – Много было любовников, но превосходство Ота над ними дало ему этот чин. Ибо, понимаете ли, это моя армия, много отличных солдат, но капитан был – и останется – один.
Горько хмыкнув, Гатрас заметил: – Я спросил и получил ответ. Чувство удивления уходит так же быстро, как сохнет моча на камнях. Очередной яркий цветок погублен знанием. Кто-то укажет нам путь к забвению? Я склоняюсь над порогом, рьяный, как все отчаявшиеся.
– Отчаявшиеся найти искренность, – сказал Буррагаст. – Я с тобой, хотя ноги заплетаются.
От оглянулся через плечо. – Пусть заплетутся ноги у смерти, Буррагаст. Гляди, последняя группа печальных странников. Тоблакаи, Тел Акаи, Теломены? Честно говоря, я их не отличаю.
– Тонкость наблюдений всегда была твоим слабым местом, – сказала Сенад. – Иначе дослужился бы до чина гораздо выше.
– До чина владыки войны, Сенад, или владыки любви?
– Варандас, тебя высекли в начале разговора, высекут и в конце.
Худ поднялся, приветствуя Гетола. Тот протолкался между Сенад и Буррагастом. – Я пришел попрощаться, Худ. – Он помедлил. – Подобной армии я никогда не видел и надеюсь не увидеть. Почему ты вообрази, что эти "солдаты" будут драться против той, чьего внимания искали давно? Смерть сулит покой и принимает всех в свои объятия.
– Возможно, Гетол в чем-то прав, – сказал Гатрас. – Проведя пять столетий перед улыбчивым лицом смерти, он заслужил право на пару тонких наблюдений.
– Ибо лишен был всего иного, – заметил От, хмуро глядя на Гетола. Тот застыл напротив Худа. – Смею сказать, что даже в таких обстоятельствах мы зря тратим время.
Варандас захохотал первым. Остальные присоединились. Увы, лишь Джагуты находят свой юмор живым и искрометным.
Буррагаст крикнул, заглушая всех: – Помни обещание, Худ! Ты поведешь нас пред лик Владыки Горных Обвалов, Алого Савана, Собирателя Черепов – придумаем же титулы еще абсурднее! – Он поднял руки, простирая по сторонам. – И мы потребуем... ответа!
Белокурая Тел Акая из числа пришедших последними закричала: – Ответа на что, клыкастый олух?
Не опуская рук, Буррагаст обернулся. – О да. У нас будет довольно времени, чтобы придумать парочку вопросов. Верно?
Тал Акая посмотрела на свою группу. – Слышали? Не для Лейзы Грач войско жалких вопрошаек! Ну, милые мужья, не пора ли идти домой?
Словно отвечая, юный воин отошел от товарищей. – Услышьте жену, – сказал он им.
Один из мужей рявкнул: – Мы слушали ее все время, Ханако Весь-в-Сраме! Теперь она пойдет за нами – или нет. Я же говорю: в царство смерти! Со-мужья, вы со мной?
Оба Тел Акая кивнули, хотя на лицах ясно читался страх.
– Татенал, ты сошел с ума? – Лейза Грач почти плакала, лицо стало багровым. – Это же была просто игра!
– Вот и нет! – воскликнул Татенал.
Худ что-то сказал Гетолу, тот кивнул и отошел, оставляя Худа с замерзшим пламенем.
