Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 56 страниц)
– Драконус. Благодарю, что пришли на зов. – Сильхас Руин помедлил. – Даже здесь вы должны чувствовать, как затягивается петля – мгновения отделяют нас от гибели государства, смерти слишком многих Тисте. Они увидят второй трон, Драконус. Увидят Отца Света рядом с Матерью Тьмой.
Казалось, Драконус потерял интерес уже на середине речи Руина, взгляд его блуждал – чуть коснулся Келлараса и прошел мимо, словно справа от него что-то происходило. – Ты сказал, она чего-то не понимает, – произнес он.
– Это дело мужской чести.
Драконус поглядел на него, подняв брови.
– Никто не примет вас, сир. Даже если она вступит в брак, вы навеки останетесь сожителем в глазах знати. Для Легиона Урусандера вы станете тем, кто унизил командующего пред вратами Харкенаса. Сторонники Лиосан увидят в вас похитителя Трона Света. Верховная жрица...
– И все это, – прервал лорд Драконус, – выставлено против простого дара любви.
Сильхас Руин на миг замолк. – Честь, сир, превыше всего. Если она покинет вас, дар не поможет. Отравленный, испорченный слабостью...
– Слабостью?
– Любовь, сир, есть явная слабость.
– Значит, она никогда не касалась тебя, Сильхас Руин.
– Я ли сделал государство заложником любви? – спросил Сильхас, и казалось – он задыхается. – Я сказал, нам нужно поговорить. Прошу, услышь мои слова, Драконус. Ее любовь к тебе неоспорима – даже твои враги не спорят с ней. Кто бы посмел? Она отказалась от всего – от детей, ибо все мы блуждаем, отлученные от сердца матери. Что за упрямство. Она погружает королевство в пропасть разрушения...
– Просто любовь, Сильхас.
– Тогда почему она не выходит замуж?
Драконус горько рассмеялся. – Этого выбора мы были лишены...
– Тебе нужно было настоять. Постепенно все проглотили бы это. Сделай ты так, не было бы гражданской войны. Даже рождение Лиосан...
– Нет, – отрезал Драконус. – Не так.
– О чем ты?'
– Отец Свет родился в тот же миг, как она приняла свой титул. Азатеная Т'рисс не создавала его. Только освятила. Более того, Лиосан необходимы. И не только они.
– Тогда... гражданская война нужна Матери Тьме?
Его лицо помрачнело. – Ах ты, смерт... – он одернул себя и сказал спокойнее: – Нет. Это детище всех вас. Всех лиц в боевом строю, всех отдающих команды губ. Она рождена теми, что отвернулись, хотя не должны были. Теми, что ставили целесообразность выше достоинства, сделав королевство миром зимы, слишком суровым и жестоким для сентиментальных глупцов. Теми, что лишены воображения и храбрости...
– Храбрости? Ты, скрывшийся в этом... в этом ничто... смеешь бросать вызов нашему мужеству?
– Считаешь себя смелым, Сильхас Руин?
– Без сомнения!
– Тогда... отложи меч.
– Сдаться?
– Ты так это назовешь?
– Они возьмут город! Поставят второй трон! А, ты, консорт, будешь изгнан!
– Все это, – отозвался Драконус, – не откровение.
Сильхас Руин покачал головой. – Никто не посочувствует твоему бедствию, Драконус. Не после всего. Пролилось слишком много крови.
– А, и это ты тоже вменяешь мне в вину?
– Тебя будут гнать...
– И тогда они, – вмешался Келларас, словно расталкивая мужчин, – разобьют сердце Матери.
Голос его заставил замолчать и Драконуса, и Сильхаса; последний беспомощно повернулся к капитану.
– Итак, – сказал Драконус после долгой паузы, – чего ты от меня ждешь?
– Она слушает, лорд Драконус?
Тот покачал головой: – Сейчас это наш мир, старый друг, – и добавил, чуть склонив голову: – Вижу, рука твоя не оторвалась от меча. Значит, никакой капитуляции.
– Мы не можем, – бросил Сильхас. – Слишком многое мы проиграли. Проиграли всё.
Драконус неспешно кивнул, задумавшись и сузив глаза. Встал, ожидая.
Сильхас Руин колебался.
Слезы заполнили глаза Келлараса, но он не мог отвернуться. "Нет. Сильхас, не делай так".
– Достойное дело, лорд Драконус, отступить в сторону.
– Я уже отступил. Думаешь, я сам добивался роли консорта?
– Тогда... отступись снова.
– А, понимаю. Получается, один все же должен отступить.
– И...
– Достойное дело, – закончил Драконус и кивнул, отводя глаза.
«Она не простит тебе, Драконус. Не соглашайся. Я тебя понимаю. Я нашел такую любовь, любовь, что не отпускает тебя ни на миг. Сильхас готов сделать честь врагом, убийцей любви». – Он набрал воздуха, чтобы сказать...
– Ты говорил о моих домовых клинках.
– Когда я приехал, сир, их знамена были видны на севере. Идут по лесу колонной.
– Ага.
– С ними мой брат Аномандер.
Келларас вздрогнул.
– Но, – продолжал Драконус, – ты все же просишь командования.
– Вы отлично знаете его дилемму, – резко сказал Сильхас. – Она запретила ему обнажать меч.
– И вы верите, сир, что он не нарушит запрета?
– Он Первый Сын Тьмы!
Тихая, слабая улыбка смягчила суровое лицо Консорта, но он не поднимал глаз. – Как скажете. Полагаю, вам лучше знать замыслы брата. Очень хорошо. Но своих клинков я сохраню. – Он повернул голову и смерил Сильхаса тусклым взором. – В изгнании.
Сердце дрогнуло в груди Келлараса, заставив задержать дыхание.
Сильхас Руин имел достоинство поклониться. Или то была непреднамеренная насмешка? Келларас никогда не сможет простить его... – Лорд Драконус, вы пойдете с нами?
– Вскоре. Дверь прямо за вами. Ждите меня в коридоре.
– Попрощаетесь?
Вопросом он словно отвесил Драконусу пощечину. Тусклые глаза вдруг засияли, но лишь на миг. – Сильхас, – произнес он тихо, – ты разум потерял?
Командир набычился, словно не понимая, какую рану нанес Драконусу. Келларас подошел и схватил его за руку. – Скорее, сир.
Он почти тащил Сильхаса к двери. Пошарил рукой и кое-как нашел засов. Дверь открылась в сиянии света, почти ослепив его. В последний миг, проталкивая Сильхаса через порог. Келларас оглянулся.
Консорт стоял и смотрел им вслед. Муж, лишившийся любви, ощутивший на губах холодный поцелуй чести. Единственный здесь, кто знал, что такое мужество.
Келларасу никогда не забыть этого взгляда.
Едва они ушли, Драконус устало махнул рукой, и Гриззин Фарл появился из темноты.
Азатенай подошел и положил руку на плечо Драконуса. – Прости, я не смог защитить твою любовь.
– Ты никогда не мог. Кажется, я тоже.
– Не знал, – вздохнул Гриззин, – что любовь умирает множество раз.
Драконус хмыкнул: – У нее врагов без счета, дружище. Без счета.
– Почему, интересно?
– Для тех, что не знают любви, она – слабость. А попавшие в горькие, сладкие объятия ведут жизнь в осаде.
– Слабость? Вот суждение, рожденное завистью. А твоя осада... – Гриззин снова вздохнул, качая головой. – Мне ли изрекать глубокие истины? От меня сбежала жена!
– Твоя любовь ослабела?
Гриззин некоторое время обдумывал вопрос. – Увы, ни в малейшей мере. А она... спорим, она может швырнуть горшок через половину материка, словно через комнату?
– Ну, – улыбнулся Драконус, – я видел, как ты пригибаешься от малейшего звука.
– Да, любовь ее тверже железа.
Мужчины замолчали. Драконус шагнул к двери. Гриззин не сделал шага следом. – Драконус?
Консорт чуть вздрогнул, но не повернул головы. – Да?
– Куда ты пойдешь?
– Так далеко, чтобы услышать, как рвется связь.
Гриззин быстро отвел взгляд, пряча внезапный наплыв чувств. Заморгал во тьме. Услышал, как отворяется и закрывается дверь. И лишь тогда шепнул: – Прости.
Потом пошел искать ее. Любовь не будет тянуться, ее не нужно будет рвать. Он принесет Матери Тьме слова, подобные острому ножу. Он ведь, в конце концов, Защитник Пустоты.
Едва жители вышли на улицы, привлеченные чем-то тревожным и невыразимым, как странная лихорадка поразила беспокойные толпы. Словно зараза проникла с потоками воздуха, слишком медленными и беспорядочными, чтобы зваться ветром или вихрем; и зараза похищала разум, навевая жажду насилия. Бывают времена, когда народы бредут без цели, выбиваясь за границы цивилизации под слепящий свет или в кромешную тьму, навстречу воплям в ночи или обжигающему поцелую пламени. Но иногда отход бывает не так ярок, хотя более глубок. Откровение побивает лихорадку, поглаживая лбы холодным воздухом, и отступают судороги, высыхает пот. Начинается новый день. Откровение, увы, несущее сокрушающую истину всем, кто желает открытий.
"Мы из множества, мы общность цивилизации, мы плоть и кровь порабощенного тела. Шаг в сторону привел под топор палача, и голова нам уже не хозяйка. Катится без руля и ветрил, отзвуки удара толкают ее то туда, то сюда. Движение можно принять за жизнь. Моргают веки, и глаза загораются огнем разума... но нет, это лишь отраженный свет. Рот отверст, губы отвисли, вялые щеки прилипают к полу.
Недавние рабы, мы бредем без цели, но внутри горит ярость. Это, говорим мы друг другу, была не наша игра. Их. Это, вопим мы собравшейся толпе, наш последний спор с беспомощностью.
Конец! Покончим со всем!"
Но толпы глупы. Злобные вожаки растут, как сорняки среди брусчатки. Валят один другого, кусают и рвут ногтями. Строят жалкие империи среди доходных домов, на углах сходящихся улиц. Кто-то вылез из канализации. Другие падают в нее. Громилы венчают себя коронами и сидят, наслаждаясь, на дешевых тронах. Мечта о свободе пожирается, один кровавый укус за другим, и вскоре новая голова порабощает тело. Возвращается спокойствие.
До новой лихорадки.
«Да, точно», размышлял Райз Херат, шагавший с Эмрал Ланир сквозь открытые ворота Харкенаса, в толпу, "должен быть иной путь. Конец описанного мною цикла. Отход свершается народом, забитым до одурения, подавленным несправедливостями. Для таких любая перемена – самая ничтожная – кажется вечной революцией. На деле же она кружится, пожирая себя, на краю катастрофы и потери всякого управления. Шатается, но так и не падает. Когда нет правителя, править должны все; но прежде всего они должны овладеть собой. Если некому охранять ценности здравого общества, каждый из нас должен принять их в душу. Но потребуется еще большее... ах, Бездна побери, я совсем потерял разум.
Лихорадка пылает в моем черепе, жар надежды и оптимизма. И даже любви, она кружит сверху, как дракон Эндеста.
Отсеченная голова на полу еще строит рожи, еще дергается. И в глазах блестит именно свет разума, хотя угасающий – ибо армии готовы встретиться. Но увы, напоминание пропадет втуне.
Мы яримся, хотя за спиной нет ничего. Смотрим в будущее, но у него нет лица, лишь зеркало, и мы отражены, постаревшие, но не поумневшие. Усталость катит приливом, несется стечениями, и никакой водоворот не сулит блаженной передышки".
Что сделал Сильхас Руин? Что сказал лорду Драконусу? Конечно, если консорт снизошел до него. "А эти толпы. Лица, обращенные навстречу нам? Чужаки. Но даже слово «чужак» пришло из времени родовой общины, когда полудюжина хижин означала высший предел народа, царство – временное гнездо на пути сезонных кочевий – когда мы жили в природе и природа в нас, и не было иного разделения между известным и неизвестным.
Чужаки. Мы размножились и разрослись в изоляцию, анонимность, слишком много, чтобы счесть, даже не пытайтесь. Пусть же глаза мои смотрят на незнакомые лица. Альтернатива слишком мрачна: да не увижу я в каждом лице себя, тоскующего по чему-то большему, по чему-то иному... по месту, которое создано для нас. Месту без чужаков, цивилизации друзей и семей".
Мысль показалась ему насмешкой, едва пришла на ум. Цивилизация окопалась в старых словах, вроде "чужак", пресыщена ими и атавистическими страхами, породившими страшные слова. «Разные способы вершить дела, мы впадаем в смущение – а когда смущение охватывает нас, возвращаются все первобытные мысли, слабые как писк обезьяны, дикие как рычание волка. Мы возвращаемся к своим страхам. Почему? Потому что мир жаждет сожрать нас».
Он фыркнул от горького удовлетворения громче, нежели намеревался, притянув внимание Ланир.
– Ирония, – сказала она, – дешевое удовольствие.
Низкая внешняя стена Харкенаса построена очень давно, для защиты от копий и буйных набегов дикарей. Она рождена во времена, когда воевать было проще: столкновения плоти и петушиные выходки, герои стоят, зная, что вскоре войдут в легенды. Первоначально, осознал Айвис, скакавший во главе колонны с лордом Аномандером, Грипом и Пелк, стена была лишь валом, покатой насыпью из земли и камней. Выкопанный ров остался, но насыпи давно пропали, замененные тесаными блоками. «Город можно сравнить с перевернутым черепом, чашей, в которую скоро вольются наши болтливые души. Словно заблудшие мысли» . – Милорд, – сказал он Аномандеру, – я задумал оставить дом-клинков здесь, около городских стен. Полагаю, улицы забиты народом.
Первый Сын Тьмы чуть подумал и кивнул. – Оставь и слуг с хозяйством, пока я не распоряжусь иначе.
– Или не покажется лорд Драконус.
– Что было бы идеально, – отозвался Аномандер. – Вижу над стенами множество знамен. Ясно, что знать собрала все силы.
Грип Галас кашлянул. – Леди Хиш Тулла умеет быть убедительной.
Когда Аномандер натянул поводья, все сделали то же самое и колонна замерла на дороге. Первый Сын сказал: – Капитан, при первой возможности поговорю с Драконусом. Я виноват в потере крепости. – Он чуть помедлил. – Дочери не мертвы. Так мне сказали. – Оглянулся на Каладана Бруда – который, вроде бы, устремил всё внимание на город – и продолжил: – Решение оказалось кровавым, даже камень не устоял. Что заключат путники, видя оставленные нами руины? Боюсь, порушатся и эти хлипкие стены. Боюсь, дым и пламя затянут эти дома. Боюсь за жизни Тисте.
– Милорд, – вмешался Грип, – вы бросаете себе под ноги множество преград, но почти всегда напрасно.
– Первый Сын Тьмы, – ответил Аномандер. – Неужели это пустой титул? Честь стала притворством для его носящего? Как насчет ответственности, старый друг? Слишком легко высокий титул склоняет нас к лености или, хуже того, к цинизму моральных компромиссов. Советники твердят о необходимости, выгоде, и прагматичные уступки одевают душу в мозоли. – Он глянул на Грипа Галаса, и Айвис заметил в Первом Сыне неуверенность. – Неужели моя кожа так затвердела? Вижу, как злая участь овладевает грядущим, вижу, как мгновение налетает на нас яростнее весеннего разлива.
Лицо Грипа окаменело. – Милорд, она не позволила вам делать выбор. До сих пор не позволяет, хотя Легион Урусандера уже на пороге. Что же делать нам?
– Да, это вопрос, – кивнул ему Аномандер. – Но подумай вот о чем. Мне запрещено извлекать оружие, но что дал нам этот запрет? Урусандер уважает мое воздержание? Хунн Раал поддался уговорам и заключил мир? Верховная жрица Лиосан советует им начать переговоры? А отрицатели, жертвы, ставшие палачами, враги всем, кто дерзнет войти в лесной их дом? Нет, Грип, если запрещен один выбор, осталось много других. Сотни путей к примирению, но никто не видит ни одного.
Айвис вставил, услышав, как хрипло и резко звучит его голос: Так встретьте лорда Урусандера на поле брани, милорд. Не вынимая меча. И его попросите сделать так же.
– Хунн Раал помешает вам обоим, – грубо бросил Грип Галас. – Он только и ждет. Подозреваю, верховная жрица тоже. Они обратят в кровь черные воды Дорсан Рил, только чтобы получить высшую власть.
– Но ниже по течению от города, – пробормотал Аномандер, снова глядя на Харкенас. Собирались толпы, окаймляя стороны Лесного Тракта, что подобно стреле входит в сердце города. Лица были устремлены на Сына Тьмы и его разрозненную свиту. Многие перелезали через ров, забирались на стены.
Айвис шевельнул головой, приказывая сержанту Яладу идти вперед. – Готовьте лагерь среди деревьев. Позаботьтесь о нуждах заложницы и слуг – похоже, нам предстоит провести под холодом звезд еще одну ночь.
– Слушаюсь. Капитан?
– Что?
– Домовые клинки, сир. Они готовы к бою.
«Видит Бездна, я тоже». – Умерь их рвение, Ялад. Мы служим желаниям лорда Драконуса.
– Да. Сир. Но... если он не покажется...
– Разберемся, когда настанет время. Вперед, страж ворот.
Когда Айвис снова поглядел на Аномандера, с ним разговаривал Каладан Бруд. – ... в день, когда я понадоблюсь, Аномандер Рейк.
– А до того дня?
Бруд указал на лес. -Так близко к городу... в земле множество ран. Буду исцелять, что смогу.
– Зачем?
Вопрос, кажется, поразил Азатеная. Он пожал плечами: – Аномандер, наша дружба остается натянутой. Мы много путешествовали вместе, но мало знаем один другого. Строй мыслей, пути решений. Ты продолжаешь интриговать меня. Знаю, вопрос не должен был показать твое равнодушие к ранам. Скорее, в нем звучало нарастающее отчаяние.
– Ты предлагал мне мир.
– Да. Мир, но не мирный путь.
– Если я встану в стороне, не вытащив клинка, ты постараешься убедить, будто пролитая кровь не запятнала мои руки? Надеюсь, нет. Если я выберу мир, Каладан, и буду упрям, как валун в реке – разве не разойдется надвое течение? Малое ли это возмущение – моя слабая воля? Или река разделится, расколется, ища другого моря?
Каладан Бруд склонил голову к плечу. – Это так важно? Твой выбор многое изменит?
– Я тебя спрашиваю, Азатенай. – Аномандер махнул рукой в сторону опушки. – А твое исцеление?
Бруд чуть поразмыслил. – Я успокаиваю свое эго. Блаженство сходит на душу, а исцеление умирающего леса и жестоких ран земли – побочный эффект. Но я не получу ничего взамен. Никаких возгласов благодарности. Впрочем, имеет смысл ощутить себя...
– Добрым?
– Полезным.
Казалось, различие взволновало Аномандера, ибо он вздрогнул. – Так иди, пока не случится... нужды.
Чуть поклонившись, Каладан Бруд развернулся и пошел к зубчатой опушке, где разбивали лагерь дом-клинки.
В тот же миг из города выехали двое, подгоняя скакунов. Прищурившись, Айвис узнал Сильхаса Руина – на белом коне – и офицера дом-клинков Аномандера.
Что ж, сейчас будет объяснение. Мысль поразила его очевидностью и многозначительностью. "Что за безумие завладело нами. Обыденные разговоры, смутные намеки и сомнительные советы. Самое важное остается недосказанным. Если собрать и сшить воедино все слова, мы поразились бы: их вдесятеро меньше, чем мыслей. Но каждый верит, что его понимают... да, слышат и сказанное и несказанное.
Безумный самообман!" - Милорд.
– Айвис?
– Прошу вас высвободить слова, вывалить, и пусть ни одно не останется не высказанным.
Глаза Аномандера сузились. – Брат близко, с ним мой капитан Келларас.
– Вот, вот, – кивнул Айвис. Он видел, что Грип Галас тоже всматривается в него. И Пелк. Интересно, что они увидели, и что домыслили. Не сам ли он жует слова во рту, не давая выскользнуть наружу?
«Тут меня подводит смелость. А его я прошу говорить всё. Владыка Аномандер, вы Первый Сын Тьмы. Пришло время это показать. Умоляю, сир, сделайте нас смелее, чем мы есть».
Вренек слез с кареты, чуть не шлепнувшись на заледенелой ступеньке. Быстро развернулся и вынул ножик, чтобы сколоть лед. – Осторожнее миледи, – крикнул он Сендалат, когда та приготовилась сойти, едва держа дочь на сгибе локтя.
– Вижу, дитя, – бросила та со все чаще повторявшейся надменностью.
Вренек колол, желая поскорее закончить и убежать – желая наконец собственными глазами узреть Премудрый Харкенас. Но славное мгновение могло подождать еще немного... Последний плоский кусок льда отвалился. – Вот, миледи, – сказал он, вешая нож на пояс и подавая руку.
Она вежливо приняла ее – и оперлась всем весом, заставив Вренека пошатнуться. Сендалат сошла и встала рядом, сверкающими глазами смотря на город за спиной паренька. – Ах, вижу свою башню. Цитадель манит. Интересно, не стоит ли Орфанталь у окна? Не увидел ли он мать после разлуки? Уверена, он мог меня разглядеть – да, чувствую его взгляд и удивление моей ноше. Моему подарку.
Корлат было на вид три года, хотя она еще не могла говорить, отделываясь лишь загадочным детским щебетанием. Глаза ее всегда двигались; и сейчас она пялилась из складок одеяла, словно питалась всем увиденным.
Лекарь Прок стоял рядом, следя за матерью и дочерью. Он снова запил, накачиваясь все больше по мере приближения Харкенаса и конца путешествия. Кувшин чуть не вываливался из руки, его пошатывало. – Миледи, ребенок должен ходить.
Нахмурившись, Сендалат поглядела на мужчину так, словно едва узнала. – Она уже ходит. В мирах, вам неведомых. В королевствах, которые вы даже не можете вообразить. Дух ее изучает ночь, место всех концов, место, из коего происходит рождение. Ходит по миру, существующему до первого вздоха, по миру, куда мы возвращаемся после последнего выдоха. Это одно и то же. Вы знали? Один мир. – Сендалат выпрямилась, поправив девочку, и улыбнулась Проку. – Она будет готова.
Вренек смотрел на город. Видел низкие стены и толпы за ними. Видел ожидавшую их широкую улицу, большие ворота с распахнутыми, привязанными дверями из черного дерева. Видел народа больше, чем мог представить, и все смотрели на него. "Нет, они видят Лорда Аномандера. Удивляются его нерешительности.
А вот подходит белокожий брат с глазами цвета крови – это должен быть он. Вид его... ужасен".
Вынув из повозки копье и невеликий мешок с пожитками, Вренек двинулся вперед. Ему хотелось быть так близко, чтобы расслышать разговор братьев. Узнать, когда же начнется битва, чтобы успеть и приготовиться к ней с копьем. Подошел капитан Айвис. – Сир? Когда мы въедем в город?! Я должен посетить Цитадель и поговорить с Орфанталем. Это важно.
Рассеянный Айвис прошел мимо, но повернул голову. – Завтра, быть может.
Вренек уставился на него, осознав, что дом-клинки готовятся разбивать лагерь.
«Нет. Не могу так долго. Нужно поговорить с Орфанталем до его матери. Объяснить многое».
Вренек пошел дальше, оказавшись вблизи лорда Аномандера за миг до того, как Сильхас Руин натянул удила.
Грип Галас повернулся к Пелк, Вренек расслышал: – Леди Хиш Тулла в городе. Найди ее...
– Тотчас же, – ответила Пелк, не сводившая взгляда с мужчины, приехавшего с Сильхасом. Вренек понял, что и тот изучает ее.
Едва она двинулась к нему, мужчина соскочил с коня. Они немедля обнялись. Оба лорда смотрели на них, не успев начать беседу... удивляясь, нет сомнений.
Вренек видел: глаза воина закрыты, он что-то шепчет женщине, а та прижимает его все сильней.
Сильхас Руин разбил повисший миг. – Брат, ты нашел Андариста?
– Я оставил это дело, Сильхас, – Отвечал Аномандер. – Меч у бедра сохранит свое имя, ибо закален огнем моей ярости. Но, сумей я предвидеть, что рука Матери остановит меня – подарил бы имя Мщение кинжалу, а не мечу. Впереди мириады сцен беспорядка, и я не остановлюсь перед ударом из темноты и теней. Удар в спину уже не кажется подлым.
Слова Аномандера заставили обернуться всех, кто слышал их. Пелк и Келларас разомкнули объятия, женщина кивнула Грипу Галасу и поспешила к воротам. Вренек следил за ней с болью в груди. "Джинья отослала меня, потому что сломана изнутри. Но однажды я вернусь и моя любовь исцелит все переломы. И даже вернет сгоревшие конюшни, с которых началось вся жуть. Миледи сказала, я виноват. Может, она права. Может, то была моя вина. Не помню. Может, я и убил всех лошадей. Нужно избавиться от боли – у меня еще болит душа, как будто я виноват, а не Сендалат со своим приятелем и фонарь, который они зажгли, чтобы видеть друг друга и пить принесенное одноруким вино. Может, не так, но я же подсматривал за ними, как они прижимали губы к губам и плясали на соломе, обжимаясь, и лошади фыркали и ржали, фонарь светил ярко, но куча соломы лежала прямо под ним и нагревалась. Я должен был увидеть это, а не их.
Так и началась вся боль. С криков умирающих лошадей, две фигуры бегут в тенях, увертываясь от пламени, а леди Нерис подскочила с тростью и визжит на меня, потому как я был там, глядел на огонь и слушал лошадей, а она колотила так сильно, что в голове все помутилось и стало странным, вот почему я больше не помнил ту ночь.
Кроме того, что я, может, виноват. И ее, и однорукого.
Но ты ухаживала за мной, Джинья. Никогда не забуду. Вот потому я все исправлю. Скоро. Только нужно кое-кого убить".
– Кинжал из теней. Ты описал предательство, брат.
– Поставь предо мной все виды преград, месть найдет лазейку.
Крякнув, Грип сказал: – Просто спросите Хунна Раала. Насчет предательства. Узнайте, как он взрастил его в уме, лорд Сильхас. Если нужно, я стану и рукой и кинжалом...
И тут Аномандер повернулся к старому другу. – Нет. Запрещаю, Грип Галас. Слишком часто ты бил вместо меня. Служил молчаливым правосудием. Но служба окончена. Разве мы не решили? Вернись к жене. Ты мне больше не нужен.
Суровые слова ранили Грипа Галаса, и пламя гнева погасло в глазах пожилого солдата. Коротко поклонившись, он отвернулся и ушел – чуть пошатываясь, на взгляд Вренека – к городу, по следу Пелк.
– Мы ждем донесений о позиции Легиона Хастов, – продолжал Сильхас.
Первый Сын обратился к Келларасу. – Капитан, наши домовые клинки собраны?
– Да, милорд. Знать все же ответила на призыв. Все Великие Дома здесь.
Сильхас Руин хотел что-то сказать, но брат опередил его: – Сильхас, благодарю за все, тобой сделанное. Знаю, ты не хотел, но все же позволил мне заняться успокоением Андариста. – Он чуть замялся. – Возможно, семейная кровь, столь быстро становящаяся горькой на языке, подвела меня. Во имя одной семьи я пренебрег другой. Мы, трое братьев, значим меньше, чем все Тисте Андии – не в том ли бремя руководства?
Голос Сильхаса был ровным. – Ситуация получила развитие, Аномандер. Об этом чуть позже. Каковы твои намерения?
– Я обязан отвергнуть волю Матери ради ее сынов и дочерей. Сильхас, я выну меч. Приму командование.
Сильхас долго молчал, потом кивнул. – Спасибо, брат. Дай мне командовать клинками Дома, и я буду более чем доволен. Оставляю тебе вызовы более серьезные.
Аномандер вздохнул. – Какое "развитие"?
Сильхас сделал знак, прося терпения, и обратился к Келларасу: – Капитан, возвращайтесь к отряду. Вскоре я сделаю смотр.
Взгляду Вренека мир предстал окутавшимся в сияние, словно золотой свет затрепетал на воде. Он мог ощутить старых богов леса – они сомкнулись, окружая его. Но ничего не говорили, словно все разом затаили дыхание.
Сильхас Руин продолжил: – В нашем распоряжении колдовство. Жрец Кедорпул готов встать против Хунна Раала. Тем самым мы устраним угрозу магии и, соответственно, вернемся к простоте плоти и заключенной в ней воли. К железу, брат, и пусть лязг оружия заглушит все слова.
Вренек всматривался в Сильхаса Руина, гадая, что же лорд действительно хотел сказать вместо того, что сказал. Миг миновал, и ему было странно, что Аномандер ничего не заметил. Стену усеивали ныне тысячи фигур, и слишком многие казались необычными, призрачными. Он не знал, сколько народа живет в Харкенасе. Но видел, как являлись новые и новые, поднимаясь из земли у рва.
"Боги леса вернулись. Но они не говорят в голове. Нет, они показывают мне то, что никто не видит.
Тисте слушают. Из всех веков. С самого начала. Пришли свидетелями.
Чего же?"
– Хорошо, – сказал Аномандер. – Ну, скачем в Цитадель?
Взор Вренека оторвался от призрачного множества, такого тесного, что духи стояли, наполовину погружаясь в тела живых. Вспышка цвета привлекла его: флаг поднялся на самой высокой башне Цитадели. Он ткнул пальцем. – Милорды? Что там?
Оба воителя подняли головы.
– Это, юный Вренек, – пояснил Аномандер, – знак приближения Легиона Хастов.
– Нужно послать гонца, – сказал Сильхас, и голос почему-то зазвенел удовольствием. – Пусть идут прямиком на южную равнину у низины Тарн.
– К месту битвы. Да, так и сделаем.
– Брат, ты поедешь со мной на место битвы? Нужно обсудить подробности диспозиции. Урусандер всего в полудне пути, если он торопится, мы можем огласить сумерки лязгом железа.
Казалось, Аномандер на миг отвлекся. Он снова смотрел на Цитадель. – Я намерен был встретиться с Матерью Тьмой и Консортом. Хотя бы объяснить, почему решился отвергнуть ее волю. Лорд Драконус понял бы, наверное, быстрее нее самой. Я хочу союза с ним.
– Драконус понимает достаточно, чтобы держаться вне битвы.
Сильхас привлек внимание Аномандера. – Ты говорил с ним? Случились трагедии, которые я должен разделить с ним, ибо...
– Брат, – сказал Сильхас безразлично, – Драконус готовится к бегству.
Боль и смущение исказили лицо Аномандера. И еще, шепнули тихие голоса в голове Вренека, разочарование.
– Айвис и его отряд в твоем распоряжении. Может быть, брат, Айвис поедет с нами к Тарну?
Аномандер закрыл глаза рукой и ответил: – Он будет в восторге.
– Позволь, я сам доставлю приглашение, – сказал Сильхас, хватая поводья и посылая коня в движение. Вренек сказал Сыну Тьмы: – Милорд, я должен идти в Цитадель.
– Неужели?
– Поговорю кое с кем.
– Действуй от моего имени. У ворот передай, что я скачу с братом к Тарну, и лишь от нетерпения Урусандера зависит, вернусь ли я в Цитадель перед битвой. – Он на миг всмотрелся во Вренека и снял серебряный обруч с левой руки. – На нем мой знак, но даже это может оказаться сомнительной помощью – город переполнен, настроение толпы переменчиво. Прячь мой подарок, Вренек, проходя по улицам.
Вренек подошел взять обруч.
– Не станешь ждать заложницу Друкорлат и остальных?
– Нет, сир. Хочу идти сейчас же.
– Завидую твоему зрению, столь чистым глазам и столь острому желанию.
Вренек оглянулся на призраков, заполонивших ров, потом туда, где Айвис разбил лагерь – и увидел там много иных духов. Их было едва ли не больше, чем деревьев. – Милорд, – ответил он, – я не всегда вижу то, чего желаю. Иногда вижу слишком многое, но не понимаю ничего.
– Значит, ты покинул время детства. Когда будешь печалиться скучному течению лет, вспомни сей миг.
«Вспомню, хочется или нет». – Благодарю, милорд, за спасение жизни. После Цитадели я пойду к Тарну, с копьем в руке, и стану сражаться за вас.
Обещание должно было польстить лорду, но лицо Аномандера казалось запавшим, будто он стремился скрыться от обещания, сулящего горе, не гордость. Вренек вытянулся. – Вы мстите, милорд, как буду мстить я.
– Тогда, отозвался воин, – как могу я отвергнуть тебя? До встречи, Вренек.
Кивнув, Вренек согнулся в поклоне. Забросил копье на плечо и ступил на мощеный тракт Харкенаса.
Духи следили за ним, но молчали, как и все скопище призраков-богов.
«Может, это и есть смерть. Место, в котором ты понимаешь, что сказать нечего».
– У зависти много зубов, – говорил Празек, скача рядом с Датенаром во главе колонны. -Для мужчин вроде нас с тобой любовь сулит пухлые щечки, мягкие губки и лоно невыразимого восторга, или, совсем наоборот, небритый подбородок и мужественную нежность... гмм, если таковая бывает. – Он замолчал, обдумывая. – Удивляться ли, что другие глядят на нас, ощущая угрызения и укусы злости? Короче, зависть.
– Я изучил, дражайший Празек, множество искусных описаний любви по сочинениям самых бездарных поэтов и бардов века нашего и веков прошлых. Что, откупорить зловонную яму? Знаешь это? "Любовь, как пес, каталась в рыбной жиже".
