Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 56 страниц)
В этот миг От понял, что время действительно пришло. Глазами, полными слез, он поглядел на Худа. «Прощай, Кория Делат. До новой встречи, а она, несомненно, будет. Пусть окончится нынешнее мгновение. Ведь без конца не...»
– Аратан!
Натянувший тяжелый плащ для защиты от резкого холода вне башни Готоса Аратан обернулся и увидел Корию, за ней, на полшага, некоего Бегущего-за-Псами.
Ночь казалась непостижимо темной, поднялся ветер, несущий влагу от западного моря. Соль пустошей жгла глаза. – А, – сказал Аратан. – Похоже, это тот, с синими глазами и веснушками на руках.
Скривившись, Кория ответила: – Зови его Ифайле.
Бегущий поклонился и улыбнулся. – Аратан, сын Драконуса. Я много слышал о тебе.
– Он идет с нами, – заявила Кория.
– Еще один защитник, делающий мое присутствие все более необязательным. – Он отвернулся от них. – Я пойду с Худом. Даже Готос не остановит.
– Аратан...
Небрежно махнув рукой, он ушел в лагерь – ветер хлестал спину, соль растворялась в дожде. Поискал луну, но та исчезла с небес, лишь тонкая полоса звезд висела над восточным горизонтом, все остальное закрыли тучи.
Жалкая заря приближалась, хотя до просветления востока оставалось не меньше звона.
Покинув неровный край заброшенного города, он оглядел обширный лагерь, мятые полотняные шатры и деревянные хижины, россыпи костров, угасавших в глубинах ночи. Поначалу казалось: непогода загнала обитателей внутрь, ибо он не увидел никого.
Аратан продолжил путь, ища одинокую бледную звезду – костер Худа. Джагуты должны сгрудиться вокруг него, какой плохой ни была бы погода. Однако он увидел лишь одну фигуру, увидел со спины.
– Худ?
Услышав его, фигура повернулась.
Мокрые полосы прочертили впалые, покрытые шрамами щеки Гетола. Видя Аратана, он сказал: – Они ушли.
«Как?» – Нет, они не могли!
– Ты никак не был предназначен для этого. Готос оставил тебя под мою опеку. Я отведу тебя домой, – сказал он и кивнул кому-то за спиной Аратана. – И этих тоже.
Обернувшись, Аратан увидел Корию с Ифайле. Подскочил к ней: – Ты знала!
– Я ощутила их уход, если ты об этом.
– Уход? Куда? Они бросили... всё!
Девушка пожала плечами.– Думаю, нет смысла тащить туда вещи.
Ифайле тоже заплакал, но не угасил в Аратане гнева, чувства измены.
– Они вышли за пределы времени, Аратан, – говорила Кория. – Омтозе Феллак всегда подталкивал к... – Она замолчала, подыскивая слово.
Кашлянув, Гетол предложил: – Соблазну застоя, Кория Делат. Весьма наблюдательно. Однажды, вероятно, ты увидишь, что Джагуты могут делать со льдом.
Аратан беспомощно озирался. Наконец поднял руки: – И что? Я брошен снова? А как насчет моих желаний? Ох, да ладно тебе! Просто делай что сказано!
– Путь ведет тебя в Куральд Галайн, – сказал Гетол. – Куда пойдешь там – целиком твой выбор. Но позволь сказать ясно: Готос закончил с тобой. Вернул дар.
– Но отца там не будет, верно?
– Ты хочешь его отыскать?
Аратан помедлил, поморщился. – Не особенно.
– Почти рассвело. Я соберу провиант. Предлагаю отправиться сегодня же.
– Я не мог даже сказать им "прощайте"?
– Думаю, ты уже сказал, Аратан. Итак, Владыка Ненависти наслаждается обновленным одиночеством. Хочешь отравить его радость?
– Он никогда не радуется.
– Шаблонные слова, – извинительно пожал плечами Гетол. – С нами, похоже, Бегущий-за-Псами. Забавно. Встретимся на заре? У старых восточных ворот города? То есть у двух обрубков, отмечающих то, что было дорогой. Ох, ладно. Идите к краю города, я вас найду.
Аратан смотрел в спину Гетолу, избегая сурового взгляда Кории. Потом отвернулся, увидел пепел Худова костра. Через него росли первые упругие травинки, яркая зелень ждала лишь солнечного света.
– Они мертвы, Аратан, – произнесла сзади Кория. – Или почитай что мертвы. Кого бы ты ни хотел найти там, за вратами... да, она еще там и будет ждать, сколь долго бы ты не медлил.
Он метнул ей взгляд и покачал головой. – Не так. Ты не понимаешь. И ладно. – Аратан потуже натянул плащ и сверкнул глазами, глядя в небо. – Куда пропала весна, во имя Бездны?!
ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ
Низина Тарн была широкой – три сотни шагов поперек в основании и вдвое больше вдоль. Боковые края были достаточно крутыми, их вырыли давно исчезнувшие ручьи, а северный склон довольно пологим, его там и тут усеивали кусты, посаженные лет шесть назад; они росли плохо и вряд ли могли помешать действиям вражеского командования.
Южная же сторона была более крутой, неровной и каменистой. Трое Андиев остановили коней на гребне склона. Горбясь в седле, Райз Херат смотрел, как Сильхас Руин обозревает местность, на которой скоро состоится битва. Внешне брат Аномандера воплощает все, необходимое командующему. Прямой и благородный, суровое лицо, он на своем белом коне мог бы занять постамент, словно отлитый в бронзе или высеченный из мрамора – «да, мрамор, белый как снег, белый, как кожа врагов. Торжественная статуя, двусмысленная в значении своем. Непонятно даже, на какой стороне ее ставить. Впрочем, оставим загадки и сомнения грядущим поколениям». – Сир, лорд Урусандер будет в восторге от местности.
Сильхас оглянулся, как бы раздраженный вмешательством в свои раздумья. – Как и мы, историк. Видите на дне слабый след старого потока? Он делит долину, как линейка. По нему мы станем оценивать тенденцию битвы. – Он помедлил. – Опишите всё тщательно, сир. Не здесь ли был легендарный первый лагерь Тисте? Не в это ли гнездо упали мы с полного пеплом неба?
– Прибежище утомленных, – кивнул Райз.
– Не кормились ли мы плотью мертвых драконов? Если есть хоть какая-то истина в легендах, историк, их кости еще могут лежать под землей и снегом.
«И скоро к ним ляжет множество других. Уже вижу погребальный костер. Наше прибежище осквернено, гнездо сломано». – Смею думать, командир, что в день битвы мы услышим в ветре стоны духов.
Сильхас Руин всмотрелся в него и кивнул. – Пошлите свою стрелу историк, когда увидите Вету Урусандера. Полагаю, будет хорошо, если мы оба будем ранены.
Верховная жрица Ланир кашлянула, подъезжая к мужчинам. – Вы слишком щедро рассыпаете семена позора, командующий, на головы Андиев, тогда как вина лежит на Лиосан.
– Позора? Верховная Жрица, простите, я не понял историка. Думал, мы говорим о горе, не о стыде. Хотя бы горе у нас общее?
– Сомневаюсь, что Хунн Раал согласится, – отвечала Ланир. Ее лицо было едва различимо в бледном свете зари.
– Как и, – добавил Райз Херат, и во рту вдруг стало горько, – лорд Драконус.
Сильхас нахмурил лоб. – Драконус?
Постоянно ощущая твердый взор Эмрал Ланир, Херат пожал плечами. – Вместилище гнева высокородных, препятствие радостному союзу Анди-Лиосан. Его нежелание объединяться ни с кем, в числе прочего, породило гражданскую войну.
– Я не готов думать так, – сказал Сильхас с неуверенностью.
– Жестокое суждение, историк, – заметила Ланир. – Но, увы, до печали точное.
– Лорд Драконус – муж чести, – воскликнул белокожий командир. – Отлично понимает опасность своего положения. На его месте, спорить готов, я поступал бы почти так же, учитывая обстоятельства.
– Неужели? – спросила жрица с удивлением. И кивнула сама себе. – А, поняла. Его появление на поле... здесь, может оказаться гибельным. Для нас. Тогда как Хунн Раал будет в восторге. Если не от возможности сразить консорта, то от большой вероятности увидеть, как дом-клинки знати покидают поле битвы.
Херат хрипло сказал: – Отлично, Верховная Жрица. Но можно быть уверенными, что лорд Драконус понимает дилемму. Тогда, как вы и говорите, честь победит уязвленную гордость, и он не покажется, оставшись с Матерью.
– Если не гордость заставит его потерять голову, то желание отомстить, – добавила Ланир, что, на взгляд Райза Херата, было вовсе лишним. Он отлично видел следы колебания на лице Руина. Понимал, что они со жрицей посеяли семена сомнений.
– Гордость – враг, – провозгласил Райз громко. – Отойди лорд Драконус в сторону – оставь положение консорта при Матери Тьме – сегодня все было бы совсем иначе.
– Но теперь, – вздохнула Ланир, – слишком поздно.
Сильхас надолго замолчал. Спина оставалась прямой, красные глаза изучали низину. Конь опустил голову и лишь изредка переступал копытами по мерзлой почве. «Статуя размышляет, как следовало бы всем статуям. Мгновение поймано вечностью, но вечность не так длинна, как они мечтали. Каменные очи устремлены в грядущее, кое грозит разрушением даже камню» . – Возможно, еще нет, – подал голос командующий.
Было трудно смотреть на командира, не бросив торжествующего взгляда на Эмрал Ланир. Дыхание вдруг замерло в груди историка. – Милорд?
– Не поздно. Я пойду в Палату Ночи. Потребую лорда Драконуса. Воззову к его чести.
– Муж чести, – проговорила Ланир медленно, будто подыскивая слова, – не позволит проливать слишком много крови ради своего имени.
"А Мать Тьма? Как насчет ее любви, цепями обвившей лорда Драконуса? Консорт или супруг – различие много меньше, чем считают почти все. Различие стало оружием, его схватили тысячи рук. Она приблизила его, чтобы умерить скорбь сердца. Боль по раздираемому надвое, уничтожающему самое себя королевству. Боль по разлученным детям, по Свету, льющемуся во Тьму. Щедрому, как кровь, жидкому как слезы.
Я не стану записывать. Не сохраню наши злокозненные манипуляции. На целые века мои чернила вымарают этот день, погрузят его в безмолвие. Пусть измышляют теории, бросают лот в пропасть мотиваций и тайных страхов. Пусть одни защищают Сильхаса Руина, а другие обвиняют его.
Иди же, командир, разбуди змею в логове. Лорд Драконус не сбежит, ибо она не позволит ему такой роскоши. Тут не его гордыня, а ее. Гордыня и любовь, сила первого как бы освящает последнее. Мы забрели, командир, в место, куда не стоило входить никому".
Он не отрывал глаз от линии на дне низины.
"Ибо мы сделали любовь женщины полем брани, и увидим, как ее возлюбленный станет жертвой.
Нет, не буду записывать".
Сильхас натянул удила, но заколебался. – Я воин, – сказал он. – Я не бегу от необходимости. Если нужно сражаться с Ветой Урусандером и его легионом, я поведу бой.
– Никто не сомневается в ваших достоинствах, – ответила Ланир.
Они ждали.
– И все же, – продолжал Сильхас, – если мир можно получить на грани резни, волей одного мужчины...
– Воззовите к его чести, – велела Ланир. – Лорд Драконус полон чести.
– Воля не одного, – добавил Херат, – но двух мужей. Такое будет помнить и восхвалять.
Сильхас скривился и Райз заподозрил, что зашел слишком далеко и даже что ошибся, оценив степень тщеславия собеседника. – Я буду, – зарычал Руин, – лишь глашатаем его совести. Когда затихнут отзвуки подков моего коня, мало что еще останется.– Он сурово поглядел на историка. – Надеюсь, это понятно.
Райз кивнул.
Все трое обернулись на стук копыт. На дороге из Харкенаса показались всадники. Кедорпул и Эндест Силанн.
Ланир подала голос: – Лучше вам уехать, милорд. Это мое дело, не ваше.
– Кедорпул обещал волшебство, – сказал Сильхас.
– В битве этого следует избегать, милорд.
Сильхас Руин развернул скакуна. Он встретит приехавших на узкой тропе, но едва ли обменяется с ними парой слов. – Поскачу в Палату Ночи, – объявил командир. – Но это дело, Верховная Жрица, не им обсуждать. Остудите их. Обманите, если нужно, но не дайте встать на моем пути.
– Как скажете, милорд.
Сильхас уехал, переводя коня в быстрый галоп.
Райз Херат оглянулся на долину. – Итак, мы это сделали, – сказал он тихо.
– Бросьте такой тон, – рявкнула Ланир. – Осуждением вы ничего не добьетесь. Нельзя предугадать, к чему приведет беседа с Драконусом. Дело ушло из наших рук, историк.
Однако он покачал головой: – Помогает ли ваш дым, верховная, заполнить тело и ослепить чувство вины? Если так, боюсь, я присоединюсь к вам. Наглотаемся мути до полной бесчувственности, и пусть мир несется куда хочет. Пусть облака заполнят наши вены, поглотят камеры сердец, пусть шепчут, суля забвение.
Если она и хотела резко ответить, то осеклась – прибыли Кедорпул и Силанн.
– Верховная Жрица! – крикнул Кедорпул, натягивая поводья. – Меня третируют, мне не говорят ни слова! Не пора ли обсудить битву? И куда он скачет?
– Не обижайтесь, – отвечала Ланир. – Время еще есть. Командиру нужно за многим проследить. Скажите, вы доставили новости о Легионе Хастов?
Кедорпул нахмурился и потряс головой. – Ничего с юга, и это уже тревожит. Нельзя надеяться на победу над Лиосан при помощи одних лишь домовых клинков.
– Тогда какого рода планы вы желали обсуждать? – удивился Райз.
– Мое волшебство, разумеется! Оно находит форму.
– Форму?
– Я измыслил зловещий план, историк. Готов противостоять Хунну Раалу.
Херат поглядел на Эндеста Силанна. Тот казался истощенным, постаревшим, запуганным. Херат заподозрил: он пришел сюда не по своей воле. Ладони крепко замотаны льняными бинтами, на них золотистые разводы и алые кляксы. Грубый шерстяной плащ защищает от холода, но голова обнажена. – Эндест Силанн, вы принесли благословение Матери новоявленной магии Кедорпула?
– У нее темный вкус, – ответил жрец, не встречаясь с историком взглядом.
– Значит, она одобрила?
Чуть помедлив, жрец покачал головой.
– У нее мириады аспектов, – вмешался Кедорпул, круглые щеки ярко пылали, и весь он походил на ожиревшего ребенка. – Многие силы ею не замечены или не признаны. Я тяну из них, удостоверяясь, что не нарушил ее спокойствия.
Эндест искоса глянул на Кедорпула, будто объяснения его не удовлетворили, но промолчал.
Ланир кашлянула, прочищая горло, что делала в последнее время слишком часто. – Увы, ваш путь оказался напрасным, вы измучили Силанна. А ваши движения странно торопливы, Кедорпул. Я озабочена. Говорят, излишнее рвение опасно ослабляет контроль над магией...
– Так говорят лишь погруженные в полное невежество!
– Следите за манерами, сир! – воскликнул Херат.
Кедорпул обернулся к нему с ухмылкой: – А вы понимаете еще меньше, историк. Вы потрясены, пути ваших мыслей прерваны. Что ж, всему миру пора испытать грубое пробуждение.
– Так звоните в колокол раздора, жрец, – ответил Херат устало, – и радуйтесь, видя, как мы разбегаемся от гула.
Оскалившись, Кедорпул развернул коня и яростно ударил по бокам. Удивленное животное скакнуло, колотя копытами по мерзлой почве.
– Молю, пусть он упадет, – пробормотал Эндест, следя за отъездом Кедорпула. – Пусть быстрее спустится его ночь, но никогда не придет заря. Пусть сломается шея, раскатив по снегу новоявленные амбиции. Пусть неловкое тело попадет под копыта, пусть ужас природы пред его замыслом останется ложным.
– Мощное проклятие, – сказал Райз Херат, до костей содрогнувшийся от тона собеседника.
Эндест Силанн пожал плечами. – В моих словах нет ничего мощного, историк. Мое дыхание, как и ваше, может лишь извергать бесполезные предупреждения, перемещая пригоршни воздуха, но ветер быстро развеет их. Все наши слова вызовут меньше последствий, чем взлет воробья с ветки.
Райз Херат не нашел возражений.
Но Эмрал Ланир сказала: – Вы можете удивиться, жрец. Простые слова развязали гражданскую войну, и наши судьбы зависят от слов, кои будут вскоре произнесены – или нет – в Цитадели.
Снова дернув плечами, Эндест Силанн промолчал. Послал лошадь к краю долины и снова застыл, отпустив поводья. Начал разворачивать бинты на руках.
– Что вы делаете? – спросила Ланир.
– Показываю ей поле битвы, – сказал Силанн, не оборачиваясь.
– Зачем?
– Увидеть конец зимы, Верховная Жрица. Непорочный снег на дне. Пустые склоны, никому не нужные края. Тихое бормотание благого ветерка. Мир дарит нам свои подарки. – Он воздел ладони, с которых капала кровь. – Общий наш порок – делать чудесное привычным, а привычное оплетать колючей лозой презрения.
– Возможно, вы мучаете ее, – возмутилась Ланир.
Эндест медленно опустил руки. – Ее? – удивился он.
Они смотрели, как он наматывает бинты. Это оказалось трудно, ведь с ладоней лилась кровь. Херат был рад, что жрец не обращал кровавые очи на него. «Она узрела бы слишком многое. Моя богиня, свидетельница моей вины».
Ланир взглянула на тропу. – Если Кедорпул догонит Сильхаса...
– Молюсь, – сказал Райз Херат, – чтобы тот зарубил его, вспылив.
Услышав, Эндест Силанн резко обернулся в седле. И кивнул. – А, теперь вижу.
– Неужели?
– Да. Вы кладете ее на алтарь любви и превращаете в нож свой гнусный член. – Он воздел руки – теперь замотанные, теперь слепые. – Она никогда не простит его.
– Лучше его, чем целые тысячи, – отозвалась Ланир, но оникс ее кожи стала серым.
Эндест взглянул ей лицо и склонил голову. – Увы, жрица, при всех ваших махинациях падет не он один. Волей богини нельзя пренебрегать.
Укор заставил Райза заледенеть, а Ланир лишь отвела глаза, явно выказывая несогласие. – Эндест Силанн, – вздохнула она. – Ваше имя проклинают на городских торжищах. Ваше бездумное благословение привело дракона. Народ вынужден был голодать. Сама вера в Мать Тьму претерпела урон в глазах горожан, и благословение ее снизилось в цене среди многих. Вы сделались незваным пророком и я не знаю, что с вами делать. Разве что понизить в жреческом ранге? – Она твердо смотрела на него. – Вы снова простой аколит, сир. Впереди тяжкий путь искупления. Да, возможно, смертному его не одолеть.
Если она надеялась уязвить мужчину, громкий смех оказался неожиданностью. Он снова поклонился. – Как угодно, Верховная Жрица. С вашего позволения, я вернусь в Премудрый Град искать отблески, достойные этого названия.
– Не ожидайте приглашений на совет, – прошипела она.
Он улыбнулся. – Никогда не ожидал, Верховная Жрица. Но я понял намеки и буду им следовать. Готов вернуться, быть забытым и никому не заметным. – Неловко перебирая поводья, он заставил коня развернуться к дороге и медленно отъехал.
Историк и жрица долго не разговаривали, но и не выказывали желания вернуться назад. Наконец Ланир произнесла: – Если Кедорпул докажет свою силу, станет самым полезным воином в противостоянии.
– Тогда следует починить мост и первой его пересечь.
– Подкуплю его привилегиями.
Историк кивнул: – Тактически ничто не оказывается более выгодным. Раздувайте тщеславие, полностью используйте гнев.
– Такие уловки не удались бы с Эндестом.
– Верно.
– Он остается опасным.
– Да. Пока Мать Тьма использует его.
– Я подумаю, что можно сделать, – сказала она, вытаскивая глиняную трубку и кисет ржавого листа в смеси с еще чем-то.
– Он держал ее внимание отвернутым от нас.
– И что?
– Значит, знал. Знал, что она может увидеть. – Историк покачал головой. – Поглядите на нас: таимся от своей богини, уповаем, что она останется не ведающей. Пророк Эндест Силанн ходит среди простого народа. Развязывает ладони, и она не может отвернуться, не может моргнуть. Вы думали, он этим осуждает неверующих, заблудших, полных себялюбия? А я думаю, он пытается обвинить ее саму.
Ответ она не нашла. Лишь принялась забивать чашу трубки травой. Достала уголек из серебряной эмалевой коробочки, как и всегда, привязанной к поясу на ремешке. «Мы существа привычки и обычая, повторяем то, что приятно. Увы, слишком часто мы повторяем и узоры несчастий. Любой историк не может не заметить... От мирских мелочей до великих событий мы перечерчиваем одни и те же карты – хватит для книги, хватит для целой жизни».
Она дымила на ветру.
«Облака внутри и снаружи. Закройте меня от себя самого, дабы я ощутил себя благородным героем, достойным статуй. Да, во мне что-то есть».
Эндест Силанн нагнал Кедорпула. Тот вел коня под уздцы и мрачно поглядел на замедлившегося всадника. – Проклятая тварь потеряла подкову. Я-то надеялся настичь Сильхаса Руина.
– Ты на многое надеешься, – отозвался Эндест.
– От тебя было мало пользы. Некогда я считал тебя другом. А теперь не могу понять, кто ты.
– Очевидно, я снова простой служка. Наказанный за поход на рынок. И, похоже, выпавший из доверия. Хотя интересно: это меня верховная жрица желает не пустить на совет, или Мать Тьму?
Кедорпул пнул камень и смотрел, как тот катится в придорожную канаву. – Элементная Ночь. Недолгими оказались поиски. Она не правит своими владениями, Эндест. Уверяю. Они обширны. Там есть реки, озера силы, но она не знает о них. – Он поглядел на Эндеста пристальнее. – Что же ты умозаключишь? Что наша богиня – самозванка?
– Если не она правит тем королевством, Кедорпул... то кто?
– Хотел бы знать. Возможно, – добавил он, – трон остается не занятым.
– Необузданные амбиции, Кедорпул, могут изуродовать самое мягкое и доброе лицо.
Собеседник скривился и плюнул. – Теперь я ведун. Мир подчиняется моей воле.
– Но по мелочам, уверен я.
– Издеваешься?
Эндест Силанн потряс головой. – Советую сдержанность, зная, что не буду услышан. Ты сказал, внутри королевства ночи есть источники силы, многие никем не захвачены. Ты прав.
Глазки Кедорпула сузились сильнее. – Что ты знаешь? О чем она тебе рассказала?
– Она мне ничего не говорит.
– Ты всегда был слишком уклончивым, ты не нравился мне, Эндест Силанн.
Эндест уже различал впереди стены Харкенаса: угрюмую черную линию на горизонте. Медленно ступавшая по ледяной дороге лошадь будто выбивала торжественную дробь. – Ведовство, магизм, волшебство, алхимия, тавматургия. Мириады искусств, каждое чудесно в своих возможностях и совершенно деструктивно в целях.
– Объяснись.
Эндест улыбнулся. – Ты похож на Сильхаса Руина. Упрощай, низводи, дели и решай. Отлично. Сила, коей ты овладел, по сути – путь обхода. Она скользит мимо обыденной реальности. Тянет незримые энергии, чтобы исказить природу. Налагает порочную волю на каркас мира, на его законы, правила и склонности. Короче говоря, это мошенничество.
Кедорпул помолчал, не сразу кивнув. – Я готов признать. Дальше.
– Обманывают ради нарушения законов, каковы бы ни были законы. Ветер зимы вгоняет холод в кости? Простое заклинание согреет тебя изнутри. Но можно просто одолжить шубу. Ты выберешь первое, ибо это потребует меньших усилий. Все дело в удобстве. – Он чуть запнулся. – Тысячи врагов идут на тебя маршем. Вытаскивай меч, готовься к целому дню тяжкой сечи. Или, махнув рукой, испепели всех. Как видишь, каждый раз ты следуешь удобству. Но сколь холодна, сколь жестока эта мера? Подумай о строе солдат. Подумай о каждой жизни, брошенной в игру на поле, подумай о долгой битве, раненых и убитых, о согнутой и сломленной воле. Среди них будут выжившие. Каждый благословит свою удачу. Каждый вернется домой, бросит тюк с доспехами и перевязь у двери, и с плачем обнимет любимых. Возможно, соберутся детишки, глаза горят радостью, как бывает лишь у детей. – Он сощурился, различив громадины башен Цитадели. – Но махнешь рукой... Все гораздо проще, быстрее, и ты назовешь это милосердием, предупреждением страданий и боли. Неси смерть внезапную и абсолютную, иди по полям пепла. Ты быстро успокоишься – то ли дело брести по полю трупов, в сопровождении стонущего хора?
– Взмах руки, – зарычал Кедорпул. – Хунн Раал был бы в восторге, освоив такой жест.
– А ты готов сравниться с ним в силе разрушения? Так почему бы не выставить вас в одиночном поединке. Наши чемпионы магии, дуэль до смерти?
– Если так, наша роль не будет отличаться от роли армий, верно?
Эндест кивнул. – Но в армиях выше счет тел, больше тревожная цена потерь. Для сражающихся и для тех, что не сражались. Все мы ранены войной. Даже командиры. Те, что настаивали на необходимости, сидя в безопасных крепостях и дворцах. Даже они платят цену, хотя немногие наберутся смелости это признать.
– Ты снова пустился в абстракции, Силанн. Дурная привычка. Сейчас время прагматиков. Даже ты можешь понять. Впрочем, мы зашли не туда. Ты говорил о подсмотренных мистериях.
– Разве что... У меня свои обманы, Кедорпул. Но в них нет коварства. Их сила, насколько могу судить я сам, лежит в поддержании. Защите. Обороне.
– Так ты будешь на битве?
– Да.
– Сможешь защитить нас от Хунна Раала?
– Полагаю, что смогу.
– Тогда в Бездну их! Мы сможем выиграть войну!
– Помни, Кедорпул: если можно подавить магию Раала, то и твою можно.
– Если так, дело снова решат мечи и щиты.
Эндест Силанн кивнул. – Да. Весьма... неудобно. Но вижу на обеих сторонах – независимо от исхода – множество благодарных мужей и жен, массу радостных детишек. Вижу слезы радости и облегчения, такой поток любви, что треснут небеса над нами.
Кедорпул замер, бросив поводья. Закрыл лицо руками и ударился в рыдания.
Эндест Силанн остановил коня и неуклюже спешился. Подошел к старому другу и обнял его. – Пойми, – шепнул он мужчине, оросившему слезами ладони, – я смею верить. Но не вполне уверен. Возможно, я сумею оглушить его один раз, спасти некоторых, но не всех. Умоляю тебя, брат: удали коварство из своей силы. Выжми ее, пока не вытечет последняя капля. Защищай нас. И не более того. Стань стеной против бури. Ненависть легко найдет путь в волшебство. У нас есть причины страшиться нового мира.
Прижавшись лицом к плечу Силанна, Кедорпул порывисто кивнул.
Так они стояли в тусклом свете полудня, а лошади щипали жалкую траву на краю дороги.
Келларас стоял, облаченный для битвы. Вокруг домовые клинки лорда Аномандера готовили снаряжение. Молчаливые мужчины и женщины заполнили арсенал, металл и кожа бормотали в естественном несогласии – к счастью, без слов, но грозно.
Пришла весть. Легион Урусандера всего в полудне пути.
Дом-клинки других знатных фамилий прибывали в Харкенас, занимая временные лагеря на площадях и рынках или внутри высоких стен городских имений.
В юности Келларас повелевал своим страхом – и готовясь на битву, и в самой битве. Он даже находил некий вид радости в простоте сражений. Похоже, иные споры можно разрешить, лишь когда улетают последние слова, когда неуверенность гибнет под ударами клинков. Но говорили, что в битве будет участвовать колдовство, от коего не спасут ни доспехи, ни щиты. Окружавшие его дом-клинки собирались в безмолвии, и тишина была густой от ужаса. «Потому что любой из нас сделался ненужным, бесполезным, как палка против железных мечей. Мы встанем, только чтобы быть сраженными издали? Хунн Раал покончит с честью, хотя начал всю драку во имя добродетели? Может ли один убить всех?»
Домоправитель вошел в помещение. – Сир, лорд Сильхас Руин вернулся в Цитадель.
– Один?
– Кажется, сир.
Келларас поправил перевязь, вспоминая, как в прошлый раз встретил Сильхаса в холле Цитадели. Тогда он надел полный доспех. Ярость военачальника была обжигающей. "Твой наряд шепчет о панике", бросил он. На этот раз, увы, капитан не ожидал укоров. Кажется, прошло так много времени. Тысяча извинений за каждый шаг... все лежит за спиной бесполезными грудами. "Время жует будущее и выплевывает в прошлое. И каждый миг, пойманный вечным и неизменным настоящим, полон бессилия и страха.
Сильхас прибыл один. Историк, ты не решился возвращаться, чтобы видеть всё? Так стой в стороне. Мы будем игроками твоей повести, безымянными, как игральные фишки. О, хотя бы упомяни наши отряды. Раздай вспомогательные роли, позволь прятаться в тенях.
Пелк, как я скучаю по тебе".
Вслед за домоправителем он вошел в главную палату, где лежал на полу чернильный Терондай и мошки пыли танцевали в воздухе. Он слышал, как открылись внутренние двери, хотя лязг и скрип заглушали деревянные двери зала. Сильхас Руин сейчас появится. "Готовый взорваться приказами, ты придешь, словно горящий факел, рассеивая тени каждым биением языков пламени.
Райз Херат, к чему стеснение? Ты выехал с ним. Ты уже не в силах свидетельствовать творящееся? Вождь одиноко возвращается в Цитадель, дабы встать, как остров среди опасного шторма. Мы попали в водоворот истории, о историк, и в конце – когда погаснут все яркие факелы – мы шагнем в тень, мы, отряды безымянных, ненужные и необходимые жертвы.
Слушай же, историк. Брось в поток достаточно много трупов, и любая река выйдет из берегов. Против наводнения не устоит никто".
Двери распахнулись. Глаза Сильхаса Руина метали молнии. Лорд кивнул на ходу и бросил: – За мной, капитан, – пройдя мимо.
Келларас двинулся за белокожим воином. Безжалостная скорость, вождь мчится по коридору, направляясь, понимал Келларас, в Палату Ночи. Он ощутил почти унижение, спеша вослед, словно оказался на поводке. Каждый шаг – сдача, отказ от своей воли. Нечто внутри – мрачное, как обиженный ребенок, руки сжаты в кулаки – хочет вырваться наружу. И это, понял он почти с потрясением, правильно. Вечные извилины жизни, бесконечные сцены столкновения воль, шерсть дыбом, клыки выползают из-под оскаленных губ. "Трусливый пес наверняка укусит, не так ли? Они застают нас в худшие моменты, эти мужчины и женщины, которые должны править, но только толкают нас против тех, кто еще слабее. Такова их игра, не всегда осознанная, они уверены, что мы не восстанем против хозяев – пока враг остается в пределах досягаемости нашей тупой, оскорбленной ярости.
Что же ощутят солдаты Урусандера, когда последние враги разбегутся с глаз долой? Никого не осталось для обиженного ребенка. Игра окончена, хозяева велят идти домой.
Но смотрите на нас сейчас, как мы готовимся к привычному унижению. Как стремимся к ярости, столь знакомой и простой. Дитя внутри не выросло. И, помоги мне Бездна, не хочет расти".
Вдоль длинного коридора, по неровному, просевшему полу. У недавно починенных дверей из посеревшего черного дерева Сильхас Руин положил руку на кольцо и помедлил, оглядываясь на Келлараса. – Будь ближе ко мне, капитан.
Келларас кивнул, и этот жест усугубил унижение. Мысли закрутила сумятица, он ощутил какую-то ненависть к себе. «Вот, прости меня Мать, проклятие отдающих честь. Волк ведет стаю, остальные подставляют глотки».
Сильхас Руин открыл дверь и вошел в Палату Ночи. Келларас вошел следом.
Даже дар сверхъестественного зрения не мог побороть царившую внутри темноту. Даже слабое свечение дверного проема обрывалось в нескольких шагах.
– Закрой дверь, – велел Сильхас Руин.
Келларас потянул створку. Новая щеколда упала без звука.
Он вполне мог бы закрыть глаза. Остальные чувства тянулись и отдергивались, мир сузился до медленного биения сердца, хриплого дыхания. Мертвенный воздух лип к коже.
Сильхас Руин заговорил, испугав его. – Владыка Драконус? Пришло время!
Эхо быстро затихло.
– Легион Урусандера близок к низине Тарн! Скажите, Драконус, где ваши дом-клинки? Прошу отдать их под мое начало. Прошу понять необходимость вашего отсутствия на поле битвы.
Ему отвечало безмолвие.
Келларас слышал, как переминается Сильхас Руин – тихий стук кольца о рукоять меча, скрип подошв по глинистой почве. – Она не понимает, – сказал военачальник. – Нужно поговорить как мужчина с мужчиной.
Через миг лорд Драконус проявился, нереальный, окаймленный серебристым светом, словно тело его отражало нечто незримое – слишком холодное для пламени, слишком яркое для лунного света. – Сильхас, – сказал он, и улыбка сделала лицо мягче.
