Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 56 страниц)
Аратан поднял кресло на задние ножки, опираясь о запотевшую стену. Глаза его были прикрыты, но он видел Готоса, сидевшего все так же одиноко, в ожидании – или не ожидая ничего, лишь постукивая ногтями по старой деревяшке. Напряжение заставило трещать горячий воздух.
Звук справа заставил его чуть повернуть голову, увидев на пороге синекожую женщину. Она была приземистее Тисте, ноги толстые, лицо круглое, глаза коричневые, почти черные. Кривой нож висел на кожаном поясе, выпирающий живот явно знал толк в эле. Говор ее звучал странно. – Была весть о собирании офицеров Худа, я слышала.
– Его офицеров? – От удивленно озирался, хмурясь. – Ну конечно. Вот мы сидим, избранные и особенные, пусть лишь в своем разумении. Но обрати внимание на хозяина, творца своей кончины – и нашей, если его воля возобладает. Подруга с моря, позволь представить Владыку Ненависти, Готоса, противника Худа во всех делах. Он яростно искушает нашу торжественную клятву. Входи, подруга: мы, глупцы, отчаянно ищем твоей помощи перед лицом иссушающего потока.
С неуверенностью она вошла и взяла кресло, сев с другой стороны стола, почти напротив Аратана. Темные глаза уставились на него, голова слабо склонилась в приветствии.
– Да, – сказал Варандас, предлагая женщине кубок, – этот ребенок пойдет с нами. Столь юный, чтобы бросить вызов смерти. Столь смелый и беззаботный, ведь ему обещана долгая жизнь – обещание, в которое верят лишь юнцы, верно. Остальные из нас, что естественно, уже давно подавились отстоем и успели проблеваться. Будем ли мы его отговаривать? Ну, если самому Готосу не удалось, стоит ли нам надеяться?
– Если мы дрогнем, – обратился к женщине Буррагаст, – добавь щит в наш строй, скажи свое имя и поведай историю, если не стесняешься незнакомцев.
Она взглянула в кубок, выпивая вино, и отозвалась: – Не вижу ценности в своем имени, ведь я уже сдалась судьбе. Я молюсь, чтобы меня не помнили. – Глаза ее обратились к Джагуту во главе стола. – Никогда не думала, что окажусь в одной компании с Владыкой Ненависти. Я польщена и, что важнее, рада его равнодушию. – Она помедлила, озирая остальных, потом снова обратила внимание на Аратана. – Ты уже проиграл битву с Готосом, он бросает в тебя доводы, а ты оправдываешь ими свое безумие. Это чувство станет привычным, как думаешь? Но ведь смерть ведет с нами такой же диалог.
От вздохнул. – Ох, пусть кто-нибудь перехватит Серегалов и тех деятельных Бегущих-за-Псами, что наверняка идут на наше сборище. Стреножьте и глашатая Форулканов, стяните узлами ее лодыжки, пусть лежит на хладных камнях. Высеките Жекков, пусть убираются с визгом. Я и сам не знаю, сколько еще выдержу. Эй, Варандас, отдай кувшин.
Они выпили. Они промолчали, и тишина затянулась. Когтистые пальцы отмечали течение времени.
– Он меня утомляет, – пробурчал наконец Варандас. -Поражение сделало меня тупым, слишком тупым, чтобы услышать его мудрость.
– С нами то же самое, – заверил От. – Готос проиграл. Возвеселитесь же все. – Он взглянул на стол и добавил. – Не хотите? Ладно.
Буррагаст встал первым, чуть пошатываясь. – Я вернусь к Худу, – сказал он, – и доложу о капитуляции соперника. Мы, друзья, выдержали первую атаку. – Он воздел пустой кубок. – Смотрите. Я забираю трофей, добычу войны.
Махнув рукой, он пошел прочь, сжимая оловянный кубок, словно тот был из золота и усыпан каменьями. Миг спустя Варандас последовал за ним.
Потирая осунувшееся лицо, От кивнул, как бы соглашаясь с некоей думой, и поднялся. – Готос, ты снова оказался слишком великолепным и невыносимым. Итак, я отступаю. Нет сомнений, Кория ждет в засаде – удивляться ли, что я бегу навстречу смерти?
Когда От вышел, синекожая – так и взиравшая неотрывно на Аратана – тоже встала. Поклонилась в сторону Готоса и сказала юноше: – Последняя война не должна стать для тебя первой, мальчик. Ты не понимаешь главного.
Он лишь молча покачал головой. Капитуляция души должна остаться тайной. Изо всех процветающих здесь клятв лишь эта казалась ему достойной верности.
Скривив лицо, он ушла.
Оставшись наедине с Готосом, Аратан подал голос. – Я ожидал хоть одного Азатеная. Они в лагере. Их немного. Держатся наособицу.
Пальцы выбивали ритм.
– Думаю, я хочу услышать ваши последние аргументы, – сказал Аратан, щурясь на Владыку Ненависти.
И тут же Готос резко встал, направившись к письменному столу под окованным инеем окном со свинцовой рамой. – Пусть не говорят, – шепнул он, – что я не приложил всех сил. Ну, Аратан, мне нужно больше чернил, а тебя ждет очередная кипа.
Аратан склонил голову в кажущемся смирении, а точнее – чтобы скрыть улыбку.
Трое синекожих воинов бросили вещи на землю около природной стены из валунов, на вершине одного из которых сидела Кория. Вглядываясь вниз и гадая, заметили ли ее, девушка изучала игру длинных, подобных жилам теней на мерзлом грунте. Женщины и мужчина разбивали себе стоянку, тени следовали за каждым шагом.
«Тени предают волю. Не следи за плотью, следи, как воля плывет подобно воде или чернилам. Хватит, чтобы заполнить тысячу пустых сосудов. Тысячи майхибов. Но ни одна тень не сдвинет камушек, не согнет сучок, не шевельнет лист. И сосуд, наполнившись, остается пустым. Вот урок воли».
Мужчина внизу принес небольшой железный очаг на четырех растопыренных ножках, поставил у стены. Вывалил тлеющие угли из корзины с крышкой на дно, начал добавлять куски какого-то камня, походившего на пемзу. Поднялось зеленое пламя, кончики языков блестели золотым и синим. Разлившееся тепло поразило Корию особой интенсивностью.
Ритм их речи казался странным, но слова были понятны. Эта деталь осталась в памяти как нечто необычное, требующее обдумывания. Но сейчас ей было довольно возможности улизнуть из укрепленного лагеря, сидеть и прислушиваться, став менее чем тенью.
Одна из женщин сказала: – Толпа на целый город.
Вторая, моложе и ниже ростом, раскладывала порции еды – сушеную рыбу и водоросли. Она пожала плечами: – Важно ли, куда нас вынесло? Я видела Хираса, плыл по волне с угрем во рту. Толстым, будто черный язык. У Хираса не было глаз, но язык не прекращал ворочаться.
– Кто-то сказал, здесь есть офицеры, – продолжала первая. – Командный шатер или даже здание. – Она качнула головой. – Наша капитан-самозванка ничего не рассказала, но у башни была краткая встреча.
– Какая разница, – заметил мужчина, отодвинувшись от слишком сильно раскалившихся камней в очаге. – Поражение несется по ветру, но ветер слабеет, едва ты покинешь алые воды. На этом берегу я не видел ничего, намекающего, что с нами было. – Он замялся. – Мы в безопасности.
– Остались перевернутые корабли, – сказала молодая женщина.
– Прилив их заберет, – заверил мужчина. – Пески тут на лигу длиной, не видно рифов и гибельных камней. – Кажется, он сердито посмотрел на женщин. – Теперь они годятся на одно – стать гробами.
Юная женщина фыркнула. – Слишком быстро ты забрал пламя, Кред, а с ним и Право Живых.
– Я быстрый и сообразительный, Стак, – отозвался Кред, беззаботно кивнув.
Старшая женщина подтащила к себе флягу. Свернула крышку, пошлепала ладонью по плескавшейся внутри воде. Закупорила вновь и сказала со вздохом: – Нужно вытянуть соль. Это проблема.
– Почему? – удивилась Стак. – Пусти кровь и дело сделано.
– Мы на суше, – бросила старшая. – Здесь есть лики магии, даже сильнее, чем в море. Почти все незнакомые. – Она огляделась, простерла руки. – Мы слишком слабы, чтобы заключать сделки.
– Хватит трусить, – не унималась Стак. – Нам нужна свежая вода.
Старшая скривилась и поглядела на Креда. – Что думаешь?
Кред пожал плечами. – Нам нужна вода, да и горсть соли не повредит. Для торговли. Бегущие-за-Псами из внутренних районов возьмут ее и дадут хорошее сырое мясо. Я, Брелла, сохранил угли живыми – мне еще не нужно встречаться со странными духами.
– А если придется?
– Нельзя спорить с необходимостью, Брелла. Урони немного крови, поглядим, кто придет.
Да, магия ныне проносится по лагерю. Тысячи путей, бесчисленные тайные обряды. Кажется, правила быстро множатся, создаются сложные схемы, предписания, и ни один ведун, ни одна ведьма не готовы с ними согласиться. Кория подозревала: ни один из ритуалов не имеет ни малейшего значения. Сила – темный посул, темнота обещает тайну. "Письмена на песке.
Но однажды песок станет камнем".
От объяснял насчет крови, незримых вихрей, что плывут по всем пределам. Безумство одинокого Азатеная по имени К'рул. Жертвоприношение глупого бога. Тоска и страдание Худа – ничто в сравнении с тем, что наслал на мир К'рул, но именно здесь, в нелепом лагере с тысячами незнакомцев, Кория начала ощущать происходящие столкновения.
"Смерть. Спина мира, повернутая к чуду жизни. Никакая магия не плывет в ее владения. Но колдовство собирается здесь, готовое выступить походом туда, где ему не место. Враг отсутствует, враг – отсутствие, но Худу это не важно.
От прав. Нет невозможных войн. Нет недостижимых побед. Нет непобедимых врагов. Назови врага своего, и он может пасть. Вызови его, и ему придется ответить. Здесь тоже магия, слишком ее много, слишком дикая, слишком неопределенная. На что она будет способна, попав в руки Худа? Джагута, отравленного горем?"
Она видела: Брелла вонзает кончик ножа в подушечку пальца левой руки. Черные капли. Непонятные потоки пронеслись мимо Кории, сгустились, незримо окружив морскую ведьму. Где-то вдалеке нечто огромное и древнее застонало, просыпаясь.
«Ох, это нехорошо».
Кория выпрямилась, встав на вершине валуна. В сторону проснувшегося. Что это? Едва разумное, помнящее древние чувства. Зуд. Жажда. Придя в движение, оно близилось.
Аратан приготовил чай, пользуясь одной из жаровен. Готос сидел за рабочим столом, но отодвинул кресло, чтобы вытянуть ноги. Опустил ладони на бедра. Ритм оборвался, пальцы его согнулись, словно готовясь что-то хватать. На лице сражались тени. Солнце уходило, свет отступал, будто умирающий шар задыхался, втягивая его в себя; тени плавали меж покинутых зданий, лились в дверь.
Приготовив две чаши, Аратан встал и принес одну Владыке.
– На стол, пожалуйста, – пророкотал Готос.
– Вы сторонились вина, – сказал Аратан, возвращаясь к своей жаровне. Хотел продолжить, но ничего не пришло на ум. Тогда он сменил тему. – Я полон слов, владыка, и все же могу думать лишь об отце. И крови Азатенаев во мне.
Готос пренебрежительно повел рукой: – Кровь не дает почета. Ты не мог выбирать семью, Аратан. Когда придет момент, по чести и по любви ты должен совершить выбор, встретить его взгляд и назвать другом.
– Другом? – Аратан на миг задумался и покачал головой: – Не вижу ничего, намекающего на нашу дружбу.
– Потому что ты не завершен, Аратан. А, ладно, преподам тебе весьма запоздавший урок. Я редко бываю красноречив, так что удели внимание. Не стану оспаривать остроту твоих суждений, или твои мысли, если ты решишься их предъявить. Среди родных мы находимся в привычной толпе, мы знаем, как каждый из них смотрит на нас, именно их манеры обтесали нас уже давно, в раннем детстве. Они и мы. Вот структуры определяющие, мешающие переменам. Да, ты мог найти друзей среди братьев и сестер, даже думать о тетке или о дяде как о друзьях. Но все это подделки. Семья – это собрание родных, и у всех сжаты кулаки. Нападай, обороняйся или просто стремись выгородить себе местечко в давке.
Аратан подумал, что слишком мало знает родню. Сводные сестры, как будто застрявшие в детстве – они мелькали в его жизни, словно порочные мысли. Отец, игнорировавший его почти всегда, а потом вытащивший в путешествие ради поиска подарков, в итоге же сделавший подарком самого Аратана.
Был ли другом Раскан? Ринт? А Ферен?
Помолчав, он хмыкнул и отозвался: – Вот лошади оказались верными.
Готос рассмеялся и схватил чашу. Принюхался, отпил и сказал: – Вот что такое дружба. Семья, которую выбираешь ты. Что-то даешь, притом свободно. Чем меньше ты утаиваешь, тем глубже дружба. Многие знают лишь отдаленные связи – вроде приятельства. Иные готовы обнять и незнакомца, едва тот улыбнется или кивнет. И тут и там ты видишь лики страха. Пес рычит на всякого, кто подошел близко. А другой пес ложится на спину и показывает горло, сдаваясь любому – умоляющие глаза, робкая повадка.
– Вы описываете крайности, владыка. Должны быть и другие, более здоровые связи.
– Я хотел сперва описать опасные связи, Аратан, чтобы ты начал отстраняться от прошлых опытов дружбы.
Аратан сказал со вздохом: – Опытов мне выпало мало, господин, и мне не хотелось бы, чтобы их осмеивали.
– Значит, лучше защищать иллюзии?
– Тепла достается так мало.
– Ты встретишь тех, что лучатся жизнью, ярко пылают. В их компании каково тебе будет? Порадуешься, что тебя назвали другом? Погреешься у их костра? Или, оправдываясь нуждой, попросту поглотишь их дары, как темнота пожирает свет, тепло и саму жизнь? Станешь скалистым островком, черным и уродливым, местом холодных пещер и разбросанных костей? Яркие волны не пригладят твоих берегов, нет – разобьются, взрываясь гневом, пеной и брызгами. А ты будешь пить водовороты, затягивать их в подземелья, в бездонные каверны.
Я описываю не преходящий каприз. Не временное настроение, внешними бедами вызванное. Нет, я описываю эту душу-остров, столь скучный и неприветливый, как место слишком ценное, чтобы его отдать, слишком прочное, чтобы от него отказаться. Остров, что я тебе показываю, эта особенная душа, есть бастион потребностей, пасть, умеющая лишь утолять вечный голод. Извращенная самость не узнает истинного друга, не приемлет искренней любви. Самость стоит одна, неприкосновенная как бог, но бог осажденный... навеки осажденный. – Готос подался вперед, всматриваясь в Аратана мерцающими глазами. – Странно, но те, что пылают ярко, зачастую влекутся к таким островкам, таким душам. Как друзья. Как любящие. Воображают, будто могут принести спасение, поделиться теплом и даже любовью. Видят контраст, видят в себе много такого, что стоит предложить несчастному спутнику, робкому и таящемуся, вызывающему лишь гнев и злость. Жизнь внутри кажется такой обширной! Такой привлекательной! Разумеется, можно поделиться! Тогда, давая – и давая снова – они ощущают удовлетворение, чувствуют себя важными персонами. На время.
Но это не честный обмен, хотя вначале может показаться таковым – ведь акт дарения рождает некий род эйфории, опьяняет щедростью, сулит радости заботы и родительской опеки. – Готос отпрянул и снова отпил из чаши. Сомкнул глаза. – Остров не меняется. Кости и трупы лежат повсюду среди руин.
Аратан облизнул пересохшие губы. – Ей бы не понравилось, – шепнул он.
Пожав плечами, Готос отвернул голову, как бы изучая ледяную дымку у окна. – Не знаю, о ком ты подумал. Найдя истинного друга, ты его узнаешь. В ваших отношениях могут возникнуть трудности, но при всём оно будет основано на взаимном уважении, на чести и благородстве даров. Тебе не нужны кулаки, чтобы выгородить личное пространство. Никто не прилепляется к твоей тени – даже если есть поводы презирать растущую тень и того, кто столь смело ее отбросил. Твоими чувствами не манипулируют ради холодного расчета или в слепой, неразумной горячке эмоций. Тебя слышат. Тебя учитывают. Тебе бросают вызов, делая тебя лучше. Эти путы не стесняют; тебя не принуждают испытать переживания слишком вредные и острые. Тебя не водят на веревке, не толкают, и твои дары – ум и очарование – не будут осквернены и дурно оценены. Аратан, однажды ты можешь назвать отца другом. Однако скажу тебе так: я верю, что он уже видит в тебе друга.
– По каким причинам вы так защищаете его, владыка?
– Я не защищаю Драконуса, Аратан. Я говорю в защиту будущего его сына. Как должно другу, если возникает необходимость.
Признание заставило Аратана замолкнуть. «Но он же Владыка Ненависти? Откуда же эти дары любви?»
Готос протянул руку, проводя растопыренными пальцами по инею на стекле она. – Идея ненависти, – сказал он, будто слыша мысли Аратана, – искажается с легкостью. Нужно спросить: что же он ненавидит? Радость? Надежду? Любовь? А может, ненавидит жестокость, в которой живут слишком многие, подлые мысли, буйство низких чувств, откровенную глупость, заставляющую цивилизации ползти шаг за шагом к саморазрушению? Аратан, ты здесь, так далеко от гражданской войны Тисте, и я этому рад. Как и, полагаю, твой отец.
Тени заполонили комнату, лишь странные полосы последнего света струились меж загородивших окно пальцев владыки.
Аратан выпил чай, найдя его необычайно сладким.
– Сделано, – вяло произнесла Брелла.
– Но кровь не остановилась, – заметил Кред и придвинулся.
– Знаю, – пробормотала она, кивая головой. – Слишком здесь много. Слишком много... пьют глубоко...
– Смотрите, валун! – зашипела Стак. – Он сочится водой!
Жар очага заставил поверхность камня шипеть, ведь по нему тихо ползли струйки. – Брелла! – закричал Кред, заключая ее в грубые объятия. – Стак, рви одежду, сделай бинты! Она истекает кровью!
Кория смотрела на них сверху, чувствуя духов, кружащихся у трех фигур. Они плыли в струях исторгнутой из камня воды, спеша к внезапной смерти в яростном тепле очага. Слышались предсмертные крики, словно умирали дети. Другие окружили Бреллу жадной толпой. Повернувшись, Кория оглядела лагерь, эту россыпь костров. Чудовищная эманация близилась – она замечала ее движение по затуманиванию языков пламени. Слышала далекие крики, когда наделенные обостренными чувствами – адепты – пытались уйти с ее пути.
Брелла была обречена. Как и духи огня, связанные с похожим на пемзу камнем в очаге и, вероятно, сам Кред. Ползущий к ним дух нес память о всемирных потопах, о холодных, лишенных света глубинах и сокрушающем давлении. О кипящих морях, о треснувшем, расколотом льде. Его глотку заполнили стертые во прах горы. Он полз. Он торопился, отчаянно желая вкусить кровь смертных.
«К'рул. Ты проклятый дурак. Мы ступили в волшебство, будучи невеждами. Вообразили, что мир желает отдаться нам, наполненный мелкими силами, готовый покоряться нашим нуждам. Мы опьянились восторгом, ища пресыщения, не думая, какие источники открываем – и кто их сторожит».
Лагерь закипел движением. Не имеющая видимых причин паника сдавила глотки, сжала груди, причиняя боль при каждом вдохе, каждом стоне. Она видела фигуры павших на колени, закрывших лица руками. Костры гасли, заглушенные нарастающим гнетом того, кого, похоже, могла видеть лишь она.
– О, хватит. – Кория простерла руки. «Узри этот сосуд, старик! Иди ко мне как краб, нашедший идеальную раковину. Я смогу тебя вместить. Я твой Майхиб, твой дом. Убежище. Логово. Что хочешь».
Она видела возникающую форму, призрачную, эфирную. Похож на червя, но плечи горбятся позади тупой незрячей головы. Руки были кривыми и толстыми, они уперлись в почву, словно лапы, и других конечностей не было – туловище змеилось, пропадая на отделении в земле. Пришелец вздыбился над целым лагерем, достаточно большой, чтобы устроить легкий завтрак из тысячи собравшихся душ.
«Сначала укрытие. А потом можешь поесть».
Голова поднялась, слепо шаря, но потом нечто в душе Кории ощутило: старик обратил на нее внимание. Скользнул вперед.
Майхиб. Сосуд, чтобы наполнять. Это ли ее задача в жизни? Стать смертельной ловушкой для каждой властной силы, каждого голодного дурака?
«Я помещу тебя внутрь себя. Это ведь проклятие любой женщины...»
Кто-то карабкался на спину валуна, но не было времени поглядеть, кто осмелился быть рядом в роковой миг. Левиафан близился, и она ощутила, как что-то внутри открывается, зияет, все шире...
– Глупая девчонка, – раздался голос рядом.
Вздрогнув, она повернулась к Оту. Джагут вытянул руку, словно отталкивая древнюю силу. И тут же изогнул руку ладонью вверх, раскрыл пальцы.
С пронзительным визгом левиафан ринулся, прыгая на них падающей башней.
Ветра заревели в черепе. Кория ощутила, как холодный мокрый камень бьет по коленям, но успела ослепнуть и оглохнуть; то, что зияло внутри, резко закрылось, звякнув как колокол.
Через мгновения внезапной дезориентации, скачка, она услышала журчание воды, тихое шипение пара над еще горячим боком валуна. Открыла глаза, чувствуя невероятную слабость. Рев стих, осталось лишь эхо, плывущее во внутренней пустоте. Левиафан исчез. – Что... что...
Протянув руку, От помог ей встать. – Я для этого тебя готовил? Вряд ли. Вот. – Он схватил ее правую руку и вложил в ладонь нечто маленькое, гладкое и жесткое. – Не сломай.
Потом От отошел, спускаясь по уступу камня, бормоча что-то под нос и махая руками – будто отгонял полчище незаданных вопросов.
Кория открыла ладонь и поглядела, что же держит.
«Желудь? Дурацкий желудь?»
Внизу Брелла кашляла, но вполне энергично. Потом Стак сказала слегка ошеломленным тоном: – А пить теперь можно?
Варандас пристроился в шаг Оту, когда тот вернулся с осыпи, и они двинулись к шатру Худа. Буррагаст шел сзади.
– Она полна амбиций, твоя девица-Тисте, – начал Варандас.
– Юность жадна, юность жаждет, однажды она выпьет все старое, – отозвался От. – Это бесстрашие мы наблюдаем, забавляясь, но и терзаясь завистью. Она стала еще и чувствительной – думаю, она увидела ту тварь, ее истинное лицо.
– И все же, – буркнул сзади Буррагаст, – пригласила ее. Глупо. Рискованно. Опасно. Надеюсь, капитан, ее не будет с нами в походе.
– Я жду Азатеная, который примет над ней опеку, – отвечал От.
– Им нет дела до заложников, – возразил Варандас. – И до одаренных детей. Не могу вспомнить ни одного Азатеная, который согласится тебе помочь.
Они миновали воинов, небольшие отдельные лагеря. Внезапное явление оглушающей силы оставило всех потрясенными, смущенными, злыми. Возникали громкие споры, звучали горькие обвинения – мужчины и женщины негодовали на своих ведунов. Озаренные кострами лица поворачивались к тройке Джагутов, но никто не окликнул проходящих мимо. Над головами блестели зимние звезды, обсыпавшие небеса, будто еще одно сердитое войско.
Услышав мнение Варандаса, От пожал плечами. – Тогда Бегущего, если Азатенаи ее не заберут.
– Пошли ее домой, – посоветовал Буррагаст. – Тебе всегда не везло с питомцами. Особенно из других народов.
От скривился. – Я предупреждал Раэста. К тому же он не счел обидной гробницу, что я построил для проклятого кота. Но моя Тисте – не питомец.
Буррагаст хмыкнул: – Тогда кто?
– Оружие.
Варандас вздохнул: – Ты бросаешь оружие на поле, приглашая любого подобрать. Кажется... безответственным.
– Да, – согласился От. – Кажется, правда?
Шатер Худа был небольшим, как раз для одного обитателя, особенно если тот в основном там спит. Его поставили на фундаменте древней, давно утерявшей стены башни. Остатки основания лежали неровным кругом, немногие большие блоки стали служить сиденьями, подле них разжигали костры. Закутавшись на холоде, Худ сидел в стороне от всех.
– Худ! – крикнул Буррагаст. – Пришли твои самозваные офицеры! Железные хребты, стальная решимость, руки дрожат в нетерпении отдать резкий салют. И так далее. Что скажешь?
– Ну, будет, Буррагаст, – громко сказал Варандас. – В твоем приветствии звучит неподобающий вызов. Возлюбленный Худ, Владыка Горя, умоляю – не дай ему пробудить тебя к жизни. Эта драма может убить нас всех.
– Они всего лишь увязались за мной, – пояснил От, садясь напротив Худа. – Эти двое хуже собак. Ну, совсем недавно я нашел их на западном берегу. Валялись в гнилой рыбе. Наверное, чтобы улучшить запах.
– Ха, – сказал Варандас. – И что это был бы за запах?
– Сложный, уверен я, – допустил От, удобнее усаживаясь на плиту. – С оттенками презрения и насмешки. Ароматами злобы и предвкушений, кои охватывают сухой сук при виде бесноватого дурака внизу. И вонью унылого терпения. Печали уже прогоркшей, ведь нет ни врага, ни возможности отмстить. И, наконец, струйкой зависти...
– Зависти! – фыркнул Буррагаст. – Глупец вздымает персональную боль, чтобы терзать нас всех!
– Глупец готов встать за нас и вместо нас против самого неумолимого из врагов. Если мы присоединились к нему, это говорит о нашей честности. В душах наших слышен вопль против преграды. Зависть, сказал я? Мы видим чужую храбрость, лишившись своей. Я пойду следом за волной, как и ты, Буррагаст. И ты, Варандас. И Гатрас, и Сенад. Сувелас и Болирий тоже. Мы дерзновенные и презренные Джагуты, мы заблудились в грядущем – но всё же мы здесь.
Сделав рукой полный смутного сожаления жест, Варандас присел на корточки у костра. – Ба, от огня не исходит жара. Худ, тебе лучше помогла бы обычая лампа. Или один из Пламяхранителей, что лелеют тепло. Это пламя холодно.
– Иллюзия, – заявил От. – У света есть противоположность, так и у тепла. Мы отгоняем темноту лишь по привычке, и давно ли нас тревожило ледяное дыхание?
От кивнул. – И я о том. Костер и бросаемый им свет – не реальны. Как и положение главнокомандующего – не реально и не важно. Худ провозгласил клятву. Она требовала ответа? Мы собрались, будто призванные? Явно это сделал не наш Владыка Горя. Скорее, природа самого предприятия. Один из Джагутов подал голос, но чувство его было услышано всеми... ну, то есть нами.
Буррагаст тихо зарычал. – Как же командовать армией? Какими средствами ее организовывать?
Вместо ответа От пожал плечами. – Нужен ли нам стяг? А приказ выступать? Какой дисциплины ты желаешь, Буррагаст, учитывая сущность врага? Пора высылать разведчиков, отыскивая страшные границы – хотя, правду говоря, они находятся в наших умах меж пониманием себя и забвением?
– Так мы должны сидеть здесь, разлагаясь и пачкая землю вокруг, пока эпохи не проползут мимо, похищая души одну за другой? Ты называешь это войной?
– Я называю войной ВСЁ.
– Капитан, – вмешался Варандас, – ты водил полчища, видел поля брани. В прошлом познал лишения, жестокие игры необходимости. Завоевал престол, только чтобы бросить его. Стоял, торжествуя, среди павших, на груде тел, только чтобы наутро склониться в капитуляции. В победе ты потерял всё, поражением завоевал личную свободу. Среди всех, кто мог бы пойти с Худом, я меньше всего ожидал увидеть тебя.
– Ах ты Варандас, старая баба. Именно в самом проклятии моего воинского прошлого скрыт ответ. Для воина война – что для пьяницы пойло. Мы жаждем бесконечно, ища онемения в прошлых ужасах, но каждый раз путь вперед шепчет о райских кущах. Но ни один солдат не глуп настолько, чтобы поверить. Это бесчувствия мы ищем, неуязвимости перед лишениями, перед зверствами. Единственная чистота в раю, в который мы готовы войти – обещанная им безвременность. – Он покачал головой. – Берегитесь алчных амбиций старых вояк – наша жажда творит политику, чтобы мы снова и снова пили из лужи бесчинств.
Буррагаст раздраженно хлопнул себя по бедру и обернулся к Худу. – Изрони хоть одно слово, прошу. Долго ли нам ждать? Эдак я увижу твоего врага!
Худ поднял взор, долгий миг всматриваясь в Буррагаста, и в сидящего на корточках Варандаса, и в Ота, что был напротив. – Если вы пришли сюда, – начал он. – Если вы готовы идти...
– Не могу решиться, – сказал Буррагаст. – Возможно, никто из нас не может. Война уже идет в наших умах. Если победит здравый смысл, ты останешься один.
Худ улыбнулся без особого веселья. – Если так, Буррагаст, я буду лелеять этот огонь.
– Иллюзию огня – иллюзию самой жизни!
– Именно.
– Тогда... – Буррагаст посмотрел на остальных, – что ты хочешь сказать? Что уже умер?
Худ протянул руки, вложив в трепещущее пламя.
– Так чего ты ждешь?
От хмыкнул. – Конца внутренних наших битв, Буррагаст, вот чего ждет Худ – если вообще ждет чего-то. Посмотрите в себя, друзья, и возьмитесь за оружие. Начните нынешней ночью борьбу с разумом. Среди пепла отыщем мы триумф. В отчаянии найдем место, из коего начнем поход.
Варандас сел на холодную почву, опираясь руками за спиной, вытянув ноги до камней очага. И вздохнул. – Предвижу мало вызовов в твоей войне, От. Тысячу раз за ночь я сражаю здравый смысл... но нет, теперь вижу. Мы, Джагуты, должны стать вожаками. Мы, сплошь ветераны. Одетые в настойчивость, вооруженные упрямством, в строю злопамятства – нам нет равных!
В кратком молчании они услышали шорох тяжелых сапог. Шаги близились. От повернулся и увидел два десятка Тел Акаев. – Ну, Худ, погляди, кого принесла ночь. Гнусных Серегалов!
Воины, отрекшиеся от родственных уз, презревшие мир, обнажавшие клинки в бесчисленных чужих войнах, эти Тел Акаи казались рассудку Ота проклятием всего их племени. Но сильней всего Серегалов презирали сами сородичи. «Они сразили свой юмор, дураки – и глядите, какими стали ничтожествами!»
Ведущий Серегал (никто, как и сам От, не знал их имен, отданных ради какой-то тайной цели) встал перед камнями вокруг лагеря Худа. Огромный, тяжелый, в побитых доспехах, опершийся на длинную секиру с двойным лезвием, командир Серегалов осклабился сквозь неопрятную мешанину волос, усов и бороды. – Худ! Серегалы возглавят авангард, не нам глотать пыль малых тварей. Мы поднимем славное знамя ради достойной причины. Сразим смерть! С победой мы вернемся в царство живых, навеки покончив с умиранием!
Варандас, прищурившись на Тел Акая, наморщил лоб. – Впечатляющая и отлично приготовленная речь, сир. Но ты описываешь мир перенаселенный.
Воин заморгал. – Да это желанное будущее, Джагут! Подумай о войнах, которые мы поведем, о множестве битв ради земли, богатства, безопасности!
– Бесполезных битвах, сказал бы я. Ведь враг не будет умирать.
– И бесполезных богатствах, – добавил От, – ведь ты скопишь так много, что не сможешь унести.
– Безопасность – лишь иллюзия, – вставил Буррагаст. – Она продержится до следующего набега беснующихся врагов.
– А земля... – сказал Варандас. – Я вижу океан багровой грязи, знамена столкнувшиеся, падающие, тонущие. Никто не умирает, нет места живым – да, твое будущее, Серегал, делает смерть райскими кущами. Кто же восстанет, возгласив войну против жизни?
– Это круговорот борьбы, – заметил От, кивнув Варандасу. – Нам точно нужен храбрый авангард. – Он перевел взгляд на Серегала. – Будь уверен, сир, именно вы поведете армию. По благословению не одного Худа, но избранных офицеров, которых видишь перед собой.
Главный Серегал мрачно поглядел на Ота. – Капитан. Я слышал, что ты... Мы сражались с тобой, не правда ли?
– Раз или два.
– Мы побеждали, то один, то другой.
– Более разумно было бы сказать: мы разделили между собой взаимные победы.
Тел Акай крякнул и отвернулся, жестом подав знак своему отряду; Серегалы ушли в темноту, лязгая оружием.
– Правильно сделал, Худ, что их выпроводил, – сказал Варандас. – Но я хочу увидеть вашу встречу с Готосом, лицом к лицу. Ах, эта ссора собьет звезды с небес.
