Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"

Иногда девица, которую ты догоняешь, может ответить".

Поток бегущих солдат нарастал, лишь немногие были ранены. Кто-то наконец приказал отступать. Некоторые миновали засаду, но Глиф шел по пятам легионеров. Стрелы вонзались в спины, звук несся со всех сторон – словно стук града. Она и сама бежала за солдатами, те бросали мечи и щиты, стягивали с голов шлемы, чтобы лучше видеть, и она резала одного за другим со спины, как и товарищи – Мясники, что, пользуясь топорами и тесаками, крушили черепа и подсекали колени.

Резня со всех сторон, отступление стало бегством, а бегство побоищем.

Смеясь, Лаханис вскочила над захлебывающимся и начала отыскивать следующую жертву.

Глиф потянулся за стрелой и обнаружил, что колчан пуст. Бросив лук, вынул охотничий нож и начал обходить тела легионеров. Ища признаки жизни. Если находил, то избавлялся от них.

Никогда он не видывал такого количества трупов, никогда не воображал, каково ходить по полю брани, замечая кровь, кал, мочу и вспоротые животы мужчин и женщин. Не мог представить, какие разные выражения дает лицам смерть, словно художник сошел с ума в лесу, создавая одно белое лицо за другим, вырезая из снега и обрызгивая багрянцем кровоточащих рук.

Глиф понял, что бродит, уже не осматривая тела, не интересуясь тонкими струйками дыхания.

День становился еще холоднее. Дрожа, он остановился и оперся о почернелое бревно. Какой-то охотник стоял перед ним и говорил, но Глиф не понимал смысла слов, словно в этом жутком месте родился новый язык.

Но постепенно, словно с далекого расстояния, он разобрал: – ... еще дышит, о владыка войн. Молит сохранить жизнь.

– Кто?

– Их вождь, – отвечал охотник. – Назвался капитаном Халлидом Беханном. Мы нашли его в дупле упавшего дерева.

– Связать. И привести к Дозорному. Начинайте собирать доспехи, оружие и стрелы.

– Какая великая победа, владыка войн!

– Ага. «Ну же, ищите скульптора. Выследите его. Повалите наземь. Успокойте красные руки. Хватит работать, день окончен. Больше не надо» . – Ага. Великая победа.

Завернувшийся в шубу Нарад стоял, глядя, как тащат вражеского командира. У капитана Беханна было мокро между ног. Слезы оросили щеки. От него воняло совершенно звериной паникой. Достоинство, давно понял Нарад, трудно сохранить, особенно в бою и после боя. Выживание само по себе может вызывать горечь.

«Лучше бы его убили. Не хочу иметь дела...»

Охотники, а отныне воины возвращались в лагерь Глифа небольшими группами, таща окровавленные кожаные доспехи, перевязи и шлемы. Лица их сияли, хотя были серыми, но за возбуждением таилось что-то безжизненное, словно их выскребли и возврата к прошлому не будет. Смерть сопровождала приходящих воинов, как волна тумана над мрачным и вонючим болотом. Нарад ощутил ее вокруг, постарался не пустить в себя.

«Вы отныне воины, но это не повышение в чине и ранге, не свежий трофей. Это падение, ощутимое глубинами души – словно новое мастерство вдруг показалось проклятием. Злодейское умение, порочная гордость. Теперь вы в моем мире, мы сравнялись».

– Заплатят выкуп. Обещаю!

Нарад нахмурился брошенному под ноги капитану. Он пытался понять сбивчивое бормотание. – Выкуп? К чему нам твои деньги?

– Я ценный! Я офицер Легиона, проклятие.

«Да. Припоминаю, как получал приказы от такого как ты, сир. И припоминаю, куда это нас привело». – Любой солдат, – заговорил он, – держится веры. В то, что командиры полны чести, что необходимость истекает из правомерности. Лишь это позволяет им не запачкаться окончательно. Вообрази же чувство измены, когда солдат открывает отсутствие чести и правоты в таком командире.

– Дело лорда Урусандера вполне правое, дурак. Бездна побери, – взвыл Халлид, – неужели я должен вести спор с лесным разбойником и убийцей?

Нарад чуть склонил голову, изучая мужчину у ног. – По приказу лорда Урусандера была перерезана семья в день свадьбы? Назовите мне, славный сир, ваши моральные оправдания. Как насчет невесты – бедной невесты, изнасилованной до смерти на камне очага? Неужели и в этом зверстве можно найти честь? Умоляю, скажите!

– Излишества того... события всецело на командире. Она превысила приказ...

– Инфайен Менанд, верно. Но мне любопытно: когда именно начались излишества? С изнасилованием или когда первый меч покинул ножны? Иногда движение порождает инерцию. Уверен, ты сам понимаешь. Одно неизбежно ведет к другому. И так от благородного начала к нескрываемому ужасу.

Халлид оскалился: – Разбирайся с Инфайен.

– Возможно, так и будет.

Лицо Халлида Беханна резко исказилось. – Они выследят вас, проклятых! Сдерут кожу со всех и каждого!

Нарад поднял голову, заметив три фигуры. Шаман и две ведьмы. Пришли с северо-запада, из земель Дома Драконс. «С мешками костей и когтей, зубов и желудей, перьев и бус. И магия клубится вокруг них. Не говорите о древних духах и забытых богах, и я не передам свои воспоминания: как подобные вам визжали, сгорая в длинном доме».

Мужчина в рогатой шапке заговорил: – Йедан Нарад, мы заберем его, если ты не против.

– Заберете? – Он глядел на троицу. Их лица не выражали ничего.

– Поляна, – пояснил шаман. – Полная острых кольев. Подходяще.

– О чем вы бормочете? – спросил Халлид Беханн, пытаясь переменить позу и увидеть шамана.

– Они хотят продлить твою смерть, думаю, – вздохнул Нарад.

– Пытки? Бездна подлая, сжалься. Нельзя так с солдатами – народ, неужели не понимаете? Давно ли Тисте спустились на уровень дикарей?

– О, мы настоящие дикари, – закивал ему Нарад. – Вовсе не солдаты, сир. Нужно было думать, прежде чем посылать солдат в леса, резать невинных. Прежде чем насиловать беззащитных. В твоем мире, сир, жертв прозвали отрицателями. Так какую же часть даров вашей цивилизации мы столь гнусно отвергли? Ладно. Мы успели усвоить ваши пути, сир.

– Ты треклятый дезертир! Этот меч у пояса!

Нарад лишь пожал плечами. – Мне интересно, сир. Чего стоит цивилизация, если в ней процветает дикость? Если преступники множатся за безопасными стенами? О нет, я говорю не об отрицателях, но о тебе и твоих солдатах.

– Ты такой же! Чья рота? Отвечай!

– Как же? Именно рота капитана Менанд.

Глаза Халлида сузились: – Ага, что я вижу – кровь невесты на тебе?

– Да. Думаю, да.

– Тогда...

– Снова да, сир. Я выполнял приказы. Вот в чем было мое преступление, вот что останется моим преступлением навеки.

– Я отдам тебе Инфайен Менанд, – прошипел Халлид. – Освободи меня. Клянусь, я приведу ее сюда, в засаду.

– Почему же, капитан, любая армия убивает дезертиров? Не может ли быть, что измена одного солдата грозит обрушить весь фасад? Всю сложную башню из сучков и палок, смотанных паутиной и слепленных смолой, шаткую постройку, извращенную при самом создании, тюрьму добродетелей, в коей шепчут о необходимости?

– Дезертиры – трусы, – зарычал Халлид Беханн.

– Да, многие, – согласился Нарад. – Но другие... хм, подозреваю, они протестуют. Отрицают и отвергают. Делают то, что могут сделать преданные. Если так, почему бы не поглядеть на истинных предателей?

– Давай, оправдывай все свои мерзости.

– Я пытался, сир, но без успеха. Честно говоря, не находил даже аргументов, все казались тошнотворными и недостойными. Куда уж до оправданий! Вот мои открытия, капитан. Путь от доводов к оправданиям может быть долгим и трудным и лишь немногие из нас заслуживают дойти до конца. И мы это понимаем, верно? И просто... жульничаем.

Говоря, Нарад заметил прибытие Глифа и залитой кровью Лаханис, шагавшей чуть позади вожака. «Мы потеряли хоть одного воина?»

Халлид снова заворочался в путах.

– Йедан Нарад?

Он поглядел на шамана. – Он не должен умирать медленно. Ни он и ни один из пленных. Перережьте ему горло, как поступаете с любой попавшей в руки добычей. Если мы чем-то отличаемся от зверей... не убивайте хлипкое различие жестокостью.

Не сразу, но ведьмы и шаман поклонились ему. Одна из ведьм встала на колени около Халлида Беханна, захватила в кулак потные волосы и оттянула голову. Железо блеснуло и кровь полилась на землю. Капитан издал лишь один сиплый звук и умер.

Шаман сказал: – Мы унесем тело на поляну, к острым кольям. Ради леса, Дозорный. Ради рыдающих деревьев. Ради горелой почвы под снегом и спящих корней.

Нарад кивнул. – Как знаете.

Шаман и ведьмы потащили труп Беханна, а Глиф подошел к Нараду. – Некоторые сбежали, – сообщил он. – Добрались до лошадей.

– Сколько?

Глиф оглянулся на Лаханис, та пожала плечами: – Десятка два. Половина была ранена, потому что мы были среди лошадей. Захватили почти всех. – Ее улыбка была розовой. – С голоду не помрем, жрец. Не придется, – она чуть запнулась, – есть павших.

Нарад отвернулся. Двое охотников нашли в лагере остатки пищи: кто-то пообедал мясом с бедра убитого солдата. Он молился, чтобы каннибалы не остались в их разросшемся войске.

Впрочем, Лаханис права. Пищи мало, голод уже крадется к наспех собранной армии. Дурная участь для обученных боевых коней, но так нужно.

– Йедан Нарад.

– Глиф?

– Твой план сработал, но никто в будущем не сглупит подобно Беханну.

– Это верно.

– Урусандер придет за нами.

– Может быть.

– У тебя будет готов ответ?

– Глиф, будет тот же ответ. Всегда один ответ.

– Йедан, ты по праву стал владыкой войны.

Нарад замотал головой: – Нет, не хочу. Но через меня говорит... ох, Глиф, он холоден, душа его не ведает любви. Есть немногие, которых не ослабляют сомнения, в которых неуверенность лишь укрепляет решимость. Я сказал "холоден"? Неверное слово. Нет, для этого мужа нет слов. Во снах я становлюсь им. Во снах он живет во мне.

– Мы никого не потеряли.

Нарад закрыл глаза. – Неверно.

– Йедан?

– Уже до битвы мы потеряли всех.

Через долгий миг Глиф внезапно всхлипнул. Торопливо отвернулся и ушел, шатаясь.

Оставшись, Лаханис сверкнула глазами: – Вот как ты празднуешь победу?

– Когда праздновать нечего, Лаханис? Я должен сказать да, так и нужно праздновать победы.

Она зарычала и развернулась, уходя к своим Мясникам.

Нарад смотрел вслед. Терять детей – самое ужасное.

ДВАДЦАТЬ

Ветры налетали на каменные стены крепости Тулла, кружились у острых башенных крыш, сдирали снег с парапетов и настилов, обнажали черные дыры машикулей над воротами и рвами. Серый как лед гранит проморозило так, что он мог сдирать кожу с ладоней.

Крепость оседлала лысый каменный кряж, но совсем неподалеку торчали, словно гнилые зубы, еще более высокие утесы; между ними сохранились карманы снега, ледяные реки змеились по расселинам и трещинам. Сакуль Анкаду очень не любила это время года, ледяную осаду зимы. Сюда завезли целые телеги дров, но запасы быстро уменьшались. Более половины комнат главного здания были оставлены во власть холода, так что в оставшихся приходилось постоянно жечь камины и жаровни, днем и ночью.

Под неодобрительным взором кастеляна Рансепта она выпила вина больше, чем положено девушке, не вошедшей еще в возраст взросления, и пошла бродить по залам, закутавшись в меховой плащ. Тащившийся сзади подол давно перестал быть белым.

Беспокойство стало темной силой в душе, бередило потоки томлений почти неощутимых и уж точно непонятных. Комнаты сжались, коридоры сузились, свет фонарей и масляных ламп, казалось, отступает, оставляя мир теням и сумраку.

Сейчас она оказалась одна в почти забытой кладовой, полной сундуков и разного зимнего барахла. Гостей в крепости было много, они прибавлялись день ото дня. Тонкие доски пола были покрыты старым ковром, ее подошвы в мокасинах ощущали идущее снизу тепло.

Возвращение леди Хиш Туллы оказалось далеко не восхитительным. Оторванная от недавно обретенного мужа женщина бушевала, бросая на всех яростные взгляды; Сакуль уже печалилась по дням, когда они с Рансептом были одни, не считая слуг, грумов, поварих и домовых клинков (да и те сидели в казармах, играя в кости или Кеф-Танар).

Впрочем, даже Сакуль готова была признать, что встреча высокородной знати давно запоздала. Сама же она уже теряла острый интерес к интригам, этим волнующим играм в забавном царстве махинаций и амбиций. Ее уже затащило в мир взрослых, и хорошо, что можно ходить среди них не замечаемой, неприметной и оттого почти невидимой.

Снизу доносились голоса троих гостей. Сакуль уже была знакома с лордом Ванутом Дегаллой и его гнусной женушкой Силлебанас – виделась при каком-то событии в Цитадели, хотя память подводит – она была слишком молода, слишком взволнована, чтобы запомнить хоть что-то, кроме имен и соответствующих именам лиц. Сестра ее, Шаренас, выразила парочке негодование, но Сакуль не могла вспомнить, за что. Третьей гостьей в комнате внизу была леди Эгис из Дома Харан, далекого и почти изолированного владения. Высокая и привлекательная, словно королева (впрочем, впечатление это портили очевидные усилия выглядеть по-королевски), леди Эгис стояла в оппозиции Хиш Тулле, но причин Сакуль до сих пор не понимала.

Стараясь ступать тише, она села на стул, плотно натянула плащ и стала подслушивать.

Говорила Силлебанас. – Ошибка Аномандера, – повторила она. – Думаю, мы все согласны. Поборнику Матери Тьмы подобает обеспечивать прочный союз знатных родов. В конце концов, лик врага едва ли смутен...

– О, довольно, Сил, – вмешалась Эгис, и резкий голос, как всегда, намекал на нетерпение и презрение. – Настаивай на простоте, если хочешь, но это лишь ублажит ложную уверенность в контроле над ситуацией. Истина намного сложнее. Союзы ненадежны. Верность подозрительна. Нам грозит не обычный и быстрый передел сил в королевстве. Обещания будущего... слишком опасны.

– И особенно потому, – подхватил лорд Дегалла, – даже вы, Эгис, должны признать неудачу лорда Аномандера. К тому же он продолжает упорствовать в бездеятельности. Прежде чем будет наведен порядок, в Цитадели прольется кровь.

– Пусть две жрицы вцепятся друг в дружку когтями, – бросила Эгис. – Все эти разговоры о Матери Тьме и Отце Свете... Давно ли вопросы религии требовали... обнажения кинжалов, тем более мечей? До погромов – до всех жестокостей... до наглой резни невиновных мы, Тисте, отлично поддерживали разнообразие верований.

Дегалла фыркнул: – Милая Эгис, сколько отрицателей скопилось в ваших отдаленных имениях? Смею думать, весьма немного. Нет, червь недовольства проник в нас в тот день, когда Драконус сделал королеву богиней. Но даже ты, жена, видишь в Аномандере виновника нынешнего нестроения. А это не он!

– Пусть так, – настаивала Силлебанас, – он поистине не справился с вызовами.

– Не его вина, – сказал Дегалла.

– Я вполне довольна, – заявила Эгис, – видеть его влияние уменьшившимся.

– Полагаю.

– О чем вы, Ванут?

– Спрячьте ножи, Эгис. Вашим намекам на неудачный выбор невесты недостает тонкости. Какое будущее вы вообразили? Раз между Аномандером и Андаристом пролегла трещина, вы предложите утешение, умеряя горе и чувство потери? Уже не важно. Нам нужен Легион ослабленный, но не обязательно уничтоженный.

– Вызов, – подтвердила Силлебанас, – в том, как этого достичь.

– Значит, вы двое готовы встать с Хиш Туллой.

Дегалла отозвался: – Уменьшение власти и влияния обеих сторон было бы идеальным, Эгис. Аномандер предался решению личных дел, что не вполне подобает командующему армий Матери Тьмы. Хоть в этом мы согласны?

– А если его отстранить от обязанностей?

– Нам лучше послужит брат более скромный.

– Но не тот, что кажется бескровным, – сказала Силлебанас. – Среди троих по-настоящему страшен лишь Сильхас Руин.

– Почему бы? – возмутился Ванут.

– Сильхас Руин не понимает, что такое верность.

Эгис фыркнула: – То есть его не подкупишь. Думаете, Андариста можно?

– Детали подкупа предоставляю вашим ловким ручкам.

– Так мы согласились?

– Будет битва. Поглядим, как она обернется, – сказал Ванут.

– А Хиш будет верить, что мы с ней?

– Пусть верит во что хочет. Едва ли мы одиноки в нежелании делать окончательный выбор. Сестра всецело согласна с такой позицией, как и Дом Манелет.

Эгис заговорила более суровым тоном. – Вы что-то знаете, Дегалла.

– Скажем так, мы все готовы положиться на несомненное, но тут вопрос скорее в ожидаемом.

– Просветите же меня.

– Имейте веру, Эгис.

– Веру?

– Именно. – Сакуль почти увидела лукавую улыбку на устах Силлебанас. – Веру.

– Пора вернуться в обеденный зал, – заметил Ванут. – Сестры не будет, она предоставила ночь мне. Кажется, я слышал звон, возвестивший о прибытии еще одного аристократа.

Эгис хмыкнула. – Значит, нас достаточно для начала действий.

– Хиш Тулле решать.

Силлебанас тихо хихикнула: – Да, иногда мы так великодушны.

– Когда это ничего не стоит.

– Как приятно, что мы понимаем одна другую, леди Эгис.

Сакуль слышала, как они уходят. Вскоре она встала со стула. Игра в измену всегда тонка, когда дело касается взрослых. Но в них бурлит, едва скрываемая, злая радость детей. Поняв это, Сакуль оказалась потрясена. "В конце концов это мальчики и девочки. А я-то верила: политика – нечто возвышенное, хитрое и остроумное. Ничего такого!