Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 56 страниц)
Спиннок изучал его на свой необычный, раздражающий манер. – Мы ничего не выпустили, сир.
– Упрямое отрицание, – рявкнул Бурса, – пропитанное надеждой, но факты еще себя покажут. Да, это вы, Фарор Хенд и Финарра Стоун. Все начато вашими игрищами. – Он покачал головой. – Но вы, Дюрав, вы просто шли за ними. Вы ведь довольно-таки невинны.
– Ваши слова удивляют, – сказал Спиннок.
– Она просила хорошенько вас беречь, но тот мир успел умереть. Где же мы ныне? Да, мы в шаге от места, в котором пути разойдутся. Не желаю сопровождать вас в дорогу к родным владениям. Не хочу стать вашим домовым клинком и отдавать честь. Благородная кровь не придает вам заслуг в моих глазах. Надеюсь, вы поняли.
– Она? Кто?
– Женщина пылает по вам, Дюрав. Полагаю, к этому вы привыкли. Все так хотят вас защитить. Гляжу в будущее и вижу вас ребенком, вечным дитятей. Такова судьба мужчин вроде вас.
Улыбнувшись, Спиннок небрежно отсалютовал ему и пошел прочь, обходя стены.
Эти перебранки вошли у них в привычку, даже стали каким-то утешением. «Обходи стены, хранитель. Стереги форт. Вот твоя задача». Ничего уже не важно, и не нужен ум столь острый, как у Спиннока, чтобы понять: всё изменилось, прежнее уже не важно.
"Нужно уехать. Может, уже ночью. Оставим Калата Хастейна его горю. Ясное дело, он сломался. Все еще говорит о нас как о боевой части. Болтает о перестройке, возрождении. Но ничего не осталось. Видел дракона, Калат? Вот наше будущее – мы мясо для его челюстей, ободранные черепа будут перекатываться в его брюхе.
Девять тварей.
Они преследуют меня во снах, шепчут о судьбе. Бегу, в руках все сокровища Куральд Галайна. Корона, скипетр, монеты готовы выпасть из пальцев. И тут тень скользит сверху..."
Чуть слышно ворча, Бурса заставил себя разогнать видения. Надо уходить ночью. Это не дезертирство. Спиннок Дюрав и Калат Хастейн остаются слепыми к истинам нового жестокого мира. Он найдет Севарро, Ристанда и прочих. Старик Флатт сказал, что были и другие выжившие, они сталкивались с пестрыми группами. Все решили идти к Легиону Хастов. Пылали яростью, желали отмстить Урусандеру. После первого боя сочли себя солдатами. Поклялись, что снова встретят врага и дадут ответ мечами и копьями.
"Идиоты. Нет, Севарро была права. Ускакать, пропасть среди туманов. Мы были неудачниками. Так мы начали, к тому же жалкому одиночеству приходим.
Калат Хастейн, ты отдал командование лорду Ренду. Твое первое преступление, его не простить. Удивительно, что ты еще не отнял у себя жизнь. Кто-то должен помочь?
Я мог бы, но мне плевать. Нет, не буду. Лучше живи и страдай от угрызений год за годом, пока не прогниешь внутри и снаружи".
Вскоре Спиннок вернулся, обойдя по кругу стены. – Ночью снова будет снег, – сказал он.
Бурса хмыкнул.
Услышав звуки из двора внизу, оба повернулись и увидели командующего Калата Хастейна. Он вышел из главного дома, рядом хромал старик Бекер, неловко пытаясь попасть в рукав кольчуги. В другой руке висел оружейный пояс.
– Еще что? – пробурчал Бурса.
– Спиннок Дюрав! – крикнул командир. – Со мной. Бурса, остаешься на стене.
«Ага, взял с собой красавчика». Спиннок спустился по веревочной лестнице, явив тошнотворную ловкость.
– Бурса.
– Командир?
– Наблюдай внимательно, на случай, если пойдет не так.
«Какая новая муха тебя укусила, безумец?»
Вместе со Спинноком они пошли к воротам, скрылись и оказались на расчищенном пространстве. Прямиком двинулись к дремлющему дракону.
Во рту у Бурсы пересохло. Сердце яростным молотом стучало в груди. Он хотел выкрикнуть предостережение. Заорать вниз, доказывая, что сохранил здравый рассудок – одновременно сражаясь с желанием убежать. «Пусть погибают, сами напросились. Финарра, ваш драгоценный малыш пошел с Калатом Хастейном. Я ничего не мог сделать. Командир приказал остаться на посту. Я мог лишь смотреть. Хотелось бы, ох, капитан, хотелось бы сказать, что он умер с честью...»
Трое Тисте сделали едва дюжину шагов, когда глаза дракона открылись, тварь подняла голову, повернулась змеиная шея. Мерцающие глаза зверя смотрели на пришедших.
Невероятно, но голос его раздался внутри головы Бурсы. «Мы не вернемся. Откажите нам в свободе и мы отложим в сторону ненависть. Отыщем свою ярость и пробудим Тиамату в вашем мире. Ужасное деяние, за ним последуют всяческие беды и невзгоды».
Командир Калат Хастейн ответил: – Элайнт. Ты не понял, в чем наша цель. Мы не бросаем тебе вызов, не ограничиваем волю к свободе.
«Это мне приятно. Что вы за существа такие?»
– Тисте Андии из Куральд Галайна.
«Вижу некоторые преимущества такой формы. Меньше усилий, чтобы набить животы. Весьма легко найти убежище. Вы довольно изящно передвигаетесь...»
– Ты появился из Витра.
«Витр! Что за огр-великан, любитель кидаться камнями, шептал тебе в ухо? Или, может, назойливый Азатенай?» Дракон поднял голову выше, словно нюхал воздух. «Королева Снов овладела одним из вас. Бедный ублюдок. Но ведь она впервые претерпела неудачу. Верно?»
– Не понимаю, – отозвался Калат Хастейн. – Что ты можешь сказать о Витре? Как остановить его продвижение?
«Он продвигается в вашем королевстве?»
– Да. Медленно, однако...
«Должно быть... протечка». Существо вдруг замерцало, воздух взвился воронкой, подняв снег с почвы.
Бурса прищурился, видя, как дракон теряет первоначальную форму. Вихрь снега улегся, на месте твари стояла нагая женщина.
Она пошла к Калату, Спинноку и Бекеру. Сказала обычным голосом: – Носите меха для тепла. Дайте и мне. И еще я голодна. Хочу пить. – Она указала на Бурсу. – Королева Снов смотрит на меня его глазами. Мне все равно. Жуткая женщина! Подлая Азатеная! Мы вышвырнули твою сестру. Моя подруга сожрала тебя – как жаль, что не сумела пережевать! – Тут она вернулась к Калату. – Веди меня внутрь. Эти штуки, – указала она на полную грудь, – превращаются в куски льда.
Как всегда галантный, Спиннок снял плащ и подскочил к ней. – Миледи, это сохранит вас в тепле, пока мы идем в большой дом.
Бурса заметил во взоре драконицы ту же приязнь, какую испытывали все сблизившиеся со Спинноком дамы.
– Мило, – ответила она, принимая одежду и накидывая на плечи. – И... мило.
Калат сказал: – Привет тебе. Я командующий Калат Хастейн из Хранителей Манящей Судьбы. Ау тебя есть имя?
– Конечно, у меня есть имя. У кого нет? – Она так и смотрела на Спиннока Дюрава. Улыбнулась и подошла еще ближе. – Мой род выражает любезность поцелуями, – сказала она.
– Неужели? – отвечал Спиннок. Бурса не видел лица, но хорошо представлял чарующую улыбку, которой славился Дюрав. – Рыло к рылу?
– Никогда. Ты верно догадался. Я только что придумала. Но порадуй меня.
– Хотя бы перед поцелуем скажи нам свое имя.
– Телораст.
Спиннок отступил и поклонился ей. – Спиннок Дюрав. Калата вы уже знаете, а наш спутник – ветеран Хранителей, Бекер Флатт. Там на стене – Бурса.
– Сладки ли твои сны, Бурса?
Он потряс головой.
«Похоже, драконы не так уж плохи. Однако владеют ужасной магией. Она сказала, что я одержим».
Она приняла поцелуй Спиннока, прижавшись телом.
Калат Хастейн стоял в стороне. Бурса наслаждался его дискомфортом. «Да, командир, он это сделал. Следовало бы лучше его понимать». Через миг, пока Телораст продолжала тереться о Спиннока – тогда как тот уже пытался оторвать чужие руки от шеи – Калат Хастейн повернулся и закричал: – Открыть ворота! Мы входим!
"Ты забыл добавить «Дракон присоединится к нам за ужином!» Командир, ты пожалеешь о своем жесте. Бежать ночью? Или остаться, удовлетворить любопытство? Надеюсь, она потеряет терпение и сожрет Дюрава в единый кус.
Финарра, бедный Спиннок Дюрав. История, которую я должен рассказать... вообразите весьма неприятную сцену..."
Ворота толкали, стряхивая ледяную корку, пока движение не заблокировали снежные наносы. Щель едва позволила закутанной в меха фигуре вылезти наружу, навстречу Кагемендре Туласу; прищурившись на господина, она сунула голову в ворота. – Траут! Неси лопату – нет, с ручкой, дурак. Поторопись! – Женщина снова обернулась к Кагемендре. Склонила голову: – Милорд, добро пожаловать домой.
– Брафен, ты?
– Да, милорд, я самая. Брафен, ныне кастелянша в Рыке. Милорд, вашего приезда не ожидали. Увы, гонец не доехал до нас, дабы возвестить ваше скорое прибытие. Должна сознаться в лени, большой дом не убран. Закрыт от снега, милорд. – Она снова опустила голову. – Подаю в отставку, милорд, ибо подвела вас.
– Брафен, – сказал Кагемендра, спешиваясь, – ты стала женщиной. Я слышал имя Траута? Значит, он тоже остался. Хорошо. Я не хочу твоей отставки. Гонца не было. Теперь ты кастелян? Вполне подходишь.
В это время Траут появился, держа видавшую виды лопату в закутанных руках. Ветеран кивнул Кагемендре, отвернул голову и сплюнул в снег. – Сир, – сказал он и занялся очисткой снега у ворот.
Кастелян Брафен встретила взгляд господина и кивнула. – Настаивал, чтобы его сделали капитаном, милорд, иначе уйдет. Как и Насарас, и Айгур Лот. Три капитана, милорд, командуют домовыми клинками.
– Так много? Отлично. Сколько же у меня клинков?
Брафен моргнула и вытерла рукавом сопливый нос. – Ну, столько же, милорд. Одни капитаны. Остальные ушли, когда появились сиротки. Наверное, на запад. Хотели найти дом-клинков леди Хиш Туллы, ведь она ваша родня и все такое.
– Хиш Тулла мне родня?
– А нет? Фамильные имена такие похожие, все думали... ладно.
Траут сумел открыть ворота, разбросал мокрый снег; Кагемендра провел коня внутрь. Животное заплясало под сводом, Кагемендре пришлось его удерживать.
– Бездна подлая, – шипел он, удивляясь внезапному страху зверя. – Что с тобой?
Брафен тоже постаралась успокоить животное. – Сиротки, милорд.
– Что за сиротки?
– Их подарили, отдали под вашу заботу, милорд. Лорд Сильхас Руин и капитан Скара Бандарис. В-общем, они заложники.
Кагемендра промолчал. Траут подошел и принял поводья, повел испуганного коня к стойлам.
– Знаю, милорд, – сказала Брафен, с трудом закрывая ворота. – Траут стал еще уродливее. Мы все согласны. Не могу сказать, когда и почему он изменился, но спорить готова: ваше потрясение вызвано видом его жалкой рожи. Увы, милорд, от лица избавиться непросто.
– Сильхас Руин, сказала ты. И Скара Бандарис? От кого эти заложники? Что важнее, заем вы дали имению новое название? И что это за название такое – Рык?
Брафен всматривалась в него, то и дело вытирая нос. – Вы вернулись не чтобы принять их, милорд?
– Нет. Ничего не знал о заложниках. Брафен, мое терпение... нет, веди внутрь. Хочу отобедать. Скажи же, что склады полны на всю зиму.
– О да, милорд. Полны. Мы построили новый ледник рядом со старой цистерной, он забит тушами.
– Около цистерны?
– Старой, я говорю, милорд. Ну, той, что мы нашли, когда начали копать. Когда Траут начал копать. Так что мы решили копать. То есть Траут решил. Новый погреб рядом, милорд, вырыт в чистой глине. Для туш. Большой ледяной погреб, сир. Пятьдесят туш трудно сложить в одно место.
– Пятьдесят туш?
Они шли к главному дому. Кагемендра смотрел на него с растущим беспокойством, словно боялся заметить призрак папаши – пятно на серых камнях. Здание казалось маленьким, не соответствуя воспоминаниям.
– В-основном для заложников.
– Прости, что для заложников?
– Мясо, милорд. Козы, бычки, бараны.
Они поднялись по заледеневшим ступеням. Брафен забежала вперед и открыла двери. – Милорд, рад, что вы вернулись.
В трех шагах у вешалки их ожидал мрачный ребенок. Он взирал на Кагемендру без всякого выражения. Одет был в рваную кожаную тунику, ноги голые, подошвы вымазаны сажей и салом.
– А, один из моих заложников? Отлично. – Кагемендра подошел к ребенку и положил руку на худое плечо.
Мальчишка оскалил зубы и зарычал.
Кагемендра отдернул руку.
– Заложники от Джеларканов, милорд, – пояснила Брафен. – Этого звать Барен.
– Сильхас Руин и Скара, да?
– Да, милорд.
– Полагаю, ни один больше нас не навещал.
– Так, милорд.
– Сколько туш осталось в том леднике?
– Две трети, милорд.
– Значит, есть место еще для, скажем... двух?
Брафен моргнула. – Милорд?
– Ладно, ладно. У нас есть повар или придется жрать сырое мясо?
– Айгур Лот руководит кухней, милорд. Вы найдете камин в главном зале хорошо прогретым, он там проводит ночи. Хотя сиротки по большей части спят, но так безопаснее. – Она стащила тяжелую шубу, контраст ее приятной полноты и тощего остова Кагемендры был разительным. Впрочем, она прервала размышления господина, снова вытерев нос. – Велю Айгуру готовить вам обед, милорд.
– Да, Брафен, спасибо.
Пока Брафен уходила на кухню, появился Траут. Заметив Барена, наставил на него палец: – В конюшнях стоит лошадь самого господина, понял? Держи клыки и когти при себе!
Барен развернулся и выбежал в коридор. Траут сверкнул глазами: – Сир, я получаю оклад капитана, как и другие из наших. Кроме кастеляна, разумеется. Потому что эти заложники...
– Понимаю, Траут. Ну, пойдем со мной в столовую палату.
Траут не сразу кивнул: – Сир, – и направился вслед Кагемендре к основным покоям.
– И не соизволишь ли избавиться от своей нелепой повадки, а? Мы, как помнишь, с тобой давние друзья. Сражались бок о бок. Повидали всё самое плохое в мире.
– Избавиться, сир? Невозможно. Нелепые повадки – все, что у меня есть. Под ними – ничто. Или что-то голое и уродливое, и голизна особенно уродлива. Я вовсе не изменился, сир. А вы, ну, вы кажетесь самим собой еще сильнее, чем раньше. Так что да, мы выпьем пару бокалов, сир. Наверстаем пропущенное. Ждать недолго – Айгур неплохой повар, сир.
– А где Насарас?
– Не знаю и не хочу знать. Не спрашивайте, сир. Влюбилась в заложников, понимаете ли.
– А. Скажи, сколько заложников нам прислали?
Оказавшись в трапезной, Траут ринулся вперед – снимать мусор и объедки со стола, потом взял себе стул и сел.
Кагемендра направился к креслу с высокой спинкой, что стояло во главе стола. Заметил, что его покрыла пыль, но все же сел и ожидающе уставился на Траута. Тот довольно долго откашливался. – Вначале было двадцать пять, сир. Осталось, похоже, двадцать.
– ЧТО? Мы теряем заложников?
Траут скривился, хватаясь руками за обвисшие складки кожи на щеках; потянул так сильно, будто желал оторвать мясо с костей. Старая привычка, вспомнил Кагемендра. Возможно, она и виновата в его старообразном виде. – Может так казаться, но мы не виноваты. Чертята дерутся меж собой. Самые слабые быстро померли. Остаются злобные и, спорить готов, дело еще не кончено. Насарас считает, что виноват скученный образ жизни. Они ведь дикари. Известно, что некоторые спят снаружи, свернувшись под мехами – своими и полученными от нас.
– Не обращаясь в волчью форму?
– Они это плохо контролируют, сир. Пока что. Слишком молоды, спорить готов. Старших нет, некому их учить – кто знает что получится. – Темные глаза, красные веки – он сердито уставился на господина. – Мы побиваем их на поле битвы, сир. Требуем принять условия сдачи, заставляем склонять головы. Заложники, говорим. Навязываем своё.
Вздохнув, Кагемендра кивнул. – Не сомневаюсь, в принципе это звучит разумно.
Брафен вернулась, за ней шагал Айгур со старым серебряным подносом. Там виднелся обед преимущественно из мясных блюд.
– Милорд! – объявил Айгур. – Выглядите ужасно. Недавно один сиротка отрыгнул жвачку – так в ней было больше жизни. Вот. Еда. Браф, тащи тот графин с вином и еще кувшины. Блевать хочется от такого воссоединения, клянусь Бездной! Старая компания – то, что осталось. Но капитан вернулся, настоящий капитан, не жадные до монет выродки вроде Траута. – Коренастый и грузный мужчина поставил поднос перед Кагемендрой и плюхнулся напротив Траута. Уставившись на некрасивого солдата, поднял руку и сделал странный жест указательным пальцем, будто что-то выкручивал. Ухмыльнулся. – Что прожевали, назад не вернешь. Правильно?
Траут буркнул: – Если бы остальные любили готовить, Лот, я выпотрошил бы тебя прямо здесь. Прошу прощения у его милости.
– Вижу, тут мало что изменилось, – заметил Кагемендра. – Айгур, твоя шутка была стара прежде, чем я поступил в Легион.
– Она у него одна, – отозвался Траут, – и только подчеркивает жалкое его положение.
– Твое мясо – это конина?
Айгур кивнул. – Последняя, сир. То, что смогли сохранить для себя. Пришлось отбиваться от сироток, половина из них перетекли и перемазались в кровавых ошметках. В тот день сбежали последние дом-клинки. Говенные трусы. Полагаю, сир, вы уже замыслили отмщение Скаре.
Брафен разлила вино и намерена была уйти из палаты, однако Кагемендра махнул ей рукой. – Садись, кастелян. Останься с нами.
– Так не делается, сир. Полагаю, они готовы на меня всячески жаловаться. К тому же я должна потрудиться и подготовить вашу спальню.
– Сиди. Спальня подождет.
Айгур подался вперед: – Милорд, я сказал вам, когда мы первый раз проехали через ворота, и повторю сейчас. Ваш папаша был совсем свихнутый. Мы закопали его, не проронив слезинки – ну, разве что от облегчения. Даже слуги плевали на его тень. Да, они сразу сбежали. Теперь все тут ваше, сир, и по праву. Слышал, вы нашли жену. Отлично. Буду надеяться, что у нее сильный дух, что ножки вашей кровати подломятся, сир. – Он схватил бокал с вином и добавил: – Ваше здравие, милорд! – выпил залпом и откинулся на спинку стула.
Повисло долгое молчание. Потом Траут ткнул пальцем в Айгура: – Вот почему никто тебя не любит, Лот, разве что твою готовку. Деликатен, как свинья на скатерке.
Всеобщее внимание привлек далекий стук. Брафен встала. – Кто-то у ворот, милорд.
– А, – ответил Кагемендра – это должны быть сержант Севарро и ее дезертиры. Айгур, скорее вернись на кухню и готовься кормить гостей. Их может быть десятка два или еще больше.
Тихо выбранившись, Брафен поспешила к воротам. Айгур встал, захватив графин. – Сир, – сказал он, – они могут передумать.
При этих словах хор завываний донесся с задов усадьбы.
Кагемендра взглянул на едва начатый ужин и тоже поднялся. – Ну, да. Предупреждение не будет лишним в таких обстоятельствах. Но сомневаюсь, что они передумают – идти больше некуда.
– У них лошади, сир?
– И мулы, Айгур.
Траут со стоном встал. – Прослежу, чтобы они встали в конюшню, сир. И посторожу первым.
Когда Кагемендра добрался до ворот, Севарро, Ристанд и шестеро хранителей уже окружили Брафен, а та преграждала путь, подперев створку плечом. Завидев Кагемендру, Севарро повеселела, но тут же лицо исказилось гримасой страха.
Брафен оглянулась. – Милорд, они слишком упрямы.
– Назад, кастелян.
– Милорд, я против такой невежливости. В их положении не настаивают.
– Согласен, Брафен. Но мы хотя бы предоставим им место во дворе и конюшню для животных. Сержант Севарро, не соблаговолишь оттеснить своих? Ситуация тут не так проста, как вам кажется. Впрочем, я передумал: ведите их сюда, во двор, а мы с тобой и твоим товарищем познакомимся заново.
Брафен отступила, позволив отряду влиться во двор. Кагемендра заметил, что ряды не поредели, несмотря на новость о возвращении Калата Хастейна. Напряжение во дворе каким-то образом ощущалось щенками, они выли. Лошади и мулы паниковали на пороге, заводить в стойла их приходилось с трудом. Кагемендра жестом велел Саварро отойти с ним на двенадцать шагов.
Ристанд присоединился к ним. Здоровяк кривился и злобно смотрел на Брафен.
– Лорд, простите, – начала Севарро. – Вы не назвались...
– Нет нужды извиняться, сержант. Я не мог просветить вас о положении дел в имении, сам не знал. Ну, похоже, спор, за которым я оставил вас, разрешился неожиданным образом.
– Мы голосовали, милорд, и пошли за большинством. Решили продолжить путь. Витрово проклятие на Калата. Он оставил слишком многих друзей помирать на склонах того холма.
– Кастелян нас огорчила, – скривил губы Ристанд. – Кто так приветствует? Тут холодно. Солнце садится. Ночь обещает быть морозной. У меня болят ноги, я голоден. Говорю тебе, Севароо: это новая эпоха, такая, в какую никто никому не помогает. Куральд Галайн становится королевством беженцев. Это негодная жизнь.
– Ты хоть раз заткнешься, Ристанд?
– Почему бы? – Он махнул в сторону Кагемендры. – Даже хозяин имения отговаривал нас идти сюда. Зачем бы он сказал о возвращении Калата в форт? Хунн Раал кругом прав – бейся за соратников и в Бездну остальных!
Кагемендра откашлялся. – Добро пожаловать, хранители. Но мое приглашение следует...
– О чем это он? – Голова Ристанда резко развернулась в сторону сержанта. – Что это должно значить?
– Я о том, – продолжал Кагемендра, – что у нас заложники Джеларканов. Дети. Но почти столь же злые, как волки. Ваши лошади и мулы не в безопасности, хотя мы постараемся организовать охрану конюшен.
– Джеларканы? – Ристан вцепился в спутанную бороду. – Видала, Севарро? Что я говорил! Следует. Он зовет нас в логово волков-оборотней! Накормим их лошадками, может, они не посмотрят голодными глазами на нас самих! Ну, нужно было голосовать против тебя.
– Ты первый завел речь о том, чтобы идти сюда!
– Потому что лорд не сказал правду.
– Он не знал!
– Теперь знает!
– Ристанд, вали с глаз моих, или я порежу тебя на кусочки! Последи за животными, назначь стражу. По двое круглые стуки.
– Они заложники, сержант! Мы не можем вредить им, даже если нам отгрызут пятки!
– Просто отгоняйте. Плашмя. Милорд, сколько здесь заложников – Джеларканов?
– Двадцать.
– ДВАДЦАТЬ! – взвизгнул Ристанд.
Крик его вызвал ответное рычание из главного дома. Звуки торжествующе взвились в сумеречный воздух. Услышав их, Ристанд выругался и схватился за меч. – Отзываю голос, – брякнул он. – Слышала, сержант! Голосую наоборот. Теперь за мной большинство. Не хочу, чтобы мне отгрызли ноги.
– Ристанд! Просто иди и назначь стражу, понял? Хватит голосований. Теперь мы здесь. К тому же я только насмехалась над тобой с этим большинством. Я сержант, старше всех. Мне решать.
– Лживая хренотерка! Потаскуха Отвислые Сиськи! Так и знал!
– Иди, не порти жизнь всем.
Ристанд зарычал и отошел к остальным у ворот.
Утерев лоб, Севарро громко вдохнула и медленно выдохнула. – Извинения, милорд. С мужьями всегда так.
Четверо загонщиков встали на след, двое уже поравнялись с ней. Шаренас мельком замечала их сквозь безумную паутину голых ветвей и сучьев.
Она выдохлась, дневной свет не успеет погаснуть, давая призрачный шанс изменить ситуацию. Понятное дело: на закате блеснут клинки, разбив безмолвие зимней чащи.
Это будет конец бесславный, полный горького разочарования и до ужаса жалкий. "Подходящая сцена, подчеркивающая грубую непристойность гражданской войны. Солдаты, с коими я сражалась бок о бок – теперь они смыкаются, глаза горят жаждой убийства, мечи наголо.
Где та жизнь, которой я хотела? Победа, мир шептали так много обещаний. Кагемендра, нужно было скрыться. Вдвоем на запад, в земли Азатенаев или даже к Бегущим-за-Псами. Будь проклято наследие мира – ты со своей нелюбимой женой, я со своей лишенной будущего, пустой страстью. Мир должен был дать нам большее. Подарить смягчение всего грубого в душах, избавление от жестокости, которую считают необходимым оружием войн.
Но слишком многие из нас смотрели в ярости на примитивные ловушки спокойных комнат. Слишком многие продолжали сжимать нагое железо, даже ходя по мирным странам, надеясь на мирную жизнь.
Мы презрели такую жизнь. Она ниже нас, воителей, нас, вестников кровопролития и смерти. Мы видели в глазах – глазах супругов и давних друзей, родни – что они ничего не понимают. Ничего поистине важного, имеющего смысл. Они мелки, лишены знания о гибельных безднах. Мы видели в них глупцов, а потом, когда души закоснели в самосозданной изоляции, увидели жертв, так похожих на противников с полей брани.
Нам казалось: они слепы к продолжавшейся войне – той, что мы вели, той, что оставила души ранеными и покрыла рубцами. Той, что вопила в нас, требовала, чтобы мы выплеснули ее спазмом насилия. Только чтобы разбить хрупкую иллюзию мира, в которую мы не верили.
Но я мечтала быть среди них, вдали от убийств и террора. Грезила о мире каждое мгновение вечной войны.
Почему же я не смогла обрести мир? Почему всё так тонко, так слабо, так безнадежно мелко? Так... фальшиво?"
Загонщики начали сходиться, те, что позади, приближались – она уже слышала топот ног. Отчаявшаяся Шаренас искала, где встать – ствол старого дерева, вывороченные корни павшего гиганта – но ничего подобного поблизости не было. Она шла среди молодой поросли ильмов и березок. Тут не прошел пожар, под тающим снегом виднелся толстый ковер мертвых листьев.
Солдат слева сдавленно закричал. Дернув головой, она искала его взглядом, но не находила.
И тут двое, что были сзади, рванулись к ней, а третий разведчик подбежал справа.
Во рту пересохло, меч скользил под перчаткой. Шаренас развернулась к нападавшим.
Сзади были две женщины, обе знакомые – но теперь лица исказила ненависть, глаза горели кровью.
Не было ни слов, ни паузы в атаке.
Блеснули клинки. Она поймала и отклонила один, отскочила, чтобы избежать второго. Но тут подоспел третий охотник, выставив меч.
Острие пронзило правое бедро, распоров до кости. От удара мышцы и сухожилия порвались, она ощутила их движение под кожей – и нога тут же перестала слушаться.
Меч ударил по шлему, сдвинув его. Ошеломленная Шаренас упала набок. Резкий выпад вырвал клинок из руки.
Она неверяще смотрела в лицо женщины, а та встала сверху, нацеливая меч, чтобы пересечь горло.
И тут женщина замешкалась, лицо стало смущенным.
Железное острие стрелы торчало из шеи. Кровь хлестала из рваной раны. Жизнь покидала взгляд женщины, упавшей на колени подле Шаренас.
Оттолкнув навалившееся тело, Шаренас рыла почву здоровой ногой, пытаясь отползти. Вторая женщина лежала в паре шагов, пересеченная в области живота – кишки вывалились и пускали пар на холоде. Над трупом склонилась девушка с серой кожей. В красных руках были узкие ножи, скользкие от кровавой жижи. Повернув голову, Шаренас увидела третьего разведчика – лежит лицом вниз, из спины торчат две стрелы.
Девушка приблизилась к Шаренас. – Многие за тобой охотились, – сказала она. – Слишком многие для обычного дезертира. Не важно. Ты надела не тот мундир.
Раздался другой голос: – Нет, Лаханис. Оставь ее.
Девушка скривилась. – Почему?
– Истекает кровью, рана слишком глубокая, чтобы закрыться. Она уже мертва. Мы дали тебе одну.
– Одной не хватило.
– Идем, мы очистили часть леса, но есть другие. Они станут лагерем. Зажгут огни. Впереди целая ночь убийств Лаханис, хватит, чтобы утолить жажду.
Сцена тускнела в глазах Шаренас, становилась серой, но не как в обычных сумерках. Одной рукой она зажала рану на бедре, но кровь текла горячими волнами. Правая нога онемела, вес пришпилил ее к холодной земле. Боль в голове, в мышцах и сухожилиях шеи заставляла ее испуганно задыхаться, каждое дыхание было слабее предыдущего.
Она слышала, как налетчики бродят, забирая стрелы и обшаривая трупы.
Сколько прошло времени – понять было трудно. Сумерки казались не связанными с медленным уходом солнца, они ползли со всех сторон, словно неся теплые объятия.
"Кагемендра. Посмотри на меня сейчас. Держу руку на отметке смерти, пытаюсь остановить утекающую жизнь. Какая густая кровь. Как глина. Наверно, замерзает.
Чувствую боль в ноге. Как будто могу сжать пальцы, пошевелись пяткой. Воображение. Переделываю сломанную форму, будто готовлюсь к тому, что случится. Не сломанную, но снова целую. Готовую шагать во тьме.
И все же... Кагемендра. Я лежу здесь, желая тебя всеми фибрами души. Что держит меня в жизни, если не страсть? Есть ли власть более великая? Клянусь, с ней я, кажется, готова отвергнуть неминуемое. Оружие и щит, спутник и союзник – их довольно, чтобы побороть весь мир, перелезть самые высокие стены и перепрыгнуть широчайшие пропасти. Желание, ты заменило мне объятия любовника, в твоих объятиях темное утешение".
Она услышала свои вздохи и поразилась их силе, частоте. Под захолодавшей ладонью рана казалась необычной – она закрывалась, кожа ползла, становясь мягкой. Скорченные обрывки жил уже не пылали болью над костью, словно она загнала их на подобающие места касанием руки.
«Но это же невозможно».
Недоумевающая Шаренас нашла в себе силы сесть. Правая нога пульсировала болью, говорящей о глубоком повреждении – но она ожила. Пролитая кровь смешалась с грязным снегом, прелыми листьями и глиной. Смесь казалась горячей, от нее беспрестанно валил пар.
Серость, ее окружившая, была ощутимой, словно некое незримое присутствие. В голове слышался смутный шепот, бормотание, а то и далекие резкие крики. Моргая, Шаренас огляделась. Тропа казалась более широкой, чем следовало, но, кроме того, ничем не примечательной. Она делила поляну с тремя трупами. Вываленные кишки уже замерзли.
«Как... как долго?»
Стеная, она встала на ноги и пошатнулась, заметила блеск выроненного меча. Похромала туда, нагнулась и забрала оружие, снова выпрямившись.
«Что теперь?»
У разведчиков забрали сумки с едой и фляги, но оставили скатки и котелки. Шаренас поняла, что отчаянно голодна и борется с жаждой столь сильной, что глаза уставились на лужи крови у ног.
Серость понуждала пировать, отверзала голод звериный и первобытный. Шаренас смотрела на тело женщины рядом, вслушиваясь в речитативы голосов в голове.
"Вы духи? Я призвала вас? Или эта невероятная волшба – никогда не знала, что она есть во мне – привлекла вас? Возможно, вы помните, каково быть снедаемыми желанием? Ибо оно одно поддержало меня. Кагемендра, я превратила память о тебе в любовника. Верные духи, чую ваши жадные объятия.
Но новый голод... вещь куда как проще. Нужда дикая и холодная. Я потеряла слишком много крови, надо восстановиться".
Болтливые духи окружили ее и, будто отделившаяся от вместилища душа, она наблюдала, как тело шагает к трупу у тропы, нарезает полоски багрового мяса с ноги.
Нарезав, она начала разжигать костер.
"Что теперь?
Теперь это".
ПЯТНАДЦАТЬ
– Я провел, – сказал лорд Хаст Хенаральд, – всю жизнь среди дыма.
Он сидел на каменной скамье в промерзшем саду, среди лишившихся листвы кустов и укрытых снеговыми шапками валунов. Небо над головой набрякло серым – там снег смешивался с копотью. Кто-то из слуг накинул на владыку толстое пальто из грубой, окрашенной в пурпур шерсти; не застегнутая одежда повисла на плечах мантией запекшейся крови.
Галар Барес сидел напротив. Слева закруглялась ограда фонтана. Механический насос давно прекратил работать, толстый слой льда пронизывали и пятнали мертвые водоросли. В старом снегу вокруг можно было заметить слои сажи.
– Дым слепит глупца, оказавшегося в середине, – продолжал Хенаральд, жилистые руки покраснели от холода; он ворошил кучу шлака, сложенного у каменной стены. То и дело подносил кусок к лицу для пристального осмотра, щурил глаза – и откладывал назад, выбирая новый. За время аудиенции Галар заметил, что некоторые куски становились объектами изучения не раз. – Он жжет и вызывает слезы на глазах, но не дает видеть. Какое утешение.
