Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 56 страниц)
Пожалуй, оставлю тебя с собой, для компании. Молчи. Это твое время года, Кагемендра".
Она уловила треск ветки впереди, чуть справа. Вытащила клинок и пригнулась, продвигаясь – мокасины почти не издавали скрипа на запорошенной тропке.
Женщина искала где скрыться, наверное, чтобы устроить засаду, но оказалась в густых зарослях сухого кустарника, частично захваченного давним пожаром. Ветки не гнулись, а ломались. И все же, окажись Шаренас чуть дальше или ближе, могла бы попасть в ловушку.
Теперь же она обошла затаившуюся лазутчицу с фланга, шагая очень осторожно, пока под ногой что-то не зашелестело. Женщина повернулась, но Шаренас уже устремилась вперед, вгоняя меч сквозь кружево веток и сучков.
Издав слабый крик, женщина отпрянула, стараясь увернуться. Однако ветки сзади помешали, согнувшись и толкнув ее обратно, как раз на пронзивший грудь клинок.
Шаренас подошла, резанув по правому бедру, рассекая тело до костей. Кровь хлынула потоком, раздался громкий вопль.
«Теперь они поспешат». Шаренас повернула меч и ударила снова. Выпад пересек артерию, почти отрезал ногу. Освободив лезвие, она встретила испуганный, потрясенный взгляд и, стряхнув кровь с меча, отошла в лес.
"Нужно было добить – но ее смерть гарантирована, слишком быстрая и большая потеря крови. И все же она может оказаться стойкой, укажет друзьям, куда я ушла.
Ох, Шаренас, думай лучше! Твои следы ясны!"
Позади сходились голоса, лес огласился нестройными звуками; Шаренас боролась с паникой, проклиная ситуацию, в которую попала. «Я уже мыслю как преступница, горожу одну ошибку на другую. Унаследовала всю их глупость».
Тихо бранясь, она ускорила шаги.
– Ничто не должно искажать величие веры, – говорила Синтара ученому, что сидел за столом. – Отец Свет доказал свою ценность, обнаруживая нежелание. Он говорит лишь за солдат, за союзников, не думая о себе. Вот манера, подобающая богу или королю.
Рука Сагандера сжала стило, но не пошевелилась, повиснув над пергаментом. Его глаза имели обыкновение слезиться в сверхъестественном свете, рука частотянулась вниз, будто желая погладить отрезанную ногу. Иногда она слышала бормотание – он говорил с демонами боли, умоляя прекратить мучения. Временами ей казалось, что он молится демонам. «Полезность этого типа», думала она, наблюдая за ним с возвышения помоста, «возможно, подходит к концу».
– Мои указания смущают вас?
Сагандер с гримасой отвернулся. – Она высмеивает все то, что вы велите делать. Это порок нашего народа, с коим я сражаюсь всю жизнь. Нельзя возвышать низкородных выше их способностей. – Он мрачно взглянул на нее. – Солдаты Урусандера. Даже офицеры. Все пытаются перевернуть правильный порядок...
Синтара ощутила на губах усмешку. – Выбрали неверную сторону, ученый. Скажите еще кому-нибудь и потеряете голову.
– Драконус наш враг, верховная жрица!
– Так вы твердите. Но он уйдет, когда мы закончим. Не будет консорта при дворе Отца Света и Матери Тьмы.
– Вы не улавливаете всей его опасности. Моя судьба – остаться не услышанным. Он странствует по землям Азатенаев. Говорит с Владыкой Ненависти. Совещается с неведомыми силами. Подумайте о его даре Матери! Откуда такое? Скипетр, что повелевает мраком. Простой рисунок на полу – открывающий врата в иное королевство!
– Хватит орать, старик. Я не слепа к угрозе лорда Драконуса. Да, в нем есть загадка. Думаю, он действительно в сговоре с Азатенаями, и мы не знаем о цене сделки. Но вспомните о Т'рисс и даре, что она сделала мне. Без нее не было бы Света.
– Итак, – согласился Сагандер, – Азатенаи играют на обеих сторонах, желая раздора. Желая краха Куральд Галайна.
– Тем хуже, – буркнула Синтара, – что вы не смогли его сопровождать.
– Он не хотел свидетелей своим делам. Они замышляли против меня. Я ничего не знал, попав в ловушку.
Синтара изобразила озабоченность. – Я думала, вы упали с коня и сломали ногу.
– Да, – зашипел он. – Нога. И что? Давно ли небольшой перелом требовал отсечения конечности? Но я был без сознания. Не мог оценить ущерб. Лишен был права выбирать лечение. Они... удачно подгадали.
– У вас нет ни слова для книги?
Он отшвырнул стило. – Не сейчас, верховная жрица. Боль все сильнее. Мне нужно найти лекарства.
«Да. Твои лекарства. Порции настоя забвения. Так ты показываешь преданность богам боли. Кланяешься им. Предлагаешь пьяную улыбку, отступая. На алтаре орошаешь возлияниями горло, оскверняя храм тела». – Конечно. Идите же, ученый. Отдохните.
– Ренарр нужно убрать, – сказал Сагандер, хватая костыли. – Она стоит слишком близко к Отцу Свету. Шепчет ядовитые слова.
– Возможно, вы правы. Я подумаю.
Она следила за ковыляющим ученым. Мысли о Ренарр быстро уплыли прочь, вместо нее она подумала о лорде Урусандере. "Сердцем он простой солдат. Отлично понимает искусственность благородного титула, детскость претензий на вымышленных знатных предков. Хотя бы тут Сагандер прав. Низкородный страдает от неадекватности, нечистоты крови. Урусандер – явный пример.
Но я должна сделать из него Отца Света.
Долг, Урусандер. Даже бык знает эту тяжесть".
Да, есть нечто в разглагольствованиях Сагандера. Если подумать о понятии долга, станет очевидным, что чем выше ты забираешься по классовой лестнице, тем более размытым оно становится. Но не высокородные ли больше всего говорят о долге, требуя верной службы от горожан, фермеров и простых солдат? Требуя постройки мостовых, возведения особняков и крепостей? Долг, вопят они, труд во имя государства.
"Однако узурпаторы выходят не из простого народа. Нет, они из тех, что стоят у трона.Из верных союзников, советников и командующих.
Думай, Синтара. Как ты пройдешь по узкому пути? Чем ближе мы к тронному залу Цитадели, тем больше риск измены.
Урусандер, пора снова вспомнить идеи долга. Во имя мира, вспомни о своем низком происхождении. Будь уверен, я укорочу подхалимов, что пытаются разжечь искры твоих личных амбиций, неподобающей гордыни.
Нужно заново обдумать разговор с Эмрал Ланир. Пусть наши аспекты найдут должный баланс, пусть королева умерит короля, а король обуздает королеву. Пусть бог и богиня обменяются клятвой верности, ощущая взаимную слабость. Ибо если они скрестят взоры и обретут общую силу, нашим верам конец, а с ними всему Куральд Галайну.
Эмрал. Нужно работать совместно. Мать Тьма прежде была Тисте, смертной женщиной, вдовой. Урусандер был командиром легиона. Таково их незавидное прошлое. Нам с тобой, Ланир, выпала задача вырастить в них должное смирение.
И следить, используя множество шпионов и ассасинов, за теми, что подберутся к ним слишком близко.
Возможно, Мать Тьма имеет право на надменное равнодушие. Никто не должен подходить слишком близко. Поставив их высоко, мы обеспечим святость. Но тут нужно идеальное исполнение. Мы с тобой, Ланир, должны быть как родные сестры.
Но Сагандер прав. Драконус слишком близок Матери. Хранит слишком много ее тайн. Недостаточно его просто отдалить. Нож в спину или яд в чаше, или, при удаче, жалкая гибель в грязи боевого поля.
Мы Верховные Жрицы, мы должны встать между правителями и всеми остальными. Мы должны быть высоким помостом, хранительницами портала, завесой, сквозь которую должно проходить любое слово – снизу наверх и сверху вниз".
Синтара сделала мысленное усилие, высвободив вспышку силы, и тут же прибежала жрица.
– Эналле, слушай внимательно.
– Верховная Жрица, – отозвалась молодая женщина, опустив глаза и поклонившись.
– Принеси письмо от Эмрал Ланир. И позови гонца. Я должна написать сестре ответ. Быстрее!
Эналле снова склонила голову и выбежала из комнаты.
Постукивая пальцами по подлокотникам, Эмрал вздохнула. Нужно придумать новую версию послания. Эмрал слишком груба, слишком откровенно описывает необходимые манипуляции, даже если целью является замирение. Мелкие детали могут оскорбить Урусандера. Нет, нужно редактировать письмо, приложив все ее таланты.
«Простите, Урусандер. Письмо написано на тайном языке храма и нуждалось в переводе. Уверяю в точности перевода, я сама его сделала. Видите – вот храмовая печать, доказывающая его подлинность».
Вспышка недовольства, темное пятно рассудка – она представила Ренарр, сидящую в мерзком своем кресле, на лице презрительная ухмылка. "Всегда будет ошибкой возвышать шлюху. Народ должен довольствоваться существующим, природой данным уровнем. Прав Сагандер: законы природы диктуют пределы способностей.
Однако новая гибкость, желанная Хунну Раалу и его сторонникам, несет настоящую угрозу. Мы рискуем получить анархию негодных, которые вечно недовольны своим положением, хотя отлично сознают, как скрывать отсутствие талантов и способностей – ложь таится за каждой их претензией.
Предвижу кровавые дни.
Эмрал Ланир, нужно превратить в ассасинов лучших жриц. Пусть завлекают страстью, пусть подушки заглушают крики".
Снаружи раздавался топот босых ног. День обещал быть полным хлопот.
В ознаменование нового статуса Сагандер получил повозку и пажа, управляющего мулом, так что путь вниз от Нерет Сорра не казался больше особым мучением. Боль притихла от горького масла д"байанга; он сел в обитое кресло посередине повозки, вытянул здоровую ногу, сравняв с положением призрака отсеченной, и стал следить, как убегает назад дорога.
Крепость на вершине холма стала какой-то несбалансированной: восточное крыло ослепительно сияло, словно солнце уронило драгоценные слезы и они впитались в камень. Чистота света уязвляла глаза, покрасневшие и слезившиеся. Это казалось нечестным, ведь, глядя на руки, он видел алебастровое совершенство (если уж возможно называть распухшие, морщинистые придатки совершенными). Если раздеться, белоснежный оттенок Света явится на всей коже.
«Кроме, разумеется, ноги, которую никто не видит. Они, друзья мои, осталась черной словно оникс. Так и будет до дня осуществленной мести. Драконус, прячь сына-ублюдка. Однажды он вернется, и я буду ждать. И насчет тебя самого... знаешь мою клятву? Я еще встану над твоим трупом».
Бич паренька хлестнул по крупу мула, заставив Сагандера вздрогнуть.
«Бич послужит мне лучше руки в день, когда я накажу Аратана за неуважение. Шрам на щеке, красный рубец, чтобы запомнил надолго. По закону, если бы моя рука не коснулась его... нет, он бастард, которого отверг отец! Они не встретились взглядами! Я был в полном праве!»
Мысленно он воображал суд, ярусы, забитые учеными – соперниками врагами, подлецами – и судей за длинным столом. А вокруг целую толпу, плечом к плечу, всё знакомые лица. Многие еще с детства – сборище мучителей, обидчиков, дружков, что предали доверие. Перед этой полной вражды, презрительной толпой Сагандер встал на помосте спикера и говорил – в царстве воображения – с поразительным красноречием, обретя дар настоящего оратора. Приводил доказательства своей правоты, собирал мерзостные детали учиненного над ним бесчинства.
Приближаясь к финальному аккорду, он замечал, как множество лиц преображалось от его слов, зрители стыдились прошлых преступлений, жестоких поступков, читали длинные списки своих грехов. Видел также, как суровые лица судей медленно и неумолимо обращались к Аратану и Драконусу, что были в клетке обвиняемых.
Обвинительный приговор прозвучит сладостно, но еще слаще будут слова судей, восхищенно обращающихся к Сагандеру.
"Ты будешь возвышен, великий мудрец, до высшего поста в Куральд Галайне. Твой помост будет на ступень выше тронов, дабы ты предлагал правителям блестящие советы – короче говоря, здраво руководил богом и богиней..."
Зрелище суда не покидало разума Сагандера, как и отзвук его величественного гения. Невиновность доказуется истиной, и компенсация неизбежна. Правосудие творится совершенством слов, суждений, конкретностью мыслей. В таком мире пусть страшатся громилы, предатели и мучители.
В том зале, на том помосте Сагандер стоял на двух здоровых ногах. Королевство охвачено новой магией. Кто скажет, что теперь возможно?
Даже получив покои в крепости, Сагандер оставил за собой скромное обиталище в лагере – не из любви к солдатне и походной пище, но ради тесного кружка приятелей. Схватившись за руку помощника, он перекинул костыли через борт тележки и слез наземь. – Вернешься к утру.
– Да, сир.
– Но сначала открой клапан палатки.
– Вот.
Сагандер нырнул внутрь, ощутив волну тепла от жаровни, которую велел топить все время. Одна из неудачливых служек Синтары сидела рядом. Она удивленно подняла голову.
– И это всё? – воскликнул он. – Ворошишь угли, пока не прогорят? Разве у тебя нет шитья, вышивания или вязания? Может, бинты? В армии они нужны всегда. Занимай руки, дитя, иначе твой разум совсем сгниет. Ну, иди. И не забудь повесить лампу на шест у входа. Да, туда. Проваливай.
Когда она ушла, Сагандер подковылял к резному креслу, привезенному из крепости, и сел, вытянув незримую никому ногу. Сверкнул глазами, изучая эбеновый оттенок. Это была нога молодого мужчины, с отличными мышцами, полная силы и жизни. Лишь иногда, когда было слишком много д"байанга, кость ломалась, острый конец проникал сквозь кожу, нога кривилась и сравнивалась пропорциями с другой, а потом чернота уступала место зелени, запах гангрены поднимался словно дым.
Иногда, глубоко во сне, он видел отрезанную ногу на кровавой траве. Видел, как ее волокут за башмак к выгребной яме. Видел оскверненной.
«Я отвечу тем же, клянусь, надругаюсь над вашими трупами. Над вашими лицами. Ничто не кончается. Всегда будет следующий шаг» . Мысленно он уже высказал эту угрозу каждому лицу в толпе. Говорил тихо, дабы не слышали судьи, но как бледнели лица, как тряслись губы!
"Ну, друзья, кто первым будет молить меня о милости? "
Через некоторое время полог зашевелился и вошла Шелтата Лор.
Сагандер улыбнулся: – Ага, фонарь замечен. Отлично, дитя мое.
– Вам снова больно, наставник?
Иногда ее интонации чем-то напоминали Аратана. И был намек на... нет, он не мог сказать точно. Во взгляде не было наглости, лишь уважение и внимание. И такая готовность услужить!.. Нет никаких причин для сомнения, и все же... – А, боль. Если таков ответ на мои добрые дела, разве можно назвать мир правильным?
Она вошла в палатку, и Сагандер снова подивился природной грации молодой женщины. – Но дела скоро исправятся, наставник. Возможно, среди новых практиков Денала вы найдете нежданного целителя.
Он смотрел, как она садится в груду подушек у кровати. – А пока что, милая невинность, ты мне нужна.
Улыбка казалась вполне естественной, но что-то – в глазах, может быть, которые тихо искрились, будто зрачки медленно плавились на жаре – тревожило Сагандера. «Слишком похожа на Аратана, девочка. Но если с ублюдком я провалился, это существо приведу к чистоте. Пусть мать ею много злоупотребляла, я обязан ее спасти и я ее спасу». – Ты можешь ощутить ее, дитя? Мой призрак?
Она склонила голову. – Всегда. И удивляюсь, наставник...
– Чему же, милая?
– Почему она осталась черной?
Сагандеру с трудом удалось сохранить улыбку. Одно дело – потворствовать ее буйному воображению, одобрять странное и неисполнимое желание облегчить незримую боль, но такое! «Колдовство за работой. Сочится сквозь всех нас, чумное дыхание противоестественной силы».
– Наставник? Что-то не так? Идите, ложитесь на койку, я готова вас приласкать. Призрак ноги все еще этого хочет, да?
«Но я ничего не чувствую. Это было игрой. Приведшей тебя близко, я мог коснуться рукой. Ощутить то, чего не смею желать. Вполне достаточно для моих скромных нужд. Каждая ночь, что ты проводишь здесь – еще одна ночь вдали от потаскухи-матери, бесконечно мстящей своей дочери. Ничего жестокого в таком обмене – но сейчас...» – Тяжелая ночь, – вымолвил он голосом слабым и тусклым, звучащим жалко даже для собственных ушей, – призрак бесчувствен, поглощен болью...
– Посмотрим, – сказала Шелтата.
Через миг Сагандер подтянул ногу под себя и налег на костыли, чтобы сесть прямо. Подскакал к кровати, развернулся и плюхнулся на брезент, так что затрещали ножки. – Ну что ж, – пропыхтел он. – Вот он я...
Полог резко распахнулся и внутрь нырнула фигура в доспехах, выпрямилась с сиплым вздохом.
Инфайен Мененд. Тяжелая и назойливая вместо нежной и сладкой Шелтаты; грубая и холодная, тогда как дочка Тат добра и тепла. Сагандер скривился: – Что вы делаете здесь без приглашения и стука? Оставьте нас, капитан. Или Тат одолжила ее и вам?..
– Тат собой не владеет, – бросила Инфайен, равнодушно глядя на Шелтату Лор; та ответила скрытным взглядом, свойственным гораздо более зрелым женщинам. – Я по приказу Смертного Меча Хунна Раала. Девушку Шелтату следует сопроводить в крепость. Отныне она под опекой Храма Света. Слезай с подушек, девка.
– Я ее наставник...
– Как вам угодно, – оборвала его Инфайен. – Если храм сочтет уроки подходящими, они позаботятся о продолжении. Разумеется – соизволила она поглядеть на Сагандера, – вы сможете принять участие, но уроки будут проходить в храме, не в вашей палатке.
Сагандер чуть помедлил и резко кивнул. – Да, конечно. Надеюсь, меня одобрят.
– Ну, это было бы лучше для всех. Вставай, Шелтата.
Сагандер коснулся девичьего плеча рукой. – Иди. Это действительно к лучшему.
Шелтата Лор молча встала. По жесту Инфайен покинула палатку. Инфайен помедлила на пороге, оглянувшись на Сагандера. – Возможно, – сказала она – вы не числитесь среди тех, что испортили ее. Я мало что видела. Но тем не менее настаиваю, чтобы ваши уроки проходили не в приватной обстановке.
– Вы усомнились в моей чести?!
– Слишком часто так восклицают лишенные всякой чести...
– Сказала женщина, резавшая детей в лесу!
Она надолго замолчала, уставившись на него; на миг Сагандеру подумалось – именно эти глаза видели дети и старики перед смертью, а затем сверкал меч. Он смотрел на капитана, объятый внезапным ужасом.
– Во имя долга, – произнесла Инфайен Менанд, – иногда приходится отбрасывать честь. Не вы ли учили того ублюдка?
– Долг привел к поруганию моей чести, – дрожащим голосом ответил Сагандер. И потряс головой. – Я никогда не злоупотреблял ее доверием. Спросите ее, капитан. Я хотел спасти ее от матери.
– Вам не удалось бы.
– Возможно.
– Даже храм не сумеет, – заметила Инфайен.
– Вы считаете, всё бесполезно?
– Не деньги в ладони делают шлюхой, наставник. Порок таится в духе. Тело как источник благ и выгод. Шелтата и мать одних взглядов, их не отличить от Ренарр. Если вы верите в спасение, почему сразу же протестуете против возвышения нас, солдат?
– Ваши доводы, капитан, противоречат желаниям Хунна Раала и самого Урусандера. – Сагандер подался вперед. – Мудро ли это?
– Во имя долга иногда необходимо отринуть честь, – повторилась она.
И через миг исчезла, опустив полог. Накопленное жаровней тепло почти исчезло, Сагандер задрожал и потянулся за мехами. Удобнее расположился на койке. Призрак стенал, жалуясь на боли. Солдаты, начал он понимать, не все одинаковы. Мундиры обманывают видимостью единообразия, но время тянется – о эта нескончаемая зима – и свойственные военному сословию слабости начинают проявляться.
"Вложите мечи в руки всем, и они мигом обретут мнения, и мнения, пусть глупые и невежественные, станут амбициями, пока каждый не начнет пускать кровь всем окружающим. Не может быть согласия среди тупых и алчных. Измена ждет налегке, все завоеванное будет изрублено в клочья, снова появится неравенство и резня повторится.
Создавая армию, вы отравляете государство. Я оказался в отличном месте, чтобы это видеть, и сделаю это главным тезисом новой великой книги. Общественные классы суть создания природы, их определяют естественные законы. Гражданская война – лишь следствие гордыни.
Лишь в храмах найдем мы спасение. Синтару надо заставить это понять. Равновесие вер, ею лелеемое, должно стать образцом для классов Куральд Галайна. Немногие правят, многие подчиняются.
Урусандер бесполезен. Но, может быть, он послужит декоративной фигурой. Нет, истинными правителями королевства станем мы, наделенные умом и талантом. Пусть бог с богиней уплывают в свои личные миры. Один шаг от трона – вот где работают реальные силы власти, и вот где вы найдете меня.
Нужно написать Райзу Херату. Пришла пора предварительных действий. Он, разумеется, поймет необходимость наших ролей. Но я должен обращаться к нему как равный, чтобы он наверняка понял суть наших отношений. Одаренные мудростью, мы составим заговор ради спасения Куральд Галайна.
Конец солдатам. Возвышение ученых. Предвижу близкое возрождение".
Деревенская женщина, что подпитывала жаровню, вошла, пряча глаза. В руках была корзина кизяков.
Он смотрел, как она встает на колени и кидает топливо в очаг. Весьма невеликое умение, требующее малых мер смелости, дисциплины, ничтожных искр разума. Как хорошо, что ей дадена задача, отвечающая характеру. "Вот дар цивилизации. Находить работу под стать умениям всякого и каждого гражданина. Важно показывать существование границ, это служит благу всех. А если нужно, действовать железным кулаком.
Знать права во всем. Дом-клинки, чтобы наводить порядок в имениях. Городская стража. Армия? Разогнать, положить конец гнезду непокорных. Иначе паразиты размножатся".
– Когда закончишь, – каркнул Сагандер, – послужишь мне. Ночь холодна и я хочу тепла.
– Да, сир, – сказала женщина, отряхивая руки.
Синтара была щедра, а щедрость среди могущественных – поистине великая добродетель.
– Хочет собрать всех шлюх в одной комнате, – усмехнулась Ренарр, – и назвать ее храмом дурной славы. Вот увидишь.
Шелтата Лор стояла перед ней, все еще в тяжелом плаще. Казалось, новая обстановка ее не тревожит и не смущает.
– Итак, тебя послала Синтара?
Пожимая плечами, Шелтата ответила: – Хунн Раал придумал. Инфайен доставила меня. Синтара думала присоединиться к ним, но в конце концов отказала мне в гостеприимстве храма, заметив, что плоть моя порядком потрепана. – Она оглянулась. – Ты пользуешься второй комнатой? У меня скромные притязания. Полагаю, одежду пришлют позже. И надеюсь, что питание тут лучше, хотя компания явно скучнее.
Ренарр по-прежнему улыбалась. – Прежде всего тебе нужно совершенствовать наглость, Шелтата. Если желаешь язвить словами, будь наблюдательнее и выбирай подходящие цели. Меня не ранишь.
Шелтата пожала плечами и стащила плащ, уронив на пол. – Солдаты говорили о тебе. Ждали встречи... до недавних пор. Солдат, убивший себя в твоем шатре, порядком испортил тебе репутацию.
– Я хотела самого лучшего, – отозвалась Ренарр, все еще изучавшая из кресла дочь Тат Лорат.
Брови Шелтаты поднялись, она засмеялась. – Это... я очень даже понимаю тебя.
– Неужели?
– Да. Это атака на мать. Они говорят, что это ради меня, но они ничего не понимают. Когда она поймет, что больше не сможет издеваться надо мной, то быстро утешится. Видишь ли, я была лучше.
– В чем?
– Я изучила искусство обольщения в самом юном возрасте. Я не готова дряхлеть, тратя силы на дым и выпивку. Моя юность была ее врагом, она знала. И сделала дурные привычки оружием, желая видеть, как я их перенимаю и разрушаюсь.
– Ты наблюдательна. Считаешь это мудростью? Это не так.
Улыбаясь Шелтата Лор воздела руки – и внезапно возникло белое пламя. – Огонь очищает что нужно. Моя плоть не знает упадка. Привычки не рождают грязных пятен. Ну, скорее они быстро стираются.
– Хитро, – согласилась Ренарр. – Итак, тебя отрезали от матери. Скажи, чего ты хочешь сама?
Шелтата опустила руки, пламя угасло и пропало. Глаза обежали комнату.– Ничего.
– Ничего?
– Меня окружают амбиции. Каждое лицо уродливо, куда ни взгляни.
– Ага. А мое лицо?
Шелтата глянула на Ренарр и нахмурилась. – Нет, твое остается вполне милым.
– Не стоит ли этим восхищаться, не стоит ли этого пожелать? Научить тебя неуязвимости? Видишь ли, мне нет нужды от чего-то очищаться.
– Сомневаюсь, что тебе будет дадено пламя.
– Согласна. И потому я выбрала средства более обыденные, они послужат и тебе, если волшебство вдруг подведет.
– Подведет? Почему бы?
– У всего, – сказала Ренарр, – есть цена. Долг уже копится, хотя ты не знаешь и не чувствуешь веса. Будь уверена, он есть.
– Откуда тебе знать?
– Ты видишь уродство амбициозных. Это их долги, и письмена вполне очевидны на лицах. Я гляжу на тебя и вижу требования магии.
Шелтата склонила голову набок. – Что же ты видишь?
– Пустошь в твоем взоре.
Почти сразу Шалтата моргнула и отвела глаза. – Какая комната моя?
– Тебе нужны указания?
– Ты ведь назвала себя более умной.
– Нет. Лишь более опытной.
Шелтата вздохнула. – У меня уже был учитель. Трогал меня ради удовольствия – о, ничего пошлого и наглого. Скорее напротив. Краткое касание руки. Погладить по плечу, пошлепать по коленке. Он был очаровательно жалок. Тоже хотел украсть меня от матери и ее привычек. Но его уроки были бесполезными. Почему твои будут лучше?
– Чему он хотел тебя научить?
– Без понятия. Возможно, он только начинал. А, и просил меня массажировать отрезанную ногу. Призрак, как он говорил. Но я видела ее вполне отчетливо. Эту эманацию лучше всего описать как остаточную энергию. Тело видит себя целым, ему плевать на реальность. Забавно, правда?
– Ты видишь энергию и в здоровых конечностях?
– Да. В некоторых она сильна, в других слаба. Имеет множество оттенков. Твоя в данный миг оттенка ясного неба, как бывает на заре. Синяя, с намеком на серость. Заря или начало сумерек. Это говорит, Ренарр, что у тебя есть секрет.
– Что ж, можно начать обучение с этого.
– Как ты сможешь, если у тебя нет дара?
– Забудем о магии. Занимайся ее исследованием сама. Мы же будем работать над правильным прочтением эманаций. Посмотрим, что ты извлечешь из наблюдения над встречными.
– Жрица Синтара не поддается моим способностям.
– Неудивительно. А Инфайен?
– Она может убивать без колебаний. Но такое окоченение делает ее тупой и бесчувственной. Не умея понять деликатные вещи, она их боится. Подозревая, что творится что-то тонкое, наливается темной энергией от недоверия, ненависти и желания уничтожить то, чего не понимает.
Крякнув, Ренарр вскочила. – Отлично. Полезно. Пока никто не знает о твоих скрытых талантах.
– Никто, кроме тебя.
– Тогда зачем было открываться мне? Мы едва знакомы.
– Твоя энергия не изменилась при моем появлении. Это значит, что тебе ничего не нужно, ты не хочешь причинить мне вред. Тебе просто любопытно. И, – добавила она, – моя магия ничего в тебе не родила. Ни страха, ни зависти, ни удивления. Твой секрет не для меня, Ренарр, но это самое сильное, что я видела.
– Тогда пойдем, я покажу тебе комнату.
Кивнув, Шелтата пошла за Ренарр.
«Самое сильное, что я видела». А под ним нечто серое".
Верховная жрица слишком поспешно отвергла девицу, и это, на вкус Ренарр, было хорошо. "Секреты, они такие. Таиться нас заставляет страх? Не всегда. Нет у меня не страх. У меня лишь терпение.
Небо в сумерках. В ожидании грядущей ночи".
ДВЕНАДЦАТЬ
– Ты боишься желания, – сказала Лейза Грач, и глаза тускло сверкнули в свете костра. – Ханако Весь-в-Шрамах, я отворачиваю для тебя край мехового одеяла, чтобы мы разделили бездумное соитие, а затем нежные обнимания. Что тут важнее, как думаешь? Ладно, считай одно устрицей, другое раковиной, и если я раскрашу золотом не то, что ценишь ты – таковы превратности любви.
Ханако оторвался от ее глаз и уставился в пламя. – Пелена твоего горя столь тонка, Лейза Грач, что ты отбрасываешь ее, ощутив жар?
– Мужей больше нет! Что мне осталось? – Она отбросила волосы обеими руками, движение заставило выпятиться грудь, и Ханако подумалось о проклятиях анатомии. – Великая пустота пожрала душу, милый мальчик, и нужно ее заполнить.
– Новые мужья?
– Нет! Хватит! Не видишь, я бегу легко, как бабочка, по лугам освобожденного разума? Внимательно смотри в мои глаза, Ханако, убивший Гневного Владыку. В этих прудах снуют все виды похотливого любопытства – вперед и назад, вверх и вниз. Нужна только смелость, чтобы посмотреть.
Этого он делать не хотел. Так что чуть повернулся, сидя на упавшем дереве, и уставился на завернутого Эралана Крида. Воин бормотал во сне: бесконечная литания необычных имен, перемежаемых злобным шипением и леденящими кости ругательствами. Безумие не отступало уже три дня. Даже москиты и кусачие мухи его избегали.
Долина и ужасное озеро, в котором Эрелан убил дракона, остались далеко позади, но мир, казалось, не желал менять своих узоров. Они сидели у другого озера, возле очередной заросшей лесом долины. Два дня Ханако тащил воина, доспехи и оружие, а ночами, едва накатывала тьма, валился наземь, дрожащий и слишком усталый даже для еды.
Лейза Грач взяла на себя готовку, но Ханако приходилось запихивать пищу в рот Эрелана Крида, борясь с бредом, отводя беспорядочно колотящие руки, избегая острых как клыки зубов.
Впрочем, Ханако начинал подозревать, что Эрелан разумнее, нежели показывает. «От еды Лейзы даже мертвый одуреет. Надо предупредить вождя Джагутов. Не ставьте ее на кухню, иначе неупокоенные восстанут, впадут в бешенство и безумие, набросятся на земли смертных!»
– О, услади меня, Ханако, – вздыхала Лейза. – Неужели не протянешь даже одну ласковую руку? Вот, я отдаю тебе твою долю часто срываемых плодов, столь заботливо взлелеянных и выращенных. Соски стонут, вспоминая, как их тянули и крутили. У них вкус меда, говорили мне, и запах цветов.
– Я видел, ты смазываешь их каждое утро.
– Секрет раскрыт! И ты еще говоришь о браке? Ханако, наше путешествие отвратительно, нет уединения даже для туалета и прочих дел. Вообрази интимность, юный господин, которая никогда не кончается. Не удалить ли мне волоски с твоих тайных мест, пока ты будешь выдавливать прыщи на моей спине? Нам суждено вытирать слюни с подбородков друг дружке каждый день, до заката лет? Скажи, какие еще подробности брака должна я поведать, дабы избавить тебя от романтических бредней?
– Прошу, Лейза. Я думаю об Эрелане Криде. Ему не стало лучше. В крови дракона было безумие.
– Говорят, среди жителей юга числятся монахи, давшие обет безбрачия. Проваливай в их холодную компанию, Ханако.
– Лейза Грач, умоляю, давай обсудим, что делать с нашим другом!
– Принесем его к Джагутам, разумеется. И к Азатенаям, что туда затесались. Они изучат нашего болтливого воина и решат, жить ему или умирать. Видишь, Ханако, эти вопросы вне нашего разумения. Эй, о чем это я? Ах, эти налитые плоды, столь сочные и манящие...
Тихо зарычав, Ханако встал. Отступил от костра, прошел мимо Лейзы и спустился на галечный пляж.
Звезды усеяли поверхность озера. Холодный воздух тек от воды, донося до Ханако слабый запах гнили, линию берега усеивал разнообразный мусор. Он медленно шагал вдоль края. Камни и вода... мир привык делать границы скопищем отбросов, словно при столкновении двух мирков вещи не сливаются, лишь ломаются.
