Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 55 (всего у книги 56 страниц)
– Вы точно поняли сигнал с башни?
Он кивнул. – Грехи мои тяжкие... Где-то на востоке упало знамя. Защитники Матери разбиты. Победа и поражение. Оба состояния замерзли во времени. Яркий момент, но цветок быстро вянет.
– Вы видели слишком много битв.
– Да, но уверяю вас: и одной бывает слишком много.
Она зажгла трубку. – Итак, свадьба.
Прок кивнул. – Празднование слишком торжественное и фальшивое. Вижу жениха и невесту в круге клинков. Они улыбаются? Подают друг дружке руки? Троны действительно поставят рядом? Престольный зал, половина осияна светом, половина погружена во тьму? Пьянство украло дар воображения, но я всегда считал это благом.
– Любопытство в вас тоже угасло?
– Не угасло, а замерзло и умерло. А в вас?
– Будет неловкость, – сказала она, чуть подумав. – Как и подобает. Неохотные свидетели с трудом находят слова, пытаются выжать из себя необходимые улыбки и поздравления. Церемония напыщенная, но в конце концов неудачная. Рада, что меня не пригласят.
Он безрадостно улыбнулся ей. – Нас, простецов, избавят от испытания. Впрочем, думаю, какое-то публичное зрелище будет предложено. Символы нужны, чтобы успокоить тревоги.
– Рассудок госпожи Сендалат сломлен, – буркнула Сорка, щурясь на трубку.
– Потрясение берет свою дань постепенно. Рассудок ее должен отойти в сторону, найти убежище. Возможно, – предположил Прок, – в детских воспоминаниях.
– Она не впадает в детство, лекарь.
– Да, согласен. Нечто исказило ее душу.
– Боитесь за ребенка?
Он косо поглядел на нее. – За которого?
Сорка отвернулась, раздувая трубку. И резко сказала весьма сухим тоном: – Как там надгробная плита?
– Простите? Какая плита?
Она состроила гримасу. – Ну, кто из них умер? Лорд Аномандер? Капитан Айвис? Или сам лорд Драконус? – Он не отвечал. – Мне нравился страж ворот Ялад. Такой старательный, а? И заботливый к госпоже и девочке. Надеюсь, он еще жив.
– К этому все сведется, верно? К подробностям управления. Вы, чинуши и бумагомараки, выползаете из всех щелей. Кому что отходит, кто платит, кому заплатили. В загородные имения полетят письма, полные сожалений, но и святой гордости за отдавших жизни во имя... чего-то там.
Она всматривалась сквозь клубы дыма. – Не нравятся такие, как я?
Он пожал плечами: – Нужды управления требует внимательности, едва осядет пыль или, скорее, едва кровь впитается в глину. Ненавижу ли я чинуш, столь важных для жизни цивилизации? – Он резко выдохнул. – Возможно. Скрипучие перья вместо знакомых лиц, списки вместо грез и желаний. Святое чудо жизни сведено к примечаниям на полях. Что мы отдаем, Сорка, ради нужды организовывать, упорядочивать и подытоживать?
– К счастью, – отозвалась она, – моя задача бездушна, моя работа требует бездушия, моя работа требует отдать душу. Вам не вообразить, лекарь Прок, медленной гибели души под равномерное подергивание руки.
Прок вгляделся в нее, подошел и взял за руку. Она подняла глаза и выдавила беспомощную улыбку.
– Привет, мать, – сказал Орфанталь, вставая со скамьи. – Это она? Моя сестра?
Сендалат встала у двери, держа за руку девочку с волосами темнее вороньего крыла и сияющими глазами. Собственные ее глаза не отрывались от сына. Что-то в нем ее пугало. Упорный, твердый взор как бы выпил всю уверенность, ей вдруг захотелось упасть на колени и просить прощения.
Он подошел, улыбаясь Корлат. – Я Орфанталь. Твой брат. Я здесь, чтобы заботиться о тебе. – Он поглядел на Сендалат. – Правильно, мама?
Она покачала головой. Кошмары мучили женщину даже наяву. Что-то шевелилось внутри, полное острых граней и жалящих обид; словно часть души повисла сверху, шепча множество неприятных истин. «Ты была не хороша для всех них. Детей, которые он вытаскивал из тебя. Одна неудача за другой. Он проталкивал их...» Она вновь качнула головой. «Он был бог», ответила она другой себе. «Он выбрал меня. Меня!»
– Мама?
– Сендалат кивнула. – Нет. Она защитит тебя, не наоборот. Даже ценой жизни, Орфанталь, она будет защищать мое совершенное, прекрасное дитя. – Женщина запнулась. – Я не смогу быть рядом вечно. Возможно, придется уйти. – Она оторвала ручку Корлат от своей. Это оказалось сделать легче, чем она ожидала. – Бери ее, – сказала она Орфанталю. – Я в свою комнату.
– Твою?
– Я уже жила в Цитадели, ты ведь знал! – Резкий тон заставил обоих детей задрожать, Корлат поспешила к Орфанталю. Он принял сестру в объятия и поднял, подсадив на колено.
Сендалат видела, как пухлые ручонки ухватились за шею сына. – Да. Так лучше. Я не планировала тебя, Орфанталь. Это была ошибка. Но теперь вижу... Была причина, да, была причина для тебя. Ты важен, она – нет.
– Я уже ее люблю.
– Она будет расти быстрее...
– Знаю, – сказал он.
– И будет защищать тебя вечно.
– Скоро, – ответил он, – я буду казаться младшим братом. В ней кровь Азатенаев.
– Нет. Кровь бога.
Он чуть склонил голову.
– Бога, Орфанталь! Он ждет от тебя многого, как и я. Этот бог – пойми же – этот бог не ведает терпения. Презирает слабость. Если мы слабы, он ранит нас. Скажи, что ты понял!
– Я понял.
– Хорошо. – Сендалат повернулась к двери. – Есть надежное место, место убежища. Я пойду туда и запру дверь.
– Да. Прощай, мама.
Она помедлила, оглядываясь. – Когда все запылает, приди и найди меня. В башне.
Он снова кивнул. Удовлетворившись, хотя под мыслями пульсировала паника, Сендалат вышла и встала в коридоре. «Цитадель. Я дома!» и улыбнулась, спеша в башню, в свою тайную комнату.
В обязанности того, кто не сумел ничего защитить, входят стояние на коленях в пепле и раздумья о том немногом, что избежало гибели. Гриззин Фарл отлично овладел этими несложными размышлениями. Ведь если хоть один еще дышит, то потеряно не всё. Если в одном осталась искра надежды, то боль и горе преходящи, и бремена грядущего непременно отыщут плечи, способные их нести.
Но все эти банальности плохо утешают свежую скорбь, слишком часто служа лишь барьерами против любых переживаний. Ведь, напомнил он себе, Азатенаи не схлестнулись в долине Тарн, хотя до этого почти дошло дело. Как и драконы не создали магической бури, довольствуясь наблюдением из клубившихся туч. Выпущенная на поле битвы магия была довольно скромной, но даже она назвала свою цену. Тот мужчина ведь погиб...
– Вам нечего мне сказать? – спросила Эмрал Ланир, пока они мялись у входа в Палату Ночи.
– Что вы желаете услышать?
– Вы были у нее, Азатенай. Она... она примирилась с тем, что случится?
Гриззин нахмурился. – Она... признала неизбежность. Поняла ценность символа. Лиосан существуют. Тисте разделились на светлых и темных. Способ их сосуществования в одном месте еще непонятен.
– Была гражданская война, – бросила Ланир. – Никто не звал в схватку новую религию! Но, возможно, я не права. Ваша сестра принесла этих Лиосан... скажите, Азатенай, как далеко вы готовы зайти?
– В чем?
– В манипулировании народом Тисте. Или попросту отступите, отрицая, что кровь на ваших руках?
– Отрицание – трата времени, Верховная Жрица. Увы, отступить назад невозможно. Совсем наоборот. Мы притянуты.
Она мигнула. – И кто в ответе?
Он отвел глаза, поняв, что внимательно смотрит на дверь из черного дерева, усеянный росой барьер. Его еще надо взять... – Не "кто", скорее "что".
– Отлично! Так что ответственно за ваш внезапный интерес к нам?
– Нам недостает высоких переживаний. Откровения ранимого сердца смертных влекут нас, как мотыльков на пламя. Возможно, мы желаем на миг согреть сердца. Или наше любопытство более болезненного толка... мы открываем в себе забытые желания, аппетиты. Наша природа не едина, Верховная Жрица. Каждый Азатенай уникален. – Он пошевелил плечами. – Мы пришли поглядеть, как разбивается сердце.
Он встретил нарастающий ужас в ее взоре, не пытаясь защититься.
Через миг она резко взмахнула рукой и открыла двери, входя в Палату Ночи.
Их ждал Трон Тьмы. Сидевшая на нем была спокойна, взор холодных и ясных глаз устремился на Эмрал Ланир.
Жрица встала на колени, склоняя голову. – Мать, – прошептала она.
– Встань. Смотри на меня. – Голос был безжизненным.
Эмрал Ланир встала.
Мать Тьма продолжала: – Гриззин Фарл, покинь нас немедля.
– Как пожелаете. Верховная Жрица, я буду ждать в коридоре. – Он повернулся и отбыл, закрыв двери.
– Мать, лорд Аномандер...
– Не твоя забота, – прервала ее богиня. – Вы должны поставить два кресла в старом тронном зале. Думаю, тот высокий помост вполне их вместит. Одно должно быть из черного дерева, второе из костяного. Рядом с белым креслом пробейте окно. Рядом с черным поставьте жаровню, пустую и закопченную снаружи и внутри. Над ними поместите футляры для скипетров. Детали обсудите с верховной жрицей Синтарой. Мы с лордом Урусандером принимаем на себя ответственность за союз во имя государства. Вы с Синтарой засвидетельствуете. На этой церемонии более никого не будет. Формальный указ станет единственным сообщением о браке. Три дня пиров. Пусть все Дома, Великие и Малые, покажут свою щедрость.
Эмрал Ланир внимала инструкциям, высказанным безо всякой теплоты, и всматривалась в лишенное эмоций лицо. Но всё было лучше, нежели она ожидала. – Лорд Урусандер ведет свой легион в город, Мать. Как скоро ты желаешь провести церемонию?
– Как можно скорее. Сообщите лорду Аномандеру, что знать должна собраться. Полагаю, лорд Урусандер потребует репараций своим солдатам, хотя он может передать эти заботы кому-то другому. Великие Дома должны поделиться землями, казной и работниками, но подробности пусть будут предметом обсуждений и даже торговли. Не сообщайте их мне – мне не интересна разделка туши.
– А вопросы веры, Мать?
Казалось, богиня дрогнула при этом вопросе. – Я предложила вам пустой сосуд, или так вам казалось. И смотрела, как вы по-разному наполняете его. Но хранившееся внутри, кое никто из вас не решился увидеть, теперь утрачено. Вероятно, можно считать его мертвым. – Она воздела тонкую руку. – Жаждали списка запретов? Точных правил, святых заповедей? Я должна была указать, как вам жить? Закрыть двери, наглухо опустить шторы? Вести вас как детей, дабы вы сосали титьку до дня смерти? Каких слов ты желала от меня, Эмрал Ланир? Списка деяний, заслуживающих моих аплодисментов или вечного осуждения? Какие преступления дозволены в глазах богини? Чье убийство можно оправдать верой в меня? Чьи страдания можно счесть заслуженными за грех отпадения от веры или богохульства? Опиши мне отступника, неверного, святотатца – ибо эти суждения идут не от меня, верховная жрица, но от вашего суда, вы следуете за мной, говорите от моего имени, решаете за меня и оправдываете все, что натворили, волей богини.
– В вере, – подала голос Ланир, – не ищем ли мы руководства?
– Руководства или упорядочения, оправдания всех предрассудков, которые вам так дороги?
– Ты не хочешь говорить с нами!
– Я выучилась страшиться власти слов – их силы и бессилия. Самые глубокие и проницательные слова, самые оглушительные истины не защитят сами себя. Я могла бы даровать список. Могла бы весьма ясно показать: вот ЭТОГО я желаю, ЭТО должно стать сутью вашей веры, служения, ваших жертв. Но как скоро список стал бы искажаться и переписываться? Как скоро отклонения повлекли бы за собой суд, пытки и смерть? – Она медленно подалась вперед. – Как скоро мои простые правила добродетельной жизни стали бы призывом к войне? К истреблению неверных? Как скоро, Эмрал Ланир, вы начали бы убивать моим именем?
– Так чего ты хочешь от нас?
– Чтобы вы прекратили мыслить подобно детям, которым нужно говорить, что хорошо и что плохо. Вы сами чертовски ясно это видите. Всё довольно просто. Дело в причинении вреда. И не только телу. Ищете подтверждения веры во мне? Желаете, чтобы я дала слова и правила, по которым можно править жизнь? Отлично. Но предупреждаю: любое достойное поклонения божество дало бы одинаковые заповеди. Вот они. Не вредите другому. Да, не вредите всему, что способно страдать. Не оскверняйте мир, в коем обитаете, и мириады его созданий. Если боги и богини имеют назначение, позвольте нам быть свидетелями ваших грехов. Пусть мы ответим на все тупые, грязные, жестокие поступки вашей жизни, на все сказанные подлые слова, на каждую рану, вами нанесенную.
– Наконец! – воскликнула Эмрал Ланир.
– Вам не нужна была я для таких правил.
– Да, Мать, не нужна. Не нужна. Но теперь у нас есть ты, мы знаем: добродетель имеет ценность и смысл. Видит Бездна, мир смертных редко вознаграждает щедрых духом!
– Неужели? Ну, если ты веришь, что наградой могут быть богатства и власть – да, ты права. Но увы, они лишены смысла.
– Но те, у кого слабая воля, страдают, попав во власть сильных.
– Что ж, самые богатые среди вас – самые инфантильные, алчные и эгоистичные. Упрямо отрицают истину, что делиться лучше, нежели грабить, ибо грабеж влечет ненависть, а ненависть рано или поздно приведет их к гибели. Сидящий на золотой груде корчит детские гримасы. Удивлена ли я, что такой народ искажает и портит любую веру, любое учение любви?
– Любви?
Мать Тьма надолго замолчала. – Ох, Эмрал Ланир. Я всего лишь показывала ее, не называя. Но как быстро вы отравили любовь! Никто не смог стерпеть, верно? Похоже, никто не понял: называя вас детьми, я не делала комплиментов.
– Тогда... я считаю, что ты слишком самоуверенна.
– Как скажешь. Как скажешь.
– Но, Мать, это всё? Королевство разделено по признаку веры. Будь уверена: Синтара уведет свою религию в место предписаний и запретов. Она уж составит список, издаст законы.
– Отец Свет – это будет не пустым титулом. Как весьма скоро поймет Синтара. Я знаю Вету Урусандера. Восхищаюсь им, уважаю его. Нынешняя свобода Синтары продлится недолго. Я мало что могу дать Урусандеру – разве что пробудить к новой силе. А дальше... да вершится правосудие.
Обещание заморозило сердце Эмрал Ланир.
Отяжелев от грязи и свернувшейся крови, капитан Келларас мотал головой, протирал глаза. Вокруг лежали груды мертвых и умирающих. Он видел место, где пал Айвис в окружении верных соратников и солдат Легиона. Возможно, там и Драконус – еще один хладный труп, точащий последнюю кровь в грязь. Однако он сомневался. В воздухе расцвели странные бутоны непроницаемой тьмы, словно пятна. Раздался резкий крик, полный горя и ярости... удалявшийся, словно кричавший отступал, бежал или был поглощаем мраком.
Унылый взгляд наконец отыскал ожидаемую сцену. Лорд Аномандер, один, стоит и смотрит на лорда Урусандера в сопровождении охраны. Знамя уже упало, остались лишь горькие формальности. «В конце остался один. Нет даже Каладана Бруда. Или вы отослали его, милорд? Да, думаю, это в вашем духе».
Келларас вложил выщербленный клинок в ножны, хотя густая кровь мешала, скапливаясь у эфеса. Из домовых клинков Аномандера остались единицы. А дом-клинков Драконуса он не видел вообще.
«Ах, Айвис. Я не видел мига твоей гибели, отвлекшись. Чудо твоего натиска будут славить, хотя ты проиграл. Что еще смогут вспомнить все Тисте Андии, если пожелают найти утешение?» Драконус с Айвисом глубоко вошли во вражеский строй. Отряд убил вдвое больше легионеров, чем было в нем бойцов, и даже неистовая атака кавалерии Лиосан не позволила замедлить атаку.
Но, в конце концов, их осталось слишком мало даже при поддержке клинков Аномандера.
«Айвис, твой господин бросил тебя умирать? Боюсь, так и было».
Келларас протер зудящие глаза. Но ему не интересно было видеть формальную сдачу в плен, смотреть на унижение лорда. "Первый Сын заслужил лучшего. Когда я погляжу в глаза знатных, все будут дрожать. Но мало в том будет удовлетворения".
Целую жизнь назад они с Консортом погоняли коней, спеша к долине Тарн. Над ней бушевал ужасный шторм. При первых раскатах грома Драконус выругался, тихо и отчаянно.
«Не гром, не молнии. Магия. На свободе». Келларас ожидал, что окажется перед сценой чудовищной бойни. Но они прибыли, чтобы стать свидетелями безнадежной обороны двух священников. Свет и Тьма сплелись змеями на дне долины, сцепив челюсти. Последний взрыв разорвал их, заставив жрецов и Хунна Раала упасть на землю.
Однако Раал оправился первым.
Келларас не мог различить, кто из жрецов выжил. Выживший был покрыт грязью, истекал кровью; одежды его порвались и закоптились. Полз к погибшему собрату, оставляя за собой след слизняка. А другой... «Кедорпул. Никто иной. Да, веселый толстячок погиб. Вероятно. Никто не пережил бы такого натиска».
Лорд Аномандер стоял в неровном круге: вестовые, знаменосцы, сигнальщики... Но все Андии держались на расстоянии, словно Аномандер оказался на островке.
Драконус и Келларас остановились. Почва была глинистой, лошади беспокоились. Небо над головой стало скопищем тошнотного вида туч, меж коими мелькали тени.
Не сводя глаз с долины, Аномандер качал головой. – Я должен пойти к этому жрецу...
– Оставь его на миг, друг. – Драконус спешился. – Твоя стража права. Если Хунн Раал увидит тебя поблизости – ударит всем, что еще осталось. В другой день я раздавил бы его как клопа. Но сейчас я ослаблен. Неполон, сказал бы ты.
Обернувшись, Аномандер всмотрелся в Консорта. Склонил голову. – Неполон? Что ж. Ты здесь.
– Ты взял командование. Чего пожелаешь от меня, друг?
– Хочешь ограничить меня от ее имени, Консорт?
– Нет. Говорят, ты дал своему мечу имя Мщение. Но уверен ты в своей правоте, Аномандер? Я считаю, что с таким именем клинок потребует от тебя чистоты намерений. Разумеется, – чуть шевельнул он плечами, – от всего иного ты волен отказаться.
– Неужели? Драконус, твои клятвы сохранили силу в новую, колдовскую эру?
– Склонен думать, что да.
– Мщение, – пробормотал Аномандер в задумчивости, вперяя взор во вражеские ряды.
– Я долго размышлял, – сказал Драконус, – над идеей "праведного оружия". Но я не лорд Хенаральд с его хастовым железом. От клинка я не требую собственного мнения. Лишь эффективности. Правосудие, если таковое вообще существует, таится в руке носящего оружие.
– Как бы ты назвал свой новый меч?
– В любом оружии есть нечто врожденно хаотическое. Не замечал?
– То, что у него нет нравственного стержня? Да. Это я отлично вижу.
Келларас слушал беседу двух мужчин, странно неуместную и легковесную в подобных обстоятельствах, когда два войска готовы схлестнуться. Впервые он задумался: а не сошли ли оба с ума?
– Тогда, – спросил Драконус, – извлечешь ли ты меч, ища мести? Что важнее, хочешь ли ты этого? Я говорил, что от многого следует отказаться, дабы оружие не подвело тебя.
– Друг, – ответил Аномандер, – твое появление несет раздор.
– Знаю.
– Мы потеряем силы знати. И тогда проиграем битву.
– Так ты гонишь меня, Аномандер?
– Я хочу сразиться за тебя, Драконус.
– Да, понимаю.
– Но, если ты должен уйти... забирай своих дом-клинков.
– Как можно? – возмутился Драконус. – И как смеешь ты, готовый сражаться за меня, предлагать такое?
Аномандер сказал: – Я говорю о возможностях, и плевать на позор.
– Твой брат, кажется, плохо тебя знает, – заметил Драконус. – Как и я сам.
– Мой брат?
– Не важно. Мы здесь, ни один не готов уступать. Ты будешь сражаться за меня, а я, следовательно, за тебя.
Они замерли в молчании. Наконец Драконус пошевелился. – Я поеду к Айвису.
– Всего доброго, Драконус.
Сев на коня, Драконус помедлил. – И тебе, Аномандер.
Первый Сын вновь смотрел на Легион Урусандера. Солдаты спустились помочь шатавшемуся Хунну Раалу. – Келларас.
Вздрогнув, Келларас спешился и подошел к господину. – Милорд?
– Что сделал мой брат?
– Он говорил с Драконусом.
– И?
– Убедил его бежать.
– Бежать?
– Драконус согласился. Понял необходимость, милорд. Но хотел забрать домовых клинков в ссылку вместе с собой.
– Только чтобы увидеть, что они при мне.
– Да, милорд.
– Итак, он готов бежать.
– Ради любви, милорд. Да.
– Принуждать его к этакому выбору... было непростительно.
– Сир, мы были в отчаянии.
Аномандер резко взглянул на Келлараса. – Ты участвовал? Добавлял веса интригам брата?
– Милорд, я лишь свидетель. Всего лишь. Ваш брат мало интересовался моими советами.
– Но... ах, вижу. Сильхас и меня сюда привел. – Он всматривался в Келлараса. – Очень хорошо.
«Очень хорошо? Всего лишь небрежно брошенные слова?» – Милорд, мне возвращаться к лорду Сильхасу? Какое донесение вы пошлете со мной?
Аномандер смотрел налево, видя, как Драконус останавливается рядом с Сильхасом. Начался спор, но они были слишком далеко, голоса звучали тихо. Однако Келларас видел потрясение и гнев Руина. Через миг брат Аномандера вскочил в седло и помчался – не к Аномандеру, но куда-то за спинами дом-клинков. Он спешит к аристократам, понял Келларас.
«Не успеет. Они уже увидели Драконуса. Увидели, что происходит».
– Никаких посланий. Скорее к моим клинкам, сир. Будешь командовать вместо моего брата.
– Слушаюсь, милорд.
– О, Келларас...
– Милорд?
– Встанете под начало лорда Драконуса.
– Сир?
– Мой друг примчался во имя любви, капитан. Если больше ничего нет, не достойная ли это причина? Что ж, давайте займем его сторону.
Келларас поглядел направо. – Милорд, знать не будет так сентиментальна...
– Я сентиментален? Неужели любовь столь жалка и ничтожна, чтобы швырять ее наземь при первых звуках неодобрения? Мужчина или женщина, отвергший любовь – в душе преступник, у него нет будущего.
– Сомневаюсь, что такая участь им страшна.
– Я им покажу, капитан. Уж поверь.
Ощутив чужое присутствие, Келларас оглянулся, видя Каладана Бруда. Великан-Азатенай застыл на месте, лицо ничего не выражало. Аномандер хмыкнул. – Я уже начал гадать, где же ты, Азатенай.
Тот вроде хотел ответить – но лишь поднял глаза к небу. И скривился. – Лорд Аномандер, – сказал он печально, – со стороны врага магии больше не будет.
– Неужели? – бросил Аномандер. – Тогда я сойду к этому храброму жрецу...
– Пошли солдат подобрать его.
– Их жизни менее ценны?
– Нет. Но ты нужен здесь, ведь битва вот-вот начнется.
– Ручаешься за их безопасность?
– Солдат, забирающих бедного священника? Да. Но в грядущей битве безопасности не будет.
– Да, полагаю. Или ты решился высвободить то, что явилось в крепости Драконсов?
– Милорд, я должен истребить твоих врагов?
– А сможешь?
Каладан Бруд кивнул.
– Убив тысячи. Ты готов нести такое бремя?
Осклабившись, Каладан Бруд ответил: – Но оно будет не моим, не правда ли?
Келларас словно примерз к месту, не в силах оторваться от чужой беседы. Далеко справа слитная группа дом-клинков начала распадаться на отдельные отряды, среди высокородных командиров царил хаос. Туда и спешил Сильхас Руин.
В ответ Каладану Аномандер сказал: – Да, думаю, не твоим.
Азатенай посмотрел на тяжелые тучи. – Советую решать немедля, Первый Сын.
– По одному моему слову ты можешь выиграть битву и тем переломить ход всей войны.
– Могу, – отвечал Каладан.
– Вернуть Драконуса под крыло любимой. Завершить вторжение Лиосан в наш мир. Даже сохранить знати ее драгоценные владения.
– Именно.
Шестеро солдат спешили вниз, туда, где лежали рядом два священника: один мертвый, второй, похоже, готовый пойти за ним.
– Неужели я трус, не решающийся отдать приказ об истреблении врага? Если я откажусь, Азатенай...
– Ты проиграешь битву, лорд, и многие Тисте Анди погибнут. Вместо этого, сир, я предлагаю всего лишь смерть Лиосан. Но времени мало. Выжидай слишком долго, и моя сила будет подавлена.
– Хунном Раалом?
– Нет. Он еще слишком неуклюж с силой Элементного Света. Идет другая, она уже недалеко.
Аномандер, похоже, впал в замешательство.
Окаменевший Келларас подал голос: – Простите, господа. Азатенай, вы говорите об одной из вашего рода?
Каладан Бруд вздохнул, кивнул. – Вы знаете ее как Т'рисс. Боюсь, ее удовлетворит лишь равновесие. Сентиментальное чувство, поразившее многих из нашего рода.
– Но не тебя, – сказал Аномандер.
Азатенай пожал плечами. – Ты просил мира, Первый Сын.
– Мой ответ на все страхи. Отповедь всем угрозам. Каладан Бруд, ты увидишь во мне тирана во имя чистоты, во имя мира любой ценой.
– Да, милорд.
– Азатенай, я должен отказаться.
– Понимаю...
– Неужели? Я назвал бы это предубеждением. Война – дело Тисте. Не помогай никому. Да и не тебе решать. – Он сверкнул глазами на Келлараса: – Скачи, капитан. Немедля!
– Милорд. – Келларас схватил поводья. Через миг он уже мчался на левый фланг, в уме бушевал хаос. «Отрицаешь, что сентиментален, Аномандер? Проклятый дурак, из-за чего же ты лишил нас верной победы?»
Впереди он видел лорда Драконуса и Айвиса. Они встали впереди домовых кликов. Было очевидно, что они готовы возглавить атаку.
"Не думай как трус, не здесь, с этими глупцами. Бездна подлая. Сантименты!
Вернешь ее, Драконус? Да ну? Среди сумрака и удушающего безумия? Я не боюсь, сир. Ох, помоги нам Мать!"
И сейчас, на вечность позднее, битва завершилась. Однако ночь осталась, словно небеса затаили дыхание. Келларас стоял посреди поля. Там и тут шевелились солдаты, пытаясь помочь раненым. Наконец-то цвет мундиров перестал иметь значение, ведь все жалобные крики звучат одинаково и даже цвет кожи не различить под грязью.
Кто-то подошел слева. Келларас обернулся навстречу Сильхасу Руину. Неуклюже и натянуто выпрямился, пряча ярость за маской невозмутимого солдата, за бравадой выжившего. – Милорд, – произнес он.
– Знамя брошено?
Келларас кивнул. – Теперь он формально сдается в плен.
Сильхас был ранен, кровь загустела на плече. – Знатные, Келларас. Именно они нас предали. Сородичи Матери по крови. Видел Хастов, капитан? Видел, как они держались? Я не думал, что такое возможно. Осужденные. Убийцы. Поистине у железа есть свое волшебство. – Он стоял, издалека следя за братом, повторяя: – Знамя брошено.
– Милорд, вы ранены...
– Это? Инфайен Менанд. Напала сзади, пока я сражался с двумя другими. Но я заметил движение.
– Ее участь?
Сильхас пожал плечами. – Она была из Менандов. – Он замолк на миг и спросил: – Капитан, Легион Хастов... они отступили по приказу Торас Редоне?
– Не знаю, милорд. Но почти тысяча лежит мертвыми, не сдав ни единого шага. – Он помялся. – Если командующая Редоне отдала приказ, то сделала верно.
Грязное лицо Сильхаса исказилось в холодной ухмылке. – Ах, капитан, страдания целого мира уменьшатся от твоего мнения.
– Не думаю, сир. Да, сегодня, – голос его посуровел, – именно мы стали причиной страданий мира. Единственное средство избавления – смерть.
– И сдача в плен. – Сильхас Руин больше не сочился презрением. Глаза сузились. – Ага, вперед выходит Хунн Раал. Измотан, но даже с такого расстояния вижу гнусную улыбку.
– Да, – сказал Келларас, не потрудившись проследить наблюдаемую Сильхасом сцену. – Похоже, браку быть.
Сильхас кивнул и плюнул в алую грязь. – Звони в колокола, Премудрый Харкенас. Верни беженцев, пусть стоят по сторонам. Раскатай багровые бинты, дабы сделать подобающие ленты и знамена. Навали оружие грудой, сделав островок для короля с королевой. Под ногами нечто выщербленное и ржавое – не железо ли привело нас к первой славе? В самом рождении Тисте, если верить легендам. – Он повел рукой, скорее красной, нежели белой. – В соответствии с моментом.
– Милорд, я видел дракона. Наверху, в прорехах туч.
– А я нет.
Келларас нахмурился и понял, что больше сказать нечего.
– Капитан.
– Милорд?
– Брат все еще стоит один. Разве ты не из его клинков? Собирай отряд выживших и туда.
«А ты, его брат?» – Слушаюсь, сир. – Келларас обернулся, подзывая домовых клинков. Пока они собирались, он заметил, что Сильхас Руин бредет на запад, словно решил пешком вернуться в город. Потом поглядел на юго-восток, увидев, как последние легионеры Хастов переваливают через край долины. Звуки железа, далекие, но ясные, звенели ледяными слезами ветра.
Они дошагали до тракта, долина осталась позади. Празек стащил заляпанные кровью перчатки, бросил наземь. – Ну, – сказал он невнятно (губа была рассечена и уже зашита), – жалкий вышел день.
Датенар горбился, стараясь раздышаться после удара палицей, снесшего его с лошади. – Жалкий, вот как? Нет, друг, забудем печаль. Прогоним побитую роту сожалений. Не вижу блага в их горьком внимании.
– Стоят вдоль дороги, как беженцы. – Празек сплюнул.
– Ища убежища разумных оправданий, как все отчаявшиеся. Но крыши эти малы, под каждой скопилась толпа. Так семья глупцов размножается в трущобах, много тел, мало домов. Построить ли новые? Увеличить ли дырявую крышу? Ба, пусть живут на улицах.
– И что тут скажешь?
Датенар пожал плечами. – Ну, я сказал бы: сношать вас не пересношать! Но ты прав, дружище. Сожаления родят сожаления, выводок суетится и прыгает неутомимо. Да мы хуже животных. Похваляемся природной силой, но лишены достоинства.
Празек задумался над словами друга. Огляделся. Мимо шли и шли оборванные фигуры. – Видишь поток? – Пробормотал он. – И вот я среди них, загнанный, толкаемый, измученный. – Он резко сел на холодную, сырую землю.
Почти сразу Датенар присоединился к нему.
– Я часто думал, – говорил Празек, – о рассудках иных наших приятелей, охотников, находивших в погоне азарт. Глаза у них сияли, как у детей. Видывал я, как летят верные стрелы. Благородный зверь на поляне испуганно поднимает голову и падает от железного укуса. Твоя исповедь, друг, помогла понять, что же убито. Достоинство в природе зверя. Это их внутренняя суть, охотники завидуют и впадают в ярость. Убивать от зависти... ох, Датенар, мы словно становимся детьми.
Датенар вздохнул: – Видишь, как является дитя, раскрасневшееся и сияющее, позирующее на фоне туши. Воюя против природы, мы воюем против достоинства. Горькое господство помогает возрасти лжи. А истина в том, что мы опускаемся, что мы больны.
Празек утер лицо, морщась от боли в губе. – Одолжи хоть немного надежды. Прошу.
Датенар протянул руку и положил другу на плечо. – Ну, – сказал он, – есть еще это.
Варез остался с Реблом, изо всех оставшихся сил поддерживая его, пока приятели карабкались по склону. Наконец Ребл резко дернул его за локоть. – Во имя матери, Варез, опусти.
Они одновременно плюхнулась наземь. Ребл лег на спину, затуманенными болью глазами смотря в небо. – Сделать тридцать семь.
Варез посмотрел на рубленую рану. Ребл хотя бы не харкает кровью, уже хорошо. – Тридцать семь?
Ребл поднял дрожащую руку. – Вряд ли получится... Но я попробую.
Варез утер лицо. – Ты бормочешь бессмыслицу.
– Скажи, Варез, я верно разглядел? Торас Редоне стояла на коленях у трупа? Это была Фарор Хенд?
«Вызвать такое горе? Завывания, вырванные волосы?» – Нет, Галар Барес.
– А. Да, понял.
– Она выхватила нож и готова была перерезать себе горло. Фарор Хенд помешала, вырвала оружие. На ее лице, во взгляде на сломленную женщину читались мстительность и удовольствие. Ребл, меня это потрясло.
Остатки распавшегося легиона задерживались там и тут. Варез видел вытянувшиеся лица, выражения боли, кровавые раны. Но чего-то не хватало.
