Текст книги "Стивен Эриксон Падение Света (СИ)"
Автор книги: Карбарн Киницик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 56 страниц)
Annotation
Трилогия Харкенаса – 2. Разгар зимы не остановил терзающую Куральд Галайн гражданскую войну, легион Урусандера готовится выступить на столицу. Силы его противников рассеяны после того, как вождь Аномандер отправился на поиски брата Андариста. Последний из братьев, Сильхас Руин, правит вместо Аномандера, пытаясь сплотить войска благородных фамилий и восстановить на юге Легион Хастов, но время его быстро истекает. Офицеры под предводительством Хунна Раала желают, чтобы консорт Драконус был изгнан и заблудившийся в мечтах о справедливости Вета Урусандер занял место на престоле рядом с живой богиней. Но такой союз окажется не простой политикой, ибо враги Матери Тьмы заявили претензию на собственную магическую силу – изгнанная из Харкенаса жрица Синтара создает в ответ детям Тьмы культ Света. На западе собралась другая армия, ища сражения против бесформенного врага в месте, которого никому не дано найти. Призыв обезумевшего от горя Худа услышан, давно заброшенный город Омтозе Феллак стал домом разношерстного сборища. С юга явились Бегущие-за-Псами и охотники-Джелеки. Выбросив корабли на западное побережье, синекожие чужаки прибыли, чтобы предложить Худу свои мечи. А с севера, из горных твердынь и далеких долин, днем и ночью приходят Тоблакаи, решившиеся посвятить себя невозможной войне Худа. Скоро заблестит оружие, и врагом станет сама Смерть. Под хаосом событий, захватывая королевство и другие, сокрытые за завесами миры, течет магия. Бесконтрольная, загадочная и дикая сила крови К'рула струится вольно и горячо. На ее запах, ища уязвимые места и источники магии, собираются силы древние и новые. И все жаждут крови. Понимая ужасный риск своего дара, ослабший, умирающий К'рул уходит, найдя себе единственного стража, на поиски способа внести порядок в новорожденное волшебство – увы, он выбирает сомнительных союзников. Во имя порядка К'рул ищет помощи его заклятых врагов.
Киницик Карбарн
Киницик Карбарн
Стивен Эриксон Падение Света
КНИГА ПЕРВАЯ
ИСКУШЕНИЕ ТРАГЕДИЕЙ
И да, они жаждут крови. Поэтам знаком ее вкус, но некоторым – особенно. Весьма немногие ею поперхнулись. Так стой на расстоянии и превращай насилие в танец. Славна его музыка, славно побоище, славны суровые взгляды, как будто некая неприятная работа исполняется с едва перебарываемым отвращением. Зрители вопят от радостного наслаждения: изящно вскинутый меч, точный выпад. Холодные лица профессионалов, равнодушные глаза. Так стой с гордым видом, находя очарование в мрачной груде павших мужчин и женщин...
Павших? Говоришь, слишком многие вообще их не замечают? О боги.
Тогда предложить им вонь мочи и дерьма? Крики, коих не услышат любимые, оставшиеся далеко позади? Безнадежную мечту об объятиях матерей, что усмирят боль и ужас, благословят постепенно замирающие сердца? Судорогу страха, накатывающее отчаяние, панику, приходящую с выплеском крови? Запавшие щеки, выпученные глаза? Но к чему это всё, когда чувствовать означает – обнажать хрупкость души, а таковую хрупкость надлежит скрывать на публике; надлежит надменно надуваться, чтобы тебя не сочли потерявшими хватку.
Да, мне кажется, сами доспехи шепчут о слабости. Развяжи ремень шлема, пусть холодный воздух погладит твою шевелюру. Раздевайся донага, и поглядим, как ты будешь надменно надуваться.
Иные поэты прославились повествованиями о битвах, умело превращая сражения в ритуалы. Они бережно лелеют сады слов, пожиная богатый урожай славы, долга, мужества и чести. Но любое из сочных, волнующих слов сорвано с одной лозы и, увы, лоза эта ядовита. Назовем ее необходимостью. Смотри, как она наращивает побеги, жесткие и пронырливые.
Необходимость. Солдаты атакуют, но атакуют, чтобы что-то защитить. Их противник стоит твердо, тоже обороняя нечто свое. Враги воюют ради самозащиты. Прошу, обдумай это. Обдумывай серьезно и долго. Выбери прохладный сумрак вечера, когда воздух недвижен и роса ложится на землю. Отойди от друзей и останься один, следя, как умирает солнце, как ночное небо просыпается над головой, посылая мысли о необходимости.
Ее знает охотник. Знает жертва. Но на поле брани, когда жизнь повисает на волоске, там, где далекое детство и дни юности вдруг исчезают, и остается лишь один день, безумный и невозможный... Эта битва. Этот проклятый клочок земли, на котором убивают и умирают. Ради этого дня отец и мать мечтали о тебе, зачинали тебя? Это и было причиной, чтобы тебя растить, защищать, кормить и любить?
Что, во имя богов неба и земли, ты здесь делаешь?
Необходимость, о коей твердят на форумах мирских дерзаний, чаще оказывается ложью. Требующие у тебя жизнь используют ее себе во благо, а тебя и близко не подпускают. Не дают тебе времени подумать или, того хуже, понять. Едва ты осознаешь лживость их притязаний, все будет кончено. Необходимость: ложь за спиной истинных добродетелей, смелости и чести – тебя опьяняют словами до тех пор, пока не придет пора истекать кровью за чужое дело.
Поэт воинской славы – плетельщик лжи. Поэт, наслаждающийся нутряными подробностями, чтобы питать жажду крови, глубиной своей подобен луже мочи в песке.
Ох, ну и хватит о них.
ОДИН
Выйдя из шатра, Ренарр оказалась на ярком утреннем свету, но даже не моргнула. Позади, за брезентовой стенкой, мужчины и женщины выползали из-под мехов, горько жалуясь на сырость и стужу, толкая детей, чтобы те поскорее принесли горячего вина с пряностями. В шатре воздух казался густым от запаха любовных сношений, от кислого пота ушедших солдат; масло для заточки оружия и пропитки кожаных доспехов отдавало металлом, можно было уловить также вонь перегара и едва заметные оттенки рвоты. Но снаружи запах быстро развеялся, в голове прояснилось.
Она брала деньги, как другие шлюхи, хотя не нуждалась в деньгах. Фальшиво стонала и возилась под тяжестью мужчин или женщин, одинаково нетерпеливых и почти одинаково слабеющих после краткого выброса энергии. И тогда она ласкала их, словно детей. Да, всё как у всех. Но ее сторонились, не подпускали в свое тесное общество. Она ведь приемная дочь лорда Урусандера, командующего Легионом и неохотно носящего титул Отца Света; о такой привилегии другие не могут и мечтать, и потому если вслед ей бросают лепестки роз, то лишь цвета крови. У нее нет подруг. Нет сторонников. На нее глядят холодно, как на дохлую ворону.
Трава под ногами была схвачена первым инеем, почва промерзла. Дым почти не поднимался над кострами, окутав готовящихся к походу солдат, словно туман смущения.
Она смогла понять по оживленным жестам, по нервозности, выдаваемой неровно застегнутыми пуговицами и пряжками, по грубым тонам голосов: многие верят, что сегодня тот самый день. Грядет битва, означающая начало гражданской войны. Если обернуться налево и прорезать взором холм, пробить темные груды валунов, земли и корней и снова вынырнуть на утренний свет – она увидит лагерь Хранителей, лагерь похожий на этот, если не учитывать белую как снег кожу и золотистые волосы. И в середине лагеря на знамени, что у командного шатра, она увидит герб лорда Илгаста Ренда.
Казалось, день этот наступал неохотно, но чувствовалась во всем какая-то ирония – так женщина притворно сопротивляется в первую ночь, и грубые руки раздвигают ей бедра, но затем воздух полнится страстным пыхтеньем, экстатическим выкриками и неловкими стонами. Когда они закончат, среди глубоких луж удовлетворенного тепла можно будет найти кровь на траве.
«Да, так. Хунн Раал мог бы сказать, имей он мозги, что сегодня остро заточенное правосудие будет извлечено из ножен и сжато твердой рукой. Неохота – лишь иллюзия. Как знает Оссерк, мое сопротивление было поистине фальшивым. Когда сынок Урусандера повалил меня на грубое ложе, мы оба омылись ложью».
Разумеется, вполне возможно, лорд Урусандер отринет кажущуюся всем неизбежной судьбу. Сдвинет женские ноги, защитит ее честь поясом верности с длинными шипами, чтобы ни одна сторона не получила удовлетворения. Разрушит надежды всех.
И потому она может сосредоточиться на прозаических деталях – иней, слабый ледяной ветер, плюмажи дыхания и дыма, далекое ржание и рев нагруженного мула, все звуки пробуждения сообщества мужчин, женщин, детей и животных – и бездумно поверить, будто поток жизни не нарушится, что все посулы грядущего так и ждут, разложенные под ярким солнцем.
Натянув плащ на округлившиеся плечи, она брела через лагерь. Проходила ряды палаток, осторожно перешагивая веревки и колышки, вовремя замечая на пути канавы и стерню (едва неделю назад здесь пожинали хлеб). Огибала выгребные ямы, в которых вздувшиеся трупики крыс плавали на поверхности мутной жижи. К полудню, когда солнце прогреет воздух, густыми тучами налетят жадные до крови москиты. Когда солдаты встанут в ряды напротив врага, им будет нелегко дожидаться схватки.
Пусть ее мать была капитаном Легиона, Ренарр мало разбиралась в подготовке и проведении войн. Для нее это было лишь прошлое, плотно запертая дверь памяти: царство внезапных отлучек, потерь, пустоты, невезения, холодного горя. Иное место – уделяя ему слишком много мыслей, она ощущала, будто перелистывает чужие воспоминания. Ветераны, которых она зазывала под меха, знали это царство. С каждой ночью ожидаемая битва близилась и она ощущала в них растущую усталость, некий фатализм – тусклые глаза, неохотные и не относящиеся к постельным утехам слова. Когда они занимались любовью, это казалось чем-то стыдным.
"Мать умерла на поле битвы. Пробудилась утром вроде этого, тускло глядя на приносящий дары день. Ощутила ли она смерть в воздухе? Увидела ли гниющий труп, оглянувшись на свою тень? Успела ли заметить оружие, которое ее срубило – слепящий блеск, что все ближе в толчее? Взглянула ли в сияющие глаза убийцы, ясно прочитав смертный приговор?
Или ничем не отличалась тем утром от множества других глупцов?"
Вопросы казались банальными – вещь, покрытая пылью, пыль сдута, взлетела в воздух от тяжкого, бессмысленного вздоха. Ренарр не была рождена носить меч. Нож в узких кожаных ножнах на бедре – скромная, но прагматическая необходимость. Она еще не готова была даже вообразить, что будет им орудовать. Он шагала, не загорелая и не отмеченная белизной, ее окружали солдаты, свет казался пришествием иного мира, мира, не похожего на минувшую ночь; ее умело игнорировали, смотрели не замечая, хотя ее вид пробуждал в иных уколы сожаления – воспоминание о теплой плоти, о тяжести тела, которая удивляла каждого мужчину. Но кому сейчас это было интересно?
Она стала напоминанием о том, о чем они не хотят думать накануне боли и ранений, и потому шла не замечаемая, слишком плотная, чтобы быть привидением, но вызывающая те же суеверные чувства. Разумеется, такое можно сказать о любых привидениях – по крайней мере, живых. Мир ими полон, плотными, но не вполне материальными, они день за днем блуждают невидимые, грезя о не наступившем еще моменте, воображая единственный совершенный жест, который вызовет во всех сладкий шок узнавания.
Знамя над командным шатром – золотое солнце на синем поле – было прямо впереди; подходя ближе, она заметила пустоту вокруг шатра, словно некий незримый барьер отгородил пространство. Ни один солдат не подходил близко, а стоявшие по периметру отвернулись. Через миг она услышала крики изнутри, полные сдерживаемого гнева реплики: голос Веты Урусандера, командира Легиона и ее приемного отца.
Отвечавшие Урусандеру говорили тихо, их бормотание не смогло пробиться сквозь полотнище стены и казалось, владыка спорит сам с собой, будто одержимый голосами в голове безумец. На короткий миг Ренарр подумалось, что он один в командном шатре. И, войдя, она увидит его жалким и униженным. Она вообразила, как смотрит, до странности равнодушная, а он поворачивает к ней смущенное, озадаченное лицо. Но миг этот улетел, она была уже близко ко входу, завешенному грязным брезентом – будто одеялом нищего.
Входной клапан зашевелился и отдернулся на сторону, вышел капитан Хунн Раал, разгибаясь и натягивая кожаные перчатки. Его лицо было красным даже под белой маской чудесного преображения... но оно всегда было красным. Капитан помедлил, озираясь, взгляд упал на Ренарр. Та замедлила шаги. Следом вышла одна из кузин, Севегг, на круглом белесом лице был слабый намек на выражение, вроде бы удовлетворенность – но лицо скривилось в гримасе, едва она заметила Ренарр.
Толкнув кузена, Севегг отступила в сторону и склонилась в насмешливом поклоне. – Если тебя трясет этим морозным утром, милое дитя, – сказала она, – зима не виновата.
– Меня уже не трясет, – сказала Ренарр проходя мимо. Однако Хунн Раал схватил ее за плечо. Она замерла.
– Не думаю, что он придет в восторг от твоего вида, Ренарр. – Капитан всматривался в нее налитыми кровью глазами. – Сколько плащей поражения может нацепить один мужчина?
– От тебя несет вином.
Ренарр нагнулась под входом и шагнула в шатер.
Лорд был не один. Усталая на вид лейтенант Серап – на два года старше сестры и на стоун грузнее – сидела слева на видавшем виды походном стуле. Сам Урусандер угнездился на таком же сиденье. Стол с картами занимал середину шатра, но был перекошен, будто его оттолкнули или пнули. Углы лежавшего на истертой поверхности пергамента с картой окрестностей вылезли из-под каменных прижимов и свились, словно желая скрыть изображение.
Кожа приемного отца Ренарр была такой белой, что почти просвечивала; он уставился на грязный брезентовый пол под не менее грязными сапогами. Волосы стали серебристыми, с отдельными золотыми прядями. Да и почти все в Легионе обрели белоснежную кожу.
Серап – лицо ее было суровым – откашлялась и произнесла: – Доброе утро, Ренарр.
Не успела та ответить, Урусандер встал, тихо застонав. – Слишком много боли, – буркнул он. – Воспоминания вначале просыпаются в костях, посылая боль во все мышцы, дабы старик помнил о каждом из прошедших лет. – Казалось, лорд не обратил внимания на Ренарр, всматриваясь в Серап. – Ты еще не видела моего портрета, верно?
Ренарр заметила, как лейтенант удивленно моргнула. – Нет, милорд, хотя говорят, талант Кедаспелы был...
– Его талант? – Урусандер оскалил зубы в безрадостной улыбке. – О да, поговорим о его таланте, ладно? Глаза обручены с рукой. Умелые мазки гения. Мое подобие верно поймано в тонком слое красок. Ты могла бы поглядеть на мое лицо, на холст, Серап, и отметить, как точно передана глубина – как будто ты сама можешь шагнуть в мир, где я стою. Но подойдя ближе, если осмелишься, ты поняла бы: мое лицо лишь краски, тонкие как кожа, и ничего нет под ними. – Улыбка стала натянутой. – Вообще ничего.
– Милорд, на большее живопись не способна.
– Да. В любом случае, портрет теперь начисто смоют, верно? Тогда скульптура? Какой-нибудь мастер-Азатенай с необъятным, как водится, талантом. Пыль на руках, звонкий резец. Но разве чистый мрамор предаст истину, что скрыта под поверхностью? Боли, тяжесть, непонятные уколы и содрогания, словно все нервы забыли о здоровье. – Он со вздохом повернулся к выходу. – Даже мрамор изъязвляет время. Лейтенант, на сегодня я закончил с Хунном Раалом и вопросами военных кампаний. Не ищите меня, не шлите вестовых – я пойду прогуляться.
– Хорошо, милорд.
Он вышел из шатра.
Ренарр подошла и села на освободившийся стул. В кожаном сиденье осталось его тепло.
– Он не признает тебя нынешнюю, – сказала Серап. – Ты падаешь слишком быстро и низко.
– Я привидение.
– Дух сожалений лорда Урусандера. Ты явилась, словно изнанка матери, перевернутый камень; если в ней он видел солнечный свет, в тебе виден лишь мрак.
Ренарр подняла правую руку, изучая тускло-белую кожу. – Запятнанный мрамор, еще не сглоданный веками. Нагая, ты кажешься снегом. Но не я.
– Это придет. Но не сразу, в соответствии со слабостью твоей веры.
– Вот как? Я облачена в собственную нерешительность?
– Зато наши враги всем являют свою испорченность.
Ренарр уронила руку. – Возьми его под меха. Его боли и содрогания... изгони эти мысли о смертности.
Серап негодующе фыркнула и спросила: – Это тебе чудится каждую ночь, Ренарр? В каждом нависшем сверху равнодушном лице? Какой-то слабый намек на бессмертие, словно роза в пустыне?
Ренарр пожала плечами. – Он превратил свою плоть в бурдюк, полный чувством вины. Развяжи узел, лейтенант.
– Ради блага Легиона?
– Если твоя совесть нуждается в оправданиях...
– Совесть. Не это слово думала я от тебя услышать. – Серап пренебрежительно махнула рукой. – Сегодня Легион поведет Хунн Раал. Будут переговоры с лордом Илгастом Рендом. Пора положить конец безумию.
– О да, он образец умеренности, наш Хунн Раал.
– Раалу дадены инструкции, все мы были свидетелями. Урусандер боится, что его появление во главе Легиона окажется слишком провокационным. Он не готов к публичным спорам с лордом Илгастом.
Ренарр метнула собеседнице быстрый взгляд и снова опустила голову. – Доверьтесь Хунну Раалу, и он устроит вам публичный спор. Не хотите говорить о битве, предпочитаете эвфемизмы?
Покачав головой, Серап сказала: – Если сегодня будет извлечено оружие, то первыми за него схватятся Илгаст Ренд и его отщепенцы – хранители.
– Уязвленные оскорблениями и загнанные в угол наглыми усмешками Хунна? Да, полагаю, ты описываешь нечто неизбежное.
Изящные брови взлетели. – Шлюха и заодно провидица. Отлично. Ты ворочалась в ночи и достигла того, о чем мечтают жрицы Матери Тьмы. Отослать тебя к Дочери Света, в качестве первой ученицы?
– Да, Синтара придумала себе такое имя. Дочь Света. Я-то считала это излишним самомнением. Теперь и ты присвоила себе право отсылать меня, куда вздумается?
– Прости за дерзость, Ренарр. В лагере есть один наставник – видела его? Мужчина без ноги. Может, он возьмет тебя под опеку. Я посоветую это Урусандеру в следующий раз.
– Ты о Сагандере из Дома Драконс, – ответила равнодушная к угрозе Ренарр. – Шлюхи болтали о нем. Но, кажется, у него уже есть послушное дитя. Дочь Тат Лорат, как мне сказали. Шелтата Лор, на которую он опирается, словно искалеченный жалостью.
Взгляд Серап отвердел. – Шелтата? Этого слуха я не уловила.
– Ты же не водишься с обозными слугами и шлюхами. То есть не всегда, – чуть улыбнулась она. – Так или иначе, с меня довольно наставников. Слишком много лет. Ох, как бережно они обращались с дочкой умершего героя.
– Им удалось отточить твой разум, Ренарр, хотя сомневаюсь, что они стали бы гордиться женщиной, которую создали.
– Многие охотно разделили бы со мной меха, сочтя сладкой запоздалую награду.
Фыркнув, Серап встала. – Что ты хотела здесь увидеть? Ты в первый раз пришла в командный шатер с самого появления в Нерет Сорре.
– Нужно было ему напомнить, – сказала Ренарр. – Я оставалась невидимой, и все же он ходил вокруг меня.
– Ты боль его сердца.
– Тут у меня большая компания, лейтенант.
– И?
– Сейчас я присоединюсь к подружкам, мы будем хихикать, с вершины холма следя за битвой. Устремим на поле жадные вороньи глаза, будем говорить о кровавых кольцах и брошах.
Она ощутила женский взгляд – целых пять ударов сердца; затем Серап вышла, оставив Ренарр одну.
Она встала и подошла к столу, разогнув завившиеся углы карты и прижав их камнями. Рассмотрела чернильные линии, отмечавшие края долины. – А, вон тот холм хорошо нам послужит. "Алчные разговоры, жадные глаза. Резкий смех и хихиканье, грубые жесты, и если мужчины и женщины, с которыми мы спали, недвижно лягут в холодную глину в низинах... что ж, их место всегда займут другие.
Алчность делает шлюхами всех".
Капитан Хеврал галопом съехал по склону. Ветер разметал сухие листья на тропе. Широкое дно долины оказалось не таким ровным, как он надеялся – небольшой подъем благоприятствовал врагу. С гребня холма, на котором Илгаст Ренд расположил Хранителей, местность казалась почти идеальной, но теперь ему приходилось пробираться, огибая ямы, скрытые кочками, безлистными кустами и кривыми деревцами; там и тут узкие, но глубокие промоины вились по склону, приглашая лошадь с тошнотворным хрустом сломать бабку. Хранители были кавалерией, полагающейся на скорость и подвижность. Увиденное его встревожило.
Хранитель с юности, он зачастую замещал командующего. Было нелегко подавить мысли о предательстве, когда лорд Илгаст Ренд освободил его от обязанностей старшего офицера. Однако он готов был исполнять приказы без единого слова жалобы, без пренебрежительных ухмылок. Да, личные обиды тревожили его сейчас менее всего. Хранители вышли походом на Урусандера; его товарищи в этот миг готовятся к бою ради нескольких сотен зарезанных в лесах селян – вот что отдавало, на его вкус, крайней степенью безумия.
Что еще хуже, у них нет достоверных данных разведки о положении в Легионе. Он собрался в полной силе? Или, как верил Ренд, лишь частично? Прагматические заботы. Сегодня они могут предстать пред всей мощью Легиона Урусандера.
«Гражданская война. Я отказывался даже думать. Драл три шкуры с любого хранителя, осмеливавшегося даже намекнуть на это. И вот я, старый дурак, осажден понимающими взглядами. Лучше буду надеяться, что не успел сжечь плащ уважения солдат. Пустые тирады – скорейший способ прослыть дураком».
Но даже дураки не лишены смелости. Они будут исполнять его приказы. Думать иначе недопустимо.
Пока что он ехал в одиночку, наблюдаемый пятнадцатью сотнями товарищей, и вез лорду Урусандеру приглашение на тайные переговоры с Илгастом Рендом. Битву еще можно предотвратить. Можно вылепить мир из нынешней неразберихи, и это вовсе не трусость. Скорее последняя попытка схватить за хвост ускользающую мудрость.
Каково будет Урусандеру под вихрем ярости Илгаста Ренда? Вот бы узреть эту сцену, пусть даже через проверченную в стене шатра дырку. Но это невозможно. Двое встретятся наедине и вряд ли снаружи будут услышаны их голоса.
На середине долины он заметил группу всадников, показавшихся у противоположного гребня. Хеврал нахмурился, лошадь замедлила бег, когда он непроизвольно ослабил поводья.
Флаг не принадлежал Вете Урусандеру. Нет, знаменосец нес цвета Первой когорты Легиона.
«Хунн Раал. Сколько можно его терпеть?»
Оскорбление было очевидным, Хеврал ощутил сомнения. И тут же резко выбранил себя. «Нет, не мне. Я не Калат Хастейн, не Илгаст Ренд. Не мне ощущать обиду. Возможно, Урусандер ждет вестей и посылает простого офицера, как послали меня». Мысль прозвучала здраво, убеждая его не придавать слишком большого значения мелочам. Понудив лошадь, он с новой уверенностью двинулся навстречу делегации.
Севегг скакала рядом с кузеном, прочие в компании Раала были привычными лакеями, сопровождавшими его в прошлый визит к Хранителям. Слухи оказались правдой. Они преобразились, кожа подобна алебастру. И все же знаки благословения Света вызывали в нем оторопь. Они ехали надменно, будто считали себя носителями опасных тайн, коих нужно и уважать и страшиться. Как многие солдаты, они хуже детей.
Сам воздух казался горьким; Хеврал боролся с желанием сплюнуть.
Откровенно являя невежливость или наглый вызов, они остановились первыми, заставляя его подъехать ближе.
Ветер усиливался, проносясь вдоль низины, взметая листву у копыт лошадей, отчего те нервничали; тучи москитов поднялись из травы, прилипая к солдатам и животным.
Едва Хеврал натянул поводья, Севегг начала: – Илгаст послал нам навстречу старика? Но вряд ли мы можем назвать его ветераном – ведь хранители не солдаты. Не доросли. Вскоре вы сами это поймете.
Хунн Раал поднял руку, прерывая поток комментариев кузины. – Капитан Хеврал, верно? Приветствую. Холодное утро, не правда ли? Такой холод проникает в самые кости.
«Что, всё это должно было ослабить мою решимость? Витр тебя побери, дурак. Ты нетрезв!» – Я принес слово лорда Илгаста Ренда, – сказал Хеврал, глядя Раалу в красные глаза, зловещие на фоне белой кожи. – Он ищет личной встречи с лордом Урусандером.
– Тогда извините, дружище, – отозвался Хунн, на губах повисла улыбочка пьяницы, – ведь это невозможно. Командующий поручил говорить мне. То есть я счастлив буду провести переговоры с лордом Рендом. Но, думаю, не наедине. В подобных обстоятельствах полезно иметь при себе советников.
– Телохранителей, что ли? Или ассасинов?
– Ни то ни другое, уверяю. – Хунн Раал коротко хохотнул. – Кажется, ваш командир оценил свою жизнь дороже, нежели готовы за нее дать другие. А вот я не ощущаю никакой угрозы в его присутствии.
– Гордыня высокородных, – бросила Севегг, качая головой словно бы в неверии. – Гоните его, капитан, пора кончать. Будет тут нам изображать простого солдата, напоминать о чести.
– Хватит, кузина, – сказал Хунн Раал. – Видишь, как он побледнел.
Хеврал подхватил поводья. – Сегодня вы покрываете себя таким позором, господа, что даже ваша кожа не скроет грязных пятен. Ну и носите на себе знаки позора вечно! – Он развернул коня и поскакал назад.
Глядя в спину, Севегг сказала: – Милый кузен, позволь мне его зарубить. Умоляю.
Хунн Раал потряс головой. – Побереги жажду крови на потом, дорогая. Пусть Ренд выпустит гнев, пусть битва начнется поскорее. Тем самым мы освободимся от ответственности.
– Тогда я отыщу старика на поле брани и заберу жизнь.
– Он всего лишь глашатай.
– Я увидела ненависть в его глазах.
– Ты сама ее пробудила, кузина.
– Мерзкая идея послать его принадлежит лорду Ренду, уверена. Но в хранителях нет ничего, вызывающего уважение. Вот если бы их вел Калат Хастейн...
Кузен фыркнул. – Дурочка. Калат, прежде всего, никогда не повел бы их на нас.
Она чуть подумала и пренебрежительно повела плечами. – Избавил нас от похода, значит.
– Да.
Хунн Раал повернул коня, поскакав со всей свитой обратно. Мошкара пустилась в погоню, но вскоре отстала.
Утро разгоралось, оказавшись гневливым: резкий, порывистый ветер пригнул траву на холме, где Ренарр стояла в стороне от остальных. Позади, на холме дурных желаний, несколько неофициально усыновленных шлюхами сирот бегали, смеясь и проклиная назойливых насекомых. Некоторые разжигали у шатра костер из найденных кизяков в надежде, что дым отгонит паразитов, но скудное топливо помогало мало. Другие набивали трубки ржавым листом, если удалось его выпросить у шлюх; кому не досталось листа, пользовались простой травой. Надсадный кашель перемежался со взрывами смеха.
Шлюхи из других шатров показались на вершине, выкрикивая оскорбления. Соперничающие детские шайки начали перебрасываться камнями. Первая кровь дня полилась у девочки, задетой острым камнем – еще один шрам ко многим на ее лице. Придя в бешенство, она ответила целым градом; мальчишка умчался, визжа.
Ренарр, как и все, следила, как дети бегут по склону.
Справа от нее Хунн Раал выводил свою когорту (старинный термин, впрочем, использовался неверно, в каждой когорте Легиона Урусандера теперь было по целой тысяче солдат). Этой силой Хунн намерен был испытать лорда Илгаста Ренда и его Хранителей, занявших противоположный гребень. Незаметные для командира Хранителей, за холмом ждали еще две когорты, отряды легкой кавалерии среди пеших солдат.
На гребне, видела она, изготовили пики – шесть шеренг позади группы офицеров Хунна Раала. Она знала, что такое оружие наиболее эффективно против конной атаки. Несколько сотен застрельщиков шагали вниз, вооружившись дротиками. Некоторые кричали на детей, предупреждая об опасности, но те не замечали: длинные ноги помогали девочке догонять более низкорослого паренька, тот уже не смеялся, а бежал изо всех сил.
Ренарр видела, что кровь залила девочке пол-лица.
Мальчишка в последний момент резко повернул в сторону неприятеля. Но девочка схватила его руками, заставив покатиться по земле. Он попытался встать на колени, но она оказалась проворнее; Ренарр различила большой камень в ее руке.
Крики застрельщиков затихли: девочка раз за разом опускала камень на голову мальчишки. Руки и ноги его уже не дергались, а она всё опускала и опускала свое оружие.
– Плати, Срила! – крикнула какая-то шлюха. – Я с тобой поспорила – теперь плати!
Ренарр потуже натянула плащ. Один из солдат подошел к девочке и начал говорить, когда же стало ясно, что она не слушает – подскочил ближе и ударил в висок. Бросил дротик, схватил девочку за руки и вырвал кровавый камень. Оттолкнул ее в сторону.
Она упала, озираясь и словно впервые осознавая, куда завела ее погоня. Снова замелькали длинные ноги – она побежала вверх, но шатаясь как пьяная.
Тело мальчишки, маленькое и оборванное, лежало раскинув руки и ноги, словно останки зловещего жертвоприношения, и солдаты далеко огибали его, двигаясь вперед.
– Вот так и начинают войну! – заорала шлюха, поднимая кулак с выигрышем.
Капитаны и вестовые скучились вокруг лорда Ренда. Хотя каждый из заслуженных командиров выглядел солидно, одетый в прочную броню и с выражением уверенности на лице – Хеврал ощущал лишь липкий страх. В его животе словно возникла холодная яма, и ничто не могло ее заполнить.
Он оставался в стороне от кучки офицеров, рядом был сержант Куллис, готовый действовать как гонец и сигнальщик, доносить отданные приказы.
Некрасивый, кислый на лицо Куллис не любил лишних слов, так что при звуках его голоса Хеврал вздрогнул. – Говорят, армия подобна телу, штуке из костей, плоти и крови. Конечно, командующий должен быть как бы головой, мозгами. – Сержант говорил негромко, вряд ли кто-то еще мог слышать его речь.
– Не время, сержант, – пробурчал Хеврал, – поднимать вопрос о доверии.
Явно не желая расхолаживаться, Куллис продолжал: – Но у армии есть и сердце, медленно стучащий барабан в центре груди. Истинный командир знает, что он должен овладеть им прежде всего.
– Куллис, довольно.
– Сегодня, сир, сердце командует головой.
Методично мыслящий сержант двигался медленными шагами, постепенно восходя к истине, которую Хеврал угадал с первых слов. Лорд Илгаст Ренд слишком разъярился и ускоряющийся пульс сердца привел их на гребень долины, под холодный свет утра. Враг напротив – это сплошь, на подбор герои Куральд Галайна. Хуже того, не они пошли маршем на Хранителей, устроив прямую провокацию.
«И будет просто бросить укор в начале гражданской войны к ногам лорда Илгаста и всех нас, хранителей».
– Мы гадаем, сир, – Куллис уклончиво глянул на капитана, – когда же вы подадите голос.
– Голос? О чем ты?
– Кому лучше знать мысли Калата...
– Калата Хастейна здесь нет.
– Лорд Илгаст...
– Принял командование Хранителями, сержант. И кто же тут у нас "гадает"?
– Куллис фыркнул: – Ваши близкие, сир. Все мы глядим на вас. Сейчас, сир. Все они смотрят на вас.
– Я передал слова Хунна Раала, и лорд принял решение, как ответить.
– Да, сир, вижу нож в его руке. Но мы, кровяные бурдюки, покрылись смертным потом.
